Моя по умолчанию

Глава 1

Георгий

– Я не понимаю… – башка и впрямь гудит. Галстук душит, хотя я давно ослабил узел и даже расстегнул пуговку на воротничке. Домой бы. Отдохнуть. Завалиться в кровать и, наконец, выспаться. Но прежде, чтобы уж закрыть этот вопрос до конца: – Можно русским языком? Что конкретно случилось?

Главврач клиники, в которой мы с покойной женой проводили процедуру ЭКО, отводит взгляд и начинает перебирать хаотично разбросанные по столу бумажки. Сказать, что мне не нравится происходящее – не сказать вообще ничего. За столько лет в большом бизнесе я научился читать людей получше всяких экстрасенсов. И то, что я считываю сейчас, обостряет мои инстинкты. Я подбираюсь на стуле, как животное, учуявшее опасность.

– Да. Конечно. Я постараюсь.

– Будьте любезны. У меня правда мало времени.

– Мы все понимаем, Георгий Святославович. И ценим вас, ведь…

– Давайте без всего этого заискивающего дерьма. – Жестко? Может быть. Но я терпеть не могу, когда мне лижут задницу. Особенно в надежде задобрить. – Как я понял, произошла какая-то ошибка, – возвращаю нас к теме беседы.

– Да. И поверьте, это первый такой случай в нашей практике. Ничего подобного раньше не происходило! – Сергей Борисович вскакивает. Берет платок, протирает взмокший лоб. Ну, и чего же ты так боишься, голубчик?

– Допустим, – сощуриваюсь я. – И?

– Во время проведения процедуры экстракорпорального оплодотворения произошел сбой.

Морщусь. Я не люблю возвращаться к этой истории. Все еще не люблю, хотя с момента гибели жены и нашего не родившегося ребенка прошло уже почти три года.

– Моя супруга благополучно забеременела, – холодно напоминаю я. – О каком сбое речь?

– В ходе процедуры были использованы не те образцы, – выпаливает Сергей Борисович и падает на стул, как подкошенный. Оглядываюсь на своего телохранителя, который мнется у порога, плохо справляясь с ролью, что его здесь вроде как нет. Макс глазами интересуется – может, скорую вызвать болезному? Перевожу взгляд на главврача – тот и впрямь выглядит хреново. Лицо красное – хоть прикуривай, в руках – тремор. Да неужели я такой страшный? Невольно залипаю на своем отражении в небольшом зеркале, висящем по правую руку. Мужик как мужик. Ну, ладно, может быть, жесткий. Непонятно откуда взявшиеся морщины в уголках глаз и губ. Циничный взгляд. Седина… Вот это неожиданно. Наверное, мне надо почаще смотреться в зеркало. Хмыкаю.

– Что значит – не те? – факт того, что я как гребанный попугай должен повторять за горе-доктором – бесит.

– Не ваши. Яйцеклетка Елизаветы Игоревны была оплодотворена не вашим биологическим материалом.

Приплыли. Картина Репина, блин. Переглядываемся с Максом. У меня от этого бандитского вида парня нет никаких секретов. Их просто не может быть от человека, который находится рядом с тобой в режиме двадцать четыре на семь. Надо заметить, обычно бесстрастный, сейчас он явно впечатлен. Видно, сказанное до него доходит чуть быстрей, чем до меня.

– Я правильно понимаю, что это был биологически не мой ребенок?

– Все верно. – Сергей Борисович вновь проводит скомканным платком по лбу. И знаете что? Его волнение вполне оправдано. За это действительно можно огрести. Все ж не самые простые люди обращаются в его клинику. Но я в таком шоке, что возмездие – последнее, что мне приходит на ум.

Нет, я не то чтобы очень хотел еще одного ребенка. Скорее, это была Лизкина блажь. Но к моменту аварии я привык к мысли о скором отцовстве. Я, мать его, переживал. Я оплакивал. Не один год. А теперь мне говорят, что… моего сына не существовало? Ну, и как это все уложить в голове?

С силой растираю лицо. Встаю и иду к двери. С меня достаточно разговоров. Тут бы понять, что делать с тем, что уже выяснилось. Мысли мечутся по кругу, и прежде, чем я успеваю переступить порог, у меня рождается вполне закономерный вопрос:

– Так, стоп. А что с моей… моим материалом? – резко оборачиваюсь. Красномордый док бледнеет. Может, и впрямь скорая – не такой уж плохой вариант?

– Как я уже сказал, биоматериал был перепутан. В тот день производилась еще одна процедура. У другой женщины.

Один из моих топ-менеджеров в разговоре с другим как-то сравнил мой мозг с суперкомпьютером. Так вот – сейчас даже он сбоит. Трясу головой, как пес, в надежде, что программа отвиснет.

– То есть вы хотите сказать, что какая-то другая женщина родила моего ребенка? – к концу предложения мой голос становится едва слышным. Те, кому со мной приходилось сталкиваться, уже в курсе, что это – предвестник бури. То есть если я ору – ситуация не критична. Если говорю тихо – все. Хана. И док, кстати, это тоже безошибочно считывает.

– Нет-нет! Не родила. Еще… Видите ли – эмбрионы, полученные в результате оплодотворения, либо переносятся в матку, либо криоконсервируются. Так сказать, до лучших времен.

 С облегчением выдыхаю. Веду плечом, сбрасывая сковавшее их чудовищное напряжение. Мысль о том, что где-то там, в чужой семье, все это время рос мой ребенок – завязывает в узел кишки. Я готов простить любой косяк за одно то, что этого все-таки не случилось. Подумаешь, криоконсервация. На фоне того, что могло быть – такой поворот кажется сущим пустяком. Хотя глобально, конечно, и это – непростительная ошибка. Ошибка, которая ни за что не смогла бы прокрасться в мой мир, если бы все в нем зависело лишь от меня.

