Мотив омелы

Праздничный роман-новелла со слоубёрном от ненависти до любви, идеально подходящий фанатам «Мой любимый враг» и «Вам письмо».

Глава 1

Плейлист: Ella Fitzgerald — Let It Snow! Let It Snow! Let It Snow!

Мир — это снежный шар. Крупные застывшие хлопья кружат вокруг меня, падая с серебристого как фольга неба. Холодный порыв ветра жалит мои щёки и треплет одежду. Это моя утренняя прогулка до «Книжного Магазинчика Бейли», где я являюсь со-управляющей и местным энтузиастом праздника, и я начинаю декабрь так же, как и много лет до этого: мои руки в митенках обхватывают стакан горячего какао с перечной мятой (с шоколадным сиропом и двойной порцией взбитых сливок), пока хрипловато-сладкий голос Эллы Фитцджеральд поёт в моих наушниках.

«Пусть идёт снег! Пусть идёт снег! Пусть идёт снег!»

Распахнув дверь книжного магазина как раз в тот момент, когда песня закачивается, и голос Эллы стихает, я стягиваю свои шумоподавляющие наушники, которые благодаря густому белому искусственному меху держат мои уши в тепле. Пора посмотреть в лицо реальности: эта изумительная жизнь, полная праздничных мелодий, живописного снегопада и управления «Книжным Магазинчиком Бейли» была бы мечтой, воплотившейся в жизнь, если бы не одна маленькая деталь…

Мой взгляд останавливается на знакомой территории: высокий рост, широкие плечи и накрахмаленный снежно-белый хлопок.

Ладно. Маленькой эту «деталь» не назвать.

— Мисс Ди Натале, — холод в голосе моего оппонента стекает по моему позвоночнику как капля, только что упавшая с сосульки.

Я попой захлопываю дверь, затем локтем задвигаю засов и запираю нас внутри, поскольку до открытия ещё час. Держа своё горячее какао и холщовую сумку с украшениями ручной работы, сделанными для праздничного настроения, я отвечаю с притворной бодростью:

— Мистер Фрост.

Мой враг с очень подходящей фамилией¹ многозначительно смотрит на антикварные настенные часы, отчего его лицо оказывается в профиль. Красивый прямой нос, скулы, которыми можно резать лёд, сильная линия подбородка. Одна тёмная бровь выгибается, и его зелёные глаза цвета гаультерии пригвождают меня к месту.

— Как хорошо, что вы присоединились к нам… с опозданием на три минуты.

Я его ненавижу. Он колючий остролист в пихтовой гирлянде моей жизни.

Двенадцать мучительных месяцев я терпела совместное управление старейшим независимым книжным магазином в городе с Джонатаном Фростом, истинным Скруджем, и если честно, я считаю чудом, что продержалась так долго и не слетела с катушек.

Удерживая его взгляд, я делаю большой и шумный глоток взбитых сливок со своего горячего шоколада, затем облизываю губы, поскольку это действует ему на нервы, и после замечания про «опоздание на три минуты» это меньшее, чего он заслуживает.

Его взгляд опускается к моим губам. Челюсти сжимаются. Затем он резко отворачивается.

— Дайте угадаю, — его голос звучит ворчливо, глаза сосредоточены на невскрытой коробке новинок, пока он выдвигает лезвие канцелярского ножа и потрошит коробку так, будто это брюхо рыбы — одним четким разрезом по шву. — Они неправильно приготовили ваше дорогущее шоколадное молоко.

Я скриплю зубами, проходя вдоль витрины.

— Это горячее какао. И они забыли добавить перечную мяту. Я не могу начинать праздничный сезон без неё.

После того, как я обхожу его, он потрошит следующую коробку с плавной грацией хладнокровного убийцы. Я наблюдаю, как он опускает выдвижное лезвие, кладёт нож перпендикулярно краю столешницы, затем рывком открывает коробку, наглядно демонстрируя, как напрягаются мышцы у него под рубашкой.

Это трагедия, что личность, подобная куску угля, наделена таким телом.

— Глаза выше, Габриэлла.

— Я слежу за этим канцелярским ножом.

— Конечно, так и есть.

Мои щеки пылают. Я с силой своего раздражения ставлю праздничные украшения на прилавок и слышу, как одно треснуло.

— Любой, кто знал бы, сколько слэшеров вы прочли, мистер Фрост, следил бы за этим канцелярским ножом.

— Значит, она присматривается не только к моим мускулам, но и к моим личным покупкам в книжном магазине.

— Я… — у меня вырывается разъярённый рык. Но когда я отворачиваюсь от него и замираю, моя ярость тает, потому что я замечаю на столе тарелку с изящным сахарным печеньем. Выполненные в форме, которая является данью уважения каждому зимнему празднику, они сверкают бриллиантово-яркими кристаллами сахара. Наклоняясь, чтобы рассмотреть поближе, я вдыхаю их аромат. Насыщенный, маслянистый, сладкий. Я уже чувствую, как они тают у меня на языке.

— Откуда они взялись?

— Угадай с одного раза, — Джонатан взваливает обе коробки себе на плечи, отчего под его рубашкой появляются ещё более отвлекающие мускулы.

Я поворачиваюсь лицом к загадочному печенью, чтобы меня не обвинили в том, что я пялюсь на его задницу, пока он идёт к полкам, посвящённым новым изданиям. Ломая голову, я ставлю на стол своё горячее какао, затем снимаю варежки, шарф и пальто и вешаю их на свой привычный крючок. Я беру с тарелки одно из печений, рассматривая его.

— Чета Бейли?

Джонатан устало вздыхает.

— Что? Это совершенно разумное предположение!

Владельцы книжного магазина, мистер и миссис Бейли, заходят сюда нечасто, но они заботливые, и они для меня как бабушка с дедушкой. Я проработала у них шесть лет, сначала неполный рабочий день во время учёбы в колледже, затем последние два года в качестве управляющей, после окончания учёбы. Они знают, как сильно я люблю декабрь, всё праздничное и, конечно же, сладости. Я легко могла представить, что они заказали доставку печенья в магазин для нас (Джонатана они тоже любят по какой-то непонятной причине).

Итак, если они не отправляли печенье, то кто же тогда? Больше никого нет, из-за очень ограниченного бюджета в этом году и того факта, что наш единственный помощник, студент колледжа, работавший неполный рабочий день, уволился на прошлой неделе. Очевидно, Кларк счёл нашу с Джонатаном динамику «токсично враждебной».

Ну и дети пошли. Вообще не выносят конфликтов.

— Что ж, тогда, мистер Фрост, — я рассматриваю печенье. — Если не от Бейли, то откуда они взялись?

Джонатан цокает языком, выстраивая идеально ровный ряд книг.

— «С одного раза», Габриэлла, означает «с одного раза».

Озадаченная, но очарованная божественным ароматом сахарного печенья, я почти откусываю кусочек. Затем останавливаюсь. Над моей головой вспыхивает лампочка. Указывая печеньем в его сторону, я окидываю Джонатана подозрительным взглядом.

— Ты.

Он замолкает, и книга, которую он держит, застывает в воздухе. Затем он медленно оглядывается через плечо, и наши взгляды встречаются. Его лицо… непроницаемо.

Пусть мне нелегко интерпретировать выражения лиц людей, но чем дольше я их знаю, тем лучше могу наблюдать закономерности и запоминать их значение. После двенадцати несчастных месяцев наблюдения за множеством едва уловимых изменений в его высеченных изо льда чертах лица я знаю больше выражений Джонатана Фроста, чем мне хотелось бы признать. Но конкретно это — новое.

Выбитая из колеи, я прикусываю нижнюю губу — капелька боли, чтобы успокоиться. Я наблюдаю, как его взгляд опускается к моим губам, его глаза темнеют.

Внезапно мне становится ужасно жарко в моем изумрудно-зелёном платье-свитере. Отопление включено на максимум?

— Если ты принёс это печенье… — я пытаюсь взять себя в руки, но мой голос странно хриплый. — Вопрос один… зачем?

Взгляд Джонатана поднимается и встречается с моим. Ещё одно выражение, которое я не узнаю. От этого у меня сводит живот.

Он открывает рот, как будто собирается мне ответить, но тут кто-то стучит кулаком во входную дверь магазина. Джонатан хмуро смотрит в его сторону и рявкает:

— Закрыто до десяти!

В комнате стало прохладнее, и все те мысленные фокусы, которые Джонатан проделывал со своими глазами, исчезли. Здравомыслящая и вернувшаяся в свою шкуру, я бросаю печенье, как горячую картофелину, стряхиваю крошки с рук и направляюсь к входной двери.

— Слишком боишься, чтобы попробовать? — тягуче интересуется он.

Должно быть, печенье принёс именно он. Вероятно, испёк с нуля только для того, чтобы добавить в тесто слабительное.

— День, когда я съем то, что вы приготовили, станет днём, когда ад замёрзнет, мистер Фрост. И просто, чтобы вы знали, отравление кого-либо является уголовным преступлением.

Он вернулся к полкам, аккуратно расставляет книги в ряд.

— Если несмертельно, то сидеть всего несколько лет.

Я натыкаюсь на дверь, крича:

— Я так и знала!

— Серьёзно, Габриэлла, — он закатывает глаза. — Я читаю триллеры. Это не значит, что я хочу оказаться в одном из них.

— Я всё равно спрячу канцелярские ножи.

Собираясь отпереть дверь, я ловлю своё отражение в матовом стекле. После утренней дороги на работу, продуваемой всеми ветрами, и интеллектуальных игр Джонатана я выгляжу так, словно прошла сквозь торнадо: щёки раскраснелись так же, как и мои губы; карие глаза размером с блюдца лихорадочно моргают; мои медово-каштановые распущенные локоны, которые обычно падают на плечи, выглядят наэлектризованными.

— Кошмар, — пока я суечусь со своими волосами и приказываю глазам выглядеть менее безумными, по моей шее пробегает покалывание осознания. Глаза Джонатана встречаются с моими в отражении в стекле. Он ещё раз холодно выгибает бровь. Я показываю ему язык.

— Очень по-взрослому, — говорит он.

— Это говорит парень, оставляющий какого-то бедного курьера замерзать на тротуаре.

Джонатан — кто бы мог подумать — упрямец, который не отпирает дверь до открытия магазина, но иногда курьеры теряются и не могут найти вход в переулок. Я тот отзывчивый человек, который помогает им.

Отодвинув засов, я открываю дверь и вижу курьера — по крайней мере, его ноги — шатающегося под тяжестью букета, который заслоняет верхнюю часть его тела.

Голос из-за цветов произносит:

— Доставка для мисс Габриэллы Ди Натале?

Я смотрю на букет с отвисшей челюстью. Эти цветы стоят сотни долларов. Малиновые розы и бархатные пуансеттии, весёлые веточки сосны и остролиста, белоснежные лилии размером с обеденную тарелку. Их приторный запах ударяет мне в нос, и от яростного чихания я сгибаюсь пополам.

Тёплое туловище размером с дом протискивается мимо меня, когда очередное чихание сотрясает моё тело. Джонатан хватает конусовидную вазу так, словно это веточка, а не десять килограмм цветочного богатства, и тянется прямо к записке, вложенной внутрь. Мне не менее любопытно узнать, от кого это — я знаю не больше него.

— Эмм, но… — курьеры, наконец, выглядывает из-за букета. — Это для мисс Габриэллы Ди… — его голос стихает под ледяным взглядом Джонатана. — Мне нужна подпись.

— А что, похоже, что она в состоянии расписаться? — Джонатан резко поворачивает голову в мою сторону, когда я сгибаюсь пополам от очередного чихания, затем размашисто расписывается. — Габриэлла, скажи ему, что я не краду твои цветы.

— Не крадёт. Всё в порядке. Спа… а-а-а-апЧХИ!

— Счастливых праздников, — говорит Джонатан, закрывая дверь у курьера перед носом. — Это последнее первое декабря, когда я появился с оливковой ветвью в виде выпечки. Ты обвиняешь меня в том, что я отравлю тебя печеньем, тогда как твой парень дарит тебе биологическую отраву, — он пересекает магазин по направлению к подсобке, методично выдёргивая каждую лилию из букета. — Ну и типа ты себе нашла.

Я сгибаюсь пополам от чихания, от которого сотрясаются все мои носовые пазухи.

— Ч-что?

— Знает тебя достаточно хорошо, чтобы отправить праздничный букет, но недостаточно хорошо, чтобы убедиться, что у букета будет слабый аромат. Сильные запахи заставляют тебя чихать и вызывают головную боль.

— Он не… Подожди. Откуда ты это знаешь?

— Двенадцать месяцев, мисс Ди Натале, — Джонатан кладёт букет на прилавок, распахивает заднюю дверь, ведущую в переулок, и выбрасывает лилии стоимостью в сто долларов в мусорный контейнер так, как будто это какие-то паразиты.

— Двенадцать месяцев что? — спрашиваю я.

Закрыв дверь, он направляется на мини-кухню в комнате отдыха, где мы держим кофейник и кружки, а также шкафчик с закусками, полки которого разделены посередине разделительной лентой, как будто мы враждующие страны, и уголок упаковки чипсов, вторгающийся на территорию противника, является поводом для войны.

Джонатан включает воду в раковине и закатывает рукава до локтей, каждый подворот безупречного белого хлопка обнажает пять новых сантиметров рельефных мышц и лёгкий покров тёмных волосков. Я говорю себе перестать пялиться, но не могу.

Помимо двух моих лучших друзей, которые также являются моими соседями по комнате, единственный человек, с которым я провожу так много времени — это Джонатан Фрост с сосулькой в заднице, и я думаю, что это деформирует мой мозг — изо дня в день, восемь вечных часов рядом с ним. Касаться локтями, когда мы проходим мимо друг друга в магазине. Наблюдать, как он кряхтит и напрягает все эти мышцы, открывая коробки и расставляя товары на полках. Ловить то, как он прищуривается, когда я нарушаю правила, плюхаюсь на пол рядом с юным посетителем и открываю книгу, чтобы почитать ему или ей.

