Влетаю в кабинет и направляюсь к этой стерве, сидящей в кресле:
— Что ты ей наговорила на благотворительном вечере? — выставляю руки по обе стороны её кресла.
— Ничего, — моргает своими не невинными глазками.
— Ну раз ничего, — хватаю её за локоть и поднимаю из кресла.
— Отпусти, — вскрикивает она, ударяя по моей руке.
— Поехали, — бросаю Мирону.
— Куда? — возмущается Аня.
— Узнаешь, — рычу в ответ.
Бешенство берёт верх над моими эмоциями, словно снежная лавина, неспособная остановиться. Контролировать себя становится сложнее. Решение Лины подбивает к кардинальным мерам.
Я пытался выяснить всё мирно и договориться с Аней, хотел понять её мотивы, чтобы предложить ей что-то взамен, но она упорно избегала контакта.
Потом Ян надавил на Андрея, и он признался, что она давно балуется запрещёнкой и, насколько ему известно, сейчас живёт у подруги.
Подруга у неё была одна, и я прекрасно знал её. У неё мы выяснили, что Аня вот уже месяц пытается привлечь внимание какого-то политика, и что она будет на благотворительном вечере.
Оттуда мы с Глебом увезли её в клинику к знаковому врачу и оформили на реабилитацию. Пролежав там неделю, она сдала Светку, чего нам показалось будет достаточно, но нет, эта сука умолчала, что разговаривала с Линой на том самом вечере.
— Пиши заявление, — поворачиваюсь к Свете, — чтобы завтра тебя здесь не было.
— Эрик…
— Иначе я сам на тебя заявлю, — рявкаю на неё. — В следующий раз думай, что делаешь и по чьей просьбе.
— Я поняла, — испуганно кивает она, — завтра меня здесь не увидишь.
Поднимается и выбегает из кабинета.
— Позвони Круглову, — обращаюсь к Мирону, — и сообщи, что пациента везём обратно.
— Нет, — вскрикивает Аня, пытаясь вырваться из моего захвата.
— У меня идея получше, — говорит Мирон, а в глазах озорные черти пляшут.
— Пошёл к чёрту, Миронов, со своими идеями, — кричит на него Аня.
— О не-е-ет, — тянет он. — Это ты будешь просить отправить тебя к нему, — с насмешкой произносит Мирон и выходит из кабинета.
— Поехали, — тяну её за локоть.
— Отпусти. Я сама дойду.
Взглядом даю понять, чтобы без глупостей, и отпускаю. Она поправляет своё задравшееся платье и, поправив волосы, выходит из кабинета со словами: — Не убьёте же меня.
В машине я усаживаюсь на заднем сиденье рядом с Аней. Мирон блокирует двери.
— Господи, Миронов, ты действительно думаешь, что я выпрыгну на ходу? — язвит она, скрещивая руки на груди.
— Не знаю, что у тебя сегодня на завтрак было, но лучше перестраховаться.
— Пфф, — отворачивается она к окну.
Голова раскалывается, последние недели держусь на одном адреналине. В последний раз нормально спал, когда в объятиях была Лина.
Не стоило отпускать её в Италию: чувствовал, что поездка закончится для меня хреново. Не удивлюсь, если и мама поспособствовала этому решению.
— Чего ты хочешь? — спрашиваю её, начиная массировать переносицу.
— Чтобы ты страдал, как я.
— Ты сама всё разрушила, — смотрю на неё непонимающе.
Она лишь усмехается, почти насмешливо.
— Это ты, ты виноват, что я подсела на эту дрянь, — кричит, повернувшись ко мне.
— Блядь, дружище, ну ты и гад. Зачем пихал её мордой в это дерьмо? — с сарказмом бросает Мирон.
— Ооо, — смеётся она, — ну хотя бы в чём-то ты прав оказался, Миронов.
— Ань, тебе, похоже, ещё нужен психиатр, — говорю я.
Она закатывает глаза, нервно гладит затылок и улыбается.
Что с ней стало?
Девушка, которая любила жизнь и у которой было всё, но ей было мало, просто скатилась в пропасть.
Опираюсь правой рукой о дверь, прикрываю глаза двумя пальцами; эта стерва вымотала меня своей игрой. Похоже, она просто так развлекается. Другого объяснения у меня нет.
— Куда вы меня везёте? — испуганно вскрикивает она, когда видит, как Мирон сворачивает в лес с главной дороги.
— Не слышала о новой методике лечения? — спрашивает Мирон, смотря на неё в зеркало заднего вида. — Поживёшь в лесу с животными, пообщаешься с ними — и, может, мозги на место встанут.
— Миронов, ты никогда не знал границ, а с возрастом стало только хуже. Я на вас заявление напишу за похищение.
— Только не забудь, что ты на реабилитации, и точно тогда отправишься в психушку.
Мы останавливаемся у высокого металлического забора. Мирон с помощью пульта открывает ворота, и мы заезжаем внутрь. Как только мы оказываемся на территории, собаки начинают заливисто лаять.
— Ты что, дачу приобрёл и собак завёл? — спрашиваю, обалдевая от догадок.
