Мой друг лайка

Встречи с «хозяином» леса

Переживание охотника от встречи с «хозяином» леса, да и сама обстановка этой встречи оставляют яркие и незабываемые впечатления. Пусть не часты эти встречи у нас, городских охотников, но это только увеличивает силу впечатления от охоты, равную которой найти трудно.

И здесь, как и в целом ряде других охот, лучшим помощником и надежным товарищем охотника является та же наша скромная русская лайка.

И летом, и осенью, и зимой при охоте на медведя на берлогах лайка незаменима, если охотник без посредников самостоятельно ищет зверя.

Последнее придает особую прелесть охоте и особенно роднит охотника с его четвероногим другом.

…Глухо в старом еловом бору. Огромные замшелые деревья почти не пропускают лучи солнца к своим подножиям. Нога человека, идущего по такому лесу, утопает в мягком ковре зеленых мхов, покрывших и землю, и все, что лежит на ней.

Гниющие стволы старых деревьев рассыпаются под ногой почти бесшумно, не шуршат шаги по листве. Кусты папоротников врываются яркими зелеными пятнами, да кое-где луч солнца ложится на нежную дымку лесных хвощей. Ни дороги, ни тропинки не встретится на пути, лишь иногда мелькнет перед глазами просвет небольшого ветровала, густо заросшего малинником.

В одном из лесных уголков нашего края мне довелось побродить по медвежьим следам в начале осени года два назад. В маленькой деревушке, со всех сторон окруженной лесами, я рассчитывал провести часть своего отпуска и поохотиться на медведя на овсяных полях колхоза. Около тридцати километров пришлось ехать от станции на легкой телеге, то лежа, то сидя на свежем душистом сене. Сенокос уже окончился, и наступила пора созревания овсов, пора интересных охот на медведя. Возчик, молодой парень из колхоза, уже устал от рассказов про медведей, про затравленный ими скот и помятый овес. Охотник должен слушать все, что ему сообщают, но не все принимать за непреложную истину. Рассказчики часто увлекаются и преувеличивают факты, а иногда просто подшучивают над слушателями.

Не обижая своего спутника недоверием, я терпеливо выслушивал все, но невольно думал: «Неужели же в этих краях встреча с медведем так проста и обычна?»

По этой дороге я еду впервые, и такой она кажется длинной и утомительной. Немилосердно печет солнце, а путь наш лежит все полями и полями, ни облачка на небе, ни тени от деревьев. Не медвежьи места кругом. Не сбились ли мы с пути?

— Ну уж и скажешь! — говорит мой возница. — Видишь, лес-то впереди? А за ним и колхоз наш. Деревенька маленькая, кругом в лесу, и стоит-то она в логу. Идешь, идешь, все ее нет, и вдруг словно выползет навстречу. Недаром и прозвали ее Выползово.

Лес встретил нас прохладой и запахом гниющих осин. Еще километров шесть проехали этим лесом, и только тогда впереди залаяли собаки.

— Вот, стало быть, и приехали, — говорит парень. — Сейчас я председателя найду, он тебе больше моего расскажет…

На другой день утром мы обошли с председателем колхоза все посевы овса, примыкающие к лесу, и картина стала ясной. Медведи ходили в овсе не везде, а в двух местах. Там, где посевы белели созревающими метелками, овес был значительно помят. Характер медвежьих троп в посевах не везде одинаков, так же как и ширина их. Особенно был перепутан и помят овес там, где кормилось медвежье семейство. Узкие дорожки от ползающих медвежат переплетались с солидным «коридором» следа самой медведицы. Обсосанный овес вокруг напоминал обмолоченную солому.

— Вот так каждый год и получается, хоть совсем не сей у леса, — говорит председатель колхоза. — Гляди, как солому-то укатали, не хуже, чем катком. Спасибо хоть скота немного дерут, но с весны и это бывает.

Мы решили построить лабаз в том месте, где выходило на кормежку семейство мёдведей.

Это несложное сооружение из нескольких довольно толстых кольев мы укрепили на сучьях деревьев. Получилась небольшая прямоугольная площадка, расположенная в двух с половиной метрах над землей. Осталось только положить «упорину» для ног и срубить два длинных сучка, которые могли качнуться даже при самом незначительном движении и напугать зверя. На зверовой охоте должно быть все предусмотрено, от этого зависит успех встречи со зверем и возможность удачного выстрела. Медведь меньше чует охотника, когда лабаз устроен над землей. К тому же с дерева легче увидеть зверя, да и обзор шире. В последний раз я осмотрелся сверху. Кажется, все сделано по правилам. Ели, стоящие неподалеку, прекрасно маскируют лабаз, учтено и направление ветра, дующего от опушки леса в поле. Будет ли только этот ветер ночью?

Мы много наследили вокруг, и поэтому первую ночь сидеть на лабазе не стоит. Медведь очень осторожен и может легко обнаружить засаду, принюхиваясь к следам. Осенний медведь сыт и пуглив: чуть что, он и на другое поле переберется, овес-то везде одинаков, только бы сподручно было ему, чтобы разом из-под елки и на полосу. Мы собрали в кучу и зарыли все свежие щепки, прикрыли мохом пеньки срубленных жердей и далеко в стороны оттащили их ветки и вершинки.

…По глухой дорожке, уходящей с поля, я отошел около двух километров и спустил с поводка собаку. Засидевшийся пес радостно носился вокруг, всячески выражая собачий восторг. До самого вечера мы бродили с ним по заросшим бочагам выгоревшего торфяника, разыскивая выводки уток.

