Мой папа рок-звезда

1. Лис старший

2 книга цикла "Black Raven"

— На хрен тебе дом в этом захолустье? Не мог найти место поближе к городу и поуютнее? — недовольно произносит Ворон, топая следом за нами.

— Хватит ныть, — усмехнувшись, Матвей делает неудачную попытку заткнуть Ворона, чтобы тот меньше действовал на нервы. — Если бы не Лика, меня бы здесь не было. Тут осталось всего два шага.

— Ага, конечно, Лика.

Усмехнувшись, пинаю камешек, что попадается под ноги и с любопытством поглядываю по сторонам. Небольшой поселок городского типа расположен в семидесяти километрах от города, где прошло наше детство и юность. Кирпичные, ничем не примечательные дома, низкие заборы — все на виду. Покинув городские джунгли, первые два дня я чувствовал себя здесь крайне неуютно. Даже порывался вернуться в город. Но Матвей, как и в большинстве случаев, оказался прав — свежий летний воздух, никакой городской суеты и много зелени вокруг меняют вкусы. Может, и мне здесь домик приобрести, мелькает в мыслях, заставляя вздрогнуть.

Это уже за гранью реальности. Свою городскую квартиру я вряд ли когда-либо покину, да и работу никто не отменял.

Переглянувшись с Каримом, семеним за Матвеем. Я по-прежнему продолжаю молчать и с недоумением озираться по сторонам. Когда моя жизнь канула в лету и я потерял интерес к жизни? Правильно. Гребаных пятнадцать лет назад. Со времен молодости от меня не отвернулись только парни. Матвей и Карим не только смогли вытащить меня из дерьма, в которое я сам себя окунул с головой, но и помогли оклематься. Вот даже сейчас пытаются вытащить из очередной депрессии, в которую я погружаюсь каждый год.

— Ну, как тебе здесь?

Пожимая плечами на вопрос Матвея, молча следую дальше. Совершенно не хочется поддерживать бессмысленную болтовню друзей. Наверное, в этой гребаной жизни я просто заебался. Меня давно тошнит от однообразия и хочется перемен. Самое страшное, что с каждым новым днем мне все больше хочется взять в руки гитару и вспомнить, каково это быть на пике славы. Мне недостаточно тех эмоций, которые я получаю от написания музыки для кого-то.

Я хочу пропустить каждую эмоцию через себя. Почувствовать не только прилив радости, но и боль. Боль, которую пора отпустить.

Пора смириться с тем, что потери случаются с каждым, и с ними нужно научиться жить. Только как это сделать, когда при мысли о прошлом сердце наливается свинцом?

Моя потеря…

Потеря, с которой я до сих пор не могу смириться, мучает меня на протяжении пятнадцати лет.

«Она умерла в аварии вместе с твоими друзьями-ублюдками», — проносятся в голове воспоминания. Жмурясь, трясу головой, прогоняя раскрасневшееся лицо Анны Павловны, мачехи-мегеры моей Али. А разум, будто издеваясь, подбрасывает картинки той злосчастной аварии, унесшей жизни троих ребят.

И снова все по кругу. Из года в год, ровно в годовщину.

— Ни фига себе, вы только поглядите, что творят, — торможу, врезаясь в Ворона. — Лис, гляди, твоя партия, — воодушевленно произносит Карим, пихая кулаком в плечо, и я автоматически прислушиваюсь.

До слуха доносится знакомая мелодия, болью разливаясь в груди. После выписки из больницы, в которой мы провели ни много ни мало почти полгода, наша группа распалась. Мы больше не играли, никогда и нигде. Мировое турне, которого мы ждали с замиранием сердца, о котором грезили на протяжении нескольких лет, обернулась для нас катастрофой.

В свое время мы знатно пошумели. Многочисленные таблоиды и желтые газетенки только и успевали штамповать статейки про загадочных парней в звериных масках на лицах. Мы были кем-то вроде The Residents, нас мало кто видел без масок.

Последняя новость, которую полоскали больше месяца, — смерть клавишника Кости Григорян. Про остальных, кто покинул этот свет, умолчали. А ведь в той машине были еще люди. Моя Аля и невеста Грега. Удар пришелся на их сторону.

— А он и правда хорошо играет, — улыбнувшись, рассматриваю компанию ребят.

Человек десять, мальчики и девочки, на первый взгляд, лет пятнадцати, оккупировали детскую площадку около магазина. Бесспорно, больше всех привлекают внимание два парня, с энтузиазмом исполняющие мою любимую партию. Довольно щурясь, внимательно рассматриваю того, что левее. Он чем-то напоминает меня в юности.

Белые кроссовки, серые спортивки и белая футболка с принтом рыжей лисы. На голове ничем не примечательная серая бейсболка. Так себе бело-серый полосатик с рыжим акцентом на груди. Но как он играет, как отдается музыке. Стыдно признавать, но меня зависть берет. Мне бы его годы… и ее рядом.

Пальцы парня умело перебирают струны, а меня накрывает волной приятных воспоминаний.

Трясу головой, прогоняя прочь мысли, и делаю шаг вперед. Ноги наливаются свинцом, разум твердит остановиться, но руки… Они до жжения в подушечках пальцев хотят взять гитару, вспомнить, каково это, играть на публику.

Я не в силах остановиться.

— Разреши, — протягиваю руку парню и киваю на белоснежную гитару. Последняя модель известного бренда, недурно, однако.

2. Лис младший

Это он!

Первая мысль, которая пришла в голову, да так и осела там. Еще два дня назад я считал, что у меня появились галлюцинации, которые в моем-то возрасте маловероятны. Ведь я парень без вредных привычек, значит, красочных картинок перед глазами априори быть не может. С сойти с ума в четырнадцать тоже маловероятно.

Вывод один — он существует.

— Видишь их? — пихаю в бок Андрея и киваю в сторону трех мужиков, что-то мастерящих под капотом внедорожника.

Им давно за тридцать, но внешне они не сильно изменились. Ворона и Лиса, по крайней мере, я узнаю с первого взгляда. А вот Матвей… он изменился.

— Ага, тот, что по центру, дом у Сергеевых купил.

— Да пофиг на это. Тот, что слева, узнаешь его?

Андрюха в моем доме частый гость, поэтому именно на него я сейчас возлагаю большие надежды. Дело в том, что в зале есть стена воспоминаний. Мама напрочь отказывается ее сносить, если что-то и меняется — то это новые фотки. Мои и ее.

Среди десятка фотографий маминой юности предпочтение я отдаю нескольким. Это фотографии группы, для которой она писала стихи. А тот мужик слева ужасно сильно похож на моего отца, которого я никогда не видел.

В детстве мама говорила, что папу забрали ангелы и он с ними на небесах. Оттуда, с высоты птичьего полета, присматривает за мной. Искренне веря во весь этот бред, я старался не косячить и лишний раз не расстраивать маму. Она ведь у меня одна. И только позже, когда я начал понимать, что на самом деле значит фраза «папа на небесах», мама рассказала мне про аварию.

Она всегда рассказывает про отца, когда я им интересуюсь.

Рассказывала, пока около нее не начал крутиться ее начальник.

— Такое чувство, что где-то видел.

