Глава 26

Лесник замахнулся сделать затеску на дереве и замер с топором возле уха. Большой сгорбленный медведь, тараня грудью снег, перебирался через распадок. Едва шатун перевалил за гребень, лесник, шагая по своим следам, дошел до лыж и заспешил к избушке.

На другой день к директору заповедника пришла бригада лесорубов.

— Делайте что-нибудь… Пока шатун по лесу ходит, не пойдем на работу. Противопожарный просек как раз там рубим. Нам работать надо, а не оглядываться.

В тот же день к избушке на Горячих ключах, из которой ушли лесорубы, направилась собачья упряжка. Витька нетерпеливо погонял собак, следил, чтобы каждая тянула в упор. Рядом с ним на нарте дремал Гераська, а позади — одетый в тулуп Сергей Николаевич. Главной его заботой было — не упасть. Он не привык к такому транспорту и при каждом толчке впивался руками в края нарты.

Собаки быстро домчали до ключей. Их наскоро привязали возле избушки, а сами пошли в конец просеки, где лесник видел медведя. След нашли сразу. Широкий шаг говорил о том, что медведь крупный, а узкая борозда следа — что зверь исхудалый, тощий. Сыпучий снег скрывал отпечатки лап. След был вчерашний, но Гераська на всякий случай снял с плеча ружье и пошел рядом со следом. Витьке и Сергею Николаевичу велел идти шагах в пятнадцати по сторонам. Внимательно оглядывали все валежины и впереди и сбоку: медведь мог сделать петлю и затаиться недалеко от следа.

Повернули в распадок, но и там зверя не нашли. После неудачных поисков вернулись в избушку. А ночью Гераське пришлось срочно везти Сергея Николаевича обратно: стало плохо с сердцем.

Витька остался в избушке и утром пошел искать шатуна один.

«Надо же посмотреть, что он делает в зимней тайге? И почему стал шатуном?.. Стреляю не хуже Гераськи, — думал Витька, — и места эти еще летом облазил… За явится шатун в поселок, наломает там дров. Из-за него потом всех медведей в округе перестреляют».

Утро было искристое, солнечное. На западе вздымались бурые скалы, пестрые от пятен снега, а на востоке каменноберезовая тайга бороздами распадков спускалась к притуманненому вдали океану, не замерзающему в этих местах круглый год.

Неподалеку Витька увидел, как северный олень переходил распадок. Против света он казался обведенным золотой каймой. Олень шел спорым, размеренным шагом — при ходьбе он всегда опирается сразу на три ноги, потому и не проваливается в снег.

Витька дал ему спокойно уйти из распадка и чуть оттолкнулся. Лыжи плавно заскользили вниз.

Из-под наклонной березки, взрыв задними лапами снег, выскочил заяц. Лениво отпрыгал вверх по откосу и сел, глядя на Витьку черным немигающим глазом.

Ровного места в камчатской тайге почти не увидишь. Путь по распадкам то вверх, то вниз — обычное дело.

Белый вулкан выделялся на небе, как будто на синей обложке школьной тетрадки приклеили треугольник белой бумаги. Справа океан зеленой горой уходил в небо. Все было бы похоже на туристскую прогулку, если бы не борозда в снегу — след шатуна. Может, на другом конце ее чья-то смерть… Витька снял с плеча ружье, взял в руки. Медведь мог вернуться по своему следу.

Из распадка, не выбирая удобного места, шатун полез вверх напрямую, но видно было — не одолел крутого подъема, сполз вниз, оставил на откосе глубокую, до бурых камней, полосу. Прошел там, где склон поотложе, и выбрался наверх.

В другом распадке след его вдруг пропал.



В скругленных ветром снежных берегах черными изгибами бежал ручей. Мелкая, сжатая холодом вода прыгала по камням. Медведь, оказалось, зашел в ручей. По заходу было видно — направился вверх… Долго шел по ручью. Витька даже засомневался, не обманул ли медведь: «Может, направился вверх, а потом развернулся в воде и ушел назад? Почему он зашел в ручей? Прячет следы или просто вода теплее снега и греет лапы? И что ему делать в горах? Зачем он туда идет?»

