Мосад, Аман и все такое…

ГЛАВА ПЕРВАЯ

После долгих уговоров о месте встречи, оно было, наконец, выбрано, встреча назначена и история — рассказана. Она оказалась настолько невероятной, что журналист и издатели дважды перепроверили ее — по своим каналам, разумеется. Но и двойная проверка подтвердила, что «любопытный человек» со своей незаурядной историей — именно тот, за кого он себя выдавал: первый в истории израильской разведки ее агент, «пришедший с холода» и решившийся рассказать о себе.

В тот день «Авнер» — будем называть его вслед за Ионасом именно так — вернулся в Тель-Авив с очередного задания из-за границы. Рейс был вечерний, он торопился домой и потому неособенно обрадовался, увидев, что его встречает начальник отдела.

«Как дела? — машинально поинтересовался шеф. — Я заглянул сказать тебе, чтобы ты ничего не назначал на завтра». — «Я рассчитывал отоспаться…» — недовольно пробурчал Авнер. «В чем же дело? — фальшиво удивился шеф. — Кто тебе мешает?»

Назавтра у дверей позвонили ровно в девять. Авнер удивился, когда увидел ожидавшую его машину — она принадлежала самому «мемуне» — главе Мосада генералу Цви Замиру. Еще более удивился он, увидев на заднем сидении самого генерала.

До тех пор Авнер встречал Замира лишь дважды — на коротком инструктаже после окончания школы разведчиков и в самолете, когда сопровождал его в качестве телохранителя в Рим.

Авнер был одним из тех агентов, которых в начале 70-х годов Мосад начал направлять на израильских самолетах для защиты от террористов. В дополнение к этим прямым обязанностям ему время от времени поручали также наблюдение в аэропортах, куда прилетали и откуда улетали корабли «Эль-Аль». Однажды в Париже ему приказали изучить планировку аэропорта Орли, оценить свободу доступа ко всем входам и выходам, выяснить, какие виды служебного транспорта имеют разрешение выезжать на поле, определить, где размещены телекамеры, какие из них настоящие, а какие — для видимости, проследить за процедурой смены дежурных на паспортном и таможенном контроле. Другой раз, в Афинах, задание было иное: провести утро, свободное от рейса, вблизи арабского посольства, понаблюдать за тем, какие машины, с какими номерами въезжают и выезжают из ворот, выяснить, не появился ли поблизости человек, фотографию которого Авнеру заранее показали в Тель-Авиве.

Авнер пришел в Мосад из парашютных частей; когда-то его отец тоже работал для Мосада и, возможно, именно это послужило начальной причиной, почему Мосад заинтересовался и самим Авнером. Вместе с другими новичками он был послан на курсы.

Большинство инструкторов составляли молодые израильтяне; исключением был 60-летний Дэйв, американец, который вел стрелковую подготовку. Впрочем, назвать это просто «стрелковой подготовкой» означало бы ничего не сказать — это была, скорее, психологическая подготовка стрелка. И не просто стрелка — после армии Авнер как-никак умел обращаться с оружием — а стрелка-мосадовца.

«Ты не полицейский какой-нибудь, — учил Дэйв. — Ты агент. Секретный агент. Если ты выхватываешь револьвер, чтобы пригрозить кому-нибудь, — ты уже разоблачил себя. Ты никогда не должен выхватывать револьвер, чтобы угрожать. Если ты выхватываешь револьвер, ты должен стрелять. И если ты стреляешь, ты убиваешь».

Это Дэйв настоял на том, чтобы все агенты Мосада были перевооружены маленькими «Береттами—22» — бесшумными, удобными револьверами, из которых можно было стрелять даже в кабине реактивного лайнера без риска продырявить обшивку и нарушить герметизацию. «По-твоему, это маленький револьвер? — деланно удивлялся он. — Тебе нужен побольше? Может, ты собираешься охотиться на слонов? Может, ты собираешься остановить танк? Нет? Тогда уверяю тебя — чтобы остановить человека, этого достаточно».

