Мой Лютый нежный и ласковый

Глава 29. Арина

Стас привез меня к себе домой. Я была рада снова оказаться здесь. В его квартире, в самом Питере. Этот город стал особенным для меня, он изменил мою жизнь, повернул ее в совершенно другом направлении.

Со Стасом я встретилась, теперь хотелось бы увидеть и отца. Он не отвечал мне на звонки последние два дня, хоть я и написала ему смс «Папа, я скоро приеду». Решила набрать еще раз. Вдруг ответит. Я бы навестила его пока Стаса нет дома. Были длинные гудки, потом ответили на звонок, но молча.

— Алло! Папа, ты меня слышишь? Алло! — было слышно бульканье в трубке, словно ее закрыли рукой и что-то сказали. Что там происходит? Я начала паниковать. — Папа?

— Алло, девушка, а вы кто? — мужской голос был слегка растерянный. Нехорошие предчувствия сразу закрались в моей голове. Я же звоню на номер отца, не перепутала? Отвожу телефон от уха и смотрю на экран. Это номер отца, я не ошиблась. Тем временем мужчина уточнил, — кем вы приходитесь Вове?

Тут меня бросило в жар. Кем прихожусь Вове? Сразу почему-то представила врача у его кровати. Он пытается помочь отцу, спрашивает его имя. Конечно отец ответит: «Вова», а не Владимир. Неужели ему плохо? Сразу отвечаю:

— Я его дочь. Что-то случилось?

Мужчина замешкался, но потом вполне уверенно произнес:

— Вам лучше приехать. Ему стало хуже, и, как понимаете, бесплатная медицина у нас мало чем может помочь.

— Я поняла, сейчас приеду.

Положила трубку и начала метаться по квартире. Какой-то сумбур в голове. Паспорт нужен? А зачем? Мало ли доказать свое родство, чтоб врачи поверили, что я не посторонний человек. Хотя зачем им это? Ладно, возьму на всякий случай. Что еще? Блин, нужно взять себя в руки. Так, Арина, дышим медленно и глубоко. Деньги, нужно взять с собой деньги! Как врачи просто об этом говорят и намекают. В нашем городе не практикуется такая прямолинейность врачей, но это Питер. Тут своя жизнь, свои правила. Взяла маленькую сумку, положила в нее паспорт и телефон. Деньги запихала во внутренний карман куртки, благо уже научена горьким опытом.

Забрала наспех волосы в хвост, накинула куртку с шапкой и побежала в метро. Только бы успеть помочь, только бы хватило денег. Ведь денег у меня по питерским меркам немного. Но надеюсь, что моих накопленных сто пятьдесят тысяч рублей хватит хотя бы на обезболивающие уколы для отца. Хотела конечно на них жить тут в Питере, но ничего, что-нибудь придумаю, главное сейчас помочь близкому человеку.

Шла быстрым шагом до его дома и мысленно себя настраивала на печальное зрелище. Явно сейчас отец не в лучшей форме, поэтому морально я должна быть к этому готова. Мой внешний вид и спокойствие должны вселять в него уверенность в завтрашнем дне. На моем лице не должны отражаться жалость и сопереживание. Как я успела заметить, отец этого не любит. Вроде получается. Мне кажется, я внутренне настроилась и собралась.

Зашла в подъезд и через ступеньку поднялась на нужный этаж. Спешила, ведь от каждого моего шага зависела его жизнь, его страдания. Потерпи, отец, я уже близко.

Стучать в дверь не стала, легким рывком сразу открыла ее и вошла. Ко мне навстречу тотчас пошел мужчина небольшого роста в кожаной куртке. Странная одежда для врача. Может это практикант или врач из платной клиники? Уже ждет, чтоб не терять время.

— О, мы тебя уже заждались, проходи, — обходит меня и закрывает дверь на ключ.

Я глазами ищу отца, стараюсь не замечать его обращение ко мне на «ты» и щелчок замка, но отца на кровати нет. Рядом на табуретке сидит еще один мужчина. Крупный, лысый и почему-то совсем не располагающий к себе. Он оценивающим взглядом пробежал по мне сверху вниз и радостно оскалился. Я сделала шаг назад, и уперлась в дверь со словами:

— Что здесь происходит? Где мой отец? — паника сразу сковывает все мои движения.

