Тузик, Рыжий и гости
День не сулил ничего хорошего.
Во-первых, была стирка. Во-вторых — большая стирка. Из дверей кухни на двор валил пар и пахло мылом. Одно это может довести любую собаку до обморока. Но и это ещё не всё!
Хуже всего то, что когда тётка Катерина стоит у корыта, упаси боже показаться ей на глаза.
Из-за каждого пустяка сразу крик, скандал, брань! Да и очень просто можно заработать мокрой тряпкой по спине.
На дворе тоже ничего интересного не было. Не на чем глазу отдохнуть.
На что тут любоваться? На кур? Да кого они могут интересовать!
Утки? Ещё того лучше! Топчутся в грязи и лопают такую дрянь, которой ни одна собака и нюхать не станет даже от скуки!
Попадались, правда, время от времени воробьи. Но Тузик уже вышел из того возраста, когда охотятся на воробьёв. Пусть за ними Рыжий гоняется, если ему охота. Хотя Тузик и ему не очень позволял гоняться за воробьями.
Вот как-то раз какой-то артист воробей появился на дворе. Рыжик кинулся за ним.
«Рыжий! — крикнул Тузик. — Сказано тебе — не смей гонять воробьёв! Слышал или нет?»
«А почему?» — дерзко ответил Рыжий, который последнее время явно начинал отбиваться от рук.
«Он ещё спрашивает! — рявкнул Тузик. — Нельзя — и точка! Я не велю!»
«Подумаешь!» — проворчал Рыжик и помчался дальше.
А воробей, прохвост, словно нарочно дразнил собаку. Отпорхнёт на несколько шагов и сядет, ждёт. Рыжик — за ним. Воробей — фррр! Повертится в воздухе и снова — хлоп на землю.
Рыжик носится по всему двору — взад, вперёд. Запыхался, умаялся.
Он бы и сам рад бросить охоту, да стыдно перед Тузиком.
Прыгнул ещё раз, подскочил как мог выше.
И уже почти что поймал воробья. Но только почти что.
Зато шишку действительно поймал. Падая, он здорово треснулся головой о колоду, на которой кололи дрова. И на лбу выросла шишка.
«Щенок! Щенок! — ворчал себе под нос Тузик. — Воспитываешь его, стараешься вырастить приличного пса, а у него всё одни щенячьи глупости на уме! Ох, получишь ты от меня на орехи за этих воробьёв!» — грозно рявкнул он на Рыжика.
«А что я должен делать?» — спросил Рыжик, отряхиваясь от налипших опилок и стружек.
«Ну и вопрос! Что делают приличные собаки в такую жарищу? Спят!»
«А ты почему не спишь?»
«Потому, что должен следить за тобой!» — отпарировал Тузик.
«Уж как-нибудь сам обойдусь!»
«Рыжий, ты смотри у меня!..» — начал было Тузик и остановился.
Из-за куста сирени выпорхнула большая бабочка. Тузику ужасно захотелось поохотиться на неё. Но он не был уверен, прилично ли взрослой собаке, собаке, с которой Рыжик должен брать пример, ловить бабочек. Он только поднялся и стал наблюдать, что делает Рыжик.
А Рыжиком в этот день явно овладел дух противоречия. Он, заметив бабочку, сразу же помчался за ней.
«Вот увидишь, поймаю!» — крикнул он Тузику.
Тузик из осторожности ничего не ответил на эту похвальбу. Он подождёт. Вдруг и правда хвастунишке удастся поймать бабочку?
«Я, если захочу, поймаю любого летучего зверя!» — сказал он на всякий случай.
Тем временем Рыжик из кожи вон лез, стараясь сцапать мотылька.
Как назло, бабочка была большущая, тяжёлая и летела над самой землёй.
Наконец Рыжику показалось, что стоит ему только подпрыгнуть, и добыча от него не уйдёт.
«Поймал, поймал!» — завопил он с торжеством, отделился от земли и взлетел высоко-высоко.
«Что поймал-то? Шиш!» — съязвил Тузик.
Бабочка перелетела в сад и исчезла. А Рыжик с трудом поднял с земли свои побитые косточки.
«Щенок!» — бросил с презрением Тузик и повернулся к нему хвостом.
На этот раз Рыжик обиделся не на шутку.
«Щенок, щенок! — передразнил он, подскочив к Тузику. — Подумаешь, какой взрослый! Забыл, наверно, как ты от Лорда улепётывал?»
«Не „улепётывал“, а покинул его общество! Не желаю водиться с плохо воспитанными собаками».
«И сейчас ты злишься, потому что никакой приличной игры не можешь выдумать!»
«Просто мне неохота играть».
«Ах, неохота?» — издевательски переспросил его Рыжик.
«Да, не хочется. Не хочется, да будет тебе известно! — настаивал Тузик. — Если бы я только захотел — ого-го!»
«Что — ого-го?»
«Ничего!» — буркнул Тузик и, дабы показать, что считает разговор законченным, перевернулся на другой бок.
Рыжик понял, что с Тузиком не договоришься. Он поплёлся под веранду. Там был собачий склад. Лежали там кости — обглоданные, облизанные, обсосанные дочиста. Ни одной собаке не приходило в голову подкрепиться этими мослами. Они служили только для игры. И то лишь тогда, когда ничего другого, лучшего, не находилось.
Из-за этого склада игрушек шла неустанная война между собаками и тёткой Катериной.
Но разве можно было сладить с нашими барбосами! Не раз Катерина устраивала в их конурах уборку. На двор летело всё: тряпки, солома, кости. И всё отправлялось на помойку. Кроме, конечно, разных щёток, гребёнок, шлёпанцев и иных полезных вещей, каковые возвращались их владельцам.
Увы, это был сизифов труд.
Не проходило и дня, как Тузик, Рыжик и прочие обитатели нашего двора натаскивали столько сокровищ в свои будки, что исчезали все следы уборки.
Итак, Рыжик пошёл к своему тайнику и достал баранью лопатку. Он сам притащил её некогда со свалки возле казарм. Схватив кость в зубы, он принялся её терзать. И ворчал при этом так грозно, что Тузик счёл необходимым обернуться и посмотреть, что такое происходит.
«Рыжий, ты что там вытворяешь?» — спросил он с деланным равнодушием и нарочно едва приоткрыл глаз, не желая подавать вида, что баранья лопатка его сколько-нибудь интересует.