Глава 2

Даная

– А он ничего так, да, Даная Васильна? – ухмыляется Нюта, демонстрируя острые выпирающие клыки. Они добавляют ее облику что-то воинствующее. Как и разноцветные рваные пряди волос, уложенные торчком при помощи щедрой порции лака. Но на деле более доброго, душевного человека, чем эта девочка, я не знаю.

– Кто? – обвожу взглядом совершенно пустой кабинет.

– Этот, – беспокойные руки Нюты взмывают вверх и расходятся на приличное расстояние. Будто нащупывая контур плеч оставшегося где-то там, за дверью, мужчины. Действительно очень широких плеч, надо заметить. Рассеянно улыбаюсь. Нюта – молоденькая и неопытная. Я же в своей профессии встречала столько красивых мужчин, что в какой-то момент их совершенство абсолютно перестало меня трогать. Да и не совершенен он… Этот тип. Его лицо я рассмотрела сразу. Как у любой профессиональной актрисы, у меня цепкий внимательный взгляд, который здорово выручает в работе. Это уже рефлекс – залипать на людях, перенимая их эмоции, мимику, жесты. В конце концов, я никогда не знаю, в кого мне придется перевоплотиться для новой роли. И все подмеченное когда-то может здорово пригодиться потом.

Так вот этот мужик – абсолютно не совершенен, да. Он весь как будто слишком. Слишком резкие черты лица, слишком выдающиеся нос и подбородок, слишком тонкие губы. Хотя… Возможно, тут дело в том, что он все время их поджимает. Как если бы разучился улыбаться. Или никогда не умел.

– Даная Васильевна! А я уж думал, вы не придете, – мои мысли прерывает вернувшийся в кабинет гинеколог.

– Вы же говорили, что это очень важный визит, – напоминаю мягко.

– Да-да. Говорила. А еще я говорила, что вам нельзя неподвижно сидеть в спектакле два часа кряду! А вы меня послушались? У меня кровь в жилах стынет, когда я вижу вас подвешенной под потолком!

– Ой! Вы все-таки попали на мой спектакль!

Маргарита Сергеевна хмурится:

– Попала. Но не думайте, что ваш талант как-то оправдывает то, что…

– Мне приходится висеть под потолком, – вздыхаю.

– Вот именно!

Гинеколог смотрит на меня поверх очков, а после переводит взгляд на Нюту, которая демонстративно сопит в углу. Мол «Я, конечно, в ваш разговор не лезу, кто я такая? Но целиком и полностью поддерживаю, что врач говорит». Мои губы невольно растягиваются в улыбке.

– Маргарита Сергеевна, послушайте, мы ведь это уже обсуждали. Благополучие ребенка для меня, безусловно, на первом месте. Но и без работы я жить не могу. Поэтому давайте сойдемся на том, что я действительно делаю все возможное, чтобы моя беременность протекала максимально благополучно.

– Например?

– Например, я пью витамины, много гуляю, посещаю бассейн, втираю в кожу крем от растяжек, ношу специальное белье и даже компрессионные чулки, – перечисляю, загибая пальцы. – Ну и, конечно, я посещаю рекомендованные вами курсы для будущих мам. А еще я очень хорошо питаюсь… Нют, подтверди!

– Ну, так… Более менее. Потому что я вас заставляю! – петушится Нюта, и мне даже кажется, что колючки у нее на голове возмущенно топорщатся, как иглы у дикобраза. Я улыбаюсь шире. Ну, разве это не счастье – иметь такую заботливую помощницу? Говоря откровенно, я действительно не слишком хорошо о себе заботилась. До нее. Но теперь все под контролем. Не могу нарадоваться, что два года назад взяла к себе эту девочку. Хотя о человеке, наверное, так говорить некрасиво. Она же не котенок! – И что касается курсов – вы были на них два раза!

– Но ведь они проходят в съемочные дни! А у меня контракт.

– Все понятно. Спорить с вами, Даная, совершенно бесполезное дело. Так что давайте перейдем к делу. Вы сдали кровь на биохимию?

– Так точно!

– Все, как я вам рассказывала? Не ели, не пили? – очередной строгий взгляд из-подо лба.

– Все в точности с вашими инструкциями.

Пусть они ругаются и думают обо мне, что хотят, но я действительно очень ответственно подхожу… ко всему. От мысли, что скоро у меня родится ребенок – мне хочется петь и плясать. И кажется, что я никогда еще не была так счастлива.

– Тогда нам осталось сделать УЗИ. Записать для вас видео?

– Да, конечно!

– Плод уже достаточно крупный, и вы не увидите его целиком, как на первой процедуре. Лишь частями.

Киваю и в нетерпении вскакиваю со стула. Хочется поскорее услышать стук сердца. Ну, и увидеть. Да. Пусть даже частями.

Процедура проходит самым лучшим образом. Это трогает так, что не описать словами. Я вообще-то не из слезливых, но когда вижу крохотное личико своей дочери, во мне образуется течь. И я совершенно по-бабьи хлюпаю носом.

– Видите-видите, Даная Васильна, он грозит кулаком!

Почему он? Если она? Или он – это ребенок?

– Нам? – улыбаюсь сквозь слезы.

– Господь с вами! Наверное, тому козлу, что вас чуть с ног не сбил.

– Нюта!

– Ой, простите.

– И о каком козле речь? – любопытствует Маргарита Сергеевна.

– Да так. Бегают тут у вас. Беременных женщин с ног сшибают!

