Морские битвы России. XVIII-XX вв.

Бой брига «Александр»

1798–1800 и 1804–1807 годах с помощью армии и флота Россия противостояла захватнической политике Франции в Средиземноморье. Укрепление французов в Египте и в восточной части Средиземного моря могло привести не только к превращению Турции во французского вассала, но и потере Россией всех территориальных приобретений в результате войн с Турцией. Так получилось, что недавний противник России — Турция — теперь становился ее союзником. 25 августа 1798 года эскадра вице-адмирала Ф.Ф. Ушакова прибыла в Константинополь. После непродолжительных переговоров новые союзники согласились на общее руководство объединенной русско-турецкой эскадрой хорошо им знакомым Федором Федоровичем Ушаковым. 9 сентября объединенная эскадра двинулась в Средиземное море. Самым крупным и значительным событием первой войны с Францией было взятие острова-крепости Корфу.

18 февраля 1799 года эскадра вице-адмирала Ушакова в составе линейных кораблей «Святой Павел», «Захарий и Елизавета», «Богоявление Господне», «Святой Михаил», «Симеон и Анна», «Мария Магдалина», фрегатов «Григорий Великий», «Святой Николай», «Казанская Богородица» и девяти турецких кораблей, фрегатов и корвета на картечный выстрел подошла к занимавшему ключевые позиции острову Видо. По команде Ушакова первыми открыли огонь с корабля «Святой Михаил» и фрегата «Казанская Богородица». Вслед за ними по батарее противника открыли огонь корабль «Святой Павел» и фрегат «Святой Николай». О начале штурма в своем донесении Ушаков писал так: «Турецкие же корабли и фрегаты все были позади нас и не близко к острову; если они и стреляли на оный, то через нас и два ядра в бок моего корабля посадили с противоположной стороны острова; сильною нашею канонадою батареи, так сказать, почти все истреблены и обращены в прах».

К десяти часам утра все пять батарей Видо были подавлены, а высаженный на берег десант быстро завладел островом, взяв в плен 450 французов, в том числе генерала Пиврона и двадцать офицеров. О том, что бой был жарким, свидетельствуют такие факты: флагманский корабль Ушакова «Святой Павел» израсходовал 1185 бомб, ядер и картечей. При этом на корабле был разбит грот-марса-рей, изорван грот-марсель, в парусах оказалось девять, а в борту две пробоины, значительно пострадали снасти. 20 февраля взяли крепость.

Получив известие о взятии Корфу, Александр Васильевич Суворов воскликнул: «Великий Петр наш жив! Что он по разбитии в 1714 году шведского флота при Аландских островах произнес, а именно: природа произвела Россию только одну: она соперницы не имеет, — то и теперь мы видим. Ура! Русскому флоту!.. Я теперь говорю самому себе: зачем не был я при Корфу хотя мичманом?».

Трофеи были взяты немалые: линейный корабль, фрегат, посыльное судно, бомбардирский корабль, две бригантины, шесть галер, канонерская лодка, три торговых судна, 636 орудий и мортир, 137 тысяч ядер, 132 тысячи патронов, более трех тысяч пудов пороху, огромное количество амуниции и провианта. В плен было взято 2931 человек, в том числе четыре генерала. Причем великодушный Ушаков отпустил плененный гарнизон на свободу с условием, что ни один из них в течение восемнадцати месяцев не будет воевать против России. Взятие этой крепости, считавшейся неприступной, произвело огромное впечатление на всю Европу.

За эту победу Ушаков получил чин полного адмирала, а Пустошкин стал вице-адмиралом. Однако недовольный уходом французского линейного корабля и фрегата Павел I больше никого не наградил. Жители острова Корфу преподнесли Ушакову украшенную бриллиантами золотую шпагу, а жители острова Занте — позолоченный щит и золотую шпагу. Поселенцы Кафелонии и Итаки пожаловали русскому адмиралу золотые медали с надписями. Знамя, флаг и ключи от крепости, а также флаги, гюйсы и вымпелы плененных корабля и полякры Ушаков отправил к императору Павлу I.

Крупных морских сражений и даже боев в этой войне не было. Флот в основном высаживал морские десанты и вел борьбу на морских коммуникациях противника. В конце октября 1800 года эскадра адмирала Ушакова возвратилась в Севастополь. В следующую войну против Франции император Александр I назначил вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина главнокомандующим всеми морскими и сухопутными силами в Средиземном море. Характер вооруженной борьбы на море мало чем отличался от методов ведения предыдущей войны. Самым заметным в этой войне был бой русского брига «Александр» с отрядом французских судов, произошедший 17 декабря 1806 года у острова Браццо.

Находившийся с 10 декабря в дозоре 16-пушечный бриг «Александр» под командованием лейтенанта Ивана Семеновича Скаловского подвергся нападению трех канонерских лодок, тартаны и требаки. На судах противника было 26 пушек, в том числе четырнадцать 12- и 18-фунтового калибра. На русском же бриге все пушки были 4-фунтового калибра. Только солдат абордажных команд противник имел более 500 человек, в то время как в команде «Александра» насчитывалось всего 75 человек. «Если я буду убит, — говорил перед боем Скаловский, — не сдавайтесь, пока все не положите головы».

Местные жители поддерживали русских моряков. Скаловского они предупредили, что сразу же зажгут на берегу столько огней, сколько неприятельских судов выйдут в море. Вскоре стоявший на вахте гардемарин доложил командиру, что на берегу горят пять костров. Значит, в море вышли пять неприятельских судов.

Французы намеревались взять русский бриг на абордаж. Как только на берегу появились сигнальные костры, «Александр» сразу снялся с якоря. Слабый ветерок вначале позволял хоть как-то маневрировать, но затем совсем стих. Это, конечно, давало противнику неоспоримое преимущество, ведь все его суда были гребно-парусными. Используя такое превосходство, неприятель пытался зайти в корму «Александра» и дать вначале продольный залп, а затем идти на абордаж. С помощью спущенного на воду барка-за Скаловскому удалось маневрировать. Несмотря на град пуль и картечи, мичман Лука Мельников, грамотно управляя барказом, все время подставлял бриг лагом к неприятелю. Французы ни разу не смогли зайти с кормы или носа и выполнить продольный залп.

Команда брига сражалась отчаянно, даже судовой лекарь Гонителев взял в руки ружье. Все проявляли невиданное самообладание. Раненный в ногу матрос Ивлей Афанасьев после перевязки снова вернулся к пушке, заявив, что «стыдно сидеть внизу, когда капитан сказал — не сдаваться, пока не положим головы; а у меня она, слава Богу, еще цела». Матрос Устин Федотов тоже находился у орудия с двумя ранениями. Храбро вел себя и юнга, имя которого так и осталось неизвестным: он действовал в бою под градом пуль и снарядов, словно на учениях. После боя Скаловский похвалил юнгу за храбрость и спросил, неужели он не боялся. «Чего же бояться, ваше благородие! Двух смертей не быть, одной не миновать», — ответил двенадцатилетний герой.

Умело поступал и Скаловский: вначале он подпустил противника на ружейный выстрел, а затем всем бортом открыл огонь по самой крупной лодке и вскоре потопил ее. Другая канонерская лодка под громким названием «Наполеон» затонула при входе в Сполатро. Дважды французы бросались на абордаж, но были отбиты. Бой продолжался три часа. Паруса и такелаж брига «Александр» были сбиты до основания. Однако потери были незначительными — пять человек убитых и семь раненых. Французы потеряли 217 человек.

За этот бой все офицеры и команда «Александра» были награждены. Лейтенант Скаловский получил орден Святого Георгия 4-й степени, мичман Мельников — Святого Владимира 4-й степени с бантом, а мичман Ратченко — Святой Анны 3-й степени.

Иван Семенович Скаловский был опытным и храбрым офицером. В 1791 году он поступил на службу в Черноморский флот гардемарином, а через два года был произведен в мичманы. В 1798–1800 годах он плавал в эскадре адмирала Ушакова, участвовал в осаде и взятии Корфу. В 1805 году, командуя бригом «Александр», перешел из Севастополя в Корфу. За храбрость при осаде Анапы и Варны (уже в чине капитана 1 ранга) был награжден золотым оружием с надписью «За храбрость» и орденом Святого Владимира 3-й степени. В 1829 году, командуя отрядом из трех кораблей, двух фрегатов и брига, он атаковал противника прямо у стен его крепости Пендараклии и сжег один линейный корабль, транспорт и до пятнадцати мелких судов. Тогда за отличие он был произведен в контр-адмиралы и назначен командиром 3-й бригады Черноморского флота.

Лука Андреевич Мельников в 1829 году в отряде Скаловского командовал кораблем «Иоанн Златоуст» при сожжении неприятельских судов при Пендераклии. За храбрость его наградили орденом Святой Анны 2-й степени. Ранее за восемнадцать морских кампаний он получил орден Святого Георгия 4-й степени. Закончил он службу в чине капитана 1 ранга.

Этому бою и русские, и французы придавали особое, символическое значение. Французский маршал Мармон, посылая свои суда для захвата русского брига, во время бала заявил дамам, чтобы они не пугались выстрелов, это их «Наполеон» будет брать в плен русского «Александра». Каково же было его разочарование, когда на рассвете разбитый «Наполеон» с тремя сильно поврежденными судами вошел в гавань и на глазах у публики затонул. Мармона так огорчила эта неудача, что командира флотилии и всех офицеров он посадил вначале в крепость, а затем отдал под суд. Скаловский говорил своей команде так: «В числе лодок есть одна по названию „Наполеон“. Ребята, помните, что вы имеете честь защищать имя Александра! С Богом, начинай!..».

Интересные записки об этих событиях оставил морской офицер П.И. Панафидин. «В день Крещения 6 Генваря (1807 года. — В.Д.) назначен был военный праздник всем войскам, которыя своей храбростью изумили отважных французов и заслуживали быть угощаемы их начальником. По утру на всех кораблях люди стояли по реям. Шлюпка под вице-адмиральским флагом (Д.Н. Сенявина. — В.Д.) отвалила от корабля „Селафаила“, корабли и крепость (Боко-ди-Катаро. — В.Д.) отдали честь вице-адмиралу девятью выстрелами, и со всех кораблей отвалили шлюпки и составили свиту вице-адмирала. При море была устроена Иордань; при погружении креста в воду все корабли открыли пальбу, и войска, расположенный амфитеатром по горе, производили ружейную стрельбу. Картина была превосходная, вся гора была в огне; жители были в восторге — они в первый раз видели торжество греческой веры и с таким великолепием. По окончании церковной службы все офицеры и солдаты приглашены были на обед к адмиралу. Для офицеров устроены были столы в доме, а для солдат на площади. Пили за здоровье сначала адмирала как виновника всех успехов, потом отличившихся офицеров и солдат, и как лестно было видеть, когда все офицеры лично подходили поздравлять храброго офицера и воина. Я тронут был, когда почтенный адмирал поднял бокал и сказал: „Здоровье храброго лейтенанта Скаловского, командира брига „Александр““! Все офицеры закричали: „Ура, Скаловский!“ — и несколько выстрелов полевой артиллерии своим громом подтвердили достойныя заслуги своего храброго офицера».

Победа у Афонской горы

спользуя неудачи русских войск в Европе, Турция — недавний союзник в войне против Франции — стремилась захватить Закавказье, присоединенное Россией в начале XIX века. В конце октября 1806 года русское правительство приказало своим войскам перейти границу и занять Бессарабию, Молдавию и Валахию. 18 декабря того же года Турция объявила войну России. Продолжалась эта война до 1812 года.

В первой половине марта 1807 года совместными усилиями эскадры вице-адмирала Д.Н. Сенявина и десанта была взята крепость Тенедос, захвачено 79 пушек, в том числе 48 медных, три мортиры и пленено 1200 человек гарнизона. Турки потеряли около 200 человек убитыми и более 150 ранеными. Русские потеряли четыре человека убитыми, 86 получили ранения. Во время перестрелки на корабле «Рафаил» погибли два матроса и были ранены гардемарин, четыре матроса и два канонира. Занятие Тенедоса обеспечивало базирование русских кораблей в непосредственной близости от Дарданелл, что значительно облегчало блокаду этого важнейшего для Турции пролива.

В свое время Сенявин прошел прекрасную Ушаковскую школу. В 1788 году на корабле «Преображение Господне» он участвовал в бою у острова Фидониси и уже тогда осознал преимущество маневренной тактики над линейной. В том же году за уничтожение тринадцати турецких судов Сенявин был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени, а в 1791 году, командуя кораблем «Навархия», он участвовал в сражении у мыса Калиакрия.

Вторым флагманом в эскадре Сенявина был контр-адмирал Алексей Самуилович Грейг, сын знаменитого Екатерининского адмирала, героя Чесменского сражения.

В 1775 году «за уважение заслуг отца» его сразу произвели в мичманы. За Афонское сражение Грейг был награжден орденом Святой Анны 1-й степени. Дослужился он до полного адмирала, командующего Черноморским флотом. К концу службы его грудь украшали высшие российские ордена — Святого Андрея Первозванного, Святого Георгия 2-й степени, Святого Владимира 1-й степени, Святого Александра Невского.

По прибытии в Средиземное море Сенявин в первую очередь хотел уничтожить турецкий флот в генеральном сражении. Однако турки избегали встречи с русской эскадрой: силу русского огня они помнили с прошлой войны.

Наконец, 10 мая чуть ли не случайно у Дарданелл встретились главные силы турецкого и русского флотов. В эскадру Сенявина входили десять линейных кораблей и один фрегат. Турки имели восемь линейных кораблей, шесть фрегатов, четыре шлюпа, один бриг и до 80 судов гребной флотилии. Командовал этими силами капудан-паша Сеид-Али, у которого в помощниках было три адмирала.

Турецкий флагман сразу не заметил, как его эскадру течением стало выносить из Дарданелл в открытое море. Сила течения оказалась сильнее ветра. Турецкие суда отдали якоря. Тем временем эскадра Сенявина под всеми парусами, хотя и медленно, приближалась к неприятелю, но сражения, к сожалению, не получилось: слабый ветер и достаточно сильное встречное течение не позволили выполнить задуманный маневр. Столкновение происходило в виде отдельных стычек кораблей. Флагманский корабль Сенявина «Твердый» атаковал турецкий корабль Сеида-Али, сблизившись с противником настолько, что реи одного корабля касались рей другого. С такого расстояния «Твердый» разрядил в неприятеля весь борт, нанеся ему жестокое поражение. «Уриил», «Ретвизан» и «Мощный» атаковали вице-адмиральский корабль. «Сильный» сблизился с неприятелем настолько, что, казалось, русские вот-вот начнут абордажный бой. Но этого не произошло в связи с гибелью командира капитан-командора Ивана Александровича Игнатьева.

Турки в беспорядке стали отступать в пролив, а русские в таком же беспорядке начали их преследовать. К одиннадцати часам ветер окончательно стих, и сражение само собой прекратилось.

В этом сражении, вошедшем в историю как Дарданелльское, русские комендоры били по корпусам турецких кораблей, в то время как в сложившейся ситуации лучше было бы стрелять по парусам и рангоуту. Только наступившая темнота и безветрие спасли турок от разгрома. Они ушли в Дарданеллы под прикрытие своих береговых батарей. Потери на русской эскадре составили до 90 убитых и раненых. Турки потеряли до двух тысяч человек, а три турецких корабля надолго были выведены из строя. Ходила молва, что капудан-паша за неудачные действия казнил своего вице-адмирала и не то двух, не то четырех командиров кораблей.

Сенявин продолжал блокаду Дарданелл и не без успеха. Вскоре в Константинополе вспыхнул голодный бунт, окончившийся свержением султана и избиением министров. Новая власть настойчиво требовала от Сеида-Али победы над русским флотом. Однако только 11 июня турецкая эскадра осмелилась выйти из Дарданелл, но оторваться от берега турки не могли: они стали на якорь у острова Мавро. Как доносила разведка, в составе неприятельской эскадры было восемь кораблей, пять фрегатов, два шлюпа и два брига. На следующий день к ним присоединились еще два линейных корабля и два фрегата. Турки продолжали уклоняться от встречи с русской эскадрой. Тогда Сенявин пошел на хитрость, заманив противника к Тенедосу. Он открыл крепость, чтобы неприятельский флот мог ее атаковать.

15 июня турецкий флот действительно подошел к Тенедосу и начал его обстреливать с моря, а на следующий день при поддержке кораблей турки начали высадку десанта. Тем временем эскадре Сенявина удалось занять удобную позицию и отрезать отход противника к проливу.

Утром 17 июня турки увидели русскую эскадру, которая шла к ним под всеми парусами. Покинув десант и мелкие суда, они в беспорядке стали сниматься с якорей и уходить на запад. В этой ситуации Сенявин имел два выхода — либо гнаться за противником, либо остаться для оказания помощи гарнизону Тенедоса. Обстановка на острове была сложной: противник высадил на берег до шести тысяч человек, у защитников крепости заканчивались боеприпасы и пресная вода, начались перебои с продовольствием. Сенявин решил сначала поддержать свой гарнизон, а затем дать сражение турецкому флоту.

Оказав помощь гарнизону, с десятью кораблями Сенявин пошел искать неприятеля. Он решил держаться ближе к Лемносу, перекрывая все пути к Дарданеллам. На рассвете 19 июня с русской эскадры заметили турецкий разведывательный корабль, а затем и всю эскадру. Ранее русской эскадре был отдан приказ:

«Обстоятельства обязывают нас дать решительное сражение, но, покуда флагманы неприятельские не будут разбиты сильно, до тех пор ожидать должного сражения весьма упорнаго, посему сделать нападение следующим образом: по числу неприятельских адмиралов, чтобы каждого атаковать двумя нашими, назначаются корабли „Рафаил“ с „Сильным“, „Селафаил“ с „Уриилом“ и „Мощный“ с „Ярославом“. По сигналу № 3 при французском гюйсе немедленно спускаться сим кораблям на флагманов неприятельских и атаковать их со всевозможной решительностью, как можно ближе, отнюдь не боясь, чтобы неприятель пожелал зажечь себя. Происшедшее сражение 10-го мая показало, чем ближе к нему, тем менее от него вреда, следовательно, если бы кому случилось и свалиться на абордаж, то и тогда можно ожидать вящаго успеха. Пришед на картечный выстрел, начинать стрелять. Если неприятель под парусами, то бить по мачтам, если же на якоре, то по корпусу. Нападать двум с одной стороны, но не с обеих бортов; если случится дать место другому кораблю, то ни в коем случае не отходить дальше картечнаго выстрела. С кем начато сражение, с тем и кончить или потоплением или покорением неприятельского корабля.

