Моя улица (Книга стихов)

Крамаренко Виктор

Моя улица

Книга стихов

Андрей Платонов

У Платонова "тихая" проза, Не кричащая, не зовущая. Словно нежная в поле береза, На ветру о земле поющая, Что заложено было с рождения И в эпохе лихой не утрачено, Каждой строчкой несет пробуждение, "Сеять души людей" предназначено. Не философ, а думал по-новому, Не заискивал с властью, как водится. Красота не спасет. По Платонову, Мир спасет только мать - богородица.

ДРУГАЯ ЖЕНЩИНА

Открыла дверь мне другая женщина. Другая женщина пустила в дом. Заныла тихо на сердце трещина И свел дыхание соленый ком.

Вошел покорно, кляня и сетуя. Чужая женщина, еда, ночлег... А та, былая, любовью жертвуя, Дала согласие на мой побег.

Сидела кротко, ладони смежила На полыхающей огнем груди. Два года жизни ласкала, нежила И все ж промолвила: "Идешь - иди'

Иди, иди же к стихам за славою. В стране возвышенной найдешь приют. Тебя покроет водою талою, Твои свершения тут не всплывут.

Здесь не познаешь свои владения, Удачу-спутницу, как ни зови, Не обнаружишь в сетях томления, Не успокоишься в цепях любви".

Тогда не знал я строку избитую: "Храни любовь свою, она есть все", Ворвался лихо в богему сытую, Читал вершителей, писал вранье.

И был обласкан водой очищенной. Потоки грязные шли на других. Мессия, классик, носитель истины! Народу нравился мой звонкий стих.

Я был надеждой для многих авторов. Хватало времени, хватало сил. Входил свободно в Дом литераторов, Шакалов-критиков с руки кормил.

Над кем победа тогда одержана? Остались чистыми лежать листы. Во мне убита былая женщина, Но сердце помнило её черты.

Другая женщина, родная женщина Сказала ласково: "И ты другой. Что нам обещано, что нам предвещено, То и предсказано самой судьбой".

Дыханья робко ерошат локоны, Сердца взволнованно сжимают грудь. Две жизни снова любовью сотканы, Им предначертано в любви уснуть.

ЕДИНСТВЕННЫЙ ДРУГ

Моему отцу

Если выхода нет, Если гаснет рассвет, Если сердце не знает покоя, Есть единственный друг, Кто излечит недуг И кто выведет целым из боя.

Этот друг - твой отец, Твоей жизни творец, Твоя летопись, голос и правда. Сядь поближе к нему, Расскажи - что к чему, И получишь совет, как награду.

Он сильнее тебя, Он мудрее тебя, Поделись, не таясь, сокровенным. И святая любовь Твое тело и кровь Исцелит добротою нетленной.

Только он сквозь огонь, Не сжимая ладонь, Пронесет - не опустятся руки. Стерпит все, как гранит, Все поймет, все простит, Улыбнется и спросит: "Где внуки?"

* * *

Искусство свободно, как вольная мысль. В нем выбор есть, время без точки отсчета. Ущербна свободой текущая жизнь. Искусство живет в состояньи полета.

Способно и в прошлом, и в будущем быть, Не то, что зажатое в быль поколенье. Но если живущий не станет творить, Откуда искусству черпать вдохновенье?

* * *

Каждая женщина - ведьма чуть-чуть. Зелье на Лысой горе ей не надобно. Чары очей - не коварство, а жуть, Скосят любого пришедшего намертво.

Волосы льются, как реки в апрель. Руки - не руки, а крылья небесные. Голос - не голос, а птицы свирель: Песни поет колдовские чудесные. Губ трепетанье - июльский бутон. Манит нектаром запретное, тайное. Эхо в груди, как малиновый звон, Словно стучится кольцо обручальное.

Облик - загадка, в дыхании суть: Тело играет лучами приметными. Каждая женщина - ведьма чуть-чуть. Каждая женщина - наше спасение.

МНЕ БЫ СТАТЬ ЦЫГАНОМ

Мне бы стать цыганом Да в начале дня Голубым туманом Оседлать коня, Опустить накидку Ночи в камыши. Отыскать кибитку Дочки буяьбаши.

