Моторы заглушили на Эльбе

1944 год — год выдающихся побед Красной Армии над немецко-фашистскими захватчиками и полного освобождения советской земли — передавал эстафету победоносному 1945-му.

Советские войска прочно удерживали инициативу в ведении боевых действий и, опираясь на неизмеримо возросшее экономическое могущество Советского государства, высокий патриотизм народа, были готовы к одновременному наступлению на всех фронтах с решительными целями; полного разгрома фашистской армии, освобождения Европы от гитлеровского рабства.

Красные знамена армии-освободительницы развевались на огромном пространстве от берегов Северного Ледовитого океана до теплых вод Адриатического моря. Советских воинов восторженно встречали народы Северной Норвегии, Польши и Чехословакии, Румынии и Венгрии, Болгарии и Югославии.

Войска 1-го и 2-го Белорусских, 1-го Украинского фронтов готовились к нанесению сокрушительного удара в самое сердце гитлеровской Германии — по Берлину.

Великая победа была близка. Но последние шаги к ней — невероятно трудны.

Наряду с другими соединениями фронта 77-ю гвардейскую стрелковую дивизию и самоходный артиллерийский полк вывели с плацдарма на восточный берег Вислы. Новый год мы встречали в тесном кругу боевых друзей. Полк посетил командир корпуса генерал-майор А. Б. Баринов. Каждый чувствовал приближение важных событий, но что конкретно готовится — можно было только догадываться. Пока же речь шла об устойчивой обороне рубежей, которые мы занимали.

Перед Новым годом командир полка находился на занятиях в штабе корпуса. Когда возвратился, пригласил меня и сказал:

— Приказано готовиться к большому наступлению. Для подготовки к нему и вывели нас с плацдарма. Пока все держится в строгом секрете. Занятия с нами в корпусе проводили на картах. Письменных распоряжений никаких нет и пока не будет. Наступать будем вместе с нашими старыми знакомыми — стрелками-гвардейцами. А говорю об этом потому, что тебе надо срочно продумать мероприятия партийно-политического обеспечения подготовки к прорыву обороны противника. Предстоит много занятий, в том числе и с боевой стрельбой. В основном — совместно со стрелковыми подразделениями. Местность для проведения тактических учений выбирается подобная той, на которой будем прорывать оборону противника. Думаю, прежде всего следует поставить задачу перед коммунистами.

На партийном собрании командир полка выступил с докладом «О задачах коммунистов в боевой и политической подготовке личного состава». Говорил о подготовке к совместным с гвардейцами учениям с боевой стрельбой, о повышении боевой выучки экипажей. О предстоявшем наступлении умолчал.

— Нас вывели с плацдарма на отдых, — сказал он, — но мы не настолько устали, чтобы сидеть сложа руки. Все эти месяцы перед нами стояла задача — крепить оборону. Она остается и впредь неизменной. Наряду с этим мы будем совершенствовать свои знания с учетом условий современного наступательного боя. Только решительным наступлением можно сокрушить и уничтожить врага.

Командир полка призвал коммунистов укреплять связи и дружбу с воинами-гвардейцами, которые совместно с батареями САУ будут совершенствовать свою боевую выучку.

Решение собрания определило конкретные шаги в работе партийного бюро полка и партийных групп подразделений.

Мы с М. И. Колобовым провели семинар командиров батарей и отдельных взводов, рассказали на нем о формах и методах партийно-политической работы в наступательном бою. Семинар был особенно полезен для молодых командиров батарей — старшего лейтенанта Т. И. Давыдова, назначенного командиром 1-й батареи, и старшего лейтенанта Г. И. Чухланцева, прибывшего в полк из резерва и принявшего 4-ю батарею у старшего лейтенанта Куницкого, который стал помощником начальника штаба.

Провели семинары партийных активистов батарей, секретарей комсомольских организаций, агитаторов. На семинары привлекались коммунисты и комсомольцы, составляющие резерв для замещения выбывших из строя в бою парторгов и комсоргов. Партийные и комсомольские активисты, агитаторы всегда имели при себе и в свободное время читали бойцам листовки и памятки, изданные политуправлением фронта. В листовках в популярной форме излагались основные положения боевых уставов, тактико-технические данные основных видов вооружения Красной Армии и противника, основы взаимодействия различных подразделений в наступательном бою.

План работы замполита предусматривал проведение ряда мероприятий по разъяснению основ единоначалия. Я выступил перед офицерами с лекцией на тему «Единоначалие в Красной Армии — основа ее организационного строительства». В подразделениях провели беседы: «Приказ командира — закон для подчиненного. Выполнить его беспрекословно, точно и в срок — долг воина».

Политработникам, особенно тем из них, кто начинал службу в Красной Армии еще до войны, необходимость повседневной работы по укреплению единоначалия была вполне очевидной. Помню, когда в 1940 году был отменен институт военных комиссаров, нас собрал бывший комиссар, впоследствии заместитель командира 147-й стрелковой дивизии по политчасти полковой комиссар И. И. Ларин. Он горячо и убедительно доказывал необходимость введения полного единоначалия, говорил о его значении для укрепления воинской дисциплины и порядка в армии.

В течение какого-то времени после учебы в Харьковском ВПУ до назначения политруком учебной батареи 132-го ОИПТД мне довелось работать в политотделе дивизии старшим инструктором по агитации, ежедневно видеть нашего комиссара в работе, слушать его, получат& задания и докладывать о выполнении. Он постоянно общался с нами, умело опирался на аппарат политотдела в деле сколачивания частей дивизии. Высокообразованный, политически грамотный, тактичный в обращении, И. И. Ларин был для нас образцом военного комиссара, политработника, с него мы брали пример. Он пользовался большим авторитетом.

Немало времени мы уделяли воспитанию сержантского состава, повышению авторитета младших командиров. По настоящему я оценил огромную их роль в укреплении дисциплины и порядка, повышении качества учебы, работая политруком учебной батареи 132-го ОИПТД. Батарея создавалась на базе учебного взвода и комплектовалась за счет красноармейцев других подразделений. Когда я впервые пришел в казарму, меня встретили примерно так, как спустя годы в самоходном полку, о чем шла речь в начале книги. С командиром батареи лейтенантом Алымовым мы решительно повели линию на укрепление комсомольской организации, повышение роли и авторитета младших командиров, опору на них.

Правда, в боевых подразделениях самоходного полка было легче: офицер здесь в каждом экипаже. В тыловых же взводах — ремонтном, подвоза боеприпасов, подвоза горючего и взводе управления — было по одному офицеру. К тому же специфика работы бойцов этих взводов такова, что выполнять задания им приходилось в отрыве от подразделения группами по 2–3 человека. Роль старшего в этих группах, которую выполняли сержанты, много значила. Об этой роли мы и говорили с сержантами при подготовке к предстоящему наступлению, обратив особое внимание на повышение бдительности при работе в отрыве от подразделения, в условиях сложной обстановки на территории Польши, Германии.

Несколько вечеров длилась теоретическая конференция по книге «О Великой Отечественной войне Советского Союза».[20] К ней готовились, находясь еще на плацдарме. Офицеры самостоятельно изучали произведения В. И. Ленина, документы партии и правительства. Изучали также заявление Наркоминдела СССР от 26 июля 1944 года об освободительных целях Красной Армии, вступившей на территорию Польши, статьи из газет и журналов.

В своем выступлении я передал офицерам указания генерала Галаджева, данные им на совещании в политуправлении фронта, и поставил задачи по политической работе в подразделениях.

В заключение выступил командир полка. Он говорил об опоре командира подразделения на партийные группы и комсомольские организации.

Вместе с работниками политотдела дивизии мы провели встречи офицеров взаимодействовавших подразделений. В них принял участие начальник штаба дивизии гвардии полковник В. М. Вишняков. Командиры батарей рассказывали гвардейцам-стрелкам о тактико-технических данных и боевых возможностях СУ-76, об особенностях их действий в наступательном бою. Офицеров-самоходчиков заинтересовало выступление гвардии майора В. Г. Ремизова, командира Ьго Стрелкового батальона 218-го гвардейского стрелкового полка.

— Мы, гвардейцы, — говорил он, — полюбили самоходчиков, как своих братьев. Наши солдаты уверенно идут с вами в бой, потому что знают: пулеметные гнезда врага будут своевременно подавлены. Хорошо мы знаем и ваших командиров. Большим уважением пользуются Емельянов и Филюшов. Желательно, чтобы солдат-стрелок наглядно видел в бою, какая батарея или самоходка поддерживает его подразделение. Можно сделать так: написать на броне САУ белой краской две цифры в виде дроби, где числитель обозначает номер самоходной батареи, а знаменатель — номер стрелкового батальона. Целесообразно также, на мой взгляд, сделать приспособление на самоходке следующего характера: к корме прикрепить доску, чтобы на случай преследования отступающего противника можно было больше пехотинцев посадить десантом.

Я доложил командиру полка о предложениях гвардейцев. Они были признаны разумными и приняты.

Самоходчики приняли активное участие во встречах с пехотинцами, артиллеристами, саперами.

— Помогая друг другу, мы фашиста одолеем наверняка, — горячо говорил молодой коммунист старшина Сытытов. — Вот, скажем, ты, солдат с карабином, заметил огонь пулемета противника; трассирующей пулей дай нам правление или попроси своего командира указать цель ракетой. Я, наводчик орудия САУ, пошлю туда онаряд и накрою фашистского гада. Тогда ты шагай дальше. Но смотри в оба, береги нас — пригодимся. Самоходка ведь — и твоя защита, с ней рядом идти сподручнее. У гитлеровцев имеются известные вам фаустпатроны. По пехотинцу фаустник вряд ли станет палить. Самоходка же для него — желанная цель. Увидел фаустника — прикончи его: тем самым сохранишь самоходку, а мы проложим тебе дорогу дальше.

Подразделения полка готовились к дивизионным тактическим учениям с боевой стрельбой по теме «Прорыв подготовленной обороны противника усиленной стрелковой дивизией и бой в глубине». Как и на ротных, батальонных или полковых учениях, батареям предстояло действовать совместно с теми стрелковыми подразделениями, с которыми они в ближайшем будущем пойдут в бой.

Пузанов, Сапоженков и я вместе с командирами, парторгами и комсоргами батарей разъясняли экипажам боевую задачу, знакомили бойцов с характером обороны противника, инструктировали партийный и комсомольский актив, проверяли материальное обеспечение учений. Накануне учений прошли собрания в подразделениях. С докладами выступили Колобов, Биженко, Шляхтин и мы с Пузановым.

— Оборона, — говорил на собрании воинов 2-й батареи начальник штаба полка майор Л. Ф. Биженко, — которую завтра на занятиях предстоит прорвать стрелковой дивизии совместно с нами в районе деревни Корчмиско, построена по типу немецкой обороны за Вислой, Между Вислой и Одером противник создал семь оборонительных рубежей. Войсками же занят только первый, состоящий из нескольких оборонительных полос. Они насыщены большим количеством огневых средств и хорошо оборудованы в инженерном отношении. Враг рассчитывает удержать его, последовательно занимая подготовленные рубежи отходящими войсками и выдвинутыми из резерва. Наша задача — сорвать замыслы врага, мощным ударом разгромить противника на первом оборонительном рубеже и, стремительно наступая в глубине, упредить его в занятии подготовленных оборонительных рубежей.

— Мы с вами, — продолжал Биженко, — не раз слышали, как фашисты хвастались неприступностью оборонительного рубежа на Висле. Бесспорно, враг еще силен. Но мы сейчас намного сильнее его. Однако надо учиться побеждать малой кровью. На предстоящих учениях необходимо закрепить наши успехи в боевой подготовке. Вторая батарея поддерживает второй батальон стрелкового полка, задача которого — захватить первую траншею «противника» после первого огневого налета и обеспечить успех наступающих частей… Вы раньше других батарей выйдете с исходных позиций на рубеж атаки. Надо хорошо разведать маршруты выдвижения САУ.

Биженко подчеркнул, что командование обращает особое внимание на совершенствование взаимодействия САУ с пехотой, маневрирование на поле боя, меткое ведение огня, умелое использование местности экипажами самоходок и стрелковыми подразделениями.