— Именно! — киваю, соглашаясь. — У меня дома, на стене почета.

Андрей на секунду задумывается, потом смотрит на меня и крутит пальцем у виска. Блин, ну какого фига, а? Теперь друзья будут считать меня сумасшедшим.

— Ты идиот, Мальц.

— Ладно, забей.

И он действительно забивает, совершенно не понимая, как для меня важно узнать правду. Конечно, я могу подойти к мужчине и спросить прямо, он это или нет. В любом случае, если я окажусь неправ, смогу извиниться и уйти, а если прав? Что тогда делать?

— Привет, ребят, — здороваюсь с друзьями и отхожу в сторону так, чтобы можно было разглядеть мужчин, которые направляются, по-видимому, в магазин.

— Вы решили устроить репу на свежем воздухе?

— Можно и так сказать, — киваю, распаковывая гитару.

Лулу, сама того не понимая, подкинула офигительную идею разоблачения. Перекидываю ремень, беру в руки поудобнее инструмент и начинаю наигрывать мелодию. «Бросаю все» когда-то была хитом, прогремевшим на весь мир. Эту музыку невозможно не узнать, а те, кому известны слова, будут напевать ее даже спустя пятнадцать лет.

Не проходит и двух минут, как мужчины подходят к нам.

— Разреши, — протягивает руку тот самый, кого я записал в отцы.

Замираю, скольжу с головы до пят любопытным взглядом. Мужчина по-прежнему держит вытянутую руку, а я не спешу выполнять его просьбу. Я поражен нашим внешним сходством. У него длинные волосы, завязанные в хвост на затылке, в то время как мои скрываются под бейсболкой. И глаза… мои глаза. Точнее, наоборот. У меня его глаза.

— К-конечно, — заикаясь, отдаю гитару и отступаю назад, спотыкаясь о собственные ноги, кое-как удерживаюсь.

— Ты в порядке?

— Да-да, конечно. Сыграйте, пожалуйста, что-нибудь из любимого.

Мужчина кивает, а его друзья стоят позади. Один смотрит настороженно, другой с любопытством, которое даже не пытается скрыть. Интересно, о чем они сейчас думают?

Длинные пальцы касаются струн, и до моих ушей доносится песня «На шаг ближе». А затем и слова, звучащие голосом, который я слушаю, когда ищу вдохновение. Я смотрю на него, ловлю счастливый блеск небесно-голубых глаз и еле сдерживаю слезы. Плевать, что мне четырнадцать. Я только что узнал, что мой папа живее всех живых на свете.

— То, что ты говорил полчаса назад — это серьезно?

Киваю, потому что нет слов говорить что-либо.

— Мальц, ты уверен? — не дает мне покоя Андрей.

— Да, это Black Raven. И их хит One step closer.

Мужчина, что до сих пор радуется гитаре, как ребенок сладкому подарку на Новой год, смотрит на меня удивленно. Еще бы! Группа распалась пятнадцать лет назад, я почти их ровесник. Тут любой удивится музыкальному вкусу подростка.

— Мальц — это от фамилии Мальцев? — интересуется Ворон, складывая руки на груди и присаживаясь на скамейку к девчонкам.

— Да, по маме я Мальцев, — киваю, понимая, что вот он, тот самый момент, когда в нашей с мамой жизни может многое измениться. Если этот мужчина действительно мой отец, если он действительно очень сильно любил мою маму, он не оставит нас.

— А по отцу? — подключается Матвей, пока я жадно слежу за сменой эмоций на лице предполагаемого отца.

3. Лис старший

«Закат в деревне по-особенному прекрасен. Ты просто не представляешь, как восхитительно наблюдать за ним воочию. Особенно где-нибудь на лугу, где только ты и мать-природа. И нет ничего больше. Как и никого больше. Ты только представь, какая это красота.

Когда солнце опускается за горизонт, когда небо окрашивается в оранжево-малиновый цвет, а над летними цветами порхают разноцветные бабочки, жужжат неутомимые пчелы и важные шмели, ты понимаешь, что лучшего места для творчества просто нет. Именно в такие моменты ко мне приходит вдохновение. Мне хочется писать, читать и просто танцевать, а вокруг луговые цветы и их волшебный аромат.

Это так прекрасно», — любила рассуждать о лете в деревне Аля, когда я, закинув руку за голову, расслабленно лежал на ее коленях и пялился в безмятежное небо.

После пар мы часто проводили время в парке. Она не готова была идти ко мне, я отказывался знакомиться с ее мегерой-мачехой. Мне с лихвой хватило одной встречи, чтобы начать продумывать план по вытаскиванию Али из «безумно любящей семьи».

Да вот только я не успел…

С ранних лет меня окружают городские джунгли и грязный воздух. Аля называла его «невидимым убийцей» и при любой возможности выбиралась на природу. Конечно, тащила меня с собой. Я следовал за ней, как теленок на привязи. Будь то зима или лето — неважно.

Важно было одно — она не любила городскую суету, не любила свой дом и практически не появлялась в нем. Ее радость и мечта — домик в деревне у бабушки.

Домик, в котором я так и не успел побывать.

Сжав до побелевших костяшек руль, отчаянно моргаю, пытаясь понять, а по тому ли адресу вообще приехал.

— Сука, — рыкнув, смахиваю со щеки одинокую слезу.

Я не плакал с пяти лет, мать с детства привила, что слезы для пацана — это слабость. И настоящий мужчина ни в коем случае не должен плакать. Я рос настоящим мужчиной. До сегодняшнего дня.

Сейчас я готов разреветься, как малое дитя, лишившееся любимой игрушки. Сердце разрывается от боли, стоит только подумать, что в доме, около которого я торчу больше часа, может жить мой сын.

И она.

Моя Аля.

Моргаю, откидываясь головой на кожаный подголовник. Там, за двухэтажным домом, все еще видно солнце. Ярко-желтый луч понемногу начинает опускаться, скоро он спрячется за горизонт — и наступит летняя ночь. Вместе с ней обострится слух на стрекот кузнечиков и лай собак. Днем это не замечается, как-то все проходит мимо. За несколько дней в деревне я успел в этом убедиться.

— Черт, — растираю грудь, чувствуя, как бабахает и не желает возвращаться к прежнему ритму сердце.

Вчера, сидя на крыльце и выкуривая очередную сигарету из пачки, я думал о том, как бы сложилась моя жизнь, будь она жива. А сегодня как обухом по голове. До сих пор чувствую себя контуженным.

Вскидываю взгляд, с позабытой жадностью рассматриваю дом. Кованый высокий забор, обвитый зеленью. Через него едва можно разглядеть внутреннее убранство двора. Коричневая крыша, желтый короб. На втором этаже маленький французский балкончик, украшенный плетущимися цветами.

В очередной раз прокручивая в голове слова парня, прикрываю веки. Шанс на то, что у меня внезапно начались галлюцинации, отпадает сразу. Лицо парня до сих пор стоит перед глазами, а за кадром мужики полоскают мне мозг.

Чувствую себя мудаком, который не смог оправдать надежды парня.

Взгляд привлекает ярко-рыжая тряпка. Смотрю на приборную панель. Сердце сразу ускоряется, давая понять, что я не так уж и молод. А то я, млять, не знаю этого? Лиса. Та самая маска лисы. Мое счастливое прошлое проходится по сердцу, словно ножом.