Переходя от одного водоема к другому, я по компасу шел на центральную просеку, пересекающую поперек всю лесную дачу. В гари, среди бочагов, попадались небольшие холмы, густо поросшие ольхой и крушиной. Заросли малинников краснели спелыми ягодами и местами были помяты медведями. Следов человека не было заметно, а следы медведя попадались и на грязи около воды, и на стволах гниющих деревьев, и просто на тропах, неведомо кем проложенных.

Я шел с чутьистой собакой, и поэтому неожиданность встречи с медведем была мало вероятна. Так думал я, но на охоте часто получается совсем не так, как думаешь, и неожиданности следуют одна за другой. Чибрик залаял совсем рядом и залаял злобно, как на чужого человека. Я не успел сдернуть ружье с плеча, как услышал фырканье зверя и приближающийся его галоп. Шум от бегущего животного был так силен, что у меня мелькнула мысль о лосе. В следующее мгновение черная туша медведя показалась в кустах, а следом за ним неслась лайка. Густая трава мешала рассмотреть всего зверя, и я видел только его черную, как мне показалось, мокрую спину и лобастую голову на неестественно длинной шее.

Он бежал и все время ворчал, оглядываясь на собаку. На какое-то короткое мгновение наши глаза встретились, и медведь в ужасе бросился в сторону. Еще раз мелькнули в траве острые уши Чибрика, и шум стих. Так и осталось раскрытым ружье, а в руках — пара вынутых из него дробовых патронов. Какой представлялся случай, и как я прошляпил его!

Когда я рассматривал встретившиеся следы медведей, у меня возникало желание зарядить ружье пулями. Почему же я не сделал этого? Понадеялся на авось и на чутье собаки и получил по заслугам. Я только раз услышал лай Чибрика далеко от этого места, и то собака лаяла не более двух-трех минут. Медведь видел человека и, конечно, постарался уйти от места встречи с ним подальше. Одной лайке трудно остановить медведя, тем более напугавшегося.

На том месте, где лежал медведь, я нашел несколько вырытых ям. Видимо, зверю было жарко, и он рыл их, валяясь в прохладной земле.

Я решил подождать собаку и присел в одну из медвежьих лежек. Минут через двадцать вернулся мой пес. Он часто-часто дышал, вывалив непомерно большой язык. Собака не отрываясь смотрела на меня, и мне стало стыдно.

— Ну ладно, ладно, ты не очень-то… — сказал я Чибрику и стал гладить его по голове.

Пес нетерпеливо встряхнулся, отошел от меня и, прерывая дыхание, напряженно слушал. Возбуждение, видимо, было очень велико. Ведь медведь был совсем рядом и, главное, постыдно бежал, несмотря на величину, почти в десять раз превышающую размеры собаки.

Эх, если бы все, что говорят о медведях, была правда! Ведь чаще всего охотники видят этого большого зверя именно так, как получилось в этот раз, а не иначе. Да и зачем ему реветь и вставать на дыбы, если этого не требует ни кисть художника, ни перо писателя? Спасаться от беды на четвереньках — куда удобнее. Зверь это прекрасно понимает.

На следующий вечер я сторожил медведя на овсяном поле и просидел на лабазе до темноты. Не стало видно мушки штуцера, и я спустил курки, приготовившись слезать с дерева. Но вот на противоположном конце полосы овса мелькнула какая-то тень. Мне показалось, что пробежала енотовидная собака, и я стал всматриваться в том направлении. Еще раз мелькнуло что-то и скрылось в овсе. Ясно, что какой-то зверек, но зверек некрупный. И вдруг, несколько правее, я увидел медведя. Зверь шел в шестидесяти шагах, вдоль полосы овса, на фоне которого был хорошо виден. Даже разность цвета его шерсти и заметную золотистую «седелку» на холке можно было рассмотреть. То, что я принял за енота, оказалось медвежонком, следом за которым бежал и другой.

Медведица вошла в овес и стала сосать его с кромки полосы. Я бесшумно взвел курки и стал прилаживать штуцер для выстрела. Ни прорези прицела, ни мушки не было видно. Видимо, легкий шорох стволом ружья о кору дерева медведица услышала. Она фыркнула и села, держа передние лапы на уровне груди. Черный контур ее напомнил форму редьки, поставленной вверх концом. Зверь был обращен ко мне грудью, и лучшего момента нельзя было ожидать.

Я решил стрелять без мушки, «посадив» медведицу на планку ружья. Патрон, заряженный девятью граммами черного пороха, выбросил из ствола огромный клин пламени и грохнул оглушительно. Мне показалось, что медведица опрокинулась навзничь и крутится на земле. Второй раз я выстрелил во что-то неопределенное, считая, что стреляю в сваленного зверя.

Спрыгнув с дерева, я зарядил штуцер и пошел смотреть на результаты стрельбы. Между первым и вторым выстрелом прошло несколько секунд. Почему зверь не убежал мгновенно? Или, может быть, второй раз я стрелял в замешкавшихся медвежат?

Осторожно подойдя к тому месту, где только что была медведица, я увидел, что желто-белый цвет овса не прерывается ни единым темным пятном. Свет электрического фонарика осветил сбитую росу на луговине, но ни одной капельки крови на ней не было. На выстрел медведица не отозвалась, что также бывает при промахе или в тех случаях, когда медведь убит сразу наповал. В данном случае последнее исключалось, но я решил проверить результат выстрела с помощью лайки.

Через час Чибрик был спущен на след, но, увы, голоса его я так и не услышал. Промах был совершенно очевидным.