Дивизионные учения прошли успешно. Самоходчики двигались вместе с пехотой, прижимаясь к огневому валу, уничтожали уцелевшие огневые точки «противника», Прорвав оборону, организовали преследование. Напряжение в ожидании предстоящих важных событий нарастало. Суворовское правило: «Каждый солдат должен знать свой маневр» — было на вооружении у всех. По уставу боец должен был знать лишь задачу отделения, расчета, экипажа. Но война научила многому, советский солдат знал больше. Уровень его политических и военных познаний намного превышал уставные рамки. Не случайно в бою он, не колеблясь, становился на место павшего командира. И как бы скрытно ни велось сосредоточение войск, солдаты по каким-то неуловимым признакам безошибочно заключали — готовится удар по врагу. Это окрыляло, прибавляло людям сил.

Вначале командиры батарей и командиры самоходных установок выехали на рекогносцировку местности предстоящих боевых действий. Они последовательно отрабатывали взаимодействие с командирами стрелковых подразделений, изучали характер местности на маршрутатах движения самоходок через реки, овраги, заболоченные участки. Вслед за командирами на плацдарм выехали механики-водители. Затем экипажи отрыли окопы для САУ на исходных позициях, замаскировали их.

13 января 1945 года батареи оставили район сосредоточения и заняли исходные позиции.

Стволы орудий смотрели на запад.

Накануне выпал снег. Он густо припорошил сосны и ели, кусты и землю, изрытую окопами, ходами сообщения, капонирами, блиндажами. Снегопад сменился густым туманом. Над лесом и полем, разделявшим наши и вражеские войска, низко плыли свинцовые облака. Было тихо. Казалось, что земля, деревья, техника — все отяжелело и погрузилось в глубокий и продолжительный сон. Но люди не спали. Напряжение достигло предела.

Поздним вечером 13 января я возвращался на НП полка из тыловых подразделений, подтянутых вплотную к боевым порядкам. Готовилось стремительное наступление, и от тыловиков зависело многое: своевременный ремонт техники, снабжение машин горючим, боеприпасами, обеспечение бойцов горячей пищей, — словом, все то, без чего немыслим успех полка в бою. Об этом и шла речь в беседе с коммунистами-тыловиками.

Услышав вблизи разговор, я пошел на голос. Возле высокой, красивой ели — оборудованное и замаскированное укрытие для самоходки. Подойдя к нему, я ответил на приветствие часового и остался стоять рядом — дабы не мешать разговору, доносившемуся из самоходки. Экипаж Емельянова — определил по голосам. Были там люди и из других экипажей. Укрытые брезентом, они не видели меня. Речь шла о предстоящем наступлении.

— Да, погодка не из блестящих, — по-видимому, подытожил кто-то содержание беседы, — за триста-четыреста метров ничего не видно.

— Нам, самоходчикам, еще ничего: и свою пехоту, и врага видим, огневую точку засечь и накрыть можно. А каково артиллеристам? Попробуй-ка, скорректируй огонь с закрытых ОП. А летчики? Сейчас носа не высунешь с аэродрома.

— Нет, и нам туговато будет, — возразил первый голос. — Конечно, техники подтянуто много — душа радуется! А вот всем вместе навалиться на врага не даст погодка.

— Милости с неба ждать некогда, — послышался голос механика-водителя Соколова. — Читали о событиях в Арденнах? Придется помочь англичанам и американцам. Какие ни есть, а все же союзники.

— А они спешили помочь, когда нам было туго?

— У нас свои взгляды на союзничество, — отрезал Соколов.

«Молодец Соколов, — мысленно похвалил я механика-водителя. — Хоть и молодой коммунист, а ситуацию понимает верно».

Разговор под брезентом прервал посыльный из штаба. Он передал, что комбата вызывает командир полка. Включать радиостанции было категорически запрещено, поэтому между батареями и штабом полка поддерживалась живая связь — через посыльных и связных.

Я окликнул Емельянова и мы вместе пошли к командиру.

«Под знамя — смирно!»

Уже стало традицией: накануне боя, если позволяет обстановка, перед строем полка выносится Боевое Знамя.

Вдоль опушки леса в линию, вытянулись самоходки с расчехленными стволами орудий. Впереди замер строй воинов. На сосредоточенных лицах солдат, сержантов и офицеров читались решимость и непреклонная воля к победе. Какими дорогими и близкими стали для меня эти люди! Русский Давыдов и мордвин Емельянов, украинец Тавенко и грузин Сулаквелидзе — все они по приказу Родины готовы были в любую минуту на воинский подвиг.

— Под Знамя, смирно! — скомандовал Колобов.

Лейтенант А. П. Поздышев вынес полковое Знамя. Торжественно, как на параде, чеканили шаг ассистенты с автоматами на груди. Затаив дыхание, бойцы смотрели на полковую святыню. Каждый с гордостью ощущал себя неотъемлемой частицей дружной боевой семьи, ратный труд которой был отмечен орденом. Вот он, яркой звездой сияет на Боевом Знамени полка!

Пройдя вдоль строя, знаменосец остановился рядом с командиром полка. Колобов опустился на колено и поцеловал алое полотнище. Поднявшись, зачитал обращение Военного совета фронта к войскам, затем произнес, как клятву;

— Товарищи солдаты, сержанты и офицеры! Через несколько минут мы вступаем в бой. Давно мы ждали начала нового мощного удара по врагу и готовы с честью оправдать доверие Родины, выполнить ее приказ. Пусть каждый из вас свое умение воевать, смелость и отвагу усилит жгучей ненавистью к врагу. Помните: нашего прихода ждут еще миллионы людей, стонущих в фашистской неволе. Партия и правительство поставили перед нами задачу — добить фашистского зверя в его логове…

В предутренней тишине голос командира звучал громко и взволнованно. В тишину эту внезапно, словно раскат грома, ворвался мощный рокот гвардейских минометов. Вслед за этим грянул залп тысяч орудий. Началась артиллерийская подготовка.

Колобов что-то еще говорил, но голос его потонул в сплошном грохоте. И хотя не всем были слышны его слова, сердце каждого, кто стоял в строю, билось так же взволнованно и радостно, как и сердце их командира.

Комполка дал сигнал: «По машинам!» Знакомая, привычная команда нарушила строй. Бойцы и командирі поспешно занимали свои боевые посты. А вокруг стоголосо, сотрясая воздух, ревели орудия разных калибров. Не успевали эхом прокатиться по лесам и полям отзвуки одного залпа, как следовал новый. А там, куда с шуршанием и воем уносились снаряды и мины, в воздух взлетали вражеские дзоты, блиндажи, навеки умолкали орудия, минометы и пулеметные точки. Самоходные батареи, вытягиваясь в колонну, уходили вперед. Застыв на своих боевых местах, воины отдавали честь полковому Знамени.

Пелена ночи, равномерно покрывшая горизонт, медленно раздвигалась на востоке, возвещая восход солнца. Казалось, сама Родина-мать посылает привет и благословение сынам своим, идущим на запад по велению воинского долга…

Теперь, когда я рассказываю своим товарищам о том, как начиналось наступление для нашего полка, некоторые сомневаются в достоверности моих слов. Но было именно так: во время артиллерийской подготовки полк находился в некотором отдалении от переднего края нашей обороны и начал движение с исходных позиций с таким расчетом, чтобы выйти к первой траншее в момент, когда наша артиллерия перенесет огонь в глубину обороны противника, а стрелки-гвардейцы поднимутся в атаку.

«Батальон славы»

Лавецко-Нове… В который раз, склонясь над картой, повторял эти слова гвардии майор Б. Н. Емельянов — командир 1-го стрелкового батальона 215-го гвардейского стрелкового полка. Более двух дней, после занятия исходного положения для наступления с Пулавского плацдарма на Висле, наименование этого польского села вй сходило с уст бойцов батальона.

Гитлеровцы уготовили селу незавидную участь — превратили его в центр первой позиции главной оборонительной полосы, на южной окраине, оборудовали опорный пункт. Землю вокруг изрыли траншеями, отсечными позициями, ходами сообщений, утыкали дотами и дзотами, огневыми точками, напичкали минами, опоясав все это колючей проволокой.

Батальону Емельянова командование оказало большое доверие: как передовому батальону в боевом порядке наступающих частей 77-й гвардейской стрелковой дивизии ему надлежало, наступая вслед за огневым валом и заняв первую и вторую траншеи, установить, не отвел ли противник свои войска в глубину обороны и, в случае успеха, уничтожить его в Лавецко-Нове и опорном пункте южнее, овладеть первой позицией, открыть путь для наступающих дивизий 25-го стрелкового корпуса.

Было над чем призадуматься комбату! Он молод. Ему еще только 23 года. И хотя война не раз ставила перед ним трудные задачи в боях за Орел и Чернигов, при форсировании Оки, Десны, Днепра и Вислы, такого, как нынче, еще не бывало.

Емельянов оторвался от карты, рывком поднялся, откинул рукой прядь светлых волос, упруго прошелся по тускло освещенной землянке, разминая отекшие ноги: «Ничего, тяжелее, чем в сорок первом, не будет!» Вспомнились дни начала войны, кровопролитные бои, выход из окружения, то, как делился с друзьями последним патроном, последним сухарем.

То ли дело теперь! На батальон работают три полка артиллерии! В боевых порядках взводов пойдут вся приданная артиллерия сопровождения, саперы, взвод танков, батарея САУ.

На пути от Ковеля до Вислы Емельянов не раз чувствовал локоть и огневую поддержку самоходчиков. И в последние недели перед наступлением, когда дивизию отвели в тыл, восточнее Вислы, на учебных полях, специально оборудованных по типу немецкой обороны, бойцы батальона с 4-й батареей САУ старшего лейтенанта Чухланцева штурмовали позиции условного противника с применением огня всех приданных батальону средств усиления.

«Для успеха сделано, кажется, все, — подытоживал комбат. — Жаль, из-за плохой погоды не пойдут самолеты».

В людях он вполне уверен. Видел, каким восторгом загорались глаза бойцов, когда нынче вечером проносили перед ними в окопах боевое гвардейское Знамя! А сколько деловых мыслей, предложений прозвучало на партийном и комсомольском собраниях. Поступило много заявлений в партию и комсомол. Словно за всех, сказал гвардии старший сержант И. Е. Петров: «Друзья, помните в бою о военной присяге! Доверие Родины оправдаем! Я рад и горд, что в бой иду коммунистом!»

Предутреннюю тишину разорвал гром — бригадный залп гвардейских минометов М-31. Над затаившимся, готовым к прыжку батальоном, шурша и оставляя следы, пролетали мины-бомбы. В стане врага содрогалась от грохота земля, взлетали на воздух укрепления опорного пункта гитлеровцев. В завершение огневого налета грянули полковые залпы «катюш», накрывая врага по всей его первой позиции.

В темном небе вспыхнули три красные ракеты, выпущенные, комбатом Емельяновым. И тотчас с мощным «ура» поднялись одновременно все три роты батальона, наступавшего одним эшелоном.

Противник молчал.

Командир 4-й батареи старший лейтенант Григорий Чухланцев отдал своим экипажам и приданному взводу танков команду: «Вперед!». Преодолев первую траншею, изрытую воронками, наступавшие не обнаружили противника. Во второй траншее, особенно в ходах сообщения, бойцы увидели картину полного разрушения: трупы убитых врагов, искореженные пулеметы, автоматы… «Противник переводил свои войска из первой и второй траншей в третью и четвертую, но не успел», — заключил Чухланцев.

Гитлеровцы опомнились открыли огонь. Сперва разрозненный, затем из всех видов оружия, из уцелевших дотов, дзотов, окопов.

— Товарищ старший лейтенант, целеуказания! — воскликнул сержант Минаев: пехотинцы трассирующими пулями показывали места расположения пулеметных гнезд на правом фланге фашистов.

Вслед за машиной комбата открыли огонь по цели и другие самоходки. Огневые точки врага были подавлены.

Однако в центре опорного пункта гитлеровцы, поддержанные огнем своей артиллерии, усилили сопротивление. От прямого попадания снаряда загорелась машина Чухланцева. Пулеметный огрнь из фашистского дзота прижал к земле солдат роты. Сраженный пулей, замертво упал комроты Васильев.

И тогда над полем боя во весь рост поднялся командир взвода Михаил Гурьев. Его зычный призыв: «Гвардейцы, за мной!» поднял роту в атаку. Поддержанные огнем артиллерии, гвардейцы ворвались в третью траншею. Завязалась рукопашная схватка.

Емельянов внимательно следил за ходом боя. На левом фланге успешно действовала рота гвардии капитана Грихно: отбив контратаку, бойцы роты вплотную подошли к третьей траншее.