Психанув, хватаю тряпичную маску с изображением лисы и вылетаю из машины. Мне срочно нужен свежий воздух, чтобы вытравить из головы все ненужное дерьмо. А его у меня вагон и целая тележка, не так-то легко избавиться.

Около ворот торможу, врастая ногами в тротуар. Страх, что все пойдет наперекосяк, набирает обороты, захватывая сознание. Я боюсь. Ужасно сильно боюсь, что все, что я видел — дурацкая игра моего воображения.

А если не игра…

То насколько сильно я им нужен сейчас? Ведь столько лет прошло, и, скорее всего, у них кто-то есть. Кто дарит им тепло и заботу.

Только через мой труп!

Я делаю решающий шаг вперед и оказываюсь в самом прекрасном саду на свете.

Сладкий аромат пионов врезается в ноздри, проникает в глубь тела, будоража сознание и вызывая из закромов памяти приятные воспоминания. Вдыхаю ее любимый аромат и улыбаюсь.

Аля. Алевтина. Она всегда любила пионы, а я их ей дарил. Когда покупал у старушек, которых обычно можно встретить около входа в метро. Когда воровал с клумбы соседки. Пару раз даже по хребту веником схлопотал.

Остановившись у калитки, с любопытством оглядываюсь по сторонам. Вера, что это их дом, становится все сильнее и сильнее. Она обретает корни и пускает их тут. На месте, где я стою.

Просторный двор радует глаз, в нем нет ничего лишнего. Около ворот расположен гараж, за ним, с видом на двор, находится турник и мини-спортзал. Штанга, гантели — все находится на своих местах. В нескольких метрах теплица, рядом небольшой огород. Он скрывается за низким белым забором. Чуть дальше баня, рядом беседка и открытый мангал.

4. Лис старший

— Чай будешь? — киваю, когда парень обращается ко мне. — Есть еще макароны с котлетами. Будешь?

Усмехнувшись, устало качаю головой. Как бы я ни хотел есть, ничего не выйдет. Думаю, пройдет время, и все равно ничего не изменится.

— Только чай, спасибо.

Большая светлая кухня радует глаз. Все как она когда-то мечтала. По одну сторону встроенная кухня со всеми вытекающими, по другую небольшой диванчик и телевизор. В центре круглый стол и ваза со свежесрезанными пионами. Занимаю место со стороны дивана, отсюда обзор на кухню лучше. Улыбка растягивается на лице, когда я наблюдаю за собственным сыном, и не желает исчезать. И даже тот факт, что парень волнуется и едва не роняет на пол кружку, не в состоянии стереть ее с лица.

— Осторожно, — вылетает из меня, когда он второй раз задевает кружку.

— Все нормально.

Кивнув своим мыслям, замолкаю. Не хочу его отвлекать, пусть все сделает сам. Самостоятельный мой. Лишь бы кипяток на себя не опрокинул, а то Аля точно меня закопает. Уже по-настоящему.

— Это мамино любимое место, — поставив передо мной кружку, кивает головой на мягкий стул с высокой спинкой, на котором я решил устроиться.

Сердце замирает от одной только мысли о том, что каких-то пару часов назад на этом месте сидела Аля и пила свой любимый кофе с молоком. Провожу ладонью по столу, представляя, что именно здесь, на этом самом месте, лежал ежедневник, и Аля второпях вносила в него свой план на день, а может, на неделю. Моргаю, отводя взгляд к окну. Внутри бурлит шквал эмоций, рвется наружу, норовя обрести свободу. Чувствую себя сопляком, который не в силах совладать с собственными эмоциями.

Вздохнув и выдохнув, опускаю голову и трясу ею из стороны в сторону. Желание прогнать мысли не исчезает, как и сами мысли. Они кажутся крайне навязчивыми и неподвластными. Подняв голову, ловлю задумчивый взгляд Антона. Он сидит напротив, подперев кулаками щеки. Хомяк. Самый настоящий. Насыщенно синие глаза, в которых я вижу бескрайний океан, заглядывают в самую душу. Моргаю, разрывая зрительный контакт. Не готов я обнажать перед ним душу.

Впиваюсь взглядом в кружку, в голове снова мысли о ней.

Сидя на этом стуле, она, наверное, рисует новые скетчи. Пьет кофе или ест свои любимые шоколадные хлопья, залитые теплым молоком. Она до сих пор их любит. Вон, около плиты стоит коробка.

Интересно, что сейчас вдохновляет Алю творить шедевры? Раньше она любила думать и рисовать, когда я сидел рядом и занимался своими делами. Чаще всего я играл или пел. Иногда все вместе. А сейчас, когда меня нет в ее жизни? Что ее вдохновляет, чем она живет?

Вопросы, на которые нет ответа.

— Если хочешь, можем сделать тест. Ну этот… как его там… что мы родные.

Вскидываю взгляд, намертво впиваясь в парня. До меня не сразу доходит смысл его слов. А когда доходит, я начинаю злиться. В первую очередь на себя. Прокручиваю время, которое мы знакомы, и понимаю, что не могу уловить момент, когда позволил в себе усомниться. Встреча на улице, которая обоих сбила с ног, не считается. Да и глупо ее приписывать. В тот момент я действительно был обескуражен происходящим, как и Антон. И мои парни. Они до сих пор не верят, что Аля жива и здорова, а этот парень действительно мой сын.

— Зачем?

Откидываюсь на спинку мягкого стула и внимательно слежу за сменой его эмоций. Антон хмурится, прикусывает нижнюю губу так, что виден верхний ряд зубов. Не выдержав моего взгляда, сдается и облокачивается на спинку стула. Запускает пальцы в волосы и устремляет взгляд в потолок.

— Антон, зачем? — не дождавшись ответа, повторяю вопрос.

Дернувшись, поворачивается ко мне лицом.

— Что зачем? — голос звучит удивленно, на дне голубых глаз виден страх.

— Зачем нам делать тест?

Если бы на его месте сидел кто-то другой и говорил о тесте ДНК-ка, я бы подумал над этим сотню раз. Но только не с ним. Антон — моя копия. Стоит признать, что мы чертовски сильно похожи. Начиная с внешности и заканчивая привычками. Да и характер ему, по ходу дела, достался мой.

— Ну, чтобы ты поверил, что мы родные.

Схватив смартфон, кладет его перед собой и начинает отбивать ритм по треснувшему экрану. Усмехаюсь, в очередной раз подчеркивая наше сходство. Когда я нервничаю, чаще неосознанно начинаю отбивать пальцами чечетку. На столе или коленке — это не имеет никакого значения. Главное сам факт.

— Я прекрасно это вижу, — с улыбкой киваю на его действия. — Сам так делаю, когда нервничаю.

«Морская фигура замри» в деле. И только глаза, что моргают без устали, выдают.

— Но там… — Антон замолкает, опуская голову и отводя взгляд в сторону.

Не надо быть дураком, чтобы понять, о чем он.