Наутро только и разговора было о том, как у охотника руки затряслись и он промазал — «из такого-то ружья!» Молчи, охотник! Тут словами делу не поможешь, и положение может выправить только хороший выстрел.

Несколько ночей я просидел уже в другом месте, также на опушке леса, примыкавшей к овсяному полю. Оно тянулось почти на километр, но только в середине имело несколько загонов спелого овса.

Ходил на овес медведь-одиночка и, видимо, не маленький. Зверь был осторожный и жировал только на самой кромке поля, примыкающей к лесу. На новом месте мы не стали делать такой основательный лабаз, как в первый раз, а вместо него приколотили к березе две жерди с одной и другой стороны. Другие концы жердей были укреплены на сучьях ели, которая и закрывала лабаз со стороны поля. Левее лабаза была торная тропа, по которой зверь выходил из леса. Собственно, таких троп было две и обе они были торными. Тут уж приходилось положиться на охотничье счастье.

Интерес ко мне в колхозе пропал: прошла уже шестая или седьмая ночь, проведенная зря, а главное — был промах, который редко прощают, охотнику. В пять часов вечера я сидел на лабазе, забравшись в засаду задолго до захода солнца. В этот раз мне сопутствовал директор лесхоза, молодой и страстный охотник. Мы поделили с ним место жировки медведя пополам и сидели в разных концах поля. Кто-то из нас должен был увидеть зверя. Кому же улыбнется охотничье счастье?

В колхозной риге обмолачивали лен, и грохот деревянных вальков звонко разносился в тишине августовского вечера. С противоположного конца поля увозили выстоявшиеся бабки льна, и кто-то из возчиков заметил меня на дереве. — Смотри-ка, эвон сидит… — и еще что-то сказал уже тише и засмеялся.

Не менее часа просидел я в такой обстановке, а потом разом все стихло. Село солнце, и заря полыхала ярким золотым пламенем. Было так тихо, что я слышал скрипенье челюстей большой осы-шершня, грызущей кору березы. Оса то улетала, то вновь появлялась, садясь на одно и то же место.

Мой лабаз примитивен, но сидеть на нем удобно. Только разве рюкзак, заменяющий сиденье мягкого стула, не следовало набивать сухим сеном. Оно шумит при самом незначительном движении, и поэтому нужно сидеть, не меняя позы.

На охотах в засидках лучше вообще не шевелиться. Это довольно трудно выдержать долго, но зато абсолютно необходимо. Еще более необходимо избавиться от всяких запахов. Ружье должно быть тщательно промыто и от нагара и от смазки. На ноги хорошо надеть лапти из лыка или уже выношенные резиновые сапоги.

Томительно текут часы ожидания встречи с медведем. Заря угасла, и со стороны поля из небольшого болотца поползла белая пелена тумана. Вдали она была плотная, и из нее, как островки, торчали темные силуэты кустов. На опушке леса показался заяц-беляк. Он посидел, послушал и заковылял к посеву овса, то припадая к земле, то садясь на задние ноги, поводя ушами. Шорох от его прыжков иногда был хорошо слышен. Вдруг сзади меня в лесу порхнул и застрекотал белобровый дрозд. Птицу что-то встревожило, и я стал вслушиваться. Вот совершенно по-особому в лесу треснул тоненький сучок. По звуку я понял, что он не мог треснуть самостоятельно. Кто-то сломал его. Это были осторожные и вместе с тем тяжелые шаги медведя. Они доносились из сумрака ельника и означали, что зверь идет вдоль опушки, примерно в десяти-пятнадцати метрах от ее края. Отдельные шаги были ясно слышны, потом совершенно затихли, — очевидно, медведь стоял и слушал. По всему было видно, что идет старый и осторожный зверь, который ведет себя совсем не так, как медведица, виденная мною в один из прошлых вечеров.

Затаив дыхание, я вслушивался в шорохи леса. Казалось, что стук моего сердца может подшуметь зверя. Прошло еще несколько томительных минут, и звуки совершенно прекратились. Дрозд куда-то улетел, ушел, видимо, и медведь. Неужели зачуял меня? Неужели и этот случай не увенчается успехом? Вот не везет! Тихо в лесу, и ничто не нарушает моих сомнений. Ушел!

И вдруг у меня за спиной зашумела листва кустарника и сильно затрещали его ветви. Все это было так неожиданно, что я не выдержал и резко повернулся на шум. В пятнадцати шагах стоял огромный медведь. Ни одна ветка ели, ни один листик не загораживали меня от него. Устраивая маскировку лабаза, я не ожидал появления зверя с той стороны и поэтому оказался в очень невыгодном положении. Стоило медведю взглянуть чуть повыше, и наши глаза встретились бы. Но медведь не привык ожидать опасности сверху и не заметил меня. Он стоял, втягивая воздух носом, слегка поводя им по сторонам. Розовый цвет его ноздрей, маленькие и совсем не злые глаза, лоснящаяся шерсть — все это так близко от меня, как бывало только тогда, когда я наблюдал медведей в зверинце. Необычайно длинной показалась мне шея зверя, на которой, словно бочонок, сидела лобастая голова.

Не менее пяти минут стоял медведь в опушке, и я понял, что тишина, предшествовавшая появлению зверя, также обозначала проявление его осторожности. Не видя ничего подозрительного, медведь сделал четыре-пять быстрых шагов в сторону овсяного поля и… лег. Появившаяся с этими шагами надежда на выстрел исчезла, поведение зверя не обещало скорого его продвижения вперед, а я должен был сидеть, не меняя позы. Долго ли?

