Моргунов падун

Зачинается доброе слово

Про Авдотью-жёнку, Рязанку.

Дунули буйные ветры,

Цветы на Руси увяли,

Орлы на дубах закричали,

Змеи на горах засвистали.

Деялось[1] в стародавние годы.

Не от ветра плачет сине море,

Русская земля застонала.

Подымался царище татарский

Со своею Синею ордою[2],

С пожарами, со смертями.

Города у нас на дым пускает,

Пепел конским хвостом разметает,

Мёртвой головой по земле катит.

И Русь с Ордой соступилась[3],

И были великие сечи…

Кровавые реки пролилися,

Слёзные ручьи протекали.

Увы тебе, стольный Киев!

Увы, Москва со Рязанью!

В старой Рязани плач с рыданьем:

Носятся страшные вести.

И по тем вестям рязанцы успевают,

Город Рязань оберегают:

По стенам ставят крепкие караулы,

В наугольные башни — дозоры.

Тут приходит пора-кошенина[4].

Житьё-то бытьё править надо.

Стрелецкий голова[5] с женою толкует,

Жену Авдотью по сено сряжает:

— Охти мне, Дунюшка-голубка,

Одной тебе косить приведётся,

Не съездить тебе в три недели,

А мне нельзя от острога[6] отлучиться,

Ни брата твоего пустить с тобою,

Чтобы город Рязань не обезлюдить.

И Авдотья в путь собралася,

В лодочку-ветлянку[7] погрузилась.

Прощается с мужем, с братом,

Милого сына обнимает:

— Миленький мой голубочек,

Сизенький мой соколик,

Нельзя мне взять тебя с собою:

У меня работа будет денно-нощна,

Я на дело еду скороспешно. —

После этого быванья[8]

Уплыла Авдотья Рязанка

За три леса тёмных,

За три поля великих.

Сказывать легко и скоро,

Дело править трудно и долго.

Сколько Авдотья сено ставит,

Умом-то плавает дома:

«Охти мне, мои светы,

Всё ли у вас по-здорову?»

А дни, как гуси, пролетают,

Тёмные ночи проходят.

Было в грозную ночку —

От сна Авдотья прохватилась,

В родимую сторонку взглянула:

Над стороной над рязанской

Трепещут пожарные зори…

Тут Авдотья испугалась:

— Охти мне, мои светы!

Не наша ли улица сгорела? —

А ведь сена бросить не посмела:

Сухое-то кучами сгребала,

Сучьём суковатым пригнетала,

Чтобы ветры-погоды не задели.

День да ночь работу хватала,

Не спала, не пила, не ела.

Тогда в лодчонку упала,

День да ночь гребла, не отдыхала,

Весла из рук не выпускала.

Сама себе говорила:

— Не дрожите, белые руки,

Не спешите, горючие слёзы! —

Как рукам не трястися,

Как слезам горючим не литься?

Несёт река головни горелы,

Плывут человеческие трупы.

На горах-то нет города Рязани,

Нету улиц широких,

Нету домовного порядка.

Дымом горы повиты,

Пеплом дороги покрыты.

И на пеплышко Авдотья выбредала.

Среди городового пепелища

Сидят три старые бабы,

По мёртвым кричат да воют,

Клянут с горя небо и землю.

Увидели старухи Авдотью:

— Горе нам, жёнка Авдотья!

Были немилые гости,

Приходил царище татарский

Со своею Синею ордою,

Наливал нам горькую чашу.

Страшен был день тот и грозен.

Стрелы дождём шумели,

Гремели долгомерные копья.

Крепко бились рязанцы,

А врагов не могли отбити,

Города Рязани отстояти.

Убитых река уносила,

Живых Орда уводила.

Увы тебе, жёнка Авдотья,

Увы, горегорькая кукуша!

Твоё тёплое гнёздышко погибло,

Домишечко твоё раскатилось,

По камешку печь развалилась.

Твоего-то мужа и брата,

Твоего-то милого сына

В полон увели постылый. —

И в те поры Авдотья Рязанка

Зачала лицо своё бити,

Плачем лицо умывати,

Она три дня по пеплышку ходила,

Страшно, ужасно голосом водила,

В ладони Авдотьюшка плескала,

Мужа и брата кричала,

О сыне рыдала неутешно.

Выплакала все свои слёзы,

Высказала все причитанья.

И после этого быванья

Вздумала крепкую думу:

— Я пойду вслед Орды,

Пойду по костям по горелым,

По дорогам пойду разорённым.