— Послушай, — запускаю руку в волосы, неосознанно расслабляю хвост. Психанув, стягиваю резинку и надеваю ее за запястье. — Я тогда растерялся. Сам представь, каково это, узнать, что человек, которого ты любишь много лет, оказывается, жив и здоров. Все это кажется невозможным, чем-то невероятным. В это не достаточно просто поверить. Это надо пропустить через себя, принять. А сделать это чертовски сложно. Особенно когда перед глазами маячит твоя копия, — смотрю на него в надежде увидеть понимание вместо пустой обиды. — Пойми меня правильно, я похоронил Алю пятнадцать лет назад. Ее мачеха сказал, что она не выжила в той аварии. Я дурак! Самый настоящий дурак, потому что поверил ей. А не должен был этого делать!

5. Алевтина

— Аля, давай скорее. Ты только погляди какая красота. Тебе точно понравится. Сюда, скорее. Ну же, Аля.

Он бежит вперед, я смеюсь и пытаюсь догнать. Под ногами мокрая от росы трава, впереди обрыв, за которым находится непроглядная пропасть. Зная, что меня ждет впереди, я продолжаю бежать. Но с каждым шагом расстояние между нами становится все больше и больше. Он отдаляется.

Всхлипнув, тяну руку вперед, пытаясь за него ухватиться, но он ускоряется, делая и так большое расстояние между нами еще больше. Он становится недостижимым.

Бегу за ним, понимая, что с каждым моим шагом, с каждым новым вздохом он становится все дальше и дальше. Не выдержав, начинаю кричать, прошу остановиться и дождаться меня, но он словно не слышит. Продолжает бежать к пропасти, из глубин которой назад дороги нет.

— Аля, скорее.

Любимый голос, за короткое время ставший родным, постепенно растворяется. Чем ближе мы находимся к пропасти, тем тише слышен голос. Страх, что я снова не смогу догнать и он исчезнет в непроглядной темноте, сковывает прочными цепями тело. С каждым новым шагом мне становятся тяжелее преодолевать тернистый путь. Спотыкаясь, я падаю на мокрую траву и впиваюсь в нее ногтями.

— Подожди! Не исчезай, — кричу, смотря вслед удаляющейся фигуре.

Впереди черная пропасть.

Я это точно знаю. Далеко не первый раз я нахожусь в этом месте и каждый раз все повторяется. Он убегает, а я, сломя голову, несусь следом в надежде зацепиться за него и остановить. Не дать совершить роковой шаг.

Каждый раз, когда я попадаю в этот сон, становлюсь сильнее и громче, а он тише и дальше…

И каждый раз я просыпаюсь в холодном поту, в глубине души надеясь, что такого больше не повторится. Только все это напрасно. Кошмары вернулись и с садистским удовольствием мучают меня. Я понимаю, что сплю, но проснуться не получается. Сон затягивает меня обратно, выворачивая наизнанку душу. Глупое желание увидеть его еще хоть разочек, вкусить вкус его мягких губ, становится намного сильнее страха падения в бездну.

Я снова бегу… видя перед собой лишь размытый силуэт. С каждым шагом он расплывается все больше и больше. Я знаю, что, если моргну, он сразу исчезнет, а я провалюсь в бездонную пропасть. На этом закончатся мои мучения, и я проснусь, как просыпалась всегда. Понемногу приду в себя и расплачусь, когда осознаю, что это всего лишь страшный сон. Его давно уже нет, а я все бегу и бегу…

— Подожди, — кричу из последних сил и пытаюсь вырваться наружу. Туда, где течет настоящая жизнь, где я по-прежнему несчастна.

Спотыкаюсь, ругаюсь и снова встаю, и бегу. Сколько я ни пыталась его догнать — ничего не выходит. Расстояние между нами увеличивается. Стоит мне протянуть руку, как бездна поглощает его. Забирает, не дав попрощаться.

Но только не в этот раз…

Антон останавливается на краю обрыва и поворачивается ко мне. Ветер, порывистый и шаловливый, играет с его волосами. На лице расплывается счастливая улыбка и глаза… в них я вижу такую гамму эмоций, что не хватает слов все описать.

— Антон, — выдыхаю, протягивая руку.

«Я догнала его! Я смогла!» — прокручиваю в голове без устали. Улыбка расплывается на моем лице, даря маленькую надежду. Подбегаю и протягиваю руку, мечтая прикоснуться к нему и почувствовать тепло его тепла. Ладошкой касаюсь груди, она поднимается и плавно опускается. Я слышу стук его сердца. Слышу и не верю! Такого ведь не может быть. Это ведь сон. Очередной сон, который идет не так, как надо.

Медленно поднимаю взгляд и… ничего. Снова пропасть. И удушающая пустота в груди.

Всхлипнув, поворачиваюсь на бок и прячусь под одеялом. Это мой маленький мир, здесь я могу показать свою боль и быть уверенной, что никто и ничего не заметит. Не хочу, чтобы мои слезы коснулись сына. Я оберегаю его как могу. Порой это сделать бывает тяжело, но я стараюсь вырастить из него настоящего мужчину. У меня есть маленькая мечта: я хочу, чтобы Антон, находясь там, на небе, гордился нашим сыном.

Голова раскалывается, когда я пытаюсь вспомнить последние события вечера. Сегодняшний рабочий день был просто мукой, да и Павел не вызвал желаемых эмоций. Я планировала задержаться, но с утра мне вдруг стало нехорошо. Дурное предчувствие продержалось до вечера и не отпускает даже сейчас. Пытаюсь открыть глаза, но веки будто налились свинцом. Простонав, переворачиваюсь на спину и моргаю. Полумрак гостиной вызывает сомнения в моей адекватности. Я не помню, как добралась до дивана. Но хуже всего то, что я никогда не позволяла себе валяться в выходных вещах на постели.

Пытаюсь позвать сына, но вместо нормального предложение из меня вырывается мышиный писк:

— Ай.

Тело ломит, будто по мне проехались асфальтоукладчиком, и голова, как назло, начинает болеть еще больше. В горле Сахара, ужасно сильно хочется пить. А еще — понять, как я оказалась на диване. Все, что я помню, — это улыбку Антона и его тихое «Аля», а дальше пропасть.

— Антошка? — хриплым голосом зову сына и пытаюсь сесть.

Кидаю взгляд на часы и ахаю. Судя по времени, проспала я счастливых два часа. Оттого и головная боль не желает униматься. Конечно, спать на закате и не болеть после может только счастливчик. Я вот точно к ним не отношусь. Для меня счастье, если я не вижу во сне его. Но сегодня он снова был в главной роли.

5.1. Алевтина

Поднимаю голову и вижу ЕГО.

Все такой же непослушный блондинистый вихрь волос и небесно-синего цвета глаза, проникающие в самую душу. Он возвышается надо мной огромной скалой, и я забываю, как дышать. Сижу на полу, сжимая пальцами ворс ковра, смотрю на него снизу вверх, открываю и закрываю рот, в точности как рыба, выброшенная на берег.

«Оживший сон и никак не иначе», — проносится в голове, пока я недоверчивым взглядом рассматриваю мужчину из своего прошлого.

Что ж, он по-прежнему красив.