Медведь, совершенно успокоившись, лизал свои лапы, чесал живот и бока, зевал и потягивался.

Еще десять минут, и сумрак не позволит мне увидеть мушку. Надо было что-то предпринимать, и я стал следить за глазами зверя. В момент, когда медведь, занимаясь туалетом, отворачивал голову и не мог видеть меня, я в несколько приемов перевел свой штуцер из левого положения в крайнее правое. Это были мучительные моменты, от которых зависел успех выстрела. Наконец приклад ружья был уперт в плечевую кость левой руки, и я получил возможность прицелиться. Стрелять с левого плеча да еще с упором приклада ружья в руку очень неудобно, но иного выхода не было.

Свет угасающей зари отразился в серебряной плоскости мушки, и точка эта, как искорка, вспыхнула и замерла на левом плече зверя. Выстрел ударил неожиданно громко, и звук его покатился по лесу, сливаясь с глухим рявканьем зверя. Медведь вздыбил, повернулся и рухнул на землю. Вторую пулю я послал в цель уже по всем правилам, с правого плеча, старательно выцеливая бок зверя. Сразу все стихло, и мне показалось, что даже эхо не повторило звука второго выстрела.

Зарядив штуцер, я спрыгнул на землю и, осторожно вслушиваясь, сделал несколько шагов в сторону медведя. Волнение почти исчезло, появилась уверенность в меткости последующих выстрелов, если бы они потребовались. В кустах было сумрачно и тихо, вглядываясь в глубину их, я рассмотрел чернеющую тушу медведя с торчавшей вверх пяткой задней ноги. Не верилось, что этот огромный зверь был так просто убит. Вблизи, осмотрев его внимательно, я понял, что убил самого большого медведя в своей жизни. Он весил 256 килограммов.

Час спустя мы вместе с колхозниками снова подходили к месту охоты. Чибрик, спущенный с цепи, далеко зачуял зверя и скрылся в темноте. Он не осмеливался вцепиться в него, но злобно лаял, бегая вокруг убитого медведя. Только после команды «бери!» пес стал рвать зверя за ляжки и вновь со злобой бросался на него, когда мы его оттаскивали от туши. Видимо, собака вспомнила свою недавнюю встречу с медведем в лесу и вымещала на нем прошлую неудачу.

…На осенних охотах по медведю не всегда удается положить зверя на месте. Стреляя в темноте, охотник иногда тяжело ранит зверя, но он довольно далеко уходит. В таких случаях лайка, работающая по медведю, совершенно необходима. Без помощи собаки охотнику трудно найти добычу, а порой и просто невозможно. Кроме того, преследование раненого медведя по кровяному следу опасно для охотника. Медведь иногда затаивается на следу и может внезапно напасть на человека. Собака не позволит сделать этого, заранее предупредит охотника о засаде. Даже в случае нападения зверя верный пес не даст хозяина в обиду, хотя часто и рискует при этом собственной жизнью.

Студеный ветер шумит вершинами елей Аверинской лесной дачи. Столетние деревья качаются и точно спорят с пургой, то уступая ее силе, то снова пружинисто распрямляясь навстречу ветру. Под пологом ельника тихо, но снег уже лег там ровным слоем, покрыв густые заросли черничника и мягкие зеленые мхи. После осенней слякоти чисто стало в лесу, как в прибранной горнице, и если бы не ветер с его тоскливым завыванием, то первый день наступившей зимы выглядел бы особенно празднично. Первую порошу не пропустит охотник, если обстоятельства позволяют побродить по лесу. Мне вспоминается, как именно первая пороша застала меня в одном из глухих районов области. Выпавший накануне снег уже пролежал одну ночь, и мы отправились на поиски куньих следов в верховья реки Ложкинки. Охотничьи маршруты и планы часто перестраиваются на ходу и зависят от ряда случайностей.

Попавшийся медвежий след был случайностью того дня и в корне изменил наши планы и маршрут. Я и мой товарищ по охоте, лесник-старожил, не могли оставить его без внимания, ведь счастье встретить след медведя по снегу бывает не часто. Обычно звери залегают в берлоги до выпадания пороши и только иногда бродят по снегу, если соблазнятся обилием пищи и легкостью ее добычи. Задранная в конце осени лошадь или корова, неубранный с поля овес, а иногда и обильный урожай рябины могут задержать залегание мишки. Бывает и так, что след, оставленный на снегу, принадлежит медведю, которого что-то заставило покинуть берлогу. В начале зимы медведь лежит чутко и легко покидает лежку, едва заслышав приближение человека с собакой.

Медведь, оставивший берлогу, называется гонным, и если он стар и опытен, то обложить его на новой берлоге бывает нелегко. Медвежий след поведет охотника по буреломам и гарям, будет прятаться на сваленных стволах деревьев, на торных лесных дорогах зверь станет делать петли и скидки не хуже трусливого зайца. Тропить медведя, как это делают охотники на заячьей охоте, конечно, нельзя. Необлежавшийся зверь не подпустит на выстрел и уйдет из берлоги, не показавшись.

Нельзя также по тонному следу спускать собак, если нет уверенности, что они задержат убегающего зверя.