Над головой время от времени пролетали вороны.

Наконец медведь вышел из ручья. Снег у самой воды был плотным, и на нем черной грязью отпечатались следы. Ширина лапы — восемнадцать сантиметров. Витьке стало не по себе. Зверь был большой… Пошел по его следам помедленней, чаще стал поглядывать по сторонам. Следы как будто были знакомые. Где-то он уже рисовал такие. Но где — не мог вспомнить. Надо было разобраться дома по картотеке.

Медведь шел к заметному издали пятачку… Но ом опоздал. Площадка была утоптана волчьими лапами. Волки раньше его по полету ворон нашли падаль и сожрали все. Только по клочьям оленьей шерсти можно было понять, над кем пировали.

Медведь поскреб когтями плотный снег, прошелся полукругом за площадкой, разогнал ворон, все-таки умыкнувших кое-что у волков, перевалил в другой распадок и по нему побрел назад. Временами он ложился на снег — отдыхал. Грудь оставила в снегу узкий глубокий желоб. По нему, по отпечаткам острых локтей зверя представлялось, каким он был тощим. Лежал, видно, долго: снег под ним застекленел, кое-где впаялись темно-рыжие шерстинки.

Витька быстро шел под уклон на лыжах. Была надежда догнать медведя. По увалам каменноберезовой тайги, похожей на громадный яблоневый сад из старых деревьев, снег избегали соболи. Встретился свежий след росомахи, похожий на след медвежонка. Она долго топталась у медвежьего следа, совала в него нос. Уж если Гераська только второй раз в жизни увидел на Камчатке след шатуна, то для росомахи, пожалуй, это был первый зимний след медведя.

Правда, Гераська рассказывал, как в одну из зим повсюду в тайге появились медвежьи следы. Тогда над Камчаткой впервые стали брать звуковой барьер самолеты, и непривычный грохот выгнал медведей из берлог. Хорошо еще, до весны оставалось немного, и они кое-как прокормились на выбросах океана. А потом привыкли к этому грому и зря из берлог уже не вставали.

Следы шатуна резко свернули. Это были не борозды, а ямы-прыжки. Дальше они пропадали в месиве следов помельче. Это волки взяли шатуна в кольцо и напали на него. Крови почти не было. Только капельки кое-где. Зато шерсти медвежьей и волчьей темнело много. Ветром ее согнало в следы. За толчеей следов потянулись кривые линии — следы волков и медведя схлестнулись и опять разделились. Медведь бежал к реке, в каньон. Кубарем скатился по крутому откосу к воде. Волки долго толкли снег на берегу, но так и не решились броситься в ледяную воду.

Течение отнесло медведя далеко вниз. Витька даже не сразу заметил, где он вылез на снег. А волки шли у края воды, пока медведь не выбрался на берег. Потом их следы собрались в цепочку, и она потянулась в сопки.

Витька пошел вниз по реке. На широких плесах, ближе к океану, течение замедлялось, и на воде мог образоваться ледяной мостик. Вода в реке была такой холодной и прозрачной, что казалась жидким льдом.

Впереди мелькнуло что-то темное — Витька вскинул было ружье. Но зверь, если и был похож на шатуна, то только по окраске. Это выдра съехала на брюхе с откоса в воду.

Из-под снежного яра шумно сорвалась пара крохалей, оставляя по две дорожки кружков, выбитых на воде крыльями.

Наконец стали встречаться перехваты льда. Причудливые, наподобие лекала, ледяные закраины местами дотягивались с одного берега до другого. Переходить по этим полупрозрачным ледяным перехватам было опасно. Прошлой зимой охотник утопил в такой же реке собак с нартой. Сам еле выбрался, да еще повезло — выловил спальный мешок. Остался в тайге без лыж, без ружья, без продуктов Ел березовый луб, через месяц его все-таки нашли — чуть живого и тощего, как скелет.