Глава 3

Георгий

В Сергее, мать его, Борисовиче явно умер великий конферансье. Он напрочь отказался сообщать мне хоть что-нибудь о матери моего сына, до того как она появится. Не самое умное решение, надо заметить. Я и так на грани взрыва. Казалось бы, зачем меня подогревать? Но, наверное, он видит в этом какой-то смысл, который от меня пока ускользает. Усилием воли беру себя в руки и в ожидании нового акта драмы демонстративно усаживаюсь на один из стульев, выстроенных в ряд вдоль стены. Сергей Борисыч косится на кнопку вызова охраны. Думает, та его спасет при случае? Это, конечно, вряд ли, но да ладно. Не буду же я его разубеждать.

В ожидании матери своего сына (я решил пока именовать ее так) утыкаюсь в телефон. Девушка не спешит, а у меня полно работы. Происходящее так не кстати, что мне приходится здорово перекроить свой график. Отменить сразу несколько важных встреч и перенести совещание.

Дверь щелкает. Я моментально вскидываюсь. И снова застываю, открыв, как идиот, рот.

Первая мысль – она вовсе не страшная. Мать моего ребенка. Пока непонятно, были ли в ее роду шизофреники, но то, что она не безмозглая курица – очевидно. А еще, если судить по тому, сколько раз она уточнила, все ли в порядке с нашим сыном, мамаша из нее выйдет заботливая и ответственная. Может быть, чересчур. Придется с ней поговорить на эту тему. Не дело это – душить дите заботой. Я сколько с Лизой боролся на этот счет?

Надо же! Поверить не могу. Даная… Хочется сказать «Ну, Гор! Ну, везучий же ты сукин сын», но почему-то я не уверен, что это – действительно гребаное везение.

Даная сидит отвернутой от меня, и даже спина у нее красивая. Только напряженная слишком. Пальцы зудят – так хочется немного ее размять, чтобы она, наконец, расслабилась. Ловлю себя на этой мысли и осекаюсь. Черте что! Да, она, безусловно, красавица, кто ж спорит? А еще Даная, если верить Максу, большой талант и весьма востребованная актриса. С такой наверняка будет гораздо сложнее договориться, чем с обычной бабой. Ведь красивые, да к тому же успешные женщины, как правило, капризны, непостоянны и самовлюбленны. К тому же у нее наверняка есть мужик. Который пребывает в полной уверенности, что вот-вот станет счастливым папашей. А тут – я. И ведь я не подвинусь. Ситуа-а-ация, мать его. Закачаешься. До сих пор не верю, что это происходит со мной.

Пока я размышляю, как докатился до такой жизни, из разговора Данаи с доктором становится очевидно, что ребенка она собиралась зачать от донора. С одной стороны, это все упрощает. Кажется, Даная не слишком-то и расстроилась от новостей. Похоже, что во вновь открывшихся обстоятельствах ее волнуют разве что анкетные данные парня, кончившего в баночку. Это и неудивительно, она ж еще не знает, кто этим парнем стал. Неожиданно мне становится ужасно весело. Лучшего случая вступить в  разговор у меня совершенно точно не будет.

– Я, наверное, должна ознакомиться с анкетой донора. Ну, мало ли… Чтобы понимать, что собой представляет этот… этот… человек.

– Скажу вам больше. У вас есть уникальный шанс познакомиться с ним лично.

Напряженные плечи Данаи вконец каменеют. Она резко оборачивается. Соболиного цвета волосы бьют ее по щекам и опадают на грудь идеальными локонами.

– В каком смысле? – первые эмоции, которые я успеваю считать на ее лице, сменяются маской спокойствия. – Вы кто?

– Я – отец вашего ребенка.

– Если бы моему ребенку нужен был отец, я бы не стала прибегать к искусственному оплодотворению при помощи донора.

А она действительно хорошая актриса. Голос – весьма вежливый. Тон – сдержанный. Хотя, наверное, любая другая орала бы на ее месте, как припадочная. Ну, или прыгала бы до потолка. Потому как я, объективно, не самый плохой претендент на роль отца. Я многое могу дать. И не только ребенку.

Ощупываю взглядом ее фигуру. Это все-таки удивительно. Осознавать, что ты с этой женщиной навек спаян. Что где-то там, в ее чреве, в результате случайного смешения моих и ее генов, растет наше общее продолжение. Может, она поэтому так мне понравилась? Все же люди – животные. И инстинкты у них – будь здоров. Как бы те не сглаживала эволюция. Я просто почувствовал в ней свою самочку…

Так. Стоп. Разве об этом речь?

– Очень хорошо вас понимаю, – киваю.

– Что ж, тогда вы находитесь в более выигрышной позиции, потому как я не понимаю вообще ничего! – Даная переводит взгляд на Сергея Борисовича: – Как так вышло? – тот не находится с ответом, бурчит что-то совершенно невнятное. И понимая, что ответа ей не дождаться, мать моего сына обращается напрямую ко мне: – Зачем вам становиться донором?

Выходит, не только я на ней залипал. Она тоже обратила внимание на многое. По крайней мере, заметила то, что позволило ей судить о моем статусе. Сшитый на заказ костюм. А может, часы или запонки, или что-то еще. Ведь хрен его знает, что на самом деле дало ей понять, что мне не нужно сдавать сперму, чтобы подзаработать.

– Я не собирался становиться донором. Мой… эм… биоматериал, – почему-то улыбаюсь, хотя ситуация не то чтобы веселая, – предназначался, как бы это сказать? Для личного использования. Мы с женой планировали ребенка.

– О господи. Бедная женщина.

– Кто?