Иногда в эти невысказанные моменты происходят подобные вещи. Мой разум стирает пятьдесят две недели ежедневных склок и мелких сражений за власть и делает необъяснимый поворот, как будто зацикливаясь на его предплечьях, смотря на его руки, когда они скользят и трутся под водой. А потом я начинаю думать о других случаях, когда руки сгибаются и ладони становятся влажными. Я думаю о согнутых пальцах, и теперь его большой палец трёт чернильное пятно на ладони, а я думаю о том, как его большой палец трёт другие места и…

— Двенадцать месяцев, — его голос громом разносится по воздуху, и я выпрямляюсь, словно молния только что пронзила мой позвоночник. — Пятьдесят две недели. Шесть дней в неделю. По восемь часов в день. Две тысячи четыреста девяносто шесть часов, — сосредоточив внимание на своей задаче, он выключает воду, резким движением срывает с подставки бумажное полотенце, затем вытирает руки. — Хочешь верь, хочешь нет, но я кое-что узнал в процессе.

Собравшись с духом, я складываю руки на груди.

— Понятно. «Держи друзей близко, врагов ещё ближе». Разве не так говорится?

Джонатан поднимает взгляд и смотрит мне в глаза, и его пристальный взгляд говорит на каком-то загадочном языке, которого я не понимаю.

Я ненавижу это чувство. Оно старое и знакомое, и оно никогда не перестаёт вскрывать язву моих сложностей с социализацией. Я нейроотличная девушка в нейротипичном мире, и мой аутичный мозг не читает людей так, как это делает Джонатан Гений Тактики Фрост. Это одна из самых первых вещей, которая вызвала у меня неприязнь к нему: я чувствую его хитрость, его холодный, расчётливый ум. У него есть то, чего нет у меня, он видит то, чего не могу я, и он безжалостно владеет этим оружием. Именно поэтому чета Бейли наняла его.

Потому что в нём есть всё, чего нет во мне.

И в мои худшие моменты это заставляет меня чувствовать, что меня недостаточно.

Я хотела быть всем, в чём нуждались Бейли, когда миссис Бейли ушла с поста управляющего, и они повысили меня. Бейли тоже этого хотели. Они любят меня. Им нравится, как я люблю книжный магазин. И их прибыль, безусловно, была бы лучше, если бы только один менеджер работал сейчас, в эпоху, которая быстро уничтожает независимые книжные магазины.

Но после моего первого года самостоятельной работы, видя, что я тону в потоке управленческих задач, Бейли усадили меня за чай и сказали, что это слишком много работы для одного человека — я заслуживаю со-управляющего.

И вот так ровно год назад Джонатан был принят на работу. Переполненная праздничным возбуждением, я вошла и увидела, как он оживлённо беседует с мистером Бейли, а щёки миссис Бейли порозовели, когда он сказал что-то, что заставило её улыбнуться. Меня узурпировали. Это ударило меня, как снежный ком в солнечное сплетение.

С тех пор он обитает здесь, влюбив в себя чету Бейли и доказав, что он незаменим. Он уверен в себе и хладнокровно эффективен, и после года, проведённого под его влиянием, «Книжный Магазинчик Бейли» работает как хорошо отлаженная машина.

Джонатан — мозг этого места. Я признаю это.

Но я? Я — душа.

Я — причудливые штрихи в витрине, продуманное добавление плюшевых кресел, расставленных по уютным уголкам. Я — тёплая улыбка, которая приветствует вас, и изящный столик-витрина, который привлекает вас. И Джонатан это знает. Он знает, что без меня это место было бы эффективным, но безличным, опрятным, но скучным.

Короче говоря, он нуждается во мне так же сильно, как я нуждаюсь в нём.

Я понимаю, что это звучит как отличный повод объединить усилия и забыть о разногласиях. Но с тех пор, как два года назад по соседству появился Ужасный Сетевой Книжный Магазин (также известный как «Страницы Поттера»), и наша прибыль резко упала, я знаю, что это только вопрос времени, когда Бейли сообщат новость о том, что они больше не могут позволить себе нас обоих. И, чёрт возьми, я не собираюсь уступать своё место, позволять Джонатану Фросту стать доминирующей силой, которая сделает выбор Бейли между нами чем-то очевидным.

То есть, пусть наша вражда начиналась как столкновение личностей, но теперь это поединок не на жизнь, а на смерть.

Э-э… на профессиональную смерть, имею в виду.

Капля воды из крана падает со звоном, сбивая мой разум с его извилистого пути.

Я осознаю, что пялилась на Джонатана.

И Джонатан смотрел в ответ.

Очевидно, мы занимаемся этим уже некоторое время, судя по тому, как мир начинает расплываться, а мои глаза кричат, чтобы я моргнула.

Джонатан, поскольку он сделан из какого-то криогенного инопланетного вещества, конечно же, выглядит совершенно непринуждённо, пока стоит в дверном проёме, скрестив руки на груди. Он мог бы заниматься этим весь день. Моргание — для слабаков.

Не в силах игнорировать мольбу своих глаз о пощаде, я поворачиваюсь к массивной цветочной композиции и быстро моргаю, едва сдерживая вздох облегчения, когда поворачиваю вазу и осматриваю её. И тут я замечаю маленькую открытку, засунутую между цветами. Я была так потрясена Джонатаном, что забыла посмотреть в записку, объясняющую, от кого это.

Моя рука уже на полпути к карточке, когда Джонатан говорит:

— Подожди.

Застыв на месте, я чувствую его за спиной. Не настолько близко, чтобы это было неуместно или назойливо, но достаточно близко, чтобы чувствовать его твёрдое тепло позади себя, вдыхать его слабый запах зимнего леса. Я ненавижу, что от стольких запахов у меня болит голова, но запах Джонатана, бесспорно, приятен.

Протягивая руку мимо меня, он отсоединяет пуансеттию от пластикового зажима, удерживающего карточку.

— Осторожно.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом. Они зелёные как хвоя, его челюсти плотно сжаты. В тёплом свете магазина я улавливаю отблеск каштанового в горько-сладко-шоколадных волнах его волос.

— Что осторожно? — спрашиваю я.

— Пуансеттия. Она может вызвать сыпь.

Я фыркаю.

— Сыпь.

— Сыпь, Габриэлла, — он указывает подбородком на записку. — Я же сказал тебе, что я не тот, о ком тебе стоит беспокоиться. Твой парень прислал худший кошмар для твоих носовых пазух и ядовитые растения.

Вот снова это. Мой парень.

Мы с Треем не вместе уже шесть месяцев, и даже до этого «вместе» было слишком щедрым термином. Я из тех, кому нужно время, чтобы почувствовать влечение, и хотя я, безусловно, была сражена Треем, улыбчивым золотоволосым парнем, который однажды утром купил мне горячее какао в кофейне, где я видела, как он заказывал латте, я не знала, как отношусь к идее отношений с ним. Но Трей был настойчив, и вскоре он покупал мне напиток каждое утро, писал мне смс весь день, присылал частную машину ждать возле книжного магазина после работы, чтобы отвезти меня к нему, где он угощал меня вином и ужинал со мной.

Что, оглядываясь назад, было тревожным сигналом. Я прямым текстом говорила, что мне нужно время, чтобы разобраться в своих чувствах. Трей лишь преследовал меня с ещё большим рвением. И в течение двух месяцев я позволила привлекательной рутине наших ужинов и бесед, когда мне писали смс и проверяли, как дела, притупить предупреждающие сигналы, звучащие в моём мозгу. Я успокаивала себя тем, что у нас всё сложилось хорошо, не так ли? Конечно, он ухаживал за мной немного напористо, но большинству людей, которых я знала, не требовалось столько времени, сколько мне.

Будучи демисексуалом, я испытываю влечение реже и по-другому, чем большинство других людей. Мне требуется некоторое время, чтобы понять, нахожу ли я кого-то привлекательным или испытываю ли к нему сексуальное желание, нравится ли мне запах его кожи, ощущение прикосновения его руки к моей или идея физической близости. Каждый раз, когда я испытывала подобное желание, оно возникало после того, как я сближалась с этим человеком, устанавливала контакт и знакомство. И чтобы разобраться с этим, мне требуется время.

Трей просто не понял этого, а я явно недостаточно хорошо постаралась объясниться. По крайней мере, тогда я так думала. Теперь я знаю лучше — того, что я ему сказала, должно было быть достаточно, и хороший партнёр уважал бы мои границы, а не нарушал их.

Джонатан догадался, что я с кем-то встречаюсь. Трей никогда не приходил в магазин, что меня немного огорчило, поскольку «Книжный Магазинчик Бейли» — моя гордость и радость, но он говорил, что занят и работает на другом конце города в сфере финансов, и что однажды утром он выпил кофе в моём местном заведении из-за встречи с клиентами, но теперь, из-за меня, ежедневная утренняя поездка через весь город за кофе того стоила.

Я получала цветы — и да, от них я всегда чихала — с сентиментальными стихотворными записками. Он писал мне и звонил достаточно часто, чтобы стало очевидно, что в моей жизни кто-то есть.

Но только на нашей летней распродаже, когда я деловито бегала туда-сюда, Джонатан понял, кто это был, когда увидел, как имя Трея высветилось на моём телефоне.

Я видела, как он указал на мой сотовый, а затем пригвоздил меня своим ледяным взглядом.

— Кто это?

— Не то чтобы это тебя касалось… — я схватила свой телефон со стойки. — Но это тот парень, с которым я встречаюсь.

— Так вот с кем ты, — его голос был жёстким и сочился презрением. — Трей Поттер. Сын и наследник «Страниц Поттера», наш конкурент номер один, который пытается выкупить нас.

Я помню, как моё сердце грохотало в ушах, как унижение захлестнуло меня, когда мир рухнул у меня под ногами. Трей сказал мне, что он родственник Поттеров, но никогда не упоминал, что он сын владельца, никогда ничего не говорил о предполагаемом выкупе. Не знали этого и супруги Бейли, которые к тому времени доверяли Джонатану гораздо больше финансовых нюансов бизнеса, чем мне.

Я стояла под неодобрительным взглядом Джонатана Фроста, пошатываясь, когда всё встало на свои места — вопросы Трея о книжном магазине, о моих отношениях с четой Бейли, его нежелание показываться здесь, его просьба сохранить наши отношения в тайне. Потрясённая, с уязвлённой гордостью, я вызывающе вздёрнула подбородок, собрала всю силу воли, чтобы не расплакаться, ничего не сказала Джонатану и рванула мимо него.

В ту ночь я высказала всё Трею лицом к лицу и порвала с ним. Он умолял поверить, что он любит меня, и что пока ему было поручено «изучить отношения со мной на предмет их стратегических возможностей» — что, поговорив со своими лучшими друзьями, я расшифровала как «посмотреть, можно ли переманить меня на сторону Поттеров, чтобы я убедила чету Бейли продать магазин» — в процессе он влюбился в меня.

«Я не могу жить без тебя, — сказал он. — Ты не можешь оставить меня. Я никогда не забуду тебя».

Вот в чём особенность чтения романов: это научило меня ценить хорошее пресмыкательство, но также научило распознавать токсичного персонажа, когда я его вижу. Я поняла, что у Трея на лбу написано «токсичный».

С тех пор я бесчисленное количество раз подумывала о том, чтобы прояснить Джонатану ситуацию, сказав ему, что в тот день он подумал обо мне самое худшее, хотя понятия не имел, что я сделала или чего не знала. Что, пусть мне ненавистно то, как он мне это высказал, я благодарна за то, что он сбросил на меня эту бомбу. Что из-за его жестокой честности я раскопала истинные мотивы Трея, порвала с ним отношения и рассказала чете Бейли, что именно произошло, чтобы быть уверенной — они знают, что я полностью предана им и этому месту.

Но меня каждый раз останавливает то, что в этой битве за книжный магазин у нас не принято обсуждать нашу личную жизнь, не говоря уже о признании в уязвимых чувствах. Это потребовало бы ослабления бдительности. В нашей нескончаемой битве за превосходство я не могу пойти на такой риск.

В моменты моей наибольшей благосклонности к Джонатану — и может, это были также моменты, когда я хоть немного переживала об его хорошем мнении обо мне — я надеялась, что он сложит два и два вместе. Что Джонатан поймёт, что Трей остался в прошлом, когда пройдут месяцы, а выкупа не произойдёт, когда мои отношения с четой Бейли останутся тёплыми и семейными, и не будет никаких следов моего бывшего. Очевидно, я ожидала слишком многого.

И теперь я знаю почему. Джонатан Фрост всегда думал обо мне только самое худшее. И, возможно, в глубине души я уже знала это. Но теперь, когда это совершенно очевидно, прямо у меня перед глазами, извращённое наслаждение, которое я получу, доказав, что он неправ, намного перевешивает реальную уязвимость того, что я собираюсь признать. Я больше не могу этого делать, не могу выносить ни секунды дольше, позволяя ему быть таким чертовски самодовольным и уверенным, будто я именно такая, какой он меня считает.

Так что, глядя на Джонатана снизу вверх, я говорю ему:

— Трей определённо так поступил бы. Вот только он не является моим парнем с тех пор, как я рассталась с ним шесть месяцев назад. На самом деле, ты был тем, кто просветил меня, Джонатан, но, конечно, ты решил, будто я уже знала о выкупе, и не учёл, что с тех пор, как ты появился здесь, меня отстранили от важных финансовых встреч, и что я вообще ничего не знала. Благодаря тебе я поняла, что Трей был со мной из-за моего влияния на чету Бейли, надеялся, что он сможет переманить меня на свою сторону и убедить их принять предложение Поттеров о выкупе.

Укол смущения от того, что я только что сказала, поглощается ликованием, когда я наблюдаю, как краска сходит с лица Джонатана. Его рот приоткрывается. Его рука с цветами падает на прилавок с оглушительным стуком. Я лишила Джонатана Фроста дара речи.

Обрадованная, я одариваю его довольной улыбкой.

— Возможно, пришло время перейти к чтению полицейских детективов, мистер Фрост. Ваши навыки сыщика слабеют.

На этой торжествующей ноте я делаю пируэт в сторону от прилавка и подхватываю свои самодельные украшения.

Пришло время превратить это место в зимнюю страну чудес.

Глава 2

Плейлист: Mountain Man — Greensleeves

Когда я восемь часов спустя закрываю за собой дверь, меня встречает хор криков «Добро пожаловать домой!».

Джун и Элай, мои лучшие друзья, а также соседи по комнате, расположены на тех же местах, что и всегда, когда наши свободные вечера совпадают — Элай на диване, ожидает, когда можно будет разделить утяжелённое одеяло, Джун, как одинокая правительница, восседает на своём кресле. Бросая зефир в телевизор, Джун шипит, когда на экране появляется Эбенезер Скрудж Майкла Кейна. Праздничный киномарафон начался.

