Московит

Глава 7

Я почуял погоню еще до того, как до моих ушей донесся дробный перестук копыт, изрядно приглушенный расстоянием и травой: снова сработал внутренний голос. Точнее, те навыки, которые накрепко вколотили в меня за долгие годы (и в переносном, и в самом буквальном смысле слова).

Молниеносно обернувшись, увидел небольшой отряд конников. С невыразимым облегчением убедился: явно не крымчаки. Чуть погодя пришел к выводу, что и на казаков не слишком-то похожи… Ладно, была не была! В любом случае убегать бессмысленно, догонят.

Я слегка хлопнул ладонью Анжелу по плечу:

– Поворачивай коня! И не пугайся…

– А что такое… Ой! – инстинктивно вскрикнула она, увидев приближающихся всадников.

– И не ойкай! – внушительно произнес я. – Это не татары, и не люди Хмельницкого… Это братья-поляки… чтоб я сто лет без такой родни жил! Те самые, которые доставят нас к князю.

– Т-точно д-достав-вят? – У блондиночки застучали зубы.

– А куда они денутся! – улыбнувшись, я подмигнул ей, постаравшись, чтобы ни в выражении лица, ни в тоне не было даже тени сомнения. – Главное, молчи и не вмешивайся. Запомни: ты – немая…

– Что??! Да ты рехнулся! – Анжела то ли от потрясения, то ли от обиды даже заикаться перестала.

– Не возражай! Так надо! Улыбайся, кивай, мычи…

– Да я тебя! Тоже, нашел корову!

– Тьфу ты, господи! Я хотел сказать: пытайся что-то произнести, но нечленораздельно. Тебя эти татары перепугали до полусмерти, вот и… Не бойся, это только временно! Пока я не переговорю с князем. А вообще-то, ты – боярская дочь из Москвы. Или княжеская…

– Кто?!

«Надежа-царь говорит, что я – князь Милославский!» – вспомнилась тут ни с того ни с сего фраза из «Ивана Васильевича».

– Княжна Милославская! – машинально ответил я. – А теперь – все! Молчи! Да, и не забудь: тогда крестились двумя перстами! Двумя, не тремя! Не перепутай!

Конники были уже совсем близко. Впереди, низко пригнувшись, скакал совсем еще молодой поляк с раскрасневшимся лицом и лихо закрученными тонкими усами, в светло-коричневом кунтуше, богато расшитом золотой нитью. Глаза сверкали охотничьим азартом… Командир?..

Я торопливо спрыгнул, еще раз шепотом напомнил Анжеле: «Не забудь, ты немая!» – левой рукой ухватил поводья, а правую высоко поднял верх, обратив к преследователям открытую ладонь.

«Только бы сгоряча не порубили или палить не начали…»

– Хэлло! Ду ю спик инглиш?! – закричал я во всю силу легких, глядя в глаза головному.

Он резко осадил лошадь, уставившись на меня с нескрываемым изумлением. То же самое сделали и остальные.

– Парле ву франсе?! – продолжал я надрывать горло, натянув на лицо самую искреннюю и дружелюбную улыбку. – Шпрехен зи дойч?!

В глазах командира мелькнуло что-то похожее на понимание, но тут же исчезло, сменившись раздраженной досадой и каким-то смущением.

«Так, в немецком ты тоже не силен… А если вот так?»

– Коннити ва! Ватакуси-ва Андареи-то иимасу! О генки дес-ка?[4] – уже откровенно издеваясь, произнес я все с тем же любезным выражением лица. – Ити, ни, сан, си, го, року…[5]

Поляк вдруг выпучил глаза и издал сдавленный горловой звук, будто хотел что-то сказать, а в этот момент невидимым шнурком стянули шею. Он смотрел на что-то, находящееся сзади и чуть выше меня, будто на призрак. Точнее, на кого-то…

Все другие всадники, не сдержавшись, дружным хором ахнули.