А Рыжик вошёл в дикий азарт. Он носился с костью как ошалелый. Уже не ворчал, а рычал. И так свирепо, словно сражался по меньшей мере с самим львом.
Тузик всё ещё не двигался. Лишь когда Рыжик махнул костью перед самым его носом, он не выдержал.
Вскочил и как гаркнет:
«Рыжий, ты положишь эту кость или нет?»
«Отвяжись!»
«Ах, ты так?!» — рявкнул Тузик и кинулся на Рыжего.
Что тут началось, трудно описать. Белье взлетело в воздух! Да что там белье — всё полетело к чёрту!
Чуть не погибла курица Лысуха. Едва не раздавили петуха Беляша. К счастью, он успел вскочить на пенёк, а оттуда на сарай. Сбили с ног утку Меланью. Селезню Кашпереку угодили костью в лоб.
Напрасно Беляш с крыши сарая вопил отчаянным голосом:
«Караул! Разбой! Спасайся кто может!»
Кашперек-селезень, как только немного очнулся, заковылял к птичнику, за решётку. Он качал своей побитой головой и приговаривал:
«Так, так, так! Страх, страх, страх, что эти псы вытворяют! Я сейчас же ухожу отсюда! Сейчас, щас, щас! Меланка, идём!» — позвал он жену.
Меланка пыталась ответить ему, но слышался только хрип. И неудивительно.
Со страху, пытаясь удрать от собак, она просунула голову в петлю решётки, а вытащить её обратно никак не могла. Чем она больше дёргалась, тем крепче застревала.
«Спасите! Задыхаюсь!» — хрипела она в отчаянии. И может быть, и вправду бы удавилась, если бы не те же собаки. С разгона они налетели на Меланку, отскочили от неё и со всего размаху треснулись о сетку загородки — только гул пошёл!
И голова Меланки сама выскочила из петли. Утка отпрянула и помчалась к мужу.
«Ах, ах, ах! Как я расстроилась!» — жаловалась она Кашпереку.
Но Кашперек не принимал близко к сердцу ничьих огорчений, кроме своих собственных.
«Где собаки, там вечно драки!» — крякнул он важно и снова разинул клюв, словно собирался привести ещё какую-то утиную пословицу.
Однако лишь потряс раза два своим зелёным хвостиком и коротко приказал:
«В огород!»
И, не дожидаясь Меланки, заковылял вперевалочку к забору.
Там был выкопан лаз. Сквозь него птицы попадали в огород.
Кашперек пролез в дырку, за ним — Меланка. Когда они были уже по ту сторону забора, Кашперек приостановился и крякнул жене:
«Если не ошибаюсь, скандал на дворе не прекращается».
«Ты прав, дорогой, скандал на дворе не прекращается», — подтвердила Меланка, которая всегда соглашалась с мужем.
«Если не ошибаюсь, причиной этого скандала опять собаки, — продолжал селезень. — Да, Меланьюшка, порядка на свете не будет, пока человек в юбке, вместо того чтобы кормить только нас, будет кормить и этих безобразников, которых называют собаками!»
«Совершенно согласна с тобой, Кашперушка…» — начала было Меланка и не окончила.
Ибо со двора донёсся такой вопль, такой крик, такой визг, что у Меланки слова застряли в клюве.
Кашперек затоптался на месте, потом крикнул:
«Бегом!» — и, как пушечное ядро, полетел куда глаза глядят.
За ним вперевалку бежала Меланка, пытаясь на ходу что-то сказать Кашпереку.
Тут во дворе снова раздался грохот.
Кашперек завопил:
«За мной!»
И оба покатились к пруду.
А во дворе действительно творилось нечто ужасное. Собаки гонялись друг за другом с такими воплями, что это услыхала тётка Катерина. Она вылетела из кухни и окаменела на пороге.
— Иисус, Мария! Ах вы, проклятые псы, чтоб вас! — крикнула она и недолго думая схватила ведро с мыльной водой и — хлюсь! — прямо на Рыжего и Тузика.
Тузик был как раз сверху. Ему досталась почти вся порция.
Рыжик получил только тряпкой по морде. Воспользовавшись тем, что Тузик зажмурился от едкого мыла, он схватил кость — и ходу.
Оглядевшись в поисках места, где бы её погрызть, в своё удовольствие, он заметил лежащую на земле простыню. Вскочил на неё.
Но там его снова настигла тётка Катерина и схватила за шиворот. Он вывернулся и кинулся бежать к калитке.
Он бы благополучно улизнул на улицу, но тут дёрнула его нелёгкая обернуться. Тёткин башмак угодил ему прямо в голову. Угодил с такой силой, что, отскочив, рикошетом хлопнулся о забор.
Долго, долго тётка Катерина собирала с земли разбросанное белье, отряхивала с него песок, отбирала самое измазанное для перестирки.
Тузик наш всё это время тихо, как мышка, просидел в углу между сараем и забором, не показывая носа во двор. Он только осторожно поглядывал одним глазком, что и как.
Наконец, когда Катерина вошла в кухню и дверь за ней с треском захлопнулась, Тузик вылез из угла. На нём сухой шерстинки не было. Да к тому же ещё мерзкий запах мыла! Бедняге чуть не стало дурно, когда он обнюхал себя.
«Так я и знал, что этот сопляк Рыжий, этот щенок, втравит меня в какую-нибудь неприятность, — простонал он. — Боже, как от меня пахнет! Теперь недели две нельзя будет показаться в приличном обществе!»
Пёсик огляделся в поисках чего-нибудь, обо что можно вытереться. Но, как назло, ничего такого, что заменяет собакам парфюмерию, во дворе не было. Ни дохлой мыши, ни птички, — ничего… Удалось ему найти лишь немного гнилой моркови и картошки, которые мы не успели закопать под виноградом.
«Ну, это ещё сойдёт за духи», — подумал Тузик и давай кататься по земле.
Измазался так, что шерсть у него стала как мочалка. Обнюхал себя, чихнул и удовлетворённо произнёс:
«Теперь можно терпеть! Только хорошо бы обтереться».
На верёвке висели сорочки и воротнички.
«Это в самый раз для меня», — решил Тузик и прошёлся между бельём раз, прошёлся другой…
После каждого раза на сорочках оставались грязные полосы. Воротнички выглядели так, словно их окунули в кофе.