Емельянов приказал правофланговой роте обойти опорный пункт противника с севера. Поддержанная батареей САУ, командование которой принял парторг батареи техник-лейтенант Василий Машнов, рота продвинулась, также завязав бой на третьей траншее. Атаку возглавил парторг роты старший сержант Аболок, заменивший раненого командира роты гвардии старшего лейтенанта Мамонова.

Артиллерийские полки поддержки перенесли огонь на четвертую траншею. Захватив в рукопашном бою третью траншею, батальон с ходу преодолел реку Чернявка и в ожесточенном бою овладел последней, четвертой траншеей оборонительной позиции противника.

Уцелевшие гитлеровцы, еще сопротивлявшиеся в центре опорного пункта, боясь окружения, бросились спасаться бегством. На поле боя осталось 57 орудий: их расчеты так и не успели сменить огневые позиции.

Передовой батальон задачу выполнил.

За проявленные мужество и героизм Борис Емельянов и Михаил Гурьев были удостоены звания Героев Советского Союза, командиры рот, батарей — награждены орденами Красного Знамени, взводов — орденами Александра Невского, а сержанты и рядовые — орденами Красного Знамени и Славы. Военный совет 69-й армии присвоил батальону почетное наименование «Батальон Славы».

Комбат остается в строю

В назначенное время 2-я батарея вышла на рубеж развертывания для атаки.

— Соколов, — напомнил Емельянов своему механику-водителю, — не забудь: проход в минном поле обозначен вешками. Не вздумай выбрать иной путь.

— Помню, товарищ старший лейтенант. Не знаю только, на какую глубину обозначили проход саперы, — ответил Соколов.

Майор Шляхтин вызвал командиров батарей Давыдова и Емельянова и сообщил: передовой батальон имеет успех, и вслед за ним после 15-минутного огневого налета артиллерии перейдут в наступление батареи с задачей атаковать вторую линию обороны противника.

По звукам боя Емельянов определил, что он перемещается от Лавецко-Нове на запад. И тут снова ураган огня обрушился на головы гитлеровцев, засевших левее фронта наступления передового батальона. Поднялись и пошли в наступление подразделения основных сил 218-го гвардейского стрелкового полка, находящегося в первом эшелоне на направлении главного удара дивизии. Артиллеристы на руках катили орудия сопровождения. Выдвигались батареи, выделенные для стрельбы прямой наводкой.

— Соколов, вперед! — тронул Емельянов плечо механика-водителя.

Самоходка вышла из укрытия и, набирая скорость, понеслась вслед за пехотой. Выходили на свои маршруты экипажи лейтенантов П. И. Шевелева, Л. В. Разумовского и другие. Обогнав стрелков, чтобы первым преодолеть проход в минном поле, Соколов уверенно повел машину между ориентирами.

Емельянов напряженно следил за движением своей самоходки. Когда замерцал огонек подсветки последнего ориентира, обозначавшего конец прохода, и вздох облегчения уже готов был вырваться из груди, машину вдруг резко качнуло, словно кто-то могучей рукой попробовал приподнять ее массивное тело. Емельянов увидел яркую вспышку и услышал грохот взрыва. Затем все куда-то исчезло, погрузилось во мрак…

— Товарищ старший лейтенант! Иван Максимович! Ваня, дорогой! — как сквозь сон, слышалось Емельянову.

Кто-то настойчиво тряс его за плечи. Открыв глаза, Емельянов увидел над собой озабоченное лицо Лермана, его заместителя по технической части.

— Ваша самоходка подорвалась на мине… Экипаж погиб… Вас выбросило взрывной волной, — возбужденно говорил Лерман.

Емельянов скорее по движению губ, чем по голосу, догадался, что произошло. С трудом повернул голову в ту сторону, куда показывал зампотех, и увидел объятую пламенем самоходку.

— Соколов! — простонал Емельянов, пытаясь подняться.

— Лежите спокойно. Сейчас отправим вас в санчасть, — уговаривал Лерман комбата.

— Не надо! — с перекошенным от боли лицом выдохнул Емельянов. — Я здоров. — Он приподнялся на локте, обвел взглядом поле боя. — А это чья машина?

— Лейтенанта Шевелева. Он задержался, увидев взрыв возле вашей самоходки. Ищет обход.

— Помогите мне добраться до самоходки Шевелева. Я пойду дальше вместе с батареей.

Вскоре саперы расчистили проходы в минном поле, и экипажи тронулись дальше. Самоходка Шевелева догнала батарею. Емельянов по пояс высунулся из боевого отделения машины: пусть батарейцы видят — командир жив, он с ними.

Вулька-Замойска

— Товарищ старшина, что-то фашиста живого не видно — одни убитые в траншеях валяются, — заметил Плясухин.

— Думаешь, до Берлина чесать будут? — в свою очередь спросил Сытытов. — Не волнуйся, Андрюха, враг еще покажет зубы.

— Видимо, противнику на нашем направлении нечем было закрыть брешь на первой позиции, — присоединился к разговору лейтенант Марычев. — На других участках бой не утихает. Нам тоже не миновать встречи с гитлеровцами. И произойдет это скоро.

Впереди показалось большое село. Справа роща. И, будто в подтверждение только что сказанному Марычевым, из села и рощи одновременно ударили очереди. К стрекоту пулеметов и автоматов прибавилось тявканье мин: с западной окраины рощи открыла огонь вражеская минометная батарея.

Командира 1-й батареи САУ Давыдова вызвал к себе командир стрелкового батальона гвардии майор В. Г. Ремизов.

— Впереди село Вулька-Замойска, — сказал комбат. — Село и рощу, что севернее, обороняют остатки разгромленных на первой позиции войск противника. Генерал Аскалепов приказал обойти опорный пункт с севера и юга, окружить и уничтожить врага. Батальон совместно с вашей батареей атакует рощу с севера и уничтожает противника… Как лучше использовать самоходки? Ваше мнение, товарищ старший лейтенант?

Давыдов внимательно посмотрел на свою карту и убежденно заговорил:

— Обычно мы действуем в боевых порядках пехоты, поддерживая ее огнем с места и с коротких остановок. Но в данном случае я предлагаю другой способ использования батареи. Успех атаки в значительной мере будет зависеть от того, сумеем ли мы подавить минометы противника. Они укрыты за рощей, прямой наводкой их не достать. Значит нужно обойти рощу и накрыть их с тыла.

Предложение понравилось Ремизову.

— Возьмите с собой десантом стрелковый взвод, — сказал он. — Выступайте одновременно с нами, решительным броском обойдите рощу и внезапно ударьте по минометным расчетам противника.

Уточнив вопросы взаимодействия, обусловив время и сигнал для атаки, Давыдов собрал командиров машин. Разъяснил им обстановку, поставил задачу, после чего приказал отвести самоходки в укрытия. Туда же вскоре прибыл и выделенный для десанта взвод стрелков.

— Товарищ старший лейтенант, вас вызывает «двенадцатый», — окликнул Давыдова радист.

Возвратившись, Давыдов сообщил:

— Вызывал замполит полка. Он рассказал о действиях батареи Чухланцева, которая поддерживала передовой батальон. За успешное выполнение задачи и разгром противника в опорном пункте Лавецко-Нове весь личный состав этого батальона, а также батареи Чухланцева представлены к правительственным наградам. Замполит просил сказать об этом всем нашим самоходчикам. А я подумал, что и стрелкам надо сообщить. Сейчас же доложу майору Ремизову.

О том, что в бою геройски погиб старший лейтенант Григорий Чухланцев, решили пока не говорить.

Марычев познакомил экипаж со стрелками-десантниками, рассказал об успехе батарейцев Чухланцева и всего передового батальона.

— Ну, Плясухин, пришел и твой черед отличиться, — воскликнул Сытытов. — Смотри, не подкачай, чтобы не было стыдно перед друзьями из батареи Чухланцева!

Марычев показал стрелкам-десантникам место на самоходке. Они разместились на доске, заблаговременно укрепленной на корме машины.

— От автоматного и пулеметного огня с фронта, — объяснил Марычев, — вас прикроет броня. В нужное время по сигналу можно легко соскочить на землю. Под прикрытием огня самоходки цепью пойдете в атаку.

Парторг батареи Новожилов собрал коммунистов. Обращаясь к старшине Сытытову, сказал:

— Игорь! Это первый бой, в которыё ты идешь коммунистом. Надеюсь, ты понимаешь…

Начался огневой налет нашей артиллерии по деревне и роще. Используя складки местности, батарея на ходу выстроилась в колонну. Ее возглавляла машина комбата. Оставляя за собой клубы снежной пыли, самоходки пошли в обход рощи. Вырвавшись на опушку, веером развернулись на юго-запад. Давыдов был на правом фланге.

На вражеских минометчиков, поглощенных стрельбой, появление самоходок в тылу подействовало, как гром среди ясного неба, В первую секунду фигуры в серо-зеленых шинелях застыли, словно в остановленном кадре кино. Потом заметались в панике, бросились к деревне. Сытытов посылал им вдогонку снаряд за снарядом. Тавенко успевал и управлять машиной, и одновременно косить противника пулеметными очередями.

Захваченный азартом боя Марычев не заметил, как с опушки рощи по убегающим фашистским солдатам застрочил их же пулемет. Но, видимо, поняв, что своих уже не повернуть назад, стрелявший перенес огонь на самоходку, оказавшуюся к нему ближе других. По левому борту и корме застучали пули. Один из стрелков, стоявших на прикрепленной к самоходке доске, вскрикнул и упал замертво. Остальные соскочили на землю, залегли, Вдруг Сытытов почувствовал, как что-то тяжелое навалилось ему на спину…

— Товарищ лейтенант! Федя!

Марычев молчал. По его лицу текла кровь. Он был мертв.

Сытытов глянул в сторону леса. Заметив вражеского пулеметчика, скомандовал:

— Тавенко, девяносто градусов влево! Плясухин, осколочным!..

Скомандовал, но тут же спохватился: ведь за рощей наступают свои, можно и в них угодить.

— Петро, фашистский пулемет видишь?

— Вижу!

— Дави гусеницами!

В узкую полоску триплекса Тавенко видел приближение вражеской пулеметной точки. По броне дробью рассыпались пули. Фашист в яростном исступлении строчил и строчил. Вдруг пулемет замолк: в последнюю секунду у гитлеровца сдали нервы. Растерявшись на мгновение, он затем вскочил, словно ужаленный, и побежал в сторону деревни, вслед за теми, кого только что пытался остановить сам. Тавенко, наехав на вражеский пулемет, круто развернул машину в сторону убегавшего фашиста. Подгоняемый страхом, тот улепётывал что было мочи: поднимать руки, видимо, не собирался. Время от времени гитлеровец оглядывался на бегу, и тогда Тавенко видел его перекошенное гримасой лицо.

— Если враг не сдается — его уничтожают, а такого гада, как этот, — тем более! — механик-водитель прибавил газу.

Оставшиеся в живых минометчики сдались в плен стрелкам. Батарея продолжала атаку.

Путь для наступавшей пехоты был расчищен. Стрелки и поддерживающие их танки ворвались в деревню. Почувствовав угрозу окружения, противник обратился в бегство. Самоходки, делая короткие остановки, вели огонь по убегавшим фашистам. Вскоре бой утих и на этом участке. Пройден еще один трудный шаг к победе.

Зволень

К вечеру наши войска подошли ко второй линии обороны противника. Впереди находился мощный оборонительный узел — город Зволень. Для усиления отошедших с первой линии разбитых частей противник, по данным разведки, выдвинул из района Радома свежие резервы, в том числе крупные танковые части. Он любым способом стремился приостановить наше наступление. Мосты через реку Зволенька были взорваны, подступы к городу заминированы. Предстоял напряженный ночной бой.

Экипажи 2-й батареи подошли к реке. Быстро темнело. Полковые разведчики во главе с сержантом В. И. Калининым доложили батарейцам обстановку за рекой, указав, в каких домах остановились немцы. Экипажи П. И. Шевелева, Л. В. Разумовского открыли огонь по указанным целям. Батарея остановилась на занятом рубеже в ожидании разведданных о возможности форсирования реки по льду.