Я молниеносно обернулся. Анжела, снявшая татарскую шапку, смотрела на командира отряда чуть смущенно, но с явным интересом. Длинные золотистые волосы рассыпались по плечам и груди, щеки раскраснелись, глаза потеплели…

«Нашла время кокетничать, дуреха!» – мысленно выругал я ее, но тут же спохватился: напротив, она умничка! Лишь бы не забыла про «немоту»…

– Пан говорит по-российски? – слегка коверкая язык, спросил я поляка, решив, что он уже доведен до кондиции. Мало того, что языкам не обучен, так еще и попавшийся ему «татарин» оказался красивой женщиной!

– Так, так! – с нескрываемым облегчением откликнулся тот, не отрывая взгляда от Анжелы. – Размовляю!

– Сам Бог послал пана и его людей! – подхватил я тем же тоном. – Имею срочные и важнейшие сведения, предназначенные для пресветлого князя Иеремии Вишневецкого!

Все прошло даже легче, чем я рассчитывал. Вот только не знаю, из-за моей твердости и настойчивости или из-за того, что поляк, судя по всему, изрядно «запал» на Анжелу… И – только не смейтесь! – я даже ощутил нечто похожее на ревность.

Конечно, понимал: это смешно, нелепо! Какие у меня на нее права? Даже учитывая нашу бурную близость час тому назад в высокой траве под шумный стрекот кузнечиков и фырканье лошади… Она – взрослая, самостоятельная женщина.

И все-таки ничего не мог с собой поделать…

Командир отряда, назвавшийся ротмистром Тадеушем Подопригора-Пшекшивильским – боже мой, ну и фамилия! – буквально из кожи вон лез, выпытывая, что же это за сведения, с которыми я стремлюсь к князю. Причем это было не праздное любопытство, а служебное рвение (уж в этих-то делах я не ошибаюсь). Не хотелось ни разочаровывать, ни обижать славного парня, да и лезть на рожон не следовало, поэтому я в конце концов прибег к очень наглядному и убедительному аргументу: то, что положено знать только командиру, нельзя сообщать рядовому. Может, он все-таки обиделся в глубине души, но не подал виду.

А вот насчет Анжелы… Да, тут пришлось изрядно поломать голову!

Она играла свою роль очень даже неплохо. Конечно, любая профессиональная актриса или рассмеялась бы, или страдальчески закатила глаза, глядя на ее старания… но простодушные воины приняли все за чистую монету. Панна принадлежит к знатному московитскому роду, была похищена лихими людьми из родительского дома и продана татарам, ухитрилась сбежать, потом ее настигла погоня. Трое крымчаков, разозленные бегством, в клочья порвали ее одежду и уже хотели надругаться, но тут по счастливой случайности подоспел пан Анджей (так я представился)…

– А где это пан наловчился так драться? – с уважением, но и нескрываемым подозрением спросил грузный широколицый поляк, к которому другие почтительно обращались «пан вахмистр». Я сразу инстинктивно почуял: бывалый воин! К тому же явно умен и проницателен, хоть с виду простак простаком. Может быть опасным, с ним надо держать ухо востро.

– У меня были хорошие наставники, – вежливо ответил я, улыбнувшись.

– Оно и видно! Хотелось бы мне у них поучиться! – кивнул поляк.

– О, это была бы честь для них! – поддакнул я, решив не объяснять, что тогда пану вахмистру как минимум следовало бы скинуть и года и вес. Польский гонор – серьезная вещь, злить лишний раз не надо…

А еще он буквально сверлил глазами мою одежду. И все остальные – тоже. Я без труда догадывался, что им очень хотелось пощупать ее, и только дисциплина не позволяла… Впрочем, их можно понять: ни джинсов, ни кроссовок в XVII веке еще не было!

Дабы избежать напрасных суеверных страхов, грозящих непредсказуемыми последствиями, я сразу после встречи прочитал «Отче наш» и перекрестился. У Анжелы хватило ума повторить крестное знамение. Поляки заметно успокоились, хоть и не скрыли недовольства: «схизматики»! Но главное – не прислужники дьявола…

В конце концов, убедившись, что странный человек, встреченный им в степи, твердо намерен говорить только с самим Вишневецким, ротмистр со смешной фамилией приказал двигаться в Лубны. Я украдкой вздохнул с облегчением: пока все шло по плану! Не приведи бог, попался бы упертый служака, решивший во что бы то ни стало получить эти сведения на месте с помощью средневекового форсированного допроса… И что тогда? Лучше даже не думать. Ясное дело, я бы его сразу прикончил. Нескольких других – тоже. А остальные прикончили бы меня. И что сталось бы с Анжелой?..

