Мой главный экзамен

Вечер седьмой

— Фенри, это опять к тебе, — Мерли требовательно потянула за краешек одеяла, куда я завернулась с головой. — Фенри!

— Меня нет.

— Он приходит уже четвёртый раз, он мне не верит!

— Я плохо себя чувствую и хочу спать. Скажи, что меня нет.

— Фен, если преподаватель сам приходит к тебе в четвёртый раз за два дня, то это что-то важное! У тебя итоговые экзамены на носу! Диплом!

— Меня нет.

— Фенри, как я могу талдычить такое преподавателю по магическому поиску, а?! Он лучше тебя знает, где ты есть!

— Меня нет.

— Ну, как знаешь, — соседка обиженно фыркнула. — Будто у меня нет других дел, как врать непонятно, зачем… Если тебе плохо, иди к врачу!

— Отлежусь. Я сама почти врач.

— Ну… как знаешь.

Наступила тишина, и я не без облегчения вдавилась лбом в подушку.

Закрыть глаза и уснуть. Ни о чём не думать. Жаль, организм кое-чего всё равно требует, и вставать иногда приходится. А потом я бегу в свою спасительную одеяльную норку, забиваюсь в неё, как раненная лиса, и тихонечко вою. Жаль, в голос выть нельзя, когда Мерли дома. Но стоит ей уйти на занятия — вчера и сегодня — как я позволяю себе поплакать в голос.

Моё одеяло снова потянули. Бриттова Мерли, никак не отстанет… Сделаю вид, что сплю. Сплю и не хочу просыпаться…

И тут на мой лоб легла горячая широкая ладонь, которая подруге принадлежать никак не могла.

— Жара нет, — констатировал до боли знакомый голос, и мне отчаянно захотелось заскрипеть зубами, желательно, сжимая в них эту самую ладонь. Только не он, не хочу его видеть, слышать, обонять, знать о его присутствии в моей комнате! — Воспаление хитрости, студентка Фенрия, правда, протекает практически бессимптомно. И чаще всего страдают окружающие.

— Уйдите, — сказала я носом в подушку.

— Ещё чего.

— Уйдите, я на больничном. Вы можете подхватить инфекцию.

— Вы совершенно здоровы, не надо мне тут, а у меня к воспалению хитрости иммунитет. Вставайте и пойдёмте. Какой Бритты вы уже два дня прогуливаете занятия?!

Как от него избавиться?

— Я болею, сплю и не могу с вами разговаривать. Надеюсь, вы мне просто снитесь. И я никуда не пойду.

— В таком случае…

БэГэ замолчал, а я насторожилась и высунулась из одеяльно-подушечного гнезда. Сайен Брагерт Гнобс деловито закатывал рукава.

— Что — «в таком случае»?

— Я донесу вас на руках. За те два дня, которые, по утверждению соседки, вы ничего не ели, масса вашего хилого тела снизилась до вовсе удобоваримой.

— Вы никуда меня не понесёте! — я почти что заскулила от отчаяния. — Оставьте меня в покое, сгиньте!

— У нас соглашение, а вы вчера не пришли.

— Я разрываю соглашение. В одностороннем порядке.

— Это почему?

— По кочану.

— Хрен вам, а не разрыв, — он потянулся ко мне, а я откинула влажные от пота, немытые два дня волосы со лба и села.

— Да что же вы никак не отцепитесь?!

— Вы уже больше не хотите… того, что вы хотели, когда приходили ко мне?

— Не хочу.

— А как же экзамен? Диплом?

— В задницу и то, и другое. Посудомойкой меня возьмут и без диплома.

Неожиданно Брагерт опустился на кровать, скрипнувшую под весом второго тела. Бросил беглый взгляд на дверь — Мерли, очевидно, умирала от любопытства где-то поблизости.

— Я же всё равно не уйду.

— Салли караулит на кафедре, и вам нужно укрытие?

— На кафедре никого нет, зато есть горячий чай и бутерброды. И коньяк.

При мысли о коньяке тошнота подкатила к губам, я подскочила и побежала в туалет, по дороге вспомнив, что на мне почти что ничего нет, только трусы — те самые, с дыркой, и майка. В ванной полотенца не обнаружилось… Ах, да, оно же было грязное, и Мерли унесла его в прачечную. Зато на полу небрежно валялся какой-то замызганный коврик. В него-то я и завернулась — какая разница?

Брагерт оглядел меня с ног до головы.

