Мой ректор военной академии 3

— Дочь мелкопоместного барона из южной провинции, изгнанная из рода. Художница и журналистка… Арестованная по обвинению в оскорблении императорской семьи. Вы думаете, им кто-то позволит забыть эти факты ее биографии?

— На самом деле — как поработать с общественным мнением. Любви аристократов, конечно, ей не видать. Так и Джулиану колотит при одном упоминании об элите общества. А вот остальные граждане империи… К тому же — еще ничего не понятно, что вы завелись?

— Это вам не понятно. И, может быть, Джулиане. А вот Брэндон уже все решил, — вздохнул Фредерик. — Но, в любом случае, мне не следовало врываться к вам — и гневаться.

— Ничего. Вы беспокоитесь — и это естественно.

— Давайте отложим с танцами до понедельника. Но через два дня я вас жду во дворце. Будем фотографироваться для журнала.

— Слушаюсь, ваше величество!

Фредерик поморщился — и исчез. А вскоре принесся Вилли, с сообщением от мамы. Она ругала меня за то, что я совсем не берегу свое здоровье. И информировала о том, что документы о ходе расследования передали и от главнокомандующего Тигверда, и от начальника Уголовного розыска империи, милорда Брауна.

— Шшшшш…..Дзинь-дзинь-дзинь! Пшпшпшшш…Лязг-лязг-лязг! — Пшшшшпш…Ррррррр….Мммммм….Ауууууу!

Вот так выглядит мое субботнее утро. Не догадались? Ладно. Расшифрую, так и быть!

— Шшшшшшш….Пшшшшшш….Пшпшпшшшшшш……

Я пеку блины на всю ораву, с учетом того что Фредерик может заявиться без предупреждения. Судя по тому, как его величество частенько является в гости аккурат в тот самый момент, когда я, мама или Каталина достаем следующий противень или кладем кусочек масла на горку горячих оладьев — думаю, есть у него информаторы среди нашей незримой охраны…Ох есть!

— Шшшшшшш….Пшшшшшш….Пшпшпшшшшшш…….

Мальчишки прибыли на выходные. Феликс чыто-то переписывает в тетрадку из огромной эрнциклопедии по местной медицине. Он очень увлечен цфелительством. На факультете его хвалят, отметки хьорошие. Ирвин так и вовсе возлагает большие надежды — хочет потом взять мальчика на практику лично к себе. И дело тут не в наших хороших отношениях, а в способностях и трудолюбии Феликса. Я улыбнулась про себя — гордость и радость за сына потопталась в душе милым розовым слоном — потопталась, похлопала ушами и полетела дальше.

— Дзинь-дзинь-дзинь, лязг-лязг-лязг! — Пашка, Рэм и Ричард фехтуют во дворе.

— Ммммммммм!…Ауауаууууу! — это Флоризель… Если Вселенная решила, что раз Пашка теперь Ре, то он и маг огня, то по всему выходило, что Флоризель, как истинный Тигверд — без ума от выпечки…

Вот такое субботнее утро, — богатое на запахи и звуки. Я выпекла последний блин, из остатков теста три оладушка Флоризелю, дала распоряжения Каталине и пошла наверх, в гостиную, — посмотреть, что там творится.

Мама с папой склонились над какими-то бумагами — два серебристоволосых трудоголика. Феликс священнодействовал над энциклопедией. Мальчик настолько ушел в себя, что даже щенок не решился ему мешать — уселся рядом и терпеливо ждал.

Ричард с мальчишками ввалились в гостиную возбужденные, раскрасневшиеся и голодные.

— Вероника, надо накрывать на стол! — решительно встала мама.

Завтракали с аппетитом — мужчины, включая Флоризеля, налегали на блины, и только папа предпочел овсянку и бутерброд с сыром. В этом плане он себе не изменял, сколько я себя помню. Ричард смотрел на отца как на настоящего героя, — с искренним и нескрываемым восторгом. В его понимании овсянка каждое утро — верх военной дисциплины.

Казалось, все было хорошо. Но что-то беспокоило. После завтрака я настояла на том, чтобы родители пошли прогуляться — все-таки это был выходной, который оба заслужили. Ричард с Пашкой куда-то исчезли, Флоризель увязался за Каталиной на кухню, Рэм…Рэм! Вот оно — то, что не укладывалось в общую картину полного и безоблачного благополучия — неземной красоты глаза под до неприличия отросшей челкой, в коих плескалось море вселенской тоски и неизбывной печали.

— Рем, — помоги мне, пожалуйста, — кивнула я на посуду. Мы вошли на кухню, я сделала страшные глаза Каталине, мотнув головой в неопределенном направлении. Как же хорошо съесть не один пуд соли вместе — пара жестов, совершенно не поддающихся никакой здравомыслящей идентификации — и тебя понимают! Как только мы остались одни, я не стала ходить вокруг да около:

— Рэм…Что случилось? — удивительно, но в этот раз сын не стал ни увиливать, ни придумывать, ни делать вид, что все в порядке — он просто поделился тем, что его волновало. Совсем взрослый стал…

— Матушка связалась со мной. Ей удалось вернуть себе престол и победить заговорщиков. Часть из них казнены. Часть бежали. Мой долг — быть с ней. И…она вернется, чтобы забрать меня домой. Я знаю, что это необходимо и готов исполнить свой долг.

Рэм говорил и говорил. Что-то патетическое и гордое, но… плечи сникли, а голова опускалась все ниже.

Я не выдержала:

— Давай приедет герцогиня, и мы все обсудим, хорошо?

— Мама уже здесь… — Рем поднял на меня печальные глаза. — Миледи Вероника, пожалуйста, пойдемте. Она ждет вас.

Ничего не понимая, я пошла за юным герцогом. В нашей гостиной, перед камином, спиной стояла женщина в длинном плаще с капюшоном, полностью скрывающим лицо. В первый момент я вздрогнула — вспомнила гильдию убийц — плащ был похож по покрою, только не дымно-серый как у членов гильдии, а черный.

Женщина резко обернулась, откинула капюшон, скинула плащ и улыбнулась. Герцогиня Реймская смотрела только на сына.

— Матушка…

— Геральд…

Рэм подошел и поцеловал герцогине руку, она же быстро провела ладонью по его волосам и поцеловала в лоб. У меня перехватило дыхание. Да, это было сдержанно — они не кинулись друг к другу, не стали рыдать в голос, как наверняка сделали бы мы с Пашкой, случись нам расстаться надолго. Но в этом «приличествующем положению» поведении матери и сына было столько любви, взаимопонимания и боли, что я расплакалась…

Потом наши взгляды встретились, и я завыла еще громче. Кончилось все тем, что мы все трое крепко обнялись и расцеловались. И все же я заметила, что оба — мать и сын, с тревогой поглядывают по сторонам. Видимо, я — единственный человек, с которым они позволили себе подобную минутную слабость.

Мы едва успели прийти в себя, когда вошли Феликс, Паша и Ричард. Мальчишки переглянулись встревожено и очень красноречиво.

Пашка явно был в курсе. «Это хорошо — значит, они доверяют друг-другу» — подумала я. Дальше мои мысли мне совсем не понравились. Герцогиня и Ричард изучающе смотрели друг на друга. Между ними было что-то общее, что-то такое…не доступное мне. Внутри немного похолодело и слегка закололо. Перстень обжег палец…

Я с интересом, восхищением, и, к сожалению, не без ревности рассматривала Дарину Гадэ Реймскую. Она была удивительно хороша собой — тонкая, гибкая, — точно струна, с золотисто-смуглой кожей и крупными локонами, рассыпанными по плечам. Но больше всего меня удивил ее наряд. Под плащом оказались очень узкие обтягивающие брюки с высокой талией, длинные ботфорты из мягкой кожи и что-то вроде камзола с широким поясом.

Во-первых, я ни разу не видела, чтобы женщины в империи одевались подобным образом, во-вторых, зная, как Ричард относится к брюкам на женщине — откровенно ревновала. Корила себя, стыдила, но…ничего не могла поделать…! Я так увлеклась невеселыми мыслями, что почти не слышала, о чем говорили Ричард и графиня:

— Рэм невероятно вырос в магическом смысле, и мое мнение — во многом благодаря академии. Я обещаю Вам, герцогиня, что при первых признаках появления Анук-Чи, я сообщу Вам лично.

Смуглое лицо женщины стало белым. Герцогиня наклонила голову, подошла к креслу. Села. Глубоко вздохнула. Очень внимательно посмотрела на сына. Рэм глаз не опустил, — в его взгляде была просьба и покорность любому ее решению одновременно. Это длилось так долго, что я уже подумала, что надо, наверное, что-то сказать, разрядить обстановку… Наконец Дарина заговорила, и было видно, с каким трудом и болью дается ей каждое слово:

— Я благодарна Вам, милорд Верд. Надеюсь, когда-нибудь судьба предоставит мне возможность хоть чем-нибудь Вам отплатить за заботу о сыне. Но Вы же понимаете, Ричард…Анук-чи юного мага до сих пор не проявляется, потому что рядом нет чкори.

— Ну почему же нет, герцогиня? При всем моем уважении… — Ричард сделал легкий полупоклон и лукаво улыбнулся.

Перстень опять нагрелся. Мне даже показалось, что он зашипел. Я украдкой кинула взгляд на камень — синие искорки плясали и подмигивали. Их поведение не выглядело тревожным, и я успокоилась.

— Хорошо…Но мне необходимо дать некоторые наставления… — герцогиня выглядела растерянной.

— Давайте прогуляемся, — вы не против? За поместьем — лес, совсем неподалеку — небольшая поляна. Как вы смотрите на то, чтобы размяться, герцогиня?

— С удовольствием, милорд… — герцогиня улыбнулась. Робко, но искренне.

Я расстроилась совсем — какие-то лукавые улыбки, недомолвки…Что происходит, в конце-то концов! Неожиданно мне на помощь пришел Рем, который все это время молчал.

— Герцогиня Реймская и…милорд Верд — оба чкори, — тихо сказал он. — Чкори — в далеком прошлом кочевой, но уже много лет осевший на территории империи народ, имеющий свою собственную историю, традиции и магию. Анук-Чи — стихия в образе лошади или змеи, в зависимости от клана. К моей матери стихия явила себя, когда ей было семь. Ее Анук-Чи может принимать разные формы — это не совсем обычно для чкори, и связано с тем, что она — так же, как и я — полукровка.

Тут он грустно замолчал, но продолжил:

— В академии у меня не было проблем на занятиях по магии, но Анук-Чи так и не появился, а мне уже пятнадцать…

— Рэм — маг земли. Он самый сильный в этой стихии из всех параллельных потоков — ему просто равных нет! — мой сын своим звонким голосом и попыткой поддержать товарища разогнал таинственность мягкого голоса юного герцога. Мне даже стало немного обидно, зато герцогиня Реймская посмотрела на Пашку тепло и нежно. Пауль Рэ — и ее сын тоже…

Мы оделись и вышли. Ричард обнял меня и шепнул:

— Ничему не удивляйся и ничего не бойся — тебе должно понравиться…

Мне понравилось! Огромный огненный конь Ричарда мчался по кругу небольшой поляны, за ним летела песчаная птица — галстУк, похожая на ястреба. Время от времени песок осыпал гриву скакуна золотым дождем, — и вот уже огромная змея вьется меж копыт …Миг — и птица села Дарине на плечо, а языки пламени заплясали под ладонью Ричарда…

Как я поняла, конь и змея — два духа, воплощающие в себе все стихии природы. Образ змеи или лошади не означают землю или огонь, они лишь означают принадлежность к клану. Магия огня, воды, земли и воздуха — это у имперцев. Конь и змея у чкори — это скорее мать-природа, а огненный конь и песчаная змея — это просто память предков. Ричард как-то рассказывал мне, что дух не для всех выглядит одинаково, а также не все его видят…

Сложно, конечно, но в принципе разобраться можно. В птицу галстУк Анук-Чи превращается только у Реймской, так как в ней по крови — две магии. У Ричарда — тоже, но его Анук-Чи — огненный конь, и он не трансформируется.

Прогулка получилась незабываемой, но слегка напряженной из-за настороженно-требовательных взглядов герцогини в сторону смущенного Рэма.

Я продолжала анализировать полученную информацию и сделала вывод — герцогиня ждет, что у сына тоже появится Анук-Чи и не знает, как тот будет выглядеть! Я собой гордилась — и пусть этого никто не замечал…

Все уже подходили к поместью, когда навстречу с громким лаем выскочил Флоризель Тигверд. Щенок лаял, расставив толстые лапы, изо всех сил изображая злого сторожевого пса. Наверное, он решил, что герцогиня Реймская — это «чужой», и нас срочно нужно спасать! Странно — никто его этому не учил…Может быть он вырос? Гены? Интересно, он вообще сторожевой пес? Надо будет прочитать про породу гончих святого Губерта. Я подошла к щенку, попыталась его успокоить, но не тут-то было — Флоризель и не думал успокаиваться, и тут я наконец увидела, почему!

Щенок лаял не на Дарину, — он рычал на существо, которое безмолвно стояло рядом с юным герцогом — золотисто-песчаная копия Флоризеля…

Анук-Чи герцога был не таким четким и крупным, как у старших, но очень …живым! Золотисто-песчаный вихрь вился у ног юного мага, чем вызвал непередаваемый восторг у мальчишек. Минуту так же, как и все мы они стояли молча. Но минута пролетела быстро, и вот уже было совершенно не разобрать — где чей сын и кто чей дух.

Когда все наконец успокоились, я отправила мальчиков в дом, чтобы Ричард и герцогиня могли поговорить. Сама я тоже осталась. А что? Это и мой сын тоже, и сейчас решается его судьба.

— Герцогиня — вы можете побыть с Рэмом несколько дней — это необходимо, но я бы очень просил Вас дать герцогу возможность окончить Академию в империи. Со своей стороны, смею предложить свою помощь в наставничестве. Я — маг огня, Рэм — земли, но Анук-чи вместе с магией стихий есть и у меня. Я смогу позаботиться о его развитии. Обещаю информировать Вас более чем подробно.

Ричард говорил все это герцогине, украдкой посматривая на мальчишек, которые никуда не ушли — просто отошли в сторонку… Сговорились!

Дарина улыбалась и обнимала сына. Было видно, что случилось, наконец, то, чего она ждала, и теперь ей стало намного легче. Она приняла решение, которое далось не легко, но герцогиня своих решений не меняла.