– Ваша жена! Могу только представить, что она сейчас чувствует.

Глава 4

Даная

Сцена не прощает несобранности. Поэтому выходя на неё, я обычно оставляю за кулисами свои мысли, страхи, сомнения. Оставляю всю себя. И перевоплощаюсь. Влезаю в кожу своего персонажа и на время спектакля буквально срастаюсь с ним. Способность к этому и отличает хорошего актера от плохого. В свете софитов фальшь видна даже с последнего ряда. Я не могу себе позволить фальши. И это благо. Потому что у меня появляется, по крайней мере, два часа, чтобы не думать о том, что случилось. Но софиты гаснут, аплодисменты стихают, и я снова остаюсь наедине со своими воспоминаниями.

– Мне интересно узнать, как у вас все протекало. Ведь это мой сын, – прокатывается эхом в ушах. Несколько секунд уходит на то, чтобы дошло. С губ срывается удивленное:

– Сын?

– Ну, да. А вы что… Вы хотели дочь, да?

Да! Я хотела дочь. Маленького белокурого ангела, которого я буду любить. Синеглазого белокурого ангела. Я уже нарисовала ее портрет в голове. Я придумала даже имя. Я решила, что стану для нее самой лучшей мамой на свете. Потому что папы у нас не будет! Я мечтала о том, как мы будем гулять с ней в парке. Как я буду петь ей песенки и качать. Целовать сладкие пяточки и сахарные щечки. Как я буду приводить ее в театр на репетиции, когда она станет постарше. И все будут непременно ей восхищаться.

Отвожу от лица руки. И еще раз очень внимательно на него смотрю. Что, в общем-то, совершенно бессмысленно. Он ничуть не изменился с нашей последней встречи. Разве что щетина немного короче. Он явно побрился с утра. Готовился? Хотел произвести впечатление? Смешно. Зачем ему это? Этот мужчина явно из тех, кто точно знает, чего стоит. Этот мужчина…

– Боже мой. Я ведь даже имени вашего не знаю! – понимаю вдруг, и это как будто становится последней каплей. Я растерянным жестом приглаживаю волосы, тру разгоряченный лоб и отворачиваюсь к окну. Но даже в нем – его отражение.

– Меня зовут Георгий. Астахов… если вам это о чем-то говорит.

– А должно?

– Моя популярность, конечно, весьма уступает вашей, но в определенных кругах я не последний человек.

С тем, что ему и в голову не придет прилагать какие-то усилия, чтобы кому-то понравиться, я уже определилась. Тогда что он хочет мне сказать? В его словах наверняка есть подтекст.

– Вы пытаетесь меня запугать?

– Я надеюсь, что мне не придется этого делать.

– Но вы попытаетесь, если я не пойду вам навстречу, так? – отвожу взгляд от окна и впиваюсь в его лицо. Контроль куда-то девается. Как и актерские навыки. Я боюсь. Боюсь, сама не зная, чего.

– Послушайте, Даная. Вы, конечно же, в шоке. Это понятно. Но давайте не будем упускать тот факт, что я тоже… Как бы это сказать? Пострадавшая сторона в этом контексте звучит как-то неправильно, но ничего другого не приходит на ум. Я тоже, знаете ли, не выбирал того, что случилось. И уж, конечно, не планировал становиться отцом.

– Вот и отлично! – нам приносят блюда, и я замолкаю. – Вам и не нужно. Я сама готова нести всю полноту ответственности за ребенка, – выпаливаю на одном дыхании, когда официант уходит.

– Стоп, – он выставляет перед собой ладонь, будто отгораживаясь от моих слов. Большую такую лапищу с совсем уж неожиданными мозолями на ней. – Я не планировал. Это бесспорно. Но теперь, когда ваша беременность – свершившийся факт, я не могу сделать вид, что меня это не касается. Это и мой сын тоже, – повторяет в который раз.

Да, конечно. Его слова справедливы. Я только одного не пойму, как мне теперь дальше жить? С поправкой на этого человека? Похоже на то. И это так страшно, потому что я ни черта о нем не знаю! Что, если он будет жесток к моему ребенку? Меня накрывает волной отчаяния.

– Я же просто хотела ребенка. Для себя. Маленькую белокурую девочку. Понимаете? Я очень тщательно выбирала донора. А вы… вы совсем не подходите! – выпаливаю и с опозданием понимаю, каким идиотизмом веет от моих слов. Вот и как тут спорить с тем, что все беременные тупеют? Я вообще себя не узнаю в последнее время.

Астахов поджимает губы и чуть сощуривается.

– Конечно, понимаю. Жаль, что я не подхожу под ваши высокие стандарты красоты. Но ничего поделать с этим нельзя.

– Вы не понимаете! Донором может стать лишь человек до определенного возраста. Чем старше мужчина, тем больше вероятность каких-нибудь патологий…

– Со своим возрастом я тоже ничего не могу поделать. Это тоже свершившийся факт. Но я могу гарантировать, что у меня отличный генофонд и здоровье. Если помните – такого рода обследование обязательно для двух родителей. А вы?

– Что я?

– Что у вас в плане наследственности?

Я возмущенно округляю губы, но практически в тот же миг понимаю, что и он имеет полное право на подобного рода вопросы. Я сама ему это право дала, когда озвучила свои идиотские, прямо скажем, претензии. Фактически сейчас он просто зеркалит их, указывая мне на место. Я злюсь, хотя и понимаю, что сама нарвалась. Каким бы не был сидящий передо мной мужик, он действительно ни в чем не виноват. Вымещать на нём свое зло – по меньшей мере, глупо. И несправедливо. А еще, я уверена, чревато.