Как по множеству непредвидимых случаев не возможно сделать на каждый положительных наставлений, я не распространю оных более; надеюсь, что каждый сын отечества потщится выполнить долг свой славным образом.

Корабль „Твердый“. Дмитрий Сенявин».

С точки зрения военно-морского искусства этот приказ безукоризненный. В нем есть все: и характеристика противника, и цели сражения, и выделение направления главного удара. Причем сам Сенявин действовал не на главном направлении, где все было ясно: по паре кораблей с одного борта вступают в сражение с неприятельскими адмиральскими кораблями. Он с четырьмя кораблями составлял как бы резерв, обеспечивавший действия сил на главном направлении. Используя этот резерв, он сначала ударил по авангарду, чем нарушил строй, а затем отразил подходивший на помощь адмиральским кораблям неприятельский арьергард.

19 июня в пятом часу утра на «Твердом» был дан сигнал: «Поставить все возможные паруса и спускаться на неприятеля!»

В эскадре Сенявина были 80-пушечные корабли «Рафаил» и «Уриил», 74-пушечные «Твердый», «Святая Елена», «Сильный», «Селафаил» и «Ярослав», 66-пушечные «Скорый», «Ретвизан» и «Мощный». На десяти кораблях было 728 пушек. Турки имели девять линейных кораблей, пять фрегатов, три корвета и два брига, которые несли 1138 пушек.

Завидев русскую эскадру, Сеид-Али начал выстраивать линию баталии на правый галс. Сенявин же, не теряя ни минуты, на всех парусах несся на неприятеля двумя группами. В наветренной группе шли корабли, которые, согласно приказу, должны были атаковать турецких флагманов. При сближении Сенявин распорядился подготовить шлюпки для отражения вражеских брандеров. Около семи часов, по сигналу флагмана «Спуститься на неприятеля!», наветренная группа повернула на противника, образуя три пары. Подветренная группа пошла на перехват неприятельского авангарда. В 7 часов 45 минут с «Твердого» подали условный сигнал: «Назначенным кораблям атаковать неприятельских флагманов вплотную!» Будучи под ветром, турки намного раньше открыли огонь, начав стрелять по оказавшимся впереди «Рафаилу» и «Сильному». Но русские пока молчали. Каждая их пушка была заряжена двумя ядрами. Первым залпом с дистанции картечного выстрела Сенявин намеревался подавить противника сразу.

Сблизившись почти вплотную со 120-пушечным «Мессудие», командир «Рафаила» капитан 1 ранга Дмитрий Александрович Лукин стал приводить корабль к ветру, ложась на параллельный неприятельскому флагману курс. Но из-за сильно поврежденных задних парусов корабль не послушался руля и увалился под ветер. Прорезав неприятельский строй между «Мессудие» и 90-пушечным «Седель-Бахри», командир «Рафаила» дал полный залп на оба борта. Его корабль на время заволокло дымом. Другие корабли, подойдя на пистолетный выстрел и повернув все вдруг, всеми бортами разрядились по трем неприятельским флагманам. Строй был настолько плотным, что бушприты задних мателотов лежали на корме передних кораблей. Головным оказался «Селафаил», затем шли «Уриил», «Сильный», «Мощный» и «Ярослав».

Между тем «Твердый», «Скорый», «Ретвизан» и «Святая Елена» напали на неприятельский авангард. Приказав контр-адмиралу Грейгу сражаться с концевыми кораблями авангарда, Сенявин на «Твердом» вместе со «Скорым» атаковал головной корабль противника. Сенявину удалось зайти с носа и почти в упор дать по неприятелю продольный залп пушками левого борта. Неприятельский корабль лег в дрейф и этим маневром нарушил всю линию баталии. Командир «Скорого» капитан 1 ранга Роман Петрович Шельтинг тоже почти вплотную сблизился с этим кораблем и разрядил в него весь левый борт. Не выдержав огня с «Твердого» и «Скорого», головной турецкий корабль вышел из линии баталии. Два других корабля последовали его примеру. Четвертым в строю шел флагманский корабль Бекир-бея «Седель-Бахри». «Селафаил» и «Уриил» расстреляли его в упор.

Ситуация складывалась так, что головной турецкий корабль мог выйти прямо под корму изрядно избитого «Рафаила». Эту опасность заметил Сенявин. Поставив «Твердый» прямо по курсу неприятельского корабля, он дал продольный залп из всех орудий левого борта, сбив оставшиеся паруса. Турецкий корабль окончательно вышел из строя и больше в сражении не участвовал. Затем Сенявин такой же маневр выполнил и в отношении сильно поврежденного флагманского «Седель-Бахри». Но на этот раз он разрядил правый борт. На палубу «Седель-Бахри» полетели сбитые реи.

Сенявин умело руководил сражением. В двух шагах от адмирала упал сигнальщик с подзорной трубой, картечью ему оторвало руку. Рядом упало ядро и почти пополам разорвало раненого сигнальщика и убило еще двух матросов. Адмирал остался невредимым и продолжал отдавать в рупор приказания и своим примером бесстрашия вдохновлять своих подчиненных. «Скорый» завязал отчаянный бой с вышедшими из строя кораблями авангарда, на помощь которым подошел еще и фрегат. Оказавшись в окружении, Шельтинг буквально осыпал неприятеля картечью. Турки на время даже оставили верхнюю палубу, а один из турецких кораблей снесло на «Скорый», так что его утлегарь лег на гакаборт русского корабля. Турки хотели пойти на абордаж, но со «Скорого» дали несколько залпов картечью, и противник отступил. На «Скором» тяжело был ранен и вскоре умер лейтенант Кубарский. Его сменил лейтенант Денисьевский, который почти сразу же получил ранение. На всех кораблях были убитые и раненые, но никто не покинул боевой пост. Раненые сражались до изнеможения, пока их на носилках не уносили в лазарет.

За Афонское сражение командир «Скорого» Роман Петрович Шельтин получил орден Святого Владимира 3-й степени. Это был заслуженный офицер: сам император наградил его двумя бриллиантовыми перстнями, а за

18 морских кампаний — орденом Святого Георгия 4-й степени. Его мундир украшали также ордена Святой Анны 1-й степени и Святого Владимира 2-й степени. В последние годы своей службы Шельтинг был капитаном Архангельского порта, военным губернатором и командиром Свеаборгского порта. В отставку он вышел в чине генерал-лейтенанта.

Командование совершенно не участвовавших в сражении кораблей турецкого арьергарда решило наконец оказать помощь своему флагману. Но Сенявин привел корабль к ветру и пошел на пересечение курса неприятельского арьергарда, состоявшего из двух кораблей и двух фрегатов. Маневр получился: корабли удалось отсечь.

В сложной ситуации оказался «Ярослав»: с поврежденными парусами он отстал и поравнялся с турецким арьергардом. Был момент, когда «Ярослав» сражался сразу с пятью кораблями и двумя фрегатами.

К одиннадцати часам, не выдержав огня, турки стали отступать к Афонской горе. На «Твердом» подняли сигнал «Спуститься на неприятеля», что означало сблизиться еще плотнее. Но уже в час пополудни по эскадре передали сигнал «Прекратить сражение!». На концевых кораблях этот сигнал был разобран лишь через 30 минут. В это время ветер окончательно стих, и обе эскадры в беспорядке лежали в дрейфе близ Афонской горы. На кораблях приступили к устранению повреждений. В середине дня подул слабый западный ветерок, при котором турки оказались в наветренном положении, чем и воспользовались. Их корабли постепенно стали удаляться от находившейся под ветром русской эскадры. Только сильно поврежденный «Седель-Бахри» и буксировавшие его суда стали заметно отставать. Около шести часов вечера, когда ветер заметно усилился, Сенявин послал вдогонку «Уриил» и «Селафаил». Ночью противника настигли. «Седель-Бахри» спустил флаг, а его охранение, состоявшее из корабля «Нюма-Башарет», фрегата «Нессим-Фету» и шлюпа «Метелин», бежало. Все пушки на захваченном корабле были медными: на нижнем деке — 42-, на среднем — 22-, а на верхнем — 12-фунтовые. «Седель-Бахри» (что в переводе на русский язык означает «Оплот моря») был относительно новым и достаточно крепким кораблем. В качестве трофеев были захвачены 500 сабель, 300 ружей и около 600 пудов пороху. На турецком корабле 230 человек были убиты, 160 ранены, а 774 попали в плен. Все пленные были распределены на суда русской эскадры. Среди турецкой команды оказались одиннадцать моряков с корвета «Флора» и шесть англичан.

Очевидцы рассказывали, что когда лейтенант Василий Титов прибыл на «Седель-Бахри» для доставки на «Селафаил» Бекир-бея и его флага, турецкий флагман заявил, что он готов отдать свой флаг только самому Сенявину. Как ни уговаривал Титов турка, тот стоял на своем. В конце концов турецкий флагман, не удержавшись, спросил у лейтенанта: «За что русские так на него рассердились, что все корабли его били?» — «За то, — ответил ему Титов, — что ваше превосходительство храбрее и лучше других дрались». Этот ответ так понравился турку, что он согласился на предложенные условия, заявив: «Судьбе угодно было отдать меня в руки ваши, но я надеюсь, что победитель мой засвидетельствует, что я защищал флаг свой до последней крайности». Сенявин принял от Бекир-бея флаг, вернул ему саблю и даже поместил в своей каюте. Впоследствии русский и турецкий адмиралы расстались друзьями.

Бежавшие «Нюма-Башарет», «Нессим-Фету» и «Метелин» оказались отрезанными от Дарданелл отрядом Грейга, посажены на камни, а после высадки команд на берег — сожжены турками. Затем они сожгли еще корабль и фрегат. Всего же в этом сражении турки потеряли три корабля, два фрегата и шлюп. В Афонском сражении эскадра Сенявина не потеряла ни одного корабля. К концу месяца все повреждения были устранены.

Сеид-Али был так уверен в своей победе, что накануне выхода в море дал слово привезти в Константинополь голову самого Сенявина. Он, видимо, забыл о своем обещании пленить Ушакова.

В сражении погибли командир «Рафаила» капитан 1 ранга Д.А. Лукин, один гардемарин и 76 нижних чинов. Ранены были восемь офицеров, четыре гардемарина и 161 матрос. Лукин был любимцем эскадры.

Дмитрий Александрович Лукин родился в 1770 году. По распоряжению генерал-адмирала великого князя Павла Петровича, вместе с братом Алексеем был принят в Морской корпус. В 1785 году он был произведен в гардемарины, а через два года стал мичманом. В 1790 году, находясь на фрегате «Брячеслав», участвовал в Красногорском и Выборгском сражениях, за которые был произведен в капитан-лейтенанты. В 1799 году за проявленную расторопность во время высадки десанта на Голландский берег Лукин был награжден орденом Святой Анны 3-й степени, а в 1801 году получил чин капитана 2 ранга и должность командира «Рафаила». В следующем году за 18 морских кампаний был награжден орденом Святого Георгия 4-й степени, а в 1803 году за спасение севшего на мель «Ретвизана» — орденом Святого Владимира 4-й степени.

Служивший на «Рафаиле» Павел Свиньин по поводу гибели Лукина в Афонском сражении писал следующее: «Сколь ни славна была победа наша над неприятелем, но она куплена также и с нашей стороны чувствительною потерею: на флоте нашем было 80 человек убитых и около 170 раненых; но главную потерю нашу составлял знаменитый капитан 1-го ранга Лукин, убитый в самом пылу сражения ядром в грудь. Отечество лишилось в нем искуснаго морского офицера, мужеством и храбростию приобретшаго повсюду отличное уважение. Неисповедимы судьбы Всевышняго! Но если, жалея о столь важной потере для Российскаго флота, и позволишь упрекнуть его самого в излишней запальчивости, которая была причиною его смерти, то в то же время признаешься, что Лукин умер на поприще славы смертию, завидною для воина. При атаке неприятеля он, не удовольствовавшись тем, что имел противу себя 100-пушечный корабль, прорезал неприятельскую линию, зашел под корму адмиральскаго корабля, к которому подоспел на помощь ближний фрегат, и около часу действовал в них на оба борта так жарко, что от нас казался он объятым пламенем». Моряки называли этого славного офицера «российским Геркулесом». Он без особого труда ломал подковы, мог держать пудовое ядро на вытянутой руке, одной рукой отрывал от палубы шканечную пушку в 87 пудов, одним пальцем вдавливал гвозди в борт судна.

О заключительном этапе Афонского сражения участник событий капитан-лейтенант Владимир Богданович Броневский в своих записках рассказывал так: «После столь совершенной победы, истребив у неприятеля два корабля и три фрегата и взяв в плен полного адмирала, Сенявину предстоял выбор самый затруднительный. Гнаться ли за остатками, или возвратиться в Тенедос спасти гарнизон от плена неминуемаго и жестокаго и отказаться от редкаго случая быть истребителем всего турецкаго флота. В сем случае Сенявин не усомнился пожертвовать славою и честолюбием личным спасению братий своих, оставленных и осажденных силою чрезмеру превосходною, о участи которых соболезнуя, доброе его сердце не могло чувствовать сладких ощущений победителя. Таковой выбор удивил всех тех, которые не могли быть, подобно Сенявину, в торжестве умеренными, в славе скромными и к истинной пользе отечества ревнительными».

Победа при горе Афон имела стратегическое значение: русский флот господствовал в Архипелаге. Именно после этого сражения в Турции серьезно заговорили о мире.

За выигранное Афонское сражение император наградил Сенявина орденом Святого Александра Невского. С тактической точки зрения это сражение в русской морской истории не имело равных. Сенявин сумел реализовать самую сильную сторону русской эскадры — отменную выучку ее личного состава. Командиры настолько умело управляли своими кораблями, что их бушприты ложились на корму передних мателотов. Такой выучкой не мог похвастаться ни один флот в мире. Примечательно, что это выполнялось при любом ветре и под огнем противника! Этот маневр обеспечивал создание огневого превосходства над противником. В Афонском сражении пять русских кораблей шли как одно целое.

Сенявин, как и Ушаков, умел найти свое место в сражении. Поскольку в сражении шести кораблям, действовавшим на главном направлении, были поставлены четкие задачи, а при действиях других кораблей могли возникнуть непредвиденные обстоятельства, требовавшие быстрых и неординарных решений, Сенявин и оставался при этих кораблях. Из своего опыта он знал, что стоит уничтожить флагманские корабли турецкого флота, как сразу начнутся паника и общее отступление. При этом он решил не брать противника в два огня, как это делал Ушаков, а нанести удар по трем адмиральским кораблям парами кораблей с одного борта.

Совершенно гениальным был расчет на первый удар. Для его осуществления Сенявин приказал все пушки зарядить двумя ядрами и палить только с дистанции пистолетного выстрела, то есть наверняка.

Наконец, сближение с противником — это тоже высочайшее искусство флагмана. Сенявин не стал терять времени на перестроение в линию баталии, он почти перпендикулярно спустился на неприятеля. Занимать огневые позиции русские корабли начали уже под выстрелами противника. И здесь проявился талант Сенявина. Он знал, что турки, как правило, открывают огонь с предельных дистанций и не всегда ведут его интенсивно и точно. Только оторвавшийся от остальных «Рафаил» получил серьезные повреждения и не смог занять назначенную огневую позицию. Остальные корабли эскадры, как на маневрах, занимали свои места.

Прославившие Андреевский флаг

Лондоне 24 июня 1827 года между Россией, Англией и Францией был подписан совместный договор, согласно которому стороны обязывались оказывать помощь грекам в их борьбе против турецкого гнета. Незадолго до этого 10 июня эскадра Балтийского флота под командованием адмирала Д.Н. Сенявина, состоявшая из девяти линейных кораблей, семи фрегатов, корвета и четырех вспомогательных судов, вышла из Кронштадта и направилась в Англию. 8 августа четыре линейных корабля, четыре фрегата, корвет и два брига под командованием контр-адмирала Л.П. Гейдена продолжили плавание в Средиземное море. Остальные корабли возвратились на Балтику.

Логин Петрович Гейден в 1795 году поступил на службу капитан-лейтенантом Черноморского флота. До этого он плавал в голландском флоте. В 1808 году, командуя тремя отрядами гребной флотилии, проявил храбрость в сражениях со шведским гребным флотом, за что был награжден орденами Святой Анны 2-й степени и Святого Владимира 3-й степени. В 1813 году за обстрел французских батарей был награжден золотым оружием и произведен в капитан-командоры. О Логине Петровиче адмирал Кодрингтон рассказывал следующее: «… такой добрый человек, какого не бывало, сердцем мягок, ликом весел и приятен, обходителен и открыт, всякому внушавший приязнь и доверие, отчего каждый его любил. Весьма был отличаем и почитаем своим Государем, полагавшим великую веру в его знание, и показал адмирал через малое время, что заслуженное имел о нем понятие». В 1833 году он получил чин полного адмирала. Закончил службу главным командиром Ревельского порта. К концу службы его мундир украшали почти все высшие ордена России, в том числе Святого Александра Невского, Белого Орла, Святого Владимира 2-й степени, Спасителя 1-й степени, а также ордена многих иностранных государств.

В Наваринском сражении участвовал и его сын — Логин Логинович Гейден. Во время сражения он был на фрегате «Константин», проявил личную храбрость и был награжден орденом Святого Владимира 4-й степени с бантом. В 1861 году, как и отец, он получил чин полного адмирала. Он имел почти все высшие ордена: Святого Андрея Первозванного, Святого Александра Невского, Белого Орла, Святого Владимира, Святой Анны и Святого Станислава 1-й степени. В 1892 году по случаю 50-летнего пребывания в адмиральских чинах Логин Логинович был награжден портретами императоров Николая I, Александра II и Александра III. Этой наградой он очень дорожил и всегда носил ее в петлице на Андреевской ленте. Как и отец, он закончил службу главным командиром Ревельского порта и военным губернатором города. Умер Логин Логинович в 1901 году. Он был последним из моряков, обладавшим орденом Святого Апостола Андрея Первозванного.

Вблизи Палермо эскадра Гейдена попала в шторм. Сильные порывы ветра рвали паруса и гудели в туго натянутых вантах. При очередном порыве ветра один из матросов, находившихся на рее линейного корабля «Азов», сорвался и упал за борт. Мичман Александр Александрович Домашенко в это время находился в кают-компании. Услышав крик «Человек за бортом!», он мгновенно выскочил на верхнюю палубу и бросился в море спасать моряка. Домашенко был отменным пловцом и вполне рассчитывал на свои силы. Но слишком поздно спустили шлюпку: смелый мичман и матрос скрылись под водой.

