Мрак и рассвет

Сближение

Шли дни, дни, наполненные тяжелой работой, щедрой на удачу, исследованиями, счастьем и мечтами о будущем. Беатрис сшила для них кое-что из одежды. Ворс со шкур предварительно был острижен ножницами, чтобы одежда больше соответствовала сезону. Благодаря холодным ваннам, отличному питанию и работе на свежем воздухе Беатрис и Штерн чувствовали себя в отличной форме.

Домашние хлопоты не отнимали у Беатрис слишком много времени. Часто предпринимались вылазки, которые они называли «пиратскими набегами», к мрачным руинам дока, к некогда оживленным и богатым магазинам Бродвея, в Сентрал Парк или в районы двух основных вокзалов Нью-Йорка.

Остатки железной дороги причиняли Штерну большую боль, нежели все остальное. Разрушенные пути, страшные обломки локомотивов и великолепных пульмановских вагонов, поросшие сорной травой, руины залов Пенсильванского вокзала, где каждый день когда-то суетились миллионы людей, спеша по своим делам, нагоняли на молодого человека грусть. Он был рад покинуть эти места и оставить их навечно джунглям, птицам и диким животным.

— Sic transit gloria mundi, — прошептал он, глядя на грустные останки величественных колонн, уже давно рухнувших на землю, на руины арок и осколки стекла. — А говорили, что все это построено, дабы бросить вызов времени!

Именно во время одной из подобных экспедиций инженер нашел и без ведома Беатрис спрятал вещь, приведшую его в замешательство. Это была кость, по всей видимости, не слишком старая, сломанная и обглоданная. На ней отчетливо виднелись следы зубов. Штерн наткнулся на нее случайно среди развалин мэрии.

Молодой человек ясно видел, что кость раздробили, стараясь добраться до костного мозга. Вид столь ужасного предмета снова нагнал на него страх, так как молодой человек сразу же узнал кость человеческого бедра или по крайней мере бедра человекоподобного существа, хотя до сих пор Штерну не попалось ни одного доказательства присутствия горилл в лесах Манхэттена.

Отныне инженер пускался в путешествие, только имея при себе ружье и револьвер с большим запасом патронов. Беатрис также всегда была вооружена, к тому же она стала столь прекрасным стрелком, что могла подстрелить белку, сидящую на вершине ели, или летящую цаплю.

Однажды, прогуливаясь в густых зарослях там, где раньше размещался Грэмси Парк, молодые люди увидели оленя. Беатрис тотчас же выстрелила и ранила животное.

Пуля Штерна, выпущенная почти одновременно, пролетела мимо. Олень успел скрыться в лесу. Молодые люди бросились в погоню, с трудом продираясь сквозь густые джунгли Ирвинг Плас. В двухстах метрах к югу от парка они нагнали животное. Одним выстрелом девушка прикончила его.

— Браво! — воскликнул инженер, вытаскивая свой нож из кожаных ножен, которые сделала для него Беатрис.

Таким образом, вечером они лакомились зажаренным на углях сочным свежим мясом.

Большую часть мяса они закоптили и засолили на будущее. Штерн решил выдубить шкуру в маленьком бассейне, который он вырыл рядом с ручьем. В воду он положил кору дуба и каштана, чернильный орешек и большое количество сумаха.

— Должно получиться, — сказал он, погрузив туда шкуру и придавив ее камнями. — Похоже на рецепт старых деревенских врачей — всего понемножку… и если не станет лучше, то хуже во всяком случае тоже не будет.

Сейчас, когда все ушло в небытие, Штерн начал обращать внимание на те проблемы, которые когда-то обременяли человеческую цивилизацию, но были абсолютно не знакомы лично ему. Большей части его индивидуализма и консерватизма, которыми он так гордился восемь веков назад, теперь, перед лицом дикой природы, уже не было.

Сейчас ни ему, ни Беатрис нельзя было терять времени. Каждую минуту необходимо было чем-то заниматься, и каждый новый день казался загруженным больше, нежели предыдущий.

Во время еды, а особенно по вечерам, когда молодые люди сидели при свете лампы в своем обиталище, им нравилось строить гипотезы. Они часто говорили о катастрофе и своем загадочном возрождении. Штерн рассказывал Беатрис о проведенных некогда опытах, во время которых путем резкого замораживания животных удавалось почти полностью прекратить в них жизненные процессы. Эти исследования давали ответ на вопрос, почему они сами не умерли от холода во время многочисленных зим.

При мерцающем уютном свете очага подобные разговоры зачастую затягивались за полночь. Для Штерна эти часы были самыми счастливыми в жизни. В эти мгновения взаимопонимание и близость между молодым человеком и девушкой казались абсолютными и такими интимными, что инженер чувствовал, как любовь к прекрасной девушке берет в плен его сердце. Ему казалось также, что это чувство не было безответным.

— Я ни на мгновение не сомневаюсь, — сказал он как-то во время их беседы, — что мы с вами сейчас единственные живые, полагаю, цивилизованные люди на всей Земле. Если бы кто-нибудь еще остался в живых, будь то в Чикаго или Гонконге, он несомненно постарался бы связаться с Нью-Йорком. Ведь это главный финансовый и индустриальный центр мира.

— Но представьте, что есть и другие люди, может быть, их очень мало. Возможно, они еще не вышли из сна или это произошло с ними совсем недавно, как с нами. Могут ли они в таком случае знать, что мы также живы?

Штерн с сомнением покачал головой:

— Да, такое возможно, но только не в этой части света. В нашем раю нет никого, кроме вас и меня. В таком случае я Адам. А вы… А вы — Ева. А где же дерево греха? Его мы пока еще не отыскали.

Девушка бросила на него быстрый взгляд и опустила голову, чтобы Штерн не мог видеть ее лицо. Но молодой человек заметил, как покраснели ее шея и щеки до самых висков. Он совсем позабыл о своей трубке. Аллан смотрел на девушку, не видя больше ничего вокруг себя.

Воцарилось глубокое молчание. Но где были их мысли…