Территория небольшая, но ухоженная. В центре стоит бревенчатый дом темно-коричневого цвета, с пристроенным гаражом справа.
— Хм, не поверишь, но да, — отвечает он с лёгкой улыбкой, въезжат в гараж и тут же его закрывает.
Заглушив двигатель, Мирон поворачивается к нам: — Выходим и тихо направляемся в дом. А я пойду выпущу собак из вольера, — смотрит на Аню, — чтобы не было желания сбежать.
— Псих, — шипит она на него, выходя из машины.
Выхожу следом, и обойдя машину, подхожу к Мирону. Он протягивает мне ключи.
— В дом можно зайти через гараж, — указывает на дверь.
— Пошли, — говорю Ане, — или мне тебя тащить? — и забираю ключи у Мирона.
Аня, глубоко вдохнув, проходит вперёд, остановившись у двери, нервно осматривается и ждёт, пока я открою дверь.
Войдя внутрь, мы оказываемся в небольшой гостиной в тёмных оттенках. Ничего лишнего: небольшой диван, явно рассчитанный только на двоих, стоящий напротив камина. По бокам, друг напротив друга, стоят два кресла, а на пушистом ковре перед камином разбросаны подушки.
Явно местечко для влюблённых.
И самое удивительное — диван, кресла и ковёр белого цвета. Данный контраст сразу бросается в глаза, это явно был выбор не Мирона.
Аня тоже окидывает взглядом это место, устало опускается в кресло и, глядя на меня, говорит:
— Может, вспомним прошлое? — морщусь от её слов.
— Пфф, — откидывается на спинку кресла.
В дом через главный вход заходит Мирон и, взглянув на раскинувшуюся в кресле Аню, произносит:
— Ну что, сама всю правду расскажешь? Или мне тебя в комнату пыток отправить? — Подходит к ней и ждёт ответа.
Я сажусь в кресло напротив неё и тру руками лицо. Как достала меня она и её игры.
— Ты что, увлёкся БДСМ? — приподнимает она одну бровь.
— Лучше, — растягивается он в улыбке.
— Да пошли вы, ничего вы мне не сделаете, — шипит она в ответ, нервно оглядываясь.
— Я предупреждал, — Мирон хватает её, поднимает из кресла и тащит к двери под лестницей, ведущей на второй этаж.
— Опусти меня, ненормальный! — кричит она, пытаясь вырваться. Мирон, дойдя до двери, распахивает её и вталкивает Аню в комнату.
— Посиди там, подумай. Но помни, террариумы открываются в десять, и они выходят на прогулку.
От услышанного я приподнимаю брови; самому стало интересно, что же там. Смотрю на Мирона, а он стоит, словно секунды отсчитывает от возникшей тишины.
— Выпусти меня! — кричит она, яростно стуча по двери. — Ненормальный.
— Не выпущу, подумай малость. До десяти у тебя есть время. А потом все они поползут к тебе, как в палатке. Помнишь?
— Придурок, — продолжает колотить по двери.
Я качаю головой, вспоминая, как она орала, когда к нам в палатку заполз паук. Истерика со слезами была до утра, а ведь тогда был крошечный паучок, а там, я так понимаю, не мини-паучки, которые живут в квартирах.
— Может, поесть закажем? — предлагает Мирон и, довольный, усаживается на диван.
— Давай. Насколько я понимаю, сидеть нам предстоит долго.
— К десяти точно решит заговорить.
— Откуда у тебя вся эта живность? — спрашиваю его, а он лишь блаженно улыбается.
— Есть одна ненормальная, которая всех жалеет и сюда тащит.
— Ты что, и дачу для них купил?
— Не совсем для них, — усмехается, доставая телефон из кармана.
— Паучиха не явится сегодня?
— Недолжна, — смеётся, — но, если появится, нам кранты: за своих деток она нас придушит.
Аня периодически стучала в дверь и кричала, чтобы её выпустили.
Пообедав, мы с Мироном пошли прогуляться по участку, где он познакомил меня с двумя собаками, которых тоже пожалели и привезли сюда.
К вечеру от Ани доносились лишь всхлипы, и нам удалось немного вздремнуть. В десять часов послышались щелчки, и по дому пронёсся Анин крик.
— Выпустите. Я всё расскажу, — орала она и стучала в дверь.
— Ну вот, зачем было доводить до такого, не понимаю, — говорит Мирон, вставая и идёт к двери. Открывает её, и Аня выбегает, запрыгивает на кресло с ногами.
— Будешь юлить, отправлю обратно, — предупреждает Мирон, строго глядя на неё. Достаёт телефон, наводит на неё камеру и встаёт у дивана.
— Убери телефон, — приказывает она. — Я не буду ничего говорить на камеру, мы так не договаривались, — шипит она. — Мне потом не нужны проблемы.
— Мы вообще ни о чём с тобой не договаривались.
— Если ты не уберёшь телефон, я ничего рассказывать не стану.
— Хорошо, — растягивается он в улыбке, блокирует телефон и отбрасывает его на диван.
Блядь. Что он делает? Её рассказ без записи мне ничем не поможет. Потом она всё отрицать будет.
— Отлично, — улыбается она. Выпрямившись и гордо взглянув на меня, говорит…