– В плане наследственности у меня, как у всех – гипертоники, – вздыхаю и, взяв столовый нож со стола, начинаю вертеть в руках.

Глава 5

Георгий

И ведь не соврала. Не позвала. В гости. Утешаю себя тем, что я бы все равно не пошел. На дворе, считай, ночь. Я не спал толком хрен его знает, сколько времени. И до того, как узнал, что скоро стану отцом во второй раз, и уж тем более после. Все свободное время, стыдно сказать, я трачу на просмотр фильмов. Тех фильмов, в которых снималась Даная, естественно. А снималась она, надо заметить, много где. И в популярных отечественных картинах, и во всяком артхаусе, и даже в нашумевших больших проектах, снятых на западе. Мне кажется, я видел Данаю любой. Ее способность перевоплощаться поражает. Я абсолютно и совершенно заворожен. Я очарован. Гоню коней и, наверное, тем самым все порчу. Но не могу. Банально не могу держать при себе руки. Касаюсь ее волос, а они мягкие, как пух. Заправляю за ухо соболиную прядь.

– А что касается близости… все в наших руках, не так ли?

Но ведь то, что мне так хочется, не означает, что так и есть. И Даная, не скрывая своего разочарования, мягко ставит меня на место.

– Все понятно. А я-то ломаю голову… – усмехается как-то горько. Я злюсь. Не на нее. На себя. За то, что все вот так, и кажется, что по-другому уж и не будет.

– Над чем?

– Над вашими так неожиданно быстро проснувшимися отцовскими чувствами… Насколько ваш интерес к моей персоне завязан на них? А насколько – на вашем личном интересе? – припирает она меня к стенке. И я снова говорю то, что еще пару часов назад не планировал вовсе. Что-то о своем мужском интересе, и даже о семье. Давя на то, что так будет лучше для ребенка. Ну, не идиот ли?

И ведь особенно унизительно это все ей втирать после того, как она прямо дала понять, что я, мать его, не прошел фейс-контроль. И возраст у меня не тот, видите ли, и масть. Белокурого она, значит, хотела? Что ж… И впрямь вышел облом. Кошусь на свою почерневшую морду. Интересно, седые относятся к блондинам? Хорошо, уже поздно для того, чтобы обзаводиться комплексами. Не то я с ее легкой подачи непременно бы заполучил целый букет. С нее станется. Кривлю губы в циничной улыбке.

– Домой, Георгий Святославович? – интересуется Макс, когда за Данаей и Нютой закрывается дверь парадной. Видимо, актерство – довольно прибыльное дело. Квартира у Данаи находится в элитном жилищном комплексе, расположенном практически в самом центре. Сколько может стоить такая недвижимость? Миллиона два баксов? Это ж сколько она на нее пахала? Или все проще? И это подарок. Какого-нибудь богатенького любовника…

Стискиваю челюсти:

– Да. Домой. Степаныч чего-нибудь нарыл?

– Ага. Скинул тебе на почту.

Просматриваю информацию. Родилась-училась-снималась. Пролистываю. Интересно. Но я не это ищу. Мне важно понять, что у нее с личным. В тех редких интервью, что дает Даная, об этом абсолютно ничего не сказано. СМИ пишут, что она хранит свою личную жизнь в строжайшем секрете. И это действительно так. В сети много фото, на которых она запечатлена под ручку с самыми разными мужичинами. Но все они либо ее коллеги по работе, либо какие-то режиссеры, либо спонсоры Фонда. Среди последних – сплошная бизнес-элита. Так, может, кто-то спонсирует не только Фонд? 

Сворачиваю отчет и набираю главного по безопасности.

– Степаныч, а с мужиками у нее что?

– Ничего. Встречалась с кем-то в институте, а с тех пор вообще никакой информации. Ноль.

– За что я вам только плачу?

Сбрасываю вызов и откидываю телефон на сиденье.

– Эх, как тебя проняло, Георгий Святосла-а-авыч, – тянет Макс.

– Хватит трепаться. Лучше делом займись!

– Так я уже, – насмешливо кивает на зажатый в руках руль.

– А с этой… Нютой, что? Она согласилась с тобой куда-нибудь сходить?

– Ага. – Макс скалится. Шрам у него на щеке чуть перетягивает, и от этого его улыбка несколько кривовата. – Похоже, мне повезло больше, чем вам. Дать парочку уроков?

– Не борзей! – рявкаю я, но даже окрик выходит каким-то совершенно беззлобным.

Добираюсь до дома в двенадцатом часу. На звук открывшейся двери выходит дед.

– Ты с каждым днем все позже, – хмурит белые, как у Деда Мороза, брови.

– Дела. А ты чего не спишь?

– Сердце не на месте. Думаешь, я не вижу, что ты в последние дни сам не свой?

– Да ну, дед. Тебе показалось. Мы-то с тобой видимся от силы полчаса в день.

– Это и плохо. Сын-то тоже тебя не видит, – бурчит, взмахом руки приглашая присоединиться к нему в столовой. – Пойдем. Хоть покормлю тебя. Небось же, опять не ел? А потом у него гастрит!

Волосы у деда до сих пор густые, тоже белые. Сейчас собранные в  короткий хвост. А когда тот служит заутреннюю или вечерню, так позволяет им свободно спадать на плечи.

 Понимаю, что ему нужно как-то сказать о творящемся в моей жизни. Но мне ужасно не хочется волновать старика. Хотя, с другой стороны, к кому еще, как не к нему, мне идти за советом? Не к маме с папой – так точно.

– Люся картофельную запеканку сделала. Будешь?

– Ага. Да ты садись, дед. Я сам наложу. Егор спит?