Мы с майором М. И. Колобовым выехали в боевые порядки батарей. Неподалеку от Зволеня путь преградила длинная колонна автомашин. Причину затора водители объяснить не могли, а объезд колонны был запрещен — справа и слева от дороги минные поля. Комполка нервничал: ехать осталось всего-то ничего, времени в обрез, а тут — стой и жди. Решили оставить машину с водителем в колонне и дальше идти пешком:

— Следуй за колонной! Догонишь нас — тогда поедем вместе, — сказал Колобов шоферу рядовому А. Б. Володко.

Обогнав колонну, мы оказались в открытом поле. Впереди виднелся город, полукольцом окруженный нашими войсками. Пехота залегла, вели огонь артиллеристы.

Тем временем Володко с нетерпением дожидался, когда тронется колонна. Несколько раз он вылезал из машины, обходил ее и снова садился за руль. Наконец, очевидно, решил рискнуть. Осторожно, вдоль колонны, впритирку он тронул «виллис» и тихонько покатил слева от колонны. Шофер стоящего впереди грузовика неодобрительно покачал головой. Вот позади осталась одна, вторая, третья машины. «Виллис», подскакивая на кочках, катил все дальше и дальше. Впереди уже близка голова колонны, и вдруг что-то треснуло под левым передним колесом — будто переломилась сухая ветка. Потом — взрыв. Машину качнуло и приподняло. Взметнулся столб пыли и огня…

Да, к сожалению, бывало и так: человек нарушил приказ командира, пренебрег требованиями бдительности и осторожности — и поплатился за это жизнью.

Колобов, вернувшись от генерала Аскалепова, прямо в штабной машине провел короткое совещание. Впервые за день собрались вместе заместители командира и начштаба. Мы коротко проинформировали командира полка о самых важных событиях дня.

— Генерал Баринов приказал к утру овладеть городом Зволень, — сказал Колобов. — Бригады 11-го танкового корпуса обходят город с севера и юга. Гвардейская стрелковая дивизия, а с ней и наш полк атакуют Зволень с северо-востока и востока. В первом эшелоне наступают два стрелковых полка, в каждом из них по две наших батареи. По данным разведки, мы в состоянии по льду форсировать реку Зволенька, лед выдержит. Артиллерия методом последовательного сосредоточения огня сопровождает наступление. Особое внимание генерал обратил на взаимодействие в ночном бою со стрелковыми и артиллерийскими подразделениями.

Колобов приказал майору Шляхтину находиться при командире 218-го гвардейского полка, согласовывать действия 2-й и 4-й батарей, поддерживающих атаку этого полка.

— По прибытии на место вам, майор, надо немедленно проверить готовность второй батареи к разведке боем переправ на юго-восточной окраине Зволеня и оказать помощь Емельянову. Я проверю готовность первой и третьей батарей и в период атаки буду на НП генерала Аскалепова.

Командир полка велел мне побывать в тыловых подразделениях, подтянуть их ближе к батареям с тем, чтобы они были готовы после овладения городом Зволень пополнить запасы горючего, боеприпасов, накормить людей горячей пищей.

Дав указания начальнику штаба по оформлению наградных документов, командир полка отпустил своих помощников и, сев в броневик разведчика Васи Калинина, направился в батареи.

1-я батарея старшего лейтенанта Тимофея Давыдова занимала огневые позиции по берегу реки Зволенька — непосредственно в боевых порядках пехоты — и вела огонь по целеуказаниям ее командиров.

Старшина Игорь Сытытов, сменив погибшего лейтенанта Марычева, принял командование экипажем. Теперь он совмещал обязанности командира САУ и наводчика. Игорь размеренно подавал команды и выходило, что подает он их, в сущности, самому себе и Плясухину. Машина стояла в закрытой огневой позиции, и сержант Тавенко временно оказался не у дел. Петр сидел притихший, не слышно было его обычных шуток. Плясухин привычно и как-то механически готовил к бою очередной снаряд. Каждый по-своему переживал невосполнимую утрату в их маленькой боевой семье.

Они хорошо понимали, что на войне неизбежны потери. Но когда теряешь друга, с которым прошагал фронтовыми дорогами не одну сотню тяжких верст, какое-то неосознанное чувство вины мучительно преследует тебя. Друг погиб — значит, ты не уберег его. Ты жив, а он мертв. Мертв, а мог бы идти дальше, воевать рядом с тобой. Нет горше мысли. И ищешь утешения единственно в том, что отныне ты удвоишь, утроишь собственные силы! И то, что должны были для победы сделать вдвоем, теперь обязательно сделаешь ты один. Обязательно! Но и эта мысль способна утешить ненадолго. Потому, что в сознании звучит одно: нет больше рядом с тобой друга, ставшего роднее брата. И особенно тяжело на сердце, если этот погибший друг — твой командир, наставник. Рядом с ним и тебе легче было шагать к цели. И пусть ты уверен, что дойдешь до нее, но рядом с тобой не будет того, кто имел такое же право, как и ты, отпраздновать победу…

В боевом порядке наступавших Давыдов определил экипажу Сытытова направление рядом со своим. «Так легче им будет без Марычева», — решил он.

Нанеся массированный удар по переднему краю противника, наша артиллерия перенесла огонь в глубину его обороны. Было уже темно. Пехотинцы и самоходчики осторожно продвигались от рубежа к рубежу, от дома к дому, не теряя чувства локтя, сверяя каждый шаг и взаимно поддерживая друг друга.

Тавенко с трудом различал дорогу, по которой двигалась их САУ. Он даже открыл люк механика-водителя — так было виднее. Сытытов просматривал местность, высунувшись из-за брони. Стрелки двигались перебежками вдоль стен строений. На повороте из темноты внезапно выросла громада зданий, преграждая дорогу. И сразу же яркими точками ударило пламя, по броне гулко застучали пули. Тавенко резко остановил самоходку и одновременно захлопнул свой люк. Стрелки прижались к стенам домов.

— Андрюша, осколочный! — скомандовал Сытытов Плясухину.

— Есть, осколочный!

— Огонь! — сам себе подал команду Игорь и нажал на спуск.

После второго выстрела вражеский пулемет замолчал.

Лишившись поддержки огневой точки, враг начал отходить, оставляя убитых и раненых. Слышны были отдельные выстрелы и короткие автоматные очереди. Сытытов бил из пулемета по вспышкам.

Между тем бригады танкового корпуса обошли город, а штурмовавшие с востока стрелки обратили немцев в бегство. К середине ночи город был взят нашими войсками. Только на его северо-западной окраине до утра гремел бой — отступавшие гитлеровцы попали там под удар обошедших город с севера танкистов и стрелков.

На западной окраине стрелки-гвардейцы и самоходчики временно перешли к обороне.

Прибыв в расположение тыловых подразделений, я собрал командиров взводов и всех коммунистов, коротко рассказал об обстановке, боевых действиях батарей САУ полка, проверил готовность транспортного взвода и взвода боепитания. Машины с боеприпасами и цистерны с горючим стояли наготове.

В походную машину начальника тыла, где я задержался, с кипой газет, журналов и писем забралась Тося Моденова. Она была уверена, что с такой ношей ее немедленно доставят прямо в боевые порядки батарей. Но я распорядился передать почту через майора Пузанова, а ей, Тосе, утром отыскать полевую почту, взять свежие газеты, журналы и догонять полк, двигающийся в направлении Радома.

Выслушав задание, Тося осторожно спросила:

— Как там наши, товарищ майор?..

Я догадался, о ком беспокоилась девушка, и рассказал об экипаже Марычева. По ее лицу пробежала и радость — жив Тавенко, и печаль, вызванная гибелью Марычева.

Тося почему-то не спешила уходить, смущенно переминаясь с ноги на ногу.

— Вы еще что-то хотите сказать? — спросил я девушку, уловив ее замешательство.

— Если вас не затруднит, товарищ майор, передайте, пожалуйста, это письмо (она вынула его из внутреннего кармана шинели) старшему лейтенанту Давыдову. Я должна была передать лично…

— Похоже, это у вас место для почты особого назначения, — пошутил я, кивком головы показав на карман шинели. Тося зарделась еще больше, но тут же оправилась от смущения, задорно тряхнула головой:

— Побольше бы такой почты, товарищ майор; и адресату, и мне приятно.

— Согласен с вами, — в тон ей ответил я. — В общем, не волнуйтесь: вашу просьбу выполню.

Ночь подходила к концу, когда колонна автомашин прибыла в расположение батарей. Доложив Колобову о проделанной работе, уточнив обстановку и задачу полка, я пошел в 1-ю батарею. Надо было поговорить с парторгом Новожиловым о новой расстановке коммунистов в связи с потерями в бою.

Не забыл и о письме Давыдову. Окончив разговор с офицерами батареи, я отозвал комбата в сторону и отдал письмо. Глянув на треугольник, он смущенно улыбнулся и сказал: «Спасибо». И торопливо, но вместе с тем осторожно спрятал письмо в карман. Затем так же торопливо козырнул: «Разрешите выполнять!» Под этим «выполнять» подразумевалось многое; и то, о чем мы только что говорили с офицерами, и то, что он, командир батареи, сам имел в виду непременно сделать, и ту задачу, что в любую минуту мог получить от старшего Начальника, и нетерпение поскорее прочесть полученное письмо.

Я успел побывать и во 2-й батарее, повидать Емельянова, спросить о его здоровье, поговорить с комсоргом полка младшим лейтенантом Николаем Сапоженковым, Последний рассказал о новом комсорге батареи младшем сержанте Николае Васильеве, выдвинутом из резерва на место погибшего в бою товарища, и о работе комсоргов других батарей.

Побеседовал я и с бойцами, рассказал им об успехе наших войск при прорыве обороны противника, подробно остановился на отличных действиях экипажей 4-й батареи. Солдаты, в свою очередь, рассказали мне, как они перед штурмом города ходили в разведку, захватили уцелевший мост и тем самым обеспечили успех пехоты.

— Теперь ближайшая задача — преследование противника и бой за город Радом, — сказал я бойцам, — впереди новые трудности и испытания.

— Трудности нас не пугают, товарищ майор, а врага бить мы уже научились. И неплохо. Честь полкового Знамени не посрамим, — заверил меня командир батареи старший лейтенант Емельянов.

Колобову доложили о гибели его шофера рядового Володко. «Виллис» разнесло на куски.

— Хотя во многом сам виноват, а жаль парня, — вздохнул командир полка. — Был честный солдат и добросовестный труженик. О его гибели надо рассказать солдатам. Но, воздавая должное понятному желанию шофера быть в бою рядом с командиром, необходимо в то же время еще раз напомнить всем о бдительности и осторожности. Враг коварен. Кроме мин, он ставит много разных ловушек, «сюрпризов». Уж тут, как говорится, не зевай. Необходимы бдительность и осторожность. А осторожность — это далеко не трусость, как некоторые считают.

Мы с Пузановым передали командирам и парторгам батарей указания командира полка, сами тоже провели беседы о коварстве гитлеровцев и о том, как важно соблюдать бдительность и осмотрительность, чтобы впредь избегать неоправданных потерь.

Впереди — Радом

Бывает, под напором огромной массы постепенно накопившейся воды возведенная с большим трудом и такая, казалось бы, прочная плотина вдруг рушится, и вода неудержимым потоком устремляется в образовавшуюся брешь. Там, где участки плотины еще стоят на месте, река, обтекая их, смешивает все живое и мертвое в бешеном водовороте. А выйдя на простор, сметает на своем пути все препятствия, все преграды.

Нечто подобное происходило на огромном пространстве вдоль Вислы, где в наступление перешли войска трех наших фронтов.

Разбитые в тактической зоне обороны части противника откатывались на запад. Неотступно преследуя их, советские войска в ожесточенных схватках уничтожали и пленяли разрозненные группы врага, потерявшие единое управление. Но впереди был Радом — крупный промышленный центр Польши, узел железных и шоссейных дорог, важное звено в системе вислинского оборонительного рубежа, подготовленного гитлеровцами. Было ясно: упорно обороняя этот город, враг попытается остановить наступление советских войск. Упредить его быстрым выдвижением наших частей, не дать противнику возможности стянуть необходимые для обороны силы — такая задача стояла перед соединениями 69-й армии. Выполнению этой задачи сопутствовал успех соседей, особенно 8-й гвардейской армии генерал-полковника В. И. Чуйкова, наступавшей севернее: ее левофланговые соединения 14 января овладели городом Едлинск.