— Ему стало хуже, мы же сказали, значительно хуже, — легкий смешок и следом самые страшные слова, — помер твой батя, еще вчера, — произносит тот, кто закрыл дверь. — А вот должок нам свой так и не отдал. Ты принесла деньги?

Умер. Это слово впивается в кожу и отравляет ее. С каждым вздохом становится труднее дышать. Не может быть, этого не может быть! Он же говорил, что время еще есть. Неужели я опоздала? Опоздала?

Стоп! А почему я должна им верить?

— Я вам не верю! — я уже кричу?

— Ну и дура. — Абсолютно спокойный и умиротворенный голос. — Вчера прямо в этой постели он и окочурился. Соседи ментов вызывали. Те рыскали, но ничего не нашли, дверь только опечатали и свалили. Вон посмотри, — показывает кивком головы в сторону раковины, — на столе их типа пломба лежит.

Сама не знаю почему, но поворачиваю голову и действительно вижу клочок бумаги с какой-то печатью. Может это развод? Подхожу ближе и замечаю пару букв «чатано», надпись «не вскрывать» и печать следственного отдела. Это очень похоже на правду. Тем более отец болел. Папа, неужели я тебя снова потеряла и уже навсегда?

Становится душно, поэтому я снимаю шапку. Хочется скатиться по стенке, но держу себя в руках. Медленно и глубоко дышу. Выкарабкиваюсь из этого душевного ада.

Один из этих товарищей принес табуретку и поставил рядом со мной.

— Садись, что-то ты хреново выглядишь. А мы ведь разговор только начали. Давай сумку, подержу.

Я пытаюсь ухватиться за сумку, но он вырывает ее с силой. Отходит вглубь комнаты и высыпает с грохотом содержимое на стол. На столе в рассыпную оказываются моя банковская карточка, карта на метро, телефон, паспорт и блеск для губ.

Сидевший на стуле мужик сразу берет паспорт, открывает его и читает вслух:

— Княжева Арина Владимировна. Гляди-ка и правда не врет, — поворачивает голову на меня и спрашивает, — где деньги, Арина Владимировна? Ты ведь бежала спасать своего папашу не с пустыми руками, верно?

Я стою и переминаюсь. Всё происходящее кажется дурным сном. Хочу на воздух, хочу скорее уйти отсюда. Бросаюсь резко к двери, дергаю ее и, понимая, что она заперта, начинаю по ней барабанить и кричать: «Спасите кто-нибудь, помогите!».

Меня тут же хватают со спины и резко бросают на табуретку. Я падаю мимо нее на пол и больно ударяюсь ногой. Надо мной сразу встаёт один из них. Он поднимает край своей куртки, демонстрируя мне оружие, при этом говорит:

— Если не заткнешься, мы найдем способ тебя заткнуть. Ты поняла?

Меня сковал дикий ужас. Я не хочу умирать. Я же еще так мало чего в жизни видела. А как же Стас, мама, брат? Нет, я буду бороться за жизнь, мне есть чего терять, поэтому я неуверенно утвердительно киваю.

— Садись и слушай.

Я, превозмогая боль в ноге, встала и села на табуретку. Дальний от меня мужчина сразу начал свой монолог:

— Твой папаша задолжал нам деньги. Он проиграл крупную сумму денег очень серьезным людям. Кормил нас «завтраками», что возьмет кредит. В качестве аванса отписал нам эту халупу. Но она покрывает лишь малую часть. Так как у него объявилась дочь, то есть ты, — он показывает визитку Лютого, которую мы передали отцу через бывшего папиного коллегу, на которой записан мой телефон, — то долг теперь будет числиться за тобой. Нам по барабану кто долг за него вернет. Если бы он не «крякнул» раньше времени, то мы бы стрясли с него эту сумму. Хоть почку бы продал свою. Впрочем, не думаю, что она у него еще была, — едва заметно улыбнулся. — Это игрок с большим стажем, я еще помню, как мы его двушку в свое время удачно продали.

Он говорит, а у меня папины слова водят хоровод в голове: «Я продал квартиру, чтобы помочь матери сделать операцию». Где правда? У кого? Это был обман? Зачем? Чтобы казаться лучше, чем он есть? Какой смысл в этом? Следом встал на место его разговор с соседом, в котором он сказал, что я медсестра, а не дочь. Он не хотел, чтобы кто-то узнал обо мне. Пытался защитить меня? Или боялся, что его начнут шантажировать мной? В голове полный хаос и бардак. Я ничего уже не понимаю. Где истина, где золотая середина? Почему я все время придумываю отцу оправдания? Пытаюсь зацепиться за его светлый образ. Но ведь о покойниках нельзя плохо говорить? Боже, какое страшное слово. Нет, нет, не о том сейчас надо думать. Арина, думай, как тебе свалить отсюда, сбежать.