Позднее Павел Степанович Нахимов, ставший свидетелем этой трагедии, писал своему другу Михаилу Францевичу Рейнеке: «О, любезный друг, какой великодушный поступок! Какая готовность жертвовать собой для пользы ближняго! Жаль, очень жаль, ежели этот поступок не будет помещен в историю нашего флота…». В награде погибшему мичману отказали, ссылаясь на то, что матрос не был спасен, да и сам спаситель утонул. Чиновники морского ведомства не смогли увидеть в этом поступке благородства и храбрости. В 1828 году в Кронштадте сослуживцы Домашенко установили ему памятник с надписью: «Офицеры корабля „Азов“ любезному сослуживцу, бросившемуся с кормы корабля для спасения погибающего в волнах матроса и заплатившего жизнью за столь человеколюбивый поступок».

К началу октября 1827 года объединенная англо-франко-русская эскадра под командованием английского вице-адмирала сэра Эдуарда Кодрингтона блокировала турецко-египетский флот Ибрагим-паши в Наваринской бухте. Контр-адмиралы граф Логин Петрович Гейден и Шевалье де Риньи подчинились англичанину — Кодрингтону. Долгие годы Кодрингтон служил под командованием знаменитого адмирала Горацио Нельсона. В Трафальгарском сражении он командовал 64-пушечным кораблем «Орион». В Англии его считали прозорливым политиком и хорошим флотоводцем.

5 октября три адмирала, собравшись на английском флагманском корабле «Азия», написали письмо-ультиматум Ибрагим-паше. Парламентером стал английский подполковник Крадком. Вот текст этого документа:

«Ваша Светлость!

По слухам, какие до нас со всех стран доходят, и по достоверным сведениям узнаем мы, что многочисленные отряды вашей армии развеялись в разных направлениях по западной части Морей, опустошают оную, жгут, истребляют, исторгают с кореньями деревья, виноградники, всякие произрастения и, одним словом, наперерыв спешат превратить страну сию в совершенную пустыню.

Сверх сего известились мы, что против округов Майны приготовлена экспедиция и что туда двинулись некоторые войска.

Все сии необыкновенно насильственные действия происходят, можно сказать, в глазах наших и в нарушение перемирия, которое Ваша Светлость обязались честным словом соблюдать ненарушимо до возвращения ваших курьеров. В нарушение такого перемирия, в силу которого позволено флоту вашему 26 числа последнего сентября обратный вход в Наварин.

Нижеподписавшиеся находятся в прискорбной необходимости объявить вам ныне, что таковой с вашей стороны поступок и столь удивительное нарушение ваших обещаний поставляют вас, Милостивый Государь, вне законов народных и вне существующих трактатов между высокими дворами союзников и Оттоманскою Портою. К сему же нижеподписавшиеся присовокупляют, что производимые в сие самое время, по повелению вашему, опустошения совершенно противными пользам вашего Государя, который по причине сих опустошений может потерять существенные выгоды, доставляемые ему над Грециею Лондонским трактатом. Нижеподписавшиеся требуют от Вашей Светлости представление решительного и скорого ответа и поставляют вам на вид неминуемые следствия вашего отказа или уклонения.

Подписали: вице-адмирал Э. Кодрингтон,

контр-адмирал граф Гейден,

контр-адмирал Шавалье де Риньи».

На этот ультиматум адмиралы ответа так и не получили. Ибрагим-паша уклонился, сделав вид, что документ до него не дошел вообще, что впоследствии явилось основанием для истолкования Турцией действий союзного флота как вероломства. Утром 8 октября 1827 года главнокомандующий союзными флотами вице-адмирал Кодрингтон отдал следующий приказ:

«„Азия“ у Наварина, 7-го октября 1827 г.

Правила, коими должен руководствоваться соединенный флот при входе в Наварин.

Известно, что из египетских кораблей, на коих находятся французские офицеры, стоят более к юго-востоку, а потому желание мое есть, чтобы контр-адмирал и кавалер де Риньи поставил эскадру свою против их: а как следующий за ним корабль имеет флаг на грот-брам-стеньге, то я и намерен стать с моим кораблем „Азия“ противу его, за мной корабли „Генуя“ и „Альбион“ станут противу линейных турецких кораблей. Касательно же российской эскадры, то мне желательно, чтобы контр-адмирал граф Гейден поставил свои корабли последовательно близ английских кораблей. Российские же фрегаты займут турецкие суда в след за своими кораблями. Английские фрегаты займут те из турецких судов, кои будут находиться на западной стороне гавани противоположно английским кораблям. Французские фрегаты займут на той же стороне те турецкие суда, которые находиться будут противу их кораблей.

Корветы, бриги и прочие мелкие суда находятся под начальством капитана фрегата „Дартмут“; для отвода брандеров на такое расстояние, чтобы они не могли вредить которому либо из кораблей и судов соединенного флота.

Ежели время позволит, прежде открытия неприятельских действий со стороны турецкого флота, то всем судам стать фертоинг со шпрингами, привязанными к рыму каждого якоря.

Ни одной пушки с соединенного флота не должно быть сделано без сигнала, разве только что турки откроют огонь, тогда те корабли и суда должны быть истреблены немедленно.

В случае же сражения и могущего случиться какого либо беспорядка советую привести себе на память слова Нельсона: „Чем ближе к неприятелю, тем лучше“».

Глубокое исследование этого документа свидетельствует не только о флотоводческом таланте Кодрингтона, но и о том, что у него не было даже намека на желание ущемить другую нацию. Видна четкая и конкретная постановка задач и способов их выполнения. Судя по тексту второй части приказа, и особенно его концовки, у главнокомандующего все же была надежда на мирный исход конфликта.

Контр-адмирал де Риньи направил письмо французским офицерам, служившим во флоте противника:

«Господа, положение, в котором, как вы видите, находятся оттоманские морские силы, блокируемые в Наваринском порте, измена своему слову его светлости Ибрагим-паши, который обязался временным прекращением неприязненных действий, — все это указывает вам, что впредь вы можете встретиться с своим родным флагом. Вы знаете, чем рискуете. Требуя, чтобы вы покинули турецкую службу в минуту, когда оттоманский флот поставил себя во враждебное положение, которого он должен нести последствия, я даю предостережение, которым вам не следует пренебрегать, если вы остались французами.

Имею честь и прочее, Де-Риньи».

Русская эскадра состояла из 74-пушечных линейных кораблей «Азов», «Иезекииль» и «Александр Невский», 84-пушечного корабля «Гангут», фрегатов «Константин», «Проворный», «Кастор» и «Елена». Всего на русских кораблях и фрегатах было 466 орудий.

В состав английской эскадры входили линейные корабли «Азия», «Генуя» и «Альбион», фрегаты «Глазго», «Комбриэн», «Дартмут» и несколько мелких судов. Всего англичане имели 472 пушки.

Французская эскадра состояла из 74-пушечных линейных кораблей «Сципион», «Тридент» и «Бреславль», фрегатов «Сирена», «Армида» и двух мелких судов. Всего на французской эскадре было 362 пушки.

Турецко-египетский флот стоял в Наваринской бухте на фертоинге в строе в виде сжатого полумесяца, «рога» которого простирались от Наваринской крепости до батареи острова Сфактерия. Линейные корабли (3 единицы) и фрегаты (23 единицы) составляли первую линию, корветы и бриги (57 единиц) находились во второй и третьей линиях. Пятьдесят транспортов и купеческих судов стояли на якорях под юго-восточным берегом Морей. Вход в бухту шириной около полумили простреливался батареями с Наваринской крепости и острова Сфактерия (165 орудий). Оба фланга прикрывались брандерами. Впереди кораблей на дреках были установлены бочки с горючей смесью. На возвышенности, с которой просматривалась вся Наваринская бухта, находилась ставка Ибрагим-паши.

В целом позиция турецко-египетского флота была сильной. Однако наблюдалась скученность кораблей и судов, линейных кораблей было мало. Если считать число стволов, то турецко-египетский флот имел на тысячу с лишним пушек больше, но по мощи артиллерии превосходство оставалось за союзной эскадрой, причем значительное. Десять линейных кораблей союзников, вооруженных 36-фунтовыми пушками, были намного сильнее турецких фрегатов, вооруженных 24-фунтовыми пушками, и особенно корветов. Стоявшие в третьей линии и тем более у берега суда не могли стрелять из-за больших расстояний и опасения поразить свои корабли.

8 октября в одиннадцать часов утра подул легкий зюйд-зюйд-вест, и союзники немедленно начали строиться в две колонны. В правую входили английская и французская эскадры под командованием вице-адмирала Кодрингтона. Выстраивались они в следующем порядке: «Азия» (под флагом вице-адмирала Кодрингтона, на корабле находились 86 пушек и 800 человек команды); «Генуя» (74 пушки, 700 человек); «Альбион» (74 пушки, 700 человек); «Сирена» (под флагом контр-адмирала де Риньи, 60 пушек, 600 человек); «Сципион» (74 пушки, 700 человек); «Тридент» (74 пушки, 700 человек); «Бреславль» (74 пушки, 700 человек).

Российская (подветренная) эскадра выстраивалась в следующем порядке: «Азов» (под флагом контр-адмирала графа Гейдена, 74 пушки и 600 человек команды); «Гангут» (84 пушки, 650 человек); «Иезекииль» (74 пушки, 600 человек); «Александр Невский» (74 пушки, 600 человек);«Елена» (36 пушек, 250 человек); «Проворный» (44 пушки, 300 человек); «Кастор» (36 пушек, 250 человек); «Константин» (44 пушки, 300 человек).

Отряд капитана Томаса Фелловса шел в таком порядке: «Дартмут» (флаг капитана Фелловса, 50 пушек и 400 человек команды); «Роза» (18 пушек, 150 человек); «Филомель» (18 пушек, 150 человек); «Москито» (14 пушек, 120 человек); «Бриск» (14 пушек, 120 человек); «Алсиона» (14 пушек, 120 человек); «Дафна» (14 пушек, 100 человек); «Гинд» (10 пушек, 50 человек); «Армида» (44 пушки, 320 человек); «Глазго» (50 пушек, 400 человек); «Комбриэн» (48 пушек, 380 человек); «Толбот» (32 пушки, 250 человек). Всего в составе союзного флота было десять линейных кораблей, девять фрегатов, один шлюп и семь мелких судов, имевших 1308 пушек и 11 010 человек команды.

Турки же, кроме прочной позиции, крепости и батарей, имели три турецких корабля (86-, 84- и 76-пушечных и на каждом по 900 человек, всего 246 пушек и 2700 человек команды); пять двухпалубных 64-пушечных египетских фрегатов (320 пушек, 3250 человек); пятнадцать турецких 50- и 48-пушечных фрегатов (736 пушек, 9000 человек); три тунисских 36-пушечных фрегата и 20-пушечный бриг (128 пушек, 1125 человек); сорок два 24-пушечных корвета (1008 пушек, 10 500 человек); четырнадцать 20- и 18-пушечных бригов (252 пушки, 2100 человек). Всего в составе турецкого флота было 83 военных судна, более 2690 пушек и 28 675 человек команды. Кроме того, турецко-египетский флот имел десять брандеров и 50 транспортных судов.

В то время, когда союзные корабли начали строиться в колонны, ближе всех к Наваринской бухте находился французский адмирал со своим фрегатом. Его эскадра была под ветром в районе островов Сфактерия и Продано. Вслед за ними шли англичане, за которыми на самом близком расстоянии шел корабль русского адмирала, а за ним в боевом строю и в надлежащем порядке — вся его эскадра. Около полудня Кодрингтон приказал французским кораблям выполнить поворот оверштаг последовательно и войти в кильватер английской эскадре. При этом русская эскадра должна была их пропустить, для чего Кодрингтон послал на шлюпке своего флаг-офицера к Гейдену с приказанием лечь в дрейф, чтобы пропустить французов вперед. После перестроения, передав сигнал «Приготовиться к бою!», Кодрингтон в час пополудни начал входить с правой колонной в Наваринскую бухту.

Граф Гейден, к крайнему своему прискорбию, должен был исполнить волю вице-адмирала, а потому приказал на корабле «Азов» положить грот-марсель на стеньгу, счел за нужное еще уменьшить в колонне расстояние, дал сигнал задним прибавить парусов. Маневр Кодрингтона потом толковали по-разному: некоторые утверждали, что он сделал это умышленно, чтобы поставить под удар русскую эскадру. Объяснение же намного проще: английский адмирал подумал, что входить через узкий пролив одновременно двумя колоннами рискованно. Всякое могло случиться — и посадка на мель, и начало сражения в момент входа кораблей в Наваринскую бухту. Более простым и менее рискованным был маневр — последовательно войти в бухту одной кильватерной колонной. На этом варианте и остановился Кодрингтон, тем более что никто не знал, когда же начнется сражение. Была надежда избежать кровопролития вообще. Волей случая оно началось, когда в Наваринскую гавань начали втягиваться русские корабли.

Английский адмирал перед входом в гавань был встречен турецким офицером, который заявил, что якобы находящийся в отсутствии Ибрагим-паша «…не оставил приказаний касательно дозволения входа союзных эскадр в сей порт, а потому он требует, чтобы, не ходя дальше, поворотили в море». На это заявление Кодрингтон ответил, что он пришел не получать, а отдавать приказания и что он истребит весь их флот, если хотя бы один выстрел сделан будет по союзникам. В этот момент появилась надежда на мирный исход конфликта. Английские корабли, так же как и на маневрах, входили в бухту и по диспозиции становились на шпринг.

Командиру фрегата «Дартмут» капитану Феллоусу подчинялся отряд мелких судов, предназначавшихся для уничтожения брандеров, которыми прикрывались фланги неприятельского флота. Войдя в порт, он послал лейтенанта Фицроя на один из ближайших брандеров, чтобы отвести его подальше от союзной эскадры. Но турки, приняв это за нападение, открыли интенсивный ружейный огонь, убили посланного офицера и нескольких матросов. Тогда с ближайших фрегатов «Дартмут» и «Сирена» открыли ответный ружейный огонь. В ходе перестрелки с одного из египетских корветов сделали пушечный выстрел по фрегату «Сирена». Ядром у матроса оторвало обе ноги. Затем последовал другой выстрел со второго фрегата, а потом началась беспорядочная пальба из ружей и пушек турецкого флота. Через некоторое время в перестрелку включились береговые батареи.

Уже в самом начале сражения капитан Феллоус под градом пуль освобождал от брандера корабль «Сципион». Другой брандер, обрубив якорные канаты, пошел на «Дартмут» и, пришвартовавшись к его правому борту, зажег на нем брамсели, но экипаж быстро погасил пожар, а брандер был отбуксирован и уничтожен.

В это время англичане, стоявшие на шпрингах в готовности к сражению, открыли меткий и сильный огонь с кораблей и фрегатов. Гейден вводил свою эскадру в затянутый дымом порт, и едва «Азов» миновал крепость и укрепления, как турки открыли по нему сильнейший огонь.

Вице-адмирал Кодрингтон сначала сражался с кораблем турецкого флагмана, несмотря на то что ближе находился корабль египтянина Могарем-бея. Кодрингтон, желая избежать напрасного кровопролития, послал к Могарем-бею своего лоцмана, грека, уроженца острова Мило, но вмешались турки. Они дали картечный залп по шлюпке с парламентером. По «Азии» открыл огонь другой корабль. Теперь флагманский корабль англичан вступил в бой не только с двумя кораблями, но и с судами второй и третьей линий. «Азия» потеряла бизань-мачту, с падением которой прекратили стрельбу некоторые кормовые пушки. Английский адмирал подвергался величайшей опасности. Но в этот момент в сражение вступил Гейден: его корабль, покрытый густым дымом, осыпаемый картечью, ядрами и пулями, быстро подошел к неприятелю на расстояние пистолетного выстрела, стал на якорь и мгновенно убрал паруса.

Павел Степанович Нахимов так описывал начало сражения: «В 3 часа мы положили якорь в назначенном месте и повернули шпрингом вдоль борта неприятельскаго линейнаго корабля и двухдечнаго фрегата под турецким адмиральским флагом и еще одного фрегата. Открыли огонь с правого борта… „Гангут“ в дыму немного оттянул линию, потом заштилил и целым часом опоздал придти на свое место. В это время мы выдерживали огонь шести судов и именно всех тех, которых должны были занять наши корабли… Казалось, весь ад развернулся пред нами! Не было места, куда бы не сыпались книпели, ядра и картечь. И ежели бы турки не били нас очень много по рангоуту, а били все в корпус, то я смело уверен, что у нас не осталось бы и половины команды. Надо было драться истинно с особенным мужеством, чтоб выдержать весь этот огонь и разбить противников…».

А вот как описывает это сражение историограф Средиземноморской эскадры капитан 1 ранга Иван Иванович Кадьян:

«Тогда положение англичан переменилось, противники их начали слабее и слабее действовать, и господин Кодрингтон, коему помог наш адмирал, сокруша капитан-бея, сокрушил и Могарема, корабль первого, пронесясь по линии, брошен на мель, а второго сгорел, суда второй и третьей линии, бившие „Азию“ с носу и кормы, потоплены. Но зато „Азов“ обратил на себя общее внимание врага ярою злобою противу его кипевшего не только ядра, картечь, книпели, пули и брандскугели, но даже обломки железа, гвозди и ножи, кои турки в бешенстве клали в пушки, сыпались на него с одного корабля, пяти двухдечных фрегатов, бивших его в корму и в нос, и многих судов второй и третьей линий. Корабль загорался, пробоины увеличивались, рангоут валился.

Его сиятельство граф Гейден, находясь на юте во все время сего страшного сражения с веселым челом и совершенно спокойным духом, великим людям свойственным, наблюдал действия эскадры и противоборство многочисленного, в четверо сильнейшего неприятеля, предупреждая и отвращая все его дерзкие предприятия, с душевным удовольствием примечал ослабевающую силу онаго, но сердечно скорбел о потере достойных воинов своих. Храбрый и опытный капитан Лазарев 2-й, находясь попеременно в разных местах корабля своего, управлял оным с хладнокровием, отличным искусством и примерным мужеством, ободряя личным присутствием твердость и храбрость нижних чинов и искусно направляя действие артиллерии, ускорял разрушение сил оттоманских, и Тагир-паша, на сем фланге начальствовавший, опасаясь потопления избитого фрегата своего с поспешностью перешел на другой. Когда же приспели к местам своим „Гангут“, „Иезекииль“, „Александр Невский“ и „Бреславль“, когда полетели и их ядра на вражеские корабли, тогда „Азов“ мало помалу начал выходить из страшного аду, в коем он находился. 24 убитых, 67 раненых, избитый такелаж, паруса, а в особенности рангоут, и более 180 пробоин, кроме 7 подводных, доказывают истину сказанного.

Турки вообще целили по рангоуту, что было бы полезно, если бы сражались под парусами, напротив, союзники метили, как и быть должно, по корпусам, разрушая кои, били у них много людей. Мачты корабля „Азов“ были так избиты, что на пути в Мальту, имея фальшивое вооружение, он с великою опасностью нес нижние паруса.