Глава 6

Даная

Где он умудрился найти розы, которые пахнут – не знаю. Но те источают такой аромат, что постепенно им пропитывается вся моя спальня. Однако даже насыщенный аромат роз не перебивает другого. Того, что запечатлелся в моем воспаленном мозгу за то время, что мы сидели с Астаховым на заднем сиденье его шикарного Лексуса. Или раньше. Удивительно, но, несмотря на все тревоги, вызванные последними новостями, я все же не погружаюсь в них с головой. А потому обращаю внимание и на его хищный профиль, и на выдающий большого упрямца абрис скул. И на его парфюм, чего уж.

Не знаю, сколько времени психологи отводят на стадию отрицания, у меня она проходит довольно быстро. Отрицать, что я влипла, бессмысленно. Нет никакой надежды, что Астахов отступит от своего. Мужики с таким генофондом, наверное, вообще очень трепетно относятся к появлению отпрысков. Шутка ли – совсем скоро родится еще один Астахов! Вот и Георгий сходу дает понять – мне от него не отделаться.

И тогда на смену отрицанию приходит гнев. Мол, какого черта? Как такое могло случиться? Почему из всех возможных вариантов развития событий мой как будто бы самый сложный?! Но и гнев очень скоро рассеивается. Он-то здесь при чем?

Так что, по всему, сейчас я нахожусь на стадии торга. И с собой торга. И, что главное, с ним. Да только что выторговывать, если мне от него ни-че-го не надо?! Разве только его не знать? Но это, конечно же, невозможно. Наше знакомство – свершившийся факт. Как и его присутствие в нашей жизни. Ну, не шутил же Астахов, когда сказал, что с ним теперь придется считаться!

Значит, нужно принять этот факт и научиться как-то жить дальше. Согласовать эту самую жизнь по пунктам. Ведь если верить адвокату, у Астахова такие же права на ребенка, как и у меня. Он вообще может настаивать на совместной опеке. Или даже на том, чтобы наш малыш проживал с ним! Да, суд, как правило, становится на сторону матери. Но это честный суд. Наша же страна знает не один десяток кейсов, когда именно мать оставалась не у дел. Это сейчас Астахов выглядит здравомыслящим и адекватным. Но что будет, если наступить ему на больную мозоль? Я не знаю! Я вообще ничего о нем не знаю. Только кожей ощущаю его мужской интерес. Который все лишь усложняет. Чувство бессилия такое – что хоть на стены лезь.

- Даная Васильна, вы кушайте, что все цело?!

- Не хочется. Может, в бассейне нагуляю аппетит. Ты вызвала такси?

- Да. Через пару минут подъедет.

- Я на улице подожду.

- Там холодно!

- Ничего. Я оденусь потеплей. Хочется подышать.

Надеваю куртку, обматываюсь шарфом. Подхватываю рюкзак и спускаюсь вниз на лифте. На улице еще толком не рассвело. За ночь подтаявший было снег взялся коркой. Осторожно шагаю на тротуар. Вокруг невероятная красота, деревья тоже во льду. И это такая редкость. Задираю голову к желтым фонарям, в свете которых кружится снег, и… поскальзываюсь. Благо не успеваю даже испугаться, когда меня подхватывает чья-то твердая жилистая рука.

– Осторожней.

– Ты?!

– Подумал, что без колес тебе, наверное, нелегко приходится, и решил закрыть эту проблему.

В отличие от меня, он без шапки. И в свете уличных фонарей его седина на висках блестит так же ярко, как запутавшиеся в волосах снежинки. Я залипаю.

– Ты приставил за мной слежку? Откуда тебе известен мой распорядок дня? – понимание ситуации снисходит на меня постепенно. Я раздраженно выдергиваю руку и возмущенно таращусь. А этому хоть бы хны. Стоит, вон, улыбается.

– Я просто хочу позаботиться о вас с малышом. Это плохо?

Я не знаю! Меня пугает, что этот человек так… так бесцеремонно врывается в мою жизнь. А еще то, как остро я на него реагирую. Мне бы бежать от него со всех ног. Но почему-то рядом с ним, таким все-под-контролем-держащим, я чувствую себя в безопасности. Обманчивое… обманчивое ощущение! Ведь если мне что-то и угрожает, то именно он.

– Мне от тебя ничего не нужно.

– И это меня несказанно радует, – ничуть не смущаясь, усмехается Георгий. – Пойдем. Я просто тебя подвезу.

Возражать глупо. Достаю из кармана телефон, отменяю через приложение машину и шагаю по дорожке к калитке. Астахов настигает меня тут же. Вновь подхватывает под локоть. С удивлением понимаю, что так мне гораздо увереннее шагать по неочищенной от наледи плитке. Меня накрывает опасное чувство защищенности. Сладкое.

В машине демонстративно молчу и смотрю в окно. А он, не спрашивая дороги, ведет авто в нужном направлении. Понимаю, что мы впервые с ним действительно наедине. И от этого тоже становится как-то волнительно. Соскальзываю на его уверенно лежащие на руле руки. Большие. Загрубевшие руки… Представляю, как он держит в них нашего сына. Закусываю губу, медленно отворачиваюсь, но прежде он ловит мой взгляд.

– Первый раз вижу тебя в куртке, – выпаливаю я.

– Глупо ехать в бассейн в пальто или костюме.

В бассейн. Ну, да. Он ведь даже не соизволил поинтересоваться адресом! От мысли, что за мной реально кто-то шпионил, становится не по себе.

– Собираешься поплавать?

– Мне кажется, это неплохой вариант совместного времяпрепровождения. Нам же нужно с чего-то начинать. Объяснишь, почему злишься?

