Моя тюрчанка

Мы с моей милой напряглись. А Анфиса Васильевна расправила плечи, прокашлялась и заговорила с четкостью и сухостью робота:

– Первое: для того, чтобы приступить к работе – вам нужно оформить медицинскую книжку. Это вы сделаете у наших партнеров в частной клинике «Доктор Ватсон». Стоимость оформления медкнижки – тысяча червонцев. Далее: вы должны приобрести у нас рабочий костюм – жилетку, брюки, рубашку. Цена комплекта – полторы тысячи червонцев. Реквизиты, по которым платить, я вам сейчас распечатаю. И наконец: вам необходимо внести две с половиной тысячи залога…

У меня глаза сделались ромбическими и полезли на лоб. В коморке точно не собеседование проводилось, а судебный пристав начислял нам штрафы. Если моя девочка пришла, чтобы продать свои силы и время работодателю – почему мы должны что-то платить?..

– А что такое залог?.. – только и спросил я. Ситуация, похожая на несмешную комедию, никак не устаканивалась у меня в голове.

Анфиса Васильевна глянула на меня с презрением – как на дурачка, который на свадьбе любопытствует, зачем люди вообще женятся. И все-таки снизошла до объяснений:

– А как вы думаете?.. Мы ведь оказываем сотруднику немалое доверие. Он имеет дело с материальными ценностями. Получает пластиковый именной пропуск. Узнает некоторые секреты фирмы. Так что вы скажите: разве не должны мы подстраховаться на тот случай, если новоиспеченный работник вдруг исчезнет или, еще хуже, переметнется к конкурентам?.. Так-то. А с тринадцатой по счету зарплатой мы возвращаем сотруднику те две с половиной тысячи червонцев – правда не деньгами, а акциями нашей компании.

– Т.е., чтобы вернуть залог – да еще не деньгами, а акциями – нужно отпахать целый год?.. – задохнулся я.

– О, да!.. Вы хорошо понимаете русский язык!.. – саркастически ухмыльнулась Анфиса Васильевна. Она перевела взгляд на Ширин: – А вы, девушка, что молчите?.. Вроде, это вы к нам устраиваетесь, а не ваш говорливый молодой человек.

Я тоже посмотрел на любимую. И поразился ее виду. Ноздри у нее раздувались, как у разъяренной тигрицы. А глаза полыхали жарким огнем. Моя девочка была охвачена гневом!.. Я впервые видел ее такой. С трудом сдерживаясь, моя милая бросила:

– Я тоже не понимаю, зачем я должна вносить залог. И почему я должна платить за рабочую одежду. Это ведь я собираюсь гнуть спину в вашем гипермаркете – вы должны мне платить, а не наоборот.

– Ах ты, мое смуглое солнышко!.. – издевательским тоном откликнулась Анфиса Васильевна. – Какие у тебя ко мне претензии?.. Забыла, что ли: мы при капитализме живем!.. Все покупается и продается, даже девственность. И тебя удивляет, что за хорошее, надежное место с продлением визы – ты должна заплатить копеечку?..

Не буду лукавить: под напором рассуждений Анфисы Васильевны о капитализме я сломался, как тростинка. И уже готов был перечислить по реквизитам, которые укажет рекрутерша, сорок процентов своей пенсии – именно столько суммарно составляли плата за рабочее обмундирование и залог. Путь подавятся моими деньгами, зато у Ширин будет работа с официальным оформлением. («Если, конечно, это не обман» – шепнул мне внутренний голос). Но моя милая повернула события в другое русло.

– Я тебе не солнышко!.. – крикнула она, как бы швыряя слова Анфисе Васильевне в лицо. – Думаешь, раз я нерусская, ты можешь запудрить мне мозги?.. Ты только и ждешь, когда мы выложим червонцы. А тогда – выкинешь нас за ворота, как ощипанных кур. И не видать мне никакой работы. Что, я не права?.. Такая у вас с Бахромом мошенническая схема?..

Я глянул на Ширин и испугался. Она была, как ощетинившаяся рысь перед прыжком. Лицо побледнело, глаза сверкают, по алым губам змеится нервная улыбка, руки сжались в кулачки.

Я подумал: за время наших отношений моя девочка пролила целые реки слез. Вспомнил, как она, заплаканная, пришла из бистро, откуда ее выгнал босс за ссору с похотливым клиентом. А как рыдала моя милая на Лиственной улице, когда темным вечером, под снегопадом, мы будто чуда ждали сообщения от Бахрома?.. О, моя звездочка плакала так много и часто, что, наверное, исчерпала весь свой запас соленой влаги!.. Слез не осталось: вместо них из Ширин фонтаном выплеснулась ярость.

Это было неожиданностью как для меня, так и для сидящей перед нами бюрократки. Кто бы предвидел, что котенок превратится в тигра?.. Анфиса Васильевна взвилась, как ошпаренная:

– Да что ты себе позволяешь, шалава малолетняя?!. Молоко с губ сотри, азиатка вонючая!.. Ты не у себя в стране!..

– А ты, – ответила моя милая, – не напьешься нашей крови. Не будет тебе никаких денег – только с паршивой овцы шерсти клок. На – получи!..

Моя дрожащая от ненависти девочка скомкала листок своей не до конца заполненной анкеты и запустила Анфисе Васильевне прямо в лоб. Та взвыла от злобы и унижения. Решив, что дело заходит слишком далеко, я взял Ширин за руку и потянул к выходу. Моя милая и сама развернулась, чтоб уйти. Мы прошли мимо стоящих в очереди соискателей, которые смотрели на нас, как огорошенные. А из коморки летели нам в спины истошные вопли Анфисы Васильевны:

– Твари неумытые!.. Уроды!.. Вы у меня еще попляшете!.. Охрана, охрана!..

Но охранники – дежурившие на входе в торговый зал и в зоне касс – конечно, не слышали истеричных криков рекрутерши. Да если б и услышали – что с того?.. В торговом зале я и моя девочка затерялись среди сотен покупателей. Не будут же бравые ЧОП-овцы прочесывать искать нас по всем рядам только чтобы высказать нам свое возмущенное «ай-ай-ай».

Ширин была все еще взвинчена после стычки с Анфисой Васильевной. Шагала быстро – мне пришлось разогнаться, чтобы не отстать. Взгляд моей милой по-прежнему был полон лихорадочного огня, а плечи тряслись. Я смотрел на свою девочку как бы новыми глазами.

Да уж, моя любимая умела преподносить сюрпризы. Не зря говорят: в каждой девушке – должна быть загадка. До сих пор я считал Ширин уязвимой и слабой – настоящей водяной лилией на тихом озере. Да моя девочка и была такой. Но даже самый безобидный зверек показывает зубки, если долго не оставлять его в покое. Загнанный в угол котенок бросается на крысиного короля. В конце концов, это ведь моя милая вылила горячий кофе на лысину полезшего целоваться клиента бистро. Я подумал: бесплодные поиски работы, угроза депортации, пустая возня с Бахромом и – под занавес – наглость Анфисы Васильевны, требующей деньги за трудоустройство – все это достало Ширин. Оттого-то моя девочка, сбросив шкурку кроткой козочки, и пошла на столкновение с раздутой от важности рекрутершей.

Мы бесцельно бродили по супермаркету, почему-то не торопясь на выход. Наверное, прежде чем куда-то двигаться, нам надо было переварить конфликт с Анфисой Васильевной. А ведь с какими надеждами мы ехали на треклятое собеседование!.. Вожделенное продление визы манило, как детская мечта. Но неспроста по пути в гипермаркет моя милая напоминала мне снарядившуюся на бой амазонку. С Анфисой Васильевной получилась почти что драка…

Мы вырулили к оборудованной на территории торгового зала кафешке. Продавщица в белом колпаке и фартуке щипцами выхватывала для тебя с витрины пирожок, который ты мог съесть за пластиковым столиком, предварительно разогрев в микроволновке.

Я предложил Ширин перекусить. Нам не мешало отдохнуть и подкрепиться. Моя девочка заняла место за столиком, а я принес нас черный кофе (молочного не было) и сосиски в тесте. Мы сидели, жевали свою выпечку. Маленькими глоточками пили горьковатый напиток. И молчали. На лице моей милой как бы лежала тень. Любимая еще не пришла в себя после перепалки с Анфисой Васильевной. Я подумал: моя девочка выцарапала бы рекрутерше бесстыжие глаза, задержись мы в коморке еще на минуту.

В голове моей прокручивалась невеселая мысль. Вот моя милая разругалась с Анфисой Васильевной – за то, что та навострилась вытянуть с нас кровные червонцы в обмен на кукиш с маслом. Но что если рекрутерша по правде, как сама выразилась, продавала нам работу?.. Может, гастарбайтеры так и трудоустраиваются – за последний грош покупая себе место работника торгового зала, мусорщика, дворника, консьержа?.. А потом, перебиваясь на хлебе и воде, кое-как дотягивают до первой зарплаты?.. Ясно только одно: на хватающихся за любую возможность заработка несчастных иностранцах – ловкачи вроде Бахрома строят доходный бизнес.