Подвижная группа армии—11-й танковый корпус генерал-майора И. И. Ющука — по параллельным маршрутам стремительно выдвигалась к Радому, нацелив острие трех танковых бригад для удара по городу с северо-запада, востока и юга. За танковым корпусом наступали передовые отряды 25-го и 61-го стрелковых корпусов. Вслед за 36-й танковой бригадой, наступавшей вдоль шоссе Зволень — Радом, взаимодействуя с ней и используя ее успех, двигался передовой отряд 77-й гвардейской стрелковой дивизии — стрелковый батальон гвардии майора Ремизова, усиленный 1205-м самоходным артиллерийским полком и рядом других подразделений.

Следом за нашим полком двигались дивизионы артиллерии, саперная рота, за передовым отрядом — главные силы дивизии, стрелковые полки, свернутые в колонны. Мы с Колобовым и его адъютантом П. П. Зотчевым ехали на автомашине впереди колонны самоходного полка, за нами — машина Ремизова со средствами управления.

К Ремизову подъехал командир высланной вперед конной разведывательной группы. Он доложил, что, по данным разведки, наиболее уязвимы участки обороны в южной и западной окраинах города. По-видимому, отступавший противник не успел здесь как следует закрепиться. Доложив генералу Аскалепову данные разведки, Ремизов повел передовой отряд в наступление на южную окраину города из-за левого фланга 36-й танковой бригады. Самоходчики оставили шоссе и вышли на самостоятельный маршрут южнее. Посланные вперед и на фланги разведгруппы доносили о действиях противника. Занятые фашистами деревни обходили: ведь следом наступали главные силы дивизии. А передовой отряд шел безостановочно к цели. К вечеру 15 января с частью сил 65-й танковой бригады он вышел на южную окраину Радома. Завязался жаркий бой.

На плечах отходившего противника танковые бригады во взаимодействии с передовыми отрядами стрелковых дивизий ворвались на окраины города.

Оборонявшиеся фашистские войска активно поддерживала дальнобойная артиллерия, укрытая на огневых позициях западнее города. Снаряды ее ложились то на одном, то на другом участке сражения.

На НП передового отряда 77-й гвардейской стрелковой дивизии прибыл заместитель командующего 69-й армией генерал Н. И. Труфанов, руководивший передовыми войсками. Едва он оставил «виллис» и вошел в дом, где размещался НП, как начался новый артналет противника. Снаряд угодил прямо в машину генерала, разнеся ее на куски, загорелся и дом. Пришлось всем перейти в траншеи, отрытые еще гитлеровцами вблизи деревни. Из этого нового, наскоро оборудованного НП генерал Труфанов отдал приказ войскам: в ночном бою взять Радом!

На НП командира полка прибежал мой ординарец Михаил Швецов. Запыхавшийся, возбужденный, он доложил, что правее наступавших подразделений видел аэродром, вокруг которого уложены авиабомбы, соединенные электрокабелем. Видимо, противник намеревался взорвать аэродром, но сделать этого еще не успел. Доложив М. И. Колобову и посоветовавшись с ним, я дал задание Швецову и рядовому Зиганшину, ординарцу капитана Романова, взять саперные ножницы и разрезать кабель, разъединив тем самым электроцепь. Радист по специальности, Михаил знал, как обращаться с электропроводкой. Он взял саперные ножницы, а у химиков резиновые перчатки (меньше риска), Хасан Зиганшин с автоматом прикрывал действия товарища. Переползая вдоль электропроводки, Михаил разрезал ее в нескольких местах. Сияющие от радости, возвратились они на НП и доложили командиру полка о выполнении боевого задания по сохранению аэродрома. Оба были представлены к награде.

Начало темнеть, но бой не утихал. Штурмуя город, советские войска сжимали засевших в нем гитлеровцев огневым кольцом.

Подходили основные силы стрелковых дивизий, занимали назначенные генералом Труфановым участки, готовились к ночному штурму.

Доложив командиру полка, я направился в боевые порядки подразделений.

Самоходки стояли рассредоточенно, огня не вели. Экипажи находились на своих местах.

Я подошел к машине старшего лейтенанта Давыдова, подробно расспросил, как батарея совершила марш. Молодой комбат горячился.

— Что ж — постреляли малость и утихли. Командиры-стрелки что-то там долго решают. А мы — сиди и жди их команды.

— Не кипятись, Давыдов, — успокоил я его, — впереди серьезное дело, а чтобы лучше и с наименьшими потерями его решить, надо и командирам-стрелкам, и тебе подумать. Подумать перед боем всегда не лишне.

Оставив Давыдова, я пошел к экипажу Сытытова.

— Плохо без лейтенанта Марычева, — с горечью признался Сытытов, когда я забрался в боевое отделение самоходки. Старшина рассказал мне, как дрались они в ночном бою за Зволень. Было видно — злости и трезвого расчета у людей этого экипажа стало больше, к тому же прибавилось желание отомстить за смерть командира.

— Все кажется нам, — продолжал Сытытов, — что мало сделали. Надеюсь, пойдем за Радом в ночной бой. Пусть враг не ждет от нас пощады. Спасибо комбату Давыдову: не отпускает от себя, чувствуем его поддержку.

Когда, попрощавшись, я направился к другому экипажу, западнее города глухо ударили орудия. «Снова дальнобойная…» Оглушительной силы взрывы потрясли воздух и землю в расположении батареи Давыдова. Все произошло так внезапно, что я не успел даже упасть, и первое, что увидел — разбитую и объятую пламенем САУ комбата Давыдова, Скорее туда, к товарищам, если кто-нибудь из них еще жив, спасти! — было первое желание. Но в то же мгновение САУ взорвалась, в воздухе засвистели осколки. «Рвется боекомплект», — промелькнула мысль, и я крикнул Сытытову:

— Отведите в сторону свою машину!

Взревел мотор, самоходка на сотню метров откатилась назад и остановилась. На месте машины Давыдова бушевал огонь. Еще несколько секунд стоял я в оцепенении, но, сообразив, что глупо и бесполезно так стоять, плюхнулся на дно канавы.

Выстрелов дальнобойной артиллерии врага больше не было слышно. «Пальнул, сволочь, наугад, а сколько беды наделал!» — мысленно выругался я. Кто-то полз ко мне по канаве. Я поднял голову и увидел Сытытова.

— Живы, товарищ майор?

— Жив, как видишь.

— Когда вы упали в канаву, Тавенко крикнул: «Замполита убило!» Я и поспешил к вам.

— Со мной все в порядке. Возвращайтесь к своей самоходке, а я пойду в экипаж лейтенанта Новожилова, пусть принимает командование батареей.

По врагу, как возмездие за его новые злодеяния, ударили одновременно сотни орудий. Едва утих длившийся несколько минут шквал артиллерийского огня, на штурм города пошли танковые бригады 11-го танкового корпуса и дивизии 25-го и 61-го стрелковых корпусов. Ударом с трех сторон противник был расчленен и опрокинут. Опасаясь полного окружения, немцы в панике отходили на запад, бросая оружие и боевую технику.

Поддержанная танкистами и самоходчиками 77-я дивизия в ожесточенном бою овладела вокзалом, захватив большие трофеи. Сметая на своем пути отдельные очаги сопротивления врага, она стремительно вышла на юго-западную окраину города. Но жаркие схватки с обреченными остатками вражеского гарнизона продолжались до рассвета. К утру еще один город был вырван у врага советскими солдатами и возвращен законному хозяину — польскому народу.

Командира батареи Тимофея Ивановича Давыдова и его боевых товарищей, павших смертью храбрых в ночном бою, — офицеров А. И. Горелкина и Ф. Ф. Фатхутдинова, наводчиков В. В. Ларионова и И. Г. Подобеда, механика-водителя В. И. Кушеметова и заряжающего Г. П. Хорькова — хоронили в только что освобожденном Радоме, на его восточной окраине, у шоссе. Возле братской могилы выстроились бойцы батареи. Они по одному выходили из строя, брали в руку комья мерзлой земли и бросали в яму. На могиле установили дощатую четырехгранную пирамиду с прикрепленной сверху звездой. На пирамиде — квадрат белой доски, на ней — выжжены имена и фамилии незабываемых друзей-однополчан.

— На вашей могиле, — звучал в морозном воздухе голос майора Пузанова, — клянемся, что сквозь жестокие схватки с ненавистным врагом мы пронесем омытое вашей горячей кровью знамя до полной победы над фашистским зверем!

— Клянемся! — ответил строй.

— Пройдут годы и десятилетия, — продолжал парторг, — а память о вас не померкнет в нашем сознании. Не забудет вас и человечество, ради свободы которого вы отдали свои молодые жизни! Тропа к вашей могиле не зарастет никогда!

Гулко ударили выстрелы прощального салюта. Воины заняли места в боевых машинах, стоявших колонной вдоль шоссе. Их теперь четыре. Пятая, сгоревшая, осталась навечно в памяти этих солдат. Взревели моторы. Лейтенант Новожилов, ставший во главе батареи, взметнул флажки: «Делай, как я!» Ускоряя движение, колонна устремилась на запад, туда, где гремел бой.

К исходу дня 16 января стрелки-гвардейцы и самоходчики вышли на западную окраину большой деревни Волянув, разгромив на подступах к ней сопротивлявшуюся большую группу противника. На достигнутом рубеже задержались на всю ночь. Стрелковые полки закрепляли занятые позиции. Подошли машины с боеприпасами и горючим, походные кухни самоходчиков. Непрерывное боевое напряжение, бессонные ночи вконец измотали воинов. Обслужив машины и наскоро перекусив, экипажи распределяли между собой время для короткого отдыха, устраивались прямо в боевом отделении самоходки и быстро засыпали. Назавтра предстоял новый марш-бросок.

Мы, политработники, использовали короткую передышку для бесед с офицерами, сержантами и солдатами, инструктировали партийный и комсомольский актив, особенно парторгов и комсоргов батарей, назначенных из резерва вместо погибших и раненых. Несмотря на усталость, настроение у бойцов было приподнятое. В только что полученных газетах был напечатан приказ Верховного Главнокомандующего о переходе в наступление войск 1-го Белорусского фронта. В числе отличившихся упоминались войска генералов Колпакчи и Баринова. Верховный благодарил солдат, сержантов, офицеров и генералов за их подвиг на Висле. А по радио передали новый приказ: Москва салютовала войскам, штурмом овладевшим городом Радом. Весть эта молнией облетела подразделения. Бойцы поздравляли друг друга.

Вместе с почтой Тося привезла пачку бланков с текстом благодарственного письма для вручения воинам, отличившимся в бою при прорыве вражеской обороны на Висле. Прихватив с собой эти бланки, я направился в штаб полка. Штабную машину нашел в центре деревни у большого дома. Из нее доносился стук пишущей машинки. Приказ ли печатался, донесение ли, наградной лист? Человек выполнял простую, будничную работу. Он не стрелял по врагу, не бросал гранат, не утюжил гусеницами танка окопы, но делал, по сути, большое и очень нужное дело: как летописец грандиозных событий, запечатлевал на бумаге короткие рассказы о подвигах, что уже совершены, или же волю командира в приказе, зовущем в бой.

Тихо приоткрыв дверцу, я увидел щупленькую девушку, увлеченную работой. То была Даша Хлебникова. Войти я не решился и так же тихо закрыл дверцу — надо было подумать, как ей сообщить о гибели Давыдова. Она же наверняка спросит об этом. «Скажу, как было», — решил я и, резко открыв дверцу, вошел в машину.

— Товарищ майор! — Даша поднялась с места, вскинув брови и широко открыв большие темно-голубые глаза. Она стояла в нерешительности, не зная, как ей быть дальше.

Я не стал говорить обычное «Как дела?» и, чтобы несколько оттянуть тяжелый разговор, сказал:

— Прошу вас, Даша, на весь личный состав полка заполнить бланки благодарственных писем.

В ответ она кивнула головой и взяла пачку бланков. Помолчали. Я ждал вопроса, а она все не решалась его задать.

— Где офицеры штаба и писарь? — спросил я, чтобы прервать неловкое молчание.

— Майор Биженко уехал к командиру полка, а старший лейтенант Куницкий дал мне перепечатать разведсводку и куда-то вышел… Товарищ майор, — наконец решилась Даша, — говорят, вы были там, когда погиб Давыдов. Как это произошло? Когда проезжали через Радом, я была на его могиле. — Губы Даши задрожали, и она заплакала.