А она ждала бы, Не сомкнув очей, Степью погнала бы Вороных коней И в низовьях Тисы Отпустила б их. Там бы зародился Табор для двоих.

В той кибитке старой Все припасено! Скрипка и гитара, Терпкое вино, Приворотно зелье Для моей души... Я ищу спасенья В дочке бульбаши.

* * *

Мне письма пишет мой погибший друг. Летят страницы, словно птичья стая. А я ответ ему слагаю вслух И, словно птица, крылья обретаю. Он был одним-единственным из нас, Кто перед боем вслух читал молитву, Кто верил, что Всевидящего глас Нас пожалеет и отменит битву. Мы с ним дрались когда-то по весне, Не поделив девчонку, в нашем сквере. А после оказались на войне, В одном, в бою подпитом БэТээРе. Молчала связь. Молчал и капитан. Стучали "духи" о броню стальную. - Ну вот и все! Конец пришел, братан. Но я ещё немного повоюю!.. В зубах он стиснул боевой запал И вышел к ним, к груди прижав гранату. И грянул взрыв. Серега мой упал, Как падают деревья и солдаты. Я был спасен "вертушкой" со звездой. Я всю дорогу обнимал Серегу, И обливал соленою водой, И гладил раны, и молился Богу. Подстерегала смерть меня не раз. Я проклинал убогого министра. Но перед боем в каждом среди нас Я больше не увидел атеиста. Мне письма пишет мой погибший друг. Летят страницы, словно птичья стая. А я ответ ему слагаю вслух И как Молитву Памяти читаю!

МОЯ УЛИЦА Вариант 1

Моя улица - моя спутница! Нет на свете мне места родней. Ты - и плаха моя, и заступница От распутицы бешеных дней.

Мои радости, мои горести, Где слетал и карабкался ввысь, Отразились в тебе, будто в совести Отражается вся моя жизнь.

Все что помнится, все что сбудется, Все что строил и рушил в судьбе, Моя улица, моя спутница, Сохранится навечно в тебе.

* * *

Непостижимо, невероятно! Забавы ради, ушел к другой. И мрачно стало, и непонятно: Кто враг мой лютый, а кто со мной.

Одной я вижусь убогим, диким, С обличьем страстным под паранджой. А для любимой я стал двуликим С непостоянной ещё душой.

Хотелось жизни цветущей, новой Напиться вдоволь и дать зарок, Но получаю в игре бредовой Непогрешимой судьбы урок. Как пес забился, больной и старый. Скулю в обиде, и жаль раба, Что невозможно вернуть начало, Что обделила меня судьба.

* * *

Татьяне Соловьевой Поезда выбирают свою колею. Так и мы выбираем дорогу свою. Так и мы, что колеса, летим по путям, Оставляя стук сердца родным и друзьям. Оставляем стук сердца, колес перезвон, Увядающий в небе последний вагон.

Поезда выбирают свою колею, Чтоб уйти, разорвав расставаний петлю. Чтоб уйти, убежать к новым вещим богам, Разметая вокруг из прошедшего хлам, Разметая обыденность, глупость и вздор, Где ещё не горит на пути светофор.

Так и мы выбираем дорогу свою, По-над пропастью ищем одну колею. Но, найдя, не спешим возвращаться назад, Как бы ни был красив и заманчив закат, Как бы ни был далек, полон тайн небосвод, По законам пути жизнь толкает вперед.

ПОЭЗИЯ

Поселилась со мною воровка, В мое тело проникла змея. Каждый день, проявляя сноровку, Она ранит и душит меня.

Каждый миг на пороге заката Я не чувствую дна под собой, Под чудовищной дозою яда Улетаю в полет неземной.

И все силы свои оставляю, И все жду, когда грянет рассвет, А на утро опять повторяю: "Без воровки моей жизни нет".

И чем больше украдено ею Моих слов, моих дум и огня, Я люблю, я надеюсь и верю, Что она исцеляет меня.

ПТИЦА

Водой соленой не напиться, Волною не укрыться в зной. Куда летишь? Куда ты, птица? Крылами машешь надо мной. Жестоко солнце в этом мире. Постой же, крылья обожжешь, Оставишь силы на чужбине И исцеленья не найдешь. Морская гладь слепит безбожно. Как хорошо на берегу! Одной добраться невозможно, Лети ко мне, я помогу. В походе трудном и усталом Ты не помеха кораблю. В тени под парусом желанным Я напою и накормлю.