Глава 7

Георгий

– Дед, дыши! – мне приходится даже подтолкнуть старика локтем, чтобы тот, наконец, отмер. Ну, Даная! Это как вообще? Каким надо обладать талантом, чтобы молчать на сцене добрых десять минут и держать при этом зал за яйца исключительно силой своего божественного дара?

Дед приходит в себя вместе с остальными зрителями. В зале проносится синхронный вздох. Кто-то на задних рядах начинает хлопать. К нему присоединяются. И следующая реплика Данаи со сцены тонет в овации. Я впервые на ее спектакле. Она нашла для нас пару билетов, когда я обмолвился, что мой дед – заядлый театрал. Надеюсь, хоть теперь мне удастся их познакомить. Потому что до сих пор она не нашла на это времени. Не нашла времени на нас, на меня. У нее то какие-то съемки, то репетиции, то спектакли, то дела Фонда… У нее такой график, что даже я со своим, всегда казавшимся мне довольно жестким – нервно курю в сторонке. И, кажется, в этом всем нет ни конца, ни края.

Ни места для меня.

И это бесит! Это дьявольски бесит. Особенно потому, что я совершенно не против, чтобы она работала. Но не так же! Не на износ. Беременная… Между прочим, моим ребенком.

Раздражение копится. Я едва держусь. И, буквально наступая себе на горло, впервые подстраиваю свою жизнь под кого-то. Мне приходится  свыкнуться с мыслью о том, что если я не постараюсь, не выложусь по полной, ничего между нами не будет. Она как будто… заинтересована, но не то чтобы слишком. В то время как я, кажется, ей одержим. И чем дольше длится мое ожидание, тем сильней становится эта моя одержимость ею. Ни одной женщине я не предлагал столько, сколько предлагаю ей. Как же она не понимает!

– Грандиозно! Кто бы мог подумать, что женщина сможет сыграть Гамлета так? – восхищается дед. – Хотя ведь были попытки. И удачные. Но это какое-то совершенно новое прочтение! А эта пауза в начале второго акта? Это что-то невероятное. Ты видел, как реагировал зал?!

Дед в полном, щенячьем восторге. Я давно не видел его таким бодрым. Все же возраст дает о себе знать.

– Угу. Она молодец, – киваю, необычайно за нее гордый. И кошусь в сторону выхода. Интересно, когда она освободится? Не май месяц на дворе. Холодно. И дед, вон, ежится.

– Давай подождем в машине. Не то твои цветы замерзнут. Она может задержаться.

Дед кивает. Смотрит на меня внимательным все подмечающим взглядом.

– Что, милый, не привык ты к такому, да? Сложно?

– Ничего. Справлюсь, – фыркаю я, вытягивая ноги, насколько это возможно.

– Главное – дров не наломай.

– Не наломаю.

– Хорошо бы. Ты слишком собственник. А она…

– Что?

– А она никогда не будет принадлежать лишь тебе, Георгий. Такие женщины рождены для другого.

Стискиваю зубы. Отворачиваюсь к окну. Мне не нравится ни то, что опять приходится ждать, ни слова деда, которые делают это ожидание невыносимым и как будто даже... ненужным. В машине тепло. После выпитого в антракте коньяка начинает клонить в сон. Не найдя в моем лице достойного собеседника, дед начинает о чем-то трепаться с Максом, и я даже на пару секунд отключаюсь под их развеселый треп.

– Нюта написала, что они выходят.

– Встреть, – не открывая глаз, командую я.

– А ты?

– А мы здесь подождем.

– Ну, уж нет! – противится дед. – Я пойду с Максимом.

Понимаю, что веду себя совершенно по-идиотски. Торопливо выхожу следом. К тому моменту Макс уже успел свернуть за поворот. Я подхватываю деда под руку, чтобы тот не дай бог не упал на скользкой плитке, и неспешно шагаю, подстраиваясь под его по-старчески чуть семенящий шаг.

– Темно, хоть глаз выколи. Какого черта они не установят здесь фонарь? – удивляюсь, потому как, ну, ведь и правда, темень. Благо открывается дверь, и в потоке льющегося в проем света я замечаю сначала незнакомую парочку, а за ними и Нюту с Данаей. Несмотря на спустившуюся на город ночь, та почему-то в очках. Сходит со ступенек, завидев нас, вяло машет рукой, шагает было навстречу, но останавливается, когда ее окликают:

– Даная!

Она оборачивается, а дальше происходят сразу две вещи – окликнувший ее человек (я сразу не понимаю, женщина это или мужчина) резко заносит руку и что-то выплескивает Данае в лицо. Еще не осознав толком, что происходит, бросаю деда и со всех ног бегу к ней. Но Макс гораздо ближе, поэтому именно он берет ситуацию под контроль. Вырывает из рук растерявшейся Нюты бутылку Нарзана, подхватывает заваливающуюся Данаю, опускает на землю, одновременно с этим поливая ее лицо водой. Это длится какие-то доли секунды. Может, и того меньше. Но в моей памяти они занимают огромное место. Наверное, так происходит потому, что память запечатлеет все происходящее в мельчайших подробностях. Топот отдает в ушах, кровь пульсирует, сердце заходится. 

– Нужна вода! Больше воды. В нее плеснули кислотой, – чеканит Макс.

– Я разберусь, – сиплю в ответ и, неуклюже падая на колени перед лежащей на голой земле Данаей, набираю полные пригоршни снега. – Найди того, кто это сделал!