Я промотал пленку воспоминаний назад, к нашему первому контакту с сиятельным господином Мансуровым. И с глаз у меня точно упали шоры. Я понял: все это время господин директор агентства гнал нас, как белую лабораторную крысу по лабиринту. Чтобы мы, в конце концов, оказались там, где оказались: в закутке у Анфисы Васильевны. Если бы не гневная вспышка Ширин, мы бы вывернули карманы. И от суммы, которую мы выложили бы очкастой рекрутерше, свой процент получил бы и Бахром.

Я живо вспомнил, как мы с любимой, бросив последний взгляд на крокодила и черепаху, выходили из роскошного кабинета жулика Мансурова. Оставив там деньги, мы приобрели надежду. Мы не знали, что вор Бахром поведет с нами тонкую игру, достойную доктора Менгеле от психологии. Тогда, еще не доехав до дома, мы получили от Бахрома весть. Господин Мансуров предлагал моей девочке увлекательную и неплохо оплачиваемую работу в кошачьем питомнике. Глупым окунем мы заглотили наживку – попались на крючок. Бахром и не думал устраивать мою милую работницей по уходу за кошками. Но и с крючка нас снимать не собирался, правильно рассудив, что еще может поиметь с нас выгоду.

Мансуров позвонил – и отменил нашу поездку в кошачий отель на собеседование. Но сделал это с искусством фокусника, за уши вытаскивающего зайца из цилиндра. Мы не утратили доверия к плуту. Возможно, нам трудно было смириться с мыслью, что уплаченные денежки вылетели в трубу. Так что мы – с натянутыми, как гитарные струны, нервами – стали ждать от господина Мансурова новых предложений о работе. А он – иллюзионист, изощренный психолог и великий комбинатор – сделал рискованный «ход конем», отправив нас на вымышленное интервью на забытый богом адрес. Наверное, Бахром до колик в животе хохотал, воображая, в каком отчаянии были мы с Ширин, когда на распроклятой Лиственной улице поцеловались с холодным подвесным замком.

Мансурову светили тогда два варианта развития событий. Вариант «а»: мы уже полностью остриженная овца – больше не верим подлому мошеннику и не купимся ни на какие уловки; в этом случае Бахрому остается «всего лишь» та нехилая пачка денег, которую мы выложили в офисе. Но нельзя ли с голой овцы срезать еще и кожу?.. И это – вариант «б», к которому и подводил нас тонкой игрой на наших нервах «доктор Менгеле». Измученные длительным молчанием Бахрома, потерявшие надежду подыскать для моей девочки хоть какую-то работу, мы тепленькой добычей отдадимся в холодные руки господина Мансурова, как только тот вновь объявится со словами: «У меня для вас кое-что есть». Из страха, что Бахром снова пропадет на долгие дни со связи, мы уцепимся за любое, даже самое невыгодное предложение.

Вроде бы все шло к варианту «б». Покорные, как крысы звуку волшебной дудочки, мы приехали в гипермаркет к Анфисе Васильевне. Но когда рекрутерша с рыбьими глазами стала точно шкуру с нас сдирать – с восхитительной наглостью перечисляя, сколько мы должны заплатить за «то» и за «это», – Ширин взорвалась от возмущения. Запуская смятую бумажку в бесстыжую физиономию подельницы афериста Мансурова – моя девочка как бы мстила за всех ограбленных гастарбайтеров.

Переваривая винегрет своих мыслей, я глядел на милую Она сидела с хмурым личиком, на которое точно набежали тучи, и смотрела куда-то в пространство. Напряженное молчание между нами затягивалось. А ведь нам было, о чем поговорить.

Плохо ли, хорошо ли, но история с Бахромом и Анфисой Васильевной закончена. Мы больше не будем ждать звонков от уродца Мансурова. Можно смело блокировать его телефонный номер. Но у моей красавицы так и нет работы. Январь перевалил за половину. А в феврале у нас будет не больше двух недель на то, чтобы моя девочка трудоустроилась. Четырнадцатого февраля виза уже не будет действовать.

– Поехали в полицию, – вдруг сказала моя девочка.

Я аж вскинулся от неожиданности:

– В полицию?..

– Да. В полицию, – настойчиво повторила Ширин. – Ты уплатил Бахрому почти половину своей пенсии. А разве это наперсточник нашел мне работу?.. Нет!.. Он заставил нас впустую скататься на Лиственную улицу. А потом привел к стерве Анфисе, которая охотно запустила руку к нам в карман, чтобы присвоить нашу последнюю копеечку. Нас обворовали и унизили – ты понимаешь?.. Я не могу это так оставить.

Слушая мою милую, я нервно сглатывал слюну. Меня трясло. Я забыл о том, что, когда моя девочка болела, я сам повторял, что нужно заявить на Бахрома. Но неудачное собеседование у Анфисы Васильевны сломало мою волю. Оказалось: я привык, что мы получаем от судьбы пинки и удары. И я даже не в силах поднять руки, чтобы защититься. Полиция?.. У меня ни на грамм не было веры, что жандармы нам помогут. В лучшем случае, нам просто рассмеются в лицо. А в худшем – еще и сделают виноватыми. Обвинят в клевете на честного предпринимателя Бахрома Исламовича, например. Здравый смысл и шестое чувство мне подсказывали: коррумпированная расейская полиция скорее впряжется за финансового воротилу, чем за парочку обиженных бедняков.

Мы с Ширин точно поменялись местами. Теперь не я, а моя возлюбленная горела жаждой мести. Если меня скандал с Анфисой Васильевной лишил последних остатков мужества, то в моем пушистом тюркском котенке разбудил лютую львицу. Что ж… (я еще раз сглотнул слюну). Я готов последовать за дорогой моему сердцу девушкой хоть в полицию, хоть в ад.

Мы посмотрели по умным интернет-картам в телефоне, какой полицейский участок отвечает за район, в котором расположен офис Бахрома. Я шумно выдохнул, отодвинул так и недопитый горький кофе и спросил:

– Тогда – двинемся?..

Казалось: на сей раз я говорил ходячую фразу из третьесортных боевиков и вестернов: «Давай просто сделаем это».

Ширин с готовностью поднялась. Держась за руки, мы покинули гипермаркет. Я дрожал, как осенний лист на ветру или как хвост перепуганной овцы. Моя девочка – ступала уверенно и твердо.

Снова автобус. Пассажиры были теперь не с пустыми, а с до невозможности набитыми баулами. Одна бабка чуть не переехала нас своей сумкой-тележкой, из которой высовывалась, как толстый длинный палец, палка копченой колбасы. Потом – городская поземка. Переполненный людьми, как банка шпротами, грохочущий вагон электропоезда. Поднявшись, наконец, на улицу, мы угодили в объятия мокрого тумана.

Падал мелкий снег – и таял у нас на волосах и одежде. Ногами мы месили слякоть и грязь. Только бы сырость не просочилась в ботинки!.. Оранжевыми лучистыми звездами горели на столбах фонари, бессильные развеять белесую тьму. Прохожие повыше поднимали воротники, натягивали шапки почти на самые глаза и уставлялись в смартфоны. Наверное, надеялись, что в красочном виртуальном мире, в онлайн-игре или на напичканном привлекательными девушками и представительными мужчинами сайте знакомств спасутся от бело-серого, мутного, вгоняющего в тоску зимнего дня.

Мы с моей милой обшаривали квартал в поисках таблички с государственным гербом и с номером полицейского участка. Вернее, искала только Ширин, а я следовал за любимой девушкой безгласной тенью. Мне хотелось уткнуться носом в грязный заплеванный асфальт и заплакать. Лишь сейчас я почувствовал, насколько устал за последние недели или даже месяцы.

Психиатр хохотал надо мной и моей девочкой, обнажая лошадиные зубы. Клинический психолог с глазами змеи всласть надо мною поглумился. Дальше был Бахром. Нелепая поездка на Лиственную улицу. А как моя милая тяжело болела?.. У нее был такой жар, что казалось: сгорят одеяло и простыня. Наконец, встреча с Анфисой Васильевной, обернувшаяся чуть ли не дракой между рекрутершей и Ширин. И да – моя девочка уже столько месяцев не может найти работу. А часики тикают – у визы истекает срок.

Не слишком ли много камней на наши непокрытые головы?.. Откуда психически нездоровому парню и бесправной девушке-иностранке взять силы, чтобы противостоять ударам подлой судьбы?.. Я не хочу больше бороться. Я пустой треснутый сосуд – жизненные соки из меня вылились. Я подумал о нескольких пачках снотворного, так и лежащих на нашем кухонном столе. Моя бедная Ширин, моя умница!.. Она придумала великолепный план на крайний случай.

Хорошо будет накрыться одеялом, прижать к себе свою любимую (такую тепленькую) – и уснуть. И в первые часы вечного отдыха, пока кровь в жилах еще не остыла, увидеть счастливые, сказочные сны. Бесконечно далекие от той серой убогой реальности, в которой мы варились при жизни.