Говорить слова утешения было бесполезно — пусть поплачет. Кто-то приоткрыл дверцу машины, но, видимо поняв, что происходит, закрыл ее. Когда девушка немного успокоилась, я рассказал о гибели ее любимого. Выслушав внимательно, она обронила: «Я, наверное, уеду из полка, так мне будет легче».

Даша снова села за машинку, а я принялся писать донесение начальнику политотдела корпуса. Такие донесения я составлял в конце каждого дня, иногда, когда позволяла обстановка, докладывал по телефону. Потом пошел в дом, чтобы отдохнуть часок-другой: еще до рассвета необходимо было отправиться в боевые порядки батарей.

У дома стоял часовой. В передней комнате на скамейке была развернута рация. Возле нее, облокотясь на стол, сняв полушубок и ослабив ремень, сидя дремал радист. Из боковой двери вышел мой ординарец и проводил меня в комнату, где на полу была устроена постель. В комнате уже спали штабной писарь старшина Я. В. Хохлов, радистка Лена и Тося. Уснул я, как всегда, быстро, но вскоре меня разбудил Михаил. «На улице стрельба, почему — неизвестно», — сказал он. Вынимая на ходу пистолет, я бросился из дома, следом за мной выскочил Михаил с автоматом в руках. Мы побежали на выстрелы. В конце улицы стояла толпа. Когда мы подбежали, выстрелы уже прекратились, но шум не утихал. Выяснилось, что под покровом темноты группа заблудившихся фашистов строем вошла в деревню, не подозревая, что она занята советскими войсками. Они столкнулись с нашими бойцами и кинулись наутек. По ним открыли огонь. На шум выбежали из домов солдаты и, сообразив, в чем дело, переловили растерявшихся пришельцев. Командир стрелкового подразделения указал, куда направить пленных. Бойцы разошлись по своим домам.

Я отправился в штаб. Застал там майора Биженко. Он только что прибыл от командира полка и оформлял на бумаге отданный устно боевой приказ. Рассказав о происшествии в деревне, я высказал мнение, что такие случаи — только начало и что не мешало бы издать приказ об усилении охраны подразделений ночью, повышении боевой готовности на случай встречи с блуждающими группами разбитых частей противника. Мы, политработники, подкрепим приказ беседами о бдительности. Биженко пообещал оформить такое распоряжение от имени командира полка.

— Не лишне усилить и охрану штаба. Когда я пришел сюда часа два-три тому, в машине была только Даша, — продолжал я. — Правда, у дома стоял часовой, но этого мало.

Биженко ознакомил меня с обстановкой, передал приказ командира и сообщил, что в восемь утра стрелковая дивизия возобновит преследование противника. Для разведки его обороны по реке Радомка решено выслать разведгруппу — взвод разведчиков на двух САУ нашего полка и бронетранспортере. С ними — комсорг полка Николай Сапоженков: он выпросил у командира полка разрешение пойти в разведку.

Мне не сиделось в штабе, я ушел в батареи.

В последующие дни мы провели в подразделениях беседы на тему «Бдительность — важнейшее условие победы, железный закон войны».

Трудные километры

Весь день шли напряженные бои. Лесисто-болотистая местность затрудняла маневр. Хотя передовой отряд ушел вперед, на пути главных сил еще встречались отдельные группы немцев. Разбитые 1-й танковой армией, наступавшей правее, остатки фашистских частей отошли в леса радом-лодзинского направления, в полосу наступления 25-го стрелкового корпуса. Туда же устремились и остатки частей, не добитых танковыми бригадами подвижной группы армии, наступавшими левее Дивизии генерала Аскалепова.

Уничтожая разрозненные подразделения противника, стрелки-гвардейцы и самоходчики шаг за шагом освобождали польскую землю, продвигались вперед. Самоходно-артиллерийский полк побатарейно был придан батальонам, где каждая САУ поддерживала определенный взвод. Самоходки следовали непосредственно в цепи стрелков и вели огонь по их целеуказаниям. Не одного солдата-стрелка спасли от свинцового ливня, а кое-где и от мин, самоходки. Увереннее шагал боец рядом с бронированной машиной.

У деморализованного врага начали сдавать нервы. Завидев наших бойцов, гитлеровцы тотчас открывали беспорядочный огонь. Тогда стрелки залегали, давали по фашистской огневой точке трассирующую очередь, а самоходчики метким выстрелом накрывали ее, заставляя врага или навсегда замолчать или поднять роуки. Но и самоходку на каждом шагу подстерегала опасность. И прежде всего со стороны «панцер-фаустов». Тогда наступал черед стрелка идти на выручку самоходчику: фаустник для стрелка — первейшая цель! В любой ситуации первый выстрел — по фаустнику! Солдаты-гвардейцы понимали: уничтожишь фаустника — сохранишь самоходку, а с ней ты — сила.

От фаустника в боях не пострадала ни одна самоходка. Это нас радовало. Не напрасно, значит столько было вложено труда в подготовительный период и так много уделено внимания взаимодействию в бою стрелков и самоходчиков.

«С десантом на броне самоходки ворвались в деревню и атаковали врага в огородах и садах, — писали в солдатской газете „Боевое знамя“ пехотинцы сержанты Сидоров и Северинов. — Здесь нам пришлось оберегать самоходки со всех сторон. Мы следовали за ними бегом, не отступая ни на шаг. Через пролом в заборе одному фашисту удалось подобраться к нашей машине и выстрелить в нее фаустпатроном. Но враг промахнулся. Рядовой Плетнев заметил гитлеровца и уничтожил его».

Леса кончились. Пехотинцы «оседлали» самоходки и колонной, вслед за передовыми отрядами, ушли вперед. К вечеру на новом рубеже завязался бой. Он длился всю ночь.

Меня вызвал командир полка. Когда я вошел в домик, где он остановился, Колобов поздоровался и сказал:

— Я только что от генерала Аскалепова. Предстоит бой за город Иновлудзь.

У командира полка собрались его заместители и командиры батарей. Колобов развернул карту. То же самое сделали остальные.

— Разгромленные в предыдущих боях части противника, — излагал обстановку командир полка, — поспешно отходят, чтобы занять оборонительный рубеж по реке Пилица. В полосе нашего наступления могут оказаться подразделения гитлеровцев, разбитых правым соседом — первой танковой армией: шестнадцатого яйваря она с ходу форсировала Пилицу и заняла город Нове-Място. Приказано сформировать усиленные передовые отряды, которые, упредив противника, должны занять подготовленный им для обороны рубеж. Командир дивизии генерал Аскалепов включил в состав передового отряда и наш полк. Задача отряда — с ходу форсировать Пилицу и овладеть городом Иновлудзь. Готовность к выполнению задачи — восемь ноль-ноль восемнадцатого января…

Все склонились над картами. Уточняли данные о местности, противнике, своих соседях. Затем Колобов коротко рассказал о наступлении войск фронта.

— Официального сообщения еще не было, — сказал он, — но есть сведения, что освобождена Варшава. Успешно наступает правый сосед нашей армии — гвардейцы Чуйкова и их подвижные силы — танковая армия. Это создает благоприятные условия для нашего стремительного продвижения к городу Лодзь. Надо рассказать об успехах войск фронта всему личному составу…

Вдоль деревни, на правой обочине дороги, стояли самоходки. Стрелки-гвардейцы из подразделений передового отряда вели оживленный разговор с самоходчиками. За время обороны плацдарма на Висле, подготовки к наступлению и непрерывных боев пехотинцы и самоходчики сблизились, подружились, хорошо узнали друг друга. У каждого нашлись земляки. Слово это на фронте приобрело несколько иной, более широкий смысл, чем в те далекие времена, когда земляками считались только уроженцы одного села, уезда, губернии. С того момента, когда мы переступили линию границы, утратила прежнее значение география места рождения, жительства, призыва в армию. Главное — все мы были представителями великого советского народа и, значит, все были земляками.

Я разыскал парторга и комсорга полка, рассказал о поставленной командиром задаче, новостях на фронтах. Затем мы пошли в подразделения, чтобы сообщить об этом солдатам. Особую радость у воинов вызвала весть об освобождении Варшавы. Еще во время обороны плацдарма на Висле наши бойцы и командиры живо интересовались судьбой восставшего города, с болью в сердце воспринимали сообщения о зверствах гитлеровцев, клеймили позором провокатора Бур-Коморовского и его авантюру.

Побывал я и у заместителя командира стрелкового полка по политчасти подполковника Ахматова; встретился с политработниками стрелкового батальона, выделенного в передовой отряд. Такие встречи и взаимный обмен мнениями, планами стали нередки. Нужда в них обычно возникала накануне совместных действий при выполнении задачи на том или ином этапе боя. Взаимное информирование помогало координировать политическую работу, перенимать новое, передовое в ее организации, лучше узнавать того, с кем идешь на задание.

Первой тронулась и скрылась за поворотом улицы батарея капитана Дмитрия Филюшова. Мы с Колобовым и Шляхтиньш стояли у обочины. Командир полка любил наблюдать батареи на марше. Самоходчики, завидев командира, по привычке подтягивались, лица их светлели. И нередко можно было услышать сердечные слова: «Смотрите, батя провожает нас…» В этом неуставном «батя» лучше всего выражались любовь и преданность солдата своему командиру, готовность безоговорочно и с душой выполнить любой его приказ, уважение к его военным знаниям и боевым заслугам.

Шляхтин подсел на машину, замыкавшую строй батареи, и мы с Колобовым уехали догонять середину колонны, где находился командир передового отряда. При подходе к городу Иновлудзь колонна разделилась и батареи по разведанным переправам форсировали реку с ходу. Сбив в коротких схватках заслоны оборонявшихся гитлеровцев, передовой отряд с разных сторон вступил в город. Еще при подходе к нему разведдозор, высланный вперед, донес; что в лесу северо-восточнее города обнаружено большое скопление сил противника.

Командир передового отряда поставил задачу стрелковой роте и батарее Филюшова первыми выйти на северозападную окраину Иновлудзя и организовать оборону.

Самоходчики Филюшова заняли огневые позиции по обе стороны шоссе. Стрелки и пулеметчики цепью залегли впереди, неподалеку от самоходчиков. Фашисты, видимо, уже прослышали, что в городе советские войска, однако не знали их численности и решили прорваться вдоль шоссе на запад. Противник наугад открыл огонь по окраине города. Самоходчики не отвечали. Тогда, вообразив, что путь свободен, вражеская колонна тронулась дальше. Наши стрелки тотчас открыли по ней залповый огонь. Ударили и самоходчики. Фашисты остановились и, перестроив боевые порядки, снова с упорством обреченных пошли в атаку. Их встретил шквал огня. От метких выстрелов наших орудий взлетали в воздух обломки разбитых машин, повозок, падали сраженные гитлеровцы.

Сколько времени длился бой, Филюшов не заметил. А гитлеровцы исступленно лезли на огонь его батареи, до тех пор пока им во фланг не ударила наша подошедшая артиллерия и не поднялись в атаку подразделения главных сил. Фашисты заметались, бросились назад, в лес. Но и там не нашли спасения. А передовой отряд свернулся в колонну и ушел вдоль шоссе.

Наступление развивалось успешно. Деморализованные гитлеровские вояки блуждали по лесным дорогам, в панике отступали к Лодзи и дальше — к реке Варта. Еще во время обороны пулавского плацдарма на Висле советские солдаты наслышались об этой реке: о ней ежедневно кричали на русском языке громкоговорители, установленные противником. Подручные Геббельса старались внушить нашим бойцам и командирам мысль о непреодолимости и неприступности глубокоэшелонированной обороны на берлинском направлении между Вислой и Одером. Солдаты, сержанты и офицеры знали (об этом не раз говорили им старшие начальники), что гитлеровцы создали между Вислой и Одером семь оборонительных рубежей, каждый из которых включал в себя несколько хорошо подготовленных оборонительных полос. С этим нельзя было не считаться. Но мы знали и то, что наши силы и возможности неизмеримо выросли. Страна дала советскому солдату для победы все: новейшую боевую технику и вооружение, вдоволь горючего и боеприпасов, военного снаряжения. Мы научились бить врага по всем правилам современной военной науки. А наше желание приблизить победу было неукротимым и всеобъемлющим. Каждый знал, что путь к родным и близким, к мирному труду лежит через Берлин, к которому он, советский солдат-освободитель, приближается с каждым днем, с каждым шагом.