Курс по фальшивым документам вел аргентинский еврей по имени Ортега. Он тоже был мастером своего дела. Однажды он велел новичкам сделать подчистку в розданных им паспортах и вернуть ему, не указывая, на какой странице она сделана. Все паспорта в его руках сами собой открылись на подчищенных страницах. «Это очень просто, — объяснил Ортега. — Вы так тщательно трудились над этими страницами, что надолго разогнули паспорта именно на них».

Но они не сумели найти страницу, подчищенную самим Ортегой. «Это очень просто, — терпеливо объяснил Ортега, глядя на их сконфуженные лица. — Дело в том, что любой паспорт всегда открывается на какой-нибудь странице. Нужно смотреть не на паспорт, а на человека, подающего его. Вы листаете паспорт, и в какой-то момент в глазах человека вспыхивает напряженный блеск.

Но и это само по себе еще недостаточно. Блеск нужно расшифровать. А для этого нужно шестое чувство. Без него нет разведчика».

У Авнера было это шестое чувство: не просто наблюдательность, а способность выделить в наблюдаемом необычное. Это особенно помогло ему во время курса «сбор информации». Курсантов посылали в недальние поездки — например, в Хайфу. «Поезжайте автобусом, посидите до 4-х в холле такого-то отеля, потом вернетесь и расскажете все, что увидели. Ничего не добавляйте, ничего не объясняйте, попросту расскажите все, что запомнили — и постарайтесь запомнить все!» Зачастую в эти поездки направлялись двое курсантов, не знавших друг друга. Если по возвращении их доклады сильно отличались, инструктор коротко говорил: «Вот что, ребята, отправляйтесь-ка в соседнюю комнату и там сговоритесь…»

Курсы фотографии, связи, диверсий, кодов и контактов — за 6 месяцев новичков накачали всеми достижениями, которыми славился Мосад. Включая психологию. Психология была составной частью каждого курса. Без нее нельзя было и начинать работу. Скажем, вам нужно организовать слежку за кем-то. В Париже или Амстердаме в такую слежку лучше отправлять молодую пару, чем одинокого пожилого человека, и напротив — в Сицилии или на Корсике одинокий мужчина с газетой лучше, чем пара «молодоженов». После объяснений все это казалось самоочевидным, но ведь нужно было предвидеть это заранее — и без подсказки. Когда Авнера в первый раз послали следить за другой машиной (в которой был его инструктор), он ожидал бешеной гонки с препятствиями и меньше всего оказался готов к тому, что инструктор ехал со скоростью катафалка, старательно показывая каждый поворот, пока почти не остановился на желтый свет — чтобы тут же «выстрелить» машину через запруженный перекресток, когда свет сменился красным… Это был простой, но впечатляющий урок.

Никаких специальных экзаменов не было — просто через 6 месяцев они перешли к полевым занятиям, в которых инструкторы оценивали, кто из будущих агентов подходит — и для какого дела. Авнер так и не узнал, кто из его товарищей прошел тест. Вскоре его направили на заключительные инструктажи, где речь шла главным образом о деталях работы и отчетности. Он узнал кое-что интересное, но не получил никаких «откровений». Лишь один инструктаж оказался особенным. Человек, который его проводил, напоминал Бен-Гуриона в старости и мог бы служить моделью для художника, который задумал изобразить типичного «еврейского скрягу». Старик показал Авнеру на разложенные по столу тома и спросил: «Знаешь, что это? Это бухгалтерские книги. Я тут сижу и веду их, потому что мы хотим знать, сколько денег ты истратил и на что. Я говорю тебе об этом, потому что кое-кто думает, будто он отправляется в шикарную загранкомандировку за счет государства Израиль. Так вот — я хочу квитанции. Ты берешь катер, прекрасно — представь квитанцию. Ты заказал такси, замечательно — представь квитанцию. И если ты берешь такси или катер, постарайся, чтобы это было действительно необходимо. Потому что я спрошу, зачем. Если ты можешь обойтись без — обойдись без. Садись в метро. Садись в автобус. Иди пешком! Иначе я вычту эти деньги из твоей зарплаты. Пойми меня правильно: если это нужно для работы — значит нужно. Но в этом деле важна работа, а не твоя персона. Для меня ты не герой, что бы ты ни сделал, для меня ты — подотчетное лицо. Если ты доставишь мне сюда самого Гитлера в наручниках, я скажу — очень хорошо, а где квитанции? Запомни, — ты работаешь не для барона Ротшильда. Ты работаешь для Израиля. Ты понял?»