Дойду до Орды до проклятой,

Найду и мужа и брата,

Найду своего милого сына!

Говорят Авдотье старухи:

— Не дойти тебе Орды за три года.

Пропадёшь ты, жёнка, дорогой,

Кости твои зверь растащит,

Птицы разнесут по белу свету.

Говорит Авдотья старухам:

— То и хорошо, то и ладно!

Дожди мои косточки умоют,

Буйные ветры приобсушат,

Красное солнце обогреет.

Говорят Авдотье старухи:

— В Орде тебе голову отымут,

Кнутом тебе перебьют спину.

— Двум смертям не бывати,

А одной никому не миновати! —

И пошла Авдотья с Рязани:

Держанный на плечах зипунишко[9],

На ногах поношенны обутки.

И поминок[10] добыла своим светам:

Пояса три да три рубахи.

— Найду их живых или мёртвых,

В чистые рубахи приодену.

Шла Авдотья с Рязани,

Суковатой клюкой подпиралась.

Шла она красное лето,

Брела она в грязную осень,

Подвигалась по снегу, по морозу.

Дожди её насекают[11],

Зимние погоды заносят.

Страшно дремучими лесами:

В лесах ни пути, ни дороги;

Тошно о лёд убиваться,

По голому льду подаваться.

Шла Авдотья с Рязани,

Шла к заре подвосточной,

Шла в полуденные страны,

Откуда солнце восходит,

Смену несла своим светам:

Три пояска да три рубахи.

Шла, дитя называла,

Мужа и брата поминала.

Тогда только их забывала,

Когда крепким сном засыпала.

Шла Авдотья близко году,

Ела гнилую колоду,

Пила болотную воду.

До песчаного моря доходила.

Идут песчаные реки,

Валится горючее каменье,

Не видать ни зверя, ни птицы;

Только лежат кости мёртвых,

Радуются вечному покою.

В тлящих[12] полуденных ветрах,

В лютых ночных морозах

Отнимаются руки и ноги,

Уста запекаются кровью.

И после этого быванья

Веют тихие ветры,

Весна красна благоухает,

Земля цветами расцветает.

Жёночка Авдотья Рязанка

На высокую гору восходит,

Берега небывалые видит:

Видит синее широкое море,

А у моря Орда кочевала.

За синими кудрявыми дымами

Скачут кони табунами,

Ходят мурзы-татаре[13],

Ладят свои таборы-улусы[14].

Тут-то Авдотью увидали,

Врассыпную от неё побежали:

— Алай-булай, яга-баба!

— Алай-булай, привиденье! —

Голосно Авдотья завопила:

— Не бегайте, мурзы-татаре!

Человек я русского роду.

Иду в Орду больше году,

Чтоб вашего царя видеть очи. —

И в ту пору, и в то время

Авдотью к царищу подводят.

Блестят шатры золотые,

Стоят мурзы на карачках,

Виньгают в трубы и в набаты,

Жалостно в роги играют,

Своего царища потешают.

Сидит царище татарский

На трёх перинах пуховых,

На трёх подушках парчовых.

Брови у царища совины,

Глаза у него ястребины.

Усмотрел Авдотью Рязанку,

Заговорил царище, забаял:

— Человек ты или привиденье?

По обличью ты русского роду.

Ты одна-то как сюда попала?

Ты не рыбою ли реки проплывала,

Не птицей ли горы пролетала?

Какое тебе до меня дело? —

И жёнка Авдотья Рязанка

Его страшного лица не убоялась:

— Ты гой еси[15], царище татарский,

Человек я русского роду,

Шла к тебе больше году,

Сквозь дремучие леса продиралась,

О голые льды убивалась,

Голод и жажду терпела,

От великой нужды землю ела.

Я шла к тебе своей волей,

У меня к тебе обидное дело:

Приходил ты на Русь со смертями,

С пожарами, с грабежами,

Ты разинул пасть от земли до неба,

Ты Рязань обвёл мёртвою рукою,

Катил по Рязани головнёю,

Теперь ты на радости пируешь…

Ей на то царище рассмехнулся:

— Смело ты, жёнка, рассуждаешь,

Всего меня заругала!

Не слыхал я такого сроду.

А не будем с тобою браниться,

Давай, Рязанка, мириться.

Какое тебе до меня дело? —

Говорит Авдотья Рязанка:

— Ты увёл в полон моего мужа и брата,

Унёс моего милого сына.