Политработники и их многочисленные помощники — парторги и комсорги, коммунисты, агитаторы — неустанно разъясняли бойцам обстановку, смысл и требования приказа командования. Это было особенно важно при действиях в передовом отряде, где от каждого требовались инициатива, смекалка, умение при необходимости пойти на разумный риск.

Ликующая Лодзь

А колонна передового отряда безостановочно двигалась вперед — к Лодзи и к реке Варта. Изнуренных бессонницей и постоянным напряжением механиков-водителей сменяли за рычагами самоходок командиры машин, наводчики. Вот когда пригодилась взаимозаменяемость в экипажах, для достижения которой было затрачено столько труда! Над колонной САУ периодически проносились наши бомбардировщики, и тогда с запада эхо доносило глухие разрывы бомб.

— Это идет бой за Лодзь, — заметил я, ни к кому не обращаясь.

Мы ехали в колонне передового отряда на одной машине с Колобовым. Командир полка рассматривал карту, разложенную на коленях, что-то прикидывал, сверял и, казалось, не слышал меня. Но вот он на секунду оторвался от карты:

— Нет, это не Лодзь. Бомбят северо-западнее. Маршрутом, что правее, раньше нас ушел на Лодзь усиленный передовой отряд армии под командованием нашего танкового начальника генерала Тихончука. Они ударят по гитлеровцам с востока.

Позже мы убедились в том, что Колобов был прав: бомбили северо-западнее Лодзи. Там же гвардейцы 1-й танковой армии громили дивизии, брошенные Гитлером из Восточной Пруссии и Германии на оборону города: эти дивизии так и не дошли до города — были разбиты воздушным и танковым ударами.

69-я и 8-я гвардейская армии, 1-я гвардейская танковая армия, 9-й и 11-й танковые корпуса стремительным ударом разгромили гитлеровцев. Враг, охваченный паникой, не успел ничего ни разрушить, ни сжечь. К вечеру 19 января бои за Лодзь были закончены.

Советские солдаты еще выкуривали из подвалов и чердаков фашистов, нередко переодетых в гражданское платье, а на улицы Лодзи уже высыпало местное население, восторженно приветствуя своих освободителей. День 19 января жители этого польского города запомнили навсегда.

Передовой отряд и вслед за ним главные силы 77-й гвардейской стрелковой дивизии вступили в город на второй день после его освобождения. А подвижные войска уже оседлали переправы на реке Варта, той самой, которую Геббельс объявил неприступной.

Второй день ликовала Лодзь. Улицы были запружены толпами народа, горячо приветствовавшими советские войска, которые все шли и шли через город на запад. Как только какая-нибудь советская часть останавливалась для короткого отдыха, бойцов со всех сторон окружали поляки. Завязывалась беседа. Чувствовалось — люди истосковались по слову правды.

Стремясь парализовать волю поляков к сопротивлению, враг старательно сеял в их сознании семена обреченности, внушал мысль о слабости Красной Армии и якобы несокрушимой силе гитлеровского вермахта. Вот почему, когда люди своими глазами увидели множество советских танков, артиллерию, «катюши», молва о которых докатилась и сюда, возгласам удивления и одобрения не было конца. Горожане осматривали танки, орудия, заглядывали в открытые люки башен. Командирам, политработникам, офицерам, солдатам приходилось отвечать на бесчисленные вопросы. В ход пошли газеты, журналы, которые были у наших воинов.

Начальник политотдела 77-й гвардейской стрелковой дивизии гвардии полковник А. Ф. Медеников открыл митинг. Он говорил об освободительной миссии Красной Армии, положении на фронтах, о дружбе польского и советского народов. В конце митинга из репродуктора, установленного на специально оборудованной машине, зазвучали гимны Польши и Советского Союза. Стоявшие на площади и прилегавших к ней улицах поляки сняли головные уборы, многие плакали от радости. А когда стихли последние аккорды торжественной мелодии, люди бросились обнимать и целовать советских воинов. Раздавались возгласы: «Да здравствует Красная Армия!», «Да здравствует свободная Польша!» Девушки принесли цветы и украсили ими агитмашину. Сквозь толпу к ней протиснулся поляк с красным полотнищем в руке. Вручив его полковнику Меденикову, он взволнованно сказал:

— Это знамя мне было передано одним из русских военнопленных. Я хранил его два года, рискуя жизнью. Но я верил в ваш приход и терпеливо ждал этого дня. А теперь от души рад, что передаю это знамя Красной Армии.[21]

Короткой остановке пришел конец. Команда: «По машинам!» — и снова в путь. Но еще долго вспоминали советские солдаты радостные лица горожан, желавших им удачи в бою.

Поездка в тыл

Колобова беспокоили несколько боевых машин, отставших на многокилометровом пути наступления из-за технической неисправности и повреждений. Местонахождение каждой из них он отмечал на своей карте. Комполка вызвал меня и завел об этом разговор.

— Нужно проехать по маршруту недавних боев и собрать всех. Это очень важно, — сказал он. — Необходимо во всем разобраться на месте, поторопить ремонтников, указать наиболее удобные маршруты для самостоятельного движения каждой САУ, позаботиться об экипажах. Каждая вовремя восстановленная и вступившая в строй машина повысит нашу боеспособность. Для всех нас это простая истина, но на деле мы, увлеченные главным, иногда о ней забываем. Правда, там остались заместитель по техчасти и другие офицеры, но ремонтникам и техникам тоже надо помочь. Другая, не менее важная, задача — пополнить запасы горючего и боеприпасов и быстрее выдвинуть их поближе к батареям. Наверняка предстоят еще более стремительные марши, а перебои в снабжении уже теперь дают о себе знать. — И, улыбаясь, добавил; — Вот видишь, сколько за нами дел.

— Все ясно. Когда ехать?

— Немедленно.

Мы склонились над картой, уточняя детали поездки.

По пути в тылы я заехал на КП стрелкового корпуса, где встретился с начальником политотдела и рассказал ему о проделанной партийно-политической работе, морально-политическом состоянии личного состава и о цели своей поездки по тылам. Полковник А. М. Кропачев сказал, что командование и политотдел корпуса положительно оценивают действия самоходного артиллерийского полка.

— Забота вашего командира о тылах вполне оправдана, — заметил он. — Войска наши в беспрерывном движении. Особая роль в успешном наступлении принадлежит передовым отрядам. Самоходный полк — самая подвижная часть. От его постоянной боеготовности зависит многое… Думаю, все это вы сами прекрасно понимаете, — заключил беседу начпокор и пожелал успеха в моей поездке.

В пути я встретил группу машин полка с горючим и боеприпасами, поговорил с людьми. У них же уточнил место дислокации тылов.

— Такого еще не было, — разводя руками, но не от огорчения, а скорее от удовольствия, говорил начальник тыла. — Не угнаться за батареями! Не успеешь перебазироваться на новое место, как тут же приходится менять его.

В тылах я собрал офицеров и коммунистов, рассказал им об обстановке, задачах, которые поставил командир полка, и той особой ответственности, что ложится на тылы.

Узнав о прибытии замполита, ко мне прибежала Тося, тоже со своими хлопотами.

— Машины специальной у меня нет, — жаловалась она, — мотаюсь на попутных. Заедешь с кем-либо на полевую почту, а газет еще нет, шофер ждать не может, уезжает. Вот и добираюсь обратно на попутных.

— Хорошо, Тося, что-нибудь придумаем. Почта должна доставляться в батареи своевременно. Газеты сейчас особенно нужны, бойцы ждут их с нетерпением. А кое-кто и тебя выглядывает, — добавил я.

— Не до шуток мне, товарищ майор, — потупив взор, проговорила покрасневшая Тося.

— Да нет, и вправду соскучились, — перешел я на серьезный тон, — по тебе, газетам, письмам. Кстати, видел я сержанта Тавенко, Сытытова, Плясухина. Отличные ребята! Остались такими же жизнерадостными, только за несколько дней непрерывных боев заметно посерьезнели. Но это понять можно: столько пройдено, пережито за короткое время. Потеря Давыдова и Марычева тоже свой след оставила… Им подавай сейчас больше горючего и снарядов, ставь новые и новые задачи — все окажется мало!

— Передайте им от меня привет и самые наилучшие пожелания. И еще скажите, что я тоже соскучилась по ним, — сказала Тося и, козырнув по-военному, вышла.

Действительно, давно следовало подумать, как в такой ситуации обеспечить своевременную доставку почты из армейского пункта в полк. Посоветовавшись с начальником тыла, мы пришли к выводу, что лучше всего это делать через КП корпуса, имеющий свою машину. Да и офицер связи полка, которому часто приходится ездить на КП корпуса с донесениями и по другим делам, на обратном пути может подвозить Тосю с почтой. А затем связные от батарей доставят газеты и письма воинам. Я тут же написал начпокору, чтобы он дал соответствующие указания работникам связи корпуса. Тося съездила на полевую почту армии и передала просьбу направлять газеты, журналы и письма для полка на КП стрелкового корпуса. Вопрос доставки почты был решен.

Затем я поговорил с офицером технической службы полка, уточнил у него, в каком состоянии находятся отставшие машины, где расположен СППМ.[22] Выяснилось: две самоходки ремонтировались своими экипажами — с ними была наша авторемлетучка, одна самоходка отбуксирована для ремонта в армейские мастерские; и еще одной могут помочь только техники самоходной артиллерийской бригады, действовавшей в составе 69-й армии и имевшей на вооружении такие же системы. К счастью, пострадавшая САУ находилась недалеко от места расположения ремонтных средств этой бригады.

Мы понимали значение поставленной командиром полка задачи. На первый взгляд могло показаться, что четыре неисправные самоходки — это не так много. Но если учесть машину Емельянова, которая подорвалась на мине и сгорела, машины Давыдова и Горелкина, уничтоженные прямым попаданием снарядов противника, то потери составляли полторы батареи. А это уже много. К тому же с четырьмя машинами от полка отстали шестнадцать человек, их надо было как можно скорее вернуть в строй.

В итоге решили: офицер технической службы направится в армейские мастерские, добьется ускорения ремонта самоходки и укажет ей маршрут движения в свою часть. Я же поехал к остальным машинам. В пути встретил одну из них, уже отремонтированную. Побеседовав с экипажем, уточнил маршрут. Возле другой САУ работала полковая летучка. Ремонтники обещали закончить работу к концу дня.

— В ночь отправимся догонять своих, — сказал командир машины, молодой лейтенант. — Не повезло нам, товарищ майор. Ребята, говорят, уже и в Лодзи побывали, а мы все здесь торчим.

Возле последней машины работа замерла. Самоходка стояла в деревне, рядом с домом. Оказывается, была здесь летучка, но в помощи отказала, а своими силами экипаж сделать ничего не мог. Люди пали духом. Но, увидев замполита, повеселели: появилась надежда.

— Все ушли вперед, о нас забыли, что делать — не знаем, — говорил младший лейтенант Н. Е. Корепанов. — Боялись одного: подберет нас фронтовая ремонтная бригада — и поминай как звали, не увидим больше своего полка и товарищей.

— Могло и такое быть. Постараемся теперь, чтобы этого не случилось. Вы так же дороги полку, как и полк вам. А чем вы питаетесь? — поинтересовался я.

— Сухой паек выручает, — ответил офицер. — Да и люди в селе хорошие, принимают нас, как родных.

Меня не могло не радовать стремление людей быть с полком, в его боевых порядках. Любовь воинов к своей части — большая награда за труд командиров, политработников, партийной организации.

Взяв с собой командира экипажа, я поехал к ремонтникам самоходной бригады. Там и договорились обо всем. Ремонтники отбуксировали самоходку в свое расположение и дали слово отремонтировать ее к утру.

Я поехал догонять полк и к ночи был в полковых тылах, которые расположились уже на новом месте. Пробыл там почти весь следующий день. Прежде всего проверил, как выполняют указания командира полка, переданные мною командирам подразделений тыла. Меня интересовала организация политической работы во взводах — ремонтном, транспортном, подвоза боеприпасов. Затем собрал парторгов, комсоргов, агитаторов, ответил на многочисленные вопросы, рассказал об обстановке и поставил новые задачи. Когда подошли отремонтированные самоходки, собрал их экипажи и разъяснил, какую боевую задачу в эти дни решают батареи. Затем указал маршрут и проводил колонну. Старшим назначил офицера-ремонтника техника-лейтенанта Рябушка. С ними ушла и полковая авторемлетучка…

Днем приехала Тося, привезла почту и тут же на попутной машине уехала в штаб корпуса.