В это сентябрьское утро, спустя два года после окончания курсов, Авнер, который уже считал себя ветераном, тщетно гадал, что означает приглашение в машину генерала Замира. Израиль, конечно, эгалитарная страна, но присутствие рядом шефа тайной разведки все-таки не вполне заурядное событие. Авнер строил догадки всю дорогу до Иерусалима. Но когда они подъехали к знакомому дому, и вошли з него, и Авнер увидел на стене знакомые фотографии, — он оставил всякие попытки понять, что происходит.

Голда Меде вошла в комнату с чайником в руках, в туфлях на босу ногу. Сквозь приоткрытую дверь Авнер мог видеть кухню — на плите кипел второй чайник. «Как дела? — спросила госпожа премьер-министр государства Израиль. — Ну, я очень рада слышать. Все здесь знакомы?»

Только тут Авнер увидел, что в комнате есть еще один человек. Этого человека он знал. Этим человеком был шеф военной разведки генерал Аарон Ярив.

«Чай? Кофе? Фрукты?» — спросила Голда. И дождавшись, пока все усядутся, начала говорить.

Она говорила об истории. О том, что на протяжении всей истории евреев всегда преследовали и вот — их снова преследуют сейчас, их убивают в самолетах, в аэропортах, на автобусных остановках.

И никто не приходит им на помощь. Евреи могут полагаться только на себя. И на свое государство, которое создано, чтобы их защищать. В этой защите Израиль всегда соблюдал свои моральные принципы, никогда не опускался до уровня террористов и не опустится сейчас. Он сделает «это» без лишней жестокости. Не подвергая риску невинных людей. Но решительно.

Тут Голда впервые посмотрела на Авнера. «Я хочу, чтобы вы знали, что я приняла решение. Ответственность я беру на себя. Детали вы можете обсудить между собой». И она вышла.

Тишину нарушил генерал Замир. «Ты, конечно, понимаешь, — сказал он, тоже не глядя на Авнера, — насколько важно все, что ты сейчас услышал. Теперь вопрос — берешься ли ты за это дело?» И, оборачиваясь к вернувшейся в комнату Голде, Замир добавил, как бы отвечая на ее безмолвный вопрос: «Ну, мы тут, кажется, все решили. Он даст окончательный ответ завтра, но… в принципе все уже решено…»

Десять дней спустя Авнер был уже в Женеве…

Покинем здесь журналиста Ионаса и его героя, чтобы вернуться в прошлое — на две недели назад и на несколько тысяч километров на запад, в город Мюнхен.

Говорят, что «Калашников» был изобретен каким-то сибирским крестьянином. Судя по простоте конструкции, эта легенда имеет под собой некоторые основания. Темное дерево приклада прерывается всего двумя вставками из тусклого серого металла. Центральная металлическая секция содержит спусковой и заряжающий механизмы; магазин выступает вниз и чуть вперед, изгибаясь по плавной кривой. Он содержит 30 патронов калибра 7,62 мм. В автоматическом режиме «Калашников» способен выпустить 100 таких патронов в минуту со скоростью 2500 километров в час. С короткого расстояния такая очередь буквально перерезает человека пополам. 5 сентября 1972 года несколько таких автоматов были извлечены из промасленных тряпок и вручены восьми террористам из группы «Черный сентябрь», которые направлялись на очередную операцию. На этот раз их целью был дом на Коннолиштрассе 31, где размещались израильские спортсмены, прибывшие на Мюнхенскую олимпиаду.