Нам приснится, что мы, держась за руки, гуляем по каменистым тропинкам, слушая могучий рев горных водопадов. Куда ни кинь взгляд – синеву неба подпирают белые от снегов вершины. А склоны гор одеты темно-зеленым лесом. Мы не боимся заблудиться или наткнуться на какое-нибудь дикое и опасное животное. Мы точь-в-точь Адам и Ева до грехопадения, для которых первобытный рай – родной дом.

Еще нам приснится: море набегает на берег пенными белогривыми волнами. Мы с моей девочкой, абсолютно голые, резвимся под жарким солнцем на золотом пляже. Прямо на горячем песке занимаемся любовью. Моя милая страстно стонет подо мной, выгибая спину. Потом мы плещемся и резвимся в море, как Посейдон и Амфитрита. Покрытые водяными каплями, чуть-чуть дрожащие, выходим на берег и снова предаемся любовным утехам. Песок липнет к нашим влажным телам…

Наконец – третье видение. Самое незамысловатое, но и самое манящее. Уютно обставленная квартирка. С просторными и светлыми – не захламленными – комнатами. На подоконнике – кактус в горшке и еще какое-то растение с пунцовыми цветами. На кухне свистит, пуская пар, наполовину стеклянный электрочайник; как бы «сообщает»: вода вскипела. А в спальне, на краю постели, сидит Ширин. И на руках у моей милой щекастый, завернутый в пеленки, младенчик. Это – наш ребенок. Аппетитно причмокивая, дитятко сосет молочко из правой груди молодой мамочки. Я захожу в спальню и спрашиваю Ширин: «Дорогая, тебе налить кофе?». Моя любимая нежно улыбается и отвечает: «Хорошо. Налей. Я только покормлю дочку, тогда и сама попью».

Какое это, наверное, блаженство, какая радость – заварить кофе красавице-жене, которая поит своим молоком вашу дочурку!.. Почему я могу видеть такое только в фантазиях?.. Почему?.. Почему?.. Почему?..

– Пришли, – сказала моя красавица.

– А?.. – не понял я, только-только вынырнувший из океана образов и сумбурных размышлений.

Перед нами была решетчатая калитка с домофоном. На синей табличке красовались трехглавый орел с государственного герба и надпись выпуклыми буквами и цифрами: «Полицейский участок № 1984». Моя девочка нажала на домофоне кнопку «колокольчик».

– Да?.. – раздался из домофона недружелюбный хриплый голос.

– Мы пришли написать заявление на вора, – не без дрожи, но решительно ответила моя милая.

– Открываю!.. – произнес хриплый голос. Раздался пикающий звук, уведомляющий, что калитка разблокирована.

Пройдя за калитку, мы через несколько метров попали на КПП с турникетом. Здесь топтался хмурый автоматчик, а еще один, староватый на вид, полицай сидел за стеклом. Автоматчик был еще и с ручным металлоискателем, которым нас и просканировал. А полицейскому дедушке мы предъявили документы.

– Нерусская – да?.. – полюбопытствовал старикашка, бараном пялясь на голубой паспорт и на визу Ширин. – Западный Туркестан?.. Я, девочка, и на глобусе твою страну не найду.

– Видимо, в школе вы плохо учили географию, – резко ответила моя милая.

Я прикусил язык, пораженный дерзостью Ширин. Как моя девочка не боится ткнуть носом в грязь невежественного полисмена?.. Среднестатистический обыватель избегает вневедомственной охраны не меньше, чем мафии. Что уж говорить о том, какой страх полиция внушает «не славянам» и «не гражданам». В выпуски теленовостей иногда просачиваются сюжеты: пьяные «блюстители порядка» отобрали у парня-гастарбайтера только что полученную зарплату и сломали бедолаге обе руки; девушку иранской наружности прямо в участке насиловали двадцать полицейских…

Но старый жандарм за стеклом был изумлен смелостью моей милой не меньше, чем я. Моя девочка, как ловким приемом из айкидо, уложила полуграмотного полицая на обе лопатки. Дедку в униформе только и оставалось, что безропотно вернуть нам документы. Автоматчик недовольно хрюкнул, пропуская нас за турникет. Ширин прошла с гордо поднятой головой –точь-в-точь величественная львица. А я – рассеянный и слабый – последовал за моей милой, как увенчанный кисточкой львиный хвост.

Узкий коридор вывел нас в помещение дежурной службы. Здесь стояли стул и стол; на столе лежала ручка. А за стеклом, как в аквариуме, сидел насупленный оперативный дежурный. Для сообщения «аквариума» с внешним миром была приспособлена выдвигающаяся и задвигающаяся ячейка.

– Здравствуйте, – сказала моя девочка, подойдя к «аквариуму».

– Какой у вас вопрос?.. – не отвечая на приветствие, спросил мрачный филин-дежурный.

– Мы пришли написать заявление на афериста, – твердым голосом объяснила Ширин.

– Ой ты, господи, господи!.. – завздыхал полицейский. Он был похож на усталую мамашу, которую дочка замучила просьбами купить куклу или конфету. – Сколько вас тут жалобщиков приходит!.. Вы не представляете себе, девушка!.. Может – вы загляните к нам послезавтра?..

Губы моей милой чуть дрогнули. Но она, с прежней решимостью, сказала:

– Извините, но мы хотели бы написать заявление сейчас.

Дежурный с шумом выпустил воздух из легких – так, будто мы попросили в займы баснословную сумму денег. Толкнул в нашу сторону ячейку, в которую положил бланк для заявления. Ширин взяла бланк, села за стол, вооружилась ручкой и начала писать. Через плечо моей девочки я смотрел, как на белую бумагу ложатся ровные строки. Глаза моей любимой сверкали. Она была возбуждена и даже, как будто пьяна, как поэт, записывающий свою балладу. Ноздри у моей милой раздувались. Она напоминала еще и львицу перед смертоносным прыжком.

Ширин обстоятельно излагала историю наших взаимоотношений с Бахромом. Написала, как тот обещал нам помочь в поисках работы, и как мы уплатили деньги вперед. Как он посулил трудоустройство в кошачий питомник, но потом сказал: место, мол, занято. Бессмысленная поездка на Лиственную улицу, последующее многодневное молчание пройдохи Мансурова – обо всем моя девочка рассказывала подробно. Точно не заявление в полицию составляла, а синопсис романа о нашей бурной жизни.

Исписав лицевую сторону бланка, моя милая пустилась писать на обороте. Выходившие из-под ручки фразы были остры, тяжелы, убедительны. Казалось: Ширин пишет собственной кровью. На миг я подумал, что огненные слова, которые моя девочка вывела на бланке, растопят даже льды Антарктиды. Полисмены поверят нам, и уже сегодня возьмут Бахрома за шкирку и вытрясут из хитрой крысы наши деньги. Дело, конечно, не в червонцах, а в том, чтобы мошенник заслуженно получил по рогам.

А Ширин продолжала писать. О том, что Бахром направил нас на собеседование в гипермаркет, где вытянуть из нас последние копейки попыталась еще одна аферистка – Анфиса Васильевна. Медицинская книжка, рабочий костюм – за все это плутовка надеялась получить содержимое наших кошельков. Да еще придумала какой-то непонятный залог. Это вообще неслыханно – и ни в какие ворота не лезет. Не пахнет ли тут статьей уголовного кодекса «Вымогательство»?..

Моя милая перевела дух. Глаза ее горели. По лицу пробегала мучительная гримаса. Видимо, написание заявления – с перечнем всех наших злоключений – стоило моей разъяренной львице немалого количества загубленных нервных клеток. Я и сам едва держался. Прочтя заявление моей красавицы, я диву дался: неужели все описанные там ужасы произошли действительно с нами?.. Как же мы до сих пор не сошли с ума и не расшибли головы о стенку?..

Ширин встала, подошла к «аквариуму» и опустила заявление в ячейку. Почти не разжимая губ, сказала дежурному:

– Примите.

– Да что ж я буду делать с вами, девушка!.. – с достойной Гамлета театральной усталостью развел руками дежурный. Он потянул ячейку на себя, взял заявление и принялся читать.

Моя милая стояла и следила через стекло, как бегают по строчкам глаза дежурного.

– Ширин, Бахром.. – хмыкнул полицай. – Прямо-таки мусульманские бои без правил.

– Вы должны дать нам талон, подтверждающий, что вы приняли заявление, – жестко сказала моя девочка.

Не отвечая, полисмен поднял трубку стационарного телефона и набрал короткий номер:

– Алло. Господин капитан?.. Здесь пришли на Бахрома Исламовича жаловаться. Кто?.. Да нерусская одна, со своим, вроде бы, славянским любовником. Да, господин капитан. Слушаюсь, господин капитан.

И дежурный положил трубку.

– Так вы дадите нам талон?.. – еще жестче спросила Ширин.

– Девушка, сядьте, – столь же резко отозвался дежурный. – К вам сейчас подойдут поговорить.