— Еды, — невнятно бормочу я, снимая ботинки. Я срываю с себя зимнюю одежду и оставляю за собой мокрый след в прихожей нашей квартиры.

— Суп горячий, — говорит Элай.

— Хорошо. Мне нужно оттаять.

Я бреду на кухню и наливаю себе тарелку великолепного куриного супа Элая, борясь с приступом ошеломляющей меланхолии. Немытые дорожные кофейные кружки Джун валяются на столе рядом с кулинарными книгами Элая. Элай смеётся над фильмом, когда Джун делает Скруджу красочный жест рукой. Я закрываю глаза и наслаждаюсь моментом, запечатлевая его в своих воспоминаниях, потому что знаю, что эти отношения с соседями по комнате не будут длиться вечно.

Со времен колледжа мы втроём жили вместе, потому что это позволяло нам экономить деньги в дорогом городе и позволить себе жильё получше, чем мы могли бы снять самостоятельно. Но я знаю, что будет дальше. Скоро Элай и его бойфренд Люк будут жить вместе; Джун наконец-то переедет поближе к больнице, потому что устала от долгих поездок на работу.

А я буду одинокой Габриэллой, с её кошкой Имбирным Пряником и стопками любовных романов от пола до потолка. И это не плохая жизнь, просто… Я буду скучать по ним, и я не умею приспосабливаться к переменам, и правда в том, что, хотя праздники — моё любимое время года, это не только потому, что я люблю снег и абсолютно всё мятно-шоколадное, сахарное печенье и праздничные традиции — это люди, с которыми я провожу данное время года, и благодаря которым оно значит для меня всё. Это наш праздничный киномарафон, когда мы готовим пиццу по семейному рецепту вместе с суфганией от Элая. Это когда мы втроём совершаем нашу ежегодную прогулку по зимней стране чудес в оранжерее с крепким сидром в термосах, а Джун, подвыпив, затевает игру в снежки по дороге домой.

Что, если это наш последние совместные праздники?

Джун застаёт меня погружённой в свои сентиментальные мысли и хмурится.

— Всё в порядке?

— Да, — я отворачиваюсь, чтобы она не видела, как я хандрю. — Как у вас дела на работе?

— Загружены, — отвечают они оба.

Это почти всё, что я получаю от них, когда спрашиваю о работе, поскольку это конфиденциальная информация. Джун — медсестра отделения интенсивной терапии, а Элай — детский психотерапевт.

— А как насчёт тебя? — окликает Джун, когда я поджариваю себе кусочек тоста.

— Утомительно, — говорю я ей, смотря по телевизору титры-заставку «Рождественской песни с Маппетами». — Я весь день имею дело со своим собственным Скруджем.

Джонатан был угрюмее обычного, когда я украшала книжный магазин и подпевала своему праздничному плейлисту. Пока я украшала залы самодельными сверкающими снежинками из глины и папье-маше, кинарами и рождественскими елками, семизвёздочными пиньятами и подсвечниками на семь свечей, символами солнцестояния, я неоднократно ловила на себе его взгляд с этим новым, хмурым, загадочным выражением. И когда ему пришло время уходить — мы по очереди остаёмся до семи, чтобы закрыть магазин — он выбежал, даже не сказав своего обычного угрюмого «Доброй ночи».

Когда я возвращаюсь в гостиную, Элай откидывает одеяло для меня на диване. Я приземляюсь с неуклюжим шлепком и едва ухитряюсь не забрызгать нас супом.

— Итак, ты имела дело с мистером Скруджем, — говорит он, — и сегодня первое декабря. Это значит, что ты сегодня украсила книжный магазин. Это кого угодно вымотает. Как ты это делаешь сама, выше моего понимания. Тебе следует нанять кого-нибудь в помощь.

— На это нет денег, Элай.

— Этот придурок, с которым она работает, мог бы ей помочь, — бормочет Джун в свой суп.

— Ха, — я фыркаю. — Он бы никогда и не подумал. Джонатан такой гринч.

Поставив фильм на паузу, Элай дипломатично говорит:

— Возможно, праздники — непростой для него период.

Мы с Джун сверлим его суровыми взглядами.

Он поднимает свободную руку в знак капитуляции.

— Я просто говорю, что по разным уважительным причинам не все любят праздники.

— А что тут не любить? Я усердно работаю, чтобы включить и отобразить все зимние праздники, чтобы каждый, кто посещает «Книжный Магазинчик Бейли», чувствовал себя желанным гостем.

Элай кладёт утяжелённое одеяло мне на колени.

— И у тебя это прекрасно получается. Но, следуя твоей логике, если мы действительно приветствуем любое празднование сезона, это включает в себя приветствие даже тех, кто не считает его таким праздничным.

Я морщу нос.

— Мне не нравится, когда в твоих словах есть смысл.

— Не мог бы ты оставить свою шляпу психотерапевта в кабинете и перестать быть таким сострадательным? — Джун вытягивается в кресле и забирает пульт у него с колен. — Это начинает сказываться на мне.

— Да, Элай, — я шутливо подталкиваю его ногой. — На чьей ты стороне вообще? Могу я напомнить тебе, что работа с Джонатаном Фростом сократила годы моей жизни? Что у меня развилась изжога с тех пор, как он пришёл в магазин?

— Ладно, — говорит Джун, — медсестра во мне должна заметить, что твоя изжога контролировалась бы гораздо лучше, если бы ты не была сертифицированным шоколадоголиком. И если бы твой рацион не состоял на девяносто процентов из помидоров.

— Я наполовину итальянка! С этим ничего не поделаешь.

Джун с довольным вздохом плюхается обратно в своё кресло с пультом в руках.

— Если отбросить диетические предпочтения, этот парень всё равно мудак, и он определённо не помог твоей ГЭРБ.

— Могу я кое-что спросить? — говорит Элай.

— Хорошо, — ворчу я. — Только давай побыстрее. Я хочу смотреть на кукол, одетых в викторианскую одежду, и забыть о реальности.

— Джонатан знает, что ты относишься к аутическому спектру?

Я ёрзаю и помешиваю свой суп.

— Нет.

— Но Бейли знают, — уточняет он.

— Да.

— К чему ты клонишь? — спрашивает Джун, сверля его одним из своих резких, устрашающих взглядов.

— Я к тому, что с четой Бейли ты, Габби, становишься самой собой, верно?

Я киваю.

— И не то чтобы я думал, что тебе нужно навешивать на себя ярлык, чтобы быть самой собой с людьми, — продолжает он, — но мне интересно, есть ли причина, по которой Бейли знают, а Джонатан нет. Являешься ли ты самой собой с ним?

Я избегаю взгляда Элая, уставившись в свой суп, от поверхности которого поднимается пар.

— Я не знаю. Может, по большей части? Я не скрываю свои сенсорные особенности и не притворяюсь кем-то другим, кроме той, кто я есть…

— Но, — мягко подталкивает Элай.

— Но я не объясняла свои социальные сложности, ничего такого, что я бы изложила, пытаясь завязать с кем-то дружбу или отношения, потому что… ну, у меня не было никаких планов дружить с ним или что-то ещё.

— Почему нет? — спрашивает Элай.

— Просто он всегда был таким… пугающим, высокомерным и…

«И ты со дня вашей первой встречи была закомплексованной, — отчитывает ангел на моём плече, — потому что видела в нём очеловеченное воплощение всех черт, что заставляют чувствовать себя неравной».

Дьявол на другом плече ничего не говорит — просто размахивает своими вилами, демонстрируя выдвижную рукоятку, которая делает их достаточно длинными, чтобы столкнуть ангела с моего плеча и отправить её в свободное падение с воплями.

Мне кажется, я схожу с ума.

— Габби? — голос Элая вырывает меня из моей дилеммы «ангел-дьявол». — Я понимаю твою логику, и ты знаешь, что я всегда буду уважать твоё решение по этому поводу. Тем не менее, ты же понимаешь, насколько отношения между вами двумя могли бы стать лучше, если бы он знал, какие его поступки сбивают тебя с толку, затрудняют общение и давят на твои больные мозоли?

— Но тогда… — я нервно сглатываю, облизывая губы. — Но тогда он узнает моё слабое место. И я не узнаю его слабое место.

Дьявол на моём плече кивает в знак согласия.

— Или он может последовать твоему примеру и тоже покажет тебе своё слабое место, — возражает Элай. — И тогда у вас будет общая уязвимость. Вы можете даже стать друзьями.

Джун бросает на него ещё один резкий взгляд. Происходит своего рода нейротипичный разговор глазами.

— Эй, — я щёлкаю пальцами. — Прекратите говорить без моего участия.

— Элай читает слишком много любовных романов, — говорит Джун.

Я хмурюсь, переводя взгляд с одной на другого. Я зарабатываю на жизнь чтением и продажей любовных романов и не улавливаю связи.

— А?

— Мне просто интересно, не нравишься ли ты ему, — осторожно говорит Элай. — Но поскольку он не знает, в чём твоя особенность, он до сих пор запарывал все попытки показать, что ты ему небезразлична.

Я ошеломлённо смотрю на него. В комнате раздувается пузырь тишины, и тут я взрываюсь смехом. Я смеюсь так сильно, что у меня болят бока, а по лицу текут слёзы.

— О Боже. Отличная шутка.

Элай не смеётся.

— Я серьёзно.

— Я не впечатлена, — говорит Джун. — Даже если она ему действительно «нравится», быть мудаком — это извращённый, женоненавистнически регрессивный способ показать это.

— Да нет ни единого шанса, — говорю я им. — Особенно учитывая, что до сегодняшнего дня он явно думал, будто я всё ещё встречаюсь с врагом.

— Но ты порвала с Треем, как только узнала, кто он на самом деле, — говорит Элай.

Джун растерянно моргает, глядя на меня.

— Так почему этот мудак думал, что вы двое до сих пор встречаетесь?

— Я не давала ему отчёта о своих отношениях, и пусть я считала довольно очевидным тот факт, что Трей исчез из поля зрения, думаю, Джонатан предположил, что мы всё ещё вместе и что я просто стала более сдержанной в этом вопросе.

Элай придвигается ближе на диване.

— Хорошо, но как он узнал, что вы расстались?

Я с тоской смотрю на фильм, поставленный на паузу.

— Мы когда-нибудь увидим привидение, которое до смерти напугает Майкла Кейна?

— После того, как ты прояснишь ситуацию, — говорит Элай.

Вздохнув, я отставляю свой суп и плюхаюсь обратно на диван.

— Сегодня утром Трей отправил в магазин гротескно дорогой праздничный букет с запиской, в которой говорилось, цитирую: «Всё, что я хочу на Рождество, — это ты»².

— Фуууу, — Джун морщится. — Что за жуткий тип. Сколько разных его номеров ты заблокировала?

— Пять. Я думала, что достаточно ясно выразилась. Итак, этот букет доставили, — говорю я им. — Джонатан увидел записку, а потом обругал меня за то, что мой парень недостаточно тактичен, чтобы заказать букет с ненавязчивым ароматом. Вот тогда-то я и сказала ему, что у меня больше нет парня.

Элай откидывается на спинку, поглаживая подбородок.

— И как Джонатан отреагировал на это?

Я тянусь к креслу Джун и нажимаю на воспроизведение на пульте в её руке.

— Он сделался цвета слякотного уличного снега после долгого дня пробок и разинул рот, как сломанный щелкунчик. Это было восхитительно.

Глаза Джун распахиваются шире. Элай одаривает её медленной самодовольной улыбкой, но я едва замечаю.

— А теперь, пожалуйста, можем мы посмотреть «Рождественскую песнь с Маппетами?» — спрашиваю я у них, кладя ноги на колени Элая. — Мне нужно, чтобы хотя бы один Скрудж в моей жизни получил то, что ему причитается.

***

После фильма я принимаю душ, затем переодеваюсь в свою любимую пижаму с принтом в виде снежинок. Завернув волосы в футболку, чтобы высушить кудри, и напевая Greensleeves, я вальсирую в свою спальню. Имбирный Пряник, моя рыжая полосатая кошка, дремлет, развалившись, как морская звезда, на моём кресле-шаре³. Я поднимаю её, сажусь на её место, затем кладу её к себе на колени.

Улыбаясь от звука и ощущения её раскатистого мурлыканья, пока она снова погружается в сон, я включаю ноутбук, и экран вспыхивает.

Фотография Джун, Элая и меня, тесно прижавшихся друг к другу, заполняет экран. Элай улыбается, каштановые локоны падают ему на глаза, которые прищурены, потому что этот мужчина не может не моргать, когда его фотографируют. Блестящие чёрные волосы до подбородка, нос с горбинкой, широкая улыбка — Джун обвивает руками наши шеи, висок к виску с Элаем, приглаживает мои локоны к голове, пока я целую её в щёку. Снег посыпает наши головы, как сахарная пудра, а «Зимняя Страна Чудес» в оранжерее представляет собой гобелен замысловатых мерцающих огней позади нас.

Глядя на фотографию, я переполняюсь благодарностью — за любящих родителей, которые являются хорошими людьми, за друзей, ставших братьями и сёстрами, которых у меня никогда не было, за верного домашнего питомца, за город, в котором я чувствую себя как дома, за любимую работу с начальством, которое я люблю ещё больше. Мне есть за что быть благодарной. И если моё единственное настоящее бремя в этой жизни — пусть даже очень большое, угрюмое бремя — это Джонатан Фрост, то я думаю, что смогу с этим справиться.

— Эй.

Я оборачиваюсь и вижу Джун, стоящую на пороге моей комнаты.

— Ты в порядке? — спрашивает она. — Я знаю, мы немного повздорили из-за ситуации с «заклятым врагом на работе». Я просто защищаю тебя. А Элай — безнадёжный романтик.

— Я знаю, — я улыбаюсь. — И я люблю вас обоих за это. Я в порядке. Просто устала.

Она кивает.

— Хорошо. Не засиживайся допоздна, разговаривая с Мистером Реддитом.

Я закатываю глаза.

— Да, мамуля.

Элай и Джун признались, что не совсем понимают, почему я ежедневно общаюсь с человеком, которого никогда не встречала, чьего настоящего имени я не знаю, о чьей личной жизни я тоже мало что знаю, за исключением того, что — этот мир теснее некуда — мы выяснили, что живём в одном городе.