В 4 часа утра террористы проникли через проволочную изгородь, окружавшую Олимпийскую деревню. В 4.25 они вставили ключ в замочную скважину секции № 1 на Кон ноли штрассе. Первым, кто услышал их возню с ключом, был израильский тренер по борьбе Иосиф Гутфрейнд — гигант, весивший около 120 килограммов. Уловив несколько слов, сказанных по-арабски, он крикнул «Опасность!» и попытался удержать дверь. Арабам пришлось свернуть ручку и сорвать дверь с петель, прежде чем им удалось ворваться в комнату. За это время сосед Гутфрейнда Тувия Соколовский успел выломать окно и выпрыгнуть в него. Четверо остальных жильцов секции бежать не успели. Они увидели направленные на них автоматы.

Оставив захваченных под охраной, террористы начали систематически обследовать дом. Они почему-то миновали секции 2, 4 и 5, зато в секции 3 захватили еще шестерых израильских спортсменов. В это время в секцию номер 1 вернулся загулявший на поздней вечеринке тренер Моше Вайнбергер. Прежде чем арабы свалили его выстрелом в лицо, он успел вывести из строя одного из них. Воспользовавшись суматохой, еще один израильтянин, Гад Зобари, бросился к окну и, несмотря на автоматный огонь, благополучно выбрался из комнаты. В это время окровавленной Вайнбергер снова поднялся с пола и повалил еще одного араба. Тогда террористы выпустили ему в грудь целую очередь. Однако в схватку бросился новый израильтянин — Иосиф Романо. Он выхватил у одного из террористов нож и нанес ему удар в руку. Отшатнувшись, араб нажал на спусковой крючок. Тело Романо развалилось надвое.

Но и это был не. конец. Вайнбергер еще не отказался от последней попытки. Он мог бы в суматохе выползти через кухню, но вместо этого предпочел вернуться в комнату и, вооруженный кухонным ножом, атаковал террористов. Лишь на этот раз выстрел в голову свалил его окончательно.

Было 5 часов утра. За 35 минут террористы убили двух израильтян и захватили девятерых. Двое бежали. Еще восьмерых террористы не обнаружили. За все это время служба безопасности не подняла тревогу. Выстрелы и шум не привлекли ее внимания. Только когда двое израильских беглецов добрались до полиции, стало ясно, что в Олимпийской деревне орудуют террористы. Они забаррикадировались в доме № 31, предварительно выбросив на улицу тело Вайнбергера. На самой двери красовались их требования, отпечатанные в нескольких экземплярах по-английски. Они требовали освободить две с лишним сотни их сотоварищей, находившихся в израильских тюрьмах, а также Баадера и Майнхоф из знаменитой западногерманской террористической группы. Они требовали также предоставить им три самолета для переправки в «безопасное место» — желательно, в Каир.

Последовали долгие переговоры. Израиль наотрез отказался удовлетворить требования террористов. Правительство ФРГ было готово выпустить Баадера и Майнхоф. В 8 часов вечера на экранах телевизоров появился канцлер ФРГ Брандт, который выразил надежду на успешный исход переговоров и на то, что Олимпийские игры не будут прерваны: это, сказал он, означало бы моральную победу террористов. Странная логика. Но как бы то ни было, Брандт все же попытался как-то отреагировать на захват израильских спортсменов — он предложил всем странам приспустить свои флаги. Однако после протеста арабских делегаций канцлер отказался и от этого жеста.

В 10.20 вечера террористы и их заложники на двух вертолетах были переправлены в аэропорт. Хотя правительство ФРГ по соглашению с Иерусалимом уже решило к этому времени, что не даст террористам вылететь в Каир, не было сделано никаких попыток устроить им засаду на пути к вертолетам. Как выяснилось позже, это была последняя возможность.