— На сегодняшний день, — мужской голос выводит меня из размышлений, — его долг составляет восемьсот тысяч рублей, — эта сумма звучит как приговор. Мой личный приговор. — Ты готова внести аванс, я ведь уверен, что у тебя есть деньги с собой.

Я отрицательно киваю головой и инстинктивно прижимаю руки к куртке, словно хочу уберечь свои честно заработанные деньги. Он делает знак рукой второму человеку и тот начинает подходить ко мне со словами:

— Лучше сама отдай, иначе придется раздеть тебя догола, — эти слова пугают.

Почему-то совсем не хочется проверять их на веру, но и отдавать деньги тоже жалко. Может он блефует? Мужик подошел ко мне и, схватив меня за шиворот, резко поднял со стула. Какие тут шутки. Я начала сопротивляться, отбиваться руками и бубнить: «Не надо, я сама отдам, сама». Он чуть расслабил хватку, и я достала почти трясущими руками свою заначку. Ну вот, и отцу не помогла, и сама без денег осталась. Но не это сейчас главное, как бы вообще живой отсюда уйти.

Мужик с довольной улыбкой начал трясти мои купюры и приговаривать:

— Может еще что-то прячешь? — я отрицательно киваю с ужасом в глазах, а он добавляет. — А если поискать? — и снова делает ко мне шаг.

— Честное слово, у меня больше ничего нет, — тараторю от испуга. Потому что понимаю, если они захотят меня тут убить или изнасиловать, их ничего не остановит. Забытое богом место.

— Да что ты деваху запугал совсем, — второй мужик его останавливает, и он отступает, передает деньги этому мужчине, а я снова плюхаюсь на табурет, — видишь, она добровольно с нами сотрудничает. Сколько тут?

И начинает считать.

Я отдала все деньги, может теперь меня отпустят? У меня умер отец, а я тут сижу и о каких-то долгах слушаю. Всё потом, сейчас просто хочется удостовериться, что смерть отца — это не вымысел. В глубине души еще теплится надежда, что это какая-то ошибка. Хотя понимаю, что скорей всего цепляюсь за дымку и она сразу развеется, стоит мне только набрать телефон морга.

— Сто пятьдесят тысяч рублей, — озвучил мужик, когда пересчитал деньги. — Молодец, бодро начинаешь выплачивать свой долг. Может у тебя дома есть и вся остальная сумма?

Я тяжело вздыхаю и отрицательно киваю. Как же хочется, чтобы этот ад скорей закончился.

— А у Лютынова есть такая сумма? Он же директор как-никак.

Фамилия Стаса меня сразу напрягает. Только не Стас! Он не должен отвечать за моего отца, за меня. Это несправедливо. Пытаюсь не подать вида, что я его знаю. Делаю гримасу и переспрашиваю с легкой дрожью в голосе:

— У кого?

Он вертит передо мной его визиткой, и я включаю всю свою актерскую игру и стараюсь с максимально возможным безразличием ответить:

— Я не знаю такого. Просто в магазине визитку сперла, чтобы телефон записать.

Видимо я никудышная актриса, потому что мужик ехидно улыбается и со словами: «А это мы сейчас проверим». Берет мой телефон и вводит его номер. Понятно, что на экране высветилось имя «Стас».

Он поворачивает мне экран телефона и говорит:

— Ты всё еще уверена, что с ним незнакома?

Театрально вздыхаю, закатываю глаза и на выдохе отвечаю:

— Да сколько таких номеров в телефоне, всех и не упомнишь. Какой-то левый парень предложил свои услуги, визитку дал. Взяла, забила номер ради приличия. Вы проверьте телефон, там таких номеров полсотни будет.

Скрестила пальчики на руках. Ну, пожалуйста, пусть он мне поверит!

Не поверил, потому что следом я услышала слова:

— Сейчас мы это у него и спросим.

Делает мне знак рукой, чтоб я притихла и набирает номер Стаса. Включает громкую связь. И душа уходит в пятки, потому что не только я одна слышу ответ Стаса:

— Да, моя сладкая девочка.