Моя любимая проблема

"Мамочки" бородатые

На цыпочках вхожу в дом. И почему ночью треск открываемого замка кажется особенно громким? Это же буквально сирена, голосящая о том, что гулящая девка врывается в хату! Готовьте ремень, угол и горох!

- Тихо ты! – шикаю на дверь, которая даже закрыться бесшумно не может.

Замираю. И в без того тёмном доме прикрываю глаза и прислушиваюсь к звукам.

Так. Никто не бежит сверху с воплем, что оторвёт мне башку и натянет её на глобус. Отлично. Значит, все спят сном слюнявого младенца и никто не узнает о том, что вместо обещанной полуночи я припёрлась домой в четвертом часу ночи.

Да-да! Я очень плохая девочка и не обязательно мне об этом напоминать ежедневно. Или ежечасно, как это делает мой старший братец, протяжно и очень шумно при этом вздыхая. Родители уехали заграницу и оставили меня на его шею. Он этому был не очень рад (совсем не рад), но кто его спрашивал, собственно?

Не дыша, снимаю кеды рядом с предполагаемым местом расположения тумбочки для обуви. Поджав губы, на цыпочках прохожу к лестнице и слепну, когда самый настоящий прожектор бьёт мне в глаза.

- Выруби! – шепчу озлобленно и прикрывая глаза руками.

- Ты на часы смотрела? – рычит на меня братец.

- Смотрела. Они круглые, - привычно задираюсь я.

- Да она, походу, пьяная, - гремит рядом другой мужской голос и в глаза ударяет свет второго телефонного фонарика.

Класс! Только этого воспитателя мне не хватало. Лучший друг брата, который за последние пару лет улыбнулся мне лишь однажды, когда я поскользнулась весной во дворе и упала задом в лужу.

Подал ли он мне руку, аки джентльмен? Конечно.

Подала ли я ему руку в ответ? Безусловно. Средний палец, ведь, - часть руки?

- Ром, а ты теперь без нянечки уснуть не можешь, да? – спрашиваю у братца.

- Я тебе сейчас глаз на задницу натяну, сикля малолетняя! – братик хватает меня за ухо и не очень ласково подтаскивает к себе. – Ну-ка, дыхни!

- Сам ты сикля малолетняя! – брыкаюсь в его руке, продолжая слепнуть от света фонарей на меня устремленных. Ещё бы иглы под ногти загнали. – Мне уже девятнадцать, вообще-то!

- А мне двадцать шесть, мелочь пузатая. Будем мериться опытом или ты молча в свою комнату поднимешься? – шипит в лицо братик.

- Не боишься утонуть в комплексах, если я расскажу тебе о величине своего опыта, Ромчик? – ехидничаю я и тут же чувствую, как запястье тонет в стальной хватке жёстких пальцев.

Так брат бы в меня не вцепился.

- Ну-ка, – дёргает меня на себя Руслан, впечатывая с размаху в свой торс. Очень голый торс. – Поведай-ка мне о своём опыте, малыш. Уверен, я смогу тебя удивить.

Фонарик в этот раз светит откуда-то снизу, зловеще подсвечивая своего владельца. Скольжу взглядом по широкой обнаженной груди, ключицам, сильной шее с пульсирующей в бешеном ритме венкой на ней. Цепляюсь взглядом к светлой щетине на его подбородке, губам, что сейчас сжаты в тонкую нить и, наконец, натыкаюсь на пронзительные серые глаза.

- Малышом будешь называть своих подстилок, - отвечаю ему и резко выдергиваю руку, игнорируя боль. – А у меня имя есть, если ты забыл.

Ехидная ухмылка касается его губ и лучиками растекается в уголках глаз.

***

- Так, деловая колбаса, - мягко тянет меня на себя братец. – Ты чего такая борзая? Правда, пила?

- Не пью я, - закатываю глаза, с трудом отрываясь от борьбы взглядами с Русланом. – Невкусно мне пить. Сам же знаешь.

- А зато языком своим поганым трясти как попало – очень вкусно, - иронизирует Ромка.

- Конечно. Я этот язык во рту девятнадцать лет гоняю, - стаскиваю с плеч косуху и безцеремонно всучиваю в руки стоящего рядом Руслану.

Как ни странно, но он принимает мою куртку так, словно делал это годами. Как услужливый дворецкий. Что это с ним? Не до конца проснулся? А я-то ждала продолжения словесной перепалки, в которой в конце придушила бы его рукавами куртки.

- А ещё что ты во рту гоняешь? – прилетает в спину вопрос, пока я поднимаюсь по лестнице на второй этаж.

Ах, вот оно что! Он силы берёг…

- Рус, ты охренел?! – слышится щелчок удара кулаком в обнаженное плечо.

Братцу такой вопрос совсем не понравился. А вот Руслан нисколечко не смутился, продолжая смотреть на меня снизу вверх, с чуть приподнятым уголком губ.

- Подожди, Ром, - грациозной кошкой спускаюсь на пару ступеней ниже и опираюсь на перила. Томным голосом, глядя в серые глаза, что в свете телефонного фонарика кажутся глубокими черными безднами, произношу. – Пусть дядечка поразвлекается. Поработает немного ртом для разнообразия, а не тем местом, которым привык обычно, - многозначительно бросаю взгляд на его ширинку и нарочито медленно возвращаю внимание к лицу, с садистским удовольствием разглядывая литой торс с порослью коротких волос на груди.

Тестостерона у этого дядечки хоть отбавляй. Не мудрено, что за широкой спиной стоит гарем наивных тупиц, каждая из которых считает себя той самой «единственной».

- Ещё немного и я решу, что ты ревнуешь, - шевелятся его губы.

- Мечтай, - фыркаю я. – В таком случае мне следует ревновать нашего добермана Добби, когда он заглядывает под хвост каждой проходящей мимо суки. Прости, Руслан, но ты даже до пса не дотягиваешь в моей системе ценностей.

- Симка! – рявкает на меня братец. – Захлопнула рот, поднялась в комнату и захлопнула в неё дверь с внутренней стороны.

- Боюсь-боюсь, - вскидываю руки ладонями вверх и продолжаю подъём по лестнице, не забывая бросить последнюю колкость. – Спокойной ночи, мамочки!

- Я тебе устрою «мамочки», мелочь! – доносится угроза братца снизу.

- Мамочка, борщишь, - откликаюсь укоризненно и сразу срываясь с места, услышав приближающийся по лестнице топот.

Забегаю в свою комнату и захлопываю дверь, как было велено – сразу после рта.

- Я тебя когда-нибудь прибью, - рычит Ромка, чуть запыхавшись, по ту сторону дверного полотна.

- А я тебя люблю, - отзываюсь, прикусывая губу в дурацкой улыбочке, зная, как его обезоруживает такое моё признание в сестринской любви.

- Я тебя тоже, - выдыхает он после короткой паузы. – Коза мелкая.