Глава пятнадцатая
ТРИ ПЛЕННИКА

На мексиканском берегу в темноте ночи мы на некоторое время оставим ошеломленного штурмана и расскажем о судьбе трех остальных моряков из экипажа «Звезды Советов». Для этого нам придется вернуться назад и вспомнить утро пятого декабря — то утро, когда с капитанского мостика «Президента» штурман Ирвинг заметил в океане фигуру безжизненного человека.

Приступая к описанию приключений Бакуты, Нины и Андрея, мы тем самым подтвердим существование подводного крейсера «Крепость синего солнца», с которого с помощью Накамуры на рассвете пятого декабря спасся Головин. Трое друзей штурмана остались на дне океана, и в то время как Головин, выбросившись на поверхность океана, лишившись чувств, плыл к огням парохода, они еще крепко спали в душной железной каюте.

Боцман Бакута в это утро проснулся от какого-то странного предчувствия. Он вскочил с койки и в эту же секунду в каюте вспыхнул свет электрического фонаря. В дверях стоял Накамура. Но еще до этого боцман обнаружил, что койка Головина пуста.

— Где Александр Павлович? — подскочив к Накамуре, встревоженно спросил он.

Японец с печальной улыбкой приложил палец к губам, и смутившийся боцман растерянно оглянулся. Не ошибка ли?

Штурман отсутствовал.

— Где Александр Павлович? — повторил он свой вопрос. — Куда его увели? О да! Я забыл — ты ведь не понимаешь русского языка. «Штурман, — знаками объяснил он, — вот его койка. Где мой штурман?»

Накамура утвердительно кивнул головой в знак того, что он понимает Бакуту.

— Русский, — промолвил он и указал рукой на потолок. — Русский… — И Накамура сделал руками несколько выразительных движений, изображая плывущего человека.

— Плывет!.. — вскричал догадавшийся боцман. — Наш штурман бежал!

Сирена. Японец вздрогнул. Потушив фонарь, он торопливо вложил в руку Бакуты листок бумаги и выскользнул из каюты. Бакута двинулся за ним, как вдруг раздался выстрел, и кто-то тяжело упал за дверями. В коридоре поднялась беготня, заунывная сирена внезапно оборвалась, и Бакута, застыв на месте, инстинктивно скатал записку и засунул ее в шов своей тельняшки.

Сирена и шум разбудили Нину и Андрея.

— Штурмана нет, — поразился молодой матрос. — Боцман, куда он девался?

Бакута не успел ответить: распахнулась дверь, и в каюту влетел обезумевший от ярости Алендорф.

— Он бежал! — крикнул немец. — Вы ответите за него! Вы… вы… его сообщники!

В просвете распахнутой двери промелькнули фигуры угрюмых солдат. Осторожно пятясь, они несли труп Накамуры.

С диким, злобным криком Алендорф выбежал в коридор. Загромыхал засов, и все стихло. Бакута молчал, раздумывая над тем, что произошло. Он уже хотел рассказать товарищам об удивительном посещении Накамуры и о загадочной записке, как вдруг Андрей заговорил.

— Он бросил нас, — горестно и холодно произнес молодой моряк. — Он… убежал, спасая свою шкуру.

Нина испуганно кинулась к Андрею, но тот порывисто отстранил ее и подошел к боцману.

— Отчего вы молчите? Штурман бежал?

К ужасу Нины, привыкшей к дружбе матроса и боцмана, Андрей еще раз возмущенно и четко повторил:

— И вы прикрываете его! Он трус, ничтожный трус!

Боцман невозмутимо молчал. Но вот наконец он тихо, как будто вместо него говорил кто-то посторонний, неузнаваемым, безразличным голосом, словно не понимая Андрея, переспросил:

— О ком идет речь? Не понимаю: кто это — он?

— Кто он? Да штурман! Ваш штурман Головин!

— Почему мой? — еще тише проговорил Бакута. — Александр Павлович — наш штурман.

— Кто бы он ни был, но я не хочу его называть своим. Он не товарищ нам. Он бежал!..

— Полундра! На место! — гаркнул боцман, ударив кулаком по стене. — Нина, пока не поздно, спрячь под койку этого пескаря. За одно слово о нашем Александре Павловиче я у любого оторву ноги и выкину за борт!

Нина в отчаянии обхватила боцмана и усадила его на койку. Страх девушки повлиял на старого моряка, и, успокоившись, он презрительно бросил:

— Трусы те, кто хнычет и боится за свою шкуру. Если Александр Павлович ушел, так я, Иван Бакута, верю и говорю: так надо.

— Да, так надо, — решительно повторила за боцманом Нина, — Я тоже верю.

— Молодец, — одобрительно посмотрел на нее Бакута. — Как я вижу, некоторые из моряков напрасно носят штаны.