Я смотрела на эту хрупкую женщину и каждой клеточкой ощущала исходившую от нее силу — силу, с которой не так-то просто справиться. Я понимала, почему именно она — правительница своей страны. А еще чувствовала, что у Рема тоже есть эта сила. Сколько же ему предстоит пройти, беря на себя ответственность по праву рождения. Его преследует судьба, которую он не выбирал, и от которой он никогда не сможет отказаться. «Нам дают то, чего у нас никогда не было. Свободу» — вспомнила я…

— Я не против. Но Рэм должен быть эти дни в герцогстве. Мне очень жаль, что я не могу вас пригласить…При моем еще не прочном положении это может вызвать недовольство, но Рэм обязан быть — торжество запланировано в его честь… — женщина развернула мальчика к себе и произнесла:

— С Днем рождения, сынок…

Дальше мы загудели все разом! У сына День рождения, — а мы не знали, да как же так, надо же торт, и подарки, и…В итоге решили, что семейный праздник переносится на вечер.

Герцогиня, Рэм, и Ричард отошли в сторону, что-то забормотали не на имперском, — и щенок из золотого песка исчез к бурному разочарованию мальчишек и относительной радости его живой копии. Флоризель Тигверд конкуренции не выносил.

Решили, что праздновать будем в тихом семейном кругу, так как Рему с герцогиней сегодня же надо было отбыть во дворец. В герцогстве Реймском с завтрашнего дня начинались торжественные приемы в честь именин наследника.

Я рассказала Ричарду о нашем обычае задувать свечи на торте и загадывать желание, но маг огня, к сожалению, отверг подобное святотатство категорически.

Огонь — проявление стихии огня. Он — ее дыхание. Обращаясь с просьбой, огонь зажигают, а не гасят. Тем более что Рэм — маг земли и обращаться с просьбой к другой стихии не должен. В общем — все сложно…

Спорить я не стала, но настояла на том, чтобы Дарина организовала любимый десерт именинника, и его нам доставили из герцогства. А вообще что с реймцами, что с имперцами — сложно с ними…День рождения воспринимается как …политическое событие. О том, чтобы порадовать ребенка никто вообще не думает!

А вот Пашка про друга не забыл — мы с ним пошептались и решили ехать в город за подарком — хорошо, что сын точно знал, что нужно. Ричард сообщил, что ему необходимо во дворец, подмигнул Пашке и исчез в портале. Я приказала подавать карету, оставила все организационные хлопоты на родителей, в тысячный раз заверив, что подарок, за которым мы с сыном едем в город будет от нас всех. Феликс с Флоризелем тоже без дела не сидели — в поте лица своего отвлекали герцога Рэма, чтобы тот не заметил всеобщей суеты — все-таки это сюрприз!

Джон привез нас с Пашей к магазину, в котором я никогда не была. На витрине — чего только нет. И шпаги, и кинжалы, шляпы, перчатки, сапоги… Магазинчик назывался Оден Идан, насколько я поняла из Пашкиных сбивчиво-восторженных комментариев, Оден Идан — великий имперский фехтовальщик, известный практик и теоретик. В полутемном подвальчике невероятно вкусно пахло кожей и чем-то еще…Это был какой-то …авантюрный запах приключений бесстрашных мушкетеров! Продавец — коренастый мужчина небольшого роста, непонятного возраста и со шрамом во все лицо. Шрам этот хоть и был глубоким, каким-то удивительным образом совершенно не выглядел устрашающе.

Я с удивлением отметила, что эти двое — хозяин магазинчика и мой сын — прекрасно друг друга знают. Пауль сказал пару фраз, из которых я не поняла практически ничего, и нам вынесли наш подарок. Это был плащ. Ничем особо не примечательный, из какого-то очень прочного, но невероятно легкого материала, цвета, потертой кожи. Я не очень поняла все нюансы, но смысл был в том, что это — плащ специального кроя, который использовался во время боя на шпагах. Там был скрытый карман для метательных ножей, какая-то специальная петля для чего-то еще, и некий магический ресурс, отвлекающий противника.

Пока упаковывали покупку, я с интересом рассматривала все, что меня окружало. Фантазия уже рисовала статью про это волшебное место — с интервью и фотографиями, и тут мое внимание привлекли гравюры, развешенные на стенах вместе с прочими трофеями. В основном это были зарисовки фехтовальщиков, но на одной картинке была изображена женщина. Выглядела она точь-в — точь как герцогиня Реймская, посетившая нас сегодня.

Оказалось, что это женский костюм для фехтования. Но так как в империи женщинам фехтовать запретили, — подобная мода канула в лету. Встретить прекрасную амазонку в узких брюках и высоких ботфортах теперь можно только в местах, на которые власть империи не распространялась. Например, герцогство Реймское.

Я вспомнила Пашину знакомую, — девушку, которая читала стихи и занималась фехтованием. Она бы в подобном костюме выглядела бы сногсшибательно — под стать самой Дарине Гадэ. И Джулиане бы тоже пошло — красиво и…удобно, в конце концов! И вообще — надо что-то делать с этой чудовищной имперской дискриминацией, разорви меня стихии! Об этом непременно стоит написать — небольшой познавательный экскурс в историю, но с подтекстом…Пока я мысленно возмущалась, мы вернулись в поместье, где все уже было готово к скромному семейному торжеству.

Праздник получился чудесным — Ричард принес фамильный клинок рода Рэ и не просто подарил его Рэму, а совершил какой-то ритуал, — мне пока не понятный, но очень красивый. У Ричарда с Рэмом при этом были такие серьезные лица…Нет-нет, — я не смеялась, вы что! Я тоже поддерживала торжественность момента, и улыбалась исключительно про себя. Видимо, этот жест со стороны Ричарда действительно означал очень многое, потому что герцогиня с сыном побледнели и потеряли дар речи на несколько часов.

А потом были «Грезы на закате» — традиционный десерт Реймского герцогства и любимое лакомство Рэма. Даже розовый крем в «Зеленой Цапле» не был таким вкусным! Торт был похож на шоколадное мороженое, которое чудесным образом не таяло. Внутри — нечто воздушное и хрустящее, а сверху — алые сладко-кисленькие зернышки, напоминающие плоды граната. Выяснилось, что Флоризель не только истинный Тигверд, но еще и немножечко коренной житель герцогства Реймского…Удивительный пес!

Подарок, выбранный Пашкой, дополнял подаренный Ричардом клинок — так вот почему они переглядывались и перемигивались! Разошлись уже глубоко за полночь — абсолютно счастливые Рэм и герцогиня исчезли в мареве портала. Пашка, Феликс и Флоризель заснули практически мгновенно — устали за насыщенный впечатлениями день.

Уже в спальне я расчесывала волосы перед зеркалом — перстень на пальце в отражении ярко вспыхнул синим. Ричард подошел сзади, отодвинул волосы, чуть коснулся губами плеча.

— Что с тобой? Что-то не так?

— Нет, что ты! Все так…Все просто замечательно — улыбнулась я ему. А про себя подумала: «Это-то и страшно…»

Ричард открыл портал, — и мы снова оказались в городском доме, где никого не было.

А я вдруг подумала, что хочу дочку. С такими же глазами, как у любимого мужчины. Ну, и с моим ангельским характером. После таких страстных, сладких ночей дети и должны появляться на свет.

О чем я и сообщила Ричарду, как только смогла разговаривать. И как выяснялось, зря…

Он странно на меня посмотрел и сказал осторожно:

— После свадьбы — со всем возможным прилежанием…

— Что это значит?

И тут на меня словно ушат холодной воды вылили:

— Ника, ты что — правда, не понимаешь, что быть незаконнорожденной — это клеймо?

— И что же ты делаешь, чтобы не было нежелательной беременности?!

— Как что? — удивился Ричард. — Плету заклинание, конечно.

— Значит, все эти месяцы, когда я надеялась, радовалась каждому дню задержки — ты просто делал так, чтобы ничего не было?

— Да, — спокойно ответил он.

— Ничего не сказав мне, не спросив о том, что я думаю по этому поводу?

— Ника, мы же не женаты!

— Это что — рычаг воздействия?

— Нет. Это забота. Ника, это правда. И я не понимаю, почему от тебя разливается такая горечь, такая тоска.

— Мне надо побыть одной, — поднялась я.

— Конечно, — вскочил он с кровати. — Но, Ника, объясни. Пожалуйста.

— Потом.

И я пошла к двери. Перед тем, как выйти, обернулась и спросила:

— А как же тогда на свет появился ты?

— В магии имеет значение желание сильнейшего. Я так понимаю, что мама настолько сильно любила отца, что решила — пусть останется хотя бы ребенок. Раз уж им не быть вместе.

— Но император — сильнейший маг. По крайней мере, мне так говорили.

— Среди стихийцев — безусловно. Но Милена Рэ была чкори.

— А ты, я так понимаю, — и чкори, и стихиец?

— Да, так же как Реймская и Рэм — Ричард отвечал деловито и искренне, совершенно не замечая моего сарказма, и от этого почему-то было еще больнее.

— Понятно. Значит, у меня — никаких шансов…

Тихо закрыла за собой дверь. И отправилась бродить по дому. Наверное, еще месяц назад, услышав такое, я бы хлопнула дверью. Но после того, как мы побывали сначала у русалки, потом в Пустоте — я стала бережней относиться к нашей любви. К тому же — умом я понимала: Ричард абсолютно прав. Тогда было не до ребенка — подосланные убийцы, заговор. Заклятие, которое на него наложили. Потом — всю зиму — вообще не пойми что, да и сейчас, если честно — не лучше. Кто-то же убивает женщин, похожих на меня, переодевая их в синие платья!

Но, наперекор всем здравым мыслям, было горько. Я открыла дверь в первую попавшуюся комнату — городского дома я совсем не знала. Добрела до кровати, и без сил упала на нее.

— Ника, — очутился Ричард рядом со мной. С цветами — маленькими, синенькими… — Прости, я понимаю, что поступаю невежливо… Что так делать не положено…Если жена аристократа сказала, что хочет побыть одна — верх бестактности ее тревожить… Но я не могу.

Он вложил мне в руки букетик и тихо сказал:

— Пожалуйста…. Прости меня.

Мы обнялись и заснули.

Утром он перенес меня обратно в поместье, нежно поцеловал — и исчез.

Когда я открыла глаза — первое, что увидела — синий букетик в стакане с водой. Над ним, на стене висел точно такой же — только нарисованный на холсте. И я простила…

То, что меня обидело, было даже не результатом воспитания, нет. Это было…следствием другого сознания. А то, что в стакане стоял букетик тех самых цветов, что нарисовала когда-то Джулианна… Это во всех существующих мирах называется и воспринимается одинаково. И ради этого стоит жить, понимать и терпеть.

Я вздохнула, умылась и побежала к мальчишкам с предложением отправиться гулять по Роттервику. Рэм с герцогиней уже отправились в свое герцогство, Пашка и Рэм уже скучали, поэтому на мое предложение согласились.

— И к бабушке зайдем, посмотрим, как она обустроилась.

Парни согласились и на это — и мы отправились.

Дом родителей был прекрасен. Большой, уютный. Из серого камня с розоватым отливом. Высокие потолки, много места. Много света. Я поняла, почему и мама, и Наташа в него сразу влюбились.

— Посмотрите, какая замечательная гостиная! — женщины проводили нам экскурсию по дому, а мальчишки бросали на меня недовольные взгляды — исподтишка, чтобы бабушка ни в коем случае не увидела. Но тем ни менее, взгляды были очень выразительные. Пришлось их отпустить обратно — пусть занимаются своими делами.

— Слушайте, — предложила я женщинам. — Погода замечательная! Пойдемте лучше гулять!

— А тебе можно? — строго спросила мама.

— Да, только охрану надо предупредить. Мы с Наташей хотели в книжный магазин зайти. И пироженок съесть в любимой кофейне.

Услышав слово «пироженки», Наташа метнулась в комнату за перчатками и шляпкой со скоростью, на которую обычно не способны женщины на сносях! Писательница, в отличии от меня, с удовольствием наряжалась в платья-ночнушки, они ей очень нравились. При этом жизнерадостная женщина предпочитала исключительно сочные желтые цвета разных оттенков. Похоже, синие и желтые оттенки тканей во всей империи заказывали исключительно ради нас…

— Бегемот в стиле Джейн Остин готов! — спустилась вниз Наташа.

Мама все-таки предпочла остаться дома, и мы отправились.

— Ощущаю себя дирижаблем! — смеялась Наташа.

Я улыбнулась, но получилось, видимо, грустно. Наташа посмотрела внимательно, но промолчала. И мы вышли на улицу.

Яркое солнце делало ядовито-лимонное платье Наташи еще ярче, чем оно было на самом деле. На нас косились проходящие мимо строгие дамы в бежевых и нежно-персиковых платьях, шляпках и перчатках в тон, безмолвно намекая, что это просто… переходит все границы! Наташе сии границы были явно неведомы, ибо она гордо вышагивала по центральной улице, широко улыбаясь солнцу, небу, мне, показавшейся за углом любимой кофейне, ну…и встречным дамам заодно.

Мы зашли внутрь уютного помещения, заказали пирожных, кофе и апельсиновый сок.

— Вы знаете, я как автор фэнтезийных романов, очень люблю хэппи энды, — сказала вдруг Наташа. — И, посмотрев на вас с принцем Тигввердом — просто издалека, не будучи даже посвященной во все перипетии вашей истории… Очень хочу этого самого хэппи энда!

— Этот мир наполнен волшебством, — улыбнулась я уже искренне. — Может, он вас и услышит…

— Надеюсь.

— А что вы хотите для себя? — спросила я отчасти потому что мне действительно было интересно, отчасти чтобы сменить тему.

— Не знаю, — вздохнула она. — Пожалуй, что и ничего.

— Э, нет, — погрозила я ей пальцем. — Мы решили, что этот мир — волшебный. Значит, надо срочно захотеть для себя что-то хорошее. И оно исполниться.

— Хочу, чтобы ребенок родился здоровым. Чтобы все как-то устроилось, — задумчиво проговорила она.

— А себе?

Она скривилась.

— Одно время я хотела семью. Чтобы дом. Чтобы я ждала мужа, приходящего с работы. Чтобы дети. А потом. Как-то не получилось…

Потом начались книги. Но… Это же просто сказки. Так, поразвлечь себя в минуту душевной невзгоды.