Медведь, оставивший след на снегу, может считаться обреченным, если след его попадет на глаза знающему дело медвежатнику. Охотник ухватится за след, как за ниточку от клубка, и, распутывая его, постарается выкроить тот участок леса, в котором заляжет зверь. Учтя направление следа, он не пойдет по нему, а будет обходить вокруг все подозрительные места, попавшиеся на пути. Делая обходы один за другим, охотник считает входные и выходные следы зверя, а иногда, не доверяя своей памяти, записывает или отмечает количество их кусочками палочек, укладывая эти палочки в правый и левый карманы куртки. Считать надо точно, так как разницей в единице следа определяется присутствие медведя в окладе. Бывали случаи, когда в одном круге насчитывалось до двадцати и более следов. Запомнить их трудно, а подсчитать записанные — легко, и если входных следов учтено двадцать, а выходных девятнадцать, то, следовательно, зверь обойден и лежит в окладе.

Всевозможные комбинации петель медвежьих следов встретятся во время обходов и могут попасться такие, которые называются у охотников «выпячиванием». Это значит, что медведь пятился, выходя из окладов задом, и оставил отпечатки следов, когти которых обращены в обратную ходу сторону. «Задний ход» медведя, конечно, отличается от обычного следа, и заметить его можно, но надо уметь наблюдать и никогда не допускать поверхностных наблюдений. Иногда на оклад медведя требуется не один и не два дня.

В тот день, когда попавшийся след косолапого спутал наши планы, мы уже потеряли надежду обойти зверя. Не менее шести кругов сделали мы, а оклада все еще не было. Зимний день короток, и его явно не хватало, но все же мы не хотели отступать от своих намерений, боясь, что выпадет новая пороша и след потеряется.

Десять-пятнадцать минут назад мы были уверены, что след наш замкнет оклад, но в самый последний момент натолкнулись на отпечаток лап «хозяина» леса — выходной его след. Теперь след уже вторично пересекал ручей и поднимался в крутую осыпь берега. Там стоял плотный ельник с ветровалом и густой молодой порослью.

Идти вдоль ручья было рискованно, так как именно по этому берегу потянулись сплошные завалы из упавших елей, особенно подходящие для лежки зверя. Серые, лишенные коры деревья, покрытые выпавшим снегом, кажутся непреодолимым препятствием.

— Любит медведь у ручья лечь, — говорит лесник, — здесь ему слышнее, как весна наступает, хоть и глухо тут, а не в пример ельнику. Чапыга непролазная в ветровале, снежища зимой в рост человека накатит, а тени нет, сразу солнцем весенним обогреет, лежи да бока грей.

Мы начали обход нового участка леса. На этот раз наши следы сомкнулись, и в круг входил всего один след медведя. Оклад был большой, мы знали, что внутри его встретится немало мелких медвежьих петель, но все же черновая работа обхода была сделана, и медведь был в окладе. Если медведь не слышал нас, то он не выйдет из оклада и облежится в новой берлоге.

Наутро мы проверили круг по своим следам и вырезали примерно треть вчерашнего обхода, а через два дня еще раз убедились, что зверь остался в окладе. Выпавшая очередная пороша засыпала и наши следы, и входной след зверя, он лежал крепко, найти его по следу было уже невозможно. Площадь оклада пугала размерами, но подозрительных мест в ней было немного: берег ручья и ветровал в центре отъема. Так думалось нам, но могло оказаться и иначе.

Наш медведь был гонный и уже вторично залегал на к лежку. В выборе места для берлоги напуганный зверь мог отступить от существующих медвежьих привычек и лечь там, где нельзя было ожидать. Все это могло очень осложнить поиски берлоги, если бы в них не включилась лайка. Мы решили подождать недели две и дать медведю облежаться, а затем, выбрав денек поморознее, когда медведь плотнее лежит, начать поиски берлоги с собакой. О том, что собака может не найти берлогу, мы и не думали. Пес был не молодой, опытный и хорошо притравленный по медведю.

Маленький сынишка лесника переиначил кличку собаки Тайфун на Фуфуню, так его и звали — Фуфуня. Не особенно породный и в меру злобный пес прекрасно искал берлоги, но не отличался особым желанием вступать в драку. Говорили, что он трусоват, но, видя работу Фуфуни по розыску берлог, нельзя было упрекнуть его в трусости. Это была толковая лайка-берложница, с которой ее хозяин прекрасно охотился и нередко добывал медведей. В розысках «нашего» тонного медведя именно и нужна была такая собака, и мы решили искать берлогу с ней одной.

Фуфуня — послушный и умный пес. В тот день, когда мы отправились на поиски, лесник долго спорил: спускать ли собаку без привязи или искать зверя, водя собаку на поводке. Последнее исключало возможность ухода зверя без выстрела, но и затрудняло поиск в завалах.

— Ладно, пущу без поводка, но не дам далеко отваливать, — сказал старый охотник, и Фуфуня пошел в поиск.

В глухих отъемах редко дуют ветры определенного направления, и чаще бывают завихрения, зависящие от высоты насаждений и их плотности. Тем не менее мы начали поиски против ветра, зигзагообразно ходя по отъему. Собака не уходила далее тридцати-сорока шагов и работала на глазах хозяина. Легким чмоканьем губ лесник сокращал поиск лайки, и я убеждался, что веревка тут, действительно, не нужна. Снегу было уже по колено, идти быстро мы не могли, но все же собака не отрывалась от нас и не пропадала из глаз.

Ходивший галопом пес старательно искал, не подозревая, конечно, что искать он должен медведя. Он обнюхивал следы рябчиков и заячьи следы, заглядывал на ели, но, к счастью, не находил белку — мало их было в тот год, и поэтому ничто не отвлекало пса от работы, а главное, не было повода для лая.

Более часа ходили мы так, как вдруг пес остановился и потянул носом. Какой-то ничтожный ток воздуха донес до него запах медведя. Фуфуня вздыбил шерсть на загривке и заворчал злобно, но сдержанно.