Капитан-лейтенант Баранов был в сей геройской битве действительным помощником капитана своего господина Лазарева и показал особенное присутствие духа, он исполнял с быстротою и точностью все его приказания, и, направляя корабль, как дело того требовало, равнодушно распоряжался действиями и управлением онаго, и когда из правой его руки вырвало картечью рупор, то господин Баранов, невзирая на боль, контузиею причиненную, с стоической твердостью и необыкновенным хладнокровием, взяв другой в левую руку, спокойно продолжал делать зависящие от него распоряжения.

Рассматривая положение кораблей „Азов“ и „Азия“, нетрудно решить, кто из них находился в большей опасности, и сэру Кодрингтону или графу Гейдену принадлежит победный дня сего венец. Здесь, кстати сказать, что когда „Азия“ перебила шпринг у корабля капитан-бея, тогда он повернулся к „Азову“ кормою, граф, увидя сие, приказал громить его в оную из 14 орудий, когда же он по причине перебитых канатов своих пошел за „Альбионом“, с другим 76-пушечным кораблем, с сим последним с начала сражения дравшимся, по которому „Азов“ весьма сильно действовал, и там оба остановились на якорях, тогда, будучи не в состоянии сопротивляться долее, а особенно когда у него в констапельской сделался пожар, и сильные картечные выстрелы „Азова“ не дозволили гасить оный, тогда яростию дышущие оттоманы, отрубив канаты, устремились среди гибельнаго положения своего в злом намерении сцепиться с кораблем „Азов“ и сжечь его, но, встретив сильную и необоримую преграду в его ядрах и картечях, часть экипажа онаго бросилась на гребные суда, а другие, подняв торопливо фор-стеньги-стаксель, спустились под оным на берег, пламя указывало путь его к онаму.

Кроме сего корабля, адмирал наш потопил два большие 50-пушечные фрегата, два корвета второй линии со всеми бывшими на них разноплеменными народами и истребил фрегат Тагир-паши, убив и ранив на оном из числа 600 около 500 человек. Паша, видя его наполненный трупами и боясь утонуть на оном, перешел на другой, но вскоре и оттуда должен был спасаться и остальное время до рассвета провел на островке.

Следовавшие за кораблем „Азов“ наши корабли и фрегаты по мере вступления их в порт встречали сильную канонаду крепости, батарей и судов неприятельских, а брандера, зияющие жерлами, готовые запылать в одну минуту, шли на сближение с ними; „Гангут“ и „Иезекииль“, встретив во время два из них верными выстрелами, немедленно пустили их ко дну со всем экипажем. Третий потоплен кораблями „Иезекииль“ и „Александр Невский“.

Французский корабль „Сципион“ наскочил на турецкий брандер и своим бушпритом увяз в его вантах. Пламя перекинулось на корабль. Девять человек сгорели в огне, многие получили серьезные ожоги. Но в конце концов с пожаром справились. С помощью других кораблей брандер был пущен ко дну.

Линейный корабль „Гангут“ вступил в бой одновременно с несколькими судами противника, в том числе с фрегатом Тагир-паши. Корабль „Иезекииль“ атаковал 54-пушечный турецкий фрегат и много мелких судов второй и третьей линий. Корабль „Александр Невский“ уже при входе в Наваринскую бухту уничтожил береговую батарею, а затем в течение 40 минут расправился с 58-пушечным турецким фрегатом».

Участвовавший в сражении на корабле «Гангут» лейтенант Александр Петрович Рыкачев так описал Наваринское сражение: «Мы в это время следовали за кораблем „Азов“ в совершенном дыму, в самом разгаре начавшейся битвы. На право была у нас Наваринская крепость, на лево сильныя батареи острова Сфактория. По обе стороны у входа горели брандеры, угрожая нам пожаром. Весь неприятельский флот, построенный в три линии полукружием, был перед нами, действуя уже всеми своими орудиями. Если прибавить к этому еще то обстоятельство, что густой дым закрывал не только тесный и мало известный нам проход, но даже и всю губу, то не трудно составить себе хотя приблизительное понятие о том затруднительном положении, в котором мы находились.

Крепости и батареи встретили нас сильным картечным огнем, причинившим большой вред нашему рангоуту и парусам и переранившим и убившим многих на юте. С перваго же нашего залпа и залпа с французскаго корабля „Бреславль“, находившагося у нас вправе, батареи и крепости совсем замолчали. Покончив с батареями, в густом дыму, под выстрелами всей правой стороны турецкаго флота шли мы вперед за кораблем „Азов“, действуя на оба борта. Достигнув до якорного места, назначеннаго нам по диспозиции вице-адмирала Кодрингтона, сделанной 7-го октября, перед носом корабля „Азов“ в расстоянии от него в полукабельтове бросили мы даглист со шпрингом на 28-ми саженях глубины. Едва успел корабль наш придти на канат, как у нас под самым бушпритом пронесло горящий турецкий корвет, сцепления с которым мы избежали только, потравив 10-ть сажен канату. Его пронесло в неприятельскую линию, где не более как через пять минут он взлетел на воздух.

Став на якорь, мы действовали батареями одной правой стороны против трех турецких фрегатов, из которых один был двухдечный. Корабль наш сильно терпел от огня продолжения неприятельской линии до тех пор, пока ставший у нас перед носом корабль „Иезекииль“ не занял суда впереди нашего траверза. Тогда мы действовали только по двум фрегатам и корветам второй линии. Густой дым с обеих сторон мешал хорошенько видеть действия остальных судов соединеннаго флота. Французский адмиральский фрегат „Сирена“ был сильно обит, за то дравшийся с ним египетский корабль уже горел. Английские корабли „Альбион“ и „Генуа“ ужасно громили свалившиеся два линейные турецкие корабля и двухдечный фрегат. Адмиральский корабль „Азия“ помогал им своим правым бортом, а левым действовал против египетскаго двухдечнаго фрегата. Наш „Азов“ частью своей левой батареи действовал по вышесказанным кораблям и бил еще продольными выстрелами 80-ти пушечный турецкий корабль, дравшийся с „Альбионом“ и упавший из линии, потеряв свои якоря. В то же время „Азов“ не прекращал огонь по фрегату Тагир-Паши и сам много потерпел до нашего прихода на место под выстрелами всего полукружия турецкаго флота. Прочие корабли французской линии уже истребили своих противников. Корабль „Бреславль“, бросивший прежде в дыму якорь по середине губы, отрубил канат, прошел под корму нашего адмиральскаго корабля и жестоко бил корветы второй и третьей линий, а своими носовыми пушками действовал также по турецкому кораблю.

Около 4-х часов увидели мы шедший прямо на нас горящий брандер. Нам удалось уклониться от него действием шпринга и несколькими меткими выстрелами пустить его ко дну. Через полчаса после этого дравшийся с нами фрегат, закрыв борта, но не спуская флага, погрузился в воду. Вскоре и другой, 64-х пушечный, взлетел на воздух. Громогласное „Ура!“ по всей нашей линии было знаком того, что победа начала явно клониться в нашу сторону. Признаюсь, этот взрыв турецкаго фрегата вряд ли кто из нас забудет во всю жизнь. От сотрясения воздуха корабль наш содрогнулся во всех своих членах. Нас засыпало снарядами и головнями, от чего в двух местах на нашем корабле загорелся пожар, но распоряжением частных командиров и проворством пожарных партий огонь был скоро погашен без малейшаго замешательства. После взрыва нашего ближайшаго противника мы продолжали действовать плутонгами по корветам, бывшими во второй линии сзади фрегатов. Суда эти, отрубив канаты, буксировались к берегу, но, не достигнув онаго, тонули, а люди спасались вплавь. Около этого же времени взлетел на воздух 80-ти пушечный турецкий корабль, дравшийся с кораблем „Азия“. Тогда сражение уже было совершенно выиграно. Кругом все горело. Безпрестанные взрывы оттоманских судов освещали торжествующий союзный флот, и к 6-ти часам вечера пальба по всей линии умолкла. Сдались соединенному флоту два 90 пушечных корабля и три больших фрегата. Взлетел на воздух 1 корабль и 11 фрегатов. Прочие суда прекраснаго флота египетскаго паши были частью потоплены или брошены на берег; одним словом, флот Ибрагима был уничтожен». В послужном списке этого офицера появилась запись: «…находясь на верхнем деке, верными и скорыми выстрелами истреблял неприятеля, и по абордированию пущеннаго на нас корабля, деятельно осмотрев оный, потушил на нем огонь и отбуксировал под ветер; за что Всемилостивейше награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом 21 декабря 1827 года». На этом же корабле находился и брат Александра Петровича Рыкачева мичман Дмитрий Петрович Рыкачев, награжденный орденом Святой Анны 3-й степени.

В 18 часов 20 минут сражение прекратилось. Было уничтожено 60 судов противника, в том числе три линейных корабля, девять фрегатов, двадцать четыре корвета, четырнадцать бригов, десять брандеров. Число убитых и утонувших превысило 8 тысяч человек. Ночью сгорели почти все оставшиеся суда. Союзники потерь в кораблях не имели. На русской эскадре погибли два офицера и 57 матросов, на английской — шесть офицеров и 73 матроса, а на французской — 41 матрос. На союзной эскадре ранения получили 25 офицеров и 562 матроса.

После отбоя тревоги на кораблях отслужили благодарственный молебен за дарованную победу и приготовились к отражению ночной атаки турецких брандеров. Наваринская бухта в то время была похожа на Чесменскую после знаменитого сражения 1770 года: непрерывно взрывались горевшие суда, бухта заполнилась судовыми обломками и трупами. После полуночи один из уцелевших турецких фрегатов предпринял попытку атаковать русскую эскадру. На «Азове» заметили приближающегося противника и, обрубив якорный канат, уклонились в сторону. Фрегат прошел в нескольких метрах от «Азова» и врезался бушпритом в такелаж «Гангута». Команда «Гангута» немедленно перебежала на турецкий фрегат и изрубила разжигавших костры турок. Огонь на фрегате удалось залить, а затем он был отбуксирован и сожжен в стороне от русской эскадры.

В своем донесении Л.П. Гейден писал:

«Три союзные флота соревновали один другому в храбрости. Никогда не видно было столь искреннего единодушия между различными нациями. Взаимные пособия доставлялись с неписаной деятельностью. При Наварине слава английскаго флота явилась в новом блеске, а на французской эскадре начиная от адмирала Риньи все офицеры и служители явили редкие примеры мужества и неустрашимости.

Капитаны и прочие офицеры российской эскадры исполняли долг свой с примерным рвением, мужеством и презрением всех опасностей, нижние чины отличились храбростью и повиновением, которые достойны подражания.

Неустрашимый капитан 1 ранга Лазарев 2-й управлял движениями „Азова“ с хладнокровием, искусством и мужеством примерным. Капитаны Авинов, Хрущев, Богданович и Свинкин равно отличились. Сей последний, хотя при начале дела был тяжело ранен картечью, но продолжал командовать во все сражение, держась около 4 часов за веревку и на коленях на палубе своего корабля. Капитан „Гангута“ Авинов явил также пример редкого присутствия духа».

Здесь уместно привести приказ Кодрингтона, ибо в нем, как в донесении Гейдена, полностью опровергаются слухи о том, что между союзниками существовала не только взаимная неприязнь, но и вражда:

«Прежде, нежели соединенные эскадры оставят место ознаменованное ими столь решительною победою, главнокомандующий вице-адмирал поставляет себе приятною обязанностию изъявить господам офицерам и нижним чинам, на оных подвизавшимся, то высокое свое понятие о чрезвычайной их храбрости и хладнокровии, которое возымел он в 8-й день сего месяца.

Он совершенно уверен, что ни в каком флоте, принадлежащем одной и той же нации, не могло быть такого единодушия совершенного, такого полного согласия, каким в действии одушевлены были эскадры трех наших союзных дворов в сем кровопролитном и гибельном для неприятеля сражении, он в особенности приписывает сие славным подвигам своих сподвижников господ контр-адмиралов, деяния коих послужили примером прочим кораблям их, и столь скорому и непременному вспоможению, доставляемому от одного другому в самом жару и смятении сражения.

Таковое единодушие к общей цели, таковое хладнокровие и храбрость и столь примерная точность в действии артиллерии были следствием одержанной победы над благоразумно и в превосходнейшей силе приуготовленным неприятелем. Турецкий и египетский флоты получили возмездие за свое вероломство и нарушение данного обещания.

Высокомерный Ибрагим-паша обещал не оставлять Наварин и не действовать против союзного флота, но бесчестно изменил данному слову.

Союзные начальники обещали истребить турецко-египетский флот, ежели хотя один выстрел будет сделан по оным; и с помощью храбрых людей, коими счастие имели они командовать, в полной мере исполнили обещание свое — из 66 военных судов, флот их составлявших, остался один только фрегат и 15 мелких судов в таком состоянии, что едва ли когда они в состоянии будут служить в море. Таковая победа не может быть одержана без больших пожертвований. Главнокомандующий оплакивает потерю многих искуснейших и храбрейших воинов и одно лишь утешение находит в том, что они пали, исполняя долг свой и за дело страждущего человечества.

Главнокомандующий изъявляет искреннейшую признательность высоким своим сподвижникам, господам контр-адмиралам за благоразумное и отличное управление своими эскадрами, а равно капитанам, офицерам, матросам и солдатам столь ревностно исполнившим их приказания и столь мужественно поразившим зачинщиков».

Все командиры русских кораблей и фрегатов были награждены английскими и французскими орденами. Это тоже своего рода взаимное признание и оценка вклада в общую победу.

За отличие в этом сражении капитан 1 ранга М.П. Лазарев был произведен в контр-адмиралы, награжден английским орденом Бани и французским — Святого Людовика. Граф Л.П. Гейден получил чин вице-адмирала, орден Святого Георгия 3-й степени, французский орден Святого Людовика 1-й степени и английский — Бани 2-й степени большого креста. Его флагманский корабль «Азов» первым в Российском флоте поднял кормовой Георгиевский флаг. В Наваринском сражении отличились лейтенант П.С. Нахимов, мичман В.А. Корнилов, гардемарин В.И. Истомин — будущие флотоводцы, герои Синопа и Севастополя. Русский император наградил Кодрингтона орденом Святого Георгия 2-й степени, а де-Риньи — орденом Святого Александра Невского. Для нижних чинов на каждый корабль выдали по десять, а на фрегат — по пять Георгиевских крестов.

Какие же тактические уроки можно сделать из этого сражения? Говорить о полном превосходстве какой-либо стороны нельзя. В линейных кораблях, а следовательно, и в мощи корабельной артиллерии превосходство было на стороне союзников. Зато турецко-египетская сторона имела позиционное преимущество и, конечно, сильно укрепленные береговые батареи. Просчетом Ибрагим-паши стало то, что он пропустил союзников в Наваринскую бухту. По всем правилам военно-морского искусства Ибрагим-паша должен был дать сражение в узком проходе в бухту, но он этого не сделал. Затем он безграмотно применил артиллерию: вместо того чтобы бить по корпусу судна, его корабли стреляли по рангоуту, в результате чего туркам не удалось потопить ни одного союзного корабля.

«Потомству в пример»

осле Наваринского сражения и разгрома турецкого флота перед Черноморским флотом стояла единственная задача — удержать господство на море. Это означало, что русский флот не должен выпустить из Босфора в Черное море неприятельские корабли. С этой задачей эскадра вице-адмирала Алексея Самуиловича Грейга справлялась блестяще. 11 мая 1829 года турецкий флот в составе четырнадцати вымпелов появился в Черном море. На следующий день он завладел русским фрегатом «Рафаил», спустившим флаг без единого выстрела. Но едва турецкие корабли оторвались от Босфора, как были обнаружены крейсировавшими на траверзе Пендераклии фрегатом «Штандарт» и бригами «Орфей» и «Меркурий». Старший отряда командир «Штандарта» капитан-лейтенант Павел Яковлевич Сахновский дал сигнал «Взять курс, при котором судно имеет наилучший ход». Зная о своем преимуществе, турки тоже подняли все паруса и пошли на сближение. «Штандарту» и «Орфею» удалось оторваться и уйти от преследования, «Меркурий» же, несмотря на поставленные бом-брамсели, стаксели и лисели, отстал и вскоре был настигнут 110- и 74-пушечными кораблями: на первом развевался флаг капудан-паши, а на втором — контр-адмирала.

Бриг «Меркурий» построил на Севастопольской верфи известный корабельный мастер подполковник Корпуса корабельных инженеров Иван Яковлевич Осьминин. Спуск брига на воду состоялся 7 мая 1820 года. Это относительно небольшое двухмачтовое судно предназначалось для несения дозорной службы и разведки. Его длина составляла менее 30 метров. Построен он из крепкого крымского дуба. Вооружение состояло из восемнадцати 24-фунтовых карронад для ближнего боя и двух переносных пушек меньшего калибра. При необходимости эти пушки можно было использовать либо как ретирадные, либо как погонные, то есть из них можно было вести огонь как при отступлении, так и при преследовании противника. Во время обороны Севастополя в 1855 году корпус брига использовался в качестве понтона при наведении моста через Южную бухту, а в 1856 году его отбуксировали в Николаев для разборки на дрова. Этот бриг был назван в честь 24-пушечного катера «Меркурий», отличившегося во время Русско-шведской войны 1788–1790 годов. 29 апреля 1789 года катер «Меркурий» атаковал и захватил в плен шведский тендер «Снапоп», затем 21 мая того же года он пленил 44-пушечный шведский фрегат «Венус». Командовал балтийским «Меркурием» капитан-лейтенант Р.В. Кроун, которого императрица Екатерина II наградила орденом Святого Георгия 4-й степени, пожаловала следующим чином и пожизненной пенсией.

Понимая, что неравного боя не избежать, командир брига капитан-лейтенант Александр Иванович Казарский собрал офицеров на военный совет, на котором, как и было заведено в русском флоте, младший из присутствующих штурман Прокофьев высказал свое мнение: «Будем сражаться, пока хватит сил, ну, а там сцепимся с турками да и взорвемся». Все присутствовавшие одобрили это мнение. Тогда Казарский, положив на шпиль заряженный пистолет, произнес: «Господа! Последний оставшийся из нас в живых приведет в исполнение это решение и вот из этого пистолета выстрелит в крюйт-камеру». После этого выстроенная команда встретила решение офицеров восторженным «Ура!» Между тем турки подходили все ближе и ближе.

Первым настиг «Меркурия» 110-пушечный «Селимие», командир которого хотел зайти в корму и губительным продольным залпом сразу решить исход боя в свою пользу. Однако Казарский, умело маневрируя, уклонился от первого залпа. Выбрав удачный момент, он дал полный залп правым бортом по неприятелю.