Все эти годы я работала в школе, где вдруг стало очень тяжело. Очень… Наверное, дело во мне. С детьми надо работать на запале, на адреналине…

Единственное, чего мне по-настоящему хотелось — поменять свою жизнь. Полностью.

— Вы хотите сказать, что рады оказаться в Империи?

— Конечно, я не думала, что все поменяется настолько глобально… Но пока все, что происходит, меня не огорчает. А вас?

— Мне надо увлечься чем-то интересным. Чтобы времени в сутках не хватало. Чтобы метаться и ничего не успевать. Чтобы спать без сновидений. Тогда я чувствую себя хорошо.

Я видела, как у Наташи на языке вертелся вопрос: «А как же Ричард?» и была ей очень и очень признательна, что она мне его задавать не стала.

— После книжного магазина зайдем к Джулиану? Узнаем, как она устроилась, — предложила я. — Если вы хорошо себя чувствуете.

— Конечно, зайдем, — улыбнулась писательница. — Хорошая девочка. И я от ее картин без ума.

— Миледи Вероника? — вдруг послышался женский голос. Такое впечатление, что здешних аристократок специально приучают говорить — словно петь. Так, чтобы каждая нотка голоса была прекрасна. Чтобы звучала нежность, а слушающий проникался той мыслью, что это счастье — когда с тобой заговорила герцогиня или маркиза. Меня лично это раздражало. Слишком нарочито.

— Герцогиня Борнмут? — посмотрела я на даму, что к нам подошла. Пришлось подняться. — Чем обязана?

— Ах, неужели вы, разгневавшись на нашу любезную маркизу Вустер за ее эпатажный прием, перенесли ваше недовольство и на нас с графиней Троубридж?

— Ни в коем случае, — широко и максимально искренне улыбнулась я ей. — Просто я несколько занята.

— Ах, как интересно! Может быть, я смогу вам помочь?

— Каким образом?

— Вы позволите? — вдруг кивнула герцогиня на стул и заговорила нормальным голосом. Чуть надломленным и очень усталым.

— Прошу вас, — теперь мне стало любопытно.

— Вы позволите говорить откровенно?

— Конечно.

— А ваша спутница?

— Я могу за нее ручаться.

Наташа кивнула:

— Могу, в свою очередь гарантировать свою скромность.

— Мне придется вам довериться, — тихо проговорила герцогиня. — Дело в том, что наша семья в опале. Гнев его величества… Он всеобъемлющ. Мой супруг — в отставке и под домашним арестом в нашем поместье. Сын — в академии, без права ее покидать. Не только герцогу, но и мне не разрешается его посещать… Мы оказались в изоляции — как вы понимаете — императорский двор без жалости относится к тем, кто потерял расположение Императора. Особенно если до этого пресмыкался перед моим супругом как перед одним из самых влиятельных аристократов Империи.

— И что же вы хотите от меня?

— Я так поняла, что вы хотели от маркизы Вустер содействия в каком-то деле.

— Именно так.

— Могу предложить вам свою помощь. Не думаю, что окажусь менее компетентна в каком-либо вопросе, чем маркиза Вустер.

— И вы хотите мне помогать, потому что?

— Я хочу вернуть расположение его величества. Лично себе. Мой супруг ведет свою игру и, кажется, он заигрался. Я не хочу оставаться в поместье один на один с отчаявшимся человеком. Я хочу видеть сына.

— Если я приму вашу помощь… У меня будут проблемы с родом Борнмутов? И с вашим мужем? Как вы понимаете, мы с ним и так недолюбливаем друг друга.

— Они примут мое решение, — в голосе герцогини послышались стальные нотки.

— Вы сможете работать вместе с баронессой Кромер?

— Смогу. В отличие от наших мужей, мы особо не общались, но и вражды как таковой между нами нет.

Я задумалась. Насколько мне надо видеть герцогиню перед собой и, говоря откровенно, впускать ее в ближний круг? Да еще и своим участием служить причиной того, что император Фредерик, как вариант развития событий, снимет с их семьи опалу? Насколько я помню, ареста для ее мужа добивался лично Ричард, и я категорически не желала хоть как-то мешать ему в его планах.

— Мне не принять этого решения, не проконсультировавшись с его величеством и ненаследным принцем Тигвердом. Простите.

— То есть, если его величество будет возражать…

— Я буду вынуждена вам отказать. Это же относится и к возражениям со стороны ненаследного принца Тигверда.

— Они не очень-то дружны с моим супругом, — печально заметила герцогиня.

— Этот проект курирует его величество, поэтому без его дозволения я ничего делать не буду. А против желаний моего жениха я в любом случае не пойду.

— Я понимаю.

— Где мы может встретиться, чтобы я смогла вам дать ответ?

— Давайте в этой кофейне.

— Завтра в это же время?

— Договорились.

Мы с ней поднялись одновременно.

Слегка склонили головы и распрощались.

— И как она вам? — спросила я у Наташи.

— Мне ее жаль. Ей, правда, не разрешают видеться с сыном?

— Скорее всего. Наследник рода выведен из подчинения Бормутов и находится под личной опекой его величества.

— А что случилось?

— Это связано с Луизой и ее сыном Аланом. Ее покойный муж, барон Кромер, дал разрешение подставить свою жену, обвинив в преступлении, которого та не совершала. Ее сын, Алан, взбунтовался — и организовал побег матери. Ну, и свой заодно. А юный маркиз ему в этом помогал. Чтобы узнать, куда они сбежали, было совершено нападение на Военную Академию. Герцог сам допрашивал своего сына. Но тот, как я понимаю, друга не выдал.

— Мутная история.

— Согласна. И ведь до сих пор не ясно, кого они прикрывали. Барон Кромер погиб.

— Даже так…

— Ладно, давайте оставим эти печальные рассуждения и отправимся к Джулиане.

Мы подошли к высокому, красивому дому в самом центре города. В нем снимали квартиры и мастерские художники, портнихи, ювелиры, шляпники.

Тут же, внизу, у некоторых из них располагались и небольшие салоны. Надо поговорить с Джулианой — может, ей тоже открыть небольшой выставочный салон на продажу? Наймем кого-нибудь продавать.

Дом был светлый и радостный — блестел до блеска начищенными окнами, кокетничал цветочными клумбами у крыльца и на подоконниках. На крыше — несколько застекленных башенок. Это как раз и были места под мастерские для художников. Одну из таких башенок сняли для Джулианы. И я восхитилась Фредериком: несмотря на свое недовольство своим фактом существования художницы, он сделал все, чтобы девушке было хорошо. Я попыталась представить, как выглядит небольшое помещение с огромными окнами по всему периметру от пола до потолка. Наверное, очень красиво… Захотелось как можно скорее это увидеть, и мы вошли в холл.

Просторное уютное помещение чем-то напоминало кафе — столики, стойка, откуда вышла маленькая кругленькая пожилая дама в ярко-розовом платье и шляпкой в кремовых розочках. Мы с Наташей переглянулись и поняли — наш человек! И таким сине-лимонно-розовым цветником уселись пить чай, ответив на радушное приглашение госпожи Стилл.

Кроме убийственного ярко-розового оттенка платья и неприлично большого количества розочек на довольно маленькой шляпке (и как они там все уместились?) в облике пожилой дамы ничего экстравагантного не было. Рыжеватые волосы, веснушки, курносый носик, голубые глаза и круглые румяные щечки. Госпожа Паша Стилл была смотрительницей этого дома — следила за порядком, оплатой аренды, и конечно же, знала обо всех своих постояльцах огромное количество пикантных сплетен. Узнав, что мы пришли к Джулианне, она только что не подпрыгивала от удовольствия и желания расспросить нас обо всем.

Мы с Наташей улыбнулись — настолько прозрачным было ее поведение. Еще бы — наша Джулианна — темная лошадка, о ней так просто ничего не узнаешь. Мы и сами-то знаем далеко не все…

Оказалось, тем не менее, что художница успела подружиться с госпожой Стилл, и даже подарить ей свою работу, которую нам с гордостью и продемонстрировали. Натюрморт висел тут же, над столиками.

Мы с Наташей ахнули — и когда она все успевает? Казалось, журналистка занята практически с утра до вечера — статьи, интервью…. Я в уме постаралась представить — когда же художница написала эти розы, — ничего не получилось. Джулианна, Джулианна…Ты вообще спишь, девочка?

В том, что картина была написана специально для новой знакомой, не было никаких сомнений…Удивительно, — но этот натюрморт был точной копией курносой старушки! Это был…Портрет-натюрморт.

В небольшой вазочке стояло так много кремовых роз, что казалось, если смотреть на картину подольше, то станешь свидетелем того, как букет падает под собственной тяжестью. Вокруг цветов стояли блюдечки с воздушными пирожными, чашечки с ароматным чаем, и даже взбитые сливки в прозрачных бокалах. Все это было написано настолько искусно, что не принять приглашение выпить чайку, а заодно и выложить все-все сплетни разом — ну просто невозможно! Магия….

— Джулианночка подарила — улыбнулась женщина искренней и доброй улыбкой, не теряя при этом хищного блеска в любопытных глазках. И как ей это удается?

— Да…Удивительно! Чувствуется аромат свежезаваренного чая, цветов. Джулианна очень, очень талантливая художница! — восхищенно выдохнула Наташа. А я подумала, что надо бы напечь лимонных плюшек и попросить Джулианну их написать. Поставим букетик каких-нибудь ярко-лимонных цветочков — и получится натюрморт для писательницы. Кстати, о цветочках:

— Скажите…А это — розы? — поинтересовалась я.

— Конечно розы! Я их очень люблю! И розовый цвет!

— Мы заметили — улыбнулась Наташа. Пока мы все смеялись я думала о цветах…Есть, оказывается, в империи совершенно обычные розы — ничем не отличающиеся от наших — только может быть, не такие крупные. А есть — золотые лилии, огоньки надежды, синие-синие сойки…как же так?

— А где сама Джулианна? — спросила Наташа.

— Убежала, за красками! Джулианна всегда сама оттенки выбирает — не доверяет никому. А вот господин Рей — так тот все заказывает, ему посыльный приносит. А посыльный, мальчишка, — говорит, дела у художника не очень — заказов мало, задолжал он им сильно за краски…

— А можно мы посмотрим ее мастерскую? — поток сплетен необходимо было прервать, и я привстала, давая понять, что чаепитие пора заканчивать.

— Конечно — на самый верх и прямо. Джулианна никогда не запирает — я всегда здесь, я послежу. А один раз, зимой это было…

— Спасибо огромное! Пирожные просто восхитительны! Мы вернемся, и вы дадите мне адрес кондитерской — я неисправимая сладкоежка… — это уже Наташа попыталась исправить ситуацию, пока мы не скрылись, торопливо забираясь по лестнице наверх.

Я вошла в мастерскую…Да, это красиво — очень! Свет…Свет бил отовсюду, заливая собой мольберты, холсты, кисти, кувшины с цветами… Два натюрморта стояли в разных концах мастерской — корзина зеленых яблок с букетом из веток с набухшими почками, из которых кое-где уже начинали разворачиваться листочки, и прозрачный кувшин с вином рядом с какими-то незнакомыми мне фруктами. Разрезанный вытянутый плод внутри сверкал рубиновыми бусинами — вот что было в «Грезах на закате»!

Выставленные в качестве натюрмортов композиции радовали глаз, потому что все мольберты с холстами были закрыты белой тканью. От такого количества белых полотен было немного жутковато. Захотелось их сорвать.

— Как ты думаешь, если я только одним глазком взгляну на тот зеленый натюрморт, с яблоками — ведь Джулианна не обидится? — и ярко-желтый бегемот решительно двинулся к своей цели. Протискиваясь между двумя мольбертами, Наташа даже не заметила, как случайно задела ткань…

Та легко и бесшумно скользнула на пол, и я вздрогнула, настолько игра света оживила ту, что была изображена на открывшемся портрете…Это была она — женщина, которая переворачивала ноты императору за роялем, та, что играла у костра с маленьким черноволосым мальчиком и огненной лошадкой. Это была Милена Ре — возлюбленная Фредерика, хозяйка мрачного замка и удивительно красивого яблоневого сада.

Женщина на портрете была старше той, с кем я встречалась в сновидениях. Но это была она — смуглая кожа, огромные карие глаза, удивительной красоты тонкие длинные пальцы…перстень! На ее правой руке было кольцо с сапфиром — фамильная драгоценность рода Рэ.

Перстень на моей руке нагрелся и обжег так сильно, что хотелось кричать. Синие всполохи устроили в камне целый фейерверк. Я смотрела на портрет и не верила своим глазам — написанный на холсте камень искрился…! Я поморгала и заставила взять себя в руки. Это игра света, или магия. …Джулианна просто очень, очень талантливый живописец, — она смогла это предать, вот и все…

Милена Рэ и Дарина Реймская были очень похожи. Обе смуглые, с миндалевидным разрезом глаз… Но черты лица женщины на портрете были мягче, круглее, чем у герцогини. А глаза…В глазах была не решительность и бесстрашие, как у правительницы, а мудрость, печаль, и…магия.

Ричард был прав…Если такая женщина захочет — ни один маг во Вселенной, какой бы он ни был могущественный, ни одно заклинание, каким бы сильным оно ни было, — не помешают ей иметь ребенка от мужчины, которого она полюбила…

В понедельник мы явились во дворец, фотографировать танцующих наследника, отца-императора и старшего брата-командующего.

А в ночь выйдет специальный выпуск газеты «Имперская правда», посвященный погибшим женщинам и поискам убийцы. Все материалы уже у мамы. Кроме того, мы решили начать подписку по сбору денег среди граждан империи для того, чтобы помочь семье первой погибшей девушки. У ее матери-вдовы еще пятеро детей.

— Миледи Вероника! — поцеловал мне руку принц Брэндон, изящно склоняясь передо мной. — Рад вас видеть!

— Я вас тоже, принц, — склонилась я в положенном реверансе.

— Мы же с вами договорились! Без церемоний, — улыбнулся он мне, сверкнув семейными черными глазами. И перевел взгляд на насупившуюся Джулиану. — Доброе утро, госпожа Блер.

— Доброе утро, — Джулианна присела в положенном реверансе, и направилась в уголок танцевальной залы.