Агитаторы были активными политическими бойцами, надежной опорой партийной организации в массово-политической работе. Получив важнейшие документы партии и правительства, мы проводили (если позволяла обстановка) с агитаторами семинары, учили их доводить эти документы до сознания воинов. Как правило, агитатор был в каждом экипаже самоходки, в каждой ремонтной бригаде.

Само понятие «агитатор» — широко известно и почитаемо в народе. Агитаторами были преимущественно коммунисты и комсомольцы. Но не только. В число агитаторов мы вовлекали и беспартийных активистов, особенно бывалых, закаленных в боях воинов, словом и делом заслуживших уважение в солдатской массе.

Таким агитатором был и повар рядовой Волков — дядя Костя, уже известный читателю.

…Раздав бойцам обед и вымыв котел, дядя Костя не спеша свернул «козью ножку», закурил и взялся за газету. На первой странице был напечатан приказ Верховного Главнокомандующего об освобождении города Лодзь.

Знакомая картина — солдат с газетой. Ведь без нее ему попросту не обойтись. Улучив свободную минуту, он читал и заново перечитывал сообщения Совинформбюро, заметки, статьи фронтовых корреспондентов о подробностях боев на том или ином направлении, подолгу рассматривал снимки. Глаза его загорались восхищением, и тут же возникало естественное желание поделиться радостью от прочитанного с товарищем. Завязывались беседы. Всяк на свой лад строил прогнозы близкого окончания войны. Заходила речь и о том, что будет с Германией. Советских воинов уже тогда волновали вопросы послевоенного устройства мира, своего будущего и будущего своих детей.

— Что нового пишут, дядя Костя? — спросил, присев на бревно, рядовой Матвей Агеев. У него самого в руках была газета, и наверняка он ее уже прочел. Однако как-то надо было начать разговор, вот он и задал обычный в таких случаях вопрос. Дядя Костя не спешил с ответом, продолжал сосредоточенно дочитывать статью. Он уже привык к тому, что бойцы, особенно молодые, шли к нему, сердечному и опытному человеку, являвшемуся к тому же агитатором, со всевозможными вопросами, за советом, а то и просто потолковать.

К дяде Косте и Агееву подсел и Гена Сапухин. Мальчик привязался к повару, старательно помогал ему во всем и был непременным участником таких вот непринужденных бесед, ведь все, о чем бы ни говорили старшие, было для него ново, интересно. Дядя Костя в свою очередь заботился о парне, как о родном сыне.

Подошли еще несколько солдат.

— Да, шагают истинно по-суворовски, — наконец промолвил дядя Костя. — Считай, не меньше тридцати — пятидесяти километров в сутки! Что значит техника!.. А начинали с тачки. Одним словом — индустриализация!

— Так ведь и маршалы у нас какие! Жуков, Конев, Рокоссовский… — заметил один из солдат.

— Одно слово — стратеги!

— А ты понимаешь, что это значит — стратеги?

— Говорю — значит понимаю, — обиженно ответил солдат.

— Бьют наши полководцы «непобедимых» гитлеровцев в хвост и в гриву — значит, стратеги, — поддержали бойца его товарищи.

— Полководцам нашим, конечно, честь и хвала, но и о другом не забывайте, — продолжал дядя Костя. — Кто построил фабрики, заводы, колхозы? Такие, как мы. Кто для нас делает танки, самолеты, снаряды, винтовки? Опять же такие, как мы. А кто Гитлеру хребет перешиб под Сталинградом и Курском? Солдаты, простые советские люди. Силу им дала наша партия, Советская власть, союз рабочих и крестьян, дружба народов…

— Нет, вы только представьте себе, — воскликнул сержант Александр Лазеба. — Неделю назад были на Висле, а теперь шагнули уже за Лодзь и к Бреслау. С такими темпами и в Берлине скоро будем.

— И капут Гитлеру? — обрадовался Гена.

— Что победа близка — дело ясное. Но пойдем ли так быстро и дальше — будет видно, — включился в беседу коммунист старший лейтенант Полтавцев. — Читали в газетах — союзники наши в Арденнах вздохнули и перекрестились: дескать, пронесло. Рады, что живы остались и не кормят рыбу в Ла-Манше. Им, разумеется, легче. А легче потому, что Гитлер перетрусил, увидев нас у ворот Германии, и уже, наверное, снимает свои войска с Западного фронта.

— Поживем — увидим, — сказал Лазеба.

— Да… До такой радости дожили! — снова заговорил дядя Костя. — Увидеть бы, как оно там будет, после войны…

— Вместе с Гитлером и Германии конец, не так ли? Вон, говорят, из-за неё сколько войн было. Сколько ее били, а она снова за свое…

— Не забывай, сержант, слова Сталина: гитлеры приходят и уходят, а народ немецкий остается, — уточнил старший лейтенант Полтавцев. — Месть народу — не наша политика. Вопрос о будущем Германии — очень сложный вопрос. Наше правительство и союзники уже теперь думают, как решить его.

— Константин Афанасьевич! — почтительно обратился к дяде Косте рядовой Агеев. — Вот ты у нас агитатор, говоришь ладно, дельно, медаль за подвиги имеешь, а почему в партии не состоишь?

Дядя Костя обвел взглядом притихших, ожидавших его ответа товарищей, которые, видимо, задавались таким же вопросом, и не нашелся, что ответить на неожиданный для него вопрос, сказал лишь: «Не дорос еще до такой чести».

Вокруг засмеялись:

— Тебе ведь за сорок!

— Сколько еще собираешься расти?!

— Ничего нет смешного, — спокойно ответил дядя Костя. — Постараюсь — заслужу. Примут, надеюсь. — И помолчав, добавил: — Я — беспартийный, но с партией. Таких миллионы. Сила партии — в доверии и поддержке народа.

На марше

На рассвете я оставил тылы и выехал догонять батареи. Дороги были забиты наступавшими войсками. Главные силы дивизий и корпусов вслед за подвижной группой армии и передовыми отрядами двигались в колоннах. Лавина войск неудержимо катилась на запад. Стремление как можно скорее вступить на землю врага владело буквально всеми — от генерала до солдата. Командиры и бойцы проявляли завидную находчивость: стрелковые части, не имевшие достаточного количества транспортных средств, подбирали трофейные автомашины, мотоциклы, повозки, велосипеды. Иная колонна с виду мало чем напоминала боевую воинскую часть. В ней не умолкали шум веселых голосов, пение, звуки губных гармошек, гитары, баяна, аккордеона. Благо, самолетов противника не было видно. Враг не успевал перебазироваться на новые аэродромы, а имевшиеся у него самолеты бомбили главным образом наши передовые части, ушедшие далеко вперед от главных сил.

Однако чувствовалось, что впереди решающие события. Военный совет фронта счел возможным обратиться к войскам с воззванием. Текст его мы получили. Коротко о его содержании можно сказать так: «Даешь Берлин!»

Мы с Филюшовым собрали личный состав батареи. Здесь были и воины-гвардейцы стрелковой дивизии, следовавшие десантом в составе передового отряда.

«Верховный Главнокомандующий возложил на нас, воинов Первого Белорусского фронта, — читал я воззвание Военного совета фронта, — ответственную и почетную задачу: нанести врагу в самом его логове еще один всесокрушающий удар, первыми взять Берлин и водрузить Знамя Победы».[23]

Я призвал воинов ускорить марш, проявлять инициативу и взаимовыручку, напомнил о необходимости неотступно соблюдать строгий порядок и дисциплину, проявлять постоянную бдительность и боеготовность.

Слова попросил пулеметчик рядовой Курмагазиев.

— Родина приказала нам, солдатам, вступить на территорию Польши и освободить ее от фашистов, — говорил он. — Мы освободили польскую землю. Теперь нам приказано взять Берлин, и мы его возьмем! Для гвардейцев никаких преград нет и не будет…

Капитан Филюшов заверил командование полка, что бойцы 3-й батареи вместе со стрелками-гвардейцами сделают все для быстрейшего продвижения вперед.

— Честь и достоинство советского воина мы не посрамим, — сказал он. — Дружба с гвардейцами у нас крепкая.

Далее он говорил о помощи, которую стрелки оказывали самоходчикам при форсировании небольших заболоченных рек, о разгроме противника у города Иновлудзь, где важную роль сыграло тесное взаимодействие стрелков и самоходчиков.

Состоялось вручение воинам батареи благодарственных писем. Вручая первое из них командиру батареи, я вслух зачитал текст:

«Герою боев капитану Филюшову Дмитрию Ивановичу. За отличные боевые действия при овладении крупным промышленным центром Польши городом Радом — важным узлом коммуникаций и сильным опорным пунктом обороны немцев — приказом № 222 Верховного Главнокомандующего Маршала Советского Союза товарища Сталина от 16 января 1945 года Вам объявлена благодарность.

Командир войсковой части 36 989 майор Колобов».

Встретились мы и с комсоргом полка младшим лейтенантом Николаем Сапоженковым. Он доложил, что за период наступления в комсомол принято двенадцать воинов.

— Был здесь майор Азарьев, — сказал Сапоженков, — обещал передать помощнику начальника политотдела по работе среди комсомольцев майору Н. З. Мухаметдинову мою просьбу приехать и вручить комсомольские билеты.

— Вижу, тебя, Николай, трудно вытянуть из боевых подразделений. Любишь ты горячее дело, — сказал я комсоргу. — Но ведь и тылы нельзя забывать. Там тоже есть комсомольцы. К тому же сейчас важнее важного обеспечить бесперебойный подвоз горючего. Не будет его — остановится полк и лозунг «Даешь Берлин!» для нас повиснет в воздухе… До Берлина еще как-никак далековато, пешком дойдешь не скоро…

После этого разговора Николай с первой попутной машиной уехал в тылы.

На следующий день поутру полк догнали начальник политотдела корпуса и его помощник по комсомольской работе.

Полковник Кропачев пригласил меня в свою машину.

— Мне передали твою просьбу о встрече, — сказал он, когда машина тронулась, — и мы с комсомольским вожаком решили сами побывать в полку. Да и дело есть неотложное — вручим людям партийные и комсомольские билеты, а заодно оценим вашу готовность к броску на Берлин.

— Готовы ли мы к броску на Берлин? — повторил я вопрос полковника. — Коль скоро на этот счет есть приказ и призыв Военного совета фронта, надо полагать, и силы для такого броска есть… Среди бойцов царит большое воодушевление, желание быстрее ворваться в логово фашистского зверя. Пуще всего солдат боится сейчас отстать! И это понятно: ведь тогда без него свершится то, о чем думал и мечтал всю войну… А нас, командиров и политработников, тревожат перебои с доставкой горючего: его не хватает на складах. Вот и сегодня подвоза не хватило даже до полной заправки машин. При последней нашей встрече, Александр Матвеевич, вы мне сказали, что самоходный полк — самая подвижная часть корпуса. Без горючего мы вовсе станем. Прошу учесть это и помочь нам.

— При всех обстоятельствах, — заверил полковник, — горючее самоходчикам дадим в первую очередь. Это дело я возьму под свой личный контроль.

Начпокор еще долго расспрашивал о работе коммунистов полка, о согласованности в действиях командования и политаппарата. Интересовался он и тем, сколько конкретно, какие категории военнослужащих и за участие в каких боях представлены к наградам и нет ли в этом деле волокиты со стороны штаба корпуса или армии.

— Не выпускайте из поля зрения работу парторгов и комсоргов батарей, — сказал он. — Это первые помощники командиров.

Во время короткой остановки начальник политотдела корпуса и его помощник вручили партийные и комсомольские документы, побеседовали с воинами.

— Подвижная группа армии, — говорил полковник собравшимся бойцам, — уже ведет бои на подступах к городу Познань. Наше наступление развивается успешно. Однако впереди, на пути к Берлину, крупные узлы обороны противника. Их придется брать с боем. Как это делать, мы теперь знаем, опыт есть. Как и при освобождении городов Радом и Лодзь, форсировании реки Варта, необходимо упреждать противника в занятии оборонительных рубежей. «Даешь Берлин!» — лозунг реальный. Залог дальнейшего успешного наступления — в нашей высокой бдительности, организованности и дисциплине.

Бойцы засыпали Кропачева множеством вопросов: кто быстрее будет в Берлине — Жуков или Конев? Положение союзников в Арденнах? Какова она, Германия?..