— Тошнота на второй день всё-таки слишком рано для беременности, поэтому спишем всё на похмелье. Видок у вас, конечно… Одевайтесь, я подожду за дверью. Попробуете забаррикадироваться — выбью. И дверь, и что-нибудь ещё, ясно?

Я вспомнила о лимонах и тёмном переулке. Представила мучительный крик Брагерта и его выпученные глаза — и криво улыбнулась.

— Вот, — одобрительно сказал он, бросив на меня короткий взгляд. — Вот так, с мыслями о хорошем и верой в лучшее и собирайтесь!

Кружку с лимонным чаем БэГэ буквально впихнул мне в руки. Я помедлила, согревая ледяные пальцы — и сделала глоток. Горячая жидкость обожгла язык и дёсны.

Два дня ничего не ела… только сейчас пустой желудок недовольно напомнил о себе.

— Отбросим церемонии, — Бэгэ сидел напротив, помешивая ложечкой в стеклянной банке густой янтарного оттенка мёд. — Ты младше меня на десять лет, поэтому «ты». Рассказывай.

— Ничего я не бу…

Он вдруг резко встал из-за стола, подошёл ко мне наклонился и дёрнул на себя. Я ойкнула сперва от неожиданности, а потом начала отбиваться, отставив полупустую кружку:

— Отпустите, что вы делаете, вы… отпустите немедленно, не трогайте меня!

И всё-таки в полный голос не орала. Лучше пусть БэГэ меня тут задушит в припадке безумия, чем прибегут какие-то там люди с вопросами и расспросами… Никого не хочу видеть. Никого не хочу видеть!

Мои силы, изрядно растраченные двумя днями голодовки, слёз и полного опустошения, закончились. Брагерт притянул меня к себе и, почувствовав, что я перестала сопротивляться, мягко опустился в кресло, усаживая меня к себе на колени и прижимая голову к груди. Обхватил руками за спину, вжался подбородком в мой лоб, молча — и замер.

Было тихо. И в этой тишине тихонько, мерно тикали часы, тикало моё сердце, и больше как будто не было ничего и никого. Не осознавая, что происходит, я закрыла глаза, послушно обмякая в его руках, давясь щекой в рубашку — след от пуговицы потом останется, ну да и пусть.

И заплакала, тихо, давясь слезами, вздрагивая от каких-то волнообразных спазмов, беззвучно захлёбываясь, а Брагерт только крепче вжимал меня в себя и ничего, ничегошеньки не говорил.

Обнимал, чуть покачивал из стороны в сторону — и молчал.

— Рассказывай.

Брагерт впихнул в меня пару бутербродов и ещё одну кружку своего замечательного живительного чая, снова попытался усадить себе на колени, но я помотала головой и отсела на отдельный стул. Было очень неловко. Странно, что я ещё могу чувствовать что-то подобное.

— Рассказывай.

— Да не буду я ничего вам рассказывать, во-первых, не о чем говорить, а во-вторых, вы мне не подружка. Вы мой преподаватель, и я не могу обсуждать с вами… личное.

— А в-третьих, ты просто боишься, что я буду твердить «я же предупреждал!», да?

— Что-то вроде того.

— Не, я не буду. Знаешь, когда я учился в школе, мои одноклассники не очень-то любили паренька-выскочку из провинциального Тваурта и всячески это демонстрировали. Я рисовал на них карикатуры с забавными подписями, приходил за три часа до начала занятий и развешивал их в коридорах. Я, кстати, неплохо рисую.

— Да вы вообще один сплошной талант. Думаю, это было довольно смешно, — против воли я фыркнула.

— Очень, пока они меня не вычислили.

— И… что они сделали?

— Я был хилым парнишкой без друзей-защитников. Мои недруги пробили мной дырку в туалетной двери так, что я в этой дыре и застрял, связали мне руки, стянули штаны с исподним и засунули мои рисунки мне в… ну, неважно, просто рядом положили. И так я провисел головой в сторону унитаза и всеми остальными частями тела наружу пару часов.

Голос его был беспечен, как и всегда, но я поёжилась.

— А… потом?

— Потом кто-то рассказал преподавателям, и меня вытащили. Несколько дней спустя я выпил средство для чистки унитазов и получил полугодовой отпуск, а также направление в новую школу. Тогда-то я и решил специализироваться в области магического поиска, чтобы однажды найти этих ублюдков и жестоко отомстить.

— Нашли?

— Не-а. Потом мне стало это неинтересно. Я не боец, — передразнил он меня. — Хотя в плане магического поиска чего-то всё-таки добился. Рассказывай.

— Всё получилось хуже некуда, — сдалась я.