Господин Хикс настраивал аппаратуру. Выглядел он еще более несчастным, чем при нашей первой встрече. Но я видела его фотографии. Они были прекрасны — яркие, живые, очень информативные, с хорошим светом и ракурсами. Господин Хикс знал свое дело, и ради этого я была готова терпеть его бесконечные страдания! Тем более что он больше кокетничал, нежели был недоволен сложившейся ситуацией по-настоящему. Имперский разведчик был фотографом в душе, и работу свою делал с удовольствием. Об этом говорили его снимки — и те, на которых был принц и его друзья, и другие, где были имперцы — жители Роттервика и Норверда, что пришли почтить память погибших девушек…

— А я вот решил составить вам компанию, — тут все обратили внимание, что за роялем сидел император Фредерик. И поклонились.

Я подошла к нему поздороваться, обрадовавшись, что он не обижается на мои резкие слова, которые прозвучали в нашу последнюю встречу.

— Рада вас видеть, — улыбнулась я ему. — Помню, что вы как-то говорили, что если бы не были императором, то стали бы музыкантом?

— Не отказываюсь от своих слов! Кстати, я распорядился, чтобы и Ричард присоединился к нам.

— Думаю, он занят.

— Ничего, на час-полтора оторвется.

— Я уже здесь, — раздался от двери родной голос. — Доброе утро всем. Можно начинать.

— Еще несколько минут, — сказал, улыбаясь, император. — Я решил, что нам надо воспользоваться случаем — и показать миледи Веронике имперские танцы.

Я посмотрела на императора с укоризной — ну, вот что за человек! И тут перевела взгляд на наследника, который успел ко мне вперед старшего брата. И уже протягивал руку.

— Брэндон! И вот что вы затеяли?

— Позвольте, миледи!

По зале поплыли звуки вальса. Император нежно коснулся клавиш — и я не устояла перед искушением.

Мой реверанс, поклон наследника — и мы заскользили.

Брэндон был прекрасным партнером, и вальсировать с ним было одно удовольствие. Двигался легко, вел уверенно, но не подавлял, подстраиваясь так, чтобы мне было удобно.

— У моего брата глаза горят алым, — прошептал принц, чуть склонив голову. — Очень занятный оттенок.

Я улыбнулась.

— И вы, и ваш отец — бессовестные интриганы, — сообщила я наследнику.

— Нам положено.

Больше мы не говорили — только вальсировали. В сотый раз поздравила себя с тем, что занималась танцами — если бы не это мое увлечение, туго мне сейчас бы пришлось. Когда у меня будет дочка — обязательно отправлю ее на танцы! Так, на всякий случай… Раз-два-три, раз-два-три, поворот, раз-два-три, раз-два-три — реверанс.

Брэндон подвел меня к роялю.

— Вы смотрелись прекрасно, — улыбнулся Фредерик. — Только, Брэндон, не стоит пока фехтовать с Ричардом.

— Отчего же? — раздался рядом скрипучий голос командующего. — Это будет… Занятно.

Ричард подошел не один — он любезно подвел к нам Джулиану. Брэндон характерно, по-Тигвердски, сжал челюсти. И теперь уже его глаза на мгновение полыхнули алым. Но заговорил он спокойно:

— С миледи Вероникой танцевать прекрасно. Не то, что стулом, как в Академии, когда нас по ночам наказывали.

— Да, сыновья мне рассказывали, — кивнула я, вспомнив рассказы Пашки об Академии.

— А можно вас со стулом запечатлеть? — жадно спросила Джулиана.

— Это еще зачем? — нахмурился принц, а Фредерик и Ричард посмотрели на журналистку с удивлением.

— Вы, правда, не понимаете? — Джулиана посмотрела на Брэндона сочувственно. — В Империи у многих матерей сыновья учатся в Академиях, в том числе и военных. И, конечно же, они рассказывают об этом эпизоде со стулом. Всем будет и интересно прочитать о том, что наследника не миновала эта участь, и… умилительно, что ли.

— Госпожа Блер! А ведь вы правы! — не переставая наигрывать на рояле что-то тягуче-нежное, задумчиво сказал император. — А то могут сказать, что я определил своего сына в Академию под присмотр старшего брата. И пока все… со стулом танцевали и полосы препятствий проходили, он не понятно, чем занимался. Или ничем.

— Да уж, ничем, — фыркнул Брэндон. — Это уж совсем надо Ричарда не знать. Да меня и мою группу больше всего напрягали в Академии.

— Всех одинаково, — меланхолично отозвался Ричард. — Не выдумывайте.

— Вот это надо в журнал! — хором сказали мы с Джулианой.

— Что? — настороженно спросил Брэндон.

— И этот спор… И полосу препятствий. И характеристику ваших преподавателей и сокурсников.

— Надо собрать материал на командующего Тигверда, как на ректора военной Академии — добавила я. — А потом — с точки зрения сослуживцев. И хорошо бы интервью и фотографии с жителями деревни, которых он спас.

— Не вздумайте! — возмутился Ричард. — Это совершенно лишнее!

— Страна должна знать своих героев, — отрезала я. — И параллельно тоже самое делаем с его величеством.

— Как это? — император перестал ехидно улыбаться, слушая возмущения сыновей, и уставился на меня. Возмущенно.

— Ваше величество, — начала я — и взгляд его стал гневным. — Фредерик. Вы, ваши сыновья и ваши сподвижники должны быть для империи положительными героями.

— А вот и те, кого мы ждали, — улыбнулся император, явно обрадовавшись возможности сменить тему. — Дамы для наших кавалеров.

К нам подошли четыре прехорошенькие девушки — ну, просто райские птички. Нежные, воздушные. Джулиана сразу стушевалась — и вернулась обратно в свой угол.

— Брэндон, — приказал император. — Приглашайте девушек. Ричард, покажи Веронике танец, с которого начнется бал. Вы же, как я понимаю, будете в паре.

— Да, ваше величество, — поклонились мы все разом. Только Ричард проворчал:

— Вот почему как вальс — так Брэндон. А как хороводы водить с приседаниями — так я?

— Не ворчи, — император был безжалостен.

— Да и не помню я все фигуры. Их же обычно распорядитель показывает. Что покажет — то мы и танцуем.

— А помните, — встрял принц Брэндон, — как однажды прежний распорядитель напился перед балом и вместо одной из фигур привстал на колено, стянул со своей спутницы туфельку, подозвал лакея, налил в туфельку шампанского — и выпил.

— И мы все, на рефлексе повторили то же самое, — рассмеялся император. — Хорошо, давайте пригласим еще и распорядителей.

В скором времени на пороге танцевальной залы появились еще двое.

— Милорд Горн, миледи Горн, — обратился к ним Император. — Я вас прошу нам помочь. Мой сын желает показать невесте, как танцуется грандис.

— Да, мой император, мы счастливы! Счастливы вам помочь! Господа! Господа! — и милорд Горн вышел на середину залы, захлопав в ладоши и захлебываясь от восторга.

Милорд Горн был высоким, худым, подпрыгивающим и воздушным — как и положено распорядителю-танцмейстеру. Его спутница была ему под стать — гибкая, летящая, и приторно-счастливая.

— Танец не сложный, — пропел милорд Горн, подходя ко мне. — Главное, шагните с левой ноги — прекрасно, миледи, прекрасно! И чуть отведите левую ручку в сторону. Вот так, — неподражаемо! Чуть выше, миледи — о, неподражаемо! Все встали? — обвел он взглядом всех собравшихся. — Прекрасно! Прекрасно! Бесподобно, господа, бесподобно! Мой император, музыку! Музыку! Грандис, господа, грандис! И раз, два, три!

И он показал, что от нас требуется.

Шесть пар, включая нашу, построились: дамы напротив кавалеров. Зазвучала музыка, потом поклоны. И мы неспешно и торжественно отправились. После первого круга я освоилась настолько, что стала получать от этого хождения удовольствие.

— И как вам? — спросил Ричард.

— Все просто. Это же не танго, — улыбнулась я ему. — А танцевать я люблю. Только практики давно не было.

— По тому, как вы кружились с Брэндоном — не скажешь.

— Он — хороший партнер.

— А я? — он посмотрел мне в глаза.

— И вы тоже. Только давайте попробуем станцевать потом что-то более… танцевальное.

— Мазурку?

— Вы хотите подкинуть меня в воздух? — улыбнулась я.

— Именно, — не стал спорить Ричард.

— Согласна. Или вальс.

— Там хоть обниматься можно.

— А ты со мной еще не наобнимался, — шепнула я ему.

— Хорошо. Давайте дотанцуем это длинное парадное занудство. Кстати, мы с тобой на балу пойдем четвертой парой, — тихо сказал Ричард. — Первым — распорядитель с супругой, потом Император с дамой. За ним — Брэндон с какой-нибудь красавицей.

Я посмотрела на девицу, которая что-то щебетала вежливо-скучающему наследнику, на мрачную, остервенело рисующую в альбоме Джулиану — и нахмурилась. Фррредерррик!!!

— Кстати, на этом балу император впервые за год будет не с маркизой Вустер, — поспешил отвлечь меня Ричард.

— А что с ней случилось?

— Срочно уехала в поместье поправлять здоровье. С приказом как минимум год не появляться в столице. Его величество не выносит таких манифестаций, которые посмела устроить маркиза. Кстати, его величество высказал и мне свое неудовольствие. Я должен был доложить о том, самом первом происшествии, которое было в модном доме, где к тебе посмели отнестись неподобающе.

— То есть маркизу сослали из-за меня?

— Нет. И не вздумайте переживать. Это случилось оттого, что маркиза осмелилась не выполнить пожелание императора.

Я тяжело вздохнула.

— И что — маркизе никак уже нельзя помочь? — спросила я у него.

— Вероника, вы слишком добры, но, в конце концов, ее не на рудники отправили. Как я люблю вас, — тихий голос его стал бархатным. — Как мне убедить вас выйти за меня замуж?

— Ричард. Не время и не место… — тихо сказала я.

Аккорды звучали, пары двигались, а мы стояли и разговаривали, не замечая никого вокруг.

— Ника, — схватил он меня за руку и развернул к себе, не обращая внимания на взгляды окружающих. И говорил он в полный голос, так что все это выяснение отношений не только видели, но и слышали. — Да пойми же ты… Я смогу нас защитить! Я убью того, кто это все затеял! Найду — и убью. Мы ведь должны были уже около четырех месяцев как быть женаты…

— Да, Ричард, — не стала спорить я с очевидным. — Этого не случилось — и не только ты об этом сожалеешь. Но это не повод устраивать публичные выступления!

— Я все сделаю для того, чтобы мы были вместе.

— Раз-два-три, раз-два-три — прекрасно! Очень хорошо господа, очень хорошо! — попытался исправить ситуацию распорядитель, совершенно искренне кидая в нашу сторону сочувственно-встревоженные взгляды — Прекрасно, прекрасно! Грандис! И раз-два-три…

— Милорд Горн, миледи Горн — благодарю вас, вы свободны. А теперь танцуем вальс! — прозвучал голос Фредерика. И мы с Ричардом пришли в себя. Коротко поклонились императору.

И вдруг услышали, как наследник обращается к Джулиане:

— Госпожа Блер, а вы танцуете?

И в ответ — ее растерянный голос:

— Конечно, ваше высочество.

— Позвольте пригласить вас на тур вальса.

Пока мы танцевали, я просто наслаждалась преувеличенно-спокойным выражением лица Фредерика, вальс у которого на этот раз, получился каким-то быстрым. И бравурным. Словно это был замаскированный военный марш.

Когда танец закончился, император подозвал нас:

— Госпожа Джулиана, — обратился он к мгновенно побледневшей девушке. — Мне нравится, как вы работаете в газете. И рисуете вы отменно. Надеюсь, портрет, который я заказал, в скором времени будет готов. Но! Я хочу вам напомнить, что за оскорбление императорской фамилии вы должны год отработать в приюте. Я не настаиваю, чтобы это был полный день, однако…

Я только поджала губы. И очень постаралась не сказать императору при всех, что он — чурбан. Имперский. Да еще и не умный. Судя по тому, как заблистали глаза наследника, а Ричард покачал головой — Фредерик рисковал услышать что-то очень неприятное. Но никто не рискнул, понимая, что наши слова могут навредить Джулиане. Не то, чтобы я считала, что император может отправить ее в тюрьму или на рудники… Но…

— Слушаюсь, ваше величество, — низко поклонилась художница.

— Фредерик, — не выдержала я. — Можно мне с вами поговорить?

Он рассмеялся, поднялся — и приказал:

— Ричард, поиграйте молодым людям, пусть потанцуют. — Миледи Вероника…

Мы с ним в молчании дошли до его кабинета.

— Да ничего я вашей девчонке не сделаю, — проворчал он, закрывая за собой дверь.

— Вы окончательно рассоритесь с Брэндоном — только и всего.

— Я забочусь о нем.

— И что вы для него хотите? Какую жену? Что-то наподобие графини Олмри — подходящей по положению и магическому потенциалу?

— Я хочу, чтобы мой сын был счастлив, — тихо проговорил Фредерик.

— Так дайте ему быть счастливым. Не изображайте из себя императора Максимилиана. Просто будьте собой.

Детство герцогини Рэймской

Кровь…Кровь хранит магию рода. Темная, густая кровь цвета переспелого граната. Сила и мудрость предков течет в ней. Если она проснулась — юного мага надо учить. Для этого есть Ори — хранительница магии рода.

Кровь хранит магию рода. Оберегает тайные знания — они не должны попасть в чужие руки. Сила гранатовой крови в черном сердце покажет обратную сторону…Во всем есть Свет, и во всем есть Тьма. Темная сторона приведет к необратимым последствиям. Магические способности чкори не передаются по наследству полукровкам.

Книга Магии рода Ре.

Младшая Ори — Милена Ре

Теплый ветер дует в лицо, пахнет землей. Земля — первый запах, бьющий в нос. Всегда — первый и всегда — сильный. И это хорошо! Приятно, и дает Силу. Стоит только попросить, и легкий песок станет лошадкой, птицей или змеей. Впереди — горы и синее небо, за спиной — замок с остроконечными башенками и стрельчатыми окнами.