В 10.35 вертолеты приземлились рядом с Боингом—727, якобы подготовленным к отлету. Четверо террористов вышли осмотреть самолет. В этот момент немецкие полицейские — с дальней дистанции и при искусственном вечернем освещении — открыли по ним огонь.

Несколько террористов было ранено; другие открыли ответный огонь и ранили двух членов экипажа. Как ни странно, они не попытались тут же убить израильтян. Лишь около полуночи, когда шесть полицейских бронемашин вышли из-за укрытия, намереваясь атаковать вертолеты, один из террористов бросил гранату в первый вертолет, где находились пятеро заложников. Вертолет взорвался, превратившись в огненный шар. Почти одновременно двое других террористов очередями из автоматов расправились с четырьмя остальными израильтянами, находившимися во втором вертолете. Позднее следствие установило, что если бы атака задержалась хоть на несколько минут, эти израильтяне, возможно, сумели бы спастись. Каким-то образом они ухитрились ослабить державшие их ремни. Несомненно, освободившись от ремней, они попытались бы захватить террористов врасплох и завладеть их оружием. Что успели сделать остальные пятеро, никто уже не узнает — их тела обгорели до неузнаваемости.

Последний из оставшихся в живых террористов отстреливался еще около часа. Только в половине второго ночи его удалось окружить и прикончить.

На следующий день Олимпийские игры продолжались, как обычно.

Трупы израильских спортсменов были доставлены на родину. Страна требовала возмездия. Две недели спустя Голда Меир приняла «решение», о котором услышал в ее комнате Авнер. Оно состояло в организации ударных групп Мосада, которым поручалось ликвидировать ближневосточную верхушку и европейских связных группы «Черный сентябрь». В списках, выданных ударным группам, числилось 11 имен — по числу погибших спортсменов. «Миссия» Авнера состояла в руководстве одной из групп, которой предстояло действовать в Европе.

Теперь нам придется вернуться в еще более далекое прошлое, чтобы разобраться, что представляла собой организация, взявшаяся за такое неслыханное дело — настичь и уничтожить 11 террористов, повинных в убийстве 11 израильтян. Я говорю «неслыханное», потому что ни одна разведка мира никогда еще не пыталась вступить в единоборство с террористами на их собственной «почве», их собственными методами и — сложнее всего — со всеми теми ограничениями, которые накладывали на операцию такого рода моральные принципы цивилизованного государства. До тех пор все западные правительства реагировали только на совершившиеся террористические акции в ходе их совершения — как это сделало правительство канцлера Брандта в ФРГ. Выйти навстречу террористам, отомстить им, устрашить и расстроить их будущие планы — за такое дело могла взяться, пожалуй, только израильская разведка. Знаменитый к тому времени Мосад.

Вообще говоря, слово «Мосад» означает просто «учреждение», «институт». Применительно к тайной агентурной работе это слово впервые прозвучало в Израиле в 1937 году. Это было в доме Элиягу Голомба, одного из создателей подпольной вооруженной органнзации еврейских поселенцев в Палестине, Хаганы. А произнес слово человек замечательный и необыкновенный — уже хотя бы потому, что о его заслугах перед израильской разведкой и еврейским государством до самой его смерти многие так и не узнали. Звали этого человека Шауль Авигур. Он был первым, кто предложил организовать секретную службу по переброске нелегальных репатриантов из Европы в Палестину. То было время, когда английские мандатные власти уже начинали — в угоду арабам — жестко ограничивать въезд евреев в свою страну. Авигур предложил создать «учреждение», Мосад, для «алии бет», то есть нелегальной репатриации (легальная называлась «алия-алеф»). Из этого учреждения «Мосад ле алия-бет», а также из другого, по имени «Рекеш», которое — тоже под началом Авигура — занималось добычей оружия для евреев Палестины, — и родился впоследствии тот Мосад, о делах которого мы намерены рассказать.

