Мой Капитан

День рождения

В домик под лампой залетела белая толстая бабочка. Потом ещё одна. И ещё. Закружились у стекла. Над самой кроватью вылезли из темноты зелёные прозрачные листья — днём они не были такими зелёными и прозрачными. А у сосны, на которой висела лампа, была тёмно-коричневая кора, и в ней — глубокие неровные морщинки, как на земле после дождя от ручьёв.

Может, это улицы и на них кто-нибудь живёт, только кто-то очень маленький?

У Пети никогда ещё в жизни не было такого домика из света лампы. И он всё оглядывался, глядел.

Тася молча ставила на стол конфеты, печенье, потом принесла большой пирог. И улыбнулась Пете секретной улыбкой.

А Валерий лежал на спине, глядел на прозрачные листья над кроватью и молчал. Он не спрашивал Тасю, почему столько конфет и этот пирог.

Потом в темноте, на лопушиной дорожке, засветилась красная точка и стала приближаться. Никто её ещё не видел, только Петя. Он совсем даже не подумал о волках. Потому что там, где была эта точка, что-то чуть позванивало. И Петя знал уже, что это. Но он молчал, потому что, может быть, так было нужно.

Так было секретнее.

На траву их освещенного домика шагнул дядя Борис с гитарой. Он заиграл и запел громко, прямо закричал:

Валерий засмеялся и захлопал в ладоши.

— Дядя Боря, я тоже помнил про рождение, я только думал, ты не знаешь! В городе все знали, а тут ещё — никто.

— Видишь, и здесь уже знают! — сказала Тася очень весело.

А дядя Борис отошёл в темноту, нагнулся и поднял с земли из-за сосны две корзиночки. В одной были яблоки, в другой — клубника «виктория». Петя сразу узнал.

Тася замахала руками:

— Что ты, Борис…

— Не от меня, не от меня, это от Нины Игоревны, — сказал дядя Борис. — Она сама скоро придёт. Вот допилит Лёку и придёт.

Петя хотел спросить, чем это она его пилит, но тут дядя Борис поднял над головой свою прекрасную гитару и положил её Валерию на кровать.

— А это — от меня!

Валерий даже охнул, даже забыл сказать спасибо. А тётя Тася вдруг заплакала. И отвернулась. Потом засмеялась:

— Боренька, да у тебя у самого ничего нет.

— Зато у меня есть вы! — сказал дядя Борис: Пете очень понравилось, как он сказал — серьёзно. Валерий схватил гитару и стал тихонечко дёргать то одну, то другую струну: соу-зоу-жоу…

— Ты меня научишь, дядя Боря?

— Ну конечно!

Тётя Тася тем временем принесла большой свёрток, и там оказался полосатый джемпер и компас. Настоящий моряцкий компас: такая круглая металлическая коробочка со стеклянной крышкой. А под стеклом стрелка с двумя концами — синим и красным. И она вздрагивает там, внутри, как живая… Петя никогда такого не видел! По компасу можно определять, где север и где юг и куда плыть кораблю, — так сказал Валерий. А ещё он сказал:

— Знаешь, дядя Боря, я этого Петра беру на наш корабль.

— Ну и правильно, — ответил дядя Борис. — Такой человек в море нужен.

Он так и сказал: «нужен». И Петя был рад. Только вот он, Петя, ничего не подарил Валерию. Он думал теперь о газетных человечках, но было жаль Мужа-и-Повелителя по имени Лёка. И так его пилят. А потом, может, Валерию они не понравятся.

— Ты любишь газетных человечков? — спросил Петя.

— Чрезвычайно, — ответил Валерий. — А что это такое?

— Хочешь, я тебе подарю?

— Да ведь ты мне уже подарил. Тася, где наш Ворон? Дядя Боря, мне Петя утром такого смешного Ворона подарил!

И правда, ведь был Ворон!

Тася принесла его в ладонях. Птенец спал. Закрыл глаза и спал.

Потом стал щуриться от света, приоткрыл сперва один глаз, потом другой, потом вытаращил оба глаза — испугался — и вдруг как замашет крыльями, как полетит!

Тася бросилась за ним. Петя тоже. Но он прыгнул в траву и отбежал, потом полетел немножко и опять побежал по тёмной и мокрой траве.

— Гоните от лопухов! — крикнул Петя.

Но птенец уже прыгнул в лопушиные листья.

И всё.

И найти его было нельзя.

Валерий сидел, вцепившись руками в подушку.

— Ничего, — сказала Тася.

— Его съест кошка, — тихо ответил Валерий.

— Тут и кошек нет, — опять стала утешать Тася.

— Он не умеет летать, — сказал Валерий.

— Его возьмут вороны. Ведь ты знаешь, как птицы учат детёнышей летать? — уговаривала Тася Валерия, будто он плакал.

А он не плакал. Он был большой. И очень жалел птенца.

Петя встал и пошёл к лопухам.

Было мокро от травы, очень темно и ничего не было слышно. Петя поднял лопушиный лист, и второй, и третий. Там было ещё темнее, под лопухами, и пахло землёй, корнями и толстыми стеблями.

Петя всё ждал, что как утром: поднимет лист, а там этот глупый птенец с круглыми глазами! Но птенца не было. Так Петя добрёл до поваленного забора. Он бы пошёл и дальше, потому что Валерий вот так сидел и не плакал, а только тихо говорил. Но тут его позвала Тася.

Петя оглянулся — а там, возле кровати, на столе, горели-полыхали свечечки, воткнутые в пирог! Казалось, что это было всё очень далеко, как будто прошло уже!

И Петя побежал обратно. Потом они пили чай. Петя сидел на кровати, ноги ему Тася укрыла новым Валериным джемпером.

Все говорили, что он, Петя, молодец и настоящий друг, а Петя только глядел на всех. Теперь можно было ничего не говорить: и так его любили. Вот как около мамы — сидишь и молчишь…

Вдруг почему-то лампа стала маленькой и сосна маленькой, стол с пирогом отплыл в сторону и закачался. И кто-то, может быть даже мама, поднял Петю и понёс через темноту.

Сквозь сон Петя слышал, как его положили в кровать и как дядя Борис стягивал с него рубашку, а Нина Игоревна громким шёпотом говорила:

— Что ты его как липку дерёшь! Руки не выверни! Ты здесь седьмая вода, а мне перед его матерью отвечать!

И тогда Петя попросил:

— Сову… Дайте мою сову!

Потому что теперь он никогда не засыпал без своей приручённой совы.

Только никто не знал об этом.