Я могла бы попытаться объяснить свои отношения с Мистером Реддитом, как прозвали его Джун и Элай, но я оберегаю то, как здорово себя чувствую, разговаривая с ним. По ту сторону экрана я самая утончённая версия себя — умею чётко выражать свои мысли, остроумна, проницательна. Мистер Реддит не видел, как я пытаюсь прочитать выражение его лица, не замечал, как часто я надеваю наушники с шумоподавлением, и не узнал, насколько тревожной я становлюсь, когда моя жизнь отклоняется от распорядка. И послушайте, я люблю себя такой, какая я есть, каждую свою частичку, и те части, которые легко вписываются в этот мир, и те, которые нет, но совсем другое дело — просить кого-то другого любить меня за все эти части.

Я не показываю Мистеру Реддиту те части, которые ему не подходят, и, поступая так, я также не рискую, что он их отвергнет.

Вот почему я больше ничего не рассказываю Джун и Элаю. Я знаю, как бы они это восприняли. Элай поощрял бы меня принимать уязвимость. Джун сказала бы, что человек, который меня заслуживает, будет без ума от меня всей, а в противном случае он может идти нах*й.

И мои друзья были бы правы. Но им легко говорить. Они не понимают, на что похоже стремление к дружбе и романтике для меня, что быть аутистом и демисексуалом означает не просто выставлять себя напоказ, как это бывает с любым человеком, когда он знакомится с людьми и пытается наладить связь, но ещё и взвешивать, когда и как доверить кому-то правду о том, кто я такая… правду, которую не всегда встречают с пониманием, принятием или добротой.

Итак, я никому не рассказывала про Мистера Реддита с тех пор, как мы встретились, чуть больше года назад в книжном подразделе Реддита⁴, где беседа сильно накалилась, когда один парень начал снисходительно объяснять «1984» Джорджа Оруэлла, а его оппонент — то бишь, я — терпеливо, логично указал, насколько тот неправ.

Всё быстро пошло наперекосяк. Парень начал обзывать меня нехорошими словами.

А потом появился Какого_Чарльза_Диккенса, как настоящий крутыш, и поставил ему риторическую подножку. Ну то есть, мне не нужен был рыцарь Реддита в сияющих доспехах, но я не возражала против такого. Так началась наша книжная онлайн-дружба.

По негласному соглашению, Какого_Чарльза_Диккенса, он же Мистер Реддит, и я общаемся только по вечерам в чат-платформе «Телеграм», которая требует регистрации с указанием номера телефона, но позволяет показывать только имя пользователя. Зная свою склонность к гиперфокусировке, граничащей с одержимостью, я намеренно не скачивала приложение телеграма на свой телефон, а это значит, что я могу общаться с ним только дома за своим компьютером.

Каждый вечер, пообщавшись с Джун и/или Элаем, в зависимости от их рабочего графика, затем поужинав и приняв душ, я устраиваюсь за своим столом с Имбирным Пряником на коленях и заканчиваю день разговором с Мистером Реддитом. Я человек привычки, и он стал жизненно важной частью моего распорядка дня. Вот почему, когда я снова поворачиваюсь к экрану и открываю свой чат в телеграме, моё сердце замирает. Нового сообщения нет.

Редко бывает, чтобы Мистер Реддит не оставил для меня сообщение. С тех пор, как мы начали разговаривать, это случалось дважды, и оба раза он позже объяснял, что был болен и не мог писать.

Я делаю глубокий вдох, пытаюсь выдохнуть своё разочарование и просматриваю вчерашний вечерний чат между бывшим «Какого_Чарльза_Диккенса», который сменил своё имя пользователя на Мистер Реддит, поскольку я проговорилась, что моя соседка по комнате прозвала его так, и Маргарет Кэтвуд, или, как окрестил меня Мистер Реддит, МКЭТ, потому что я ничего не могу с собой поделать. Я начинаю с его сообщения, которое ждало меня, когда я садилась за стол вчера вечером.

МИСТЕР РЕДДИТ: Можем мы поговорить о том, что Марианне Дэшвуд нужны упражнения на глубокое дыхание?

МКЭТ: Она безнадёжный романтик. Она и должна выглядеть немного драматично.

Он читает «Чувство и чувствительность» Джейн Остин, ибо я устроила ему взбучку за то, что он прочитал только «Гордость и предубеждение».

МИСТЕР РЕДДИТ: «Немного» драматично? «Не время и не случай создают близость между людьми, но лишь общность наклонностей. Иным людям и семи лет не хватит, чтобы хоть сколько-нибудь понять друг друга, иным же и семи дней более чем достаточно». Серьёзно? Семь дней «для создания близости»? Учитывая эту просветлённую мудрость, направляющую её романтическую жизнь, не буду врать, я предполагаю, что Марианна влюбляется в придурка.

МКЭТ: Ну типа, да, она влюбляется в парня, который оказывается хамом. Но тут не только её вина! Он очаровывает её и, как ни странно, забывает сказать, что он разорён и должен жениться на богатой наследнице, которой Марианна определённо не является. Ей разбивают сердце, так что будь с ней поласковее.

МИСТЕР РЕДДИТ: СПОЙЛЕРЫ!

МКЭТ: Да ладно, она безнадёжный романтик этого произведения. Ты знал, что Остин собиралась сокрушить её душу.

МИСТЕР РЕДДИТ: СПОЙЛЕРЫ, КЭТВУД.

МКЭТ: Прости!

МИСТЕР РЕДДИТ: Ну да, ну да.

МКЭТ: Да! Я не думала, что нахожусь на территории спойлеров. Я думала, это очевидно.

МИСТЕР РЕДДИТ: Это совсем не очевидно! Я читаю любовный роман, ожидая, что парень, в которого она влюбляется, будет достойным спутником, а не сердцеедом.

Несмотря на то, что я перечитываю это, я снова ахаю. Имбирный Пряник сонно моргает и переворачивается на спину. Поглаживая её животик, я драматично вздыхаю и качаю головой.

— Не волнуйся, Пряничек, я указала ему на его ошибки.

МКЭТ: Мистер Реддит. Истории Остин часто романтичны, но это не совсем романы в современном смысле. В первую очередь это романы о хороших манерах.

МИСТЕР РЕДДИТ: Вау. Я думал, Остин была одной из самых ранних и влиятельных писательниц любовных романов.

МКЭТ: Ну, её работы романтизированы популярной культурой, превращены в фильмы, которые подчёркивают романтические аспекты. А «Гордость и предубеждение» — это просто сногсшибательно романтично, я не могу с этим поспорить. В других её романах тоже есть невероятно романтичные сюжетные линии и моменты. Просто она… не обязательно автор любовных романов в полном смысле этого жанра. Как бы я ни обожала Остин, романтический жанр не ограничивается такими вещами, и я бы хотела, чтобы как можно больше людей знали об этом.

МИСТЕР РЕДДИТ: Жаль, что я тоже не знал. Потому что я по глупости ожидал «И жили они ДОЛГО И СЧАСТЛИВО».

МКЭТ: Ну, по крайней мере, ты знаешь этот критерий романов — ХЭ.

МИСТЕР РЕДДИТ: Я знаю, мы говорим о множестве разных книг, но у меня такое чувство, что любовные романы — твой любимый жанр. Я прав?

МКЭТ: Определённо. Это всё, что я могу читать в последнее время — ну, кроме того, что мы с тобой совместно перечитываем Остин.

Когда-то давно я читала разнообразную художественную литературу, но последние несколько месяцев только романы. После целого дня дуэлей с Джонатаном «Какой вздор!» Фростом мне нужно, чтобы придурки получали по заслугам, и только счастливый конец. А ещё я продаю кучу любовных романов в книжном магазине. Я страстно желаю, чтобы люди бросили вызов безжалостным стереотипам об этом жанре и попробовали его. Я была готова к тому, что Мистер Реддит тоже проявит некоторые из этих предрассудков.

Но он этого не сделал.

Улыбка согревает моё лицо, когда я читаю его ответ. Прошлой ночью это сообщение заставило меня засветиться, как семейную рождественскую ёлку, после того как папа накидал на неё всё, что только мог. И сегодня вечером оно снова заставляет меня сиять.

МИСТЕР РЕДДИТ: Тогда хорошо, Кэтвуд. Скажи мне, что почитать.

МКЭТ: Серьёзно? Ты будешь читать любовный роман?

МИСТЕР РЕДДИТ: Буду. С чего мне начать?

Я просматриваю список рекомендаций, которые я ему дала (возможно, я немного увлеклась и перечислила свои самые любимые книги по порядку, но я же книготорговец, рекомендовать книги — моя радость!). Когда я подхожу к концу нашего чата с обычным для Мистера Реддита «Крепких снов, МКЭТ», я прикусываю губу и воюю с самой собой. Мои пальцы зависают над клавишами, до боли желая напечатать то, что я столько раз обдумывала за последние несколько месяцев, с тех пор как мой разум начал задаваться вопросом: а что, если?

Что, если бы моя онлайн-дружба с Мистером Реддитом переросла бы в дружбу в реальной жизни? А потом, что, если однажды это переросло бы во что-то большее? Эта надежда — на возможность большего с ним — постепенно подкрадывалась ко мне с тех пор, как я рассталась с Треем.

Зная, как устроена моя натура, неудивительно, что после года ежедневных бесед с Мистером Реддитом мы стали настолько близки, что иногда по ночам, когда меня захлёстывала редкая волна тоски, именно мысль о нём приводила меня в себя — тепло, которое, как я представляла, наполняет его голос, вдумчивость, с которой он задаёт каждый свой вопрос, и любопытство к моим ответам.

Каждый раз, когда это происходит, я чувствую себя немного более готовой спросить его: «Как ты думаешь, нам стоит встретиться?»

Но пока я смотрю на свой экран, мужество покидает меня, особенно в свете его молчания сегодня вечером. Что, если он всего лишь хочет быть моим другом? Что, если я разрушу эту хорошую, безопасную, утешительную связь, которая у нас есть, когда попрошу исследовать наш потенциал и стать чем-то большим?

Так что, в конце концов, я не печатаю то, что хочу. Я не решаюсь рискнуть и признаться в том, что думает и Марианна — эта бедная, безнадёжная романтичная натура:

«Если бы я только могла узнать его сердце, всё остальное было бы просто!»

Глава 3

Плейлист: Lindsey Stirling, Sabrina Carpenter — You’re a Mean One, Mr. Grinch

По дороге на работу я внушаю себе позитивный настрой. Сегодняшний день будет лучше. Несмотря на то, что я ворочалась с боку на бок, беспокоясь о Мистере Реддите и о том, почему он не прислал сообщение, а затем, когда я, как обычно, обратилась к аудиокниге по историческому роману, чтобы успокоиться, пока не навалился сон, у меня состоялся тревожный опыт чтения книги, герой которой казался точной копией Джонатана Фроста.

Когда я слушала повествование от лица героини, моё воображение отказывалось представлять кого-либо, кроме него — этого сварливого, неулыбчивого засранца-героя, который пах зимним лесом как Джонатан, говорил как грубый, неприветливый Джонатан и выглядел как широкоплечий, мускулистый Джонатан.

Хуже того, продолжая слушать свою романтическую аудиокнигу, я, наконец, заснула. Именно тогда мои сны взяли верх.

Оказавшись в странной мешанине любовного романа эпохи регентства, звучавшего в моих наушниках, и злой работы моего подсознания, я была дерзким синим чулком, прячущимся от битком набитого бального зала в библиотеке её семьи с бульварным чтивом. Джонатан был серьёзным, задумчивым герцогом, чьи радикально благоприятные взгляды на индустриализацию шокировали остальную знать, несмотря на то, что их сельскохозяйственное богатство быстро угасало, поэтому он прокрался в ту же библиотеку, где пряталась я, чтобы сбежать от своих непримиримых товарищей-аристократов и найти себе бодрящую порцию лучшего односолодового виски моего отца.

Но вместо этого он нашёл меня. И спросил, что я читаю. И привет, со мной именно так можно выехать на скоростную полосу дороги к дружбе: поговорить со мной о книгах. Одно привело к другому. Подшучивание забавляло. Габби Синий Чулок была скорее игривой, чем раздражённой. Герцог Джонатан был любопытен, а не сварлив. Вместо враждебности, присущей нашей динамике в реальной жизни, мы были готовы вспыхнуть.

С меня слетели шейный платок и корсет, нижние юбки и застёжки, а затем его большое, сильное тело навалилось на моё, его суровый рот шептал мне на ухо непристойности, заставляя меня извиваться и задыхаться под ним. Это было так ярко: ревущий огонь, мягкая сброшенная одежда под моей спиной, пока он наполнял меня, прикасался ко мне, умело доводил до наслаждения, как будто он изучил каждый дюйм моего тела и точно знал, как свести меня с ума…

Раздаётся гудок, вырывающий меня из моих мыслей. Я вышла прямо под колеса встречного движения, для которого горит зелёный свет.

— Смотри, куда идёшь! — кричит таксист.

К счастью, их голоса и прерывистые гудки заглушаются моими наушниками с шумоподавлением. Подобные громкие звуки причиняют боль моему мозгу. Я поднимаю руку в знак извинения и спешу перейти улицу.

— Простите!

Прибавив скорость, я несусь по тротуару. Я снова опаздываю, потому что проснулась такой взволнованной после своего сна, такой возбуждённой, что едва смогла нормально одеться. Затем я вышла за дверь без сумки и поняла, что не надела ботинки. Я в полном раздрае.

И у меня кризис. Потому что для меня привлекательность работает не так — я желаю людей, с которыми чувствую близость, связь. Которые мне нравятся. Джонатан мне не нравится.

«Но действительно ли нравиться — это то, что тебе нужно? — шепчет дьявол у меня на плече. — Или это близость? Связь? Ты связана с ним, не так ли?»

«Скорее уж заточена с ним в ловушке, — напоминает ангел на другом плече. — Запутана. Порабощена. И это не хорошие вещи».

Ангел права, но и дьявол не ошибается. Мы с Джонатаном связаны. Да, это запутанная связь, объединённая нашей любовью к книжному магазину, но разделённая взглядами на то, как им управлять; мы противоположные личности, которые терпеть друг друга не могут, но во многих отношениях знают друг друга изнутри, однако это не делает нашу связь менее прочной. И, Боже, какое абсурдное количество времени мы провели вместе, будучи только вдвоём в книжном магазине, препираясь и провоцируя друг друга. Сколько, по словам Джонатана, прошло часов? Больше двух тысяч?

Это очень много. Слишком. Это явно действует мне на нервы, заставляя моё тело фантазировать о том, чего мне меньше всего следовало бы хотеть от мужчины, которого я терпеть не могу.

