Азагот почувствовал момент, когда Хокин и Сайфер вернулись в Шеул-Гра.
«Пожалуйста, пусть они принесут хорошие новости».
Но независимо от того, сколько надежды он таил в сердце, в глубине души знал, что ничто из того, что скажет Хокин, не будет хорошим.
Последние пятнадцать минут он провёл, протирая дыру в полу библиотеки, изнывая от страха. У него был небольшой перерыв в размышлениях, когда он позвонил Зубалу, чтобы ввести в курс дела и попросить расследовать отравление Лиллианы. Падший ангел был полным мудаком и очень способным, когда дело доходило до допросов. Азагот просто надеялся, что быстро найдёт предателя. Его терпение на исходе, как и барьер, отделяющий Рай от Ада.
Раздался стук в дверь, и мгновение спустя вошёл Хокин, его тяжёлые шаги отдавались похоронным звоном. Выражение его лица сказало всё, и Азагот почувствовал, как рушится его мир.
— Говори, — сказал он голосом таким же разбитым, как и его сердце.
— Они так и не добрались до острова Ареса. — Хокин остановился посреди комнаты, его руки безвольно повисли по бокам. — Кто-то переделал Хэрроугейт больницы. Они высадились на каком-то случайном острове в Тихом океане, где падший ангел и орда демонов устроили им засаду. — В его голосе прозвучали неприкрытые эмоции, и Азагот собрался с духом. — Джорни и Мэддокс мертвы. Лиллиана… — «Нет. Не говори этого. Не. Говори». — Мы нашли только тело Фантома и… это, — Хокин достал из кармана телефон и протянул Азаготу. Рука Азагота задрожала, когда экран включился.
Появилось видео, и Азагот на нетвёрдых ногах наблюдал, как убивают его сыновей, а Лиллиана сражается с подавляющей волной демонов. Она оказала адское сопротивление, и на мгновение он молча подбодрил её, надеясь вопреки всякой логике, что она сбежала. Видео резко оборвалось, и экран заполнил новый кадр. Он прищурился на тёмную картинку. Это прямой эфир? Лиллиана. О, чёрт возьми, нет.
Его кровь застыла в жилах при виде его пары, скорчившейся у трона из черепов, уткнувшейся в него лицом и обхватившей живот руками, словно защищаясь.
Она была обнажена, кожа испачкана кровью.
— Лилли, — прохрипел он.
Эфир прервался.
Отчаяние сокрушило Азагота, затем им овладело медленное, мучительное ощущение того, что его зажали между двумя раскалёнными докрасна валунами. У него перехватило дыхание. Его мысли. Его рассудок.
— Кто-то причинил ей боль… кто-то посмел причинить ей боль!
— Отец…
Комната начала смещаться. Пол прогибаться.
— Я должен найти её. — Его голос был тихим, едва слышным из-за биения пульса в ушах. — Я должен найти её.
У него не было ни плана, ни способа найти Лиллиану, но он знал, что должен выбраться отсюда. Должен выбраться из Шеул-Гра. К чёрту контракт с Раем и Адом.
— Отец, пожалуйста, успокойся…
Его рёв сотряс здание. Плитки пола раскололись. Трещины зигзагами побежали по стенам. Куски камня с потолка посыпались вниз. Хокин закрыл уши и закричал от боли.
Агония пронзила Азагота, когда ярость вскипятила кровь в венах и содрала кожу с тела. Кости сломались, а челюсть вывихнулась, когда его внутренний демон вырвался наружу, пробивая потолок и царапая стены массивными крыльями. Мысли Азагота спутались, когда их поглотил чистый инстинкт. Его сотрясала необходимость сбежать из этого ада, который он сам создал.
Запрокинув огромную звериную голову, он закричал. Огонь и свет, смешанные с чёрной сажей, вырвались у него изо рта, пробив дыру в здании. Он взмыл вверх, пролетая сквозь дым, пыль и обломки.
«Сбежать. Сбежать. Сбежать. Лиллиана!»
Азагот взмыл ввысь, рассекая крыльями воздух с такой силой, что у деревьев внизу сломались ветки, и пыльные вихри закружились вдоль тщательно ухоженных тропинок, по которым любила гулять Лиллиана.
Барьер между Шеул-Гра и миром людей был впереди, невидимая, сдерживающая сила подпитывалась ангельской милостью, благословенным камнем, пуканьем единорога или ещё каким-нибудь дерьмом. Азагот изверг огромный поток энергии. Он проделал бы дыру прямо в ублюдке. Расплавленный огонь брызнул в барьер, распространяясь, разбрызгиваясь… Но силовое поле выдержало.
Взбешённый неудачей, он врезался в барьер. Случился лёгкий толчок. Да. Сделав круг, он снова налетел на барьер. И снова. И снова. Он бил до тех пор, пока не почувствовал, как хрустнули кости. Пока он не был слишком измотан, чтобы продолжать. Пока ему не захотелось умереть.
Одна последняя попытка… Ему нужна ещё одна.
Он врезался в барьер, раздробив оставшиеся кости в теле, и рухнул на землю, как метеор, вызвав дрожь по всей земле, подбросив в воздух скамейки и деревья, когда земля образовала волны из эпицентра кратера.
