Мортал комбат и другие 90-е (сборник)

Недоразумение. Первое, что пришло в голову, было – «недоразумение». Худой. Белобрысая голова, водянисто-голубые глаза с бесцветными ресницами. Челка закрывает один глаз. Весь какой-то нелепый, как расшатанный стул. До обидного не похож на двоюродную сестру. Наверное, похож на ее доктора наук. Виталика, кажется.

Рейс Новосибирск – Санкт-Петербург задержали на полтора часа. Пришлось сидеть в кафе с чашкой чая и отвечать на письма с телефона. Не самое любимое занятие – писать рублеными фразами и бороться с автозаменами. Потом планерка по скайпу с коллегами в офисе, после нее – опять письма. Когда пальцы устали, встала из-за стола и прошлась по магазинчикам в аэропорту. В сувенирной лавке, яркой от матрешек и хохломы, раздалось объявление: рейс из Новосибирска благополучно приземлился. Постепенно из зала прилета вышли все новосибирцы, но Кирилла все не было. Вышли пассажиры следующего рейса из Пхукета – загорелые и счастливые. Вышли сдержанные и хорошо одетые пассажиры из Мюнхена.

В здании терминала наступило затишье. Куда-то исчезли толпы людей на стойках регистрации, даже таксисты и те испарились. Я стояла в одиночестве перед дверьми зала прилета. Спустя еще час, после двадцать третьего звонка по номеру, данному мне сестрой, двери беззвучно разъехались и появился он сам – худой и белобрысый, нескладный. Недоразумение.

– Здравствуй…те, ты… вы – Евгения?

– Ты.

– Ты.

– Да, Евгения. Можно Женя. Это все твои вещи? – уточнила я, заглядывая ему за спину – там болтался полупустой рюкзак.

– Все. То есть не все. Еще чемодан, но его потеряли. Сказали подойти к стойке потерянного багажа.

Вот еще новости.

И мы подошли к окошку, где молодой человек в синей униформе долго щелкал клавишами, потом сообщил, что чемодан уехал в Стамбул и чтобы мы заехали за ним послезавтра. Племяш заметно приуныл.

– В Стамбуле красиво, – ободряюще улыбнулась ему я.

Красота Стамбула Кирилла не утешила.

– В чемодане были очень нужные вещи?

– Зубная щетка, футболки, ноутбук, – начал перечислять он.

– Зубную щетку выдам. Без футболок и ноута можно пережить пару дней, – сказала я с нажимом – нужно было срочно возвращаться в город.

Аргумент (или нажим?) подействовал. Мы пошли к парковке, где стояла моя машина. При виде нее у Кирилла вырвался вздох восхищения. Он заглянул на задние сидения через окно – там стояло детское кресло.

– Мне на заднее сидение?

– Тебе что, два года?

– Э-э-э… нет, четырнадцать.

– Тогда на переднее.

Он уселся на переднее сидение, пристегнулся и вытянул ноги.

– Покатили. – Я нажала на кнопку зажигания. Очнулось и заиграло рок-радио.

Кирилл уважительно трогал кнопки на доске управления.

– Где раздельное регулирование кондиционера? Я читал, в крутых тачках такое есть.

Пришлось признать, что в моей тачке такого не предусмотрено. И на выезде заплатить штраф за превышение лимита парковки.

Петербург, особенно при свете дня, снимает все печали. Широкий Московский проспект, Лиговка. Редкие гости города видят солнце, но Кириллу повезло. Горячий воздух бил по нашим лицам из открытых передних окон и со свистом вылетал через задние.

– Где вы живете?

– В Виленском переулке.

– Далеко от Невского проспекта? Я читал в «Википедии», что это главная туристическая улица в Питере. Вы же говорите «Питер»?

– Да, Питер.

– Далеко до Невского?

– Минут десять пешком.

– О-о-о, – протянул племянник.