«Теперь не мешает поспать. Но лучше где-нибудь подальше от тётки Катерины. Стирка! То-то она и злится. Пойдём-ка в сад».
Пошёл.
А там под окном росли канны — довольно редкие цветы, недавно выписанные из Варшавы.
Милый Тузик решил, что место это прямо создано для него. Улёгся. Но молодые побеги канн кололи его в бок — пришлось встать.
«Всегда там, где лучшее место для сна, должен расти какой-то чертополох! Колется — ну просто мочи нет терпеть!» — ворчал он сердито: его очень клонило ко сну.
И немедленно принялся за расчистку местности.
Схватил одну молодую ветку — вырвал. Рванул другую, третью… Чего не мог вырвать, то поломал или примял.
Наконец устроил себе логово как полагается. Уютно устроился, зевнул и немедленно заснул. Сначала спал как камень, без всяких сновидений. Но через некоторое время начали ему сниться приключения с костью.
Вот он гонится за Рыжиком. А тот удирает так быстро, что Тузик никак, ну никак не может его догнать.
Напрасно он перебирает лапами во сне и тихонько взлаивает, повизгивает.
Он бежит, бежит, и вдруг Рыжик — фрр! — и в воздух!
Смотрит на него изумлённый Тузик и тут только замечает, что это не Рыжик. И не воробей. А бабочка!
Машет крыльями, машет, крылья становятся всё больше, краснеют, на них появляются какие-то пятна, не то полосы. Что такое?
Батюшки! Да это же тётка Катерина летает по воздуху! Этого ещё не хватало! Как же теперь от неё прятаться?
Носится по двору бедный Тузик, увёртывается как может, а тётка всё над ним тряпкой размахивает…
«Ай!» — взвизгнул он во сне — и проснулся. Огляделся вокруг. Тётки, правда, в воздухе не обнаружил, но в бок его что-то кололо. Последняя уцелевшая ветка канны.
Отхватил её зубами у самой земли, перевернулся на другой бок и вновь закрыл глаза.
На этот раз ему приснился чудесный сон. Чудилось ему, будто он стоит перед лавкой мясника — того самого, к которому тётка Катерина всегда ходит за мясом. Мясник этот был грубиян и человек совершенно невыносимый: никогда не позволял собакам зайти в магазин, хоть на самую маленькую минутку.
А тут вдруг он позволил Тузику войти вслед за тёткой Катериной в лавку. Не закричал на него, не схватил за шиворот и не выкинул за дверь. Мало того! Даже сделал вид, будто не замечает, как Тузик лакомится из лоханки обрезками, требухой — лакомством, от одного вида которого текли слюнки у всех собак в округе.
Тузик так увлёкся едой, что забыл обо всем на свете. Тут ворвался в лавку Каро — бульдог, страшилище. Заклятый враг Тузика и всех собак в городе. Тузик — на него. Каро — наутёк.
В погоню! Выскочили на рыночную площадь.
Но что это? Какие-то камни летят с неба. Один, другой, третий… Ой, больно, больно!..
«Ай-ай-ай!» — закричал Тузик и проснулся. Открыл глаза, глянул и как ошалелый кинулся бежать, поджав хвост. Не остановился он и за воротами. Только оглянулся. Тётка Катерина издали всё ещё грозила ему палкой.
— Я тебе ещё дам, не бойся! Получишь за свои дела! Только приди домой! — обещала она собачонке.
«Нашла дурака!» — шепнул Тузик в ответ и лёгкой рысцой двинулся в сторону рынка.
До угла бежал с поджатым хвостом, боязливо озираясь. На углу ещё раз обернулся. Преследовательницы уже не было видно. Тогда он гордо поднял хвост и спокойно, с достоинством двинулся вперёд.
На рынке у колодца всегда собиралось изысканнейшее собачье общество со всего города. Там в любое время можно было встретить кого-нибудь, с кем и поговорить приятно и поиграть любо.
Сегодня играми руководил Куцый, пёс высоко ценимый всеми за свой действительно милый характер.
«В салки или наперегонки? — вежливо спросил он. — Что вы предпочитаете?»
Выбрали салки. И уже решили начинать, когда вдруг в самую середину круга влетел Рыжий.
«Убью! — крикнул Тузик и кинулся на него. — Из-за тебя все неприятности! Уже пора ужинать, а я не смею домой показаться!»
Рыжик успел только крикнуть:
«Большие новости!» — и сразу пустился бежать, потому что выражение морды Тузика ясно показывало, что шутить с ним опасно.
«Трус!» — прорычал Тузик, не снижая скорости.
Рыжик тоже нёсся изо всех сил. Но каждую минуту он оборачивался и кричал:
«Тузик! Хватит! Большие новости!»
«Я тебе покажу новости!»
«Бричка у ворот!»
«Я тебе покажу бричку!» — рычал Тузик не останавливаясь.
«И хозяин и Крися уже сидят!»
«Я тебе покажу сидят! Стой!»
Рыжик, может быть, и остановился бы, но не мог. Он с разгона подкатился под ноги какой-то даме и чуть не сбил её с ног; отскочив, налетел на прохожего, который ел вишни. Пакет выпал из рук, вишни рассыпались, человек кинулся за палкой… А Рыжик, толкнув лоток торговки и чудом увернувшись от колеса телеги, очутился на противоположном тротуаре. Оттуда он снова крикнул:
«Тузик, торопись, — уезжают!»
Тут Тузик поверил, что Рыжик говорит правду. И помчался за ним.
По дороге получил по голове зонтиком от дамы, палкой — от человека с вишнями, гнилым помидором — от торговки.
Ошеломлённый, он присел на тротуаре. Осмотрелся. Рыжий уже исчез.
Побежал к дому. Смотрит — и у ворот пусто. Что делать?
Тут где-то в самом конце улицы замаячило что-то. Как будто Рыжий.
«Ой-ой-ой!» — взвизгнул Тузик и понёсся бешеным карьером. Уши у него так и прыгали.
Наконец вот она, бричка. Тузик, вывалив язык до самой земли и пыхтя, немного сбавил аллюр.
«Ну что? Не говорил я тебе? — спросил Рыжик. — А то бы ты опоздал!»