Начинаю осторожно растирать ее лицо, губы, шею… На шикарном пальто Данаи расползаются безобразные пятна. Такие остаются на одежде, если на нее ненароком плеснуть хлорки. Эта картинка знакома каждому ребенку, рожденному в СССР. Развожу полы. Нужно убедиться, что кислота не попала на тело. Удивительно, но у меня холодная голова. И твердые руки. Как если бы такие ситуации для меня были привычным делом.

Глава 8

Даная

Это страшно. В любом случае страшно. Хотя, если верить врачам, я действительно отделалась легким испугом. Лицо, конечно, обожжено, но глубокие слои кожи не задеты, и шрамы мне не грозят. И вот что удивительно. Я… та, которая никогда не обращала особенного внимания на свою внешность, в у-жа-се от того, что могло случиться.

В палате предусмотрительно нет зеркал. Глупые. Как будто я, при желании, не найду возможности себя увидеть. Шмыгаю носом. Тянусь к сумочке, которую кто-то подобрал и принес. Достаю телефон. Игнорируя миллионы входящих звонков и сообщений, включаю фронтальную камеру и принимаюсь внимательно себя разглядывать. Кожа на лице ощущается стянутой и выглядит так же. Но это – не открытая рана, как могло бы быть. Это… как там сказал доктор? Пилинг. Вот… Глубокий химический пилинг. Можно закрыть глаза и представить, что я, наконец, дошла до косметолога.

Так я и делаю. Ложусь. Накрываю ладонью живот, внимательно прислушиваясь к себе. 

Потеря внешности – это что! Гораздо хуже, если бы я потеряла ребенка. Счастье, что с ним все хорошо. Что рядом был Астахов со своим охранником. А если бы не было? Если бы его не было…

Изголодавшейся гиеной в меня вгрызается паника.

Зря. Как зря, что я его прогнала! Одной невыносимо. Возможно, дома было бы лучше, а здесь, в больнице… Ну, зачем я согласилась остаться? Всего на сутки. Чтобы перестраховаться, но все же! Как эти сутки пережить одной, как?

Нужно было хоть Нюту оставить. Но ведь я и ее прогнала. Она так ужасно выглядела после всего пережитого, что было бы очень жестоко заставлять ее со мной нянчиться.

А до обхода еще несколько долгих часов!

Плакать нельзя. Плакать мучительно больно. Но остановить слезы не получается. Шумно втягиваю рафинированный больничный воздух. Чтоб отвлечься, достаю телефон и открываю видео с последней процедуры УЗИ. Малыш (я теперь не знаю, как его называть) машет ручками. Касаюсь изображения пальцем и резко оборачиваюсь на звук открывшейся двери.

– Ты почему не спишь?

– А ты почему здесь? – возмущаюсь, хотя буквально пару минут назад хотела этого больше всего на свете.

Астахов дергает плечами. Будто и сам до конца не понимает, за каким чертом приперся.

– Убедился, что дома все спокойно, а потом понял, что должен быть здесь. Что скролишь?

Он приближается, и по мере этого атмосфера в палате меняется. Даже воздух становится другим. Георгий приносит с собой морозную свежесть ночи, аромат своего шикарного парфюма и ауру какого-то совершенно непрошибаемого спокойствия.

– Вот, – разворачиваю к нему экран.

Астахов игнорирует стул и усаживается на кровать. В полумраке черты его лица выглядят хищно. Но я его не боюсь. Его зверь на моей стороне. И под защитой этого зверя мне гораздо… гораздо спокойнее. Я не анализирую, в какой момент чужая защита оказалась мне настолько мила.

– Наверное, лучше отмотать на начало… – бормочу я и отворачиваюсь в надежде, что сумрак скроет мой неприглядный вид. Георгий так и делает. Перетаскивает бегунок к началу записи и касается значка плей. Я с жадностью наблюдаю за тем, как постепенно его лицо разглаживается. Сначала расслабляются сжатые в тонкую линию губы, потом расходятся от переносицы брови. Не отрывая взгляда от просмотра, он растирает шею. Ведет головой туда-сюда, сбрасывая напряжение. И широко улыбается:

– Ну, ведь и правда крутит дули!

В этот трогательный момент я почему-то вспоминаю то, как он меня утешал. Там, на пороге черного хода:

– Нет-нет, только не плачь, моя хорошая. Будет больно. Потом, хорошо? Когда все заживет. Будем с тобой реветь хоть неделю…

Я тогда не вникла в смысл слов, но теперь от них перехватывает дыхание.

– Жора…

– Да?

– Я не сказала тебе спасибо. Если бы не ты…

– Тш-ш-ш. Не нужно. Ну, ты чего? Ты плачешь, что ли?

Качаю головой, мол, нет. И раскрываю объятья, не задумываясь о том, что буду делать, если он их проигнорирует. Счастье, что этого все же не происходит. Астахов хмыкает, стаскивает с себя куртку, в которой все это время сидел, и осторожно меня обнимает.

– Не плачь, ну? С малым все в порядке. А когда все заживет, ты еще красивее будешь. Слышала, что сказал доктор?

– Глупо.

– Что глупо? – он осторожно поглаживает большим пальцем мою шею и смотрит в глаза.

– Я всегда хотела быть… как бы это сказать? Не такой красивой. Но почему-то испугалась, когда мое желание чуть было не исполнилось.

– Пожалуй, ты первая женщина, которая хотела быть не такой красивой, – посмеивается Астахов.

– Я не кокетничаю! Это чистая правда. Мне же эта вся красота чуть карьеры не стоила! Режиссеры видели во мне безмозглую куклу, а я хотела серьезных характерных ролей.

Вот никому этого не говорила, а ему почему-то захотелось рассказать…

– Для тебя это очень много значит, правда?

– Моя работа?

– Да.