– Будь по-вашему, – не сбавляя тона, сказала моя любимая. – Мы подождем. Но без талона – никуда не уйдем. Имейте в виду.

Моя милая отошла от «аквариума» и опустилась на стул. Она сидела с выпрямленной, как стрела, спиной. Холодная, гордая – точно снежная королева. Я даже не решался взять ее за руку. Меня поражало, что моя хрупкая девочка ни капельки не боится полицаев: ни старичка, проверяющего документы на КПП, ни автоматчика, ни дежурного. Надо иметь сердце тигра и волю белорусского партизана, чтобы заставить полицейских работать.

Во время «драматического» диалога между Ширин и дежурным я исполнял роль немого статиста. Я не верил, что полиция нам поможет. Дежурный напомнил: для органов правопорядка Ширин «нерусская», «басурманка». А я?.. Я любовник «басурманки». Как будто в этом есть что-то плохое!.. И кстати: у нас с моей милой – на лбах, что ли, написано, что мы спим вместе?..

Караулить у моря погоду нам пришлось долго. Моя девочка сидела неподвижно, с непроницаемым лицом. Ее боевой пыл не погас. По всему видно было: она во что бы то ни стало дождется, когда, как обещал дежурный, к нам «выйдут поговорить». И тогда-то уж выплеснет на собеседника неразбавленную правду-матку. И про Бахрома Исламовича, и про Анфису Васильевну. Если бы честные слова были искрами, моя милая давно бы сожгла дотла всех наших обидчиков.

Опираясь на клюку, приковыляла бабка в клетчатом платочке. Скрипучим голосом, в котором слышались слезы, начала жаловаться дежурному: мол, за мной, милок, следят инопланетяне. В телевизор и холодильник зеленые человечки встроили камеры. Полицай еле отвязался от сдвинувшейся на почве уфологии старухи. Рекомендовал набраться терпения. Подождите до завтра, бабуся: к вам приедут специалисты по внеземным цивилизациям и демонтируют все камеры гуманоидов.

– Ай, спасибо, ясный соколик мой. Ай, спасибо!.. – старушенция так и расплылась в благодарностях дежурному, который обманул ее и глазом не моргнул. – Я как-нибудь к вам наведаюсь, занесу вам пирожков да жареных рисовых колобков на все отделение. Ух, родненькие вы мои!..

Не успела растечься по линолеуму пола грязная вода с подошв обуви бабки, как в помещение влетела нелепым попугаем ярко разукрашенная девица, на ходу смахивающая слезы. Волосы – вишневого цвета. Губы – под несколькими слоями зеленой помады. На плече болтается розовая сумочка. Барышня затормозила перед «аквариумом», постучала длинным накладным ногтем по стеклу и, с придыханием, спросила дежурного:

– Это у вас… У вас можно написать заявление о пропаже?..

Тут девица не выдержала и полила из глаз слезы в два ручья. Всхлипывая и, как рыба, глотая воздух, восклицала:

– Тутси!.. Ах, мой бедный маленький Тутси!.. А я его даже не покормила с утра… Где-то он бегает теперь, мокрый и голодненький?.. А вдруг его загрызли большие уличные собаки?.. Или поймали и съели бомжи?.. И-и-и!.. Тутси, Тутси!.. Я этого не переживу.

Из причитаний барышни мы скоро поняли, что Тутси – это самец маленькой карманной болонки. Хозяйка горячо любила питомца. Иногда даже ела с ним из одной тарелки. Вчера выгуливала своего песика в парке, а собачонок оборвал поводок и убежал.

– Вот, девушка. Берите бланк и пишите заявление, – хрипло сказал дежурный, выдвигая ячейку с листком бланка. – Найдем вашу собачку.

Но непонятливая барышня скомкала листок и высморкалась туда, как в салфетку. Снова постучав по стеклу, стала громко требовать, чтобы целую роту «нижних чинов» отправили прочесывать парк, в котором потерялся Тутси. И пусть описание песика разошлют по всем постам и участкам. (Хотя, казалось бы: что там описывать?.. Белая болонка – она и есть белая болонка). Новый бланк – переданный через ячейку дежурным, девица промочила слезами. И только на третьем листке накарябала заявление. Барышня еще долго вертелась волчком и рыдала, как плакальщица на похоронах, пока – наконец – не ушла с талоном о принятии заявления в руке. Вой и вздохи хозяйки Тутси заглохли где-то в коридоре.

Я совсем скис. Мне думалось: вся планета смеется надо мною и Ширин. Колченогая бабка в клетчатом платке, расфуфыренная мадмуазель, потерявшая Тутси – и правда, что ли, нуждаются в помощи полиции?.. Серьезно?.. Да уж, воистину: если у тебя все тип-топ, ты сам начинаешь изобретать себе проблемы. И что самое горькое (или смешное?): полисмены в самом деле плотно займутся поисками Тутси. И только для нас – по-настоящему униженных и ограбленных – у гордых полицаев не найдется времени. По всему видать: работа полиции – поддерживать покой нарастившего сало «среднего класса», а не бороться со злом. Для «блюстителя порядка» важнее извлечь горошину из-под семи перин сытого обывателя, чем спасти жизнь какого-нибудь нерусского гастарбайтера.

Мы торчали в участке уже дольше часа. К нам никто так и не подходил и не звал нас. Моя милая нервно дернулась. Кажется, она собиралась, как яблоню, потрясти дежурного. Но тут-то перед нами и нарисовался тучный важный полицейский. Ни дать, ни взять бегемот, втиснутый в офицерскую униформу.

Зеленые штаны с красными лампасами. Фуражка – такая широкая, что вертолет посадишь. Тяжелые золотые погоны. Маленькие очочки, под стать заплывшим жиром кабаньим глазкам. «Бегемот» прокашлялся и почти приветливо обратился к нам:

– Здравья желаю!.. Это вы не поладили с Бахромом Исламовичем?.. Мне дежурный передал по телефону. Я капитан полиции Арсений Петрович. Пройдемте-ка в мой кабинет и все обсудим.

– Наконец-то вы пришли, – едва шевельнула лепестками губ моя милая.

Мы двинулись за капитаном. Лестница, на которой Арсений Петрович пыхтел и отдувался под грузом собственного живота, привела на второй этаж. И вот мы уже в кабинете, за резной красной дверью. На стенах – портреты президента и министра внутренних дел; гербы, вымпелы и почетные грамоты вперемежку с фотороботами разыскиваемых преступников. Окна прикрыты желтыми шторами. На столе – гудит, как трактор, включенный компьютер, кипами навалены бумаги и пухлые папки, да еще вписались кое-как чашка с густым чаем и вазочка с круглыми шоколадными конфетами.

– Ух-х-х!.. – бравый капитан с нескрываемым удовольствием приземлил пятую точку на мягкое кожаное кресло. Подъем по лестничным ступеням явно утомил господина полицейского, как альпиниста – покорение Эвереста.

Арсений Петрович отхлебнул из чашки, сунул в рот сразу две конфеты. А нам кивнул на стулья: садитесь, ребятки.

– Ну-с, дорогие мои, – дожевывая конфеты, приступил к делу толстый капитан. – Рассказывайте. Что у вас там не срослось с товарищем Мансуровым?.. Я так понимаю, что девушка, – Арсений Петрович показал глазами на Ширин, – через агентство Бахрома Исламовича пыталась найти работу?..

– Да, да, – заволновалась моя милая. – Он нас обманул…

– Давайте обо всем по порядку, – сказал капитан. Он шумно, как теленок, глотнул чаю и погладил себя по животу. Даже крякнул от удовольствия. – Выкладывайте начистоту.

Моя девочка заговорила, стараясь передать то же самое, что логично и последовательно изложила в заявлении. Но куда девалась ее железная выдержка!.. Моя звездочка не была больше ни каменной, ни холодной. Лицо ее пылало, глаза бегали. Хрупкие плечи – вздрагивали, руки – тряслись. Не закончив одну фразу, она переходила к другой и все чаще сбивалась. Иногда замолкала – и жадно вдыхала воздух, как поднявшийся из морской пучины водолаз. Если Ширин и была сейчас похожа на львицу, то на раненую – которая уже не в силах подняться с примятой травы, и только рыком не подпускает к себе гадко хохочущих гиен.

Капитан-«бегемот» слушал не особенно внимательно. Он метал в рот конфеты – по две-три или даже четыре штуки за раз. Чавкал и хрюкал. А душистый чай вылил до последней капли в свою бычью глотку. Время от времени кивал моей милой: мол, говори-говори, девочка – мои уши раскрыты.

Моя любимая нервничала. Ерзала на стуле. Запиналась. Краснела. Тем не менее, она довольно связно передала нашу эпопею. Я опять исполнял роль безгласного статиста. Когда моя девочка шумно выдохнула и замолчала, Арсений Петрович вытер рот, побарабанил пальцами по столу и многозначительно процедил:

– Так-так-так…

Капитан бросил полный сожаления взгляд на вазочку, в которой осталась всего одна конфета, и с лисьей вкрадчивостью уточнил:

– Значит, если я вас правильно понял, Бахром Исламович предложил вам работу в гипермаркете?.. И вы туда даже съездили на интервью?.. Так что – вам в итоге не понравилась вакансия?..