Разве что годы сыграли свое — забрали упругость кожи. Но разве его этим можно испортить? Нет, только не его. И пусть вокруг глаз стали заметны морщинки — его это совершенно не портит. Скулы… они почему-то стали острее. Первая мысль, что во всем виноват образ жизни, по крайней мере, раньше ему приходилось напоминать о еде по несколько раз за день, но, опустив взгляд ниже, понимаю, как сильно ошибаюсь.

Жилистая шея и широкие плечи создают образ сильного и спортивного человека и только подтверждают, что домыслы, которые я позволила себе ранее, неуместны. Сжатые кулаки и паутинка вен, что тянется от запястий к плечам, наглядно подтверждают его силу. И ярость, которую он еле удерживает в себе. Моргаю, а перед глазами все он. Возмужавший и сильный.

Это не мой Антон.

Мой Антон был высоким и худым, а этот мужчина — эталон мужской красоты и силы.

— Не может быть, — выдыхаю, по-прежнему не веря своим глазам. — Чертовы галлюцинации.

В последнее время зрение редко меня подводило. Еще никогда не было такого, чтобы я видела то, что априори нереально увидеть. А тут… он. Стоит передо мной и смотрит своими синими пронзительными глазами. Душу выворачивает наизнанку. Моргаю, отчаянно трясу головой до звонкого хруста в шее. Взвизгнув от адской боли, замираю, упираясь взглядом в мужские ноги.

— Все в порядке?

Медленно поднимаю голову и пропадаю, погружаясь в темно-синий омут глаз. В них плещется неподдельная тревога и страх. Моргаю, про себя умоляя, чтобы навязчивая картинка растворилась, ну, или на крайний случай, чтобы я проснулась, и все это оказалось лишь дурацким сном. За столько лет я привыкла, что разум надо мной издевается. То и дело подкидывает картинки, которые кажутся настолько реалистичными, что я, сбиваясь с ног, бегу за первым встречным, только бы убедиться, что это очередная дурацкая шутка моего подсознания.

Щипаю запястье, но картинка остается прежней.

Мне страшно. Я до смерти боюсь оказаться в рядах шизофреников. Но, видимо, все к тому и идет. Глаза видят то, что не должны. Это знак размером с Эйфелеву башню, что пора показаться доктору. Желательно сразу нескольким. Пусть посмотрят меня, разрешу даже, чтобы опыты на мне провели, лишь бы сказали, что я здорова, а это… просто показалось.

Чувствуя себя маленьким зверьком, загнанным в клетку опытным хищником, забиваюсь в угол. Мужская рука, покрытая светлыми волосами, тянется ко мне, а внутри меня все противится прикосновению. Мне кажется, что это не рука, а гадюка. Как цапнет, и все… Нету Алички больше с вами. И нет, коньки я отброшу нет от яда, а от болезни, которой страдают двенадцать процентов жителей земного шара.

Как бы я ни старалась сжаться до размера соринки, он все равно касается меня. Дотрагивается до плеча, и я дергаюсь, потому что чувствую то, что не должна чувствовать. Место, к которому он прикоснулся, жжет так, будто я получила ожог третьей степени. Смотрю на плечо, не до конца понимая, что хочу там увидеть. Вряд ли меня обрадует ожог.

Ничего не увидев, громко всхлипываю и закрываю рот руками, чтобы никто не услышал мой крик. Крик души, что была заперта внутри меня пятнадцать лет. Я не кричала тогда, когда узнала, что его больше нет. Я была похожа на зомби — ходила и выла непонятно что. Единственное, что держала меня на этом свете — это сын. Уже тогда я была не одна…

Прикрываю веки и погружаюсь в день, когда была обманута. Для его матери я стала нежеланной невесткой и поняла это спустя несколько минут после знакомства. И если какое-то время я глупо надеялась, что она сможет принять выбор сына, то спустя два месяца после трагедии все надежды рухнули. Она обвинила во всем меня! Красивая и ухоженная женщина на моих глазах превратилась в горгулью. В ее глазах стояла такая ненависть, которую бы я не пожелала врагу. Она настолько сильно возненавидела меня, что не сразу сказала, где похоронен Антон. Прошло еще две недели, прежде чем она сдалась. И вот уже пятнадцать лет два раза в год я хожу на его могилу.

Или ходила?

Поднимаю голову, чтобы убедиться в очередной галлюцинации. Прошло уже достаточно времени, должно отпустить. По крайней мере, раньше мне хватало нескольких минут, чтобы вернуться в реальность. Ну, с учетом того, что подобного я не испытывала уже лет десять, время возвращения в реальность может затянуться.

Затянулось…

Преодолевая собственный страх, встаю на колени и вытягиваю руку вперед, чтобы прикоснуться к красивой галлюцинации. Насколько я знаю, такие картинки пусты. Значит, никаких препятствий быть не может.

— Не может быть, — выдыхаю, когда ладонь упирается в щетинистую щеку и не желает проходить сквозь лицо мужчины. — Ты реальный! Ты не галлюцинация!

Перед глазами образуется размытая картинка, дорожки слез обжигают щеки, а мне плевать. Я заново изучаю лицо человека, которого похоронила много лет назад. В груди образуется тепло, оно разливается по телу и подталкивает к действию. Слушаясь и повинуясь, запускаю пальцы в непослушные волосы и сжимаю кулак. Здравый разум говорит, что это неправда, а глаза ну просто вопят, что это он! Дабы убедиться, что это действительно он, а не очередная шутка подсознания, я начинаю изо всех трясти голову мужчины. Он жмурится, сжимает губы в тонкую линии и стойко терпит мои издевательства.

6. Алевтина

Думала ли я когда-нибудь, что наступит день и я встречу свою первую любовь? Нет, конечно. Все, о чем я мечтала все эти годы, так это забыть его и никогда не вспоминать.

Своего Антона я похоронила много лет назад, но не отпустила… Никогда не смогу отпустить. Ведь у меня перед носом каждый день маячит его копия. Я много раз задавалась вопросом: почему сын так сильно похож на него? Я ведь мама, я ведь рожала его целых шесть часов, а он весь в отца пошел. Хоть бы что-нибудь унаследовал от меня, но нет.

О своей беременности я узнала, находясь в больнице. Стоило проснуться, как пожилая медсестра побежала звать лечащего врача. Я была готова услышать о многочисленных переломах, ссадинах, но точно не о беременности.

— Вы беременны, — сказал мне врач, на что я молча кивнула и отвернулась к окну. — Девушка, срок у вас небольшой. Я дам вам время, а вы подумайте хорошо и решите, нужен ли вам этот ребенок.

Я решила, что должна рожать. Должна сохранить частичку Антона. Ребенок, еще даже до конца не сформировавшийся, не виноват, что его отец погиб в страшной аварии, а мать не желает возвращаться в собственный дом. Да, уже тогда я знала, что его нет среди выживших. И кто бы мог подумать, что столь ужасную новость мне принесла его мать.

— Это ты! Ты! — кричала она, собирая в моей палате медперсонал. Этой женщине было плевать, что я только пришла в себя. Ей необходимо было выплеснуть на кого-то свою боль. Жертвой она выбрала меня. — Из-за тебя его больше нет! Ненавижу тебя! Уезжай, слышишь? Уезжай из этого города. Чтобы глаза мои тебя не видели, дрянь.

Я уехала сразу, как только меня выписали.