Наконец Витька увидел площадку льда, по всей ширине реки припорошенную снегом. Придерживаясь за ломкие на морозе ветки ивы, спустился на лед. Убедившись, что лед держит, ослабил крепления, чтобы в случае чего сбросить лыжи, и осторожно пошел. Он не мог понять, в самом деле лед пружинил под лыжами или это только казалось от страха. И вдруг под ногами треснуло — лед пустил стрелу к середине реки, и там она сломалась, рассыпалась мелкими трещинами. Витька, задевая в спешке лыжей о лыжу, побежал назад. Вся его затея с медведем рушилась.

В снежной яме он развел маленький костер из корявых нашлепок коры каменной березы, привязал к палке алюминиевую кружку со снегом, вскипятил чай. Кусок колбасы надел на сук и обжарил над костром… Только тут он заметил, что небо уже не голубое, а серое. Он пошел дальше вдоль реки, чтобы выйти к берегу океана и по ровной «прибойке», с которой волны слизали снег, идти к Горячим ключам.

…Он уже слышал шум океанского прибоя, когда снова наткнулся на следы шатуна. Свежие, они поблескивали взрыхленными снежинками. Медведь по ледяному перехвату совсем недавно вернулся на эту сторону реки и, бороздя снег, пошел через распадок. На льду ветер оставил тонкую припорошку снега, и на нем хорошо пропечатались длинные когти и все приметы следов. И Витька вспомнил: такие следы, где задняя правая лапа косолапила больше, чем обычно, он видел летом у реки Старый Семлячик. Тогда этот медведь убил и почти целиком закопал другого медведя — из земли торчали только лапы. Потом приходил, откапывал и жрал…

Шатун брел строго в одном направлении — к Рыбному ключу. Там почти до весны бултыхались нерестовые кижучи. Зимой ручей привлекал к себе белоплечих орланов, лисиц, росомах. Иногда к нему наведывались волки. А теперь шел сюда и шатун.

Медведь наткнулся на следы оленей, свернул на них, убедился по запаху — больных или раненых нет, оставил следы и опять побрел к ручью.

Летом не так уж трудно подойти к медведю, который плещется в реке, ловит рыбу. Витька надеялся — не трудно будет подойти и к этому, если он не наелся еще и не лежит где-нибудь возле промоины. Хоть Витька старался идти без шума, снег хрустел под ногами как сухари. Все меньше оставалось надежды на удачу. Не кружились над ручьем орланы, снег не пестрел лисьими следами, не видно было и самого ручья… Распадок целиком забило снегом в ту пургу, когда по самые крыши замело поселок.

Медведь колесил по распадку — следы были и справа и слева. Витька осматривался и не знал, как их срезать, куда пойти. Постоял, подумал, посмотрел на часы. День кончился быстро. Пора было подниматься в горы к старой избушке. Ночевать в снегу, когда рядом бродит голодный медведь, было слишком рискованно. Если шатун наткнется на лыжню, он сам начнет охотиться на человека. То и дело оглядываясь, Витька пошел к избушке, куда заходил иногда летом во время полевых.

«Если избушку замело и все-таки придется ночевать в кукуле[5] в снегу, — думал Витька, — надо сделать петлю, как делают медведи, и лечь с подветренной стороны, неподалеку от своего следа. И ружье держать все время на груди, чтобы в случае чего оно оказалось между мной и медведем».

Распадок, на склоне которого где-то вдали стояла избушка, так замело, что внизу торчали из снега только вершины деревьев, Витька с трудом передвигал ноги — путь к избушке все время шел в гору. Витька столкнул снег с толстого корявого сука каменной березы, сел передохнуть. Ружье воткнул прикладом в снег справа от себя, чтобы удобнее было схватить. Лицом повернулся к своим следам.

Багровый, косматый клубок солнца запутался в серой хмари. По всем ложбинкам качали головами белые змеи поземки. К утру они начисто залижут следы медведя. «Неужели все пропало? Неужели уйдет? — удрученно думал Витька. — А может, он ночью наткнется на мои следы и придет к избушке?»