Моя милая вспыхнула:

– Вы меня не слушали!.. На так называемом «собеседовании» в гипермаркете – рекрутерша Анфиса Васильевна стала вымогать у нас деньги. Столько-то червонцев за медицинскую книжку, столько-то – за униформу. Да еще какой-то непонятный бешеный залог!..

Ширин уже всю трясло. Перипетии сегодняшнего дня довели ее до белого каленья. Мне казалось: она сейчас расплачется. И слезы у нее в глазах закипят от пожирающего ее внутреннего огня. Чтобы хоть как-то поддержать любимую – я тоже подал голос:

– Мы заплатили гражданину Мансурову за «помощь» в поиске работы. Но только ваш Бахром Исламович ничем нам не помог. И я точно так же не понимаю: о каком залоге может идти речь?.. Моя жена пришла в гипермаркет на работу устраиваться, а не брать во временное пользование квартиру или авто. Я думаю: Бахром Исламович с Анфисой Васильевной – на пару морочат нам головы.

Я сказал так – и прикусил язык от собственной дерзости. Как нелегко говорить правду!.. Золотые погоны, зеленый мундир и слоновья туша Арсения Петровича подавляли меня. Собственные слова казались мне писком мышонка. Социофоб, я всегда боялся людей. И тем паче – людей в форме. Люди в форме сотворят с тобою все, что захотят – и это будет «по закону».

А пузатый капитан съел последнюю конфету, обсосал вымазанный в шоколаде палец и засмеялся тихим-тихим, почти детским, смехом, который так плохо сочетался с габаритами полицая.

С прежней вкрадчивостью Арсений Петрович сказал:

– Теперь вы меня послушайте, ребятки. Я знаю Бахрома Исламовича. Поверьте: это честный предприниматель, аккуратно платящий налоги. С самого открытия компании «Мансуров и партнеры» – активно сотрудничает с нами, то бишь с полицией. Помогает выявлять нарушителей миграционного режима. Недавно – по наводке Бахрома Исламовича – мы накрыли целый подвал, где нелегалы кишели, как крысы. Вы уж простите меня за такое сравнение. Кхм!..

Толстый капитан сделал короткую паузу – видимо, чтобы отследить нашу реакцию. Моя милая и я сидели с широко распахнутыми глазами и только учащенно дышали. Казалось: своей речью Арсений Петрович обволок нас, как колдовским туманом, в котором мы потеряли самих себя. Разочарованно заглянув в чашку, где не было больше чаю, капитан продолжил:

– А законопослушным мигрантам господин Мансуров за не такую уж и большую мзду подыскивает достойную официальную работу. Я еще не слышал, чтобы он кого-нибудь облапошил. В вашем случае не выгорело с кошачьим питомником и с местом секретаря в офисе на Лиственной улице. Ну так поиск работы – это не пускание мыльных пузырей, а нелегкое и ответственное дело. Нужно перебрать, как картошку, немало вакансий, прежде чем найдешь подходящую. Но Бахром Исламович таки подыскал для вас: сразу после оформления медицинской книжки вы, девушка, могли бы приступить к обязанностям работницы торгового зала в гипермаркете…

Усталая, ссутулившаяся моя девочка распрямила спину и сверкнула глазами. Перебила капитана:

– А по-моему, в гипермаркете меня не на работу хотели взять – а содрать с нас побольше денег, как мех с горностая!..

Арсений Петрович нацепил на лицо снисходительную улыбку и сказал:

– Ах, девушка!.. Вы совершили большую глупость. Вместо того, чтобы получить медкнижку, надеть жилет и начать трудиться – вы вбили себе в голову, что госпожа рекрутерша вам лжет. Не будь вы такой мнительной, уже зарабатывали себе на хлеб с маслом. Я на Библии готов поклясться: менеджер по персоналу не хотела вас надуть – вы же не воздушный шарик. Вас испугал залог?.. Но брать с нового сотрудника залог – это нормальная европейская практика; тем более, что мы говорим о принятии на работу мигранта. Я понимаю: вы-то девушка порядочная. Но как работодателю застраховаться от неадекватов, лентяев и воров?.. Возьмешь на работу такого Азима – а тот через три дня как в воду канет. Только зря на него пропуск оформляли. Понимаете?.. Хорошо еще, если засранец (простите мой французский!..) ничего не украдет… Нет, так дела не делаются. Для нормального социального партнерства нанимателю рабочей силы требуются хотя бы какие-то гарантии. Все равно – с тринадцатой зарплатой, когда вы зарекомендуете себя исполнительной надежной работницей – сумму залога вам вернут.

Моя девочка метнула в капитана презрительный огненный взгляд, от которого тот сгорел бы, если бы таил в душе хоть росток совести. Кажется, в моей милой снова проснулась воинственная амазонка, готовая постоять за свои попранные права.

– Социальное партнерство?.. – колюче рассмеялась Ширин. – Вы не находите, что оно какое-то… одностороннее?.. Работодателю, видите ли, нужны гарантии!.. Послушайте: я пришла продать свои трудовые руки – а с меня еще требуют за это деньги. Не слишком ли жирно?.. Вы говорите про гарантии?.. А мне кто даст гарантию, что меня не выбросят на улицу – едва я внесу залог и заплачу за дурацкий застиранный рабочий костюм?..

Не отклеивая с круглой физиономии улыбочку, Арсений Петрович развел руками:

– Ну что поделать. Если вам нужна работа, вы рискнете своими деньгами. Я вам по-отечески скажу: жизнь – это лотерея. А еще – открою секрет – у нас рыночная экономика. Посмотрите правде в глаза: вы не славянка, не гражданка; да и университетского диплома, как я понимаю, у вас нет. Одним словом: на ярмарке вакансий – вы не очень-то конкурентноспособный соискатель. Чего тогда удивляться, что вам предлагают купить работу?.. Это вам еще навстречу пошли.

– Все дело в том, что у нас капитализм – да?.. – язвительно спросила моя девочка. – Вы рассуждаете точь-в-точь, как эта самая Анфиса Васильевна.

Капитан-«гиппопотам» только пожал широкими плечищами.

На сей раз запала моей амазонке хватило ненадолго. Она сникла, как цветок под тяжелым градом. Что уж говорить обо мне!.. Я хотел бы поддержать любимую – возразить что-нибудь толстому полицейскому начальнику. Но чувствовал себя выпотрошенной рыбой, которую уже повесили вялиться.

– Я так поняла: вы не примите от меня заявление на Мансурова?.. – устало спросила моя звездочка у Арсения Петровича.

Тот ответил, сладко зевнув:

– Подать заявление в полицию – это ваше право. И мы, конечно, проведем по заявлению тщательную проверку. Но…

«На торжество справедливости можете не рассчитывать», – мысленно закончил я фразу за бравого капитана.

Он сам сказал, что «сотрудничает» с Бахромом. Не удивлюсь, если это сотрудничество выливается в совместное распитие коньяка и ликера, заедаемых бутербродами с семгой, и в походы в сауну со шлюхами. Арсений Петрович и Бахром прочтут наше заявление только затем, чтобы до колик в животе над нами потешиться. Да почувствовать себя олимпийскими богами, до которых не дотягиваются руки простых смертных.

Не солоно хлебавши, мы вышли из кабинета Арсения Петровича. На первом этаже дежурный без вопросов принял от нас заявление и выдал нам талон: похоже, капитан-«бегемот» успел дать дежурному отмашку по телефону. Ширин повертела талон в руках, сложила вдвое и спрятала. С сожалением вздохнула. Ради этого нелепого талона, подтверждающего подачу заявления, мы и торчали бог знает сколько времени в полицейском участке. Невыносимо было сознавать, что это было зря. Получилось так: дьяволу мы пожаловались на Вельзевула. Наше заявление останется пылиться в архивах – и только. Возможно, его заляпает шоколадом Арсений Петрович, когда достанет нашу жалобу, чтобы посмеяться за чаем с конфетами.

Мы вышли из участка на улицу. Тумана не было. Холодное вечернее небо казалось куполом, вырезанным из замерших чернил. Сквозь непрозрачный воздух белели сугробы. Морозец не мог остудить наши горячие головы, шедшие кругом после разговора с капитаном. Моя девочка нетвердо ступала. Чуть не споткнувшись, облокотилась о мою руку. Милая была усталой и напряженной одновременно.

– Бред, – сказала она. – Это цирк шапито, а не полиция. А я ведь понимала: расейские жандармы нам не помогут. Не знаю, зачем я заставила нас проверять это на практике. Тут как с ребенком, которому двести раз говорили: «Не вздумай на холоде облизывать металлическую дверную ручку». А непослушное любопытное дитятко – все равно попробовало. И приклеилось языком.