РАДУЙТЕСЬ ЖИЗНИ, ДРУЗЬЯ!

Радуйтесь жизни, друзья! Не потакайте унынью. Нам изначально нельзя Души тревожить полынью.

Мы появились на свет С радостным криком в начале Не для занудных бесед, Не для хандры и печали.

Горечь - безмолвия сглаз. Нет там ни слова, ни света... Разве для этого нас В мир окунула планета?

Разве цветенье весны Нам воссоздаст подземелье? Разве на дне тишины Тронет сердца песнопенье?

Что нам заменит глоток, Жажду и грех искушений? Где мы услышим поток, Музыку произношений?

Радуйтесь жизни, друзья! Не потакайте унынью. Новая светит заря Радугой, радостью, жизнью!

* * *

Снова стонет душа православная Туча грозная к ней надвигается. Сила черная, сила коварная Наших братьев, сестер домогается. Сатаны и Кащея сподвижница На славянских мощах сладко нежится, Нашей кровью никак не насытится, Нашим бедам никак не натешится. Так сплотимся же ратью всеправедной! Так помолимся все Богородице. Черной силе ответим, как надобно. По-славянски! По-сербски, как водится!

* * *

Уродства нет среди людей, Как нет его в природе. Уродство есть среди идей, Блуждающих в народе.

Когда за правдой естества Убожество воспето, Там нет духовного родства, Нет разума и света.

* * *

Я до мозга костей в твоей власти. Так зачем же день ото дня Измеряешь ты деньгами счастье И словами ранишь меня? Даже ночью бываешь вредная, Прижимаясь к моей груди, Говоришь, какая ты бедная, Нищета нас ждет впереди. Но, родная, на все воля божья: И движение вещих планет, И распутица душ, бездорожье, И что рядом с тобою поэт. Сила слова - что в храме божница, Перед ней в неоплатном долгу; Пусть гудит по утрам поясница, Без неё я прожить не смогу.

* * *

Я знаю, как тревожно Глядишь ты из окна. Вернуть все невозможно. Ты - одна, ты - одна!

С ветрами делишь лихо, С дождями сыплешь соль, Рассказываешь тихо Свою боль.

В чужих краях твой милый Воюет до сих пор. Оставил там все силы И ушел, и ушел.

Хотела б ты дождинкой Пролиться по золе И вырасти травинкой В той земле.

МОНОЛОГ ЖЕНЩИНЫ

Не провожай меня, и не звони. Весной не остановишь снега талого. Я ухожу, а ты переверни Страницу жизни и начни все заново. Другая женщина войдет в твой дом, Раскрасит и развеет твою душу. Другая женщина своим теплом Тебя согреет и в мороз, и в стужу.

Не провожай меня и не звони. Начнем сначала. Может, не напрасно Мы зажигали в небесах огни И целовались, и любили страстно. Что впереди: туман или заря, Родные силуэты или тени? Я не вернусь, не унижайся зря. Не падай предо мною на колени.

Не провожай меня и не звони... Я так мечтала быть с тобой красивою. По пальцам пересчитывала дни, Когда была я женщиной счастливою. Я так тебя любила. И люблю. И сердце подчиняется послушно! Но все же я прошу тебя, молю Оставь меня, пусти - ах, как мне душно!

НЕ ГЛЯДИ В ГЛАЗА ВОРОНУ

Не гляди, не гляди в глаза ворону, Там холодная кровь и мертвячина. Посмотри на березки чуть в сторону, Эта роща тебе предназначена.

Сила черная, сила безумия Ищет душу, покрытую теменью. Уходи от неё без раздумия В жизнь, бурлящую светом и зеленью.

Эта роща твоя белоствольная, Эти травы и речка-попутчица... Пусть не каркает птица крамольная, Все равно ничего не получится.

ЧАЙКИ

Душистый ветер гонит паруса. А где-то позади - раскаты грома. Я слышу звонких чаек голоса. Они зовут, зовут к родному дому.