Через несколько минут и 74-пушечный корабль «Реал-бей» подошел к левому борту «Меркурия». Бриг оказался между неприятельскими кораблями, то есть был взят в два огня. Турки буквально засыпали бриг ядрами, которые ударялись в корму и в нос, некоторые пробивали борт навылет. Затем в бриг полетели книпели и брандскугели. Но, к счастью, мачты пока оставались невредимыми. То в одном, то в другом месте на бриге вспыхивали пожары, но матросы, ни на минуту не прерывая стрельбу, в считанные минуты заливали их водой. Появились убитые и раненые.

После двух полных залпов с турецкого 110-пушечника закричали: «Сдавайся, убирай паруса!». Но в ответ под громогласное «Ура!» с брига гремели новые выстрелы. С марсов и реев как ветром сдуло абордажные партии неприятеля.

Понимая, что по корпусу стрелять бесполезно, Казарский приказал бить по рангоуту и парусам. Удачным выстрелом удалось перебить бейфут грот-марса-рея 110-пушечного корабля, у которого сразу же марсель и брамсель заполоскали и беспомощно повисли. Благодаря этому попаданию турецкий корабль несколько отстал, а затем привелся к ветру для устранения повреждений. В отчаянии турецкий командир вдогонку бригу дал полный залп и сбил со станка одну из пушек. Снова появились новые убитые и раненые. Командир «Реал-бея» уже не решался подставлять свой борт бригу: он зашел в корму, посылая все новые и новые залпы в сторону брига. Каким-то чудом Казарскому удалось развернуть бриг и дать удачный залп всем бортом. Получив повреждения в парусах, и этот корабль лег в дрейф. «Меркурий» же, подняв все паруса, начал удаляться от неприятеля.

В ходе этого беспрецедентного в морской истории боя, продолжавшегося более трех часов, бриг получил 22 пробоины в корпусе и массу повреждений в рангоуте, такелаже и парусах, все гребные суда были разбиты в щепки. Палуба брига была завалена осколками и обломками. Четыре человека были убиты, а восемь получили ранения. Сам командир получил контузию головы, но, несмотря на это, продолжал руководить боем до победного конца.

Сохранилась запись турецкого штурмана об этом бое: «Во вторник с рассветом, приближаясь к Босфору, мы приметили три русских судна. Мы погнались за ними, но догнать могли только один бриг. Корабль капудан-паши и наш открыли тогда сильный огонь… Неслыханное дело! Мы не могли заставить его сдаться. Он дрался, отступая и маневрируя по всем правилам морской науки так искусно, что стыдно сказать: мы прекратили сражение, а он со славою продолжал свой путь. Во время сражения мы поняли, что капитан этого брига никогда не сдастся и скорее взорвет себя на воздух. Если чье-либо имя достойно быть начертанным золотыми литерами на храме славы, то это имя капитана этого брига. Он называется капитан-лейтенант Казарский, а бриг — „Меркурий“. С 20-ю пушками не более он дрался против 220 в виду неприятельскаго флота, бывшаго у него на ветре».

Когда императору Николаю I доложили об этом бое, он распорядился наградить Казарского орденом Святого Георгия 4-й степени, произвести в чин капитана 2 ранга и присвоить звание флигель-адъютанта. Такой же орден вместе с дворянским титулом получил поручик Прокофьев. Остальные офицеры были награждены орденами Святого Владимира 4-й степени с бантом, а нижние чины — знаками отличия Военного ордена. Весь личный состав брига получил пожизненные пенсии, а дворянские гербы офицеров украсились изображением пистолета над обращенным «рогами» вниз месяцем — символом поражения турецкого флота. На гербе Казарского, кроме того, был изображен бриг «Меркурий». Об этом свидетельствуют сохранившиеся документы:

«Правительствующему Сенату.

Предложение.

Господин генерал-адъютант Адлерберг от 6 сего июня сообщил мне, что 14 числа прошедшаго майя один фрегат и два брига Черноморскаго флота, крейсировавшаго у пролива Константинопольскаго, усмотрели в море неприятельский флот в числе шести линейных кораблей, двух фрегатов и восьми меньших судов и вследствие того устремились на присоединение с флотом нашим. Фрегату и одному бригу удалось избегнуть от преследования неприятеля, но другой бриг „Меркурий“, невзирая на все усилия экипажа, употребившаго даже и силу весел для ускорения хода, был настигнут двумя неприятельскими линейными кораблями, одним 110-пушечным под флагом капитана-паши и другим 72-пушечным под флагом адмиральским.

Видя невозможность избегнуть или плена, или очевидной погибели, командир брига капитан-лейтенант Казарский созвал офицеров своих для военного совета, из числа их Корпуса штурманов поручик Прокофьев первый предложил взорвать бриг на воздух. Мнение его единодушно было принято и решено защищаться до последней крайности, а когда бриг будет поврежден до невозможности держаться, то схватиться с которым либо из неприятельских кораблей, с тем чтобы тот из офицеров, который тогда останется в живых, зажег крюйт-камеру, на сей конец был положен на шпиль брига заряженный пистолет.

Следствием сей мужественной решимости был продолжительный, упорный, безпримерный бой восемнадцатипушечнаго судна с двумя линейными кораблями, соединявшими сто восемьдесят четыре орудия, и борьба ста восьми отважных, на верную смерть обрекшихся, с экипажем, в двадцать раз сильнейшим. Около трех часов сражение продолжалось неослабно в виду всего остального турецкого флота. Бриг „Меркурий“, поврежденный во всех частях своих градом неприятельских ядер, сверх того загорелся от гранаты, но все менее того восторжествовал над соединенными усилиями своих противников, принудив одного после другаго разбитием важнейших частей такелажа, мачт и парусов к прекращению огня, и на другой день соединился с флотом нашим.

Государь Император, отдавая полную справедливость сему достославному подвигу брига „Меркурия“, между прочим наградами всему экипажу Всемилостивейше пожалованными, Высочайше повелел соизволить: внести в гербы всех офицеров, на оном 14 числа сражавшихся, пистолет, как орудие избранное ими для совершения геройского намерения, принятого единодушно на случай невозможности продолжения обороны.

О таком Высочайшем повелении я имею честь предложить Правительствующему Сенату, для зависящаго расположения прилагая при сем именной список штаб и обер-офицерам, отличившимся на бриге „Меркурии“, и присовокупляя к тому, что все они, как уведомляет меня господин генерал-адъютант Адлерберг, Высочайшим приказом, в 4 день сего месяца отданным, произведены в следующие чины.

Управляющий Министерством Юстиции

Князь Алексей Долгорукий.

Директор Е. Люминарский.

№ 5477. 14 июня 1829 г.».

«1829 года июня 17 дня.

Правительствующий Сенат приказал:

Во исполнение сего Высочайшаго повеления предоставить Герольдии, истребовав откуда следует послужные списки вышеозначенных чиновников и от них сведения, имеют ли они родовые гербы и в гербах тех, которые уже они имеют, изобразить по приличию пистолет, а для тех, которые оных не имеют, прожектировать вновь и представить оные на Высочайшее Е.И.В. утверждение».

«Герольдии.

Предложение.

Получив при рапорте Герольдмейстера от 3 декабря 1830 года составленные Герольдиею, по предписанию Правительствующаго Сената, гербы офицера брига „Меркурия“, отличившагося в минувшую с турками войну, флигель-адъютанту капитану 2 ранга Казарскому, капитан-лейтенантам Новосильскому, Скарятину, лейтенанту Притупову и штабс-капитану Прокофьеву, я предоставлял оные Комитету господ Министров для поднесения к Высочайшему Его Императорского Величества утверждению.

В заседании 3 января сего года объявлено Комитету, что из числа сих гербов четыре удостоены Высочайшаго утверждения в С.-Петербурге 29 декабря 1830 года; на гербе же флигель-адъютанту капитану 2 ранга Казарскому Государь Император собственноручно написать изволил: „Корабль похож на бумажный, велеть сделать в Морском ведомстве и с него срисовать“.

Управляющий Министерством Юстиции

статс-секретарь Д. Блудов.

Экспедитор А. Веймарн.

№ 199. Января 10 дня 1831 г.»

Как и приказал император, герб Казарского был нарисован заново и 20 февраля 1831 года удостоен высочайшего утверждения.

К сожалению, жизнь Казарского была недолгой. Умер он в 36-летнем возрасте. В 1811 году поступил на службу в Черноморский флот волонтером. В 1813 году стал гардемарином, а в следующем году получил первый офицерский чин мичмана. С 1815 по 1820 год Казарский служил на судах Дунайской флотилии, стал лейтенантом. В 1828 году, командуя бригом «Соперник», отличился при взятии Анапы и Варны, за что получил следующий чин и золотое оружие.

Бриг «Меркурий» вторым после «Азова» поднял кормовой Георгиевский флаг. В царском указе были такие слова: «Мы желаем, чтобы память безпримернаго дела сего сохранилась до позднейших времен. Вследствие чего повелеваем вам распорядиться, когда бриг сей будет приходить в неспособность, продолжать служение в море, построить по одному с ним чертежу и в совершенном с ним сходстве во всем другое такое же судно, наименовав его тем же именем. Когда же и сие судно станет приходить в ветхость, заменить его другим, таким же. Мы желаем, чтобы память знаменитых заслуг команды брига „Меркурий“ и его имя во флоте никогда не исчезали и, переходя из рода в род, на вечныя времена служили примером потомству». Подписан этот указ был 28 июля 1829 года.

В память об этом подвиге в русском флоте всегда один из кораблей носил имя «Память Меркурия», а в Севастополе в 1839 году на Мичманском (ныне Матросском) бульваре установили памятник с лаконичной надписью: «Казарскому. Потомству в пример».

Лебединая песня парусного флота

середине XIX века стремление к господству на Ближнем Востоке и овладению Черноморскими проливами привело к усилению противоречий между Англией и Россией. Францию тоже не устраивало господство России на Черном море и ее влияние на Турцию. Однако русско-турецкие отношения из-за религиозных разногласий все более обострялись. Наконец, 10 мая 1853 года между Россией и Турцией прекратились дипломатические отношения, а в июне русская армия вошла в Молдавию и Валахию. В октябре 1853 года началась Крымская война, в которой против России на стороне Турции выступили Англия и Франция.

Еще в сентябре на кораблях эскадры вице-адмирала Павла Степановича Нахимова из Севастополя на Кавказское побережье была переправлена пехотная дивизия с артиллерией и обозом. За эту операцию император наградил Нахимова орденом Святого Владимира 2-й степени. В начале войны, осуществляя поиск турецкой эскадры в восточной части Черного моря, Нахимов отдал приказ:

«Имея известие, что турецкий флот вышел в море в намерении занять принадлежащий нам порт Сухум-кале, намерение неприятеля не может иначе исполниться, как пройдя мимо нас или дав нам сражение. В первом случае я надеюсь на бдительный надзор господ командиров и офицеров, во втором, с Божией помощью и уверенностью в своих командирах, офицерах и командах, я надеюсь с честью принять сражение и недопустить неприятеля исполнить свое дерзкое намерение. Не распространяясь в наставлениях, я выскажу свою мысль, что, по мнению моему, в морском деле близкое расстояние от неприятеля и взаимная помощь друг другу есть лучшая тактика».

Но противник у российских берегов не появлялся. Тогда Нахимов сам предпринял попытку найти и уничтожить турецкий флот у его побережья. 11 ноября он в конце концов обнаружил неприятеля в Синопской бухте. У Нахимова было всего три линейных корабля, которыми он вначале и блокировал неприятельский флот, а 16 ноября подошли еще три линейных корабля и два фрегата под командованием контр-адмирала Федора Михайловича Новосильского (он в 1829 году отличился на бриге «Меркурий»), На следующий день Нахимов провел совещание флагманов и командиров кораблей, после чего появился его знаменитый приказ:

«Располагая при первом удобном случае атаковать неприятеля, стоящаго в Синопе, в числе семи фрегатов, двух корветов, одного шлюпа, двух пароходов и двух транспортов, я составил диспозицию для атаки их и прошу командиров стать по оной на якорь и иметь в виду следующее:

1. При входе на рейд бросать лоты, ибо может случиться, что неприятель перейдет на мелководье, и тогда стать на возможно близком от него расстоянии, но на глубине не менее 10 сажен.

2. Иметь шпринг на два якоря; если при нападении на неприятеля будет ветер N, самый благоприятный, тогда вытравить цепи 60 сажен, иметь столько же шпрингу, предварительно заложенного на битенг; идя на фордевинд при ветре О или ONO, во избежание бросания якоря с кормы становиться также на шпринг, имея его до 30 сажен, и когда цепь, вытравленная до 60 сажен, дернет, то вытравить еще 10 сажен; в этом случае цепь ослабнет, а корабли будут стоять кормою на ветер, на кабельтове; вообще со шпрингами быть крайне осмотрительными, ибо они часто остаются недействительными от малейшаго невнимания и промедления времени.

3. Перед входом в Синопский залив, если позволит погода, для сбережения гребных судов на рострах я сделаю сигнал спустить их у борта на противолежащей стороне неприятеля, имея на одном из них на всякий случай кабельтов и верп.

4. При атаке иметь осторожность, не палить даром по тем из судов, кои спустят флаги; посылать же для овладения ими не иначе, как по сигналу адмирала, стараясь лучше употребить время для поражения противостоящих судов или батарей, которыя, без сомнения, не перестанут палить, если бы с неприятельскими судами дело и было кончено.

5. Ныне же осмотреть заклепки у цепей; на случай надобности расклепать их.

6. Открыть огонь по неприятелю по второму адмиральскому выстрелу, если пред тем со стороны неприятеля не будет никакого сопротивления нашего на него наступлению; в противном случае палить, как кому возможно, соображаясь с расстоянием до неприятельских судов.

7. Став на якорь и уладив шпринг (то есть повернув им корабль бортом к неприятелю), первые выстрелы должны быть прицельные; при этом хорошо заметить положение пушечнаго клина на подушке мелом, для того что после, в дыму, не будет видно неприятеля, а нужно поддерживать быстрый батальный огонь. Само собою разумеется, что он должен быть направлен по тому же положению орудия, как и при первых выстрелах.

8. Атакуя неприятеля на якоре, хорошо иметь, как и под парусами, одного офицера на грот-марсе или салинге для наблюдения, а, буде они не достигают своей цели, офицер сообщает о том на шканцы для направления шпринга.

9. Фрегатам „Кагул“ и „Кулевчи“ во время действия оставаться под парусами для наблюдения за неприятельскими пароходами, которые, без сомнения, вступят под пары и будут вредить нашим судам по выбору своему.

10. Завязав дело с неприятельскими судами, стараться по возможности не вредить консульским домам, на которых будут подняты национальные их флаги.

В заключение выскажу свою мысль, что все предварительные наставления при переменившихся обстоятельствах могут затруднить командира, знающаго свое дело, и потому я предоставляю каждому совершенно независимо действовать по усмотрению своему, но непременно исполнить свой долг. Государь Император и Россия ожидают славных подвигов от Черноморского флота. От нас зависит оправдать ожидания».

Ночь накануне сражения была дождливой, а море штормило. К утру шторм немного стих, но сплошные свинцовые тучи закрывали почти все небо, временами шел холодный дождь. Ветер был почти попутным. В девять часов утра, по сигналу флагмана, с кораблей спустили на воду гребные суда, а в половине десятого на корабле «Императрица Мария» взвился сигнал: «Приготовиться к бою и идти на Синопский рейд!» Отслужив молебен, с развевающимися на брам-стеньгах национальными флагами, на всех парусах эскадра начала сближаться с неприятелем. По сигналу Нахимова эскадра без труда перестроилась в две кильватерные колонны: во главе одной шел 84-пушечный «Императрица Мария» под флагом Нахимова, а во главе второй — 120-пушечный корабль «Париж» под флагом Новосильского. В кильватер «Императрице Марии» шли 120-пушечный «Великий князь Константин» и 80-пушечная «Чесма». За кораблем Новосильского следовали 120-пушечный «Три Святителя» и 80-пушечный «Ростислав».

Шел двенадцатый час. Обе колонны при порывистом попутном ветре под всеми парусами неслись в Синопскую бухту. Турецкий флот стоял в бухте в строю в форме полумесяца, повторяющем очертание берега. Левый фланг этого строя опирался на батарею № 4, а правый — на батарею № 6. В центре боевого порядка турки установили восьмиорудийную крупнокалиберную батарею № 5. Три береговые батареи противника стреляли практически впустую, так как их ядра не долетали до русских кораблей.

На всех русских кораблях прислуга стояла у орудий. Все взоры были устремлены на флагмана в ожидании сигнала начать сражение. Ровно в двенадцать часов взвился полуденный флаг, а затем на флагманском корабле прозвучал полуденный выстрел. Этот обычай был выполнен с особым шиком и как-то сразу успокоил команды.

Но напряжение все нарастало. Первыми дрогнули турки. С флагманского 44-пушечного фрегата Осман-паши «Ауни-Аллах» сверкнула молния пушечного выстрела, а затем Синопскую бухту огласил неумолкающий перекат грома сотен орудий. Стреляли с судов и береговых батарей. Бухту заволокло дымом. В первые минуты русские корабли были буквально засыпаны градом ядер, книпелей и картечи. Однако турки, как и в сражении при Наварине в 1827 году, повторяли ту же ошибку: вместо того чтобы сосредоточить огонь по корпусам, они снова били по рангоуту и парусам. При попутном и довольно сильном ветре этот огонь не достигал цели.

Невзирая на огонь, русские корабли, как на учениях, становились на шпринг по диспозиции. С помощью сорока двух 68-фунтовых бомбических пушек русские за полчаса расправились с турецким фрегатом, на котором турки, не выдержав огня, расклепали якорь-цепь и, не спуская флага, выбросились на мель в районе батареи № 6. «Императрица Мария» взяла на себя флагманский «Ауни-Аллах». Несколько турецких судов и береговых батарей обрушили мощь своих орудий на корабль Нахимова: перебили большую часть рангоута и стоячего такелажа, у грот-мачты осталась только одна целая ванта. Расправившись с турецким флагманом, Нахимов перенес огонь на фрегат «Фазли-Аллах» (что в переводе на русский означало «Богом данный»), Это был бывший русский фрегат «Рафаил», захваченный турками еще в 1829 году. Не выдержав огня, и на этом фрегате турки расклепали якорь-цепь. Течение и ветер быстро понесли фрегат к берегу, а вскоре «Фазли-Аллах» уже горел.