За поворотом распадка темнела старая избушка, слаженная охотником, когда еще не было заповедника. Витька издали рассматривал ее, а она словно тоже глядела на него из ватных сумерек. Все вокруг утонуло в снегу, а у избушки только крышу привалило сугробом, и из-под этой белой «брови» смотрело на Витьку маленькое темное окошко; какой-то охотник умело выбрал место — избушку не замело. Но казалось, она сама выпросталась из-под снега, и у Витьки было даже желание поклониться ей, как живому существу… Чего только в голову не придет, когда ты один перед ночью в тайге.

Витька отгреб лыжей снег от двери и вошел внутрь. Железная печка, нары, небольшой столик из подогнанных друг к другу и протесанных сверху палок. Это была скорее не избушка, а землянка, наполовину врытая в откос. Пол земляной, крыша поверх широких плах тоже засыпана землей. Местами земля с крыши просеялась сквозь щели, и по полу тянулись земляные полосы. Окошко было застеклено, но в уголках остались кусочки пленки из медвежьих кишок, которой раньше в охотничьих избушках затягивали окна. Убить медведя было проще, чем купить и принести сюда стекло.

Все время оглядываясь, Витька наготовил дров, набил снегом чайник и потом бревном припер изнутри дверь избушки, чтобы ночью не вломился медведь. Такая предосторожность была необходима. Как-то писали в «Камчатской правде», что медведь-шатун выволок из палатки и заломал двух пастухов-оленеводов.

Можно было наконец расслабиться. Витька разрядил бескурковку, дал отдохнуть и пружинам. Весело загудели дрова в печурке. Витька расстелил на нарах кукуль.

Хлопья снега бесшумно касались оконного стекла и медленно ползли по нему. Снежинкам было тесно в воздухе, они цеплялись друг за друга и падали белыми цепочками или большими гроздьями: казалось, у окошка трясли белый пушистый коврик.

Витька напился чаю, забрался на нары, в кукуль. «Мать пишет, не болею ли гриппом… Какой тут грипп, — усмехнулся Витька, — смотри, как бы голова не отскочила».

Отогретый жаром печки, загудел над ухом комар. «Откуда он взялся? И комар тоже шатун», — подумал Витька сквозь сон.

Среди ночи что-то сильно треснуло на головой. Витька выскочил из кукуля, чиркнул спичкой. За ворот и на руки сыпались комочки земли. При тусклом свете невзявшейся свечи Витька метнулся к двери, отвалил бревно и подпер им центральную балку землянки: мерзлая земляная крыша отогрелась над печкой, и прогнившая балка лопнула под тяжестью земли и снега. Вовремя ткнул под нее подпорку, а то, чего доброго, прихлопнуло бы. Снова пришлось зарядить ружье. Все, что можно, взгромоздил у двери, чтобы не сразу ворвался шатун, если придет.

Ночью Витька не раз просыпался, держась за ружье. Его будили странные протяжные вздохи. Он долго прислушивался, не скрипит ли снег возле избушки, потом забывался в чутком сне и опять вздрагивал от непонятного, то далекого, то близкого вздоха. Утром встал все же бодрым. Кончился снегопад, в окошке мерцала зеленая звезда, обещая хороший день.

Только когда совсем рассвело, Витька решился открыть дверь. Вышел, держа наготове ружье: если вечером медведь наткнулся на лыжню, он мог спрятаться где-то рядом. Напряжение спало, когда отошел от избушки. Если бы шатун караулил, он ждал бы возле нее.

Лыжи глубоко проваливались в белый снежный пух. Трудно было поверить, что рыхлый, в полметра толщиной, снег выпал всего лишь за ночь. Ни соринки, ни черточки не было на свежем снегу. В распадке еще держалась утренняя синь, а вершины Зубчатки, обновленные снегом, сверкали на солнце. Не было ни малейшего ветерка. Редко случается так на Камчатке. И от этого тишина была тревожной.

«Шатуну некуда податься, кроме как на берег океана, — подумал Витька. — Там всегда есть выбросы, туда он и пойдет, тем более после такого снегопада».

Впереди на вершине сопки произошло чуть заметное движение, как будто вздулся снег. И вдруг он ожил, по всему склону — пошла лавина. На уступе она прыгнула, как живая, пролетела над обрывом и ударилась в дно распадка. Снег, смешанный с деревьями, был серым, как пепел. От удара, словно дым от взрыва, взметнулась снежная пыль, раздался глухой тяжкий звук, и Витька понял, что за вздохи будили его ночью. Это вздыхала «белая смерть» — сходили лавины.