Тузик ответил ему признательным взглядом:
«Мир, мир! Дружба до гроба!»
Им встретилась Сплетня — противная собачонка.
«Сюда, сюда! — залаяла она. — Кролики в саду!»
«Не морочь нам голову! Ты что, не видишь — мы с хозяином едем?»
И морды у обоих были такие гордые и важные, словно они и впрямь ехали.
Бричка остановилась перед вокзалом. Там было уже полно народу. Поезд из Варшавы ожидался с минуты на минуту.
Тузик, пёс бывалый, который часто ходил на станцию, шепнул Рыжему:
«Ты только берегись вон того, что стоит в дверях. Ужасный грубиян!»
Рыжик подошёл к двери. Улучив момент, когда контролёр, отбирая билеты, отвернулся, он прошмыгнул у него между ног.
— Куда? Вон отсюда, паршивец! — закричал на него контролёр.
Но Рыжика это уже мало трогало. Отскочив на несколько шагов, он посмотрел на контролёра с презрением и тявкнул:
«Очень я испугался! Не видишь, что я иду с хозяевами?»
Поскрёб задними лапами землю и вприпрыжку двинулся вперёд.
Исполненный важности, он и не заметил, что как раз подходил поезд.
Что-то загудело, застучало прямо у него над головой, паровоз пронзительно засвистел. Бедный Рыжик присел, распластался на земле.
«Спасите!» — завопил он не своим голосом. Поджал хвост — и ходу!
Как сумасшедший нёсся он по платформе. Ничего не видел, ничего не слышал. Треснулся головой о какую-то тумбу, отлетел, свалился в канаву и исчез в траве.
«Так я и знал! Этот Рыжий всегда ведёт себя как щенок!» — поморщился Тузик, свысока наблюдавший недостойное поведение Рыжего.
Тем временем из вагонов начали выходить пассажиры. Тузик внимательно принюхивался к каждому выходящему.
«Одни чужие, — удивлялся он. — Ага, понятно, это мясник. От этой бабы пахнет молоком. А что, интересно, у этой в корзинке? — заинтересовался он и побежал за женщиной, у которой на каждом плече было по огромной корзине. — А, ясно: масло, масло! — проворчал он успокоенно. Внезапно он повёл носом и зафыркал. — Что это такое? — произнёс он. — Это же тот самый мерзкий запах, каким несёт из шкафа, в котором тётка Катерина прячет на зиму мех!»
Полный любопытства, он уставился туда, откуда доносился удивительный запах.
Из дверей вагона выехал сначала маленький саквояж. За ним чемодан побольше. Потом ещё больший. Крися принимала один чемодан за другим у кого-то невидимого и ставила их возле себя, на землю. После чемоданов пришёл черёд корзинам, корзинкам, корзиночкам, баулам, узлам, свёрткам. Образовалась целая гора всякого добра.
Тузик так и сел от изумления. Но по-настоящему изумился он тогда, когда вслед за баулами показалась длинная, сухая, костлявая фигура, с носом, напоминающим кочергу. На кочерге сидели очки размером с тарелку.
«Кто это? — поражался Тузик. — Тётка Катерина, только ещё похуже? Мало одной, решили вторую завести, что ли?»
У костлявой дамы в руках были две корзиночки. Она подала их Крисе и сказала скрипучим и слащавым голосом:
— Только осторожно, деточка, только осторожно — Микадочка спит! Спит… — повторила она озабоченно. — А Сандик всю дорогу очень нервничал. Боюсь за него — он такой нежный. И так привязан ко мне!
Крися взяла в руки обе корзиночки. Тузик втягивал в себя запах.
«Ай, ай! Не может быть!..» — подумал он. Подпрыгнул, стараясь дотянуться до корзинки.
Дама это заметила.
— Вон! Вон отсюда! — закричала она и попыталась оттолкнуть Тузика от корзины, в которых хранились её сокровища.
— Это наш Тузик! — представила Крися.
— Ваша собака? — переспросила дама. — Надеюсь, она хорошо воспитана и не обидит моих сокровищ?
— Тузик? Обидит? Что вы, никогда в жизни! Тузик, поздоровайся с тётей!
Тузик был хорошо воспитанным псом и умел держаться в обществе.
Вежливо, хотя и без особой охоты (незнакомка ему не слишком приглянулась) он подбежал к ней и принялся тявкать, прыгать ей на грудь, ласкаться.
— Боже, какой несносный барбос! — отмахивалась дама. — Не люблю таких нежностей! Смотрите, какие у него грязные лапы. Кристинка, ты когда-нибудь купаешь своих собак?
Тузик был умный пёс и сразу почувствовал, что приезжая дама тоже не испытывает к нему симпатии. Он отскочил в сторону. Хотел было сказать: «Милая дама, я сам купаюсь — лишь бы была вода! Никогда не был неряхой, не беспокойтесь!», но, подумав, промолчал и побежал к Рыжему, который наконец решился показаться на платформе.
«Видал? — шепнул он ему. — Милая дама, нечего сказать! А знаешь, что в этих корзинках?»
«Ну?»
«Собаки!»
«Собаки?» — ахнул Рыжий.
«Да, собаки. И должен я тебе сказать, что в жизни ещё не видел собаки, которая бы так пахла, как они. Что будет, если они покажутся на рынке? Срамота!»
«И все будут знать, что они из нашего дома!» — помертвел Рыжик.
«Как мы знакомым на глаза покажемся?»
«Да ты гляди, гляди!» — завопил Рыжий и даже чихнул от изумления, а глаза у него сделались большие, как плошки. Да и каждый бы удивился, не только собака.
Приезжая дама вынула из корзинки Сандика. На нём была попонка, вроде фрака, в зелёную и красную клетку!
«Стыд и позор! — решительно заявил Тузик. — Идём отсюда!»
Оба помчались без оглядки.
Вернувшись на рынок, друзья застали общество в полном сборе. Куцый остановил игру. Старательно обнюхал обоих, вежливо осведомился:
«Как пообедали? Что слышно нового?»
Рыжик уже открыл пасть и хотел что-то ляпнуть о приезжих, но Тузик немедленно осадил его:
«Молчи! Успеем ещё осрамиться!»
«Поиграем?» — сказал он Куцему. И согласился на первую же игру, которую Куцый предложил, хотя это было против его правил.