Я ночью и днём их жалею,

Покажи их живых или мёртвых.

Я одену их в чистые рубахи,

Поясами их опояшу,

Покричу над ними, поплачу,

Про запас на них нагляжуся.

И царь на Авдотью дивится:

— Орда молодцов видала,

Такого образца не бывало!

Не князь, не посол, не воин —

Жёночка с Рязани, сиротинка,

Перешла леса и пустыни,

Толкучие горы перелезла,

Бесстрашно в Орду явилась…

Гой вы, мурзы-татаре,

Приведите полоняников рязанских,

Пущай Авдотья посмотрит,

Жив ли муж её с братом,

Тут ли её милое чадо!

И полон рязанский приводят,

И Авдотья видит мужа и брата.

Живого видит милого сына.

И не стрела с тугого лука спрянула,

Не волна о берег раскатилась,

С семьёй-то Авдотьюшка свидалась.

Напали друг другу на шею,

Глядят, и смеются, и плачут.

Говорит царище татарский:

— Жалую тебе, жёнка Авдотья,

За твоё годичное хожденье:

Из троих тебя жалую единым,

Одного с тобою на Русь отпущаю.

Хочешь, бери своего мужа,

Хочешь, бери себе сына,

А хочешь, отдам тебе брата.

Выбирай себе, Рязанка, любого. —

И в ту пору и в то время

Бубны, набаты замолчали,

Роги и жалейки перестали.

А жёнка Авдотья Рязанка

Горше чайцы морской возопила:

— Тошно мне, мои светы!

Тесно мне отовсюду!

Как без камешка синее море,

Как без кустышка чистое поле!

Как я тут буду выбирати,

Кого на смерть оставляти?!

Мужа ли я покину?

Дитя ли своё позабуду?

Брата ли я отступлюся?..

Слушай моё рассужденье,

Не гляди на мои горькие слёзы:

Я в другой раз могу замуж выйти,

Значит, мужа другого добуду.

Я в другой раз могу дитя родити,

Значит, сына другого добуду.

Только брата мне не добыти,

Брата человеку негде взяти…

Челом тебе бью, царь татарский,

Отпусти на Русь со мною брата!

И в то время жёнка Рязанка

Умильно перед царищем стояла,

Рученьки к сердцу прижимала,

Не мигаючи царю в очи глядела,

Только слёзы до пят протекали.

Тут не на море волна прошумела,

Авдотью Орда пожалела,

Уму её подивилась.

И царище сидит тих и весел,

Ласково на Авдотью смотрит,

Говорит Авдотье умильно:

— Не плачь, Авдотья, не бойся,

Ладно ты сдумала думу,

Умела ты слово молвить.

Хвалю твоё рассужденье,

Славлю твоё умышленье.

Бери себе и брата и мужа,

Бери с собой и милого сына.

Воротися на Русь да хвастай,

Что в Орду не напрасно сходила.

На веках про Авдотью песню сложат,

Сказку про Рязанку расскажут…

А и мне, царищу, охота,

Чтобы и меня с Рязанкой похвалили,

Орду добром помянули.

Гей, рязанские мужи и жёны,

Что стоите, тоскою покрыты?

Что глядите на Авдотьину радость?

Я вас всех на Русь отпущаю.

Гей, жёнка, Авдотья Рязанка!

Всю Рязань веди из полону,

И будь ты походу воевода.

И в те поры мурзы-татаре

Своего царища похваляют,

Виньгают в трубы и в роги,

Гудят в набаты, в бубны.

И тут полоняники-рязанцы,

Как от тяжкого сна, разбудились,

В пояс Орде поклонились,

Молвили ровным гласом:

— Мир тебе, ордынское сердце,

Мир вашим детям и внукам!

И не вешняя вода побежала —

Пошла Рязань из полону.

Понесли с собой невод и карбас[16]

Да сетей поплавных — перемётов,

Чем, в дороге идучи, питаться.

Впереди Авдотья Рязанка

С мужем, с братом и с сыном,

Наряжены в белые рубахи,

Опоясаны поясами.

После этого быванья

Воротилась Рязань из полону

На старое своё пепелище,

Житьё своё управляют,

Улицы ново поставляют.

Были люди, миновались,

Званье, величанье забывалось.

Про Авдотью память осталась,

Что жёнка Авдотья Рязанка

Соколом в Орду налетала,

Под крылом Рязань уносила.