«Наверняка есть причина, по которой ты фантазируешь о нём, — шепчет дьявол. — Разве ты не хочешь это выяснить?»

Ангел чопорно цокает языком, качая головой. «Раньше она фантазировала о Мистере Реддите. Вот о ком она должна фантазировать…»

— Уф! — я вскидываю руки и топаю по тротуару. У меня нет времени на эти дебаты между ангелами и дьяволами. У меня даже нет времени взять себе горячего какао с мятой. А это значит, что мой распорядок нарушен, я голодна, мне не хватает сахара, и мне катастрофически не хватает вкусных сезонных напитков.

Как раз в тот момент, когда моё настроение действительно ухудшается, в наушниках начинает звучать джазовая версия «Sleigh Ride» в исполнении Эллы Фитцджеральд (конечно же), и я не могу удержаться от лёгкой улыбки. Внезапное счастье, которое приносит музыка, напоминает мне о том, как я начала этот поход на работу: решительно настроилась оставаться позитивной. Так что я подбадриваю себя, завершая прогулку до магазина. Сегодняшний день будет лучше! Работа обещает быть отличной! Книжный магазин красиво украшен к праздникам; у меня впереди целый месяц весёлых праздничных мероприятий, которые привлекут толпы людей, продадут книги и поднимут настроение. И никакой травмирующий сексуальный сон о Джонатане Фросте в обтягивающих бриджах меня не сломит.

Открывая дверь в книжный магазин, которая, как всегда, не заперта, потому что Джонатан неизменно приходит первым, я чувствую прилив радости, упиваясь этим пространством.

Отполированные, сияющие деревянные полы и колонны, встроенные книжные полки, каждая великолепная балка, изогнутая вдоль сводчатых потолков. Ряды за рядами красочных книжных корешков заполняют полки и громоздятся на деревянных столах — настоящий сундук с книжными драгоценностями. Газовый камин пляшет весёлыми языками пламени под каминной полкой, которую я украсила крупными яркими украшениями, сверкающим искусственным снегом и мягкими сосновыми ветками. По всему потолку развешаны мои самодельные сверкающие украшения из папье-маше и обожжённой глины в честь зимних праздников, переплетённые белыми, золотыми и серебряными лентами и отражающие утренний свет, как восход солнца отражается в замёрзшем пруду.

Открывающийся передо мной вид, успокаивающий запах книг, смешанный со свежесрезанными вечнозелёными растениями, окутывает меня одеялом праздничного блаженства.

Вот почему мне становится ещё больнее, когда я получаю сдвоенный удар узнавания и страха. Это не Джонатан Фрост с его ледяным взглядом приветствует меня, напоминая, что я опаздываю на три минуты. Это тепло улыбающаяся чета Бейли. Владельцы. Которые редко бывают здесь и уж точно не с утра пораньше.

— Доброе утро, дорогая! — окликает миссис Бейли из дальнего конца магазина.

Мистер Бейли с мягкой улыбкой направляется ко мне и машет рукой.

— Входи, Габби.

На нём весёлый клетчатый галстук-бабочка в тон и подтяжки, которые сочетаются с юбкой миссис Бейли. Они настолько очаровательны, что у меня в горле образуется ком. Эти люди важны для меня — их магазин и эта работа важны для меня. И что-то не так. Я знаю это.

Огибая большой центральный выставочный стол, миссис Бейли заключает меня в объятия.

— Счастливых праздников, дорогая! Магазин выглядит великолепно… — она отстраняется, изучая меня, пока я пытаюсь улыбнуться ей в ответ. — В чём дело?

— Вот это-то мне и хочется знать.

Её улыбка слегка увядает.

— О, Габби, не волнуйся. Это просто небольшая деловая беседа. Всё будет хорошо.

Мистер Бейли потирает лоб и бормочет себе под нос:

— Просто небольшая деловая беседа.

— Расслабься, Джордж. Не напрягай свои подтяжки, — миссис Бейли нежно похлопывает его по руке, затем снова поворачивается ко мне. — Габби, иди вперёд и раздевайся, а потом давай присядем за стол в задней комнате. Джонатан только что позвонил и сказал, что будет здесь через минуту.

— Он вас ожидает? — мой голос срывается на писк.

Миссис Бейли устраивается на стуле с одного края стола и хмуро смотрит на меня.

— Я рассказала Джонатану о встрече на прошлой неделе, когда зашла незадолго перед закрытием. Он сказал, что передаст тебе информацию. Он этого не сделал?

Некоторые другие боссы могли бы использовать современные методы общения, такие как электронная почта или текстовые сообщения, или, чёрт возьми, даже телефонный звонок, но чета Бейли — явные технофобы. У них даже нет мобильных телефонов. Я узнаю что-либо от них лично или не узнаю вообще. Джонатан знает об этом. Это выводит его из себя. Хотя, по-видимому, не настолько, чтобы он не использовал это в своих интересах.

Вау. Я знала, что он придурок, но это новый уровень.

Хотя крошечная часть меня на самом деле испытывает облегчение, ведь это не висело у меня над головой целую неделю, поскольку моя тревожность растёт на почве неизвестности, и я бы потратила последние семь дней на то, чтобы заработать себе язву, подать заявление на пособие по безработице и бессмысленно переставлять книжные полки, я всё равно ошеломительно зла.

Потому что Джонатан не знает, что он избавил меня от недели беспокойства.

Он не знает, что в идеале я бы узнала, скажем, за день до этого, дала бы себе двадцать четыре часа на то, чтобы пережить катастрофу и подготовиться к худшему. Он не пытался защитить меня от склонности моего разума к навязчивому беспокойству. Нет, он скрыл от меня эту встречу, чтобы одержать верх. И я не позволю этому случиться. А значит, я не говорю Бейли, что нет, Джонатан не уведомлял меня об этой встрече, хотя это было бы равносильно признанию, что я совершенно не готова.

— Оооо, — вру я, разматывая шарф, затем снимаю пальто. — Та встреча. Конечно. Я просто запуталась в днях.

Миссис Бейли, кажется, купилась на это.

— Можно понять. Я так волнуюсь в это время года. Слишком много всего происходит!

Натянуто улыбаясь, я бросаю взгляд на часы. Джонатан опаздывает на десять минут. Он никогда не опаздывает.

— Итак… где Джонатан?

— Здесь.

Я подпрыгиваю на полметра в воздух и стискиваю в груди своё колотящееся сердце. Я пытаюсь держать взгляд опущенным, но, кажется, не могу остановить свои глаза, когда они скользят вверх по его телу. Мои щёки горят. После того страстного романа-аудиокниги, превратившегося в сон прошлой ночью, я едва могу смотреть на него. Вот только я вроде как не могу перестать смотреть на него.

Его тёмные волнистые волосы растрёпаны ветром. Его бледно-зелёные глаза блестят, как сосны, поцелованные морозом. Розовый румянец согревает его выдающиеся скулы, обожжённые холодным воздухом, и в руках он держит подставку со стаканами на вынос. Кто-то настолько злой не должен быть таким горячим. Я не могу поверить, что мне приснился сексуальный сон о нём. Я хочу стереть эти воспоминания из своего мозга.

— Габриэлла.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом.

— Что?

Он выгибает бровь.

— Могу я пройти?

— Ой! Точно, — я подумываю о том, чтобы подставить ему подножку в качестве мести за саботаж встречи, но думаю, что лучше не делать это в присутствии Бейли. Вместо этого я отступаю назад и прислоняюсь к стойке, чтобы он мог войти в мини-кухню комнаты отдыха, а в голове у меня крутятся варианты того, как я могу заставить его страдать позже.

Джонатан проходит мимо меня, и запах мяты и шоколада доносится из одного из стаканов, которые он держит в руках. Вот засранец. Он принёс мне мой напиток. Вероятно, подсыпал туда мышьяк.

Мой взгляд следит за ним, пока он расставляет горячие напитки на столе и обменивается утренними приветствиями с Бейли. Пока миссис Бейли вынимает каждый стакан из подставки, Джонатан поворачивается и снимает куртку. Запах его тела, напоминающий зимний лес, окутывает меня, пробуждая новые воспоминания из моего извращённого сна прошлой ночью — сильные руки сжимают мою талию, переворачивают меня, приподнимают бёдра, пока я не оказываюсь стоящей на коленях. Грубая ладонь скользит по моей спине, пальцы обхватывают мои волосы, убирая их с лица. Губы скользят вниз по моей спине, по заднице, ниже, потом ещё ниже…

Я зажмуриваю глаза и хватаюсь за столешницу, сдерживая жар, разливающийся по моему телу.

— Всё в порядке, Габриэлла? — этим утром голос Джонатана звучит более хрипло — так он говорит в моём воображении, когда только проснулся.

Не то чтобы я представляла себе это в мельчайших подробностях — как выглядит его тело в лучах утреннего солнца, под белыми как снег простынями, низко обёрнутыми вокруг бёдер. Очертания его сурового рта смягчились в сонной улыбке. Его обнажённая грудь выгибается, когда он с удовольствием потягивается и стонет, просыпаясь.

Неа. Никогда не думала об этом. Определённо не думаю об этом теперь, когда я знаю, какой он коварный, саботирующий сукин сын…

— Габриэлла.

Мои глаза резко открываются и встречаются с его взглядом, и новая волна вожделения поднимается во мне. Это так несправедливо. Я тут собираюсь на очень серьёзную деловую встречу с моими боссами и профессиональным заклятым врагом, о котором у меня был раскалённый, непрошеный (если вы понимаете, о чём я говорю) горячий сон. Я не готова, взволнована и возбуждена, а вот Джонатан приходит с горячими напитками для всех, просто свежий как огурчик, так его растак.

Я должна испытывать отвращение, но вместо этого мои груди делаются чувствительными, а между ног зарождается глубинное тёплое ноющее ощущение. Он должен был бы выглядеть как глыба сварливого угля с этим суровым выражением лица, в чернильно-чёрном свитере и угольно-серых брюках, но вместо этого Джонатан Фрост выглядит как секс, дым и беззвёздное ночное небо.

Я ненавижу его за это.

— Чего ты хочешь? — шиплю я.

Он наклоняет голову, изучая моё лицо.

— Я спросил, всё ли с тобой в порядке.

Как будто ему не всё равно. Всё это часть его показухи перед Бейли.

Я вздёргиваю подбородок и расправляю плечи.

— А почему я должна быть не в порядке?

Его глаза всматриваются в мои. Я в ответ уставилась на него в упор.

— Готовы начинать? — зовёт миссис Бейли.

Джонатан моргает, затем поворачивается в её сторону.

— Безусловно.

— Ага! — мой ответ получается тонким и сдавленным. Я прочищаю горло, прижимая прохладную руку к щеке, и следую за Джонатаном к столу.

Как раз перед тем, как я успеваю дотянуться до стула передо мной, рука Джонатана обхватывает его и отодвигает наружу. Очевидно, это ещё одна часть его джентльменского притворства перед четой Бейли. Я сверкаю глазами и посылаю ему телепатическое предупреждение: «Я вижу тебя насквозь».

Джонатан выгибает бровь. Уголок его рта приподнимается в усмешке, и он беззаботно улыбается в ответ: «Конечно, видишь».

Раздражённо фыркнув, я сажусь. Он пододвигает мой стул. А затем обходит стол и опускается на место напротив меня.

Миссис Бейли пододвигает стакан в мою сторону.

— Это должно вызвать улыбку на твоём очаровательном лице, моя дорогая.

— Ах, отлично. Спасибо, — я открываю крышку, затем делаю вдох. Я очень чувствительна к запахам и точно знаю, как пахнет моё идеальное горячее какао с мятой — двойная порция мяты, двухпроцентное молоко, взбитые сливки и шоколадный соус.

Это оно и есть.

Откуда Джонатан точно знает, как я заказываю свой напиток? И почему я не чувствую запаха крысиного яда? Имеет ли цианид запах?

На мгновение всё затихает. Мистер Бейли потягивает незамысловатый латте. Миссис Бейли тоже отпивает свой напиток, хотя от её стакана пахнет корицей и мускатным орехом. Они оба выжидающе смотрят на меня.

Верно. Мне кое-что дали. Требуется вежливость. Хуже того, благодарность.

Если яд в моём напитке не станет моей погибелью, то то, что я собираюсь сделать, точно добьёт меня. Но я проглатываю свою гордость, криво улыбаюсь и говорю сквозь стиснутые зубы:

— Спасибо тебе, Джонатан, за моё горячее какао с мятой.

Он поднимает крышку со своего чёрного кофе, затем встречается со мной взглядом, выгибает бровь и делает большой, медленный глоток. Его язык высовывается, когда он слизывает каплю кофе с нижней губы. Мои бёдра сжимаются под столом.

— Не за что, Габриэлла.

Электрический разряд пробегает дугой по воздуху, как будто Вселенная была примерно так же подготовлена к цивильному обмену репликами между нами, как и к ядерному синтезу. Уголки губ Джонатана слегка приподнимаются, как будто он прочитал мои мысли и посчитал этот момент столь же иронично забавным.

— Итак, — миссис Бейли обхватывает руками свой стакан. — Спасибо, что собрались. Что вы хотите услышать в первую очередь — хорошие новости или плохие?

— Плохие, — говорит ей Джонатан, а я отвечаю:

— Хорошие.

Мистер Бейли трёт лицо и вздыхает.

— Ладно, — бормочу я, потом делаю большой глоток отличного горячего какао с мятой, чтобы утешить себя. Я слишком нуждаюсь в сахаре, чтобы беспокоиться, что напиток меня убьёт. — Просто смягчите удар.

— Давай, дорогой, — говорит миссис Бейли своему мужу.

Мистер Бейли бросает на неё недовольный взгляд, затем говорит:

— Как мы и ожидали, появление по соседству «Страниц Поттера» два года назад, несомненно, привело к снижению прибыли. Их конкурентные цены и огромный ассортимент уже являлись достаточно плохим фактором, но с их интернет-магазином, особенно с электронными книгами… конкуренция стала невозможной.

Взгляд Джонатана мечется между Бейли с такой интенсивностью, что я понятия не имею, как это трактовать. Что я упускаю?

Между нами четырьмя повисает тишина, и я пользуюсь моментом, чтобы изучить Джонатана в поисках какой-нибудь подсказки о том, что происходит. Руки сложены на столе, как у директора в зале заседаний, спина прямая, чернильно-чёрный кашемировый свитер облегает его широкие плечи и грудь, словно литой; он выглядит прямо как из тех 500-страничных любовно-фантастических романов, что я читаю запоем… как злодей, который оказывается героем. Вот только это реальность — здесь злодей есть злодей.