Прошло некоторое время. Игра была в разгаре. Вдруг Рыжий — он совершенно не умел терпеть голода — остановил Тузика:
«Тузик, довольно баловаться! Пошли ужинать!»
Тузик смерил его взглядом. Поморщился:
«Ты что? Не знаешь, что, когда гости, ужин всегда опаздывает? Можешь сколько угодно скулить — не получишь ни крошки!»
«О господи!» — простонал Рыжик в ответ. Он и не подумал о том, какие невзгоды принесли с собой непрошеные гости. Но Тузик не мог ошибаться. Тузик знал жизнь, знал и тётку Катерину…
Спешить домой было незачем. Друзья пытались продолжать развлекаться. Но какая игра на пустой желудок!
Рыжий бегал всё тише, лаял неохотно, вяло. Наконец он крикнул Тузику:
«Будь что будет, а я иду домой!»
И помчался. Тузик — за ним. Влетели во двор. Рыжий опрометью понёсся прямо на кухню. Заперто!
«Что же это такое!» — крикнул он в полном отчаянии.
«Гости, вот что! — проворчал Тузик. — Да, начнутся у нас теперь фокусы-покусы! Я уже учёный! Научишься и ты».
«Фокусы? Какие там ещё фокусы? Не буду я учиться фокусам!» — капризничал Рыжий.
Надо вам знать, что Рыжик был ужасно неспособным, даже, откровенно говоря, тупым учеником. А вернее — лентяем. Ничему не желал он учиться. Даже самым простым вещам.
В углу за буфетом у нас была собачья школа. Все наши псы по очереди ходили туда. И почти все охотно учились.
Были среди них даже и выдающиеся учёные. Тузик, например, умел не только служить и ходить на задних лапах. Стоило лишь сказать «Тузик, танцуй!» и засвистать какой-нибудь мотив, как он подымался, становился в позицию и отплясывал такой собачий краковяк, что приятно было смотреть.
Умел он ещё подавать лапу, по приказу открывать дверь, прыгая на задвижку. Словом, это был действительно учёный пёс. Пёс-артист.
Ещё он умел умываться. Надо было только упрекнуть его:
— Тузик, фу, какие у тебя грязные ушки!
И Тузик тут же садился на задние лапки, а передними протирал себе уши. С таким пылом, что казалось — он вот-вот их оторвёт.
Умел он и речи произносить. Причём публично. Делал такие доклады, что моё почтение!
Во время обеда или ужина Тузик обычно сидел на кресле, возле стола и не спускал взгляда со скатерти. Время от времени заглядывал нам в глаза, ожидая приказа:
— Ну, Тузик, скажи нам речь!
Тогда он вскакивал, опирался передними лапками на стол и начинал тявкать с серьёзным видом, словно что-то рассказывал. Кто-нибудь говорил:
— Неужели так было, Тузик? Подумать только! Бедный пёсик!
Сочувствие воодушевляло Тузика. Речь его становилась всё жалобнее.
Правда, он немедленно обрывал рассказ, когда получал что-нибудь съестное.
Схватив подачку, он бежал в угол, где лежала газета. Это была собачья скатерть. Все наши собаки ели в комнате только на скатерти.
Вот какие светила науки ходили по нашему дому! А Рыжий? Рыжий был сущим выродком. Ходил и он, правда, в школу, в угол за буфетом. Но это было не ученье, а мученье!
До хрипоты можно было ему повторять: «Служи, служи», показывать, как надо ходить на задних лапах, соблазняя его колбасой, которую он обожал. Толку не было никакого.
Рыжик делал вид, что никак не может устоять в углу. Как колода валился на пол.
И всегда ухитрялся упасть поближе к колбасе, чтобы её можно было ненароком схватить зубами.
Крися с ним мучилась, и я с ним бился, и даже тётка Катерина, которая пыталась убедить его и добрым словом и розгой.
И всё зря: Рыжик не поддавался. «Напрасно беспокоитесь! — говорил он нам. — Не на того напали! Раньше вам надоест, чем мне!»
И одолел. В конце концов мы сдались. Никто уже не пытался сделать из Рыжика учёную собаку. Остался он на всю жизнь неучем. Обычной дворняжкой, которая даже служить не умеет.
Теперь вам понятно, почему при одном упоминании о фокусах Рыжик расстроился не на шутку. И расплакался.
Тузик с презрением слушал его сетования. А Рыжий всё скулил. Наконец Тузик не выдержал:
«Рыжий, молчи! Влетит тебе от тётки, смотри!» — предупредил он.
Он как в воду смотрел!
Дверь кухни открылась. Рыжий проскользнул туда. И в ту же секунду раздался жалобный визг, мелькнула рука тётки Катерины, и Рыжий полетел по воздуху на середину двора.
«Ой, ой, ой!» — рыдал Рыжик.
«Вот видишь! — проворчал Тузик. — Не говорил я, что будут фокусы? Вот тебе и первый фокус!»
Рыжик, немного придя в себя после падения, отправился на поиски пищи.
Первым делом вылизал дочиста свою миску, отчаянно ею громыхая.
Увы, там почти ничего не было: жалкая морковь и петрушка. Обычно он и смотреть на них не хотел и вытаскивал их из похлёбки, с отвращением придерживая кончиками зубов.
Съел. Они только раздразнили аппетит.
Пёс решил заглянуть в миску Тузика. Но едва он сунул в неё нос, как Тузик вскочил и рявкнул:
«Ты куда полез? Воровать?»
И ухватил преступника за шиворот.
«Тузинька, прости! — взвизгнул Рыжик. — Там же ничего нет!»
Тузик отпустил Рыжего. Заглянул в свою миску. Там действительно ничего не было. Для порядка, однако, вылизал миску дочиста. И тявкнул:
«Знаешь, как говорят приличные собаки? „Что не доем, то досплю!“»
Что оставалось делать бедным псинам? Пошли спать. Улеглись они, однако, так, чтобы даже во сне не терять из виду кухонную дверь. И улицу тоже.
Проспали они порядочно. Неожиданно Тузик поднял голову и насторожил уши. Рыжик тихонько спросил его:
«Что там?»
«Тихо! — шепнул Тузик. — В кусты!»
Собаки залезли под куст жасмина.
«Ничего не вижу!» — пожаловался Рыжик.
