Мой сосед – оборотень

Глава 3

На густое тёмно-бордовое содержимое стакана я не обращала внимания. У каждой расы свои трудности: сатиры в гневе в козлов обращаются, вампиры не могут долго жить без крови.

– Не смотри, – женщина быстро убрала стакан.

– Да что вы, – улыбнулась я уже естественнее.

– Это многим портит аппетит. Ты садись. Ешь, не стесняйся.

Взяв тарелку, женщина налила мне борща. А дальше начался настоящий пир. Мать никогда так не готовила. Да и я не умела.

– Эх, Дианка. Где бы тебе мужика найти, да постарше?!

– Зачем старого-то? – не поняла я.

Прожевав сало, выжидательно посмотрела на женщину.

– Да, затем, чтобы взял тебя под своё крыло и опекал.

– Как это опекал? – отправив ложку супа в рот, я призадумалась. – Нет, я хочу самостоятельной быть.

– Дурёха, какая при слизняке муже самостоятельность? Мужчина должен вокруг женщины мир прогибать, заборы от всего плохого возводить, а она самостоятельно прохаживаться по улочкам счастья, не зная ни бед, ни забот.

– Ну, вы загнули, тётя Агафа, – мне стало смешно. – Вы где такого сатира видали? Наши мужики только и могут, что на горб женщине взобраться и катиться на нём по «улочкам пьяного веселья», играя на гармошке.

Вампирша засмеялась.

– Ну, зачем сатир? На другие расы глянь, – снова взялась она за своё.

– А толку? – я сделала большие глаза. – Я-то на них гляну, а они на меня?

– Ох, – она вздохнула, – мир меняется, Диана. Смешанных браков всё больше.

– Да, но среди высших каст, – облизав ложку, я заглянула в кастрюлю.

Просить ничего не пришлось, тётя Агафа сама налила мне добавки.

– Всяко бывает в нашей жизни, может, и на тебя, Дианочка, демон какой взглянет. Они любят девушек чистых да покладистых.

Поджав губы, я не стала спорить. Браков смешанных, конечно, много, но я ещё не слышала, чтобы какой приличный нелюдь на козу взглянул. Тем более если она из такой семьи, как моя. Дочери алкашей популярностью не пользуются.

Наевшись до отвала, я взглянула на женщину. Неудобно стало – объела её.

– Может, вам крови свежей, тётя Агафа? Мне не жалко, на мне всё заживает как на собаке.

– Да что ты, девочка! Ты вон какая бледная, – отмахнулась она.

– И всё-таки мне неудобно вот так, – настояла я на своём. – Давайте полстаканчика.

Она помялась. Соблазн, конечно, был большой: кровь нелюдей ценнее и дефицитнее.

– Я ведь сама предлагаю, от чистого сердца, – подтолкнула я женщину к правильному решению. Вампирам тяжело приходилось: кровь выдавалась по строгому учёту. Не попируешь тут.

– Ну, если только так и немного, – наконец, согласилась она.

Я кивнула и улыбнулась. Тяжело вздохнув, тётя Агафа вытащила большой шприц и жгут.

Из магазина я выходила сытая и довольная, а в кармане домашних шорт лежал шоколадный батончик.

Плетясь через двор, остановилась около качелей и заглянула в наши окна.

Пьют.

Мне было видно отца, опрокидывающего рюмку. Чтобы оно всё у них поперёк горла встало.

Не дадут мне сегодня к экзаменам готовиться. У меня сдача «Материальной культуры» на носу, столько зубрить. И, как назло, соседка, ведьма баба Нюра, к дочери в соседнее поселение уехала и вернётся только через пару дней.

Придётся в подъезде сидеть. Словно услышав мои мысли, в спину ударил порыв холодного ветра. Вскинув голову, я уставилась на небо. С севера наползали тяжёлые свинцовые тучи.

Тёплой ночи можно и не ждать.

Тяжело вздохнув, обречённо побрела домой.

Дверь в квартиру оказалась открытой. Застыв в коридоре, прислушалась. Бубнят. Мать что-то выговаривает. С её-то настроением и скандал не за горами. Проскользнув в свою комнату, быстро собрала учебники и тетрадь с лекциями, в которую сунула перечень экзаменационных вопросов. И пока меня не засекли, отправилась из квартиры на выход.

С кухни донёсся громкий звон бокалов: празднование предстоящего выходного началось.

Устроиться на работу ночным сторожем куда-нибудь, что ли?! Но тогда спать мне будет и вовсе некогда.

Оказавшись снова в подъезде, поняла, что забыла прихватить лёгкую куртку и шерстяное одеяло, на котором можно будет сидеть или им укрыться. Бетон ведь холодный. Да и, вообще, поздняя весна на дворе. И если днём грело солнце, то ночи ещё недостаточно тёплые. Тем более что снаружи за стенами разыгралась непогода.

Сложив учебники на лестницу, вернулась в квартиру. Родители уже о чём-то громко спорили. Я чётко расслышала своё имя и «Изебор». Застыв статуей, навострила уши. Будь я проклята, если они не обсуждали мой предстоящий брак. На цыпочках прокралась вперёд по коридору.

– Мы можем отдать её сейчас, за хороший выкуп. Просто напиши отказную, и всё. Дианка уже физически совершеннолетняя, – мама очень настойчиво заливала свою песню в уши отцу.

– Физически она может уже и взрослая, а юридически нет. Пусть сидит в своей комнате, мне она не мешает, – отмахнулся от неё папа.

– А мне мешает. Ты не понимаешь, что она дармоед!

– Она наша дочь! – возмутился отец нетрезвым голосом.

– И что? Она лбина вон какая, что теперь на себе тащить её будем!

– Я сказал, – язык отца заплетался, – пусть сидит дома.

– Пусть замуж идёт! А нам хоть денег с неё.

У меня в груди что-то больно кольнуло от слов матери.

– Не отдам, – отец смачно рыгнул и, судя по звуку качнувшейся табуретки, встал. – Будет ей двадцать один, потом и решим.

– И что? Два года будем ждать?! Я с Меланией сегодня говорила. Изя готов за неё заплатить хороший калым. Что отказываться-то. Ну, хочет мальчик уже остепениться, пусть забирает эту мазюкалу и с концами, – в голосе мамы звучало такое пренебрежение.

Наверное, за столько лет я должна была привыкнуть к такому отношению, но я не могла. Каждый раз мне было больно до слёз. Я ведь видела, как общаются дети и родители в других семьях. И понимала, что у нас что-то не так.

Всё неправильно.

– Обойдётся, – рыкнул отец. – Моя дочь уйдёт из дома в двадцать один, и точка!

– Ай, ты просто пьяный дурак, выгоды не видишь. Вот раздвинет она ноги перед кем другим, и даже Изенька на неё уже не позарится. Надо сбагрить, пока за неё так хорошо дают.

Моя губа предательски задрожала. Я пыталась взять себя в руки, загнать слёзы обратно. Но не смогла. Не вышло.

Ощущая, как стекает по щеке слезинка, отступила к двери.

А в голове всё звенело: «Надо сбагрить».