В разгар сражения Нахимов внимательно следил за действиями эскадры. Восхищенный действиями «Парижа», уничтожившего фрегат «Дамиад» и добивавшего «Низамие», Нахимов распорядился поднять сигнал благодарности, но фалы оказались перебитыми. Тогда Павел Степанович приказал послать к «Парижу» шлюпку.

Уничтожив четыре фрегата и один корвет, «Императрица Мария» и «Париж» перенесли огонь на самую мощную батарею № 5. Через каких-то пять-шесть минут от батареи остались груды металла. Прислуга в панике бежала.

Вслед за головными выстраивались и другие корабли. «Великий князь Константин» стал против двух 60-пушечных фрегатов «Навек-Бахри» и «Несими-Зефер» и 24-пушечного корвета «Неджми-Фешан». Эти суда прикрывались огнем батареи № 4. Вначале всю мощь 68-фунтовых бомбических орудий «Великий князь Константин» обрушил на фрегаты. Подошедшая вскоре «Чесма», несмотря на выстрелы с батареи № 3, огонь своих пушек направила на фрегат «Навек-Бахри». Спустя двадцать минут турецкий фрегат взлетел на воздух. Обломками фрегата засыпало батарею № 4. Покончив с одним фрегатом, «Константин», повернув на шпринг, начал расстреливать «Несими-Зефер» и «Неджми-Фешан», а «Чесма» обратила свои пушки против батарей № 3 и 4 и вскоре сравняла их с землей. Тем временем «Константин» расправился с фрегатом и корветом. Объятые пламенем, оба судна выбросились на берег.

Не менее жарким был бой и на левом фланге. На корабле «Три Святителя» в самом начале сражения турки перебили шпринг. Оставшийся на одном якоре корабль развернулся кормой к батарее № 6. Турки, однако, успели произвести лишь несколько залпов. На выручку «Трем Святителям» подошел «Ростислав», перенесший огонь на батарею. Тем временем с помощью барказа положение корабля удалось восстановить. Совместными усилиями «Ростислава» и «Трех Святителей» вначале были уничтожены фрегат «Каиди-Зефер» и корвет «Фейзе-Меабур», а затем батарея № 6.

В перестрелке неприятельское ядро угодило прямо в батарею «Ростислава»: загорелся пороховой ящик, огонь стал распространяться в сторону крюйт-камеры. «Ростиславу» грозила опасность: он мог взлететь на воздух. Но храбрый мичман Николай Александрович Колокольцев спас корабль от верной гибели. Он получил чин лейтенанта и орден Святого Георгия 4-й степени. В том же году его наградили орденом Святого Владимира 4-й степени, а за участие в обороне Севастополя — золотым оружием.

В самый разгар сражения пароход «Таиф», пользуясь своим преимуществом в скорости, вырвался из Синопской бухты. Тем временем бухта превратилась в ад: в ней все горело, взрывалось и тонуло. С полузатонувшего «Ауни-Аллаха» сняли командующего турецкой эскадрой вице-адмирала Осман-пашу. В плену оказались еще трое турецких командиров кораблей.

В тот же день главнокомандующий войсками и флотом в Крыму адмирал князь Александр Сергеевич Меншиков донес императору: «Повеление Вашего Императорскаго Величества исполнено Черноморским флотом самым блистательным образом. Первая турецкая эскадра, которая решилась выйти на бой, 18-го числа ноября истреблена вице-адмиралом Нахимовым. Командовавший оною турецкий адмирал Осман-паша, раненный, взят в плен и привезен в Севастополь.

Неприятель был на Синопском рейде, где, укрепленный береговыми батареями, принял сражение. При этом у него истреблено семь фрегатов, шлюп, два корвета, один пароход и несколько транспортов. За сим оставался один пароход, который спасся по превосходной быстроте своей.

Эта эскадра, по-видимому, есть та самая, которая снаряжалась для овладения Сухумом и содействия горцам.

Наша потеря состоит в одном обер-офицере, 33-х убитых нижних чинах и 230-ти раненых».

В ответном рескрипте император Николай I писал:

«Князь Александр Сергеевич!

Победа при Синопе являет вновь, что Черноморский флот Наш достойно выполняет свое назначение. С искреннею, сердечною радостию поручаю вам сказать храбрым морякам Нашим, что Я благодарю их за подвиги, совершенные для славы России и для чести Русского флага. Я с удовольствием вижу, что Чесма не забывается в Русском флоте и что правнуки достойны своих прадедов».

К Нахимову же император обратился со следующей грамотой:

«Истреблением турецкой эскадры при Синопе Вы украсили летопись Русского флота новою победою, которая навсегда останется памятною в морской истории. Статут военного ордена Святаго Великомученика и Победоносца Георгия указывает награду за Ваш подвиг. Исполняя с истинною радостию постановление статута, жалуем Вас кавалером Святаго Георгия второй степени большого креста, пребывая к Вам Императорскою милостию Нашею благосклонны».

В воскресенье 29 ноября 1853 года по случаю Синопской победы в присутствии императора, генералов и адмиралов в большой церкви Зимнего дворца прошел торжественный молебен, который сопровождался салютом с Петропавловской крепости.

Синопское сражение стало последним сражением парусных кораблей и лебединой песней Российского парусного флота.

«Распоряжался, как на маневрах»

аспоряжался, как на маневрах, — докладывал генерал-адъютант Владимир Алексеевич Корнилов о действиях командира пароходофрегата «Владимир» капитан-лейтенанта Григория Ивановича Бутакова после боя с турецко-египетским пароходом «Перваз-Бахри». 29 октября Севастопольский рейд покинули «Великий князь Константин», «Три Святителя», «Париж», «Двенадцать Апостолов», «Ростислав» и «Святослав». Они вышли на поиски и с целью уничтожения турецкого флота, замеченного днем в районе Босфора. К эскадре должны были присоединиться пароходофрегаты «Владимир» и «Одесса».

Эскадра прошла мимо Херсонесского маяка с попутным ветром, затем подул крепкий юго-восточный ветер, поэтому следовало не только взять рифы, но и спустить брам-реи. За сутки удалось пройти до 70 миль. К вечеру ветер сменился на юго-западный и стал противным. Временами налетали дождевые шквалы. К вечеру следующего дня волнение несколько уменьшилось. К эскадре присоединился «Владимир», «Одесса» же затерялась в бушующем море.

Особенно сильный шторм пришлось выдержать 1 и 2 ноября: снова взяли рифы, потом оставили только грот-марсели и трисели. Огромные трехдечные корабли бросало как тендеры. Сильные порывы ветра, дождь и град на время стали их главными противниками. Наконец, к утру 3 ноября ветер стих. Эскадра маневрировала у мыса Калиакрия, где когда-то разгромил турок адмирал Ушаков. После полудня Корнилов направил своего адъютанта лейтенанта Железнова на пароходофрегате «Владимир» осмотреть порты Балчик, Варну и Сизополь. Эскадра привела себя в порядок и в строю кильватерной колонны маневрировала на траверзе Варны в ожидании сообщения с «Владимира». Ни в одном из осмотренных портов неприятеля не оказалось. Корнилов перенес свой флаг на «Владимир», направившийся в Севастополь для приемки угля. Эскадра под флагом контр-адмирала Новосильского ушла на соединение с эскадрой Нахимова.

В шесть часов утра 5 ноября на румбе NW показался дым парохода. «Владимир» взял курс прямо на этот дым: примерно в восемь часов утра просматривались две мачты и труба. Сначала подумали, что это «Бессарабия», но через час пароходофрегаты сблизились настолько, что без подзорной трубы можно было рассмотреть флаги, а в десять часов суда сошлись на пушечный выстрел. С «Владимира» выпустили первое ядро, упавшее прямо по курсу неприятельского судна: это был общепринятый сигнал-предложение о сдаче без боя. Но турецкий пароход продолжал следовать тем же курсом. Второй выстрел с «Владимира» был сделан уже на поражение. Сразу же ответный огонь открыли все орудия правого борта «Перваз-Бахри», но почти все его ядра ложились с большим перелетом. Русские стреляли точнее. Уже третьим выстрелом удалось сбить флаг. Турки подняли новый. Затем Бутаков зашел в корму и погонными бомбическими пушками расстрелял противника в упор.

Об этом бое в отчете Бутаков писал так: «Увидев, что противник мой не имеет кормовой и носовой обороны, я направил два 68-фунтовых орудия по направлению своего бушприта и стал держать ему в кильватер, уклоняясь понемногу в одну и другую стороны, чтобы удобнее было наводить каждую по очереди. Когда же он, чтобы иметь возможность навести свои бортовые орудия, старался принять направление поперек моего курса, я уклонялся в ту же сторону и громил его пятью орудиями своего борта, именно же двумя 84-фунтовыми, одною 68-фунтовою и двумя 24-фунтовыми пушками-карронадами».

К одиннадцати часам на турецком пароходе оказались разбитыми все шлюпки, были видны пробоины в борту, повреждены рангоут, снесена смотровая площадка, дымовая труба напоминала решето. Несколько раз «Владимир» подходил на картечный выстрел и разряжал свои пушки в упор. Бутакову удалось дать несколько бортовых продольных залпов с кормы. В час пополудни турки спустили флаг. На борт неприятельского пароходофрегата на шестерке был послан лейтенант Ильинский, который принял приз и поднял на нем Андреевский флаг. Как было заведено Петром Великим, под Андреевским флагом висел приспущенный флаг побежденного корабля.

Затем под командованием старшего офицера лейтенанта Ивана Григорьевича Попандопуло на «Перваз-Бахри» высадилась команда, состоящая из сорока человек. Все пленные были препровождены на «Владимир». На захваченном судне 10-пушечном египетском пароходофрегате «Перваз-Бахри» находился экипаж из 151 человека. Он доставлял почту в Синоп и возвращался в Пендераклию. В плен русские захватили девять офицеров и 84 нижних чина. Убитых и раненых насчитывалось более 40 человек. Гюйс с «Перваз-Бахри» был подарен Морскому корпусу.

«Посланные овладеть призом, — писал Бутаков, — нашли на нем страшную картину разрушения и гибели: обломки штурвала, компасов, люков, рангоута и перебитые снасти, перемешанные с оружием, трупами, членами человеческими, ранеными, кровью и каменным углем, которым была завалена его палуба, чтобы иметь большой запас! И внизу лопнуло несколько бомб. В носовой каюте разорвало ядром офицера, спустившегося тушить пожар, причиненный бомбою; в кормовой — рулевого, бывшего там для подобной же цели. Ни одной переборки, которая была бы цела! Бока, кожухи, будки избитые! Паровая и дымовая трубы как решето! Две половины перебитого у воды руля едва держались вместе и скоро потом отломились одна от другой! От грот-мачты отщеплено в двух местах более трех четвертей толщины ее и она едва держалась!»

Впоследствии на Севастопольской верфи этот пароход был отремонтирован и вошел в состав Черноморского флота под названием «Корнилов», но при сдаче Севастополя его пришлось сжечь.

Незначительные повреждения получил и «Владимир». На русском судне погибли лейтенант Железнов и горнист, а унтер-офицер и два матроса получили ранения. Отцу погибшего лейтенанта Железнова генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич направил письмо следующего содержания:

«Иван Григорьевич!

Мне весьма прискорбно, что в первый раз, когда случается писать Вам, я должен говорить о постигшем Вас несчастий. Славная смерть вашего сына, который пал при взятии нашим пароходом египетского парохода „Перваз-Бахри“, тем более меня опечалила, что я знал лейтенанта Железнова еще как юнкера, при самом начале его службы и потом имел его на счету отличнейших морских офицеров наших, которые могли быть весьма полезны своими способностями, усердием и прекрасным направлением. Родительское сердце Ваше найдет облегчение своей скорби в теплой молитве к Господу за убиеннаго во брани; а как русскому и верноподданному, Вам, конечно, послужит утешением мысль, что сын Ваш пал с честью под русским флагом в битве, которая останется памятною в летописи Русского флота.

Я приказал внести имя лейтенанта Железнова на мраморную доску в церкви Морского кадетского корпуса, дабы морские офицеры наши с детства привыкали произносить оное с уважением.

Прошу Вас верить искреннему сочувствию моему Вашей горести и пребываю всегда доброжелательным».

Это был первый в истории бой паровых кораблей. Все офицеры «Владимира» получили следующие чины, а Григорий Иванович Бутаков — орден Святого Георгия 4-й степени. Унтер-офицеры получили по десять, а рядовые по пять рублей. На команду дали шесть Георгиевских крестов. Через некоторое время император наградил лейтенанта Попандопуло орденом Святого Владимира 4-й степени с бантом, лейтенанта князя Барятинского — золотым оружием, а на команду дал еще четыре Георгиевских креста.

Подвиг братьев Максутовых

рымская война началась в октябре 1853 года, но на Камчатке о ней узнали только в июле следующего года, да и то из частного письма американского консула в Гонолулу.

Прибывший в 1850 году новый военный губернатор и командир Петропавловского порта генерал-майор Василий Степанович Завойко предпринял ряд мер по укреплению как Камчатского полуострова в целом, так и порта. Военные приготовления заключались в основном в возведении береговых батарей. Над местностью возвышались Сигнальная и Никольская горы.

На оконечности Сигнальной горы установили батарею № 1 с пятью пушками, для устройства которой потребовались большие усилия: местность оказалась каменистой и труднодоступной. Командиром Завойко назначил лейтенанта Петра Федоровича Гаврилова.

На перешейке между Сигнальной и Никольской горами расположили батарею № 3 с пятью орудиями с фрегата «Аврора». Батарея играла большую роль в защите города и порта, но была слабо защищена, так как находилась на совершенно открытом месте. Командовал ею доброволец с «Авроры» лейтенант князь Александр Петрович Максутов 1-й. Дальше на север стояла батарея № 7 с пятью пушками с «Авроры». Ею командовал капитан-лейтенант Василий Кондратьевич Коралов.

За перешейком, буквально за батареей № 3, Завойко поставил на шпринг «Аврору», 22 пушки левого борта которой были обращены в сторону моря. Рядом находился 10-пушечный транспорт «Двина»: на нем доставили в порт 350 линейных солдат, составивших основу гарнизона. Командовал транспортом капитан-лейтенант Васильев. Судно было вооружено десятью короткими 18-фунтовыми пушками. Пять пушек правого борта сняли для установки на батарее.

На противоположном берегу Сигнального мыса у Красного Яра установили трехпушечную батарею № 4 мичмана Попова, чуть дальше у входа в Петропавловскую губу на песчаной кошке — батарею № 2 лейтенанта князя Дмитрия Петровича Максутова 2-го, младшего брата Максутова 1-го. Эта батарея имела одиннадцать пушек и была лучшим и сильнейшим укреплением Петропавловского порта.

В глубине, прямо на берегу озера Колтушное, расположили батарею № 6, установили четыре пушки с транспорта «Двина» и шесть старых маленьких пушек, оставленных кем-то в сараях Петропавловского порта. Батарея должна была прикрывать дорогу, если бы противник попытался высадиться севернее и пойти на порт в обход Никольской горы. Командиром батареи назначили поручика Корпуса корабельных инженеров Гезехуса.

В порту находилась еще и батарея № 5, но ее в расчет не брали, так как из-за имевшихся пяти старых медных пушек стрелять было опасно. Следует отметить, что у защитников Петропавловска на пушку приходилось всего по 37 картузов. Вход в гавань прикрывался бонами. В гарнизоне порта насчитывалось 42 офицера и 879 нижних чинов. В глубине гавани стояли гамбургский шлюп «Магдалина» и американский бриг «Ноубль».

«Спокойно прожили мы в Петропавловске до 17 августа, — вспоминал в своем дневнике один из офицеров „Авроры“, — погода была большей частью хорошая, и время мы проводили довольно беспечно, хотя и много работали; но вот утром вышеозначенного дня с дальнего маяка у входа в Авачинскую губу сделали сигнал, что в море видно шесть военных судов. В городе ударили тревогу, и все собрались в назначенные места. Авроровской команды оставалось еще 60 человек больных, но с первым ударом боевой тревоги все они явились на службу и стали на свои места по расписанию наравне с здоровыми».

На фрегате «Аврора» священник отслужил молебен и окропил команду святой водой. Командир корабля капитан-лейтенант Иван Николаевич Изыльметьев напомнил команде о долге перед Отечеством. Часа через полтора на рейде Авачинской губы появился английский трехмачтовый пароход «Вираго», под американским флагом. Едва к нему подошел вельбот со штурманским офицером Самохваловым, как пароход круто развернулся и ушел в море. На следующий день эскадра вошла на рейд. В ее состав входили английские 52-пушечный флагманский фрегат «Президент», 44-пушечный фрегат «Пик» и пароход «Вираго» с шестью пушками; французские 60-пушечный адмиральский фрегат «Лафорт», 32-пушечный фрегат «Евредика» и 18-пушечный бриг «Облигадо». Всего на судах англо-французской эскадры было более двухсот пушек. После вялой перестрелки неприятельская эскадра стала на якорь и больше в этот день никаких действий не предпринимала.

Один из участников событий вспоминал: «Старший князь Максутов, командир батареи № 3, на перешейке решил, что настал благоприятный момент и дал выстрел, который, однако, не достиг цели. Под крики „Ура!“ генерал Завойко, находившийся на батарее № 1 на Сигнальном мысу, открыл огонь и, говорят, что ядро попало в пароход; по крайней мере эскадра тут же повернула и бросила несколько бомб через 500-футовую цепь холмов. Они упали около самого фрегата». Несколько выстрелов дали с батареи у Красного Яра.

Ночь прошла относительно спокойно. В середине следующего дня вдруг прошел слух, что английский контр-адмирал Прайс погиб из-за небрежного обращения с пистолетом. Некоторые утверждали, что причиной его гибели стал неудачный обстрел Петропавловска. Командование союзной эскадрой принял французский контр-адмирал де Пуант. Старшим над английскими кораблями стал капитан Николсон.

18 августа союзники захватили русский бот, шедший из Тариинской бухты в Петропавловский порт. Старший на боте унтер-офицер Усов сначала принял союзную эскадру за корабли адмирала Путятина и направился в Авачинскую губу мимо стоявших на рейде судов. Когда он увидел неприятельские флаги, уходить было поздно.

Главные события начались утром 20 августа. Английский пароход взял на буксир парусные фрегаты и подвел их прямо к батарее № 1. Сражение началось ровно в девять часов. Когда неприятельские фрегаты выстроились в линию, первый выстрел раздался с батареи Красного Яра (№ 4). Затем в течение полутора часов русские на равных дрались с имевшим 80 орудий противником. На батарее № 1 от близких разрывов платформы и станки орудий засыпало камнями и землей выше колес. Был ранен в голову и ногу командир батареи лейтенант Гаврилов. Находившийся на Сигнальной горе Завойко сразу же заменил его подпоручиком Губаревым. В это время неприятель высадил десант на отлогий берег мыса Кислая Яма. Командир батареи № 4 мичман Попов, видя явное превосходство противника в силах, заклепал орудия, спрятал оставшийся порох и отступил к городу. Французы высадились на берег и ворвались на батарею, а с английского парохода по ошибке дали по ним полный залп. Затем по французам открыли огонь с «Авроры» и «Двины». Не выдержав меткого огня, противник отступил.