— Не сомневаюсь, разве у тебя может быть иначе? Кстати, где вы были — в «Золотом Левкое» или «Малиннике»? Судя по всему, пьяные в лоскуты, это сильно сбивает поиск. Ненавижу искать расшалившихся детишек, пусть даже совершеннолетних детишек.

— В «Левкое». Сперва… сперва всё было вполне мирно. Мы встретились на входе, как и договаривались. У него… — я с осуждением посмотрела на свои руки, как будто они должны были меня вразумить, но подвели в последний момент, — у него была большая компания, человек двенадцать. Четыре девушки, остальные парни. Половина вообще не с нашего курса, я их не знала.

Гнобс тоже посмотрел на свои руки, а я представила застрявшего в туалетной двери избитого непокорного мальчишку и испытала острое желание его обнять. Не сидящего передо мной мужчину, а того, маленького Брагерта из прошлого.

— Там было… весело сперва. Темно, свечи везде горели, такая… пьянящая незнакомая атмосфера. Настоящая сцена, музыка такая… необычная. И танцующие девушки. Девушки в очень откровенных нарядах. Мужчины в жилетах и галстуках на голых торсах разносили еду и напитки. Денег я с собой не взяла, Арв… — я споткнулась на его имени, но договорила на чистом упрямстве. — Арвиан сказал, ничего брать не надо. Да мне и нечего было.

Брагерт встал, и я невольно сжалась, едва удержавшись от того, чтобы прикрыть голову рукой. Сайен покачал головой, достал из недр какого-то стола тёмную пузатую бутылку и два бокала. Откупорил тугую крышечку.

— Я не буду коньяк.

— Во-первых, это не коньяк, а ликёр, во-вторых, будешь, в-третьих, я для себя.

Разлил густую жидкость цвета охры по бокалам, и я почувствовала терпкий цитрусовый аромат. Взяла бокал, выпила залпом — и почувствовала, как приятно зашумело в голове, отгоняя что-то бормочущие там злые и жалкие чужие голоса, два дня твердившие, какая я дура и сама виновата.

— Сразу видно, деревенщина, кто ж так пьёт элитный лаймон! Его пригубливают, смакуют и растягивают столовую ложку на два часа. Ладно, молчу и внимаю, продолжай.

— Я напилась очень быстро и сама не заметила, как, — сказала я, словно ныряя в ледяную воду. Было очень стыдно. Очень. И в то же время осознание того, что напротив меня сидит именно Брагерт, в не кто-нибудь ещё, странным образом успокаивало. — Вместо ужина я купила новые туфли на все деньги. На пустой желудок… Арвиан сказал, что еда там дорогая, а напитки все включены в стоимость, ну, я и не стала есть.

Я старалась говорить спокойно, даже равнодушно.

— На самом деле, ничего интересного дальше не будет. До определенного момента мне казалось, что всё в порядке и всё… мило и забавно. И девушки-танцовщицы, снимающие постепенно с себя одежду, и то, что друзья Арвиана мне улыбаются… Я что-то им говорила, что-то отвечала, даже не помню, что. Потом мне понадобилось выйти. Я встала, голова закружилась, а я-то была уверена, что тамошние коктейли совсем на меня не действуют. Девушка… не из наших, вызвалась меня проводить. По дороге нам попался ещё какой-то официант… У этого рубашка была, а подноса не было, просто два бокала в руках. Он предложил мне, я и выпила. Потом… не помню. Не всё помню.

Я снова принялась изучать свои руки.

— Если бы я была на вашем месте, я бы не удержалась от «я же говорила».

— Впился ногтями в ладонь и прокусил щёку, чтобы не сорваться, — очень серьёзно ответил Брагерт.

— Зачем вы со мной возитесь? Какая вам разница?

— Я не вожусь, — он пожал плечами. — Может, мне нужен собутыльник и неплохая массажистка.

— А как же слабые цыплячьи ручонки?

— Для эрогенных зон сгодятся и такие. Зато у тебя грудь красивая.

— Они тоже так говорили, — я не выдержала и глухо засмеялась. — Сказали, сиськи отпад — или как-то так. Из туалета я вышла немного протрезвевшая, но ноги всё равно подкашивались, и в глазах мутнело периодически. Та девушка меня дождалась и повела обратно. Вот только привела не в зал, а на второй этаж. Там у них… приватные номера. С этой, как её… звукоизоляцией. Чтобы посетителям на первом этаже не были слышны стоны. Ну, и крики им тоже, естественно, не слышны.