— Исторически сложилось так, — говорит Джонатан, нарушая молчание, — что «Книжный Магазинчик Бейли» не пытался конкурировать со стратегией сетевых книжных магазинов. Мы сосредоточились на предоставлении экспертно подобранного, индивидуального подхода, потому что у нас другая целевая аудитория и клиентская база, нежели у «Страниц Поттера». Вы хотите сказать… — он бросает взгляд в мою сторону, затем снова на них, — что вы рассматриваете возможность изменения этого подхода?

— Я открыта для этого, — осторожно говорит миссис Бейли, встречаясь взглядом со своим мужем. Мистер Бейли кивает в знак согласия. — Суть в том, что нам нужно больше клиентов и больше продаж, чтобы компенсировать то, что мы потеряли из-за Поттеров. Если нет, нам придётся долго и пристально пересмотреть будущее книжного магазина и задаться вопросом, откроем ли мы свои двери снова после Нового Года.

Мой мир опрокидывается вверх дном. Я так крепко сжимаю стакан, что мне кажется, будто горячее какао вот-вот выстрелит гейзером к потолку.

— Нам придётся проявить творческий подход, — продолжает она, — к тому, как мы расширяем наш охват, и нам нужны рекордно высокие продажи в этом месяце. И, конечно, мы ещё немного сократим расходы.

Творческий подход? Это моя стихия. Мой разум бурлит от возможностей. Большая распродажа прямо перед закрытием, живая музыка, праздничные поделки, выпечка, горячие напитки. Может возникнуть небольшой бардак, но для этого и существуют универсальные чистящие средства. Может, книжный клуб привлечёт новых клиентов? Я не сильна в групповых активностях, но если это будет только раз в месяц, и все купят книгу у нас, оно того стоит.

Конечно, как раз в тот момент, когда мои идеи по-настоящему набирают обороты, Джонатан сокрушает их, как упавшее с неба пианино, скрипящее цифрами.

— При всём уважении, — говорит он, морща лоб, — уже не осталось расходов, которые можно сократить. В прошлом году я позаботился о том, чтобы мы были максимально экономичными, сократил накладные расходы везде, где только мог. Помимо руководства, у нас остался один сотрудник, работающий неполный рабочий день — ну, то есть, пока он не уволился, а теперь только…

— Мы, — говорю я тихим голосом.

Моё сердце ухает в пятки. Когда дело доходит до сокращения расходов, всё, что осталось сокращать — это… один из нас. Мой худший кошмар только что сбылся.

Миссис Бейли вздыхает и отхлёбывает свой пряный латте.

— Это плохие новости. В это и без того напряжённое, требовательное время года мы ставим перед вами ещё бОльшие задачи, чтобы заведение оставалось открытым долгие годы, и будь прокляты «Страницы Поттера».

— А… хорошие новости? — слабо спрашиваю я.

— Хорошие новости… — миссис Бейли улыбается, переводя взгляд между нами. — Я твёрдо верю, что ваши усилия увенчаются успехом.

Глава 4

Плейлист: Bing Crosby & Peggy Lee — Little Jack Frost, Get Lost

— Что ж, это было мрачно, — говорю я с улыбкой, махая на прощание чете Бейли.

Джонатан стоит рядом со мной, скрестив руки на груди, и мы наблюдаем, как их такси выезжает на заснеженную дорогу. Он ничего не говорит, но я вижу, как эти шестерёнки крутятся у него в голове. Как будто почувствовав, что я наблюдаю за ним, он переводит взгляд своих бледно-зелёных глаз в мою сторону. Долгую минуту он смотрит на меня, пока тихо падающий снег и шуршащий звук шин, катящихся по дороге, заполняют тишину между нами, стоическую и холодную, как всегда.

Как он может быть таким спокойным в данный момент? О, точно. Он предвидел эту встречу. В отличие от меня, он не чувствует себя так, будто его род занятий выдернули из-под его ног как коврик.

Наконец-то я вольна осуществить свою месть, и я начинаю с того, что гарантированно выведет его из себя. Так бывало каждый раз, когда я это делала. Улыбаясь Джонатану, я начинаю напевать.

Little Jack Frost, get lost, get lost!

Его глаза сужаются. Челюсти сжимаются. Боже, это доставляет такое удовольствие.

— Жаль, что тебя зовут не Джек, — говорю я ему, исполняя небольшой джазовый танец, затем повторяю припев. — Типа, ну серьёзно. Джек Фрост? Разве может быть ещё лучше?

Бормоча что-то себе под нос, он рывком открывает дверь и затаскивает меня через порог.

Мне не нравится, когда меня так таскают, но я не горю желанием дольше необходимого торчать на холоде в одном только розовом платье-свитере длиной до колен и без пальто. Я бросаюсь внутрь, дрожа, и тепло магазина окутывает меня. Затем я поворачиваюсь лицом к Джонатану, когда он закрывает дверь и запирает её на ключ — горькое напоминание о том, что я застряла здесь с ним в и без того напряжённых профессиональных обстоятельствах, которые только что ухудшились.

— Ты знаешь, что это значит, — говорю я ему. — Что сказали Бейли.

Прошагав мимо меня, он подхватывает стопку праздничных любовных романов, которые я выставляю на тематическом столике, и засовывает их себе под мышку.

— Это означает, что данный независимый книжный магазин находится на грани финансового краха, ибо много лет терял деньги из-за устаревших методов ведения бизнеса, прискорбно неэффективной системы кондиционирования воздуха, нулевого присутствия в интернете и вопиющего пренебрежения конкурентными ценами.

— Ну, да, но я не это имела в виду.

Он останавливается и поворачивается, взгляд его холодных зимне-зелёных глаз останавливается на мне.

— Тогда что ты имела в виду, Габриэлла?

Его резкий, снисходительный тон снимает крышку с моей скороварки гнева. Кипя от злости, я сокращаю расстояние между нами и вырываю праздничные романы из его рук, возвращаясь к тематическому столу.

— Как будто ты не знаешь, о чём они говорили, когда говорили о сокращении расходов. Если не произойдёт финансового чуда, один из нас не выйдет на работу в новом году.

Джонатан сгребает стопку только что вышедшего зимнего паранормального триллера и с глухим стуком бросает её на журнальный столик, опрокидывая мои праздничные романы.

— Конечно, именно это они говорят, — огрызается он. — Я знал это с самого своего трудоустройства, Габриэлла. Я готовился к этому с самого первого дня.

Я сердито снова складываю романы стопкой, расставляю их спереди и отодвигаю его зимний триллер в конец.

— Как мило с твоей стороны, Джонатан. Однако некоторые из нас были слишком сосредоточены на своих повседневных обязанностях в книжном магазине, чтобы тратить время на просчёты профессионального саботажа.

— А, точно, — холодно говорит он. — Конечно. Я жестокий капиталист, который пришёл и безжалостно сделал бизнес эффективным, в то время как ты — невинная жертва моих безжалостных махинаций, которая ни разу не пожелала, чтобы я ушёл, и чья любовь к книгам и чьи великолепные улыбки редеющим клиентам волшебным образом поддерживали всё на плаву.

Мои руки сжимаются в кулаки.

— Я признаю это, — говорит Джонатан, его голос звучит холодно и обманчиво мягко. — Я мыслящий стратег, Габриэлла. Я предвидел всё, что было сказано на сегодняшней встрече. Но избавь нас обоих от чуши о том, что я единственный, у кого имелись скрытные планы с того самого дня, как меня наняли.

— Сказал парень, который скрыл от меня эту встречу!

Он закрывает глаза и стискивает зубы. Знает, что попался.

— Я хотел тебе сказать. Я клянусь.

— О, да? — я складываю руки на груди. — Когда?

— Вчера, но… — он прочищает горло. — Вчерашний день выбил меня из колеи, и я забыл. Я твёрдо намеревался рассказать тебе об этом сегодня утром, как только ты придёшь сюда. Но потом Бейли — впервые за всё время и в самый неподходящий момент — пришли раньше, а потом я задержался, потому что эта чёртова кофейня, где готовят твоё любимое мятное шоколадное молоко…

— Горячее какао!

— Без разницы! Они перепутали твой заказ, поэтому я попросил их переделать, а когда я добрался сюда, было уже слишком поздно. Я видел это по тому, как ты метала в меня кинжалы. Ты уже решила, что я нарочно оставил тебя в неведении.

— Ты знал об этом неделю, — огрызаюсь я в ответ. — Почему ждал до последней минуты?

Джонатан трёт лицо.

— Я гарантирую тебе, Габриэлла, если бы я объяснил, что произошло, ты бы мне не поверила.

Я свирепо смотрю на него.

— Ты изучил меня вдоль и поперёк, не так ли?

— Как будто ты не виновна в таком же мышлении? — он смотрит на меня сверху вниз, сжав челюсти. — Ты тоже думаешь, что изучила меня. И ты меня за это терпеть не можешь.

— Я… не выношу тебя, — признаюсь я, ненавидя то, как дрожит мой голос.

Джонатан выгибает бровь.

— Это и так ясно.

— Ты заставляешь меня чувствовать себя неполноценной, — говорю я ему сквозь ком в горле. Смаргиваю слёзы. — Когда они наняли тебя, всё, о чём я могла думать — ты здесь, потому что я недостаточно хороша.

Выражение его лица меняется. Он открывает рот, будто собирается что-то сказать, но недостаточно быстро. Меня уже понесло.

— Я признаю, что временами меня раздражало снисходительное, единоличное правление террором урезания бюджета, мистер Фрост, но но меня в этой жизни и без того достаточно унижали снисхождением и отбрасывали как нечто неважное, и я больше не буду это терпеть. Я имею полное право постоять за себя.

Теперь он выглядит поражённым, его глаза мечутся, всматриваясь в мои. Он делает шаг ближе. Я отступаю назад и натыкаюсь на стол с книгами, отчего стопка каскадом падает на пол.

— Габриэлла…

— Я люблю это место. Всем сердцем, — шепчу я, и огонь внутри меня разгорается ярче. — И у нас есть три с половиной недели, чтобы спасти его, — оттолкнувшись от стола, я вторгаюсь в его личное пространство, пока не вспоминаю, что пусть я высокая, Джонатан намного выше. Наши груди соприкасаются. Наши глаза встречаются. — Три с половиной недели до последнего рабочего дня в этом году. Если не произойдёт финансового чуда, придётся сократить расходы. Одному из нас придётся покинуть «Книжный Магазинчик Бейли».

Его глаза изучают мои на протяжении одного напряжённого, молчаливого момента.

— Вот так просто? — спрашивает он.

— Вот так мрачно. Ты их слышал. Ты знаешь цифры даже лучше меня.

— Да, — Джонатан смотрит на меня сверху вниз, свирепо, не мигая. — И я так легко не сдамся. Я не уйду, не поборовшись за своё место, Габриэлла.

Я сердито смотрю на него.

— Я предвидела это. Итак, вот как это решится. Тот, кто продаст больше всего книг в этом месяце, тот и останется.

Одно долгое, напряжённое мгновение Джонатан молчит. А когда он заговаривает, его голос звучит ровно и холодно.

— И ты видишь только такой вариант.

— Я признаю, что прямые продажи книг — не самый всеобъемлющий показатель управленческой компетентности, но давай посмотрим правде в глаза: в дальнейшем победитель будет использовать то, что привнёс в это место другой. Без меня книжный магазин застрял бы в 1988 году. Благодаря многолетнему моему влиянию у тебя есть прекрасное пространство для приёма клиентов и продаж, наполненное привлекательными индивидуальными элементами; доступная, интуитивно понятная планировка по жанрам и поджанрам; и целый календарный год уже запланированных мероприятий и подписания книг. Благодаря мне.

— А благодаря мне, — говорит он, — у тебя есть система кондиционирования воздуха, которая не является единоличной причиной таяния ледников в Антарктиде, не увеличивает счёт за коммунальные услуги до размера ВВП небольшой страны и не отпугивает клиентов своей неспособностью регулировать температуру; стратегия расширения запасов на основе данных о ключевых сегментах покупателей; о и, конечно же, эта незначительная деталь — система платежей и бухгалтерского учёта, которая относится к двадцать первому веку.

Я шмыгаю носом.

— Всё было не так уж плохо.

— Кондиционер дважды в неделю выбивал пробки, радиаторы были бомбой замедленного действия, наш ассортимент не учитывал потребительскую аналитику, а древний бронзовый кассовый аппарат, который ты называла «антиквариатом», был неэффективен и становилсяь причиной бесчисленных неправильных начислений.

Я ахаю.

— Гильда. Я скучаю по ней.

— Гильда, — он воздевает взгляд к потолку, словно взывая к Богу о терпении. — Ты вручную вводила цены на викторианском кассовом аппарате.

— На позолоченном викторианском кассовом аппарате. У Гильды был характер!

— Она спровоцировала проверку налоговой службы!

Мы сердито смотрим друг на друга. Наши лица в опасной близости друг к другу. Чёрт, от него вкусно пахнет. Вечнозелёными растениями, зимним воздухом и древесным дымом. Я чувствую, как смущающий прилив жара заливает мои щёки.

Пристальный взгляд Джонатана блуждает по моему лицу — мой подбородок вызывающе вздёрнут, предательский румянец сразу виден. На его челюсти подёргивается мускул. Лоб хмурится. Между нами воцаряется напряжённая пауза.

— Ну? — спрашиваю я, отчаянно желая, чтобы это закончилось, чтобы он оставил меня в покое, потому что я в ярости, а также невыразимо возбуждена. Всё, о чём я фантазировала прошлой ночью, всё, что я чувствую сейчас — его жар, его запах, необузданная энергия, струящаяся между нами, вызывает у меня желание обхватить его ногами за талию и притянуть его рот к своему, пока мы не начнём целоваться так страстно, что потеряем сознание от недостатка кислорода.

Я закрываю глаза, мысленно пресекая связь между райской фантазией Джонатана и его адской реальностью.

— Ты в моём личном пространстве.

— Ты сам это начала, — подмечает он.

Я открываю рот. Затем закрываю его. Он прав, я так и сделала.

— Отлично. Что ж, теперь я закончила вторгаться в личное пространство.

Джонатан одним плавным шагом оказывается в полуметре от меня.

— Лучше?

— Намного, — я отталкиваюсь от стола и отряхиваюсь. — Итак, что вы можете сказать о моих условиях, мистер Фрост?