Ширин нервно покусывала губы и острым взглядом смотрела прямо перед собой. Она снова начинала напоминать снежную королеву. Бесполезный визит в полицию не сломил мою девочку до конца.

О, мне было бы легче, если бы моя милая заплакала!.. Даже – забилась бы в истерике, как тогда, на Лиственной улице. Я бы обнял любимую за хрупкие плечи, приласкал бы и солгал, что все у нас будет хорошо. Мы бы приехали домой и легли в постель. Жаркие объятия рассеяли бы хмурь в наших сердцах. Мы хорошенько поспали бы – а с завтрашнего дня начали новую жизнь.

Ширин с утроенной энергией взялась бы за поиски работы. Я верил: до окончания действия визы найдется какое-нибудь, пусть и самое скромное, место. Хотя бы поливальщицы цветов – с сущими копейками в качестве зарплаты. Лишь бы продлили визу. А про мошенника Бахрома мы постарались бы забыть. Пусть деньги, которые он у нас своровал, превратятся в яичный желток, который чертов плут размажет себе по голове. А хрюкающему Арсению Петровичу пожелаем насмерть подавиться шоколадной конфетой…

Но моя девочка не плакала. Она опиралась на меня – слабая, но гордая; не выпустившая меча из дрожащих рук воительница. После болезни моя милая изменилась: научилась не прощать обидчиков. Мне вспомнилось прочитанное когда-то в мифологическом словаре: древнеегипетская богиня любви и радости Хатхор – когда надо было покарать грешников – превращалась в могучую и кровожадную львицу Сохмет. С Ширин случилась какая-то подобная метаморфоза.

– Бред. Бред, – как во сне повторила моя любимая. – Но мы еще поговорим со всеми этими гнилыми господами, начиная с Бахрома. Мы не остановимся.

Я с затаенным страхом смотрел на милую. Помнит ли она, что до середины февраля – когда «сгорит» виза – осталось меньше месяца?.. Не переключились ли мысли Ширин с поиска работы на месть обидчикам: Бахрому, Анфисе Васильевне, «бегемоту»?.. Мол, умрем, но прежде поквитаемся со всеми, кто нас пинал и унижал. Я не знал, насколько далеко моя девочка зашла в своих отчаянных думках. Не хочет ли она облить бензином и поджечь офис «Мансурова и партнеров»?.. Или всего лишь подать на мошенника в суд?.. Я знал одно: что бы моя милая ни придумала – я последую за ней, как душа за ангелом. Потому что я люблю свою милую.

Мы так и торчали под темно-ледяным небом, на студеном ветру. Я предложил вызвать такси и ехать домой. С нашими-то нервами, изорванными неудачным собеседованием в гипермаркете и бесполезным визитом в полицию, совсем не улыбалось спускаться в толкучку городской подземки.

– Давай. Вызовем такси, – согласилась Ширин.

Через несколько минут мы уже мчались в авто – по мегаполису, который постепенно засасывала черная зимняя ночь. Когда мы переступили порог квартиры, я вдруг почувствовал, что дико устал за сегодняшний бесконечный день. Точно бесы запрягали меня в колесницу или молотили на мне горох. Стычка моей девочки с Анфисой Васильевной, витиеватые речи Арсения Петровича будто пробили у меня в сердце дыру, из которой, капля за каплей, вытекала моя жизненная энергия. Больше всего мне хотелось сейчас, чтобы мы выпили чаю с бутербродами, легли в постель, по-быстрому занялись любовью и заснули, заснули. До двенадцати часов следующего дня.

Но у моей милой были совсем другие настроения. После легкого перекуса она включила ноутбук и открыла текстовый редактор. С глазами, вновь наполнившимися лихорадочным блеском, она сообщила:

– Я напишу на Бахрома заявление в прокуратуру. И направлю иск в суд. Должна же найтись на шелудивую псину управа.

Раненая истерзанная львица все еще рвалась в бой. Она будто отгоняла рыком гиен, которые ждут: «Львица умрет – и мы полакомимся ее мясом».

Через плечо любимой я смотрел, как рождаются на белом экране черные буквы. Сначала я надеялся: моя девочка засела за компьютер ненадолго, и скоро мы пойдем отдыхать. Но текст разрастался – как огонь, в который щедро подкладывают сухие ветки. Громко долбя по клавишам, закусив губу, Ширин в микроскопических подробностях излагала историю наших взаимоотношений с Бахромом.

Казалось: моя милая выжигала слова каленым железом. Она точно не заявление в прокуратуру набирала, а нашу совместную исповедь. Это был крик о помощи, летящий из придорожной канавы – обращенный к затянутым в деловые, с иголочки, костюмы дяденькам и тетенькам. К тем самые, которые – вроде бы!.. – должны с мечом и щитом стоять на страже справедливости. Этот крик заставил бы плакать слонов и носорогов в африканской саванне. Но я не верил, что он хоть слегка царапнет сердца наряженных в пиджаки чинуш. Бюрократы только посмеются над нами, несчастными бедняками, когда элитным кофе будут запивать тортики на очередном корпоративе. А может быть, не удостоят нас даже смеха.

Когда Ширин болела, я сам был воспламенен жаждой мести. В перерывах между чтением «Шахнаме» и «Туранских народных сказок» я убеждал мою девочку пожаловаться на Бахрома в полицию. Но сегодня у меня упали с глаз шоры: я увидел, что мы уперлись в глухой тупик. Ни полиция, ни вообще государство нам не помогут. Так уж устроена система. Она похожа не деспотического вредного божка, который осыпает милостями только своих верных, приносящих ему обильные жертвы, жрецов. Анфиса Васильевна, Бахром – такие люди могут рассчитывать на поддержку от государства. Давно известно: в царстве либеральной демократии все граждане равны, но некоторые более равны, чем остальные. Нам, стоящим внизу иерархической пирамиды, надо радоваться и тому, что у нас пока не отняли право дышать.

Я бы теперь посоветовал моей милой забыть про Бахрома и прочих обидчиков. Успокоиться на том, что чертов господин Мансуров обобрал нас меньше, чем могла бы обобрать Анфиса Васильевна. Гнев сжигает нас изнутри. Но надо затушить этот костер – и жить дальше. Сосредоточиться на поиске работы. Может быть, нам повезет, как рыбаку, у которого несколько часов не клевало, а потом – раз!.. – и попался на крючок гигантский сом.

И еще я хотел сказать моей девочке: самоубийство, намеченное нами на середину февраля – это плохая идея. И не потому, что суицид запрещают какие-то там религиозные заповеди. А потому, что, как сказал один турецкий поэт: «Самое лучшее, самое верное – жизнь». Даже червяк, торчащий из клюва птицы, для которой этот червяк – обед, и тот извивается из последних сил, в судорожной попытке вырваться. Если без спасательного жилета тонешь в море – все равно греби обеими руками, хоть и не умеешь плавать.

Предположим самое худшее: работа для Ширин так и не найдется – а срок действия визы закончится. Мы и тогда не должны умирать. Нет!.. Живут же в Расее, еще и умудряясь зарабатывать какие-никакие копейки, тысячи нелегалов. Моя милая сделается затворницей в моей квартире. Уж отсюда-то миграционная полиция мою девочку не выцепит. Да и по дороге в супермаркет, который от нас в двух шагах, тоже вряд ли нарвешься на жандармов.

Такие мысли вращались в моем разгоряченном мозгу и просились на язык. Но я ничего не решался сказать своей красавице. Ее трясло. Она была такая возбужденная, с огнем в глазах. Любое мое слово стало бы только топливом для гудящего внутри Ширин пожара.

День выдался донельзя тяжкий: конфликт с Анфисой Васильевной, нервное ожидание в полицейском участке, разговор с толстым капитаном… Так что сейчас я разве что не валился с ног от усталости, а голова моя раскалывалась, как скорлупа яйца, по которому стучат чайной ложкой. Но одновременно я весь был в напряжении, на взводе. Все чувства ненормально обострились. Я был точно волк, которого преследуют собаки. Силы давно должны были бы израсходоваться, до последней капли. А ты бежишь и бежишь – только лапы мелькают.

В похожем «смешенном» состоянии была, я видел, и моя девочка. С какими бы упорством и яростью она ни набирала текст, а утомление явно давало о себе знать. Пальчики моей милой то и дело попадали не на те клавиши. Ширин злилась. Выпрямляла спину. Терла воспаленные глаза. И, закусив нижнюю губу, снова принималась долбить по клавиатуре.

За письмом прокурору моя милая просидела полтора часа. Но после и без того трудного дня – эти девяносто минут казались растянутыми на девяносто лет. Оторвавшись от ноутбука, моя девочка попросила кофе. Я сходил на кухню, поставил кипятиться чайник и скоро вернулся с двумя чашками горячего напитка. Ширин с благодарностью мне кивнула. Маленькими глоточками пила она свой молочный кофе. А отодвинув пустую чашку – сказала:

– Хорошо. Теперь напишем иск в суд.