Ах, как приветлив странствия народ, Крылами машет на фарватер верный, Чтоб поскорей закончился поход И я весну принес на берег белый.

* * *

Погоди. Ну куда на ночь глядя? Не давай потонуть кораблю. Я не трону тебя даже взглядом. Я на кухне себе постелю.

Эта ссора, что буря в стакане. Все пройдет, все очистится сном. Без тебя мне не плыть в океане. Без тебя опустеет мой дом.

Ну, не надо, не надо разлада. Успокойся, ведь я не злодей. Усмирит нас, горячих, прохлада. Утро вечера мудреней.

* * *

Я люблю нашу улицу, Называю родной. Она рядом волнуется И с тобой и со мной. Она рядом сражается За меня и за тех, У кого начинается В подворотне успех.

Я люблю нашу улицу За скрещенье имен: Если Федька беснуется, Сашка ставит заслон. Если Славка ославился, Стал превыше всего, То шпана наша скалится, Отрезвляя его.

Она терпит пожарище, И тоску матерей, И в роддом, и на кладбище Все проходят по ней. Горемыке и пьянице Она дарит тепло, И никто не позарится На её барахло.

Сколько нужно терпения, Чтоб и я был другим? Потому и волнение Нарастает в груди. Потому что проказники Мы с больной головой Ждем поминок, как праздника, На её мостовой.

СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ

Скажи, о чем поют солдаты Когда уходят из Чечни? Какими песнями ребята Свои оправдывают дни?

"Калинка" на концертах льется, Кобзон прощается в слезах... А под гитару что поется В землянках или блиндажах?

О кабаках и легкой жизни, Цыганах, тройках и любви... А где же песни об Отчизне, Которая опять в крови?

Ушли солдатские мотивы Героика прошедших лет. Бандит читает детективы, И заряжает пистолет...

О чем же петь солдатам нашим, Какие ратные слова? Последней музыкой для павших Звенит поникшая трава.

Присягой скованы, как цепью. Немы усталые глаза. Звучат над нивой и над степью Ушедших в землю голоса.

ЧЕМПИОН

Да, я знаю, что мне уготовано, И в кого я буду так влюблен, Я смотрю на сцену зачарованно, Где играет, как по нотам, он.

По ста клеткам, как ребенок, весело Ходит, и не будет он сражен, Потому что не боится прессинга, И в любой атаке искушен.

Он, невольник шашек, - весь в сражении. Но не видно залу, сколько сил Отдает во имя восхождения По ступеням мировых светил.

Постоянный бой - кому-то каторга. Каторга ему не по нутру. Я тогда влюбился в Толю Гантварга И в его прекрасную игру.

СОЧИНИТЕЛЬ

Виктору Пронину

Опять пишу его рукой И мысли льются. Бегут они, и за строкой Не оборвутся.

Чьи нервы здесь - мои, его? Узнаем позже. Где - жизнь, где - вымысел всего? И что дороже?

Он - мой невольник, мой герой. Я твердо знаю. Иду за ним, ползу сквозь строй И получаю...

Из ран моих чужая кровь Течет рекою, А он все водит вновь и вновь Моей рукою.

Он смел, горяч, неистов, зол, Душа бездонна. Я задыхаюсь, но на зов Иду покорно.

Не я пишу, не мой обман, Не я решаю. И чем закончится роман: Умри, не знаю.

КОЛДУНЬЯ

Никого с ума ты не сводила, Не шептала нежные слова. Так откуда дьявольская сила? Так откуда чары колдовства?

Не поила приворотным зельем, Не искала на Купалу цвет. Я и так в полоне провиденья Понимаю, что спасенья нет.

Имя мне твое щебечут птицы. И рисуют тело облака. И глаза, и брови, и ресницы Отражает чистая река.

И в листве я слышу заклинанье. И в росе, купаясь до зари, Я тону, и чувствую дыханье, И шальные запахи твои.

Никого с ума ты не сводила, Никогда колдуньей не слыла. Так откуда дьявольская сила, Что меня в разлуке извела?

КАК В ПОСЛЕДНИЙ РАЗ

Ты меня целуешь, я дрожу. Так дрожу, что будто бы последний В нашей жизни этот вечер летний, И услышал слово "ухожу".