Так уж получилось, что даже в родной семье я оказалась никому не нужна. За два месяца, что я была вынуждена провести в больнице, ко мне пришел только сводный брат. И он четко дал понять, что лучше мне дома не появляться. Мол, родственники до сих пор в шоке от моего звонка. Я не стала ни о чем расспрашивать, просто согласилась с его словами и попросила принести мои вещи. Я была очень удивлена, когда он не отказал в моей маленькой просьбе, а быстро ее выполнил.

Многие годы я не задавалась вопросом, почему моя жизнь сложилась именно так. Нелюбимая дочь, шептались бабушки около подъезда, когда я проходила мимо и делала вид, что не слышу их гнусных сплетен. Бедная девочка, как же так? А вот так. Отец меня не любил, потому что из-за меня был вынужден жениться на нелюбимой женщине. Будучи ребенком, я пыталась заслужить его любовь, даже в секцию по боксу ходила, потому что папа любил смотреть бокс. И только подростком поняла, что все это не имеет никакого значения. Если человек тебя не любит, так тому и быть. Не стоит ломать себя и свои интересы, надо просто жить. Я и жила. Училась, забросила бокс и пошла на танцы, иногда работала официанткой, чтобы были карманные деньги. Папа давал, но чисто на булочку с чаем в школе.

Нелюбовь отца я заметила, когда не стало мамы. Она любила за двоих.

Когда мне было четырнадцать отец заявил, что женится, и его новая жена и ее сын будут жить с нами. Моя жизнь тогда сильно изменилась. Я на своей коже почувствовала, что значит жить как на иголках. И во всем виноват был сводный брат, хулиган и задира. Он не давал мне прохода с первого дня, как поселился в комнате по соседству. Признаться честно, я пыталась переехать в общежитие, но меня здорово обломали, заявив, что принимают только иногородних. Я пыталась найти работу лучше моей прежней, но и с этим ничего не вышло. Когда брат в очередной раз пристал ко мне со своими пошлыми намеками, я решила реже появляться дома. Старалась приходить, когда дома были отец и мачеха, и уходить, когда они тоже были дома. Страх, что рано или поздно он перешагнет грань допустимого, меня не отпускал долгое время.

В один из дней, когда выжидала время, чтобы отправиться домой, я познакомилась с Антоном…

— Алевтина, какой еще отпуск? — вырывает из нахлынувших воспоминаний недовольный голос Павла.

Морщусь и забираюсь на стул с ногами. Взгляд цепляется за старый педикюр, пора бы записаться к мастеру и обновить его. Красный, как следы на теле после страстной ночи. Хочу его!

— Алевтина, ты меня слышишь? Куда ты собралась? — Ненавижу, когда со мной разговаривают на повышенных тонах. Конечно, я легко могу напомнить ему, что он босс, а я всего лишь сотрудница его компании и он не имеет права так со мной разговаривать. Вот только есть проблема… мы давно перешли грань босс и подчиненная. — Какой отпуск?

— Обычный. Знаешь, люди в своем праве раз в год брать законный отпуск. А я уже больше года работаю без отдыха. Если надо, я могу обратиться в отдел кадров и сделать официальный запрос. Мне несложно, правда.

Вздохнув, нехотя встаю и направляюсь к окну. Мне действительно несложно написать заявление на отпуск. Нет ничего плохого в том, что я хочу отдохнуть. Просто я отчего-то решила, что Павел сможет мне помочь. Он ведь может позвонить в отдел кадров, чтобы мне быстренько все оформили, но не хочет этого делать. Видимо, все-таки боится меня потерять. И я его понимаю, сама боюсь потерять себя.

Отодвигаю в сторону тюль и смотрю в сторону, где расположен гараж. Два года назад Антон заинтересовался молодежным направлением воркаут. Попросил разрешить установить турник на стене гаража, а на мой вопрос, кто этим всем будет заниматься, спокойно ответил, что сосед. Так уж получилось, что дядя Миша часто помогает нам по хозяйству. За что я искренне ему благодарна.

Сын и отец.

7. Антон старший

Неделя, наполнения поистине яркими событиями, такими, от которых кружится голова и мысли превращаются в сладкий кисель, пролетает незаметно. Возможно, мои мысли звучат по девичьи, но так оно и есть. Аля всегда говорила, что рядом со мной ее мысли превращаются в кисель. Только сейчас я начал понимать, что она тогда имела в виду.

Восемь дней пролетели как один. Большую часть времени я проводил с сыном, пытался наверстать упущенные годы. Что касается Али, то она возвела вокруг себя стену такой толщины, что и танком не пробить. Каждый день я делаю маленький шаг в ее сторону, каждый день преподношу сюрпризы в виде любимых цветов или конфет, как-то раз притащился с ее любимым мороженым, которое несколько лет назад сняли с производства. Ну, теперь, походу, вернули. Только даже мороженое не произвело на нее ожидаемого эффекта. В глазах промелькнуло удивление, и уголки губ едва заметно приподнялись, демонстрируя недовольство. На этом все. Баста! Она сказала скупое «спасибо», затолкала его в морозилку и свалила на свидание со своим чмырем-боссом.

Лютовал я тогда жутко, даже напросился остаться с ночевкой. Благо сын оказался не против и выделил мне диван в гостиной, объяснив тем, что мама очень сильно разозлиться, если я решусь переночевать в ее комнате. Я ждал, что она вернется домой. Сочинил целую речь о том, как должна себя вести мать парня-подростка, и уснул, так и не дождавшись. А когда проснулся, пришлось собираться на работу. Как назло, тот день я не мог пропустить.

Все последующие дни я видел Алю, забирая сына или находясь у них, но ни разу не решился завести разговор. Я чувствовал, что недостаточно остыл, что ревность, словно гейзер Ваймангу, по-прежнему бурлит во мне и не желает тормозить. Попытка дернуть стоп-кран провалилась с треском, когда я, ведомый внутренним чутьем собственника, схватил ее телефон и увидел непрочитанное сообщение от НЕГО. Он предлагал ей встретиться. В тот вечер я уехал к Матвею, умолял его приютить меня, алкаша несчастного, на ночь. К слову, примчался я к нему будучи в драбадан.

Что касается сына, отношения у нас с ним замечательные. Мы много времени проводим вместе, я бы сказал, что слишком много. За неделю я привязался к нему настолько сильно, что хрен отлепишь. Мне нравится проводить с ним время, нравится слушать бесконечные истории из его детства и сетования на попытки собрать и скрепить группу. Я, словно губка, впитываю каждое его словно, запоминаю каждое желание, чтобы в ближайшем будущем исполнить.

— Пап, я все хотел спросить, а где ты живешь? — интересуется Антон, когда я как раз сворачиваю к дому. — Ты не подумай, я не напрашиваюсь к тебе в гости. Мне просто интересно.

Антон в свои четырнадцать совмещает в себе качества, которые заставляют удивлять. У него математический склад ума, в кого — хрен знает. Аля и я творческие личности, от нас он унаследовал только любовь к музыке и текстам, которые, признаться честно, выходят у него довольно красивые. Общительность и любознательность, которые так и хлещут из него, как из переполненной бочки, никак не вяжутся с тем, что сейчас он стесняется.