«Вот оно», — подумалось мне, и сердце тоскливо заныло. Момент, который так жадно ищет душа охотника, который настойчиво встает в воображении, всегда приходит внезапно. Еще минуту назад я думал, что это произойдет при следующем заходе и именно там, где берег ручья завалили мертвые ели. Там было самое медвежье место, дикое и красивое. Почему здесь и сейчас, когда нет ни одного подходящего места для берлоги? Нет непроходимого бурелома, нет живописно вздыбленных корней упавших елок, ничего нет, что связано с представлением о берлоге. Да полно… так ли это?

Собака, взятая на поводок, тянула вперед молча, и я не мог понять сразу, в какую сторону ельника влечет ее чутье. Но вот впереди, в двух метрах над землей, показался желтый слом молодой елки. Мы заметили его разом и остановились. Свежий излом древесины не мог появиться самостоятельно: это не ветер, а зверь сломал елочку.

Обломанная ель стоит около небольшого пня, такого обычного и маленького. Что привлекло к нему медведя? Почему именно этот незначительный пень оказался лучше тех завалов, что были на берегу ручья? Поди угадай и разберись в поведении зверя! У него свои медвежьи планы и расчеты. Теперь, когда мы подошли к обломанной ели на десять шагов, стало совершенно ясно, что Фуфуня зачуял берлогу.

В тот день, когда медведь обломал вершину ели, он также спустил почти все сучки с нее, обкусывая их зубами. Комельки сучьев торчат вокруг ствола, как реденький ершик, а мягкие концы веток медведь использовал на устройство логова. Это «закуси», которые обычно бывают рядом с берлогой. Я вижу, где лежат эти ветки кучей, и мне кажется, там что-то чернеет и даже шевелится. Так ли это? Может быть, просто показалось? Видимо, это побуревшая кора дерева.

— Не зевай, — слышу я шепот лесника и, взглянув на его энергичное, возбужденное лицо, чувствую себя спокойно и уверенно. Да и что волноваться? Все идет по порядку, так обычно и просто. Мы искали медведя и кашли, отступать теперь уже поздно, да и не к лицу охотнику. Сейчас зверь выскочит, и зимний день расцветет яркими красками охотничьих переживаний. Они мелькнут на миг и исчезнут. Но всю жизнь охотник будет помнить эти мгновения, всегда новые и каждый раз чем-то особенные. Их нельзя сравнивать с теми переживаниями, которые испытываешь при стрельбе на берлоге, разысканной ранее, без личного участия.

Нельзя забыть и значение лайки в этой красивейшей охоте из охот, когда только чутье и опыт собаки приводят охотника к желанной цели. Как ловко, умело и осторожно обнаружил пес лежку зверя! Какое послушание у собаки, какое тонкое понимание дела, как все это красиво и увлекательно!

Я стою с ружьем наготове и чувствую, что еще мгновение, и огромный силуэт зверя мелькнет перед глазами, взметнется снег, тишину леса расколют выстрелы, рявкнет медведь и вспыхнут короткие минуты охоты.

Что-то шевельнулось в челе берлоги, и глаз медведя мелькнул в сплетениях корней, глянул и пропал. Вот показался клочок золотистой шерсти зверя и так же быстро пропал. Медведь повернулся на лежке. Он увидел нас и, сжавшись в комок, точно вылетел из берлоги, глухо ухнув.

Два выстрела слились в одном звуке, и медведь сперва остановился, как бы не решаясь бежать далее, а затем завалился набок и нехотя «поехал» в берлогу. Туша его стукнулась о ствол чахлой елочки, сбив с нее кухту. Серебряная пыль снега оседала на шкуре зверя, а он шевелился все тише и тише, точно надолго устраивался на лежку. Еще несколько раз качнулись сучья ели, и все успокоилось.

Неистово лаял Фуфуня, в бессильной злобе грыз гнилой пень ели, стараясь освободиться от цепи. Хозяин берег свою лайку и не спускал ее на берлогу для побудки медведя. Лайка в этот момент может легко попасть под выстрел или в лапы зверя. Лесник потолкал мертвого медведя длинным сучком и только потом спустил собаку с цепи.

— Ну потешься, дурачок, — ласково говорил он и не мешал собаке щипать медведя за шерсть и лаять.

Медведя еще не тронула рука человека, и в глазах собаки это была добыча, принадлежавшая только ей. Медведь оказался большим. Мы с трудом выволокли его из берлоги. Лежал он под корнем вывороченной ели, надежно укрытый от ветра. Подстилка берлоги из еловых сучьев, сильно умятая, местами даже не укрывала землю. Так обычно выглядит берлога гонного медведя устроенная наспех.

Много раз и до и после этого случая мне приходилось искать берлоги медведей с лайками. Всегда я испытывал чувство глубокой признательности этим скромным и совершенно незаменимым на медвежьей охоте собакам.

Берлога, найденная лайкой, — это высший приз охотника, ценный, но не легко достающийся и требующий большой подготовительной работы с собакой. Поэтому так приятен голос лайки в лесу, когда она лает, как на человека. Это значит, найден медведь. И пусть устал охотник, пусть много времени затратил на поиски берлоги, но он нашел «свою» берлогу, не обложенную чужой лыжней и не опошленную разговорами о цене зверя.