«Вот тяпну тебя, тогда увидишь! Гляди!»
По улице не спеша, осторожно бежал Лорд-бульдог. В зубах он что-то нёс. Какую-то большую вещь. Пёс беспокойно оглядывался по сторонам. Смотрел, не следит ли кто за ним.
«Вперёд! — скомандовал Тузик. — Только ни гугу!»
Друзья выбежали на улицу и, прячась под забором, поспешили за бульдогом.
Бульдог добежал до конца улицы и повернул направо. Там, сразу за домами, начиналось вспаханное поле.
Лорд ещё раз оглянулся. Не заметил ничего подозрительного. Быстро выкопал в мягкой земле яму, бросил туда то, что принёс, снова осмотрелся и тщательно засыпал яму землёй.
Закончив работу, оглянулся кругом ещё раз.
Как раз в эту минуту Рыжий вылез из-под забора. Тузик тут же кинулся на него. Оба клубком покатились по земле.
Лорд искоса кровавыми глазами поглядел на собак. Собирался уже броситься на них, но потом передумал.
«Грызутся? Ну и хорошо! Они не видели, где я закопал своё добро», — подумал он и спокойно побежал назад.
Едва только Лорд скрылся из виду, как Тузик отпустил Рыжего.
«Ещё не так получишь, если не будешь слушаться! — строго сказал он. — А теперь пошли!»
Собаки подбежали к тому месту, где копал яму Лорд. Тузик немедленно выкопал клад.
«Печёнка! Целая печёнка!» — захлебнулся он от восторга.
Это действительно была бычья печёнка, которую Лорд где-то раздобыл. Для бульдога, большого и сильного, эта ноша была пустяком. Но Тузик и Рыжик немало попотели, пока дотащили свою добычу в наш сад.
Тут они спокойно сели рядком и принялись за еду.
Ели, ели и ели.
Остаток зарыли.
И пошли спать в конуру.
Когда тётка Катерина налила им супу в миски, они уже видели десятый сон. Тузик едва соизволил приоткрыть глаза. Но Рыжик не утерпел: вскочил и подбежал к своей миске.
Зато и привередничал он за едой! Выбрал из миски мясо, кашу едва удостоил своим вниманием, а на морковку, петрушку и картошку даже не посмотрел.
Тем временем в доме происходили необыкновенные события. Хозяйка Сандика и Микадо… назовём её панной Агатой, ладно? Собакам же оставим их настоящие имена.
Микадо назывался так потому, что, как утверждала его хозяйка, он был японской породы. А как вы знаете, микадо — это титул японского императора.
А Сандик получил такое имя за то, что панна Агата приобрела его в воскресенье. Так как он якобы был английской породы, и притом очень редкой, то и назывался он по-английски — Санди, что значит воскресенье. (Пишется это совершенно иначе, но произносится приблизительно так.)
Странное имя, правда? Но раз у Робинзона мог быть свой Пятница, то и у панны Агаты могло быть своё Воскресенье.
Словом, как бы то ни было, гости у наших собак были, как видите, не простые, а породистые. Собачьи аристократы!
Не такие дворняги, как Тузик и Рыжий, которые вроде обещали когда-то стать фоксами, но, едва немного подросли, оказались чистокровными шавками.
Итак, оба эти перла — Микадо и Сандик — были в своих корзинках погружены на бричку. Всю дорогу панна Агата дрожала от беспокойства, как бы езда по тряской мостовой не повредила её сокровищам. Ехать пришлось еле-еле, словно мы везли треснутые горшки.
Едва бричка остановилась у ворот — начались новые треволнения. Легко ли Микадик привыкнет к новой квартире? Понравятся ли Сандику котлетки из печёнки?
Можете себе представить, как обрадовалась тётка Катерина, когда узнала, что английскому франту надо три раза в день жарить рубленые котлетки на свежем масле и из свежайшей телячьей печёнки! Огонь пробежал по её лицу. Я видел, что на языке у неё вертится какое-то неосторожное слово. А тётка была весьма остра на язык, особенно когда злилась.
Едва удалось мне её умиротворить. Но к собачонкам она не желала и притронуться.
Крися вынула дорогих гостей из брички и внесла их прямо в корзиночках в дом. Она было хотела поместить их на кухне.
Панна Агата, возмущённая до глубины души, вырвала у неё корзинки из рук.
— Санди только что после простуды. Он не выносит сквозняков! Его надо устроить в теплом месте! — закричала она.
И началась беготня по всему дому в поисках комфортабельного помещения для Сандика. Наконец его поместили под столом в столовой.
Микадо со своей корзинкой отправился за шкаф, поближе к печке. Почему? Вероятно, потому, что он происходил из жарких стран. Хотя, правду говоря, на дворе было лето, солнце палило нещадно, а значит, было достаточно тепло даже для японского аристократа. Зато печь была холодная, как ледник.
Сандик, едва его уложили на место, поднялся со своей подушки, громко зевнул, сморщился, словно у него был во рту лимон, и презрительно обвёл всё вокруг своими вытаращенными глазами.
«Мне тут вовсе не нравится! Что это за дом? Что за люди? Ходят и ходят! А бедная больная собака не знает покоя!» — жаловался он.
Но, видимо, всё же решил ближе познакомиться с нашим домом — вылез из корзины. Боже, какие длинные были у этой собачонки ноги! Казалось, что он стоит на ходулях.
На ходу он так высоко поднимал ноги, словно из грязи их вытаскивал. Весь он был какой-то изломанный, нескладный… И злой! По глазам видно было, что он с большим удовольствием укусил бы каждого из нас в отдельности и всех вместе своими жёлтыми зубами.
Может, этот Сандик и был там каким-то особенно породистым, но красотой он не отличался, это факт.
Он обошёл своей нескладной трусцой всю столовую, заглянул даже в коридор, который вёл в кухню.
И там наткнулся прямо на кошку Имку, которая, соскочив со шкафа, шла на прогулку.
При виде пса во фраке кошка остолбенела. Сначала она припала к земле, потом вдруг как выгнется дугой, как фыркнет, как закричит:
«Прочь, прочь, прочь!»
И хлоп по морде — раз, два!
Он заскулил, запищал, завизжал и кинулся к своей хозяйке.
Скандал!