Окно папиного кабинета открыто, и солнце отражается от стекла радужным маревом. Мама с отцом разговаривают. Они всегда говорят о ней, о Дарине, если уединились в покоях с огромным столом из зеленого камня. Отец ругается, если заметит на отполированной поверхности песок. Совсем не оставлять следов у нее пока не получается. Вот и сейчас Анук-Чи-стал песчаной змейкой и ринулся наверх, по прохладным каменным ступеням. Наверх — в щель не до конца закрытой массивной двери из геката. Змейка проскользнет под юбкой герцогини и притаится за резной ножкой стола. А Дарина останется здесь, играть под окнами замка, — пусть родители ее видят! И не поймут ничего! Хотя иногда ей казалось, что мама знает.

Девочка чувствует макушкой прохладный атлас маминого платья — Анук-Чи прополз в кабинет. Он будет слушать, а Дарина знать! Знать, что говорят о ней мама с папой. Это ужасно весело, только не всегда понятно…

— Рей…Пойми, Дарина — будущая герцогиня, это важно! Она должна уметь носить корсет, держать осанку. Приемы, балы. Это ведь не мой каприз, не прихоть! Дочь должны видеть в свете, видеть в ней будущую правительницу земли Реймской!

— Успокойся — женщина говорила снисходительно-устало.

А герцог Реймский был обеспокоен. В который раз он пытается уже серьезно поговорить с супругой. И вот опять…

Опять, как мальчишка, любуется ее каштановыми с медью распущенными наперекор всем правилам волосами. Сейчас в них играют солнечные лучи, а в огромных миндалевидных карих глазах пляшут янтарные искорки. Он готов уступить. Как и много лет назад ему плевать на все, лишь бы она была рядом. Десять лет дышать одним ее именем — счастье, за которое стоит бороться. Только одно живое существо в необъятной вселенной магических миров он любит так же, как ее. Дочь.

— Дарина учится этикету и положенным наукам. Носить корсет — не велика примудрость — все равно ни одна чкори не будет так над собой издеваться без особой необходимости. Прическу тоже сделают соответствующую, если уж без этого никак — но не раньше, чем ей исполнится семнадцать.

Ты совершенно прав, Дарина — будущая правительница. И ей не только на приемы ходить, — ей герцогство защищать! Ты же не оставишь дочь без магии ее рода? — женщина говорила спокойно, почти шепотом. Мягкий голос обволакивал, успокаивал, усыплял…Мужчина, уже готовый сдаться предпринимает последнюю попытку, но голос его уже звучит не убедительно:

— Она пойдет в Академию с двенадцати. Дара очень сильный маг, в ней течет моя кровь. Дочь к предстоящему торжеству в честь дня ее рождения оденут так, как это подобает наследнице! Ей исполнится полных семь лет — юная герцогиня в этом возрасте на официальных приемах выглядит как взрослая. А парадный портрет? Рей… Любимая…Это так сложно?!

— Сложно, Геральд…Сложно. Каждое слово причиняет мне боль — магия рода защищает себя. Поэтому прошу тебя — лови каждое слово и не заставляй меня повторяться. В Дарине твоя кровь, — но и моя тоже. Наша магия не должна была в ней проснуться. Не спрашивай почему — не должна была и все. Но она проснулась! Заплести ей волосы до семнадцати лет — перекрыть ей кислород, снять пояс — обрезать крылья! Ори должна была придти, когда Дарине исполнится девять. Но ждать нельзя — слишком много знаков, которые я не могу прочитать… Поэтому я пригласила Ори Маду приехать раньше. И она согласилась. Сразу.

— Рей…! — мужчина закатил было глаза, отошел от окна. За ним в саду девочка помахала ему рукой. В ее каштановых волосах было чуть больше меди, и в отличии от мамы волосы вились крупными кольцами. Свет упал на лицо возлюбленной…Капельки пота жемчужинками сверкали на бледном лице. Она с трудом дышала, почти задыхалась.

— Рей…! — герцог бросился к женщине, подхватил ее на руки.

— Не обращай внимания…Дослушай меня, пожалуйста, дослушай — видишь, это причиняет мне боль. Я не хочу потом возвращаться к этому разговору. Дарина обладает возможностями, которых у чкори нет. И что с этим делать — я не знаю. Возможно, это опасно. Опасно для нее. Ори никогда не приезжает раньше, чем девочке, в которой проснулась магия исполнится девять. Никогда — это закон. Но Маду Ре согласилась сразу, это значит только одно — ей было видение о Дарине. Пожалуйста — не спорь со мной…

— Да когда я с тобой спорил? — мужчина провел по мягким длинным волосам. — Я больше не вернусь к этому разговору и спорить не буду…Приказать принести воды?

Маги Чкори — жрецы Стихий. Стихии Огня, Воды, Земли и Воздуха приходят к ним в двух воплощениях — Лошади или Змеи. Если к ребенку, принадлежащему к Чи змеи Анук пришла в образе лошади, — значит, в роду были другие кланы. Никогда Стихия не меняла облика, приняв его однажды.

Каждый чкори — жрец четырех Стихий. Но только одна из Стихий — его Анук — сердце мага. Образ Стихии в виде змеи или лошади — его Чи. Огонь Анук-Чи не причинит вреда, вода не намочит, песок не попадет в глаза, ветер не пошевелит волос. Тот, кто способен видеть Анук-Чи чкори— маг. Сильный маг. Не важно, из какого он мира и к какой магии принадлежит. Но подобные случаи практически не описаны в Книгах магии родов

Чкори редко смешиваются с другой кровью, но с разными кланами — часто. Если все же ребенок не чистокровный чкори — магия в нем не проснется. В девять лет его Анук не покажет ему Чи его клана.

Книга Магии рода Ре

Старшая Ори — Маду Ре

— Дарина, перестань! — мама смеется. Огромная песчаная змея ползет неспешно, старательно огибая огромные валуны. Чем ближе к горам — тем чаще попадаются на пути огромные шершавые камни, покрытые мхом. Тот мох цветет кроваво-красными капельками. Раньше здесь шли бои за свободу герцогства, алые цветы — кровь погибших. Так гласит легенда.

Анук- Чи Дарины— птица ГалстУк, — песчаным вихрем крутится у головы змеи, — Анук-Чи мамы. Дразнит ее, каждый раз взмывая вверх, уходя от удара. От этой игры песок за их спинами поднялся золотой завесой!

— Я сказала, перестань! Нас ждут, и это невежливо — герцогиня Реймская обняла дочь за талию, прижала к себе, поцеловала в макушку, поправила непослушные кудри. Они почти подошли к горам. Величественные гекаты щедро дарили фиолетовые тени. Дарина подняла перо галстУка — красивое, ярко-синее, как сапфиры в маминой диадеме. Мама была такой красивой на приеме в честь имперского посла!

— Мам….

— Что, цветочек?

— ГалстУк — синий…Посмотри, какой красивый! Почему мой галстУк не синий? Я хочу, чтобы он был синий! — мама рассмеялась. Она смеялась звонко, весело, запрокинув загорелые руки в звонких браслетах за голову, подставив лицо солнцу. Папа никогда так не смеется. И все, кто живут в замке — тоже. Они все скучные — как восковые куклы. И папа тоже. Но папа — добрый. Мама очень красивая, — но смеется она сейчас над ней, над Дариной…Обидно…

— Хочешь, чтобы Анук-Чи стал синим?

— Да! Это можно?

— Да кто ж тебя знает, солнышко мое! Пойдем — смотри, кто к нам пришел!

Неподалеку на полянке полная загорелая женщина и девочка возраста Дарины разворачивали серую скатерть, выкладывая из корзинки хлеб, гранаты и яблоки. Мама и женщина обнялись. Девочка смотрела на Дарину настороженно, но не враждебно. Дарина поняла что старушка и девочка — такие же, как они — чкори. Загорелые, кареглазые. Из объемной сумки женщины достали четыре чаши, украшенные камнями. Красные камни, — капли крови, зеленые — папины глаза, и синие-синие — перо галстука Густой кисло-сладкий гранатовый сок разлили по чашам, подняли их вверх, к солнцу.

Под ногами собравшихся свернулась песчаная змея, — мама. За невысокой полненькой старушкой стояла огненная лошадь — выше ее саму почти вдвое. — Огненный жеребенок девочки был не высокий — хозяйке по пояс. Анук-Чи Дарины покружил над ними, затем плавно спустился, усевшись ей на плечо. И вот он уже юркой змейкой подполз к жеребенку — познакомиться. Девочки с любопытством смотрели друг на друга. Им хотелось поиграть, — но взрослые были серьезны и торжественны…

— Я нарушаю закон…Я, старшая Ори рода Ре пришла к дочери Рианы из рода Гаде, Дарине Гаде до положенного срока… — старушка плеснула сок на землю, мама сделала то же самое. Они взялись за руки, поместив девочек в круг. Затем присели, читая знаки на земле.

— Дарина, Милена — поиграйте пока…Только не уходите далеко! — мягко сказала старушка. Она посмотрела на Дарину и широко улыбнулась. У юной герцогини от сердца отлегло — добрая! Она знала, что это Ори Маду — ее Ори. Она будет учить ее магии рода — так сказала мама. Может быть, она научит ее, как сделать Анук-Чи синим?

Любовь герцогини Рэймской

Тик-так, тук-тук, раз-два, туда-сюда…

Так вслепую крадется зрячий,

Так качается мост висячий,

Дышит черная пустота

Дрожит кончик хвоста кота

Так бежит все быстрей надежда

В пустоте грудной клетки тесной

И качаясь всем телом, у края

Невозможного ждешь свидания…

На запястье рисую кресты, —

В суете не забыть бы с утра.

Так старинные бьют часы

В тишине твоего Дворца.

Тереза Тур

Чкори путешествуют между мирами, их можно встретить повсюду. Но магия перехода очень отличается от большинства других. Чкори не режут ткать мира, не рвут ее, не выжигают. К материи Стихий надо относиться бережней, иначе она может истощиться и образуется дыра. Дыры заделывать тяжело — нужна сила нескольких магов.

Чкори попадают на обратную сторону — изнанку мира. Можно войти в зеркало и попасть в другой мир, выйдя из того же зеркала, но с обратной стороны. Нырнуть в озеро и вынырнуть с обратной стороны. Залезть в дупло и вылезти в лесу другого мира.

Книга Магии рода Ре

Младшая Ори — Милена Ре

Ори Маду смотрит на Анук-Чи Дарины. Золотисты песок принимает разные формы. Вот конь. Не такой большой и сильный, как огненный красавец самой Маду, но на две головы выше, чем у Милены. Вот юркая змейка, а вот — галстУк. Дарина уже битый час меняет свой Чи, — а бабушка Маду не останавливает занятие. Дарина не устала, — но ей уже скучно. Поэтому она решается спросить:

— Ори Маду, — что-то не так?

— Ты устала, Дарина?

— Нет…Но мне надоело! — Ори улыбнулась широко и весело, но лишь на мгновение.

— Ты должна быть прилежной и терпеливой, если хочешь стать хорошей колдуньей. А тебе обязательно нужно стать сильной и мудрой. Ты — будущая герцогиня Реймская. Много…Много придется пережить тебе, девочка — взгляд карих глаз стал грустным, и Дарине вдруг стало очень страшно

— Бабушка Маду… — но Ори тут же снова улыбнулась, достала два румяных яблока — для нее и Милены. Обняла обеих, поцеловала одну в макушку, другую — в нос.

— Лошадка у тебя крупнее змеи…А галстУк по размеру — что-то между ними…Нам надо с тобой подумать, — почему так? — сказала Маду.

Дарина чуть яблоком не подавилась! Да как же бабушка не понимает, — это же так просто!

— Потому что я так хочу! — девочка весело рассмеялась, выкинула огрызок яблока в кусты лимарры, вскинула руки вверх, закрыла глаза, про себя прошептала:

— Анук-Чи, расти! — и галстУк закрыл песчаными крыльями полнеба!

— Анук-Чи, обратно! — и в ладошках Дарины птенец галстУка сидит, пылит золотым облачком. Облачко песчаной струйкой осыпалось — маленькой, тоненькой змейкой спряталось под юбкой.

— Анук-Чи, расти! — и вокруг ног Дарины свилась золотыми кольцами огромная песчаная змея — не меньше, чем Чи мамы! Милена и Ори стоят, как громом пораженные — неужели они так не могут? Это же легко! Ори достает мешочек для сбора трав — протягивает Милене:

— Собери лимарры, внучка. Мы с Дариной пройдемся немного. — Милена губы поджала, но спорить с бабушкой не могла — пошла собирать сладкие ягоды. Дарина удивлялась ее покорности и выдержке, — она бы так не смогла.

— Дарина… — они шли по склону вверх, в горы, — туда, где начиналась гекатовая роща.

— А что тебе еще легко делать? Расскажи мне. Расскажи, даже если это секрет. Никто не будет тебя ругать. — карие глаза Ори смотрят пристально, видят насквозь. Обманывать Ори нельзя — Дарина это знала. Но тайну свою раскрывать не хотелось. Если она расскажет — это уже будет не тайна. Она хотела рассказать Милене — вместе они могли бы поиграть. А вдруг Ори Маду не разрешить играть, если узнает? Вдруг Дарине сильно-сильно захотелось все рассказать Ори Маду. А бабушка только улыбалась и шептала что-то тихо-тихо…

И Дарина рассказала, что если залезть в дупло старого геката, можно вылезти совсем не в Реймском лесу, а в другом месте…В том месте деревья с белыми стволами в черных пятнах, в том месте течет река, сверкая на солнце и маня желтыми цветами, растущими прямо в воде….