Охота по медведю на берлоге не всегда успешно оканчивается. Бывают случаи, когда охотник не успевает подойти к собаке, давшей голос по зверю. Медведь, не выдержав лая, выскочит из берлоги и позорно убежит. Чаще всего случается это в малоснежные зимы, когда зверь лежит совершенно на виду, или в тех случаях, когда охотник имеет дело с гонным медведем, или в конце зимы, когда медведь спит «на слуху». Хорошо выдрессированная лайка-медвежатница, в меру злая и осторожная, обеспечивает успех охоты на самой берлоге. Подойти к берлоге надо по возможности близко, стараясь не останавливаться против чела, на ходу медведя. Стрельба накоротке дает лучшие результаты и позволит выцелить зверя по нужному месту. Битый в голову или по позвоночнику, зверь ложится на месте все остальные ранения и даже ранение в сердце хотя и смертельны, но не парализуют его сразу. Даже тяжело раненный, он опасен.

Охотясь по медведю с собаками, не нужно бояться зверя, так как надежные собаки не дадут в обиду. Но, рассчитывая на собак, не следует забывать и своих обязанностей перед ними. Собаку нельзя оставлять в беде или сознательно рисковать ею.

Поиски медведя трудны, и поэтому важно не терять ни одного шанса на успех, особенно когда зверь уже на ходу. Надо помнить, что всякое ранение уходящего зверя облегчает преследование его, да и лайка по кровяному следу работает напористее.

Раненый медведь бывает очень зол, и, преследуя его, охотник должен помнить об этом. Очень часто злоба губит зверя, особенно когда он бросается навстречу охотнику, забывая всякую осторожность. Но медведь может применить свою страшную силу только в рукопашной схватке, а охотник бьет его на расстоянии. Осторожность и хладнокровие во время стрельбы — решают успех охоты.

Вспоминается один из случаев охоты по медведю в лесных еловых кварталах Парфеньевского района Костромской области. Мой проводник был истинным следопытом и чувствовал себя в лесу, как дома. Звали его дедом Савелием, а прозвища он имел два — Медвежатник и Дунич. Второе — по имени его жены Евдокии Ильиничны. Это была трогательно дружная пара, хотя постороннему наблюдателю казалось, что бабушка Дуня и пикнуть не дает Савелию. Говорили, что и медведей бьет старик только посоветовавшись с Дуней, и уж «никак не стрелит, коли она не велит». Дедко не обижался на эти остроты и не находил ничего зазорного в своем подчиненном положении.

— Баба у меня умная, командир, — добродушно говорил он, — а если потрафляю ей, так что ж, коли правильно распоряжение дано. Она у меня, как медвежонок, всю жизнь на одном месте торчит и все ворчит.

Спокойный характер Савелия, конечно, способствовал ему в охотах по медведю, и на его счету числилось несколько десятков «черного зверя». Спокойствие охотника сказывалось и в характере собаки Савелия — Серка, крупного кобёля-лайки волчьего окраса. Пес не боялся зверя, и не раз острые зубы его рвали «штаны» «хозяина» леса. Но не поздоровилось и Серку. Голова его была изуродована.

— Морду ему медведь переделывал, — шутил дед Савелий, — уж больно остер он смолоду-то был, вот и наскочил на «хирурга». Собака тоже страсть в охоте понимает, и дана она ей до самой смерти. Коли пес с разумением к делу относится, он долго проживет, а что рыло-то кривое — это не беда, вперед наука. Серко еще больше озлобился на зверя, а по первоначалу думалось мне, что пропала собака. Вот, думаю, расти нового помощника, а этот не пойдет в лес, разом наелся.

Старик помолчал минуту и продолжал, усмехаясь:

— Вот уж и я сколько раз зароки давал на охоту медвежью не ходить, тоже не раз казалось, что сыт уж, хватит. А время придет, и опять мы с Серком в лесу. Малины-ягоды не наешься на годы…

В тот памятный день охоты мы искали медведя с тремя собаками. Серко немножко поворчал на пару моих лаек, но знакомство произошло не в деревне, а в лесу, на охоте, где нет времени для бесцельных драк, где не так «тесно», как на деревенской улице. Собаки настороженно обнюхались и разошлись в стороны.

Мы искали берлогу во всем просторе лесной дачи, и поэтому не имело смысла сокращать поиск собак. В конце зимы, когда крепкие насты заменят рыхлую поверхность снега, собака особенно широко ходит, наст для нее — как асфальт.

Мартовское солнце слепит глаза, и свет его, отраженный белоснежной поверхностью снега, настойчиво напоминает о наступлении весны. На сваленных стволах деревьев снег уже растаял, но совсем недавно, и на стволах кое-где еще заметны темные серые пятна воды, впитавшейся в гнилую древесину. Пятна эти, испаряясь, дымятся: и впрямь по-весеннему греет солнце.

Чутко лежат в конце зимы медведи. Многие из них уже выбрались из глубоких снежных берлог и устроили временные постели из ельника прямо поверх снега. Наверху сейчас гораздо теплее, чем в глубине снежного покрова. Медвежата весь день играют около берлоги, и снег вокруг лежки затоптан перепачканными в земле лапками. В эту пору берлога очень запашиста, и собаке куда легче искать ее, чем зимой.

В утренние заморозки прекрасный ход на лыжах. Наст отлично держит собак, и мы иногда видим всех троих то впереди себя, то сбоку. Только голоса лаек все нет и нет, а услышать его так хочется, хоть бы одна тявкнула. И вдруг не одна, а три сразу разбудили тишину лесной гари.