Я осмелился возразить: не разумнее ли нам сейчас глотнуть успокаивающего чаю с мятой и ромашкой и лечь спать – а написание иска в суд отложить до завтра?.. У нас головы трещат по швам, глаза красные, как у вампиров – настолько мы измотаны. Но лучше бы я ничего не говорил – потому что моя девочка взвилась, как от укуса шершня. С ее губ слетел почти что крик:

– Нет!.. Нет!.. Нет!.. Я не могу давить простыню и подушку, пока дело не сделано!.. Нас обманули, над нами надругались – ты понимаешь?.. Сначала Бахром, потом Анфиса стерва-Васильевна, под конец – этот толстопузый капитан… Все они пинали нас, как мяч. Я этого так не оставлю!..

Ширин задыхалась от гнева. Она спрашивала меня – понимаю ли я?.. О, я все прекрасно и чувствовал, и понимал. У меня и у самого было отвратительное ощущение, что Бахром, Анфиса Васильевна и капитан Арсений Петрович тяжелыми сапогами втоптали нас в жидкую зловонную грязь. Но, в отличие от моей милой, я в упор не верил, что прокурор или судья нам помогут. Как скрижаль с небес, на меня упало откровение: судьи, прокуроры – такие же, что и Арсений Петрович, вертящиеся шестеренки адской машины. Просто жирный, налегающий на сладкое капитан – шестеренка поменьше. Бессмысленно искать защиты у государства. Мы только глубже увязнем в липкой жиже.

Но я бессилен был поделиться всеми этими мыслями с моей девочкой. Ей сейчас двигала львиная ярость. Лев в зоопарке с неистовством грызет автомобильную шину – воображая, что расправляется с врагом.

Составление иска в суд должно было занять меньше времени, чем отняло написание письма в прокуратуру. Надо было только поменять «шапку» текста и добавить исковые требования. Но у Ширин что-то застопорилось. То она в «шапке» неправильно указывала индекс суда. То исправляла криво сформулированные исковые требования. Моя милая злилась, тяжело вздыхала и все чаще попадала пальцами не на те клавиши. Мучительная гримаса пробегала по лицу моей девочки, а губу моя красавица закусывала чуть ли не до крови.

Это было похоже на возню тигрицы с дикобразом. Полосатая хищница подтолкнула лапой свернувшегося клубком зверька – и почувствовала легкий укол иглой. Глухо и сердито рыкнув, ударила по живому клубку сильнее – и получила еще более сильные уколы. Природа не зря наделила дикобраза защитой в виде длинных игл. За каждый свой удар тигрица расплачивается болью в лапе. Чем закончится эта игра?.. Для тигрицы здесь не может быть счастливого финала. С торчащей из лапы иглой, хищница просто уковыляет прочь. А если б ей и удалось перевернуть дикобраза на спину – какой в этом прок?.. Крохотная животинка не сгодится тигрице хотя бы и на маленький перекус между полдником и обедом.

Вот и Ширин подобна молодой неопытной тигрице, бьющий дикобраза то одной, то другой лапой. Мою девочку уже явно подкашивала усталость. Милая, время от времени, закрывала на минутку покрасневшие глаза и терла виски. Чем усерднее моя девочка строчила иск, тем глубже увязала в этой достойной Сизифа работе. Несколько раз просила у меня кофе. (А я радовался, что могу хоть что сделать для любимой). Большими глоткам опустошив кружку, вновь как бы бросалась в атаку, отбивая барабанную дробь на клавиатуре.

Зачем?.. Для чего такое упорство?.. Жестковатое мясцо дикобраза – не стоит игл, вонзившихся в лапу тигрицы. Самое крупное, чего мы можем добиться: Бахром по суду вернет нам уплаченные за «услуги» деньги. Но для господина Мансурова – это сущие копейки. Цена одного бокала вина, выпиваемого проклятым аферистом за ужином в ресторане. Разве такое назовешь победой?..

Никто не возместит нам времени, похищенного у нас Бахромом. Не попросит прощения за тягостный вечер, в который мы месили ногами снег на Лиственной улице. А хоть бы и сам сеньор президент прислал нам цветную открытку с горячими соболезнованиями – что толку?.. Все равно – мы останемся обиженной и уязвимой парой бедняков. Не соболезнования президента нужны Ширин, а работа. Чертова официальная работа, через которую можно будет продлить визу.

Тут бурный поток моих мыслей возвращался к запланированному нами на середину февраля суициду, от которого я надеялся отговорить мою милую. Но меня душила такая тоска, глыбой наваливалась такая усталость, что мне начинало казаться: наш план – не такой уж и неправильный. Как это, наверное, чудесно: лечь в теплую постель с любимой в обнимку – и на веки вечные сладко заснуть.

Против того, чтобы мы были вместе – весь мир. Начиная с моего участкового врача и тощего клинического психолога, жестоко травивших меня за то, что я сплю с «азиаткой» – и заканчивая государством в целом, безликим чудовищем, которое никогда не позволит нам официально подтвердить наш брак и принуждает исполнять драконовские миграционные законы. Не лучше ли сбежать от такой жизни, наносящей нам удар за ударом?.. Просто исчезнуть – как легкий дымок, перемешаться с атмосферой?..

– Готово, – коротко обронила Ширин. Ее слово прозвучало громче, чем звук упавшей капли в полной тишине.

Не поняв, о чем речь, я – настороженный и взъерошенный – уставил на милую слезящиеся глаза.

– Я закончила иск, – пояснила моя девочка.

Дело оставалось за малым: через формы на сайтах отправить жалобу в прокуратуру, а иск – в суд. Через пару минут мы были «в шоколаде»: тексты, над которыми так долго корпела Ширин, «улетели» по назначению, а нам оба сайта выдали входящие номера наших обращений.

Вот и все. Ничего больше мы не можем предпринять, чтобы заставить государство заняться нашими проблемами. Захотят ли прокурор и секретарь суда пошевельнуться, вникнуть в нашу писанину?.. Вопрос риторический.

Мы с Ширин немного посидели в молчании, прислушиваясь к тому, как гудит не выключенный пока что ноутбук. Я заглянул милой в лицо – осунувшееся и, как будто, посеревшее. Я не увидел на нем ни напряжения, ни злости – одну только беспредельную усталость. Взгляд широко распахнутых агатовых глаз моей девочки был, скорее… удивленный. Она точно спрашивала: мы написали в прокуратуру и суд – а что теперь?.. Но я – разве я знал, что ответить любимой?..

– Еще кофе?.. – только чтобы молчание не затягивалось, спросил я.

– Давай, – пожала плечами Ширин.

Я прошел на кухню – и наполнил водой пузатый стеклянный электрочайник. Эти две чашки кофе я готовил с особыми любовью и вниманием. Так, наверное, алхимики колдовали над эликсиром вечной молодости. Побольше белого, как снег, сахару, побольше коричневого кофейного порошка; да на треть чашки – жирного молока. И как секретный ингредиент – частичка моей души. Я не самый идеальный мужчина – и это еще мягко сказано. Я не могу прописать мою девочку в «своей» же квартире. Не в силах оградить мою милую от аферистов – вроде Бахрома; от опасного любопытства полиции или от косых взглядов пропитанных национализмом обывателей. Я вообще ни на что не способен – тряпка и рохля. Но уж ароматным бодрящим кофе я мою любимую напою.

Я принес чашки в спальню, где сидела у ноутбука Ширин. Моя милая благодарно кивнула. Она пила теперь не так, как за составлением письма в прокуратуру или иска в суд – а маленькими-маленькими неторопливыми глоточками, время от времени отставляя от себя чашку. Моя девочка больше не напоминала ни тигрицу, ни львицу. На нежном личике моей тюрчанки были растерянность и усталость: красивые брови – чуть приподняты, а губы-лепестки слегка приоткрыты. Пока Ширин горела огнем, как лютая Сохмет, я не смел к моей милой подступиться, сказать лишнее слово. Но сейчас моя милая снова стала беззащитной, хрупкой и слабой. Так что я не удержался – и бережно прижал ее к себе.

Ширин спрятала лицо у меня на груди. Я уловил сначала учащенное дыхание возлюбленной, а потом и всхлипывания. Львица – сильная и гордая – превратилась обратно в котенка, которого я хотел спрятать от всего враждебного мира. Моя девочка плакала. И от ее горючих слез намокала моя рубашка. А я гладил и целовал струящиеся темным потоком волнистые волосы милой и нежно шептал:

– Ты ничего не бойся. Все будет хорошо. Все обязательно будет хорошо.

– На самом деле ни прокуратура, ни суд за нас не заступятся?.. – пролепетала Ширин. – Государство работает только на влиятельных и богатых?.. К больному парню и нерусской девушке полномочные бюрократы отнесутся, как к пыли?..

И рыдания еще сильнее душили мою девочку.

– Не думай об этом. Не надо, – ласково сказал я. – Какое нам дело до государства?.. Мы сами хозяева своей судьбы.