Засиделась она во сне. Здесь магия сильна, но и силы убывают быстрее. Комната заставленная свечами, шкатулками и сундучками. Стол, старое кресло. Ее колдовское логово между мирами, между сном и явью, везде и нигде., доверху набитое воспоминаниями. Их можно просто смотреть, расслабившись в кресле… Дарина понимала, что ей уже давно пора вернуться, но осталось последнее…Самое сладкое, самое горькое. Руки потянулись к шкатулке из темного, отполированного множеством прикосновений геката. Крышка открылась сама, — достаточно было одного влажного взгляда карих глаз. Тонкие пальцы потянули полоску черной ткани. Галстук…

Как же она тогда хохотала! Чи стал галстУком, и летал над кроватью, а он ей повязал вокруг шеи смешной длинный узкий платок — гАлстук. И поцеловал. Долго, нежно…

Сегодня она выплачет все, — наполнит зеленое стекло до краев. А завтра обо всем забудет, и будет бороться дальше. За сына. За герцогство Реймское. За камни, покрытые алым мхом, будто кровью. За огромные, величественные гекаты. За мохнатых золотых ажанов над кустами сладкой лимарры. За серые стены замка, за стрельчатые окна, за свежие могилы тех, кто в нем жил. Еще недавно жил. Так беззаботно и счастливо…

Ей было почти двадцать, когда она попробовала это сделать. Войти в их старинные, почти в ее рост часы, и выйти в полуосвещенную залу. Это был дворец — красивый. Большие окна, старинные часы. Она вышла из залы. Длинный узкий проход, и по бокам — двери. Странный дворец…Дарина ступала по ковру мягко, бесшумно. Только одна дверь была приоткрыта. Девушка заглянула в щелку. Какие некрасивые столы — из дерева, а не из камня, без резьбы…Нигде не вырезан герб…

За столом сидел мужчина. Копна светлых, золотисто-рыжеватых волос, ярко-синие глаза. Нос с горбинкой. Одет очень странно, но красиво. Он прижимал к уху какую-то дощечку, и что-то говорил на незнакомом языке густым, бархатным голосом.

Потом она выучила язык. В ее мире это просто. А как он обрадовался, когда стал ее понимать! Он подарил ей дощечку с гладкой поверхностью — нажмешь пальцем в определенном месте — и услышишь голос. Его голос! Магия того мира — очень странная магия. Почти вся магия — в таких вот штуках. Но она была и в нем. Странная, непонятная. Магия, которой он ее позвал, а она не успела…

Машина взорвалась — и она не успела. Но она знает. Последнее, что произнес Роман Эдуардович Мироян — было ее имя. Дарина…

Вероника… У нее та же магия, что была у Романа. И она смогла. Смогла ее позвать, а она, Дарина — услышать. Она услышала, и успела! Если бы не успела — не простила бы себе никогда.

Вероника, ее сын Павел и ее сын — они будут жить! Во имя тех, кого больше нет…В память о нем. О Романе.

Когда мы с Фредериком вернулись к остальной компании, то выяснили, что Ричард предложил отправиться в Академию и покончить со всеми съемками за один день.

— Просто у всех есть, чем еще заняться, — ворчал он.

В результате мы бодро и резво выступили порталами вперед, заре навстречу. Что характерно, воздушно-зефирные девицы были оставлены во дворце. А в Академии нас встречал полковник Гилмор, тот самый, что позволил мне поговорить с Рэмом, когда тот затеял побег.

— Добрый день! — радостно поприветствовала я его. И, вспомнив о хороших манерах, сказала. — Госпожа Блер, позвольте вам представить милорда Гилмора, ныне исполняющего должность начальника Имперской военной Академии. Это замечательный человек и очень добрый.

— Только не говорите кадетам, — добродушно усмехнулся военный. — Это приведет к хаосу. Госпожа Блер, очень приятно.

— Мне тоже, — искренне улыбнулась ему художница.

Следом за нами в Академии оказались и принц с друзьями. Троубридж по-прежнему отсутствовал.

— Его величество просил передать, что появится чуть позже, — сообщил нам Брэндон.

— Тогда мы можем пока пообедать, — предложил милорд Гилмор.

И все требовательно посмотрели в мою сторону, ожидая, что именно я дам отмашку.

— Это было бы замечательно, — не стала я обманывать ожидания окружающих. — А почему в Академии так тихо? Где все?

— Отбыли на сборы, — ответил мне милорд Гилмор. — Палатки, костер, свежий воздух.

— Задания по командам. Предгорья Южной провинции, — мечтательно протянул командующий Тигверд. А его бывшие кадеты скривились.

— Как на сборы? — поразилась я. — Как палатки? Дети же простудятся!

— Миледи Вероника, — насмешливо протянул Ричард. — Не дети, — молодые мужчины. И мы с вами это уже несколько раз обсуждали.

Я посмотрела на него с негодованием.

— К тому же их отправили на юг Империи, — поспешил успокоить меня милорд Гилмор. — Там днем до плюс шестнадцати. Ночью, правда, до плюс одного. Но с ними целители и вся необходимая походная амуниция. Все в отличном состоянии — палатки, обмундирование. Вы можете не волноваться, — мое слово!

— Благодарю, милорд. Вы меня успокоили — и я постаралась улыбнуться полковнику как можно обворожительнее. Пусть Ричард видит, и учится! Можно же успокоить женщину, заверить ее, что все в порядке, а не рычать, воспитывая, как своих кадетов! Да еще и при всех…

Мы прошли в небольшую уютную столовую — явно для преподавательского состава. Все было накрыто, из чего можно было сделать вывод, что нас ждали. Надеюсь, во взоре, которым я одарила Ричарда, он прочитал свой приговор, который немедленно будет приведен в исполнение, если мальчишки вернуться с насморком или простудой.

После обеда принца Брэндона и группу, с которой он заканчивал Академию, отправили разминаться на полосу препятствий. Вестовой доложил, что фотограф прибыл, и уже приступил к работе.

Джулиана крутилась на стуле, всем своим видом показывая, что так дело не пойдет: там, на неведомой полосе препятствий что-то происходит…с кем-то, а она чинной барышней сидит на стульчике, и пьет чай с пирожными. Возмутительно!

— Надо же работать! — гордо сказала она.

— Император Фредерик просил дождаться, — нейтрально ответил ей Ричард.

— Но мы же не можем…

— Увы, госпожа Блер, — абсолютно серьезно проговорил Ричард. — Приказ есть приказ.

Художница, она же журналистка, на минуту насупилась, потом что-то сообразила. И перевела прояснившийся взгляд на заместителя ректора.

— Милорд Гилмор, — задумчиво протянула она, а в глазах загорелся огонек азарта. — Герой, организовавший блестящую оборону степного вала в прошлую компанию против Османской Империи. А можно будет взять у вас интервью?

— Зачем? — у героя обороны получилось как-то испуганно.

— Страна должна знать своих героев! — решительно ответила девушка. Видимо, ей понравилась фраза моего школьного детства, которую я использовала накануне.

Ричард беззвучно смеялся.

— Вы представляете, Гилмор, как нас — и меня, и Брэндона, и даже императора, измучили эти дамы. Теперь и до вас добрались! — сказал он печально. — И ничего не поделать — приказ.

— А отдельный номер журнала мы посвятим учебным заведениям, — мстительно сказала я. — Надо объехать все, сфотографировать красоты.

— Вот так, Гилмор, — пожаловался командующий Тигверд другу.

— Гражданам надо все время повторять, что жизнь в Империи — замечательная, армия — образцово-показательная — защитники и герои. Дети — прилежные ученики. и вообще, красавцы. Император, его сыновья и вельможи — просто прелесть — ночи не спят, радеют за родное государство…

— Понятно, — вздохнул военный. — Надо — значит, надо.

— Так-то лучше! — рассмеялась я.

— Я свяжусь с Императором и попрошу его разрешения начать без него, — поднялся Ричард, который, видимо, решил, что нас с Джулианой надо занять чем-то полезным, пока мы не выдумали еще что-нибудь.

Таким образом, буквально через несколько минут мы отправились к группе выпускников Академии.

Джулиана рванула вперед, как породистая гончая, вставшая на след. Милорд Гилмор только успевал показывать ей дорогу. А меня задержал Ричард.

Миледи Вероника, можно вас?

— Да? — обернулась я. Ричард отвел меня чуть в сторону и вдруг резко распахнул какую-то дверь.

— Прошу.

— Надеюсь, это ненадолго, — проворчала я. — Мне работать надо.

Мы шли темным коридором, потом куда-то свернули, прошли сквозную аудиторию, и так шли, пока Ричард, наконец, не распахнул передо мной дверь. И получилось у него это как-то…торжественно-воровато.

Я захожу — и понимаю, что попала в лекционную аудиторию. Парты, расположенные одна над другой, стол преподавателя. На стенах — портреты, с которых строго смотрели мужчины в парадных мундирах. Наверное, великие полководцы империи. За преподавательским столом висела — доска! Кто-то не стер до конца какую-то схему. Доска была черная, круглой формы, немного выпуклая — как полусфера. В тяжелой резной раме и изящной полочкой для мела. Это было красиво и очень необычно, но все-таки это была самая настоящая грифельная доска, что почему-то привело меня в неописуемый восторг. А еще я сразу почувствовала себя, что называется, в своей тарелке. Вспомнила о любимой работе…

— И что мы здесь делаем? — я, наконец, вспомнила что не одна, и что мне как можно скорее необходимо вернуться обратно.

— Как что? — серьезно, даже как-то надменно ответил он мне. — Будем отрабатывать долги по нашим занятиям.

— Какие долги? — я даже зажмурилась, а потом и помотала головой. Может, у меня глюки от бессонной ночи?

— Как это какие, Вероника? — Ричард обошел меня и направился к столу преподавателя. — Все, что были за эту учебную неделю.

Он уселся. Строго и недовольно поглядел на меня.

— Что вы там застыли? Идите сюда.

…О! Так милорд изволит заняться ролевыми играми? Как-то во мне все запело… Сейчас-сейчас…

И я нерешительно, даже робко, едва переставляя ноги, направилась к властному преподавателю.

— И что же я должна вам отвечать, милорд? — испуганно спросила я.

— К чему вы готовились? — требовательно спросил ректор.

— К такому точно не готовилась, — усмехнулась я, но тут же включилась в игру.

Снесло крышу у нас одновременно. А потом он сорвал с меня жакет и платье. Обнаружил вместо парашютных панталон с кружавчиками вполне себе земные трусики. Весьма развратного свойства — не то, чтобы я что-то эдакое планировала… Так, на всякий случай.

Даже если у кого-то в какой-то момент и были остатки совести и здравого смысла — все рухнуло…

Но стол устоял.

Появились мы на полосе препятствий не скоро. С радостью обнаружили, что всем не до нас. Император наблюдал за наследником и его группой. Молодые люди беседовали с Джулианой. Что мне понравилось — без высокомерия или кокетства. Журналистка улыбалась всем сразу — и никому конкретно — и строчила, строчила, строчила. Пчелка!

— Мне только что доложили, что завтра с утра выйдет специальный выпуск об убийствах женщин в синем, — недовольно посмотрел на меня император.

Обычно спокойный, ироничный владыка Империи был сегодня какой-то дерганный. Словно что-то грызло его изнутри. Что-то, с чем он никак не мог справиться.

«Да что же с ним происходит?!» — подумала я, но вслух сказала:

— Я же не вмешиваюсь в расследование, ваше величество.

Ричард хмыкнул, его отец злобно дернул головой.

— А ты о чем думал, когда передавал секретные материалы дела? — рявкнул на него император.

— Я думал о том, что этой женщине безопаснее сидеть дома с папками, чем носиться по империи, пытаясь отыскать тех, кто это сделал.

— А вот позволь задать тебе вопрос: почему до сих пор никто не арестован?

— Мы можем поговорить наедине? — спросил Ричард императора.

Зря он это сделал, зря…Во мне поднялось…не описать словами! Этот …ректор военной Академии решил поделиться секретной информацией так, чтобы я этого не слышала? Нет, ну может быть мне только так показалось, может быть вовсе дело и не в этом…Да нет, не показалось! Меня, знаете ли не проведешь. И это после всего, что было между нами в аудитории?! Весь этот внутренний монолог я выдала возлюбленному одним лишь взглядом. Ну, во всяком случае, старалась. Видимо, получилось неплохо, потому что Ричард вздохнул, бросил на меня счувственно-виноватый взгляд и тихо заговорил:

— Для убийств наняли двух наркоманов из мира Вероники. Опустившиеся, отчаявшиеся люди. Последняя стадия, когда за дозу этого зелья человек готов на все. На все, лишь бы получить желаемое.

— Что им мешает его получить? — уточнил император.

— Деньги. Эта жидкость, которую вводят через иглу прямо в вену стоит очень дорого. На этих одержимых было наложено заклятие — странное, с отсроченным действием. Сделано не просто профессионально, сделано искусно, с поразительной временной точностью. Как только мы приближались — получали труп. За вторым мы ходили следом десять часов — я, Швангау и Милфорд. Пытались сделать так, чтобы убийца достался нам живым.

Я замерла, стараясь даже дышать через раз. Впитывала информацию, стараясь все запомнить, до зуда в пальцах жалея, что у меня нет блокнота и карандаша, как у Джулианы.

— И что в результате? — снова заговорил император.

— Мужчина обезумел, напал еще на одну женщину. Пришлось вмешаться — он погиб.

— Замечательно! Три самых сильных мага десять часов бродили за каким-то отбросом. И ничего!

Командующий Тигверд склонил голову.

— Миледи Вероника, — даже не думайте, что сможете опубликовать хоть что-то из того, что услышали, — вспомнил обо мне император.

— Странно, — посмотрела я на него повнимательнее, — я вас в таком настроении еще не видела. Я могу вам помочь?

Он рассмеялся. Невесело, но рассмеялся.

— Что? — обиженно посмотрела я на него.

— Этот вопрос обычно задаю я. Но никак не мне…

— Вас это оскорбляет?

— Нет. Нисколько. Просто… Не обычно. Но приятно. Тем не менее, это не отменяет моего решения — информация секретная.

— Вот и зря! — не промолчала я.

— Почему?

— Потому что ваш народ пытаются убедить в том, что власти бездействую. Что справедливость никому не нужна. Что за простых людей никто не вступиться!

— И что же мне — тирану и сатрапу — делать? — язвительно откликнулся император.

— Поговорите с людьми.

— По площадям пройтись?

— Можно, конечно. Но проще — собрать журналистов. И дать им аккуратную, отредактированную версию того, что происходит.

Император замолчал, раздумывая.

— И кто будет давать эту… «версию»?

— Ну, хотя бы Ричард.

Любимый скривился.

— И Денис, — сдала я бывшего студента.

— И тогда основные вопросы будут вертеться вокруг того, почему на пост начальника Уголовного розыска был назначен пришлый. Из другого мира. Не аристократ — проговорил особенно ни к кому не обращаясь Фредерик.

— Да еще и мой знакомый, — опечалилась я.

— Пусть скажет, что убийства произошли потому, что кто-то хочет дискредитировать службу, которую он пытается сделать образцово-показательной, — предложил Ричард.

Теперь поморщилась я.