— Как можно держать в доме такую бешеную тварь! Мой Сандик такой нервный. О, как у него сердечко бьётся! Искалечила его эта бешеная кошка! А может, она и вправду бешеная?
Тут уж тётка Катерина не выдержала:
— Может, ваш пёс и нервный, но чтобы наша кошка была бешеная или сумасшедшая — прошу прощения!
И ушла на кухню, с треском захлопнув за собой дверь.
Несмотря на это, не желая быть негостеприимной, тётка всё же выставила Имку во двор и заперла дверь на замок.
Потому-то собаки и не могли попасть на кухню. Сандик в утешение получил котлетку.
Он был так снисходителен, что съел её. А котлета была, увы, хоть и рубленная, но из обычной телятины: вечером печёнки достать не удалось.
Микадо… О, Микадо был совсем иной. Он не капризничал, не ломался.
Вышел из корзинки, обошёл и старательно обнюхал все углы в доме. Делал он это не спеша, тщательно. Осмотрел всех нас по очереди.
Если бы не то, что он был такой маленький, меньше нашего Тузика — то есть не доставал мне даже до колена, — можно было бы сказать, что он смотрел на нас свысока.
«Что вы за публика?» — спрашивал он взглядом.
Крися попробовала его погладить. Пёсик оскалил зубки.
«Прошу без фамильярностей!» — коротко сообщил он.
— Микадик, золотко, душечка! — пыталась умилостивить его панна Агата.
Она взяла пса на руки. Микадо, однако, явно не любил нежностей. Он вырвался из рук хозяйки и вскочил на кресло. Посмотрел на нас с таким высокомерным видом, что без палки и не подходи!
— Вы видите, видите? Какой царственный вид, какое величие! Микадо, настоящий микадо! — восторгалась панна Агата поведением японской собачки, которая действительно восседала на кресле словно на золотом троне.
Во время обеда Сандик — скажу это сразу и без обиняков — был невыносим, поистине невыносим. В жизни не видал такой надоедливой собачонки!
Он забрался к Крисе на колени. Но вовсе не затем, чтобы лежать там спокойно. Он пытался оттуда вскочить на стол.
Не хватало нам ещё, чтобы собаки гуляли по скатерти между тарелками! У нас этого не водилось!
Крися крепко держала сокровище панны Агаты. Санди бесился: как это ему осмеливаются противоречить? Он ворчал, фыркал, визжал, норовил укусить Крисю за руку.
Надо признать, что злился он так забавно, был такой смешной в своём раздражении, что хотелось ещё немного подразнить этого барина, который ни на минуту не переставал гневаться.
Зато Микадо не соизволил даже оглянуться, когда накрыли на стол.
Когда его позвали, подошёл, обошёл вокруг стола, присмотрелся ко всем сидевшим и наконец прыгнул на колени ко мне. Посмотрел на стол, а потом укоризненно взглянул мне в глаза:
«Ты разве не знаешь, что я вечером пью сладкий, очень сладкий чай с булочкой?»
Налили ему блюдечко чаю, накрошили булки. Он всё съел. Ел так аккуратно, так изящно, что, пожалуй, кое-кто из людей мог бы у Микадо поучиться, как надо вести себя за столом.
Потом тщательно облизал свою косматую мордочку и немедленно соскочил на пол.
Залез на своё кресло и улёгся, одним глазком снисходительно наблюдая за всем окружающим.
Тут со двора донёсся лай Рыжика. Вернее — вопль.
Лаял он всегда так, как будто кто-то пел и одновременно икал.
Мы с Крисей переглянулись. Оба подумали: «Что-то будет завтра!.. Как наши домашние сокровища встретят гостей?»
На дворе у нас стояла всего одна собачья конура. Зато двухэтажная.
Второй этаж образовался сам собой. Как-то зимой тётка Катерина устроила в конуре потолок из циновки, чтобы собакам было теплее. Но Рыжику эта идея почему-то не понравилась.
Он до тех пор трудился, теребил зубами циновку, пока не порвал её с одного бока. Так между оторванным потолком и крышей конуры образовался второй этаж, или чердак. Он пригодился. Вскоре на втором этаже появился жилец — Европа. Так и повелось: на первом этаже конуры спали собаки, а на чердаке — кошки. Теперь там была спальня Имки.
С самого утра, как только тётка Катерина скрипнула дверями сеней, в собачьей будке началось движение. Первым выкатился наружу Рыжий. Его вытолкнул Тузик.
Тузик, как всегда, вышел из конуры не спеша. Вытянул одну заднюю лапу, потом другую. Отряхнулся. Посмотрел на Рыжего и строго сказал:
«Рыжий, проснись! Пора уже! Понял или нет?»
Рыжий был соня из сонь. Он стоял перед конурой и качался как пьяный.
«Рыжий! — крикнул на него Тузик. — Просыпайся, слышишь!»
Рыжий открыл один глаз — мутный и сонный. Ничего не ответил. Сел на собственный хвост. Разинул пасть и начал зевать. Но как! Его так и шатало!
Далее он отчаянно чихнул. Раз, другой. Оглянулся и вдруг кинулся в конуру.
«Ты куда?» — спрашивает его Тузик.
«Дай мне выспаться», — умолял Рыжинька.
«Ты что, не знаешь, что тётка Катерина через минуту выйдет во двор?»
«Всё равно мне!» — пробормотал Рыжий и полез было в конуру.
Но оттуда лёгкой походкой, потягиваясь и выгибаясь, выходила Имка. У неё не было ни малейшего желания уступать дорогу Рыжему.
«А ну не вертись под ногами, ты, соня несчастный!» — крикнула она на него.
Рыжий, не отвечая, продолжал протискиваться в конуру. Тогда кошка раза два смазала его по заспанной морде. Рыжий завопил:
«Да что же это такое! Что за порядки!» — и удрал под курятник.
Надо вам знать, что Имка держала собак в строгости. Она обычно сидела где-нибудь на возвышении и поглядывала сверху на играющих щенят. Водила за ними своими янтарными глазами. Следила, как они себя ведут.
Стоило только собачонкам чересчур разыграться, поднять крик на дворе или в комнате — беда!
Как молния с ясного неба, обрушивалась Имка на собак.
И получали они нахлобучку, и притом солидную, ибо кошка шутить не любила.