Шауль Авигур родился в 1899 году в Двинске и приехал в Палестину в 1912 году. Мне еще посчастливилось повидать его в 1975-м, незадолго до его смерти. Я тогда только что приехал из СССР и мне сказали, что меня почему-то хочет видеть «сам Авигур». Мне ничего не говорило это имя и тем более не сумел я признать великого израильского разведчика в спокойном, очень вежливом, весьма живом старике, который — вместе с удивительно милой старушкой-женой — подробно расспрашивал меня, за чашкой чая с печеньем, о делах в Союзе, о настроениях евреев, о моей собственной судьбе. Потом мне показывали фотографии из семейного альбома — какие-то сцены пасторальной кибуцной жизни, и я ушел из дома Авигуров, уверенный, что повидался с каким-нибудь «ветераном» борьбы за репатриацию евреев из СССР, которого — из уважения к старости — меня попросили навестить. Мне еще думалось на обратном пути: вот, какую тихую, какую идиллическую жизнь прожили эти старики в своих кибуцах.

Главной заслугой Авигура перед еврейским государством было то, что он стал первым из легендарных руководителей израильской разведки. В большинстве своем они действительно заслуживают этого эпитета — и Авигур, и несравненный Исер Харель — «маленький Исер» в отличие от «большого», Исера Беера, — и Цвика Замир, руководивший уничтожением террористов в Европе и Ливане, и Ювал Нееман по прозвищу «Башковитый», который чуть не в одиночку перевел израильский «Аман» (военную разведку) на «электронные рельсы», и скромный Иешофат Харкави, и тихий Аарон Ярив — любимец журналистов, и твердый Меир Амит, и многие другие. Но первым был Авигур. О нем рассказывали, что одному помощнику, который сказал, что работает по 18 часов в сутки, Авигур озабоченно ответил: «Да, да, ты прав, мы слишком много спим, с этим пора кончать». И еще о нем рассказывают, что когда дочь попросила его прислать ей в Лондон свежие израильские газеты, он надписал на пакете: «Строго секретно, лично». А принимая какого-то английского журналиста и не сумев в разговоре с ним подыскать нужное английское слово, он открыл сейф в стене, вынул из почти пустого ящика сейфа англо-ивритский словарь, нашел слово и, вернув словарь на место, так же тщательно запер сейф на секретную комбинацию.

Может быть, именно этим отношением Авигура к сохранению тайны молодая израильская разведка и была обязана своими первыми успехами. Едва союзники освободили Италию и Францию и вошли в Германию, как по их пятам в Европу направились люди Авигура, чтобы создать там фиктивные компании и фирмы под иностранными именами, наладить связи, установить контакты, собрать вышедших из лагерей евреев и добыть — порой самыми причудливыми методами — остро необходимое Хагане оружие. Тогда-то Авигур задумал и провел одну из самых блистательных своих операций, которая вошла в историю израильской разведки под кодовым названием «Кража».

В феврале 1948 года Авигур, находившийся тогда в Европе (у него были там две штаб-квартиры — в Женеве и Париже) направил одного из своих помощников, Эхуда Авриеля, в Чехословакию, чтобы попытаться закупить там оружие для готового вот-вот родиться еврейского государства, которое уже понимало, что ему с первых же дней придется иметь дело с несколькими арабскими армиями. Спустя несколько дней в Париж из Праги пришло отчаянное сообщение. Авриель обнаружил, что его обогнали. За какие-нибудь считанные недели до него в Чехословакии уже побывал сирийский капитан Керине, который закупил огромную — по меркам Хаганы — партию ружей и патронов к ним. Партия насчитывала 6000 винтовок. Достаточно сказать, что на вооружении всей Хаганы находилось тогда 10.000! Мало того — Керине закупил также ручные гранаты и много взрывчатки — в целом, достаточно, чтобы вооружить три пехотных батальона, которые могли с легкостью захватить почти незащищенные еврейские поселения и открыть сирийцам путь в Галилею.