Сейчас я верил в то, что говорил. О, мы не мышь в ловушке, которая захлопнулась, и не муха – пойманная на липкую бумагу. Тем и отличается человек, что в любой ситуации он способен сделать выбор и даже смерть принять с достоинством. В оставшиеся до середины февраля недели мы все силы отдадим поиску работы для Ширин. Возможно, случится маленькое чудо: как счастливый лотерейный билет, моей девочке выпадет рабочее место с официальным оформлением.

А если нет?..

Что ж – у нас есть и план «б». Мы не дадим монстру-государству над нами поизмываться. Миграционная полиция не посадит мою милую на поезд под звериные вопли пикетирующих у вокзала ультраправых отморозков: «Чемодан – ишак – кишлак». Не депортирует в Западный Туркестан, в лапы заплывшего жиром ишана с влажными крохотными глазками.

Не бывать такому!.. Мы просто примем по пачке волшебных пилюлек – и унесемся туда, где нас не достанут никакие обидчики. Мы сбросим тела, как старую одежду – а наши души рассеются в мировом пространстве.

За сегодняшний день мы с Ширин намучились, как за десять лет каторги. Ссора с рекрутершей в гипермаркете, бесплодный поход в полицию за защитой своих попранных прав, написание писем в суд и прокуратуру… Казалось: из нас выдавлены литры жизненных соков, как прессом из апельсинов.

Да и в течение месяцев, прошедших с нашего первого поцелуя – разве было хоть капельку лучше?.. Мы ничего не хотели – ни кругленького счета в банке, ни дачу, ни авто, ни еще одной квартиры. А только любить друг друга. Сладкой парочкой «добрых дикарей» быть счастливыми в своем райском шалаше. Но жестокая Вселенная не позволила нам и этой малости. Колючий ветер действительности врывался в наше окно, заставляя болезненно ежиться. Ширин вынуждена искать работу – и натыкаться на гнусные объявления вроде «принимаем только славян», «работа для русских», «официально не оформляем» и т.д. А часики тикают, отмеряя быстро утекающее время законного пребывания моей девочки в Расее.

Чего удивляться, что мы устали?.. Что нам невмоготу стало жить на вулкане, который неминуемо изрыгнет раскаленную красную лаву?.. Не проще ли выпить по горсти таблеток, улечься в обнимку под теплым одеялом и закрыть глаза – навсегда?.. И пусть, прежде чем у нас перестанет прощупываться пульс, в нашем воображении проплывут соблазнительные красочные картины той беззаботной жизни, которой у нас не было.

Горячо шепча моей милой на ушко, что «мы сами хозяева своей судьбы» – я имел в виду, что уж смерть мы выберем сами. Только этим я и мог утешить любимую девушку. Я точно забыл, что еще сегодня думал о том, как отговорю мою милую от самоубийства. Просто я не мог нашарить в шкатулке своего мозга ни одного аргумента в пользу того, что жизнь – «самое лучшее, самое верное» даже для угнетенного бедняка. Нет!.. «Жизнь любой ценой» – кредо не человека, а, скорее, дождевого червя, который даже разрубленный лопатой извивается обеими своими половинками

За окном стояла черная глубокая ночь с оранжевыми огнями фонарей и медленно парящими пушинками снега. Мы сидели в спальне перед ноутбуком и двумя недопитыми чашками кофе. Мы были до предела утомлены и одновременно взвинчены. Казалось: наши нервы оголены, как провода, с которых сорвали изоляцию. Ширин уже не плакала – только всхлипывала. Но не убирала лица с моей груди.

– Пойдем спать? – предложил я. А сам подумал: может быть, после того, как мы хотя бы несколько часов проведем в царстве Морфея – мир не покажется нам таким уж мрачным?..

– Пойдем, – тихо согласилась моя девочка.

Мы разделись, выключили свет и легли. Под одеяло забираться не стали: было жарко – то ли от натопленной батареи, то ли от еще горевшего в нас внутреннего огня. Спасительный сон не приходил – видимо, мы перепили кофе. Да и переживания сегодняшнего дня прокручивались в голове, как надоедливая песня. Но сил не было и подвигать мизинцем левой ноги. Мне казалось: так мы и пролежим картонными куклами почти до рассвета, пока не забудемся легкой дремотой. Но моя Ширин решила по-другому.

Обнаженная, она села мне на бедра. Поймав руку моей милой, я почувствовал: у любимой подскочил пульс. У меня и у самого ответно забарабанило-заколотилось сердце. Я повалил Ширин и осыпал огненными поцелуями ее напрягшуюся грудь с затвердевшими сосками. Зарылся носом в растрепавшиеся густые волосы моей девочки. А затем – прильнул губами к губам своей милой, как шмель к цветку.

Ширин отдавалась мне с какой-то самозабвенной сумасшедшей страстью. Откликалась на мои ласки томными вздохами. Я ощущал волны дрожи, прокатывающиеся по нежному телу моей девочки. Милая вилась в моих объятиях змеей.

Время от времени я чуть сдерживал с напор. Но тогда моя девочка жадно приникала ко мне. И будто приглашала: «Не бойся, не бойся – продолжай. Я не хрустальная – не разобьюсь. Не было еще случая, чтобы цветок сломался под весом пчелы». Вдохновленный, я бросался в новую атаку. А моя милая, закрыв глаза и царапая ногтями мне спину, с жаром восклицала:

– Господи!.. Ребенка!.. Я хочу от тебя ребенка!..

Наша взаимная страсть была точно бушующий пожар. Мы наслаждались друг другом с таким же пылом, что и в свою первую памятную ночь. Но теперь мы были менее неуклюжими. Не знаю, откуда – после богатого на неприятности длинного дня – у нас нашелся порох для любовного сражения.

Мы предавались сладостным утехам долго, очень долго. Казалось: вся Вселенная замерла на время наших «взрослых игр»; луна и планеты остановили свой вечный бег по орбитам. Наконец мы распластались на постели. Нас укутала в свое покрывало усталость. Но не та болезненная, мертвящая душу усталость – которая валуном придавливала нас, когда мы сидели за письмом в прокуратуру или за иском в суд. А другая – воздушная, легкая, приятно расслабляющая тело; напоминающая погружение в теплую ванну.

Мы лежали, взявшись за руки, в темноте и слушали тишину. Только прогудела за окном машина, засмеялся и что-то крикнул запоздалый гуляка, пискнул кот и захлебнулась лаем псина. Молчание для нас не было тягостным: после жаркой любовной битвы, в которой мы оба оказались победителями, не требовались слова.

Потом Ширин что-то спросила. Вроде бы, она пыталась припомнить понравившийся ей стих из «Шахнаме». Но строчку гениального Фирдоуси не удалось нашарить и в моем котле памяти. Мы решили, что утром заглянем в книгу.

– А как здорово было бы завести котенка, – без всякой связи с предыдущими своими словами мечтательно сказала любимая. – Представь, как бы он бегал вразвалочку по комнате. Точил бы коготки о кровать и о ножку стула. А мы бы привязали нитку к бумажке – и дразнили бы котенка. Он охотился бы за бумажкой, как за мышью.

– Ты сама мой котенок, – улыбнулся я невидимой во мраке улыбкой.

Так мы болтали о пустяках, пока веки у нас не налились свинцом. Моя милая плотнее прижалась ко мне и, тихонько зевнув, уснула. Скоро и я тоже, как в мягкую перину, провалился в блаженный сон.

15.Лох не мамонт

На кухне висел на стене календарь с изображением забавного медвежонка. Я с тоской смотрел на столбцы цифр, каждый раз не нарочно уцепляясь глазом за роковую дату: четырнадцатое февраля. Тринадцатого числа Ширин еще будет легальной мигранткой, кое-как защищенной хромым расейским законом. Но с четырнадцатого – превратится в «преступницу», нарушительницу государственной границы, в человека даже не второго, а третьего сорта, парию, унтерменша. В бедную серну, на которую откроют охоту натасканные безжалостные псы из миграционной полиции.

Я давился горьким колючим смешком, а из глаз выдавливались соленые слезы. Как?!. Мою девочку объявят вне закона?!. Только потому, что она хочет остаться со мной – с парнем, которого любит?..

В какой все-таки варварской стране мы живем!.. Полисмены здесь не ловят прикрытых денежным щитом местных Аль Капоне, терпят ультраправых отморозков. Не защелкивают наручники на запястьях у аферистов средней и выше весовой категории – типа Бахрома. Скамью подсудимых не полируют задами проворовавшиеся губернаторы. Но тюркская девочка с хрупкими плечами – конечно, угроза для территориальной целостности неласковой матушки-Расеи. Любой полицейский сочтет за долг перед родиной проверить документы Ширин. Когда сгорит виз, у моей милой останется три дорожки. Или прятаться, как лиса. Или быть депортированной в Западный Туркестан. Или умереть. Воистину: придуманная дрянным божком-садистом лотерея, в которой невозможно выиграть. О, пусть другой – добрый – боженька позаботится о том, чтобы моя любимая все же нашла официальную работу!..