Он складывает руки на груди и смотрит на меня сверху вниз.

— Только продажи книг?

— Только продажи книг, — подтверждаю я.

Чёрт бы побрал его и эту снисходительно изогнутую бровь.

— Ты же помнишь, что некоторые из лучших психологических триллеров за последнее время вышли в этом году или вот-вот будут выпущены.

— Четыре слова для вас, мистер Фрост: детские книги и праздничные романы.

— Формально, это пять…

Я топаю ногой.

— Ты понял, что я имею в виду! А теперь ответь мне уже, принимаешь ты эти условия или нет?

Между нами повисает напряжённая тишина, нарушаемая только тиканьем настенных часов, отсчитывающих минуты, оставшиеся в этой жалкой карусели нашей профессиональной вражды.

Наконец Джонатан говорит:

— Я принимаю их.

— Отлично, — с неискренней улыбкой я проскальзываю мимо него и возвращаюсь к своей наполовину уничтоженной выставке праздничных романов.

— При одном условии.

Стиснув зубы, я свирепо смотрю на него через плечо.

— Каком?

Джонатан прислоняется к одной из колонн из полированного дерева, которые поднимаются к сводчатому потолку магазина, и наблюдает за мной, скрестив лодыжки и засунув руки в карманы.

— Если окажется, что финансовое будущее магазина, в конце концов, не так уж и плохо, и мы оба сможем остаться после Нового Года, мы заключим перемирие.

Он отталкивается от колонны, направляясь в мою сторону, затем берёт со стола один из моих любимых исторических романов эпохи регентства. Его пальцы барабанят по обложке с зимней тематикой, затем открывают её, чтобы посмотреть форзац — полуголую пару на заснеженном фоне, которая сплелась в эпичном объятии.

Я смотрю на них: мужчина без рубашки смотрит сверху вниз на женщину, которую он обнимает с необузданным вожделением, а его мускулистая рука сжимает её талию; женщина льнёт к нему, такая податливая, глаза затуманены, губы приоткрыты. Это ода чувственности размером четыре с четвертью на почти семь дюймов.

— Перемирие? — шепчу я.

Джонатан кивает, позволяя обложке книги захлопнуться.

— Мы будем со-управлять… цивилизованно.

Я фыркаю от смеха. Мой смех стихает, когда я понимаю, что он выглядит смертельно серьёзным.

— Ты действительно думаешь, что это возможно?

— Финансово? Нет, если всё останется как есть, но ещё есть время это изменить. В межличностном плане? — он открывает книгу, на этот раз в середине истории. Я обхватываю его руку своей и захлопываю книгу, прежде чем он сломает корешок. — Это ещё предстоит выяснить.

Джонатан смотрит вниз, туда, где моя рука сжимает его, затем снова поднимает взгляд, и в этих хитрых светлых глазах под густыми тёмными ресницами мелькает что-то, чего я не могу прочесть.

— Я думал, время личного пространства закончилось, — говорит он.

Я вырываю книгу у него из рук.

— Так и было. Пока ты не собрался испортить товар.

— Я собирался это купить.

— Чёрта с два. Это любовный роман.

Он выгибает бровь.

— Ах, конечно. Ты знаешь обо мне всё, включая все мои литературные предпочтения. Я не читаю любовные романы. Я бы просто не смог.

Чёрт. Неужели читает?

Я свирепо смотрю на Джонатана, когда он поворачивается обратно к столу и снова выдвигает свои триллеры вперёд, ненавидя его за то, что он заставляет меня сомневаться в себе.

— Дай угадаю, — говорю я ему, отклячив бедро в сторону и скептически оглядывая его. — Твоё «чтение любовных романов» ограничивается «Гордостью и предубеждением», и ты думаешь, что Джейн Остин была одной из самых ранних и влиятельных авторов любовных романов.

Он на секунду замирает, чуть не роняя книгу, пока поправляет стопки своих триллеров в аккуратные крошечные башенки.

— Я знаю, что жанр этим не ограничивается, — бормочет он.

— Хм, — я опускаю взгляд на исторический роман, который он якобы собирался купить и который я сейчас держу в руках. — Может, и так. Это, мистер Фрост, по крайней мере, настоящий любовный роман. На самом деле, это мой самый любимый.

С нехарактерной для него неуклюжестью Джонатан не удерживает стопку триллеров и роняет их на пол. Его взгляд устремляется в мою сторону, затем на книгу в моих руках.

— Это твой любимый? — говорит он низким и напряжённым голосом, сверля меня светлыми глазами.

— Дааа, — говорю я, растягивая это слово. — Почему ты так странно ведёшь себя?

Джонатан отводит взгляд, затем смотрит на полки, заставленные историческими романами.

— Какие ещё? Твои любимые.

Это приказ. Не вопрос.

Я понятия не имею, почему он так себя ведёт или почему я собираюсь пойти ему навстречу, но моя внутренняя любительница романов не может остановиться. Я пересекаю помещение и прохожу мимо встроенных полок с историческими романами, постукивая по корешкам как Ванна Уайт в «Колесе фортуны».

— Этот. Этот. Этот. Этот. Этот, — я чувственно провожу пальцем вдоль полки. Джонатан шумно сглатывает в трёх метрах позади меня. — И этот тоже.

Я оглядываюсь через плечо. То, как Джонатан смотрит на меня… пугает.

Я газель, а он лев. Он неестественно спокоен, не моргает. И это жутко напоминает фантастического аристократа Джонатана, который вошёл, чертовски соблазнительный в бриджах и гессенских сапогах, а затем закрыл за собой дверь библиотеки с необратимым щелчком, изменившим мир.

Теперь уже ничто не застраховано от него? Ему обязательно нужно проложить себе путь в каждый уголок моей жизни? Я стою, застыв, ошеломлённая напряжённостью его взгляда и тем, как он смотрит на меня, словно видит насквозь.

Я чувствую себя голой.

— Теперь ты закончил надо мной издеваться? — шепчу я.

Как будто мои слова разрушили чары, Джонатан моргает, а затем, словно большой кот, крадущийся по траве, сокращает расстояние между нами.

— Вот что я, по-твоему, делаю. Издеваюсь над тобой, — тихо говорит он, всматриваясь в мои глаза, и в его взгляде вспыхивает новый, яростный огонь. — Ты такого плохого мнения обо мне?

Мой подбородок приподнимается. Каждый момент, когда он огрызался, снисходительно, высокомерно поправлял меня и ставил на место, проносится в моей памяти.

— С какой стати, чёрт возьми, я должна быть о тебе лучшего мнения?

Джонатан обхватывает мою руку, пока я держу любовный роман, и пристально смотрит на меня.

— Ты не совсем неправа, — признаёт он. — Я бываю холодным и расчётливым, иногда резким и отрывистым. Но это правда, веришь ты мне или нет: я забочусь о чете Бейли, об этом книжном магазине… обо всём, что он мне дал.

Джонатан выхватывает книгу у меня из рук, поворачивается и уходит.

— Даже если, — слышу я, как он бормочет себе под нос, — это сведёт меня с ума, чёрт возьми.

Глава 5

Плейлист: Dana Williams — Happy Holidaze

Сегодняшний день, на самом деле, оказался не лучше. Я также не питаю особых надежд на сегодняшний вечер. После напряжённых восьми часов, проведённых бок о бок с Джонатаном, пока я рвала задницу на британский флаг, чтобы продать как можно больше книг, я прихожу домой в пустую квартиру. У Элая планы на вечер, а Джун работает в ночную смену в больнице.

Я поджариваю кусочек хлеба, намазываю его сливочным маслом и жадно уминаю каждый кусочек вместе с миской томатного супа, который я разогрела, и к чёрту мою изжогу.

После этого я принимаю душ, заворачиваю волосы в футболку и надеваю пижаму. Пряник радостно устроилась у меня на коленях, пока я проверяю свой компьютер. Моё сердце совершает головокружительный кульбит, когда я вижу сообщение от Мистера Реддита:

МИСТЕР РЕДДИТ: Привет, МКЭТ. Извини, что вчера вечером я пропал. У меня был тяжёлый день на работе, и я решил выпустить пар на тренировке. Она затянулась дольше, чем я планировал, а потом я вернулся домой и отключился.

Я издаю сочувственный звук и печатаю:

МКЭТ: Мне жаль, что работа была тяжёлой. Но не беспокойся об отсутствии сообщений — у меня работа тоже была дерьмовой, поэтому я пришла домой, посмотрела рождественский фильм, а потом легла спать.

«А потом тебе привиделся изощрённый сексуальный сон об аристократе Джонатане Фросте, — шепчет дьявол у меня на плече. — Очень долгий, яркий сексуальный сон».

Ангел по другую сторону от меня неодобрительно хмыкает.

МИСТЕР РЕДДИТ: Жаль это слышать. В праздничный период на работе наступает стрессовый период? Если я правильно помню, это напряжённое время года для тебя.

Мой живот совершает кульбит. Он помнит. Так и есть. Я люблю это время года, так что это весело, но и утомительно. Как только наступает декабрь, я прихожу домой ночью и практически падаю в обморок, пока мы не закрываемся на праздники.

А после того, как мы закроемся на праздники в этом году, я превзойду Джонатана Фроста по продажам и снова заберу книжный магазин себе. Славная победа будет за мной!

Я издаю злодейское хихиканье и кручусь на своём кресле-мяче, отчего Имбирный Пряник отскакивает с недовольным мяуканьем. Когда я слышу из динамиков сигнал о новом сообщении, я прекращаю вращение и поворачиваюсь лицом к экрану.

МИСТЕР РЕДДИТ: Не слишком усердствуй, ладно? Я хочу, чтобы ты была рядом в долгосрочной перспективе. Не могу же я в одиночку наговаривать на Уиллоуби.

Моё сердце ничком ныряет с сугроба и приземляется на подушку из рассыпчатого ликования. Я улыбаюсь так сильно, что у меня болят щёки. И тогда я импульсивно печатаю что-то настолько чертовски ужасное, что визжу, как только нажимаю «отправить»:

МКЭТ: Может быть, как-нибудь мы могли бы встретиться и наговаривать на Уиллоуби лично.

— Нет. НЕТ! — я собираюсь нажать «удалить», чтобы отменить отправку сообщения, но оно прочитано. О Боже. Он это видел. Я снова вскрикиваю и соскальзываю со стула на пол, размахивая руками и крича: — Зачем? ЗАЧЕМ я только что это сделала?

Во всем виноват этот адский день. Сначала пошлый сон, потом Джонатан принёс мне горячее какао, которое, как ни странно, не было отравлено, ужасные новости о бизнесе в книжном магазине, наше напряжённое выяснение отношений после ухода Бейли. У меня случилось короткое замыкание в мозгу. Я окончательно сорвалась.

Динамик снова пиликает новым сообщением. Поднявшись с пола, я читаю то, что он написал:

МИСТЕР РЕДДИТ: Ты действительно хочешь встретиться лично? Ты же не говоришь это просто из-за какого-то печального чувства долга перед парнем, который пишет тебе сообщения каждый вечер с тех пор, как вы познакомились онлайн?

Чертовски хороший вопрос, Мистер Реддит. Хочу ли я с ним встретиться? Да. Но я также боюсь встретиться с ним. Потому что тогда он узнает меня всю. И он может решить, что этого недостаточно или что это слишком много.

Но я никогда не узнаю, если не рискну, не так ли? Что мы будем делать, общаться в телеграме в течение следующих шестидесяти лет и никогда не покидать френдзону?

Выпрямляясь на своём надувном кресле-шаре, я придвигаюсь поближе к столу и делаю глубокий вдох для храбрости. У меня трясутся руки, когда я печатаю.

МКЭТ: Я хочу встретиться с тобой. И я не чувствую себя обязанной. А ты?

Там написано, что он печатает. Я так сильно прикусываю губу, что идёт кровь.

МИСТЕР РЕДДИТ: МКЭТ. Не хочу тебя пугать, но я хотел встретиться с тобой уже несколько месяцев. Обязанный — последнее слово, которое я бы употребил в отношении себя. Я просто не хотел показаться жутким типом.

Я ошеломлённо моргаю, глядя на экран. Мистер Реддит, Какого_Чарльза_Диккенса, уже несколько месяцев хотел встретиться со мной.

Я ему… нравлюсь? Мы встречаемся как друзья? Гипотетические романтические партнёры? Друзья с потенциалом для романтических отношений?

Я щурюсь в экран, повторяя слова, изучая их. Я не могу понять. Вот для чего мне нужны Элай и Джун. Они обычно дразнили меня по этому поводу в колледже, когда мы только подружились и пытались заводить отношения, но с тех пор они поняли, что я действительно не вижу, когда кто-то проявляет ко мне романтический интерес. Может, это потому, что привлекательность для меня устроена иначе, а может, потому, что я с трудом улавливаю намерения людей и социальные сигналы. Если кто-то тепло улыбается и разговаривает со мной, я предполагаю, что он дружелюбен, и у него есть что-то, о чём, по их мнению, мне будет приятно с ним поговорить. Вот и всё. Джун и Элаю приходится подсказывать мне, когда кто-то начинает подкатывать.

Я бы всё отдала за их проницательность прямо сейчас, но ни одного из них здесь нет, и даже если бы они были, я не уверена, что была бы готова признаться, насколько я заинтересована в Мистере Реддите и личной встрече с ним.

В такие моменты мне хотелось бы, чтобы мы встретились ещё вчера. Или несколько месяцев назад. И я собираюсь предложить нам сорвать пластырь и встретиться как можно скорее… но потом я думаю о том, насколько рискованной будет эта встреча. Всё может пройти здорово. Всё может обернуться катастрофой. И если это окажется катастрофой, я буду сокрушена.

Я не могу рисковать прямо сейчас. Только не в свете того, что происходит на работе. Мне нужно вложить всю свою энергию в крутые продажи, сохранить свою работу и спасти «Книжный Магазинчик Бейли».

С хмурой гримасой на лице я печатаю:

МКЭТ: Итак, пожалуйста, поверь мне. Я действительно хочу встретиться, и я хотела бы, чтобы мы могли встретиться как можно скорее, но я думаю, будет лучше подождать до новогодних праздников. Это нормально?

МИСТЕР РЕДДИТ: Конечно. Для меня так тоже лучше.

МКЭТ: У тебя тоже напряжённое время на работе?