— Что вас смущает в подобном варианте? — быстро спросил император.

— Денис — не оратор. И я не знаю, как он поведет себя, если начнут задавать провокационные вопросы.

Император рассмеялся:

— Вы не представляете еще, насколько в таких ситуациях Ричард — не оратор!

— Я просто скажу правду, — отрезал его старший сын. — И о том, что военные порвут этих тварей на кусочки, когда найдут. И о том, что я распорядился провести совместную операцию с Уголовным розыском и военными. Скажу, что если газеты продолжат печатать чушь, то разделят судьбу редакции, пострадавшей от возмущенной общественности.

Император расхохотался.

— Назвать военных, которые отправились громить редакцию и типографию — возмущенной общественностью… Мда, сын мой, у вас отменное чувство юмора.

— Какое есть!

— Жаль, миледи Вероника, что нельзя выставить отвечать на вопросы журналистов вас — я бы даже не волновался. Разве что за них слегка.

— Вот спасибо…

— Не в том плане. Просто Ричард наверняка бы вел список неудачных вопросов и особенно отмечал бы не понравившихся ему деятелей. Кто-нибудь бы пострадал наверняка.

— А давайте отрепетируем? Послезавтра. Натравим на Ричарда и Дениса наших — Джулиану, Наташу, госпожу Журавлеву…

— На женщин они так не отреагируют. Воспитание… Надо мужчину. Причем такого, кто будет их провоцировать.

— Тогда журналистов «Имперской правды» подтянем.

— А почему послезавтра? — спросил Ричард.

— Потому что завтра Джулиана пойдет в приют — а я составлю ей компанию.

— У миледи Вероники, — язвительно сказал Фредерик, — газета печатается в четверг ночью. И рано утром в пятницу продается. Вот она и будет…

— Впереди планеты всей! — гордо сказала я.

На самом деле я забыла про этот нюанс. Но если его величество убежден в моем изысканном коварстве — кто я такая, чтобы с ним спорить?

В приют, в конечном итоге, мы отправились расширенным составом. К нам присоединилась еще и моя мама.

— Засиделась я что-то в редакции, — сказала она. — Надо прогуляться — тем более, я сегодня своим указом объявила в издательстве выходной.

Вот так мы шли по улицам столицы Империи, любуясь утопающими в пене цветущих садов роскошными особняками, расположенными по соседству.

Правда, перейдя через мост, мы обнаружили, что на той стороне реки дома стали больше многоэтажными — а сады уже примыкали не к каждому дому. Но все равно — зелени было много, а в архитектуре господствовал ампир.

Свернув в переулок Волшебных кошек, где нынче жила Джулиана, мы обнаружили, что художница уже сама идет нам навстречу.

Получасовая прогулка — и мы достигли нашей цели — храма Четырех стихий, при котором размещался городской приют.

Надо отметить, что народ в Империи — в большинстве своем — был весьма не религиозный. Как я поняла, о вере вспоминали или по большим праздникам, или по большой нужде. И конечно — чтобы зарегистрировать гражданское состояние. Рождение, смерть, брак…

Еще при храмах были приюты и богадельни.

— Только не думайте, — говорила нам жена настоятеля храма, матушка Гриммс, которая и выполняла функции начальницы приюта. — У нас очень редко отказываются от детей. Если гибнут родители — практически всегда ребенка забирают родственники. Или сослуживцы — когда речь идет о военных. У нас оказываются… незаконнорожденные.

И это слово прозвучало в ее устах как-то… с извинением, что ли. Словно она, в высшей степени приличная дама, вынуждена была грязно выругаться. В присутствии таких же точно приличных дам.

Вообще, матушка Гриммс — доброжелательная, кругленька, уютная, излишне суетливая, в кружевном чепце и фартуке какого-то истово-белого цвета, производила самое благоприятное впечатление. Глядя на нее, сразу становилось понятно — все, что можно — для детей сделано.

— А какое будущее ждет подкидышей? — спросила мама.

— Они становятся прислугой, — гордо сказала матушка Гриммс. — Мы стараемся подобрать им приличные дома. Вы же понимаете, не в любой дом возьмут такого слугу. А тем более, служанку.

— А если у ребенка есть какие-то таланты? — спросила я. — Рисовать у него получается… Или петь? Или мальчик хочет служить в армии?

— Все это возможно, — ответила женщина спокойно. — Но лишь для следующего поколения. Если дети этих… детей будут рождены в законном браке.

— И что — есть специальные законы, регламентирующие все это? — спросила я.

— Так было, сколько я себя помню — удивленно посмотрела на нас матушка.

Я, кажется, начала понимать, почему Ричард так настаивал на свадьбе. И фраза: «У меня ублюдков не будет» — обрела совершенно иной смысл… Кроме того, я отдала должное его матери. И самому ненаследному принцу Тигверду, который высокомерно заявлял всем при представлении, что он — «Бастард Императора».

«Надо поговорить с Фредериком — что-то же делать с этой ситуацией нужно!» — подумала я, а вслух поинтересовалась:

— Чем мы можем вам помочь?

— Не знаю даже, — с сомнением оглядела нас троих матушка Гриммс. — Еды у детей достаточно. Недостатка в одежде или в игрушках мы не испытываем. Прихожане нашего храма заботятся о детях.

— Покажите мне, пожалуйста, где я буду работать, — вмешалась до этого молчавшая Джулиана. — Его величество распорядился, чтобы я отработала свой проступок, заботясь о детях. И я готова на любую работу.

— Конечно, — склонила голову матушка. — Прошу вас следовать за мной.

И они удалились, оставив нас с мамой в кабинете. Мы переглянулись.

— Значит, только в прислугу… — протянула мама.

— Слушай, перед тем, как устраивать революцию в отдельно взятой империи, надо хотя бы поговорить с Ричардом.

— И с Фредериком. Обязательно.

У мамы получилось кровожадно.

— Мы, конечно, что-нибудь придумаем, — постаралась я успокоить маму, хотя сама была подавлена.

— Нет, каков молодец! — маменька никак не могла успокоиться. — Своего сына так в прислуги не записал.

— От него мать не отказалась, — тихо проговорила я. — И отец тоже.

— А представляешь себе, если какую-нибудь бедную девочку изнасиловали? Или соблазнили и бросили? А она с пузом. И что ей остается?!

— Она может не отказываться от ребенка, а остаться у нас, — услышали мы от порога голос госпожи Гриммс. — Конечно, ей придется не легко. Но ее ребенок не будет считаться брошенным.

— Значит, все зависит от родителей? — спросила мама.

— Именно так, миледи, — склонила голову матушка. — Это может казаться жестоким, но, с другой стороны, люди должны понимать, что за все приходится платить. И не столько им, сколько их детям.

— Бывают ситуации, когда и родители могут оказаться беззащитны.

— Мы, по мере сил, стараемся помочь, — кивнула руководительница приюта. — Вот, например, у нас живет молодая девушка, ее зовут Вероника.

Мы с мамой синхронно вздрогнули.

. — Бедная девочка работала экономкой в каком-то богатом доме. Она молчит, в каком именно. Я так понимаю — ее оттуда выставили, когда узнали, что она в положении.

— И было это в конце лета или в начале осени? — что-то голос у меня задрожал.

— Именно так, миледи, — ответила матушка, и очень внимательно на меня посмотрела. — Она появилась у нас в последние дни лета.

— Ника? — удивленно посмотрела на меня мама. — Что с тобой? Ты хорошо себя чувствуешь?

— Все хорошо, — отмахнулась я. — Можно с ней поговорить?

— Пойдемте — тяжело вздохнула женщина после долгого молчания — Она сейчас с самыми маленькими. Я провожу вас.

Женщина не задала мне ни одного вопроса. С одной стороны, это было приятно, с другой — немного жутковато. Слишком часто, видимо, матушка провожает кого-то, показывает, и…не вмешивается. При этом она удивительно…проницательно молчала.

Мы отправились коридором — мрачным как мое настроение. Так вот где оказалась бывшая экономка милорда Верда. Девушка Вероника, что работала в доме до меня и исчезла после скандала. Скандала с…хозяином.

Мысль о том, что я сейчас увижу на младенческом лице знакомые черные глаза, характерные для рода Тигвердов, заставила меня замереть, а перстень нагреться. Тело знобило, руку жгло, а сердце колотилось так сильно, что стало неловко перед матушкой — вдруг услышит? Я глубоко вздохнула, пытаясь задержать дыхание и успокоиться. Очень хотелось верить, что Ричард не имеет к этому никакого отношения. Очень…

«Значит, переспал — и выставил. И все равно, что будет с девочкой. Еще не известно, сама ли она пришла к нему. Как говорят. Или же…»

Злость, ревность, недоверие разъедали меня изнутри, как кислота. Больно. Омерзительно. Медленно…

— Мы пришли, миледи…?

Как я поняла по обеспокоенному взгляду, матушка Гриммс произнесла эту фразу как минимум раза три, перед тем, как я ее услышала.

— Вы позволите мне поговорить с Вероникой наедине? — я старалась не смотреть в ее печальные, полные немого сочувствия глаза. И без того было тошно.

— Хорошо миледи, — поклонилась матушка Гиммс, а моя родительница смотрела на меня с тревогой. И спасибо Стихиям, ничего не спрашивала.

Я отворила дверь — и замерла.

Солнечный свет, нежно льющийся из узких окон, похожих на бойницы, ласкал молоденькую мамочку, что кормила свое дитя. Нежность и легкая мечтательность во взгляде женщины. Почти детские черты ее милого лица. Мадонна с младенцем…

— Добрый день, — светло улыбнулась она мне, когда заметила. — Чем могу служить?

— Добрый, — решилась я заговорить. — Меня зовут Вероника, я… невеста милорда Верда. И я бы хотела вам помочь.

Молодая женщина напряглась, услышав имя своего бывшего хозяина, и горько усмехнулась, услышав о моем желании.

— Это не его ребенок, — посмотрела она на меня.

Я на мгновение закрыла глаза. Пошатнулась. Но взяла себя в руки — и распрямилась. Девочка смотрела на меня сочувственно. Вот уж не ожидала… Я подошла к стулу. Села. И заявила:

— Давайте решим, что мне все равно, чей это ребенок. Вы были в доме милорда Верда, следовательно, под его защитой. И то, что произошло с вами…

— Меня не изнасиловали. Не принудили, — тихо, но решительно перебила меня девушка. — Это было глупое, сводящее с ума чувство… И я готова отвечать за него.

— Вы готовы… А отец ребенка?

— Миледи… — устало выдохнула она. — Кто я, а кто он. Я виновата сама. Я забылась.

Я покачала головой.

— Единственно, что меня гнетет… Я не должна была так поступать с милордом Вердом. Но когда я узнала, что беременна… Меня вдруг охватило такое отчаяние. И я решилась…

Девушка мучительно покраснела.

— Завести покровителя, — закончила она спустя какое-то время. — Милорд был одинок, и я подумала… Это была глупость. Он разгневался.

— Он ведь чувствует и ложь, и то, как люди на самом деле к нему относятся, — прошептала я.

— Я испугалась — и убежала. Вы знаете, он страшен в гневе.

— Знаю, — кивнула я.

Мда… Вот что за люди! Просто прийти и попросить о помощи — не вариант. Рассказать правду и попросить оставить за ней место — тоже не вариант. А вот соорудить такую многоходовку от отчаяния… Это запросто!

— Вы презираете меня? — моя тезка подняла на меня глаза, полные слез.

— Нет. Я хочу вам помочь, только не знаю — как — и тут меня осенило, потом затрясло, и я спросила — Это ведь один из кадетов его милости? Один из тех, кто обедал в поместье по вторникам?

— Прошу вас. Не надо.

— Вы так и планируете оставаться здесь, в приюте?

— Мою работу ценят. И пусть она не оплачивается так, как работа экономки. И пусть здесь, с детьми, намного тяжелее… Но я всем довольна. И дочку я не отдам.

— Скажите, а в империи предрешена судьба только тех детей, от кого отказываются родители? Или любого незаконнорожденного?

— Будь она мальчиком — было бы проще. Можно было бы просить о том, чтобы сыну разрешили пойти в армию. Или получить какую-нибудь профессию, к которой у него бы была склонность. Но девочка… — Вероника нахмурилась, покачала головой, но когда перевела взгляд на ребенка, ее лицо снова засветилось от счастья…

— Погодите. Она ведь — дочь аристократа. Следовательно, если повезет, она наследует магический дар…

— Опять же — если это мальчик, он может учиться. И пробиваться талантом. А девочки… В Империи девочки получают только домашнее образование. И ровно такое, какое посчитала нужным дать им семья.

— Хорошо. Предположим, я найду семью, которая проследит, чтобы образование у вашей девочки было самое лучшее из домашних. Что потом?

— Потом… Замуж ее никто не возьмет.

— А кем еще может работать молодая образованная девушка?

— Гувернанткой. Компаньонкой.

На этом фантазия моей тезки иссякла.

— Ладно, — улыбнулась я. — Это проблема не этого десятилетия. Посмотрим, к чему у девочки будет склонности, а потом решим.

— Миледи… Я благодарна вам за сочувствие, но у вас и …у милорда могут быть проблемы.

— Какого рода? — удивилась я.

— Сплетни… Если вы возьметесь опекать этого ребенка, то скажут — это ребенок милорда.

— Как только узнают, что экономка из поместья милорда Верда родила ребенка — а рано или поздно об этом всем станет известно — так и скажут. В любом случае.

— Милорд разгневается, что я причинила ему… неудобства.

— Переживет, — усмехнулась я. — И вы не беспокойтесь. Если вы будете вести себя благоразумно, то вас гнев милорда никаким образом не коснется.

— Благоразумно — это как? — девушка смотрела прямо, не отводя и не опуская глаз. Счастливых глаз молодой матери, упрямых глаз сильной женщины, печальных глаз человека, осознавшего свое положение и смирившегося с ним…

— Ну, не кинетесь к журналистам, жаждущим вывалять в грязи бастарда императора.

— Что вы, миледи! Такая мысль мне даже в голову не приходила! — испуганно проговорила девочка.

— Я могу задать вам вопрос?

— Да, миледи, — в глазах Вероники появилось недоверие.

— Как я понимаю, экономками берут женщин постарше. Сколько вам? Восемнадцать? Девятнадцать?