Мы остановились и оба тотчас увидели метнувшуюся от собак черную тушу зверя. Собаки рассыпались в стороны, как горох, но быстро оправились от испуга и, уловив направление хода медведя, с голосом погнали его. Все это произошло почти мгновенно и совсем неожиданно. Несколько раз донесся сердитый «разговор» медведя, и лай собак, не отстающих от него, стал удаляться.

— Ах, дуй его горой, ведь соскочил, немочь черная, — ругался дед Савелий. — Ну, смотри теперь, если нажмем, как следует, так наш будет, только ноги готовь и не отставай! — крикнул он мне уже на ходу.

Наши лыжи зачиркали по увалам и ометам затверделого снега. На первых порах кажется, что бежать совсем нетрудно: лыжи не проваливаются, хорошо скользят. Только сердце молотом стучит в груди, протестуя против такой нагрузки.

Старик не по годам легок на ходу. Я с трудом поспеваю за ним, несмотря на то, что на 25 лет моложе. Выпавшая маленькая пороша приглушает шум лыж о корку наста. Поэтому мы все время слышим голоса наших собак и хотя медленно, но все же приближаемся к ним. Как топором рубит косомордый Серко, грубо и редко. Звонкий голос Рыжика доносится особенно четко, а в интервалах между обоими без умолку звенит не в меру горячий Макарка.

Собаки четко ведут зверя и, судя по лаю, как говорят охотники, виснут на хвосте.

— Эх, как ёжат! — кричит мне Савелий. Довольный этим, он бежит все шибче и шибче. Без останова скользят по снегу лыжи, проносятся перед глазами нагромождения вывороченных еловых стволов и корней, преграждающие путь, и все это точно откатывается назад. В глубь огромной гари убегает зверь, ища в ней защиты, и мы понимаем, что в беге по такой чертоломине не сможем долго состязаться с ним. В голосах собак появилась какая-то новая нота. Даже ритм лая изменился и стал спокойнее.

— Посадили! — догадываемся мы. И что есть силы спешим на помощь собакам. Впереди мелькнул силуэт Серка, и уже лает он где-то левее. Рыжик проскочил почему-то в другую сторону и также лает на месте. Это значит, что медведь остановился, а собаки взяли его в круг. Черное пятно хорошо вырисовывается в завале, и ружье, застывшее у плеча, вот-вот готово выстрелить. А что это черное, медведь или пень?

Выстрел раздался, но не мой. Черное пятно оказалось просто куском побуревшего моха, а медведь был далеко за ним.

Больше чем на сто шагов послал дед Савелий круглую пулю своей «тулки» по убегающему зверю, но она попала в цель. Медведь рявкнул, как-то неуклюже подпрыгнул и пошел еще быстрее галопом, взламывая наст, разбрызгивая капли крови по бокам следа.

— По ходу бил, — кричит старый охотник, — иначе и не стал бы палить так далеко! Ого-го! С задаточком пошел, — торжествует он и спешно заряжает ружье.

То ли от боли ранения, то ли собаки завернули зверя, но он изменил свой путь и бросился из гари в сосновое болото. Это и погубило его. Наст в болоте не держал зверя. Собаки быстро настигли его и посадили накрепко. Перебегая от дерева к дереву, мы подобрались к месту сражения медведя с собаками и увидели незабываемую картину.

На залитой солнцем поляне, окруженной молодой порослью сосен, медведь сидел, прижавшись к стволу дерева, и огрызался от наседавших на него лаек. Он рявкал, иногда бросался с намерением поймать собаку, но наст не выдерживал, и это ограничивало его.

Серко первый заметил хозяина и, слегка покрутив хвостом, еще азартнее стал наседать на врага. В лае собак и шуме ломающегося наста медведь не услышал шороха наших лыж. Мы подошли к нему на тридцать-сорок шагов. Савелий, многозначительно мигнув мне, держал ружье наготове. Деликатно, чисто по-охотничьи, мой товарищ уступил мне право решающего выстрела. Момент, когда мушка ружья «ползет» по контуру зверя, — высшее напряжение охоты. Стреляя по зверю пулей, надо выбрать точку, в которую должна она попасть, и целить именно в нее.

С выстрелом медведь вскинулся кверху и, как бы пытаясь ухватиться за воздух, запрокинулся навзничь. Он упал, не издав ни единого звука, и только по лаю собак можно было заключить, что зверь уже мертв. Как выяснилось потом, пуля перебила шейный позвонок, задев при этом и часть черепа.

Бегом бросились мы к собакам, теребившим тушу зверя за ляжки и бока. Вот тут-то и произошла ссора между собаками, не поделившими право на убитого медведя. До этого все шло мирно, а преследование медведя втроем было и легче и безопаснее. Медведь был «общий», пока бежал, но у мертвого зверя оказались какие-то особые места на шкуре, которые трудно было поделить. Как и всегда бывает у лаек, интерес к убитому зверю быстро пропал. Через пять минут причины для ссоры уже не существовало. Собаки сидели вокруг и с любопытством смотрели на хозяев, снимавших шкуру с убитого зверя. Мы торопились проделать эту операцию, чтобы до того, как рухнет наст, выбраться из лесу. Куски мяса, которые мы по очереди давали собакам, не вызвали ни у одной из них зависти. Это были куски корма, а не добытый с таким трудом зверь.

К полдню мартовское солнце растопило корку наста.

— Заканителились мы с тобой, — говорит дед Савелий, — надо бы на часок пораньше лыжи к дому заворачивать.

Собаки устали и идут следом за нами по глубокой лыжне. Каждый шаг кажется невероятно тяжелым, и точно конца нет этому пути, который так быстро мы пробежали, преследуя зверя.