Мой бывший бывший. Книга 1

10. Рано или поздно, так или иначе

Она стоит в дверях, тревожно переминаясь с ноги на ногу.

Розовая футболка, джинсовый комбинезончик, два хвостика – «как уши у лисички». Отдельный шедевр – тапки-единорожки. Розовые тоже, да…

Обычная девчонка, обычная второклассница. Могли бы быть первоклашками, но мы ужасно торопились!

И я бы на самом деле не переживала. Потому что, ну, мало ли сколько лет моей дочери, кто его знает, как я переживала постразводную депрессию, может, ушла в большой и долгий загул и сама не помню, кто наш папочка.

Даже такой трэшовый вариант меня бы устроил на самом деле. Моей любви к дочери от этого меньше бы не стало.

И будь все так, не будь у меня повода, я бы послала Ветрова лесом, отказала бы ему в праве на генетическую экспертизу, и точно б знала – он бы спрыгнул. Не стал бы добиваться признания отцовства у ребенка, который может быть и не его.

Он же у нас чертов собственник. Он не будет претендовать на игрушку, если будет не уверен, что эта игрушка – только его и ничья больше.

Но… Повод у меня для беспокойства имеется! Налицо, так сказать.

Еще первокурсником Яр заливал мне, что это, мол, у его семейства доминантный ген такой. Что уже поколений восемь все Ветровы с этим цветом глаз.

Цветом, который я пыталась ненавидеть те девять месяцев после развода.

Цветом глаз моей дочери, красивей которых нет ни в одном уголке этой планеты.

Зашкаливающе-ярким, ультрамариново-синим…

– Мам, – Маруське неуютно и страшно. Еще бы, всякие стремные дядьки тут шляются и как будто бы даже обижают маму. Вряд ли вся эта ситуация со стороны выглядит хотя бы мило.

Моя дочь боится. И подойти к ней мне не сможет помешать никакой Ветров – особенно тот, что сейчас замер бледным призраком и ловит воздух ртом. И смотрит на Маруську, не выпуская её из поля зрения ни на секунду.

Я шагаю мимо него. Маруська вцепляется в меня обеими ручонками, я отвечаю ей взаимностью, глажу дочь по спине.

Сердце мое непоседливое, вот что ж тебе не сиделось дома? Стольких неприятностей нам с тобой удалось бы избежать, потерпи ты самую чуточку.

Почему неприятностей? А вы всерьез верите, что Ярослав Ветров, узнав о том, что семь лет назад я не сообщила ему о рождении дочери, принесет мне пятьсот эскимо от радости? Это только крокодилу Гене такие ништяки обламывались.

– Бабушка спит, бусинка моя? – шепотом в самое ушко Маруськи. Она кивает торопливо и быстро. Ну, ясно. Когда бабушка спит, в тишине нам становится тревожнее всего. Нет, я не злюсь. Это бесполезно, в конце концов.

Тем более что в чем виновата Маруська? В том, что не очень любит тишину? Она настолько не любит тишину, что до сих пор приходит по ночам спать ко мне. Повышенная тревожность, ага!

– Пять минут подождешь? – ласково спрашиваю я.

– А можно две? – моя маленькая лиса, конечно, тут же начинает торговаться.

– Четыре, – улыбаюсь я, – но сегодня прочитаем на главу больше. Договорились?

– Ага, – Маруська вздыхает, еще три секунды пыхтит мне на ухо, а потом – выскальзывает из моих рук.

– Стоп, – я перехватываю дочь за подбородок, вглядываюсь в лицо.

Царапина на лице. Во всю скулу, от виска к подбородку. Утром её не было.

– Это что? – тихо спрашиваю, касаясь пальцем кожи, рядом с болячкой.

Маруська мрачнеет. Ну, ясно. Это снова Маскарадова или кто-то из её подпевал?

Если бы еще были гарантии, что в другой школе будет как-то иначе… Гарантий нет, но и выбора тоже. Если завуч и дальше будет игнорировать нашу проблему – из этой гимназии мы уйдем. Без особых сожалений. Ну, почти. Гимназия новая, крутая. И фонд у неё отличный…

– Ты ей хорошо наподдала? – заговорщическим тоном уточняю я. Непедагогично – да. Но я не буду прививать моей дочери привычку пасовать, когда её обижают. Маруська снова улыбается, на этот раз – кровожадно. Ой, не завидую я той принцесске, что к ней полезла.

В конце концов, тапки-единорожки на последний Новый Год лежали под елочкой от меня.

А у Деда Мороза моя дочь заказала боксерскую грушу. И гантели.

Дедушка Мороз, разумеется, исполнил её мечту.

Эй, я знаю, что «девочки не дерутся», вот только, ой, сколько вы не знаете о некоторых девочках. Увы, я не могу оплачивать Маруське занятия верховой ездой, а она грезит о лошадях. Но на боксерскую грушу денег я заработала. Сама иногда подумываю, что полупить по груше – отличный антистресс. Жаль, у её перчаток – не мой размерчик.