Когда Авигур доложил о случившемся Бен-Гуриону, тот ни минуты не колебался. Оружие никоим образом не должно попасть в руки арабов. Следовало сделать все возможное, чтобы его уничтожить. Так родилась операция «Кража».

Керине зафрахтовал старенький итальянский пароход «Пино», погрузил на него закупленное в Чехословакии оружие, и к моменту начала израильской операции «Лино» уже вышел в открытое море. Как его остановить? Кое-кто в окружении Авигура предложил использовать для этого те немногие и полуразвалившиеся самолеты, которые были тайком закуплены Хаганой в Италии. Поскольку самолеты эти не были предназначены для бомбежки, было предложено, чтобы они спустились над палубой «Лино» и пилоты вручную сбросили бомбы из кабин, предварительно сняв предохранитель. Скорее всего, бомбы взорвались бы при этом в кабинах, но отчаяние людей Авигура было столь велико, что план был принят и самолеты начали обшаривать море у итальянских берегов.

Три дня они вылетали впустую и отчаяние все нарастало, но на четвертый день, 30 марта, от авигуровского агента из Югославии пришла шифрованная телеграмма, в которой сообщалось, что «Лино» по неизвестным причинам задержан и возвращен обратно в порт. Радость однако была преждевременной: еще через день от того же агента пришла вторая телеграмма — «Лино» снова вышел из порта и держит курс на Бейрут.

На сей раз в дело вмешалась погода: 1 апреля в Адриатике разразился такой шторм, что капитан «Лино» решил не рисковать и повернул к берегам. В небольшом итальянском порту Мольфетта он стал на якорь. Теперь, если бы удалось задержать его там хотя бы на несколько дней, подрывники Авигура могли бы подвести к его днищу свои подводные мины. Но как задержать корабль в порту?

Искомое решение пришло в голову Аде Серени, вдове погибшего Энцо Серени, который был расстрелян гитлеровцами в Дахау после того, как был сброшен за линией фронта для разведки в пользу союзников. Ада стала сотрудницей Авигура. Именно ей принадлежала мысль о простой, но весьма эффективной дезинформационной операции.

В то время Италия стояла накануне парламентских выборов, в которых главными соперниками были христианские демократы и коммунисты. Обе партии обвиняли друг друга в стремлении к диктатуре и других смертных грехах. Каждая считала, что другая готовится к вооруженному восстанию. Поэтому Ада С ер єни рассчитала совершенно правильно, когда позвонила знакомому итальянскому журналисту и «по секрету» сообщила ему, что «коммунисты нагрузили оружием корабль „Лино“, который только что пришвартовался в Мольфетте». Через несколько часов об этом уже трубили все итальянские газеты. Правительство немедленно распорядилось арестовать корабль с его грузом.

4 апреля «Лино» был под конвоем доставлен из Мольфетты в Бари. Теперь наступила очередь подрывников. Море было холодным и бурным. Несмотря на это группа Иосифа Дрора, срочно прибывшая в Бари под видом американских саперов, начала операцию. Но на этот раз судьба отвернулась от израильтян. Когда подрывники Дрора приступили к обследованию гавани, они с ужасом обнаружили, что рядом с «Лино» стоит британский крейсер. Тем не менее они ушли под воду. Им удалось подойти к «Лино» на расстоянии нескольких метров. Но ближе они подойти не сумели — на крейсере были включены все прожекторы, которые тщательно ощупывали гавань.

На следующий день, 9 апреля, израильтяне сделали новую попытку. Но активность на борту британского крейсера была еще большей: горели все бортовые огни, слышались голоса и даже выстрелы — и подрывникам пришлось опять удалиться, не достигнув успеха.

Причина шума на борту крейсера выяснилась той же ночью. Вскоре после полуночи крейсер вдруг поднял якорь и начал величественно выходить из гавани. Теперь «Лино» становился легкой добычей. В 2 часа ночи подрывники Дрора ушли под воду в третий раз. В 4 часа, на рассвете, под килем «Лино» раздался первый взрыв. За ним последовал второй. К тому времени, как корабль погрузился полностью в воду, группа Дрора уже была далеко от Бари, направляясь в Рим на «конфискованном» американском грузовике.