На сопке лавина сбрила березы, в минуту проделала широченную, как магистраль, просеку. Далеко вокруг места, куда она рухнула, воздушной волной сбило снег с деревьев. Они потемнели и, будто в трауре, стояли у месива поломанных, искореженных деревьев.

По рыхлому снегу путь к океану был долгим…

Счастьем показалась твердая земля под ногами, с которой океанские волны убрали снег. Был отлив. Между океаном и снегом тянулась широкая полоса пепельного вулканического песка. Он промерз и был крепким и ровным, как асфальт. В снежном берегу темнело множество зеленоватых пещер и ниш, зацементированных солеными брызгами.

Витька нашел царапины когтей и вдвойне обрадовался удаче: и следы нашел, и угадал, что зверь выйдет к океану.

Берег хорошо просматривался вдаль, но идти нужно было осторожно: медведь мог затаиться в снежной нише. В одной руке Витька нес наготове ружье, другой держал на плече лыжи. То и дело приходилось оглядываться: шатун мог неслышно выскочить сзади — прибой глушил звуки.

Медведь нашел китовый позвонок, похожий на вывернутый пень, долго кувыркал его, пытался грызть… Потом когтями скреб мерзлую морскую капусту.

Вода в океане была серой, всхолмленной волнами. Изредка вдали выныривали нерпы. Их головы, как будто в блестящих шлемофонах, появлялись среди сутолоки волн. Летали пестрые утки-морянки. Иногда над самой водой проносился черный баклан и пропадал за рваными гребнями.

Гераська рассказывал как-то, что однажды зимой выбросило кита. Лисицы прогрызли в нем норы, чтобы есть внутри незамерзшее мясо. А когда подходили волки, они прятались в этих норах и вся шерсть у них слиплась от китового жира…

Не один час прошагал Витька по «прибойке». Рука устала держать ружье. Вдали на берегу темнел округлый предмет, непохожий на обычные выбросы. И когда к этому месту подлетела ворона и опустилась, в висках у Витьки застучало, пальцы крепче сжали ружье, сомнения пропали — на берегу лежала выброшенная океаном нерпа.

«Запасные патроны во всех карманах. Только не дергать спуск, плавно нажать», — предупреждал себя Витька и крался у кромки снежного вала.

Чем ближе Витька подходил к нерпе, тем более упругим становился шаг. «Сейчас он бросится на меня…»

Истерзанная нерпа лежала у снежного берега. Поперек «прибойки» чернели на песке глубокие отметины когтей. Медведь уволок добычу от воды, чтобы не слизнул прилив. Снег рядом с нерпой был грязный, истоптанный медвежьими лапами. Вокруг рябили крестики птичьих следов. Шатун где-то рядом. Вот-вот бросится. Все лето Витька был среди медведей, привык к ним, но теперь это ничего не значило: шатун — это ведь не летний увалень-медведь.

Но зверь что-то медлил.

Витька поднялся на снежный берег и увидел свежую борозду в рыхлом снегу. «Вот тебе и на! Удрал! Вот тебе и шатун, — удивился Витька, — но по такому снегу далеко не убежишь!» Витька притащил с «прибойки» лыжи и налегке, без поняги, пустился вдогонку.

Борозда в снегу тянулась наискосок распадка. По рыхлому снегу идти нелегко даже на лыжах. Витька распахнул телогрейку. Краем глаза заметил, как сбоку и даже чуть сзади черная ворона резко изменила полет и нырнула в распадок. Витька вздрогнул от страшной догадки и обернулся.