И, кстати, когда я дарила Маруське этот подарок, у нас этих проблем не было. Мы вроде даже дружили с этой Олей. Это все в этом году началось…

– Четыре минуты, – напоминаю я и закрываю за Маруськой дверь. Напоминаю ей. Проговариваю для Ветрова. Уж он-то точно не заставит меня нарушить слово, данное дочери.

Вообще, круто было бы сейчас нырнуть в квартиру и захлопнуть за собой дверь. Сказать проблемам: «Не хочу». Сделать вид, что их не существует.

– Сколько ей лет? – это первые слова Ветрова, после того, как Маруська приговорила все мое, так тщательно хранимое – её инкогнито. Он смотрит немигающим взглядом в дверь, захлопнувшуюся за Маруськой.

Может, соврать? А сколько у меня шансов, что он поверит в мое вранье? Яр не идиот, в конце концов. Маруська – стройная как кузнечик, вытянулась за последний год. Отличить семилетку от пятилетней пухляши легко. Даже тот, кто в жизни не видел детей, угадает.

И потом – он видел её глаза. Его глаза – и на лице Маруськи. Никакой чертовой генетической экспертизы не надо.

Блин. Вот угораздило меня залипнуть на эти его глаза когда-то. Вот, пожалуйста – до сих пор они мне аукаются. Надо было мутить с отличником Горбачевым. Ну, да, он был нудный, но хотя бы не такая тварь, как некоторые. И никаких «доминантных» особых примет у него не имелось.

Я отвечаю на вопрос Ветрова. Честно отвечаю.

И все, что остается на этой лестничной клетке – это глухая тишина, разбавленная только его хриплыми рваными выдохами.

Я всем седалищным нервом чую – неприятности уже красят губы и готовятся к новому свиданию со мной.

А я-то надеялась, что у нас с ними перерыв в отношениях…

Почему-то сейчас мне кажется, что этот момент был неизбежен. Предрешен на уровне судьбы. Просто потому, что я же знаю – никогда моя жизнь не была простой.

У меня есть секунд пять, чтоб найти нужные слова для Ветрова. Мне нужно его выставить. Нужно, чтобы он не вздумал качать права.

Миссия действительно невыполнима, с этим не справился бы и Итан Хант.

– Значит, у меня есть дочь, – мне по-настоящему страшно от его спокойного тона, – и я узнаю об этом только сейчас?

Еще по семейной жизни я помню: если Ветров молчит – это угроза катастрофы. Если Ветров говорит с таким вот демонстративным спокойствием – можно готовиться к кровавой бане. И я тут – жертва номер один, первая в расстрельном списке.

Господи, лучше бы сразу взорвался, реально. Тогда не было бы необходимости морально готовиться к марафону ветровского гадства. Я ведь знаю, что он может слишком многое. И его беспринципность делает Ветрова слишком опасным врагом.

Мне отчаянно хочется закурить и сбросить этот ступор, выдохнуть его вместе с дымом. Но… У меня четыре минуты, и я никогда не курю дома. Придется справляться с этим всем внутренними силами.

– Ты ведь не будешь спорить с тем, что она от меня, да, Викки? – от этой лицемерной доброжелательности Яра становится только хуже. И тошнит чуть сильнее.

– Какая тебе разница, Ветров? – скупо отзываюсь я, разворачиваясь и напрямую встречая взгляд холодных глаз бывшего. – Какая тебе разница, от кого у меня дочь?

Столкновение наших взглядов подобно лобовому столкновению двух поездов. Тормозить никто не намерен. Особенно – я!

В конце концов – зачем бы ему ребенок от меня? Разве не поэтому он свалил в закат, потому что наигрался? Удивительно, как у него еще не завелось статусной женушки и статусных наследничков.

– Ты должна была мне сообщить, – Яр говорит, едва шевеля губами, будто находя оскорбительным тратить силы на разговор со мной.

– Ветров, давай ты не будешь прикидываться невинно пострадавшим, – огрызаюсь я с максимальной агрессией, которую достаю из глубины своей души, – с чего я тебе должна была хоть что-то сообщать? После всего того, что ты сделал для меня?

После всего того, есть ли вообще вопросы, почему я так с ним разговариваю? Тем более – я знаю, вежливость тут не поможет от слова совсем.

– Законы распространяются на всех, – Яр склоняет голову набок, разглядывая меня все с большей отрешенностью, – и ты вправду считаешь, что ты имеешь право лишать меня моих отцовских прав? Решать, имею ли я право знать о моем ребенке? Не слишком ли много ты на себя берешь, Викки?

Он вроде бы ничего не сказал, но в воздухе будто уже прозвучали тысячи угроз.