Но молодой поляк оказался здравомыслящим человеком, за что я был ему благодарен. Честно говоря, он мне понравился. Есть такие люди, к которым сразу же, инстинктивно, чувствуешь искреннюю симпатию… Жалко было бы убивать. Хоть и запал он на Анжелу, сукин сын, ох, запал… Вид – будто у кота, облизывающегося на миску со сметаной.

Ладно, еще посмотрим!

– А будет ли по пути привал? – обратился я к нему. – Желательно, чтобы на берегу речки или пруда… Бедная панна так устала… ну, вы понимаете, пан ротмистр.

– Да, да, безусловно! – чуть запинаясь, отозвался он. – Пусть пан не волнуется, по дороге будут и речки, и ставки[6]. Сожалею, что женское платье панна может получить только в Лубнах… Больше взять негде: вся округа обез-людела, обыватели убежали под защиту князя. Можно, конечно, поискать в хатах, вдруг что оставили… но на здешний люд это не похоже. Наверняка все с собой прихватили, до последней нитки… Так что придется панне пока быть в татарской одежде, увы!

Анжела с видом смиренной великомученицы промычала что-то, воздев глаза к небу: мол, что поделать, Господь терпел и нам велел… А потом уставилась на ротмистра, вложив в свой взгляд самую горячую благодарность, смешанную со смущенной скованностью неопытной девицы.

Ротмистр, покраснев, отвернулся, пробормотав что-то невразумительное.

«Ах, стерва! – с раздраженным восхищением подумал я. – Актриса, блин!»

Тогда я, разумеется, не догадывался, что Подопригора-Пшекшивильский испытывал просто адские муки, чувствуя, как его любовь к Агнешке Краливской вытесняется внезапно вспыхнувшей страстью. Молодой поляк твердил себе, что это недостойно и не подобает рыцарю, что надо бороться с искушением, что хоть золотисто-медовые волосы московитянки чудо как красивы, но локоны панны Агнешки цвета воронова крыла не только не хуже, но и лучше… Все было тщетно. Особенно когда грешное воображение рисовало ему странную московитянку в тех самых крохотных кружевных панталончиках, которые сейчас покоились в кармане его кунтуша…

Это я узнал гораздо позже, так что не буду забегать вперед.

По дороге я пытался разговорить ротмистра, чтобы между делом получить информацию о князе. Но тот, видимо, все еще смущаясь соседством Анжелы (ехали-то мы по-прежнему на одной лошади, поскольку запасной в отряде не оказалось!), отвечал коротко и неохотно. Единственное, что удалось из него выжать: князь строг, но справедлив, сурово наказывает, но и щедро награждает, требует от своих людей многого, но и сам не прячется за чужие спины.

В общем, точь-в-точь как горбатый Ричард Глостер из «Черной стрелы»!

До Лубен мы добрались на следующее утро, проведя ночь по-походному, возле небольшой речушки, берега которой густо поросли кустарником и камышом. Я украдкой смотрел и слушал, как ротмистр отдает распоряжения, как расставляет часовых, и остался доволен: молодец! Хоть и молод и горяч, а неплохой командир. Свое дело знает. И подчиненные повинуются беспрекословно, даже грузный вахмистр по имени Балмута, годящийся ему в отцы… Это хорошо, ведь дисциплина – первое дело. А как раз с ней, если история не врет, у братьев-поляков был полный швах! И в результате распалось великое государство «от можа до можа».