Я лечу на крыльях. Я тону. Сладостны паденье, невесомость. Как глупа, наивна наша робость, Что любовь оставила одну.

Нет ни покаянья, ни вины, Нет ни слов, ни музыки, ни пенья, Только поцелуи и сплетенья, Словно дни и ночи сочтены.

Вот оно, блаженство, - чудо, дар, Буря, извержение, лавина! Так ли важно, кто из нас мужчина? Мы едины и под нами шар.

Миг - и мы вернулись, ведь для нас Неизбежно было возвращенье. Невесомость - наше наслажденье. Поцелуи - как в последний раз.

ЗОЙКА

Заливается солнце вином, Дерева на морозе топорщатся, А в троллейбусе полупустом Спит усталая Зойка, сверловщица.

Снится ей золотая страна, Как в кино, что смотрела в "Ударнике", Дикий пляж, голубая волна И она в откровенном купальнике...

Вдруг проснулась, не помня лица, Отошла от предчувствия томного, И увидела чуб кузнеца, Что явился из города Сормово.

И придумал - стращать женихов! По заводу гонял их неистово, Говорил, что грозою цехов Стал от чувства большого и чистого.

Ей недолго осталось терпеть, Пусть пальто за деревья цепляется. Причесать бы её, приодеть Зойка первой была бы красавицей...

Он открыл исцарапанный лоб, Что трещал, как земля после засухи, И упали цветы на сугроб Из широкой Борисовой пазухи.

На дорожке, где снег и метель, Согревают друг друга влюбленные. Ветер бьется в закрытую дверь И в замерзшие рамы оконные.

ДОМОВОЙ

Мой домовой безбожно пьет Четвертую неделю. Штакетник острый у ворот Его все время бережет, И стелется постелью.

Не возвращается он в дом Страшится вновь пожара. Не сядет рядом за столом, И не согреется теплом, И паром самовара.

Росой окутаны цветы, Кусты и сыроежки. Ему теперь не до воды. Он хлещет горькую беды, И гладит головешки.

И каждый вечер я веду Под руки бедолагу, Несу пожитки и еду. Но на рассвете он в саду Опять отыщет брагу.

БЕЛЫЙ ДОМ

Это было в нашу с вами войну, Бес ломал через колено страну, Пропивал её, как сват или брат, Черным налом начинался откат.

На мосту рычали танки в пыли. Не на поле брани их привели. Отражалась в Белом доме броня, И стреляли они прямо в меня.

И стреляли они прямо в меня, Казнокрады, верность янкам храня. Лаборанты, не давая уснуть, Проклинали, как всегда, русский путь.

И Москва сгорала, как от свечи. Начинали править бал палачи. Я, сжимая пепел горя в горсти, Говорил России тихо: "Прости".

Говорил России тихо: "Прости", Что не смог от пораженья спасти, Что сгорала с Белым домом Чечня, Что стреляли они прямо в меня.

НАГИБИН

По Армянскому и по Сверчкову Вьется легкий, вечерний снежок, И спешит из двора проходного Паренек на веселый каток.

Вечер Чистых прудов музыкален, Голубые мерцают огни, И звенят по бульвару трамваи, И проносятся школьные дни.

А на льду седовласые зыби: - Шибко смелый ты, Юра Нагибин! Вновь промолвят, шипя и скрипя, Но словесность угробит тебя!

* * *

Слово "Родина", слово "Россия" В моем сердце набатом звучит. Словно птицы пораненной крылья, Словно воина павшего щит.

От Непрядвы до Дона зарницы Поминают ту русскую рать. Если снова Мамай ополчится, Я пойду, как тогда, воевать.

И расправится гордое знамя, Искры брызнут в степи от мечей. Я хочу, чтобы доброе пламя Возгоралось от зорь и свечей.

КРУТИЦЫ

Из плена интернета и билайна, Из лона подземелья и гробниц Я вырвался на зов великой тайны И оказался в золоте страниц.

Как письмена, воруют время стены... Крутицкий бог, ты кто для москвича? И Берендея, и Исуса вены Переплелись на кладке кирпича.