МИСТЕР РЕДДИТ: Это… сложно. Прямо сейчас идёт немного тяжёлая битва. Я работаю на людей, о которых я высокого мнения, но которые изо всех сил сопротивляются разработанному мной плану полной модернизации их подхода к продажам. Я потратил на это почти год. У меня есть веское обоснование и цифры, подтверждающие это. Это спасёт их бизнес. Но они относятся к этому настороженно.

Я немного удивлена, что он так откровенно рассказывает о работе, поскольку обычно мы не делимся личными деталями, но я не жалуюсь. Это… в некотором роде приятно — узнать о нём больше, узнать, как он справляется с этим профессиональным вызовом.

МКЭТ: Традиционалисты-технофобы?

Я задаю этот вопрос, улыбаясь при мысли о Бейли.

МИСТЕР РЕДДИТ: К сожалению, да. Я знаю, почему они хотят сохранить всё так, как есть, и что они боятся потерять, если примут мою идею, но в противном случае они обанкротятся в первом квартале. Без этого у них нет ни единого шанса.

Я печально вздыхаю, думая о книжном магазине и предупреждении миссис Бейли о том, что мы можем не открыть наши двери после Нового Года.

МКЭТ: Как ты думаешь, они послушают?

МИСТЕР РЕДДИТ: Я надеюсь, что послушают. Не только потому, что это хороший бизнес, но и потому, что я забочусь о людях там и о том, во что они верят. Они очень отличаются от меня, сосредоточены на сердце, ностальгии и на том, чтобы быть частью этого района. Когда я начал работать над этим планом, я рассматривал его как бизнес-задачу, головоломку, которую нужно решить. Но где-то в процессе всё изменилось — я хотел бороться, чтобы сохранить это место для них, потому что они имели значение для меня. И тогда я понял, что начал бороться за то, чтобы сохранить это место для себя, потому что оно имело значение и для меня тоже.

Моё сердце сжимается. Я печатаю:

МКЭТ: Похоже, ты действительно любишь их — то, где и с кем ты работаешь.

Его ответ приходит незамедлительно.

МИСТЕР РЕДДИТ: Ты так это воспринимаешь? Как любовь?

МКЭТ: Да. То, что ты любишь их не так, как они любят тебя, не делает это менее любовью. Моя мама говорит, что существует бесчисленное множество видов любви, и любви хватит на всех. Что любовь — это бесконечный ресурс, способы выражения которого столь же бесчисленны.

Он не отвечает в течение минуты. Затем:

МИСТЕР РЕДДИТ: Очень немногие люди увидели бы в моих действиях любовь.

МКЭТ: Таким образом видна твоя глубокая связь с Фицуильямом Дарси.

МИСТЕР РЕДДИТ: ЛОЛ. Только без «мокрой после ныряния в озере рубашки», чтобы искупить меня.

Я смеюсь.

МКЭТ: В любом случае, это только в фильме! Дарси более чем привлекателен таким, какой он есть в книге, по крайней мере, к концу, и в этом смысл хорошей сюжетной арки — он растёт. Он учится признавать свои ошибки, как и Лиззи. Два человека, которые с самого начала ненавидели друг друга изо всех сил, боролись с неприятным желанием, в конечном счёте выбирают смирение и прощение.

МИСТЕР РЕДДИТ: Красиво сказано. Ты как будто любишь Остин или что-то в этом роде, МКЭТ.

Я улыбаюсь, и от смущения у меня горят щёки.

МКЭТ: Ну то есть, она — квинтэссенция романтики.

МИСТЕР РЕДДИТ: Ты мне вечно будешь припоминать?!

МКЭТ: Я просто дразню тебя. Безжалостное поддразнивание стало для меня рефлексом. Навык, который я развила на своей работе.

МИСТЕР РЕДДИТ: Звучит как чрезвычайно профессиональная среда. Какие у тебя коллеги?

МКЭТ: У меня есть только один. И он такой же плох, как и я.

МИСТЕР РЕДДИТ: В смысле?

Я колеблюсь, потому что обычно мы держимся подальше от личных подробностей, но он рассказал о своей работе, и это напряжение в отношениях с Джонатаном болезненно скапливается внутри меня. Даже если я чуть-чуть откручу пробку, чуть-чуть ослаблю давление, думаю, я почувствую себя лучше.

МКЭТ: Мы недружелюбны в остальное время года, но декабрь — наш худший месяц. Он терпеть не может праздники. Я их обожаю. Это выводит наш антагонизм на совершенно новый уровень.

Минуту ответа нет. Затем он, наконец, пишет:

МИСТЕР РЕДДИТ: Не испорчу ли я свои шансы, если признаю, что сам не очень-то люблю праздники?

Я медленно выдыхаю, переживая своё первое разочарование, когда мечты, которым я предавалась — мы с Мистером Реддитом рассматриваем витрины, любуемся «Зимней страной чудес» в оранжерее, пока вокруг нас падает снег, катаемся на коньках на катке в центре города, держась за руки — рассеиваются. Но он имеет полное право не радоваться. Как сказал Элай, для некоторых людей праздники просто не кажутся праздничными, и это справедливо.

«Он сказал это, чтобы ты подумала о том, чтобы проявить немного сострадания к Джонатану, — напоминает мне ангел на моём плече. — Как у тебя с этим дела?»

Дьявол с другой стороны от меня тянется к выдвижной ручке своих вил, а крылья ангела на этот раз расправляются, готовые к атаке и полёту.

«Не испорчу ли я свои шансы?» Я размышляю над этими словами. Означают ли они то, что я думаю?

Я заставляю себя быть храброй и печатаю:

МКЭТ: Конечно, нет. Но о каких «шансах» ты говоришь?

На мгновение повисает пауза, затем он начинает печатать.

МИСТЕР РЕДДИТ: Я хочу быть твоим другом, МКЭТ, не только онлайн, но и лично — это само собой разумеется. И когда я разговариваю с тобой, я могу думать лишь о том, что я также хочу чертовски большего, но я пытался остановить себя от этого. Есть сотня вещей, которые могут тебе не понравиться во мне в реальной жизни. Я не хотел обнадёживать себя. Я всё ещё боюсь.

Я испытываю облегчение от того, что он чувствовал то же, что и я.

МКЭТ: Я тоже думаю об этом. Беспокоюсь, что я тебе не понравлюсь, как только ты увидишь, насколько реальная я могу отличаться от онлайн-версии.

В чате тишина, никаких оповещений о вводе текста, никаких весёлых сигналов о сообщении. Он думает. Мы оба думаем.

МИСТЕР РЕДДИТ: Итак… это может прозвучать экстремально, может, немного грубо, но выслушай меня — что, если мы перестанем разговаривать, пока не встретимся? Дадим себе немного времени, чтобы пересмотреть наши ожидания, отделить людей, которыми мы были за экраном, от людей, которых мы встретим в реальной жизни?

Моё нутро сжимается. Я думаю о том, как сильно мне будет не хватать разговоров с ним, какими пустыми будут мои вечера. Но, пока я обдумываю это, в его словах появляется немало смысла. Если мы отстранимся друг от друга, это будет новое начало. Шанс встретиться с чистого листа. И я могу использовать это время, чтобы сосредоточиться исключительно на работе и надрать задницу Джонатану Фросту в плане продаж. Как бы сильно это меня ни расстраивало, я думаю, Мистер Реддит дело говорит.

Крепко прижимая Пряничку к себе, чтобы утешиться, я слышу её сонное, полусонное мяуканье.

МКЭТ: Я думаю, это умно. Будет странно не разговаривать.

МИСТЕР РЕДДИТ: Да. Я буду скучать.

МКЭТ: Я тоже. Но в конце концов это того стоит. Как разбитое сердце Марианны.

МИСТЕР РЕДДИТ: СПОЙЛЕРЫ, КЭТВУД!

Я фыркаю от смеха, радуясь, что есть повод улыбнуться, а не грустить.

После звукового сигнала появляется ещё одно сообщение от него.

МИСТЕР РЕДДИТ: Скоро я отправлю сообщение с некоторыми идеями о том, где и когда встретиться, и ты сможешь сказать мне, что звучит заманчиво. Так пойдёт?

МКЭТ: Идеально.

МИСТЕР РЕДДИТ: Хорошо. Береги себя, МКЭТ. И спи хорошо.

Спойлер: я сплю ни разу не хорошо.

Глава 6

Плейлист: She & Him — Winter Wonderland

Я чувствую себя ходячим мертвецом. Эту неделю я почти не спала. Потому что каждый вечер я боюсь взять в руки любовный роман — аудио или печатный — почитать себе перед сном и рискнуть увидеть ещё один аристократический эротический сон с Джонатаном Фростом в главной роли. А потом я часами лежу в постели, уставившись в потолок, потому что когда я отклоняюсь от своего распорядка, мой сон становится дерьмовым.

Печально. Я не могу поддаться. Никаких любовных романов на ночь, никаких непристойных фантазий о герцоге и синем чулке с Джонатаном Фростом и вашей покорной слугой в главных ролях. Не только потому, что я не хочу фантазировать о Джонатане Фросте, но и потому, что это неразумно, когда я делаю всё возможное, чтобы расправиться с этим придурком, а также считаю дни до встречи с Мистером Реддитом, мужчиной, который раньше играл главную роль в моих мечтах, пока Джонатан Придурок Фрост не протиснулся внутрь, как напористый, декадентски сексуальный, помешанный на куннилингусе любовник, который…

«Прекрати, мозг! Прекрати!»

Я схожу с ума. Я не высыпаюсь и страдаю, скучаю по Мистеру Реддиту и злюсь на мистера Фроста. Я потратила первую неделю нашей сделки на то, чтобы надрывать задницу на работе, работая на износ, и у меня даже нет максимальных продаж, которые отразили бы результат.

Джонатан был прав, этот триллер разлетелся с полок магазина. И не только этот триллер — он продавал всевозможные слэшеры как горячие пирожки. Вот вам и праздничное настроение. Кто покупает жестокие романы с худшими человеческими порывами в это время года, посвящённое миру на земле и доброй воле ко всем и вся?

Я не могу зацикливаться на этом, иначе начну по-настоящему злиться.

Я должна сосредоточиться на позитиве. Да, я не высыпаюсь и продаю слишком мало, и нет, я не ожидала такого краха на прошлой неделе, но эти страдания не будут длиться вечно. Одна изнурительная неделя позади, осталось всего две. И сегодня у меня есть Элай, который вернёт меня в нужное русло с моими продажами.

— Я говорила тебе, что ты спаситель, Элайджа?

— Всего разок. Или двадцать, — говорит он, плечом открывая дверь кофейни и придерживая её для меня. Мы дрожим, когда выходим на улицу, прижимая к себе горячие стаканы, чтобы защититься от холодного воздуха. — И я склонен согласиться с тобой, учитывая, что я уже заходил и читал книги о Хануке всего несколько недель назад. Кстати, ты сегодня не вдавалась в подробности о сегодняшнем мероприятии. Каков план?

Я потягиваю своё горячее какао и избегаю его взгляда.

— О, ну того немножко. Этого немножко…

Элай замедляет шаги и останавливается на тротуаре.

— Габриэлла София Ди Натале, что ты наделала?

— Возможно, я дала объявление о том, что наш приглашённый чтец — всеми любимый местный детский психотерапевт, и что его книга «Раскрась свои чувства» сегодня представлена в книжном магазине, и что, возможно, вероятно, он подпишет купленные экземпляры, и сахарное печенье тоже имеется — не волнуйся, у меня есть влажные салфетки, но именно поэтому я заставила тебя взять сменную одежду, просто на всякий случай… прости, я знаю, что я худший друг на свете, — я хватаю ртом воздух после того, как выпаливаю это на одном долгом, пропитанном чувством вины выдохе.

Элай пристально смотрит на меня.

— Ты навязываешь мне в мой выходной не только наевшихся сахара детей, но и родителей, которые думают, что я ходячая бесплатная консультация.

— Я обещаю, Джонатан выгонит всех, кто окажется придурком. А я предварительно заставлю их извиниться и купить три экземпляра твоей книги. Нулевая терпимость к придуркам.

Элай сердито смотрит на меня.

Я выпячиваю нижнюю губу и смотрю на него большими грустными щенячьими глазами.

— Прости, ладно? Я уже отчаялась.

Вздохнув, он берёт меня за руку и возобновляет нашу прогулку по тротуару.

— Я прощаю тебя, но только если ты окажешь мне ответную услугу.

— Всё, что угодно, — опрометчиво отвечаю я ему.

Он улыбается мне, хлопая длинными каштановыми ресницами:

— Пойдём со мной на хоккейный матч Люка сегодня вечером.

— Сегодня вечером? — ною я. — Будет так поздно. И так холодно.

— Ты любишь холод.

— Я люблю снег, — поправляю я его.

Элай приподнимает бровь.

— Ты забыла ту часть, где ты продала меня, чтобы увеличить свои продажи, а потом пообещала загладить свою вину?

— Эм. Возможно?

— Габби. Мне нужна моральная поддержка. Люк был так расстроен, что я никогда не прихожу ни на одну из его игр, но втайне я испытывал облегчение от того, что работа мешает, потому что я ничего не смыслю в хоккее. Мне нужно, чтобы ты научила меня основам, чтобы я не выставил себя идиотом.

— Эл, он не ожидает, что ты сделаешь разбор после игры.

— Я знаю, но я хочу, чтобы он чувствовал, что может поговорить со мной, и я пойму, почему это была хорошая игра или нет, почему он играл хорошо или почему ему пришлось непросто. Я хочу понимать.

Я играю бровями, когда мы останавливаемся возле книжного магазина.

— Вау. Всё серьёзно. Элайджа Голдберг хочет освоить какой-нибудь вид спорта для своего парня.

— Вот именно, — говорит он, открывая дверь, а затем мягко толкает меня через порог. — Так что пойдём со мной сегодня вечером, и ты прощена за всё, что мне предстоит вынести. Я поведу. Ты будешь диджеем крутого праздничного плейлиста в дороге. Я угощу тебя горячим какао с маршмеллоу. Ты объяснишь мне правила игры. Таков план.

— Если я смогу не заснуть во время игры, — ворчу я.

— Как будто это имеет значение, — говорит он. — Ты могла бы объяснить всё даже во сне.

— Попробуй иметь отца, который увековечен в Зале хоккейной славы, и посмотри, выйдешь ли ты невредимым. Я машинально бормочу себе под нос статистику Кубка Стэнли. Ты понимаешь, насколько это тревожно?

— Ого… — Элай хватает меня за руку, заставляя нас остановиться. — Это он?