Ошеломлённый и задыхаясь от боли регенерации, он выбрался из дымящейся дыры и подошёл к основанию алтаря, на установке которого настояли и Небеса, и Ад. Очевидно, накануне Армагеддона Азагот должен выбрать сторону и принести жертву на её поверхности наполовину из обсидиана, наполовину из чисто-белого мрамора, чтобы доказать свою преданность.
Разве он недостаточно пожертвовал?
Он моргнул, глядя на это чудовище и на одеяло, накинутое на то, что казалось телом, лежащим на толстой плите алтаря. Кто это?
Изнеможение и лёгкое любопытство ослабили ярость, и он начал изменяться. Его когти превратились в пальцы, а чешуя вплавилась в кожу. О, он всё ещё был на грёбаной грани безумного гнева, но ярость остывала, становясь всё ледянее… и гораздо более смертоносной. Он не выберется, не таким способом, но вернёт свою пару. И он собирался чертовски убедиться, что никто никогда больше не будет с ним связываться.
Теперь, более уравновешенный, он вспомнил, что Хокин говорил что-то о том, чтобы привести Фантома. Это тело Семинуса на алтаре? Азагот поднялся, каждое движение было неловким из-за всё ещё сломанных костей, и, хромая, подошёл к демону. Фантом явно мёртв, но под холодной плотью, прямо под кожей, ярко горела его душа. В ловушке. В ярости.
У этого демона был дух.
Огонь Фантома притягивал его, разжигал потребность черпать из уникального хранилища силы, которым обладает только особенно сильная душа. Он коснулся ладонью лба демона, нахмурившись, когда не смог дотянуться до огненного внутреннего существа.
Какого чёрта?
— Отец? — Хокин подбежал, уворачиваясь от опрокинутых статуй и перепрыгивая через зазубренные камни. — В чём дело?
— Душа Фантома, — сказал он грубым голосом, обугленным злобной энергией, которую использовал, чтобы разрушить барьер. — Я не могу к ней прикоснуться.
— Но ты можешь освободить её, верно?
— Нет.
И это разозлило. Он обладал абсолютной властью над душами демонов, особенно в своём мире. Хокин убрал волосы Фантома с лица.
Азагот всегда восхищался способностью своего сына сопереживать, не будучи перегруженным эмоциями. Это нечто такое, чего Азагот не мог сделать… и почему, в конечном счёте, он стал таким. И из-за этого же Лиллиана ушла на несколько месяцев.
— Но ты — Мрачный Жнец, — сказал Хокин. — Души — твоя фишка.
— Значит кто-то могущественнее меня завладел ею и привязал к его физическому телу.
— Могущественнее тебя? — Хокин серьёзно обдумал это. — Ривер? Он дружил с Фантомом.
— Возможно.
И существовало любое количество причин, по которым самый могущественный ангел на Небесах мог привязать душу к телу. Азагот, однако, не знал, такой причины. И ему было всё равно. Не сейчас.
— Отнеси тело к Гадесу. Он сохранит его в безопасности, пока мы не сможем выпустить душу Фантома в Чистилище, или кто-нибудь не придёт за ней.
— Кто-нибудь? — Голос Хокина звучал ошеломлённо. — Мы не можем позволить кому попало на неё претендовать.
— У меня сейчас есть заботы важнее, — отрезал Азагот. — Мои сыновья мертвы, а мою беременную пару пытают. У меня есть более важные вещи, о которых нужно беспокоиться…
Зазвонил телефон, и Хокин вытащил из кармана устройство.
— Ты уронил его, когда пролетал сквозь потолок библиотеки.
Телефон не принадлежал Азаготу.
Лишь ледяная ярость помогла сохранить спокойствие, когда он взял телефон, по которому смотрел видео и прямую трансляцию, и приложил его к уху.
— Освободи Сатану, и я освобожу твою пару.
Слова, произнесённые на древнем шеульском диалекте, прозвучали в эфире глубоким, зловещим голосом, который Азагот узнал. И которому не удивился. Ненависть свернулась клубком в животе.
— Молок, — прорычал он. — Ты…
— Больше не Молок. А Молох. С буквой «Х».
— Мне посрать, как ты себя называешь. — Азагот был не в настроении играть в игру с именами этого психа. — Ты знаешь, что наделал?
— Нет, — сказал Молох, сарказм сочился по радиоволнам. — Я случайно убил отпрысков Мрачного Жнеца, отравил его пару и похитил её?
— Верни её сейчас, и я не буду пытать тебя перед тем, как убью.
Нет, у него будет вечность, чтобы причинить боль ублюдку, в то время как его душа пребывала бы на худшем уровне Чистилища
— Я не боюсь тебя, Азагот. — На заднем плане Азагот услышал хныканье и помолился, чтобы оно исходило не от Лиллианы. — Освободи Тёмного Лорда. У тебя есть сорок восемь человеческих часов.
Связь прервалась. Хокин напрягся, когда Азагот убрал телефон от уха.
— Что он сказал?
— Он сказал, что у меня есть сорок восемь часов, чтобы освободить Сатану. А ещё сказал, что меня не боится. — Он почувствовал, как внутри растёт ледяная ненависть, медленно перерастая в лавину злобы. Он провёл языком по одному из клыков и насладился острой болью, металлическим привкусом крови, которую, как ему показалось, принадлежала Молоху. — Скоро так и будет.