Не нахожу того, кто послан свыше, С кем трепыхалась вечно жизнь моя. Быть может, в лавке книжной я услышу Тот зов, тот крик, тот шепот бытия?

ГОГОЛЬ

Я сижу в тени спиною к Мерзляковскому, Мозгом чувствую Молчановку обманную. Передать бы правду клерку да конторскому Свои муки, свою душу окаянную.

В том камине пепел черпают пригоршнями, Выставляют каждый день на обозрение Мои думы, мои рвения всенощные, Мои беды, мою боль и разорение.

Так приди, читатель, выслушай внимательно, Разорви оковы тяжкие поповские. Мы чумацким шляхом выйдем обязательно К той звезде, что помнит сказки малоросские.

КРАПИВА

В овраге мается крапива жгучая. Росой омытая её листва. Она несчастная и невезучая И неправдивая о ней молва.

А кто дотронется, тот озадачится, Тот ощетинится, как дикий пес. Ее состарила судьба-обманщица И не оставила крапиве слез.

Все так же реченька течет в излучину, Все так же небушко уводит ночь. Но стала старою и злой, и жгучею И все Кикиморы уходят прочь.

Увянет осенью, и на полешину Лесник усядется не в зуб ногой, Помянет старую, проводит к Лешему. К оврагу этому придет весной.

ПЕРВЫЕ ЦВЕТЫ

На проталинке между кустов Среди клочьев понурого снега Приютилась семейка цветов В одежонке из желтого меха.

Затаенно глядят сквозь снега На мои сапоги после рубки Как бы к ним не ступила нога, Как бы я не сорвал эти шубки.

А я дальше с конвоем пошел, Положив за бушлат рукавицы, Оглянулся, но их не нашел. Видно спрятались глубже сестрицы.

ОТ СТАЛИНГРАДА ПОШЛИ ШТРАФНИКИ

От Сталинграда пошли штрафники. От Сталинграда. Первая рота глотала полки. Так было надо. Все для победы!.. В снегах и грязи Зэки-солдаты. Пал - так герой! Если выжил - ползи До медсанбата.

От Сталинграда пошли штрафники. От Сталинграда. Перед Отчизной они должники, Кровь им награда. Кровью смывали этапы братки, Болью приклада. Смерть - впереди, за спиною - штыки Или засада.

От Сталинграда пошли штрафники. От Сталинграда. Гнали на запад от русской реки Черное стадо. Злобно рычали в броне пауки Аж до Рейхстага... Кровью смывали этапы братки, Версты ГУЛАГа.

В РАЗЛУКЕ

Я чувствую тебя, Твое дыханье слышу Сквозь шорох паутин Промокшего окна. Я чувствую тебя, Дрожу дождем на крыше, Я долго был один, Как желтая Луна.

Предчувствие любви. Блаженство и разлука, Которые придут За изверженьем сил. Предчувствие любви, Осмысленности мука С надеждой разорвут Мой усмиренный пыл.

С тобою я живу, Круша стены презренье, Где ты среди мимоз На фото у окна. С тобою я живу, Неся в душе смятенье, И в зареве волос Не ощущаю дна.

НЕ ДАЙ МНЕ БОГ ИСПОЛНИТЬ ПРИГОВОР

Не дай мне Бог принять команду взводом, Идущего исполнить приговор, Я буду проклят всеми до ухода, И небеса не смоют мой позор.

Я буду вечно жить не под прицелом, А с кровью на затылке и в груди И каждый миг заканчивать расстрелом И нет числа расстрелам впереди.

И тех солдат, невольников идея, Ждет та же подневольная стена. Придут на смену новые злодеи И казнью опорочат имена.

Не дай мне Бог уснуть в горниле славы, Которая затмила б белый свет. За выстрел в сердце даже за державу, За жизнь лишенную - прощенья нет.

* * *

Твоя любовь, как северное лето, Такой же мимолетною была. Бутоном запылала на рассвете, А с ветерком холодным отцвела. И мне оставила одни туманы, Что покрывали поздние цветы, И где пылали так же чьи-то раны Осколками несбывшейся мечты. Твоя любовь, блуждающая где-то, Все реже будоражит мои сны, Но не забыто северное лето, Где время убегало от весны.