Увы — история сирийского оружия не кончилась с затоплением «Лино». Полковник сирийской армии Фуад Мардам, который некогда направил Керине в Чехословакию, был настойчивым человеком. Узнав, что «Лино» затонул в гавани Бари, полковник немедленно вылетел в Италию. Две недели спустя Ада Серени — теперь уже официальный представитель только что возникшего государства Израиль в Италии — получила неожиданное и тревожное известие: сирийцы предпринимают усилия, чтобы поднять оружие с борта затонувшего «Пино». Ада срочно выехала в Бари, сославшись на «дипломатические дела». То, что она увидела, ее потрясло. Полковник Мардам рассчитал правильно: оружие, находившееся в промасленной упаковке, не пострадало под водой. И теперь группа водолазов, нанятая Мардамом, срочно поднимала это оружие ящик за ящиком. А итальянское правительство, наученное опытом прежней «дезинформации», усиленно охраняло все подступы к гавани. Пытаться снова проникнуть в нее было бесполезно.

Инструкция Авигура звучала коротко: если невозможно остановить оружие в гавани, нужно остановить его в море. Операция «Кража» снова была на полном ходу.

Полковник Мардам остановился в Бари в небольшом отеле, где останавливались капитаны приходивших в гавань судов. Он сделал это не случайно — ему нужен был корабль для переправки оружия в Сирию. Но в Бари таких кораблей не оказалось. И тогда хозяин отеля посоветовал ему обратиться в римское агентство «Менара». Там Мардар нашел то, что искал. Ему предложили судно под названием «Аргиро», уже укомплектованное капитаном и командой.

Чего Мардам, конечно, не знал — так это того, что хозяин его отеля в Бари был давним знакомым Ады Серени, а агентство «Менара» вот уже несколько лет вело дела с израильтянами, переправляя в Палестину нелегальных репатриантов, собранных «Мосадом» Шауля Авигура. Хозяин отеля посоветовал сирийцу действительно «подходящее» агентство.

19 августа «Аргиро» вышел из порта Бари. Незадолго до отплытия капитан обнаружил, что двое из его команды неожиданно «заболели». Поэтому он с готовностью принял вместо них двух новичков, предварительно убедившись, что они знают свое дело. Откуда они, капитан спрашивать не стал. Точно так же не стал он проверять документы и у двух других «моряков», которые вскоре после отплытия корабля догнали «Агриро» на быстроходном катере и представились «египтянами», посланными из Каира с радиооборудованием для того, чтобы поддерживать непрерывную связь с Египтом во все время рейса.

Судьба «Агриро» была решена. Теперь на его борту были четверо израильских разведчиков, которые располагали оружием, спрятанным в ящике для «радиооборудования». В течение нескольких минут команда была разоружена и арестована, а капитан получил приказ держать курс на Хайфу. Еще через пару десятков часов «Агриро» был встречен в открытом море израильскими военными катерами. А на следующий день, в сопровождении этих катеров, корабль с сирийским оружием прибыл в Хайфский порт. Операция «Кража» была благополучно завершена. На всем протяжении ее израильтяне ни разу не выдали себя. Они не оставили за собой никаких «следов».

«Кража» имела однако неожиданные последствия для полковника Мардама. В Дамаске его обвинили в содействии «враждебному государству» и приговорили к расстрелу. И тогда израильтяне предприняли уникальный шаг. Через французское посольство в Тель-Авиве сирийцам было передано секретное сообщение израильской разведки. В нем содержались подробности операции «Кража», которые доказывали полную невиновность энергичного сирийского полковника. Жизнь Мардама была спасена. Таков был финал авигуровской операции. И одновременно — начало регулярной деятельности израильской разведки. Разведки, родившейся вместе со своим государством.