Мы полчаса кружили по Виленскому и улице Радищева, искали парковку, пока наконец не втиснулись между красной «тойотой» и «девяткой» со спущенными шинами. Места было мало, Кириллу пришлось выйти и помогать мне.

– Туда немного, теперь сюда, – направлял он меня жестами. И еще три раза покрутил кистью влево.

Вылитый петербуржец – зауженные джинсы и синяки под глазами. Надеюсь, хоть не вегетарианец, а то и месяц в моем доме не выживет.

Я задумалась и – трямс! – слегка толкнула «девятку» позади. Она истерически заорала сигнализацией. Мы осмотрели обе машины – ни царапин, ни вмятин. Повезло. «Девятка» продолжала орать.

– Свалим или припаркуемся? – спросил Кирилл.

– Давай парковаться, что уж.

Минут через десять зашли в квартиру. Кирилл всему удивлялся – и отдельному входу, и необычной планировке.

– Это бывший доходный дом[1], переделанный в большую коммуналку, а потом – в обычные квартиры. Вот тут, например, был камин. – Я кивнула на углубление в стене прихожей, которое занимала обувница.

Племянник с почтением погладил ее.

Но мне было уже не до светских разговоров.

– Вот твое полотенце, вот твоя, – я поискала в шкафу ванной, – зубная щетка, новая. Какая-то еда есть в холодильнике. Пароль от вайфая – семь девяток и восемь. Я буду к шести, пока.

– Пока, – ответил Кирилл, не поднимая головы. Он вводил в телефон пароль от вайфая.

В офисе удалось пробыть всего час. День был безнадежно упущен.

– Ох уж это недоразумение, – бормотала я себе под нос, забегая в ворота детского садика.

В полседьмого мы с дочкой пришли домой. Кирилл спал на диване в гостиной. Вокруг лежали упаковки от печенья и конфет, пара грязных тарелок. Удружила сестрица, что и говорить.

Нина подошла к троюродному брату и смачно шлепнула его рукой по лбу. Кирилл подскочил, озираясь. Нина заглянула ему в глаза:

– Дядя, ты кто?

Вечером он перемыл всю посуду и прибрался в гостиной.

– Где я буду спать?

– Заселяйся в гостиную на весь месяц.

Гостиная с огромной плазмой и приставкой явно пришлась ему по душе. Покопавшись в шкафах, я дала ему постельное белье.

– А подушка?

– С ними напряженка. Хотя… вроде осталась одна старая. Поищи в верхнем ящике шкафа.

Кирилл забрался на табуретку, открыл верхний ящик и потянул за выглядывающее ухо подушки. Оттуда вместе с ней на него вывалились листы бумаги и разлетелись по всей комнате. А я и забыла, что положила их туда, повыше, чтобы Нина не достала. Кирилл спрыгнул с табуретки и принялся собирать листы.

– «Разлагающийся труп», – прочитал он и рассмеялся. – Что это?

– Рукопись, – с досадой ответила я.

– Рукопись чего? Романа? – не отставал Кирилл и прочитал еще одно название: – «Мортал комбат». Я в нее играл.

– Рассказы, – буркнула я.

– Твои? – он с любопытством взглянул на меня своими бесцветными глазами.

– Нет, не мои. Друга.

– Но тут же написано: «Евгения Овчинникова».

– Ой, мой секрет раскрыли.

– Не знал, что ты пишешь. О чем они? Можно почитать?

Я вздохнула.

– Читай. Они о моем детстве в Кокчетаве в девяностые.

Ни «Кокчетав», ни «девяностые» Кириллу, судя по всему, ни о чем не говорили.

– Начну с «Трупа».

– Нет-нет. Они идут в хронологическом порядке, по мере взросления главной героини.

– То есть тебя?

– Может быть, отчасти. Как там на уроках литературы говорят – собирательный образ? Сейчас соберу их по порядку.

Несколько минут мы складывали рукопись. Наверх легла титульная.

Кирилл перевернул ее и пробормотал:

– «Снежная буря».