Кидаю быстрый взгляд в его сторону, чтобы лишний раз убедиться в своих догадках. Тут ничего не скажешь, я тоже виноват. Мог раньше пригласить его к себе домой и рассказать о себе как можно больше, но не сделал этого. Потому что не хотел. Мне до сих тяжело говорить о своем прошлом, вспоминать весь тот ужас, который по сей день пытаюсь забыть. А Антон бы спросил…

— Сейчас увидишь. — Паркуюсь около многоэтажки и, кивнув головой в сторону подъезда, покидаю машину. — Пошли.

Внешне многоэтажка напоминает сталинские высотки, но это далеко не так. Дешевая пародия, которую я смог позволить себе тогда. До встречи с Алей я жил с отцом, иногда тусовался у матери, иногда у себя на съемной квартире. Я не любил одиночество, поэтому оставался там только тогда, когда был уверен, что мне не придется ночевать одному. И только после, когда понял, что без нее уже не смогу, решился на приобретение собственного жилья. Я знал, что, если попрошу, отец купит для меня квартиру в престижном районе, поэтому с просьбой решил обратиться к матери. Она ненавидит отца, ей за радость ему досадить. А мне хотелось самому сделать хоть что-то, чтобы Аля мною гордилась.

Мама быстро нашла квартиру, скинула мне фотографии, которые, если честно, на минуточку заставили меня сомневаться. Но потом я еще раз их просмотрел и решил, что ремонт — это начало крепких отношений. Если мы переживем ремонт, значит, все не зря.

В первый же день, когда группа вернулась из гастролей, я помчался заниматься покупкой квартиры. А когда оформил все документы, побежал к нотариусу, где быстро накатал на Алю дарственную. Я боялся, что, если со мной что-то случится, она останется на улице. У меня не было доверия к ее семье, я ненавидел ее родственников похлеще, чем мать моего отца.

— Вау, — произносит Антон, проходя в квартиру и восторженным взглядом скользя по углам и выступам.

Облокачиваюсь на открытую дверь, ведущую в гостиную, и ловлю себя на том, что пятнадцать с половиной лет назад так же стоял, но тогда я наблюдал за Алей. Сначала она остановилась посреди комнаты, затем широко улыбнулась и завизжала. Так громко, что я аж вздрогнул.

— Нравится?

— Ага. Отсюда шикарный вид на парк! — весело восклицает сын, подбегая к окну с низким подоконником, на котором из одеяла и подушек сооружен диван.

— Аля любила этот парк. Как-то раз, когда мы гуляли, она показала на этот дом пальцем и в шутку сказала, что хотела бы здесь когда-нибудь жить. Наверное, поэтому я и купил эту квартиру.

8. Лис старший

— О, у нас сегодня картошечка, — кричит Антон, стоит зайти на кухню, где вовсю витает потрясающий аромат. — Пап, чего стоишь в проходе как не родной? Проходи скорее.

Не могу пошевелиться, ноги будто вросли в паркет и пустили корни. Стоило мне переступить порог кухни, как меня парализовало от увиденной картинки. Аля, моя Аля. Стоит у плиты, ужасно сексуально пританцовывает и поет себе под нос нечто неразборчивое. Она и раньше так готовила — ничего не изменилось. Аля не замечает нас, у нее в ушах наушники-капельки, и сейчас я этому даже рад. Давно не видел ее такой свободной, немного окрыленной, что ли.

Сглатываю, жадным взглядом скользя по стройной фигуре. Я готов ее съесть прямо сейчас. Вот прямо на этом кухонном столе, за которым тихо сидит сын. Сын! Это конкретный такой стоп-кран. При нем ничего лишнего делать нельзя, чтобы не привлекать ненужного внимания. А хочется… до дрожи в пальцах хочется. Особенно когда она пританцовывает и совершенно никого вокруг не замечает. Хочется подойти к ней, пальцами провести по оголенной пояснице, которую не в силах прикрыть свободная футболка. Свободная и короткая — чистый секс. Ну а если ко всему этому прибавить лосины, что обтягивают ее ножки, словно вторая кожа, то это улет. Мозг плавно переплывает в горизонталь и начинает тонуть в розовом киселе.

— Черт! Какого хр… — Аля оборачивает и взвизгивает, встречаясь со мной взглядом.

Смотрю на нее, как пришибленный. Не надо быть экстрасенсом, чтобы понять, как сильно я ее хочу. Не просто тело — этого мне мало. Я хочу ее полностью: тело, душу, сердце. Хочу по-прежнему любить и быть любимым. Ею.

— Прости, мы не хотели тебя отвлекать. Кстати, классно танцуешь, — голос хрипит, выдавая все мои желания. Прикрыв сумкой стратегически важное место, спешу в гостиную. Мне нужно время, чтобы прийти в себя, а лучше холодный душ. А лучше она…

Поставив в угол спортивную сумку, запускаю пальцы в волосы и обреченно вздыхаю. Мне слишком хреново, чтобы мыслить здраво. В голове каша, а ее я ненавижу с детства, в любом виде. Я всегда стараюсь ее избегать, как в голове, так и в еде. Конечно, в еде это сделать в сто раз проще. Особенно в моем-то возрасте.

Как до нее достучаться? Какими методами объяснить, что я далеко не мираж и уже никогда не исчезну из их жизни? Она сторонится меня, делает вид, что я игра ее воображения, но это далеко не так. Я живой, черт возьми! И я все чувствую.

Забегаю в ванную, ополаскиваю лицо холодной водой. Немного помогло, уже лучше. В кухне появляюсь, когда Антон расставляет на столе тарелки и вилки.

— Помочь? — киваю на банку с малосольными огурцами, которую он пытается открыть спустя минуту.

— Ага.

Справившись с банкой, передаю Антону. Он быстро достает самые красивые, по его мнению, огурцы в тарелку и с довольной улыбкой садится рядом со мной за стол. Аля ставит деревянную подставку и водружает на нее сковородку. Нос улавливает знакомый аромат, и я расплываюсь в улыбке. Готов поставить сто баксов, что картошка с шампиньонами. Она и раньше мне ее готовила, стоило только попросить. С поджаристой корочкой, со свежим укропом. Все как я люблю.

— Это мое место, — произносит Аля, занимая стул напротив и смотря на меня таким взглядом, что я прямо сейчас готов ей уступить. Только бы она не делала вид, что меня не существует.

— Теперь мое, — парирую в ответ, подцепив вилкой огурец.

— Даже не мечтай об этом! — рассмеявшись, тыкает в меня вилкой. — Ты в этом доме гость, поэтому так уж и быть сегодня можешь посидеть на моем месте. Но только сегодня! Больше на такую роскошь не надейся.

«Спасибо, родная, что указала на мое место», — так и хочется сказать в ответ, но я, сцепив челюсти, молчу. Молчу и жую самую вкусную картошку на свете. И готов это делать очень долго, только бы не открывать рот. Иначе сорвусь и наговорю столько лишнего, что задолбаюсь потом разгребать. А разгребать мне и так достаточно. Взять, к примеру, то, что мы пятнадцать лет прожили врозь. Я думаю, достаточно того, что я слепо поверил в ее смерть и все пятнадцать лет ходил на ее могилу и ругал себя за то, что не сберег самое дорогое и ценное в своей долбаной жизни. А если сейчас открою рот, то снова потеряю то, что еще не обрел.