Над гребнем высунулись будто две рыжие варежки и темный полукруг между ними. Не успел Витька сообразить, что это лоб и медвежьи уши, как вскинулся и сам шатун и, распахивая снег, бросился к Витьке. Вместо медведя, к которому привык за лето, перед Витькой был встрепанный громила, похожий на подброшенный в воздух тулуп. Узкая вытянутая морда, желтые зубы и в прыжке вскинутые выше головы черные подошвы задних лап. Мушка ружья прыгнула в центр тулупа. Витька не слышал выстрела, лишь коротко толкнуло в плечо ружье. От пули медведь чуть споткнулся, но не замедлил хода. Зато вторая пуля как будто сорвала пружину, которая дико завертела медведя в снежной пыли на одном месте. Страшный рыже-белый волчок полз вниз по склону. Витька в спешке не мог попасть рукой в карман… Выхватил наконец патрон, толкнул его в ствол и выстрелил. Медведь откинулся в сторону, шарахнулся головой о дерево, упал, но силился встать. Второпях Витька опять сунул в стволы один патрон. Со вторым возиться было некогда: медведь вставал, широко расставив длинные худые лапы. Первый раз Витька прицелился по месту — чуть позади лопатки — и плавно нажал спуск. Медведь рухнул в снег, как будто саблей рубанули невидимую веревку, которая его поднимала. Словно тонной свинца влилась в медведя пуля. Он лежал, вдавленный в снег, распластанный, неподвижный. Наконец-то Витька перезарядил оба ствола. Странно было видеть, как все глубже и глубже втягивались в глазницы закрытые глаза медведя. Уши были оттопырены, да и по откинутым лапам, по ткнувшемуся в снег носу было ясно — медведь убит. И все-таки Витька выстрелил еще раз. Медведь не шелохнулся. Витька стоял и, сам не зная зачем, водил рукой по своей щеке. Потом сел, положил на снег шапку. От нее, как от набрякшей на боку медведя шерсти, поднимался легкий дымок.

Удивительно, что ему даже некогда было испугаться — нужно было стрелять и скорее перезаряжать ружье. А теперь, когда шатун мертвый, бояться уже поздно. Но Витька с ужасом думал: «Не дай бог этому когда-нибудь повториться. Если бы не показала ворона, вряд ли успел бы выстрелить. Знал, что шатун может сделать петлю, а понадеялся: мол, струсил, убегает. Он просто-напросто не пошел в лоб. А как он скакал! Чуть промедли — и все…»

Витька смотрел на распадок. Редкие корявые деревья, снег — и ничего больше.

Встал, подошел к зверю. Шкура на боку была похожа на мехи гармошки — так выступали ребра. Витька перевернул непривычно легкого для таких размеров медведя, достал сантиметр и, коли уж представилась возможность, сделал все промеры, как настоящий зоолог. Цифры, хотя и старался, писались неровно — дрожали руки.

Этот медведь убивал медведей и однажды попал на такого, который искалечил его самого: на груди багровела рваная незаживавшая рана. Витька не раз держал в руке тяжелую, как гиря, стопу передней медвежьей лапы и представлял, как может ударить таким кистенем медведь. Да не просто лапой, а крючьями когтей.


Уже под вечер, еле двигая лыжами, Гераська возвращался из поселка к Горячим ключам. Ни Витькиных, ни медвежьих следов не нашел: все замело снегом. Гераська раздумывал, в какую сторону идти на поиски.

И вдруг вдалеке, в распадке, показался Витька. Заметив Гераську, заторопился к нему. А тот, обрадованный, остановился и просигналил ему рукой. Вдруг Витька замер, затопотал ногами, сбросил понягу вместе с ружьем, сорвал и швырнул в снег телогрейку и торопливо начал стаскивать белье.

Гераська в полном недоумении подбежал к Витьке. И тот объяснил ему, что из спичечной коробки, которую Витька сунул во внутренний карман, разбежались медвежьи эктопаразиты, или попросту, как называют их охотники, «медвежьи вши». Он наловил их на медведе, чтобы дома определить, к какому виду они принадлежат. Размерами немного меньше, чем оса, с раздвоенным хвостом, они свирепо скреблись в коробке, а когда Витька заспешил, коробка приоткрылась, и они ринулись из нее, проволочными ногами царапая тело…

Стоя на телогрейке, Витька тщательно вытряс одежду, просмотрел, прощупал каждую складку и только после этого натянул на себя.

Загрузка...