Смеркалось, на небе проступила пока еще чуть видная полоска Млечного Пути. От котелка, подвешенного над костром, тянуло сытным ароматом, нагонявшим слюну. Я как-то вдруг почувствовал, что уже больше суток крошки во рту не было… Чего они там варят, интересно? А главное, достанется ли хоть что-то на нашу долю? Вообще-то должны поделиться (мы ведь не пленные), тем более с женщиной «из знатного московитского рода»!.. Да уж, сболтнул первое, что в голову пришло, теперь изволь выкручиваться… «Княжна Милославская!» Ладно, лишь бы перетянуть князя на свою сторону! А там придумаем что-нибудь правдоподобное…

Тихо ступая, ко мне подошел ротмистр, сел, по-татарски скрестив ноги, на расстеленную попону.

– Страшные времена настали, пан Анджей, – произнес он, не глядя на меня. Без всякого испуга, даже без горечи, просто констатируя очень неприятный факт. – Хлопы будто обезумели. Беженцы рассказывают такое, что волосы дыбом встают и сердце ледяной коркой покрывается! И раньше были смуты, конечно, но это просто что-то чудовищное. Неужто Господь вовсе лишил их разума?! Универсалы проклятого Хмеля – как горящая ветка, брошенная в стог сухой соломы, как мед, на который слетаются мухи да осы… Все занялось, все, понимаете?! За считаные дни…

– Проше пана ротмистра, а все потому, что слишком добры были к хлопам, цацкались с ними! – проворчал вполголоса Балмута, раскурив трубку. – Надо было чаще вешать да на кол сажать. И кнутов да палок не жалеть, вот! Быдло – оно и есть быдло. Пока чует крепкую хозяйскую руку – покорно, работяще. А чуть пожалеешь, дашь слабину, обленится да начнет куролесить! Жесткость нужна, панове!

– Истинно, истинно так! – дружным, хоть и нестройным, хором откликнулись уланы, сидевшие поблизости.

Я решил пока не вступать в споры, хотя многое мог бы сказать по поводу «жесткости». Насмотрелся, знаете ли! В том числе на ее результаты, которые очень часто оказывались совсем не такими, на какие рассчитывали.

– Да, страшные времена… – подтвердил я, кивнув ротмистру. Про себя отметил, что он чересчур демонстративно отворачивается от камышей, откуда доносился плеск воды, а щеки и уши его раскраснелись, причем явно не от жара костра… Эх, парень, парень!.. Не обижайся, но Анжелу я тебе просто так не уступлю. Самому нравится! Кстати, долго она там еще будет рыбу и головастиков распугивать?..

Словно в ответ на этот безмолвный вопрос плеск прекратился, и через некоторое время Анжела – все в той же татарской одежде, но чистенькая и повеселевшая – выбралась из зарослей. Поляки тут же засуетились, вскакивая и наперебой приглашая панну к огню, отведать скромного угощения. Только и слышалось: «Як бога кохам…», «Падам до нужек…» и многое другое. Даже немолодой вахмистр распушил хвост – куда там павлину!

«Не забудь – у тебя отнялся язык!» – мысленно воззвал я к Анжеле, видя, как загорелись у нее глаза и растянулся в довольной ласковой улыбке коралловый ротик. Понятно, любой женщине лестны знаки внимания, а уж когда она ощущает себя королевой на балу – тут можно напрочь позабыть про все наставления и осторожность…

Но она – умница – по-прежнему исполняла свою роль безукоризненно, словно задавшись целью высмеять все анекдоты про блондинок. И при этом буквально купаясь в мужском восторге и поклонении.

Пан ротмистр, смущенный и напряженный, старался лишний раз на нее не смотреть. Мне было его искренне жаль.

А еда, кстати, оказалась очень даже недурной… Тем более для такого неприхотливого человека, как я! Да и Анжела с аппетитом умяла ужин, не привередничала.

Вот с ночлегом вышло похуже… Понятно, не для меня – для нее! Хоть уланы постарались устроить «панну» как можно удобнее, но сложенная в несколько слоев попона – все же не мягкая постель. Она ворочалась полночи, тщетно пытаясь найти удобную позу и вполголоса постанывая от боли в затекших боках.

Я, хоть и нашел условия ночлега вполне нормальными, тоже спал «вполглаза». Не из-за ее страданий, а потому, что не был уверен в часовых. Вот если бы подходы к лагерю охраняли мои ребята – спал бы словно убитый. А тут… Кто их знает, этих уланов!