— Мне двадцать один. И — да — в экономки берут женщин постарше. Только к милорду Верду в дом никто не хотел идти. Мне очень нужна была работа. А ему самому было все равно.

— Понятно… А ваша семья? Есть надежда, что они вам помогут?

— Я сирота. Мама умерла, а отец… Он женился во второй раз. Мне некуда возвращаться. Если только порадовать мачеху тем, что я так низко пала…

— Низко пала — это если бы стала продавать себя за деньги и отдала девочку, не заботясь о том, что же с нею станет. Но это не так, вы — боретесь! И это вызывает только уважение. Огромное уважение.

— Спасибо, миледи.

— Не за что. Это правда. Единственно, должна вас предупредить… Я не буду ничего скрывать от своего жениха.

Девушка хотела запротестовать, но я продолжила прежде, чем она успела это сделать:

— Прежде всего потому, что он лучше меня сможет придумать, как вам помочь.

Из мрачного здания приюта, расположенного рядом с величественным собором, я вынеслась, как ведьма на помеле. Очень хотелось заполучить топор в руки — и пройтись по представителям их аристократических родов. И начала бы я даже не с вырубки надменных голов. А уделила бы внимание выступающим частям тела… пониже.

— Ника, — поспешила за мной мама. — Дочка! Да что с тобой?!

— Позже, мам, — голос был у меня глухой.

— Что тебе сказала эта девочка? Кто она?

— Она работала экономкой у Ричарда до меня.

— И этот ребенок…

— Нет, мам. Глаза у малышки синие-синие. Неестественно яркие. А в нашем случае они были бы…

— Черные, — закончила за меня мама.

— Именно.

— И ты взвилась потому что…

— Кто-то соблазнил девочку в моем доме! Кто-то даже не счел необходимым сплести противозачаточное заклинание! Найду гаденыша… Урою! А Ричард! Хорош тоже. В доме черт знает, что твориться. То соблазняют, то по углам зажимают…

— Кого зажимают?! И…противозачаточное…что?!

— Потом, мама, все потом!

У меня было предположение, кто это мог быть. Образ милейшего графа Троубриджа появился передо мной во всей своей красе. Только вот незадача — я совершенно не помню, какого цвета у него глаза. И если они синие…Если только они…синие!

Прогулка была слишком короткая, чтобы я успокоилась. Как же мне не хватало бассейна и физических нагрузок. Или выматывающей пробежки… Пока мы шли, хорошая идея пришла мне в голову.

— Мам, я исчезну до утра, — предупредила я. — Завтра вернусь перед тем, как ехать в Академию на репетицию пресс-конференции.

Беседу с Денисом и Ричардом, прорабатывая то, как им необходимо вести себя в понедельник, решено было провести именно там. И я вдруг пожалела о прошедшей осени, когда все было, в общем-то, просто…

— Ника, меня беспокоит твое состояние, — начала мама.

— Я просто уйду туда, где никого нет. Прости, мне надо…

— Поплакать?

— Не без этого, — усмехнулась я.

Предупредила охрану, забрала любимый саквояж, заскочила в поместье Ричарда за щенком — и отправилась на остров. Давно я здесь не была… Надела купальник, натянула сверху футболку, тренировочные штаны. Где мои любимые кроссовочки?

Обняла Флоризеля. Погладила его чудесные уши. Вытерла слезы — и отправилась бегать. Мы обнаружили другой спуск к воде, что вился замысловато изогнутой тропинкой с горы, на которой стоял дом. Идти было дольше, но зато без ступенек.

Щенок радостно носился вокруг меня, умудряясь и среди серпантина наматывать круги.

Так мы с ним и прибежали к океану.

Я опустилась на белоснежный песок. И задумалась о реальном положении дел в мире Империи, куда я попала. Нищеты как таковой там ведь нет. По крайней мере, явно в глаза она не бросалась. Матушка Гриммс на нехватку денег или продовольствия не жаловалась. Хотя, зная, что я вроде как невеста сына Императора — пусть даже и внебрачного… Да там все было выкрашено к нашему визиту, включая травку с камнями на подходе. Хотя они, вроде бы, ждали Джулиану, не меня. Однако — если подумать… Журналистка, наказанная лично Императором, будет отбывать свой срок в столичном приюте. Мда, возвращаемся к варианту с крашеной травкой.

А кто у них, интересно мне знать, заведует приютами? Как они финансируются? И ответ на вопрос — что делать с мальчиками? — был ясным. Надо дать им какую-нибудь профессию. С другой стороны — одно дело пристроить тех нескольких человек, что попались мне на глаза в столице. А что делать с остальными? В масштабе Империи? Хотя к чему мне такая гигантомания? И почему, например, меня не беспокоит, что к работе прислуги, так стремился знакомый мне мальчик Вилли? Да что там прислуги — ребенок вообще за все хватался, чтобы принести в дом матери хоть монетку. Отца у них, как я понимаю, не было. То ли погиб. То ли… И как быть в таких ситуациях?

Это все надо узнавать. И раз уж так получилось — в этом всем надо разбираться. И менять. Хотя бы бороться за то, чтобы поменять.

Потом я задумалась о девочках… Кем они в Империи бывают? Женами. Еще продавщицами или служанками. Швеями, наверное. Поварихами. Значит, наша святая задача — научить готовить. Причем отменно. А там посмотрим, как их никто замуж не возьмет! Можно еще обеспечить их рукоделием в промышленных масштабах. Надеюсь, у имперских девочек руки растут из верхнего плечевого пояса, а не как у меня — из нижнего.

Я тихонько рассмеялась. Задремавший рядом со мной Флоризель поднял голову, укоризненно посмотрел на меня печальными глазенками… И, сладко потянувшись, вернулся к важному делу — дреме.

А я и не против. Я вообще сюда искупаться прибыла.

В какой-то момент я вынырнула — и обнаружила, что к нам со щенком присоединился … Ричард!

— Что тебя так расстроило сегодня? — спросил он.

— Охрана доложила? Или с мамой поговорил?

— Ника-Ника… Я тебя чувствую. А уж такие сильные эмоции…

— В какой-то момент я подумала, что познакомлюсь с твоим внебрачным ребенком — сказала, как нырнула. Или вынырнула? Сама удивилась, как легко и просто у меня получилось выдать подобную информацию…Видимо, пробежка помогла. Спорт — очень полезен. Очень-очень! И фигуру помогает сохранить, и нервную систему успокаивает…

— Что? — удивленно посмотрел он на меня.

— В столичном приюте обитает твоя исчезнувшая экономка. С ребенком. Девочкой.

— Сколько девочке?

— Совсем маленькая. Может, месяц. Не знаю.

— Алым глаза не отливают? — бесцветным голосом спросил Ричард.

— Нет. Они у нее неестественно-яркие. Синие.

— Значит… Это не мой ребенок.

— Получается, что не твой, — холодно проговорила я, выбираясь на берег — И она утверждает то же самое.

— Я не снимаю с себя ответственности ни за эту женщину, ни за ее ребенка. Я с ней…

— Знаю. От слуг слышала.

— Понятно. В любом случае, это произошло в моем доме, — опустил он голову.

— Что будет с ними?

— Я их обеспечу. И, раз девочка, маг, позабочусь, чтобы она могла развить свои способности. Если бы глупышка пришла ко мне сразу — все было бы еще проще. Для нее в первую очередь.

— А у кого еще глаза такого цвета?

— У Милфорда, например.

— Ты считаешь, что… — опешила я. Потом кое-что вспомнила. — Погоди. Он же кареглазый.

— Правильно. У него глаза карие, у меня — черные. В обычном состоянии. Но, когда…

— Когда ты испытываешь сильные чувства, то они начинают светиться алым.

Правильно. Моя магия замешана на стихии огня. Поэтому — алым.

— А Милфорд?

— Его стихия — водная. Поэтому синева.

— А если воздух? — вошла во вкус я.

— Глаза становятся серебристыми. Земля — золотыми. У Рэма глаза светятся золотым — обрати внимание. А у Паши на занятиях алеют. Как у меня.

— А у девочки почему глаза сияют?

— Она еще слишком мала, чтобы контролировать силу. Так будет до трех месяцев. Потом это сияние уйдет. И будет проявляться только в моменты, когда эмоции становятся неконтролируемыми. Или — когда она будет творить колдовство.

— А у кого из тех, кто вхож в твой дом, глаза так синеют?

— Ты пытаешься вызнать, кто отец ребенка?

— Именно.

— Зачем, Ника? Ты действительно считаешь, что малышке нужны такие родственные связи?

— Что-то такое я уже слышала, — пробормотала я, вспоминая разговор с герцогиней Реймской о моем первом муже: «Зачем вам такой мужчина?»

— Ты опять впала в печаль. Что теперь?

— Просто. я подумала, что это твой ребенок, понимаешь?

— Ника…По части ревности, как мы знаем, я тебе смело дам фору. Но сходить с ума из-за нашего прошлого… Нам хватает и настоящего. К тому же и Пауль, и Рэм, и Феликс. Я действительно отношусь к ним, как к сыновьям.

Я обняла его.

— Я принял всех троих в род Рэ. И не жалею об этом.

В следующую минуту мы самозабвенно целовались. Потом бежали в дом — словно за нами кто-то гнался. Мысль о том, что не стоит заниматься любовью на пляже, пришла нам обоим одновременно. Заинтересованный взгляд нашей собаки — был гарантирован как минимум. Подглядывание русалок — тоже не вдохновляло, лично я помнила, сколько голосов отозвалось, когда зеленокожий Повелитель глубин окликнул местных жителей.

Так что пробежка удалась. И Флоризелю понравилось. Единственно, он поворчал, когда Ричард подхватил его под мышку и понесся по отвесным ступеням лестницы вверх, к дому.

Потом остались мы. За закрытыми дверями спальни.

— Ты соленая! — с восторгом прошептал Ричард,

— Да, — я была смущена. — Сначала я бегала, потом плавала, потом…

А потом все закружилось. И стало неважно.

— Что ж такое… — вдруг сказал Ричард, когда мы уже просто лежали, обнявшись. — Я ведь пришел, чтобы пригласить тебя на свидание.

Я хихикнула:

— Как-то со свиданиями у нас получается плохо. Все остальное, — я с плотоядным восторгом посмотрела на обнаженное тело милорда, — хорошо. А вот со свиданиями…

— Поездку за книгами можно считать первым свиданием? — лукаво взглянул на меня Ричард.

— Нет. Потому что это было второй раз.

— А первый? — удивился он.

— Первое свидание у нас было, когда мы дуэль наблюдали. Ты еще меня потом в статую превратил и в лесу бросил.

— Ника! — обиженно воскликнул он. — Ну, что ты такое говоришь! Я тебя не бросал! Я детей пошел на гауптвахту оформлять!!!

Вспомнили. Смеялись оба.

— Все-таки со свиданиями у нас проблемы, — подвел итог Ричард.

— Именно, — согласилась я, пытаясь закрыть глаза.

— Нет-нет-нет, — увидел милорд мой маневр. — Не спать! Миледи Вероника, могу я пригласить вас на свидание?

— И вот что тебе сегодня-то… — сладко зевнула я. — Ладно, пойдем!

— Платье в твоей гардеробной. Там, куда мы отправляемся, одеваются по-другому.

— Тогда давай собираться.

И я понеслась в душ. Хорошо, что у имперцев есть специальные зачарованные расчески, позволяющие быстро высушить волосы, даже длинные. Так, а что у нас с платьем?

Платье было алое. С низким квадратным вырезом, расшитое по длинным полупрозрачным рукавам золотой нитью. Оно шло по фигуре, только книзу превращаясь в пышную волну за счет воланов. Спереди юбка была до колена, сзади — чуть длиннее. Ко всему этому великолепию прилагались золотистые туфельки на каблучках, похожие на те, в которых выступают танцевальные пары. И маленький, безумно красивый букетик неизвестных мне цветов золотого оттенка моих волос. Букетик крепился на браслет из алых нитей. Я надела его на запястье.

Внимательно посмотрела на себя в зеркало. Красота! Чуть тронула тушью ресницы — и побежала вниз. Радовать Ричарда.

Мужчина моей мечты был уже одет и собран. И сверху — только шелковая иссиня-черная рубашка. Никаких там сюртуков. Брюки, заправленные в высокие сапоги. У меня закапали слюни…

Ричард что-то сосредоточенно жевал.

Увидел меня — и замер.

— Наверное, я перестарался с платьем, — задумчиво протянул он.

— У тебя в глазах пламя… В тон моему алому наряду, должно быть, — ответила я, пожирая его глазами. — Слушай, может, никуда не пойдем?

— Ника! Не искушай меня.

— Почему? — я покрутилась перед ним. Потом уже медленно повернулась спиной, давая возможность полюбоваться вырезом…

— Невозможная женщина. Ужинать будешь? Я разогрел.

— Буду ужинать! — обиженно проворчала я. Какой сдержанный! Не кинулся. Безобразие.

— Флоризеля я отправил в поместье.

— Правильно. Нечего малыша тут одного оставлять. Еще испугается.

Мы поели — и отправились.

…В неизвестном мне мире, под черным бархатным благодушным небом, был праздник. Когда мы оказались посреди улыбающихся, радостных людей — я на мгновение замерла. Мужчины все, как на подбор — в черном. Женщины — как ослепительно-яркие разноцветные бабочки.

Я вдохнула запах праздника — запах чуть гудящего где-то неподалеку моря смешивался с нежным сладковатым ароматом каких-то цветов. Услышала музыку — оркестр играл мотив, похожий на наше земное танго…

Посмотрела на любимого мужчину.

— Вероника! — мне церемонно предложили руку.

— Ричард… — так же торжественно ответила я, подавая свою…

И мы окунулись в неизвестный праздник чужого мира. Танцевали, пили вино. Целовались на набережной. Снова танцевали. Я успокаивала Ричарда, который на почве ревности пытался устроить свару с молодыми людьми.

— Они чересчур пристально смотрят на твои колени!

Чуть позже мы опять пили вино в компании тех же молодых людей и присоединившихся к ним девушек. Кажется, я всех учила танцевать танго. И уже сама ревновала на Ричарда, который был слишком хорош собой.

А утром, когда все разошлись и мы одни, встречая рассвет, целовались на набережной, к нам подошла местная полиция нравов. Очень вежливо, немного смущаясь, молодые люди в форме объяснили, что праздник закончился, — и вести так себя неприлично…