Брагерт подлил мне своего цитрусового ликёра. Налил себе и выпил залпом. Я демонстративно на него покосилась.

— Что вы как деревенщина?

— Я и есть деревенщина, в моём родном Тваурте коровы бродили между домами и было только два двухэтажных здания, остальные низкорослые развалюхи.

Мы помолчали.

— Ну, вот. Меня втолкнули внутрь, я увидела какого-то парня, голого. Одного из их компании… незнакомого. Заорала, но… в общем, это было бесполезно, я даже в том состоянии это понимала. Он сказал, что если я не разденусь сама, то он порвёт мою одежду, и я буду возвращаться голой через весь город. Сказал, что за визит сюда, за общение с людьми высшего класса надо расплачиваться. Сказал, что я всё равно закончу на панели, так что стоит взять пару уроков. Потом… Неважно. Потом он понял, что я, в общем, ещё девушка…

Я зажмурилась и допила остаток ликёра. Голоса-то не возвращались, а вот от мелькавших в памяти картинок избавиться никак не удавалось.

— Тогда он оставил меня в покое на время и позвал Арвиана. Сказал, что он меня привёл — ему и целку рвать.

Брагерт тихо выругался себе под нос, а я выдохнула в потолок.

— Лучше бы это были вы. Я… я думала о вас, когда они со мной это делали, почему-то. Просто… надо было за что-то держаться. За кого-то. И оказалась, что больше вообще не за кого.

И поняла, что сказала, да ещё и вслух.

— Простите, я… чушь всякую несу. Правда, ничего особенного не случилось. Меня почти и не били и двери мной не пробивали. Так… пнули пару раз, чтобы не вякала. И на аборт я не пойду, они в меня не… короче, им тоже не нужны лишние проблемы. Наверное, такое было не в первый раз, когда они так развлекаются. Тот парень позвал, Арвиан пришёл. Он тоже был не совсем в себе, у него изо рта был такой странный запах… Наверное, успел что-то такое выкурить. Тот, первый, никуда не ушёл. Потом пришёл ещё третий… В общем, теперь я ничего никому не должна. Даже заработала немного — в общежитии уже обнаружила в кармане пару банкнот. Как раз хватит на средство для унитаза.

Я засмеялась. Смеялась и смеялась, пока слёзы не потекли, и никак не могла остановиться, хотя, наверное, ничего смешного в моём обыденном рассказе не было. Если подумать, чему я так впечатлилась? Тому, что это было мерзко и больно? Так всем, наверное, больно в первый раз, а мерзко — по определению. Тому, что это был Арвиан? Ну, так сама мечтала-мечтала — и домечталась. Тому, что их было много? Ну, фактически, всего двое, остальные по большей части стали всего лишь зрителями. Тому, что весь наш курс уже знал о произошедшем? Фенри напилась в ночном баре и трахалась с двумя парнями, голося на всю улицу… ну, бывает. Мерли мне рассказала, пряча глаза в пол.

— Средство для унитаза очень гадкое, после него несколько лет приходится сидеть на скучной строжайшей диете, — нарушил молчание Брагерт. — Лучше снадобье для понижения давления.

Я перестала смеяться.

— А вы какое пили?

— Уже не помню, но самое дешёвое. Бесцветная такая жидкость.

— Не подействовало?

— Салли-с-тремя-подбородками вернулась не вовремя. Она всегда приходит не вовремя.

Мы оба засмеялись, а потом Брагерт разлил остатки ликёра и засунул обратно в стол пустую бутылку.

— Что думаешь делать дальше? — спросил Брагерт, глядя куда-то сквозь меня. — Так и будешь отсиживаться в комнате? На самом деле средство для понижения давления неэффективное, а желудок промывают безо всякого уважения. Хотя кому я говорю…

— Не знаю. Но на экзамен я не пойду. Даже ради диплома. Не могу никого видеть.

БэГэ покивал головой, а я неуверенно сказала, сжимая пальцы:

— Можно… можно попросить вас кое о чём?

— Валяй.

— Можно я ещё немного с вами вот так… посижу, как вначале? — испугалась собственной навязчивости и добавила. — Совсем немного, буквально…

Брагерт выдохнул, похлопал себя по острому худому колену, и я опустилась, а он снова обнял меня, как маленькую, даже что-то замурлыкал тихонечко на ухо.

Он не рассказал, откуда взялся шрам на его ладони, а я не стала спрашивать. Не все шрамы видны, и иногда те, что никто не видит, болят гораздо сильнее, и эта боль порой не проходит даже с годами.