— Простите его, боцман, — опасливо шепнула Нина и громко сказала: — Не надо ссориться, товарищи. Нас было четверо. Судите сами: если бы появилась возможность бежать одному, конечно, мы бы послали штурмана или боцмана.

— Так думаю и я, — подхватил Бакута, — и я бы в первую очередь послал штурмана.

— К чему же нам троим, близким людям, заводить ссоры? — продолжала Нина. — Вместе спасались в море, и здесь живем и надеемся на свободу только потому, что мы вместе. Как можно нам враждовать?

— Нина, — растроганно сказал боцман, — бери мою руку. Золотая у тебя голова. Клянусь душой, я хотел бы иметь такую дочку.

Разговор оборвался. За пленниками явился конвой из четырех солдат и одного офицера. В просторном, ярко освещенном круглом салоне, куда привели предварительно закованных в стальные наручники моряков, за черным лакированным, ничем не покрытым столом сидели трое японцев в полной парадной форме, с золотым шитьем и с орденами на груди. В центре, положив руки на стол, восседал тучный человек, вместе с Алендорфом встретивший наших друзей в первый день прибытия их на остров. С левого края, вытянувшись во весь рост, стоял Алендорф.

— Перед вами командование крейсера, — сказал морякам начальник конвоя, показывая на свисавшие с потолка флаги. — Вам предлагается подробнейшим образом осветить обстоятельства побега штурмана Головина.

Пленники молчали.

— Советские моряки, — жестко проговорил Алендорф, — я уполномочен предупредить вас: по военным законам, которые должны быть для вас священны, в случае отказа отвечать вы подвергаетесь смертной казни. Отвечайте, боцман Бакута! Отвечайте, матрос Мурашев!

— Не знаю, — пожал плечами Андрей. — Нам ничего не известно.

Алендорф перевел его слова судьям, и тучный японец, видимо командир крейсера, глазами указал на Нину.

— Фрейлейн Нина, что вам известно? — спросил Алендорф.

— Ничего…

— Когда вашу каюту стал посещать Накамура?

— Намерены ли вы, боцман Бакута, что-либо разъяснить суду?

— Поговорить можно, — согласился боцман. — Если хотите, могу высказаться.

— Говорите. Старайтесь изъясняться короче.

— Хорошо, что предупредили, — заметил боцман, — иначе я могу говорить трое суток без еды. Так вот что вам скажет Бакута. Плаваю я с пятнадцати лет. Подсчитайте: выходит — плаваю без двух годов сорок лет. За свою жизнь я знал Романовых, князей, баронов, пароходчиков, адмиралов и генералов…

— Подсудимый Бакута, вы уклоняетесь от прямого ответа.

— Вовсе нет. Я только хочу узнать от вас, как вы думаете: если я не боялся самодержавия, стану ли я бояться этих…

— Остерегайтесь, подсудимый. Перед вами командир крейсера и высшие чины командного состава…

— Так я же и говорю, — удивился боцман, — я и вспоминаю про могущественных адмиралов, генералов, перед которыми я никогда не трусил.

— Как старому моряку, — прервал Алендорф, — вам бы следовало помнить, что именно ваших адмиралов и генералов разбили японцы.

— Нет, не японцы, — спокойно возразил Бакута, — а мы всем народом нашим разбили своих адмиралов, генералов и офицеров, потом мы разгромили на Дальнем Востоке японцев, на Западе…


— В последний раз предупреждаю: говорите о сути дела.

— Только о сути и говорю. Мало ли кого мы разгромили! А сейчас мы, советские моряки, бессовестно захвачены в неволю и закованы в цепи. Но мы не одиноки. На родине у нас — великая армия, авиация, артиллерия, танки, броневики. Попробуйте сунуться туда — наломают шею, вы это знаете лучше меня. А тут нас трое, и мы в цепях. Если вы не трусы, снимите наручники, и я без авиации покажу вам…

— Замолчите! Суд немедленно прекратит разбор дела, если вы все трое не заявите о своей готовности признаться.

— Кончайте! — неожиданно выступив вперед, запальчиво воскликнул Андрей. — Вы ничего не добьетесь. Знайте, мы помогли бежать штурману…

— Молодец, Андрей! — восторженно сказал боцман. — Трави на полный ход…

— Последнее слово, — поднял руку Алендорф. — Фрейлейн Нина, к вам, как к женщине, командование отнесется со справедливой благосклонностью. Советую вам…

— Нечего мне советовать, — спокойно заявила Нина. — Товарищи высказались. Я так не умею, как боцман, но я… не побоюсь и умру, как и мои товарищи. Не тратьте время!

Помрачневший Алендорф отошел к столу и через минуту, не глядя на пленников, объявил:

— Всех расстрелять!

Загрузка...