Подавив батареи № 1 и № 4, противник весь огонь перенес на батарею № 2 князя Максутова. Генерал-майор Завойко в донесении к императору писал, что «…этот офицер своим хладнокровием и мужеством оказал при первой атаке неоценимую услугу нашему делу. Когда батарею осыпали ядрами, он своим подчиненным подавал пример неустрашимости и ободрял их. Он стрелял метко, даром не тратя пороха. Усилия трех фрегатов и парохода не привели неприятеля в течение шести с половиной часов ни к каким результатам». Очевидец этих событий мичман Николай Алексеевич Фесун рассказывал: «Ядра бороздят во всех направлениях, бомбы разрываются над батареей, защитники ее холодны и тверды. Весело балогуря, они не обращают внимания на сотни смертей, носящихся над их головами. Они выжидают своего времени. Когда неприятель действовал на дальнем расстоянии, наша батарея была молчалива и спокойна; временами острое словцо возбуждало смех. Командир батареи князь Максутов не горячился, не тратил даром пороху, но когда раздосадованный неприятель подтягивался ближе, раздавался громкий голос князя Дмитрия Петровича: „…вторая!.. третья!…“. Взвился дымок и можно быть уверенным, что ядро не пролетело мимо неприятеля. Не обходилось без потерь. От времени до времени появлялись окровавленные носилки, все творили знамение креста: несут храброго воина, верно исполнившего свой долг. На долго останется в памяти бывших свидетелей прекрасное действие батареи № 2. Князь Максутов до того приучил своих людей к хладнокровию, что когда против их действовали только бомбами и из наших орудий нельзя было отвечать, кантонисты, мальчики от двенадцати до четырнадцати лет, служившие при подаче зарядов, забавлялись, пуская на воду кораблики».

В ходе боя под сильнейшим огнем мичман Фесун доставлял с фрегата «Аврора» для батареи Максутова порох и ядра. В начале седьмого часа неприятель прекратил бой с батареей Максутова, отойдя на место якорной стоянки.

Пока шла канонада у входа в Авачинскую губу, фрегат «Евредика» и бриг «Облигадо» дважды подходили к батарее № 3 в надежде высадить десант, но обе попытки были безуспешными, причем русским удалось потопить одну шлюпку.

На следующий день союзники хоронили своего адмирала на берегу Тариинской бухты. В тот же день они отпустили шлюпку с Усовым, его женой и двумя детьми, который сообщил, что в адмиральский корабль «Лафорт» попали ядра, а от разрыва их собственной пушки погибло одиннадцать французов. Следующие два дня прошли спокойно. Противник со шлюпок производил промеры. В воскресенье 22 августа на батарее была найдена английская матросская сабля — первый боевой трофей.

Новый штурм Петропавловска начался утром 24 августа. Погода была хорошая: на море — полный штиль, небо безоблачное, поднимался легкий утренний бриз. В четыре часа утра на союзной эскадре наблюдались приготовления. Завойко обошел суда, побывал на некоторых батареях, и везде слышал одно: «Умрем, а не сдадимся!». Едва рассеялась утренняя дымка, как пароход «Вираго» начал буксировать фрегаты «Лафорт» и «Президент» к берегу. На траверзе батареи № 3 стал на шпринг «Лафорт», а «Президент» и «Вираго» стали против батареи № 7. Первой огонь открыла батарея на перешейке, причем одним из выстрелов сбила флаг на «Президенте» — дурное предзнаменование для суеверных англичан. Тридцать орудий «Лафорта» обрушили массу огня на батарею Максутова 1-го. Вначале батарея била без промаха. Но затем преимущество противника в силе огня дало знать о себе. Увидев, как рядом падают убитые, прислуга растерялась. Тогда командир батареи Александр Максутов сам бросился к пушке и стал из нее палить по неприятелю. Это ободрило артиллеристов, и они вернулись к пушкам. Максутов же стрелял до тех пор, пока не упал с оторванной рукой. Только после этого французы подавили его батарею.

«Президент» и «Вираго» подавили батарею № 7, затем началась высадка десанта, который, однако, к полудню русские сбросили в море. Если при отражении первого штурма защитники Петропавловска потеряли всего шесть человек убитыми и тринадцать ранеными, то в этот день убитых и раненых было около ста человек.

На следующий день неприятель хоронил убитых. Их оказалось более 50 человек. К вечеру союзная эскадра покинула район, так и не решив задач, ради которых здесь появилась.

Очевидец этих событий юнкер с фрегата «Аврора» Николай Орурк так описал последний день: «Пятница 27 августа. Ночь прошла спокойно, около шести часов утра у нас пробили тревогу. Говорили, что неприятель поднимает якоря и собирается возобновить наступление на нас. Велико же было наше удивление, когда мы увидали, что корабли, подняв паруса, один за другим медленно и в полном порядке стали двигаться к выходу из бухты. В восемь часов вся эскадра покинула залив. Долго еще мы стояли на своих местах, не смея верить своим глазам, даже и тогда еще, когда эскадра совсем скрылась из вида на горизонте. Мы все еще ожидали, что она повернет обратно, чтобы неожиданно для нас произвести новое наступление. Но она исчезла безвозвратно. И слава Богу, ибо остаться в живых все-таки лучше, чем умереть. Этому обстоятельству мы тем более были рады, что после нашей блестящей победы мы заслужили славу и могли ожидать награды, которая порадует не только нас как участников дела, но и всех наших: отцов, матерей, родных и друзей».

С донесением об отражении англо-французской эскадры от Петропавловска к императору Завойко послал лейтенанта князя Дмитрия Петровича Максутова. Он повез с собой в Петербург и захваченный в сражении английский флаг. Император Николай I был тронут мужеством защитников Петропавловска, сумевших отбить неприятеля с 212 орудиями при 67 пушках. Он лично вручил Максутову орден Святого Георгия 4-й степени и произвел его в капитан-лейтенанты. Дмитрий Петрович оказался также и в общих списках лиц, представленных к награждению, и, как и все офицеры, получил еще орден Святого Владимира 4-й степени с бантом. Этот славный офицер дослужился до чина контр-адмирала, стал кавалером орденов Святого Станислава 2-й степени и Святой Анны 2-й степени.

Третий брат — Павел Петрович Максутов воевал на Черном море. В Синопском сражении он находился на линейном корабле «Париж»: был флаг-офицером у контр-адмирала Новосильского. За сражение получил орден Святого Владимира 4-й степени с бантом и годовой оклад жалованья. В ходе обороны Севастополя был несколько раз ранен. За храбрость произведен в капитан-лейтенанты, награжден орденами Святой Анны 3-й степени с бантом, таким же орденом 2-й степени и золотым оружием с надписью «За храбрость». Ему было Высочайше разрешено вследствие полученных ранений вместо шляпы носить фуражку и ходить с тростью. Павел Петрович, как и брат, дослужился до контр-адмирала.

10 сентября скончался лейтенант князь Александр Петрович Максутов. Когда священник его причащал, герой сказал: «Слава Богу! У меня еще осталась правая рука, чтобы перекреститься». Имя этого офицера было выбито на мраморной доске в церкви Морского корпуса. Его сослуживец Орурк писал: «Поразительное бывает у некоторых людей предчувствие, указывающее ожидающую их смерть или великую беду. Так случилось и с князем Максутовым, который вечером накануне сражения в глубокой задумчивости сидел на своей батарее. Он часто думал о своей смерти и, между прочим, говорил о ней со мной. Пал он героем и особенное присутствие духа показал, когда ему пилили кость раздробленной руки. Ни звука не издал, он только сжимал губы и перекусил сигару, которую держал в зубах. Как только появлялся кто-нибудь с фрегата, он намеренно говорил: „Молодцы наши авроровцы!“».

Сослуживец князя Максутова гардемарин Г. Токарев так описывал последние дни жизни этого храброго офицера: «По отступлении неприятеля жители воротились в свои дома; через неделю жизнь в Петропавловске потекла своею обычною чередою. Легко раненые в деле быстро поправлялись, тяжело раненые подавали надежды. Оба раненые наши офицеры инженер Муровинский и лейтенант князь Максутов находились еще в опасном положении, но раны их принимали, впрочем, довольно удовлетворительный вид. Их из госпиталя перенесли в новопостроенный дом, где впоследствии помещалась наша береговая кают-компания. Тут ухаживали за ними со всевозможным старанием. Сколько раз посещал я князя и просиживал у постели его по несколько часов. Помню еще, как просил он меня придти к нему читать „Мертвые души“, когда ему будет лучше. Но Бог судил иное, и любимый всеми офицер наш тихо и безмятежно покоится теперь под крестом на Петропавловском кладбище. Вскоре после переноса Муровинского и князя Максутова пошли дожди, и так как дом был совершенно новый, то сырость проникала в него. Раненые наши простудились. Около пяти дней князь мучился горячкой и, наконец, 10-го сентября смерть прекратила его страшные страдания. С оторванной рукой он едва мог шевелиться лежа на спине, разбитой при падении в ров, вырытый за батареей, и к этому всему горячка. Это было свыше сил его, и, в то время как при мне в аптеке ему готовили мускусовые порошки, прибежали сказать, что князь уже скончался. Выздоравливающего Муровинского перевезли тотчас в дом старшего доктора порта, и к вечеру того же дня мы уже стояли со свечами в руках на первой панихиде за упокой души павшего на брани князя Александра. Грустно было смотреть нам на спокойное бледное улыбающееся лицо покойника. Нет и не будет его более между нами. Что ожидает каждого из нас впереди? 12-го числа вечером было положение в гроб и тело перенесено в церковь.

13-го числа началась заупокойная обедня и потом отпевание. Церковь не помещала желавших отдать последний долг храброму воину».

За Петропавловский бой все офицеры получили следующие чины и орден Святого Владимира 4-й степени с бантом, командиры «Авроры» и «Двины» — такой же орден, но 3-й степени. Генерал-майор Завойко был награжден орденом Святого Георгия 3-й степени и переименован в контр-адмиралы.

Атакуют минные катера

связи с проигранной Крымской войной 1853–1856 годов Россия оказалась в исключительно трудном положении. Она в одночасье лишилась того, что было завоевано в ходе многовековой борьбы за выход к Черному морю и надолго утратила статус великой морской державы. Хотя согласно Лондонскому договору 1871 года, унизительные статьи Парижского трактата отменялись, Россия не смогла к начавшейся в апреле 1877 года войне против Турции создать на Черном море флот. Лейтенант Степан Осипович Макаров предложил вооружить быстроходные пароходы минными катерами и с их помощью производить внезапные ночные минные атаки противника, стоявшего на рейдах и в гаванях. Теперь мина из сугубо оборонительного оружия превратилась в наступательное.

В самом начале войны Морское ведомство зафрахтовало у Русского общества пароходства и торговли (РОПиТ) пароходы «Великий князь Константин», «Владимир», «Веста» и «Аргонавт». Несколько позже у того же общества были взяты пароходы «Россия» и «Опыт» и паровые шхуны «Ворон», «Утка», «Лебедь» и «Коршун».

Относительно применения мин на Дунае положительно высказался лейтенант Гвардейского экипажа Федор Васильевич Дубасов и представил план «Организация летучих отрядов паровых катеров с целью уничтожения судов турецкой Дунайской флотилии». Суть его предложения заключалась в следующем: «На основании общепринятой оценки противник наш, несомненно, обладает на Дунае подавляющим превосходством сил, а наши боевые средства, состоящие лишь из нескольких судовых паровых шлюпок, повидимому ничтожны, но вооруженный минами (шестовыми или буксирными) эти шлюпки приобретут грозную боевую действительность и дадут нам возможность взять верх над противником, если мы будем смело нападать на него и взрывами наших мин уничтожать его суда. Противник наш владеет всеми водами Дуная, и мы не можем рассчитывать приобрести там какую либо базу, но вышеуказанный действия наших минных шлюпок могут обходиться и без базы, так как эти шлюпки возможно подвозить на специально устроенных повозках к тому месту, где в них окажется надобность, а по выполнении своей задачи они в случае необходимости на повозках-же должны укрываться в безопасное место (на своем берегу), для того чтобы вновь появляться там, где окажется надобность, и продолжить уничтожать неприятельские суда».

В ночь с 13 на 14 мая 1877 года четыре минных катера в Мачинском рукаве Дуная потопили турецкий монитор «Сейфи». Об этой атаке сообщалось в рапорте лейтенанта Дубасова начальнику войск Браиловского отряда генерал-майору Салову:

«С разрешения Вашего Превосходительства и с согласия капитана II-го ранга Рогуля, я сего числа в 12 часов ночи, с четырьмя паровыми катерами отошел от пристани и пошел в Мачинский рукав с целью отыскать место стоянки турецких судов и сделать на них минное нападение. В состав экспедиции входили следующие суда и офицеры: паровой катер „Цесаревич“, взятый от румынского правительства, на нем офицеры — я и охотник майор румынской службы Муржеско; паровой катер „Ксения“ с пароходофрегата „Олаф“, на нем офицеры — лейтенант Шестаков и пожелавший участвовать в экспедиции охотником лейтенант Петров; катер „Джигит“, офицер — мичман Персин, и катер „Царевна“ с фрегата „Адмирал Чичагов“ — мичман Баль (на четырех минных катерах было 40 нижних чинов. — В.Д.).

Около половины третьего часа пришли на вид трех турецких судов, занимавших следующую позицию: в середине Мачинского рукава стоял один монитор („Сейфи“. — В.Д.), несколько впереди, под берегом, — другой монитор („Фетх-Эль-Ислам“. — В.Д.) и влево от среднего монитора — двухмачтовый военный пароход („Килилж-Али“. — В.Д.). Решившись атаковать самый большой — средний из стоящих мониторов, я приказал лейтенанту Шестакову ожидать результата моей атаки и быть готовым нападать в свою очередь, а остальным шлюпкам подкреплять наши нападения. Взяв направление на левую кормовую раковину монитора, я приказал дать полный ход и стал приближаться к неприятелю; на оклик, сделанный с монитора, я ответил известный мне турецкий отзыв: „Сезим-адам“, но неприятель понял, что этот отзыв неверный, и прежде чем я успел нанести ему удар, он три раза пробовал стрелять из орудия, но все три раза имели осечки; после третьей осечки из орудия и ружейных выстрелов, сделанных при большой суматохе на палубе, я нанес монитору удар правой носовой миной выше левой кормовой раковины в левый борт. Вода тотчас же наполнила мой катер, и в первую минуту я приказал машинисту и кочегару оставить свои места и выходить из-под блиндажа, но, увидев, что катер продолжает еще держаться на воде, приказал машинисту дать полный задний ход, а всей команде откачивать из катера воду. Монитор, сильно осевший кормою, продолжал еще держаться на воде, и потому я разрешил лейтенанту Шестакову нанести ему второй удар. Тотчас же, дав полный ход вперед, лейтенант Шестаков под убийственным ружейным и пушечным огнем всех трех судов нанес монитору второй удар в тот же левый борт и против самой середины, после которого монитор окончательно погрузился в воду.

В продолжение этого промежутка времени, составлявшаго до десяти минут, все шлюпки оставались под самым беглым, хотя и безпорядочным как пушечным, так и штуцерным огнем неприятеля и ожидали приказаний.

Лейтенант Шестаков после взрыва, запутавши свой винт в обломках монитора, должен был очищать его, оставаясь почти у самого борта и отстреливаясь от штуцернаго огня, направленнаго в него с башни погружавшегося монитора. По личному заявлению его, успешным выходом из этого затруднительного положения он исключительно обязан горячему содействию, замечательной находчивости и энергии лейтенанта Петрова, бывшаго самым деятельным его помощником во все время боя; равно его же хладнокровию лейтенант Шестаков приписывает успешный результат взрыва, так как управление миною было им исключительно поручено лейтенанту Петрову. Катер мичмана Персина, подкреплявший нападение, получил пробоину ядром в корму и одновременно с этим был залит с носу всплеском воды от другого снаряда, упавшего перед носом; тотчас же давши полный ход, он приткнулся к берегу и заткнул пробоину, но, запутавши винт в кустах, долго не мог высвободиться. Мой катер еще в это время был полон воды и не мог маневрировать; не зная с уверенностью, наполнился-ли катер водою через пробоину или вода эта попала в него только сверху, я употребил все старания, чтобы пустить в ход паровой эжектор и откачивать воду. Я успел в этом только благодаря находчивости и энергии майора Муржеско, лично полезшаго в машинное отделение и помогавшаго во всем машинисту. Катер мичмана Баля был в это время в готовности снять с моего катера людей, на случай, если бы он совершенно погрузился в воду. Так как в это время стало быстро рассветать и огонь остающихся на воде судов все более и более усиливался, то тотчас-же, как только шлюпки были в состоянии управляться, я приказал начать отступление, и мы все вместе двинулись к Браилову. Ни убитых, ни раненых, по поверке, не оказалось.

Только волею Всемогущаго Провидения я могу себе объяснить тот факт, что мы вышли невредимыми из этого неистового огня, который турки в поспешности ли или в испуге открыли по нас и поддерживали в течение, по крайней мере, двадцати минут. Я считаю своим нравственным долгом доложить Вашему Превосходительству, что во все время боя как офицеры, так и команда выказывали в каждую минуту так много спокойствия, самообладания и поистине геройскаго мужества в исполнении порученного каждому из них дела, что каждый отдельный маневр исполнялся также отчетливо, как на ученьи; во все время боя с нашей стороны не слышно было даже ни одного громкого возгласа; только дружное и торжественное „Ура!“ вырвалось у всех одновременно, когда взорванный монитор окончательно погрузился в воду.

Почтительнейше прося Ваше Превосходительство ходатайствовать о награждении участвовавших в экспедиции офицеров, список которых находится в начале донесения, я прилагаю на обороте при сем же и список нижних чинов, бывших в минных шлюпках».

С тактической точки зрения атака проведена безукоризненно; развертывание в район боя выполнено скрытно: катера следовали строем кильватерной колонны под берегом, а при подходе к неприятелю сбавили ход, чтобы снизить шум от работающих паровых машин; скорость увеличивалась только при выполнении атаки. Все командиры имели конкретные, четко поставленные задачи. Правильно было выбрано и место подрыва мины. В результате удара в кормовую часть противник, во-первых, лишался хода, а во-вторых, не мог применять кормовые орудия.