ДЕРЕВЬЯ

Где шли бои, Теперь шумят деревья Деды мои С ветрами говорят О той стране, О городах, деревнях И о войне, Что увела солдат.

Гром в небе им, Что грохот канонады. Туман - как дым, Зарница - как фугас. Шумят в лесу, Шумят, шумят солдаты, Листвой росу Роняя каждый раз.

* * *

Открылся шкаф, дохнули травы. Сквозь щелку дышит домовой. Приволье зноем в две октавы Ворвалось в комнату зимой.

Поют цикады. Хмель и солод. А за окном - белым бело... Как мне не хочется на холод. Под одеялом так тепло.

Пьянящий запах... Сон ли это? Не шкаф, а луг летящий ввысь! Закрыв глаза, я вижу лето И ощущаю снова жизнь.

Я ОБРЕТАЮ КРЫЛЬЯ

Я обретаю крылья. В небеса Лечу, лечу вослед ветрам и тучам, Хочу прожить, промчаться, как гроза, Оставить след и никого не мучить.

И небо, просветлевшее слегка, Раскрасит землю и просушит травы... Я обретаю крылья, но рука Вцепилась за штакетник у дубравы.

И никого поблизости вокруг. Лишь голоса шипят: "Ты наш, отшельник! Тебе с рождения очерчен круг. Тебе до гроба стягивать ошейник".

Ладонь вцепилась, будто не моя. Предплечье бьется, тело обжигая. И без меня в свободные края Летит по ветру грозовая стая.

Я обретаю крылья. Но туда Мне не взлететь, наверно, никогда.

НЕДОВЕРИЕ

Точит камень, точит о преддверие... Только мне известно - почему. Если ранит душу недоверие, Мое сердце просится в тюрьму.

Вот она - судьба мечты разрубленной. Ревностью сумела превозмочь То, что помнит запахи возлюбленной, То, что камень точит день и ночь.

Что же дальше? Гнев и подозрение, Быть рабом позорного клейма. Одиночество - мое владение! Недоверие - моя тюрьма!

* * *

Когда в грядущем сочинять устану, Я вспомню маму ночью у отца. Ее ладони накрывали рану И усмиряли боли у крестца.

Отец лежал почти что без дыханья, Шептал "прости" и отводил свой взгляд. - Я встану сам. Не принимай страданья. Я подымусь, как сорок лет назад.

А мама незаметно ухитрялась Брать на себя из тела папы хворь, Но эта сволочь там же оставалась, Как на просоленной тельняшке соль.

Я вспомню все. И расскажу потомкам, Чтоб не утратили святую нить. И подымусь, и подойду к истокам, Чтоб, как отец поднявшийся, творить.

* * *

Ты один у меня, один, Повелитель мой, господин. Подозрением день ото дня, Словно пламенем, ранишь меня.

Взгляд горячий - и яд и дрожь. Мое тело пронзает ложь. Одурманенной встану с колен, Но как сладок мне огненный плен.

Я твоя на век, до седин, Повелитель мой, господин. В обжигающих искрах бровей Полонянкою стану твоей.

Чтоб в груди пожар не утих, Расстелю постель для двоих, И в блаженстве покорность моя Подчинится всевластью огня.

* * *

Полет земли не терпит суеты. Всему свой срок - эпохе и мгновенью. Летящий свет от утренней звезды Несет в наследстве жажду к обновленью.

И это обновление во всем Не слепо повторяет чьи-то гены, Из прошлого немыслимым огнем В золе рождает жизни перемены.

Над пропастью палящая звезда Горит не для погибели, забвенья. Огонь, зола, бурлящая вода В цепи эпох, в цепи мгновений звенья.

Лучами Солнце возрождает день И пеплом обагряется ступень.

* * *

Виктору Бокову

Лист осенний греет душу старикам, Говорит им, что не все так исковеркано, Что ещё не трется вьюга по вискам, И скамейки не пустеют в Переделкино.

Он летит над ними прямо в облака, Голосами поднимаемый крылатыми, Словно песня отпустила моряка На побывку в тот поселочек с девчатами.

И мелодия звучит по берегам, И сливается в реке она с природою... Лист осенний греет душу старикам, Покрывая их надежды позолотою.