В этом городе жила-была девочка Катя.
Удивительная девочка. Конечно, все думали, что она самая обыкновенная девочка, и одна только Лида знала, что она удивительная.
До войны Катя с отцом и матерью жила на другом берегу, у самого моря, - там, где теперь были немцы. Когда началась война, отец её ушёл на фронт, а она с матерью переехала сюда, в город. Мать её поступила на службу в военную прачечную, стирала бельё красноармейцам и была весь день занята, а Катя стала учиться в той школе, где училась Лида. И они подружились…
Лида обыкновенно встречалась с Катей в большом саду за домом сапожника Дракондиди. Белый домик сапожника Дракондиди стоял на главной улице и был известен всем в городе по большому жестяному сапогу, висевшему над дверью вместо вывески. Теперь сам Дракондиди был на фронте, жена его с детьми-давно в отъезде, домик разбит снарядом, и только сапог висел по-прежнему над вышибленной дверью. А сад за домом, всеми забытый и заброшенный, разросся густо и дико.
Под жестяным сапогом Лида остановилась и осторожно оглянулась… Так требовала Катя : входить в дом Дракондиди, чтобы никто не видел.
Главная улица была пуста, и Лида нырнула в дверь. Крыша с домика была сорвана, и вверху голубело высокое небо. Птичка, вспугнутая Лидой, метнулась, вылетела через пролом крыши и исчезла в вышине. Пройдя сквозь домик, Лида нырнула в сад, и он охватил её со всех сторон тенистой густой листвой. Все тропинки успели зарасти. Лида шла осторожно, раздвигая руками колючие ветки. Море виднелось в просветах между листвой.
Лида нашла Катю на большом камне, вывалившемся из разбитой стены. С камня было видно всё море, от края до края. Катя, чёрненькая, худенькая, стояла на камне и смотрела в море не отрываясь, не шевелясь.
Когда Лида подошла к ней, она даже не повернула головы.
- Это ты? - спросила она спокойно.- А я думала, ты уехала.
И Лида, задыхаясь от волнения, рассказала, как утром у себя на дворе они нашли раненого краснофлотца, как он только на мгновение пришёл в себя, а потом опять впал в беспамятство и как он лежит сейчас на кровати у Марьи Васильевны.
- Ему плохо, очень плохо, так плохо, что доктор даже не позволил его нести в госпиталь. Понимаешь, его нельзя шевелить, нельзя трогать. За нами заехала машина, чтобы везти нас на станцию, но как же оставить его одного в пустом доме? Мама сказала, что мы не поедем.
Катя молчала, не проявляя ни любопытства, ни удивления. Она только равнодушно спросила:
- Он с вами разговаривал?
- Нет. Он бредил.
- Бредил?
- Бормотал что-то совсем бессвязно. Я ничего не могла разобрать. Но несколько слов произнёс он ясно, и я их запомнила.
- Несколько слов? Что же он сказал?
- «Передайте Королькову: когда свет горит, она в бухте». Видишь, это тоже сказано в бреду и тоже непонятно.
- Ага.
И Катя замолчала, внимательно глядя в море.