27 мая 1877 года Морскому кадетскому корпусу передавался кормовой флаг с потопленного турецкого монитора, что сопровождалось следующим рескриптом генерал-адмирала Константина Николаевича:

«Морскому Училищу!

В ночь на 14 мая наши моряки ознаменовали себя блестящим делом: четыре минныя шлюпки вступили в борьбу с турецкими мониторами на Дунае и под градом неприятельских выстрелов атаковали самый большой из них. Лейтенанты Гвардейскаго экипажа Дубасов и 1-го флотскаго Имени Моего экипажа Шестаков последовательно подведенными со своих шлюпок минами взорвали этот монитор и пустили его ко дну.

Государю Императору благоугодно было повелеть, чтобы флаг с истребленнаго неприятельскаго монитора хранился в стенах Морского Училища как памятник этого новаго, столь геройскаго подвига моряков наших.

С особенным удовольствием предавая Высочайшую волю эту, Я надеюсь, что новая милость Государя Императора к Морскому Училищу послужит для развития и укрепления в молодом поколении будущих моряков тех чувств преданности к Престолу и Отечеству и того геройскаго духа, которыми всегда отличался наш флот, оказавший так много блестящих подвигов во время минувших войн».

Федор Васильевич Дубасов и Александр Павлович Шестаков были награждены орденом Святого Георгия 4-й степени, а в день Георгиевского праздника 26 ноября 1878 года Дубасов стал флигель-адъютантом императора Александра II, а Шестаков — адъютантом генерал-адмирала Константина Николаевича. Впоследствии Дубасов дослужился до полного адмирала, члена Государственного совета. В 1901–1905 годах он был председателем Морского технического комитета, а затем стал генерал-губернатором Москвы. Шестаков имел золотое оружие с надписью «За храбрость», в 1902 году был произведен в контр-адмиралы.

В Черном море минные катера Степана Осиповича Макарова нагоняли страх на турецкий флот, который, опасаясь ночных минных атак, по существу свернул свою деятельность. В ночь на 12 августа 1877 года четыре минных катера с парохода «Великий князь Константин» на Сухумском рейде атаковали турецкий броненосец «Ассари-Шевкет» и надолго вывели его из строя. Знаменательной была атака в ночь на 16 декабря того же года. Впервые в истории морских войн минные катера «Чесма» и «Синоп» на Батумском рейде самодвижущимися минами атаковали турецкий броненосец «Махмудие». В ночь на 14 января 1878 года на том же рейде катера Макарова самодвижущимися минами потопили вооруженный пароход «Интибах».

О подробностях последней атаки, как и полагалось, капитан 2 ранга Макаров доложил главному командиру Черноморского флота и портов, а последний — управляющему Морским министерством. В соответствии с директивой главного командира корабль «Великий князь Константин» вышел вечером 10 января из Севастополя и направился в восточную часть Черного моря для атаки Батума. Переход проходил в сложных штормовых условиях, качка была настолько сильной, что при очередном крене минные катера уходили в воду.

Вечером 12 января открылся Сухум, а к вечеру следующих суток Макаров подошел к Поти. Ветер заметно ослабел, но волнение оставалось сильным. Командир порта сообщил, что в Батуме стоит турецкая эскадра, Макаров решил ее атаковать.

С корабля «Великий князь Константин», находившегося в 5 милях от Батума, спустили на воду минные катера «Чесма» и «Синоп»: первым командовал лейтенант Измаил Зацаренный, а вторым — лейтенант Щешинский. Общее руководство Макаров поручил Зацаренному.

Вечером в одиннадцать часов двадцать минут катера отошли от парохода и скрылись в темноте. Спустившийся туман вскоре закрыл берег. В половине второго взошла луна. Катера подходили к Батумскому рейду. Осмотревшись, Зацаренный увидел в порту семь судов, стоявших кормой к берегу. Ближе остальных был двухмачтовый броненосец, который и решили атаковать. При лунном свете и на фоне заснеженных гор четко вырисовывался силуэт судна. Зацаренный и Щешинский начали сближение и с пистолетного выстрела атаковали его двумя минами Уайтхеда. Мина, выпущенная Зацаренным, попала в корпус в районе грот-мачты, а мина лейтенанта Щешинского — чуть правее. Обе мины взорвались почти одновременно. Яркая вспышка осветила рейд. Вверх поднялся огромный столб воды, увлекавший за собой обломки. Сильный треск ломавшихся бортов и отчаянные крики погибавшей команды нарушили тишину. Когда водяной столб осел, с катеров увидели накренившийся на правую сторону быстро погружающийся в воду пароход, а через две минуты на поверхности остались лишь обломки судна и хватающиеся за них турецкие моряки. Катера так же скрытно покинули рейд, как и появились, а в три часа их подняли на борт «Великого князя Константина».

В рапорте командиру корабля о моменте атаки лейтенант Зацаренный докладывал так: «Последовавшие одновременно два взрыва в правый борт, мой — по направлению грот-мачты, а Щешинского правее, подняли высокий и широкий черный столб воды в полмачты, послышался страшный треск, и пароход, накренившись на правую сторону, через минуту совершенно скрылся под водою, а затем и мачт не стало видно, и только большой круг обломков указывал место его гибели; дружное „Ура!“ катеров известили неприятельскую эскадру о потоплении его сторожевого парохода.

Ужасные отчаянные крики утопающих турок огласили тихую бухту. Оба катера осторожно вошли в массу обломков, желая спасти хотя часть людей, но, путаясь все время винтами в обломках, мы поспешили выйти на чистое место и направились обратно к своему пароходу. Во время атаки поведение команд обоих катеров было безукоризненно».

18 января 1878 года главный командир Черноморского флота и портов подписал приказ № 31:

«Вчера я имел счастие получить телеграмму от Его Высочества Генерал-Адмирала следующего содержания:

„Государь поручает Вам передать Его Царское спасибо командиру, офицерам и команде парохода „Константин“, Макарова жалует своим флигель-адъютантом, Зацаренного — следующим чином, а Щешинского Георгиевским крестом 4-й степени. Поздравьте их от Меня с этою новою Царскою милостью и скажите им, как Я горжусь быть Генерал-Адмиралом у таких моряков“».

В октябре 1879 года Степан Осипович Макаров выступил перед минными офицерами с докладом «О вооружении парохода „Великий князь Константин“ минами и миноносными катерами». Свой доклад он завершил словами: «В нашу последнюю войну турки имели сильный броненосный флот, но с этим флотом они не решились ни разу остаться на ночь у наших берегов. К Одессе они и днем не подходили ближе 15 миль. Без сомнения, не артиллерия удерживала их, а минные атаки. Минных атак было немного, но турки каждую ночь ждали атак. Мне передавали капитаны, что они переживали тревожные ночи даже в таких портах, куда наши минные катера никогда и не заглядывали. На Дунае, как известно, были сделаны минными катерами чудеса: целый броненосный флот не только не мог разрушить наших мостовых сооружений, но даже замедлить сколько-нибудь переправу… По моему мнению, в будущих наших войнах минам суждено будет играть громадную роль». В этом Макаров не ошибся.

«Веста» держит бой

ечером 9 июля 1877 года на стоявший в Одессе под погрузкой угля вооруженный пароход «Веста» принесли секретную депешу главного командира Черноморского флота и портов вице-адмирала Николая Андреевича Аркаса. После окончания приемки угля пароход должен был выйти к Румелийским и Анатолийским берегам для борьбы на коммуникациях противника, а при случае и для атаки его боевых кораблей. Согласно предписанию, выход планировался на 11 июля и должен был продолжаться пять суток. При этом указывались маршруты крейсерства.

«Веста», построенная в 1858 году, представляла собой торговое судно водоизмещением 1800 тонн, принадлежавшее Русскому обществу пароходства и торговли. С началом войны на пароходе установили пять 6-дюймовых мортир, два 9-фунтовых и одно 4-фунтовое орудия и по две скорострельные пушки системы Энгстрема и Гатлинга. Здесь впервые были установлены приборы автоматической стрельбы Давыдова, а на борту имелись два паровых минных катера.

Командовал «Вестой» капитан-лейтенант Николай Михайлович Баранов — сторонник крейсерской войны.

После окончания Морского корпуса в 1854 году Н.М.Баранов был произведен в мичманы и сразу участвовал в отражении англо-французской эскадры от Кронштадта. В 1864 году он стал начальником модель-камеры и модельной мастерской, на базе которых в 1876 году создал Морской музей. За изобретение скорострельного ружья в 1866 году Баранов награжден орденом Святого Владимира 2-й степени.

Кроме Баранова, в команду «Весты» входили тринадцать офицеров, два гардемарина, 118 нижних чинов, в том числе 30 охотников, то есть добровольцев. Старшим офицером парохода был лейтенант князь Голицын-Головкин. На судне служили братья — лейтенанты Владимир и Михаил Перелешины, лейтенанты Жеребко-Ротмистренко, Кротков и Рожественский, мичманы Петров и Рогуля, подполковник Чернов, штабс-капитан Корольков, прапорщик Яковлев, врач Франковский и гардемарины Барковский и Казнаков. Впоследствии Аполлон Семенович Кротков стал генерал-лейтенантом, видным морским историком. Ему принадлежит знаменитая «Повседневная запись замечательных событий в Русском флоте», изданная в 1894 году. Зиновий Петрович Рожественский стал вице-адмиралом, командующим 2-й Тихоокеанской эскадрой.

Точно в назначенное время «Веста» покинула Одессу. Следуя всю ночь с 10 на 11 июля с выключенными ходовыми огнями, к семи часам утра пароход дошел до Кюстенджи, так тогда называлась Констанца. Только на рассвете стоявший на фор-салинге офицер доложил, что на левом крамболе показался черный дым, а минут через десять-пятнадцать источник дыма.

Вначале предположили, что это либо пассажирский либо грузовой колесный пароход. Баранов приказал поднять пары и на полной скорости стал сближаться с пароходом, намереваясь отрезать его от берега. Около восьми часов утра «Веста» приблизилась к пароходу на три мили. Только с этого расстояния наконец-то опознали судно: им оказался турецкий броненосец (по турецкой классификации — броненосный корвет) «Фетхи-Буленд» (в переводе на русский язык означает «Он начинает победу»). Построен был в Англии, водоизмещение чуть более 1600 тонн, вооружение состояло из четырех крупнокалиберных и нескольких мелких пушек. Ровно в восемь часов на «Весте» пробили тревогу, и почти в то же время с турецкого парохода дали первый залп: он пришелся по фок-вантам левого борта.

Сблизившись на дистанцию 1000 сажен, дали залп из баковых мортир «Весты»: обе бомбы упали рядом с кормой противника. Баранов заметил, что неприятель пытается обойти его с севера и отрезать пути отхода к Одессе. Оказаться в ловушке Баранов, конечно, не хотел. На полном ходу он стал отходить от берега, стараясь удерживать противника за кормой. С максимальной скорострельностью по нему вели огонь все три кормовые мортиры и одно 9-фунтовое нарезное орудие. Противник стремился выйти «Весте» на траверз. Почти два часа продолжалась перестрелка. Благодаря успешному маневрированию «Весты» только два снаряда достигли цели: один угодил в правый борт, вдавив его чуть выше ватерлинии, другой сделал пробоину чуть ниже ватерлинии в левом борту. Остальные снаряды ложились близко, но никакого вреда «Весте» не причиняли. Что касается снарядов, выпущенных с «Весты», то о числе попаданий судить было трудно.

Около десяти часов расстояние сократилось до пяти кабельтов. «Веста» по-прежнему отстреливалась, удерживая неприятеля в корме. Один из неприятельских залпов накрыл ее корму: осколками раздробило вельбот, вывело из строя одну кормовую мортиру и разбило оптику автоматического прибора стрельбы. Погибли подполковник морской артиллерии Чернов и прапорщик Яковлев. Лейтенант Кротков и вся прислуга двух шканечных мортир получили ранения. Следующий залп пришелся в борт: на жилой палубе, прямо над кормовой крюйт-камерой, вспыхнул пожар, с которым, однако, быстро справились старший офицер «Весты», лейтенант Владимир Перелешин, мичман Петров и гардемарин Казнаков. Затем противник открыл не только орудийный, но и ружейный огонь, стреляя шрапнелью и картечью на поражение личного состава. В сложившейся обстановке Баранов решил пойти на крайние меры — атаковать противника шестовыми минами. Минному офицеру лейтенанту Михаилу Перелешину он приказал готовить мины к атаке. С «Весты» заметили, что противник перестал стрелять двумя казематными орудиями правого борта: вероятно, они оказались подбитыми. Минут через тридцать снаряд угодил в паровой катер левого борта.

Смертельно ранило Михаила Перелешина. Другим снарядом разрушило минную каюту.

Вскоре мортирная бомба с «Весты» накрыла баковое орудие противника. В ответ казематная пушка противника дала еще один залп в упор по корме «Весты»: осколком перебило штуртрос, и пароход, потеряв на время управляемость, стал к противнику лагом. Неприятель усилил картечный огонь. Мичман Петров был контужен, лейтенант Владимир Перелешин и юнкер Яковлев (брат прапорщика Яковлева) ранены; получил контузию в голову командир. Вместо раненых артиллерийских офицеров к пушкам стали лейтенанты Кротков и Рожественский. Первый из них в бою получил семнадцать ран, но продолжал вести стрельбу. Князь Голицын-Головкин своим телом закрывал Баранова от осколков и картечи. Штурманский офицер штабс-капитан Корольков, невзирая на разрывы снарядов, все время стоял у штурвала и, не отрывая глаз от картушки компаса, занимался своим делом, отдавая команды рулевым. Затем перебило кран парового свистка, через который со свистом начал вырываться пар. На «Весте» сочли повреждения серьезными и решили пойти на таран, а затем взорваться вместе с неприятелем. Но через минуту-две штуртрос удалось исправить, а бомба с «Весты» снесла передний каземат противника: с палубы неприятельского судна повалил густой дым, а вскоре оно стало быстро уходить.

О заключительном этапе боя Баранов докладывал вице-адмиралу Арка-су следующее: «Видя два орудия у себя подбитыми, имея в корпусе две пробоины, двух офицеров убитыми и четырех ранеными и палубу, заваленную осколками и разорванным человеческим мясом, и, что главное, видя, что машинисты и кочегары едва держатся на ногах после пятичасового боя, я не решился энергично преследовать убегавшего быстроходного врага, тем более что он поднял какой-то сигнал и на горизонте стали показываться еще рангоуты судов».

14 июля главный командир Черноморского флота генерал-адъютант вице-адмирал Николай Андреевич Аркас направил управляющему Морским министерством вице-адмиралу Степану Степановичу Лесовскому рапорт, в котором, в частности, отмечалось: «С отрадным, благоговейным чувством благодарности ко Всевышнему за спасение парохода „Весты“ и его экипажа в столь неравном бою с неприятельским сильным броненосцем я посылаю Вашему Превосходительству копию донесения командира его, капитан-лейтенанта Баранова, в которой изволите увидеть все подробности славнаго пятичасового боя, благоразумную во всем распорядительность и подвиги отваги, неустрашимости и доблести, выказанныя в этом деле, начиная от командира до последнего юнги. Честь русскаго имени и честь нашего флага поддержаны вполне. Неприятель, имевший броню, сильную артиллерию и превосходство в ходе, вынужден был постыдно бежать от железнаго слабаго парохода, вооруженного только 6-дюймовыми мортирами и 9-фунтовыми орудиями, но сильнаго геройским мужеством командира, офицеров и команды. Ими одержана полная победа, и морская история должна будет внести в свои страницы этот блистательный подвиг, поставя его наравне с подвигом брига „Меркурия“».

С докладом к управляющему Морским министерством Аркас послал Зиновия Петровича Рожественского, получившего за бой орден Святого Георгия 4-й степени. Такими же орденами были награждены капитан-лейтенант Баранов и лейтенант Владимир Перелешин, другие офицеры — орденами Святого Владимира 4-й степени. Всем офицерам за отличие присвоили следующие чины.

30 июля на стоявшую в Спасске «Весту» прибыл главный командир Черноморского флота и портов вице-адмирал Аркас. Приняв рапорты Баранова и вахтенного начальника, он поздоровался с командой, а затем, обратившись к ставшему флигель-адъютантом и капитаном 2 ранга командиру, сказал: «За блистательный бой 11-го июля парохода „Веста“ с турецким броненосцем Государь Император соизволил пожаловать три знака отличия Военного ордена для двух гардемаринов Барковского и Казнакова и юнкера Яковлева и сверх сего десять знаков для награждения особенно отличившихся нижних чинов из команды парохода. Получив присланные ордена, я с большим удовольствием желаю лично возложить их как на гардемаринов и юнкера, так и на особенно отличившихся нижних чинов. Из ваших донесений я уже знаю, что вся вверенная вам команда молодецки вела себя в неравном бою, отличаясь геройскою неустрашимостью; но тем не менее я прошу вас вызвать из фронта и указать мне тех, из числа старейших нижних чинов, занимавших места комендоров у орудий и вообще исполнявших более важные судовые обязанности, которые во время боя выказали себя особенно достойными этого важного военного ордена».

Из строя были вызваны оба гардемарина, юнкер и восемь нижних чинов. Баранов представлял Аркасу каждого с указанием отличий во время боя. Георгиевскими крестами были награждены боцман Алексей Власов, боцманматы Давид Рубин, Максим Ефимов, Иван Клименко, матросы Михаил Шведков, Егор Тупицын, Влас Коршунов и Михаил Савин. Раненые Даниил Якушевич и Капитон Черемисов находились в Севастопольском госпитале. Обращаясь к награжденным, Аркас сказал: «Горячо благодарю вас, молодцы, за выказанное вами геройское мужество в блистательном деле, в котором вы с честью поддержали давнишнюю славу русского флага, искренно рад, что мне пришлось лично возложить на вас знаки Военного ордена, причем всем вам желаю удостоиться получить вскоре и высший золотой знак этого ордена, но вместе с тем напоминаю, что каждый из вас до последнего часа своей жизни должен постоянно с честью носить этот важный военный крест. Ура, в честь вновь пожалованных георгиевских кавалеров!».

Впоследствии всем офицерам и нижним чинам «Весты» император пожаловал пожизненную пенсию, наемным машинистам и кочегарам выдали двойные оклады, а волонтерам и наемной прислуге — единовременные денежные суммы. Семьям погибших офицеров также выдали пенсии в размере, какие следовало бы выдать убитым. Всех матросов наградили Георгиевскими крестами.

В память о бое «Весты» в Севастополе установили памятник с указанием имен всех погибших в бою 11 июля 1877 года. Один из минных крейсеров Черноморского флота носил имя «Капитан-лейтенант Баранов».