– Ветров, чего тебе надо? – устало повторяю я, скрещивая руки на груди, чтобы хоть чуть-чуть почувствовать себя комфортнее. – Я не спрашивала с тебя алиментов, не претендую на твое наследство, мне от тебя вообще ничего не надо. Да и тебе не нужно подтвержденное отцовство над моей дочерью.

– Не тебе это решать, – его глаза свирепеют все сильнее. Надо же. Властному господину смеют диктовать условия?

Мне уже даже не страшно. Мне нужно только, чтобы он от меня отвязался.

– А разве я что-то решала в этом вопросе? – я поднимаю брови. – Ветров, восемь лет прошло. Может, у тебя провалы в памяти, но я тебе напомню: это ты от меня ушел. И мы оба знаем, почему.

– Да, мы оба это знаем, – Яр снова скалится, только теперь меня действительно пробирает, – и тем не менее, ты должна была мне сообщить. Или что? Сколько времени ты не знала, что твой ребенок от меня? Когда проявился мой цвет глаз? В год? В два? Не вчера же!

Судя по выражению его лица – я должна немедленно упасть на колени и разрыдаться горючими слезами раскаянья. Я же, даже если поскребу скребком – и горсточкой чувства вины не разживусь.

И все-таки, как добиться того, чтобы он от меня отвалил? В идеале – чтобы я смогла спокойно работать на новой работе. Я не претендую на самоосознаночку «дай мне кормить нашу с тобой дочь нормально». Мне наоборот нужно, чтобы Ветров не видел смысла в ребенке от меня. Пусть заводит себе статусных потомков, которых не стыдно показывать статусным приятелям.

– Ну и что твоя дочь знает о папочке? – едко уточняет Яр. – Кто я по твоей легенде? Космонавт? Летчик-испытатель?

Дебильный разговор. И я меньше всего хочу быть его участником. И уж точно не хочу отчитываться перед Ярославом Ветровым о нюансах своего общения с дочерью.

– Ветров, ты от меня ушел, – напоминаю я для особо одаренных, – и ты как-то жил восемь лет, не придавая никакого значения тому, что мы с тобой не очень-то активно предохранялись. Мы оба знаем, что ты ищешь жену из хорошей семьи, с хорошей генетикой. Ровню для тебя. Так все-таки чего-то хочешь от меня и от моей дочери?

– Ну, получается, что дочь у тебя не твоя, а наша, – холодно поправляет меня Ветров. Он не унимается. Все очень плохо!

– Нет, Ярик, она – моя, – я скупо и фальшиво улыбаюсь, – в графе «отец» у моей дочери стоит прочерк. И отчество я ей указывала не в честь тебя.

Судя по выражению лица Яра – это отдельная строчка, за что он хочет меня прикончить.

Эго просто космическое – как же так – его дочь и без его отчества? То, что он слился с моего горизонта и даже о дочери узнал вот так, случайно, – не имеет значения.

С отчеством – это была моя мелкая месть, но больше – все-таки страховка. Страховка, что даже если Яр и узнает, что у меня есть ребенок, – споткнется об отчество и не полезет проверять глубоко. Слабенькая страховка, на самом деле, но как-то же работало до этого.

Я бросаю взгляд на часы. Все. Время вышло. К черту Ветрова, меня ждет Маруська. Я еще подумаю, что с этим делать. Буду рыть себе окоп уже по факту.

Я открываю дверь своими ключами.

На мое плечо падает тяжелая ладонь.

– Мы с тобой не договорили, – шипит Ветров раздраженно. А мне все еще не страшно. Я смертельно утомлена общением с «его светлостью».

– Меня ждет моя дочь, Ветров, – холодно откликаюсь я, сбрасывая его руку, – сформулируй уже, чего ты от меня хочешь, кратко и приходи. А лучше – просто забудь. Мне не было от тебя ничего нужно, не нужно и сейчас. У меня есть моя дочь, у тебя – Кристина, которая наверняка будет рада родить тебе игрушечку ваших голубых кровей. Нас оставь в покое.

Шагаю внутрь своей квартиры, захлопываю дверь за собой, медленно стекаю на пол.

Маруська высовывается из кухни с печенькой в руках – поймана на месте преступления, – с легкой тревогой смотрит на меня. Но уличать дочь я сейчас не в состоянии.

В голове звенит, и пальцы мелко трясутся.

Такое ощущение, что только что провела боксерский спарринг.

Я сижу на полу в ожидании звонка. Или стука. Или в конце концов – что Ветров что-нибудь рыкнет мне через дверь.

Ничего.

Тишина.

И когда я встаю и заглядываю в глазок – вижу только пустую площадку.

Ушел. Просто ушел?

Если бы я была оптимисткой – я бы поверила, что он согласился «забыть и оставить в покое». И даст мне спокойно работать в Рафарме, наконец.

Я – реалистка!

Под ложечкой у меня посасывает…