В самый раз собраться духом и начать собственное расследование. Не думаю, что нам помешает узнать, кто во всем этом виноват. Но я не могу вот так вот взять и уехать из этого поселка и погрузиться в рутину расследования. Меня будто магнитом тут держат. Конкретно в этом доме.

Я ужасно сильно хочу наладить свою жизнь. Хочу быть с ними и хочу, чтобы они хотели быть со мной. Вроде бы все просто, но если углубиться, то здесь столько подводных камней, что черт ногу сломит. Тут есть с чем работать, и работа предстоит тяжелая. У нас раньше относительно доверия положение было шаткое, сейчас тем более. Но я готов сделать все, что в моих силах, лишь бы вернуть себе семью, которую я пока не заслуживаю.

— Пап, я распаковал приставку, осталось только все подключить, и можно играть, — влетев на кухню, словно вихрь, начал тараторить Антон. Смотрю на него и не понимаю, а в какой момент он успел свинтить. Неужели я настолько сильно погрузился в свои мысли, что прозевал?

— Хорошо, только давай для начала поужинаем, — засовываю в рот огурец и начинаю хрустеть.

— Да, конечно, — кивнув, Антон садится рядом и повторяет за мной. Кидаю взгляд на его тарелку и вижу на ней недоеденную картошку. Хочется спросить, а какого, собственно, хрена он снова сел за стол, если уже поел?

9. Лис старший

— Как вы себя чувствуете? — сквозь сон слышу чужой голос. С трудом удается разлепить веки и оглядеться по сторонам, насколько позволяет сковывающий шею бандаж. Светлые стены кажутся чужими, а тошнотворный запах медикаментов это только подтверждает.

«Я что, в больнице?» — первая мысль, которая приходит в голову, когда я обнаруживаю над собой седовласого мужчину в белом халате и с планшетом в руках. Высокий и худой, с осунувшимся лицом он не вызывает доверия. Но в моем положении выбирать не стоит. Единственное, что меня волнует — это где мои друзья и Аля.

Открываю рот, чтобы спросить, где остальные. Живы ли они. Но вместо слов вырывается хрип, сковывающий горло. От боли во всем теле, стоит попробовать слегка пошевелиться, начинают слезиться глаза и гореть губы. Моргаю, прогоняя слезы и чувствуя, как мной начинает овладевать паника. Она спешно окутывает темным покрывалом сознание, с каждым вздохом сопротивляться становится сложнее.

И я сдаюсь… Мне страшно. За себя, за ребят и за мою Алю.

От резко нахлынувших эмоций я сжимаю кулаки и кусаю губы. По телу прокатывается адская боль, я чувствую ее везде. Такое ощущение, что по мне проехались катком, затем забинтовали и уложили на кровать, не забыв подключить кучу проводов. Перед глазами пролетают последние минуты перед аварией. Они становятся триггером…

— А-а-а-а-а, — кричу, понимая, что не в силах контролировать эмоции. Они мне неподвластны.

— Антошка, не кричи, все хорошо, — сбоку от меня раздается мамин голос, вынуждая меня прекратить истерику.

Я замолкаю, слегка поворачиваю голову и удивленно смотрю на нее. Она, как всегда, великолепна. Платье-карандаш, подчеркивающее изгибы ее тела, с откровенным декольте, списывает с ее настоящего возраста лет десять точно. Идеальная прическа, свежий маникюр и улыбка, с которой она никогда не расстается. Даже на похоронах деда она умудрялась улыбаться. Неужели это была плата за то, что он всегда называл ее бестолковой невесткой?

— Сейчас, погоди немного, — женщина, общения с которой я по возможности стараюсь избегать, тянется к стакану с водой, подносит его к моим потрескавшимся губам. Через трубочку делаю несколько жадных глотков и моргаю. Слезы катятся по вискам, мне не стало лучше.

Перед глазами выбеленный потолок и яркая люминесцентная лампа. Она слепит глаза, заставляет невольно жмуриться и отводить взгляд на мрачную стену. За окном стеной льет дождь. Мокрая погода усугубляет и так хреновое самочувствие. Надежда, что кто-то выжил после столкновения со встречной машиной, падает к нулю с неизмеримой скоростью.

Закрываю веки, позволяя горьким слезам скатиться по лицу и упасть на больничную подушку. Перед глазами пролетают кадры трагедии, из-за которой я оказался прикован к больничной койке. Напрягаю память, с огромным трудом складываю картинки распавшегося пазла воедино и ужасаюсь, понемногу вспоминая произошедшее.

Карим не хотел никуда ехать, отец довел его до такого состояния, что его любимым занятием в свободное время стал сон. Он отговаривал, шутил и просил отправиться в гостиницу, чтобы отдохнуть перед концертом, который должен быть на следующий день. Гостиница была не тем, чего мне хотелось. Победило количество, а не качество. Кариму пришлось согласиться и отправиться с нами, как оказалось, в роковое приключение. Все произошло внезапно, мы даже закричать не успели. Противный визг тормозов заткнул наш галдеж, как по команде мы обернулись в сторону водителя и увидели яркий свет фар. Последнее, что я помню, — ее глаза…

Они молили о помощи, она хотела жить.

— Как вы себя чувствуете? — цепкий взгляд мужчины пробирается в душу и, не найдя ответа на свой вопрос, сменяется на сочувствующий. — Вы были без сознания несколько недель, ответьте на несколько вопросов.

— Аля-я, — выдыхаю, смотря в глаза доктора умоляющим взглядом.

Он сжимает губы и в упор смотрит на мать. Он все понимает, и от этого становится только хуже. Я вижу, что правды от него не добьюсь.

— Пожалуйста, — делаю еще одну попытку, но желаемого результата не получаю. В ответ тишина.

Доктор смотрит на мать, едва заметно кивает и спешно покидает палату. Перевожу взгляд на нее, жду ответа. Внутри нарастает паника, она несравнима с предыдущей. Чувствую, как сковывает тело, как ноет сердце. Будто нож вонзили и с кровожадной улыбкой на лице несколько раз провернули.

— Где… она? — говорить получается с трудом, приходится прилагать немалые усилия, чтобы выдавить из себя хоть что-то, напоминающее на звук.

— Ее нет, — мама встает и уверенной походкой подходит к окну. Складывает руки на груди и одаривает меня насмешливым взглядом. Она никогда не воспринимала всерьез мое увлечение музыкой, а я никогда не говорил, что являюсь солистом популярной рок-группы. Зачем, если ей безразличны мои достижения. Все, что ее волнует, — это вечная молодость и безлимитный счет в банке. Увы, последнего она лишилась по своей вине. — Ее больше нет.

— Как это… нет?

Тогда, когда мы случайно встретились в торговом центре, я перешагнул через себя и представил Алю маме. С первого взгляда я понял, что мама никогда не примет мой выбор. К счастью, не ей решать, с кем мне жить и кого любить.

— Она умерла.

Смотрю на нее и не понимаю, как можно говорить о смерти человека с таким равнодушием на лице. Самое ужасное, что эта женщина видит мою боль, видит мои слезы и улыбается, испытывая облегчение.