Тузик и Рыжик, когда были маленькими, смертельно боялись Имки. Побаивались они её и сейчас, хотя и подросли. Спали с ней вместе, не раз вместе играли, но относились к ней с почтением.
Потому-то Рыжий скромненько отступил, когда кошка приказала ему убираться. Он устроился возле курятника и начал свой утренний туалет. Водил мордой по всему телу, не исключая хвоста. Яростно щёлкал зубами.
Что он делал? Легко догадаться: сражался с блохами. Как вы знаете. Рыжий боялся воды как огня, а потому война с многочисленным неприятелем была нелёгкая и продолжительная.
Открылась дверь. Показалась тётка Катерина. Она несла в миске корм для птицы.
Тузик взглянул на неё, но не пошевелился. Зато Рыжий сорвался с места и кинулся следом. Шёл за ней по пятам, задрав нос.
«Рыжий, на место! — крикнул на него Тузик. — Как тебе не стыдно! Разве ты не знаешь, что тётка Катерина не любит, когда суют нос в куриную еду?»
Рыжий сделал вид, что не слышит. Прячась за широкой тёткиной юбкой, он проскользнул за решётку и притаился.
Тузик молча одним глазком следил за махинациями Рыжего.
Катерина засыпала курам корм. Положила уткам толчёной картошки с отрубями. Налила воды в корытца, в поилки и ушла. Дверца за ней захлопнулась.
«Ну, попался ты, брат! — сказал Тузик. — Интересно, как ты оттуда теперь выберешься?»
Рыжий, однако, не обратил никакого внимания на слова друга. Он набросился на утиный корм. И стал лопать картошку с отрубями, забыв обо всем на свете.
И кто же это так уписывал утиный корм? Рыжий! Тот самый привередник, которому морковь и петрушка в супе не лезли в глотку! Тот, кто воротил нос, если ему предлагали кусок хлеба!
Кашперек и Меланка стояли поодаль, поглядывая на обжору то одним, то другим глазом.
«Меланьюшка, если не ошибаюсь, корм, который пожирает этот пёс, предназначен для нас, уток», — прокрякал Кашперек.
«Ты не ошибаешься, Кашперек, — ответила всегда согласная с мужем Меланка. — Это наш корм».
«Кто рано встаёт, тому голод жить не даёт! — сказал Кашперек, который очень любил утиные поговорки. — Я опасаюсь, что, если этот пёс не перестанет лопать, вскоре нам нечего будет даже попробовать!»
Меланка промолчала. Широко разинув клюв, она как зачарованная смотрела на корыто.
«Меланьюшка, я уже напоминал тебе, что не следует так широко разевать клюв. Я как раз хотел тебе сказать, что я намерен…» — начал Кашперек и запнулся.
Ибо Меланка, не ожидая указаний супруга, сама догадалась, что делать. Она недолго думая набросилась на еду, стараясь лишь держаться подальше от собаки. Утка так торопливо глотала корм, что едва поспевала разевать клюв, горло у неё раздулось, как тыква. Дрожа от жадности, Кашперек немедленно последовал её примеру.
Тут Рыжий заметил утиный маневр.
«Вон отсюда, крякушки!» — рявкнул он и подскочил к Кашпереку.
«Караул, караул, караул!» — заорал Кашперек не своим голосом и кинулся бежать.
Меланка, на которую Рыжий бросился в свой черёд, завопила ещё отчаяннее и шариком покатилась по земле.
С разгона Меланка налетела на Беляша, Беляш — на Лысуху. Лысуха отлетела от Кашперека и наскочила на Чернушку.
Вопли, крики, шум! Но всё перекрыл голос Тузика:
«Рыжий, — тётка Катерина!»
Увы, это было правдой.
Привлечённая шумом, тётка Катерина выбежала на улицу. В ярости она схватила резиновый шланг для поливки огорода, отвинтила кран и пустила струю воды в курятник.
Куры вскочили на насест. Утки спрятались в свои ящички. На месте остался только Рыжий.
Вы, вероятно, не забыли, что Рыжий отчаянно боялся воды. Так представьте же себе, как ему было приятно, когда тётка Катерина обдала его ледяной струёй…
Он извивался вьюном, визжал, метался как ошалелый. А дверца закрыта! Тётка поливает и приговаривает:
— Будешь лазить в курятник? Будешь уток объедать?
«Ой, не буду, не буду!» — визжал Рыжий, стараясь ускользнуть от водяной струи.
Наконец тётка Катерина угомонилась, завернула кран и отворила дверцу.
Рыжий вылетел во двор. Единым духом очутился на улице и испарился.
Тузик, проводив его презрительным взглядом, с достоинством подошёл к тётке, вильнул несколько раз хвостом и сказал ей вежливо:
«Вот я никогда не вхожу в курятник».
И подсунул свою голову под руку Катерине, ожидая, что она его погладит.
Но Катерина была не расположена к нежностям, а потому отпихнула собаку и ушла на кухню.
Она забыла закрыть за собой дверь. И, улучив минуту, когда она отвернулась, Тузик осторожненько пробрался в сени. Вошёл в кухню.
Старательно вылизал там всё, что можно было лизать. Заглянул в комнату. Тишина. Вошёл. И сразу ему ударил в нос изумительнейший запах.
«Что это такое? — подумал он. — Мясо?»
Пошёл на запах. В углу около буфета — там, где помещалась собачья школа, — стоял столик. Обыкновенно на этом столике не было ничего интересного. Ну чашка или там кринка из-под молока — не стоило обращать внимания. Но сегодня! Сегодня там стояла тарелка, а на этой тарелке — о чудо! — котлеты!
Тузик глазам своим не поверил. Он тщательно обнюхал мясо, облизнулся.
«Тузик, не тронь! — сказал он сам себе. — Тузинька, ты ведь порядочный пёс. Нельзя, Тузик!»
Он снова и снова повторял себе эти предостережения.
Трудно понять, как это получилось, но котлета попала ему в зубы. Ей-богу, сама подвернулась!
«Тузик, опомнись!» — сказал себе пёс. Но котлеты уже не было.
Вторая котлета тоже таинственным образом оказалась на полу. И как она ухитрилась? Непонятно! Ну что же — оставить её валяться на полу? Да кому нужна такая грязная котлета?
Что было делать бедному Тузику? Пришлось съесть и вторую котлету. При этом он так спешил, что чуть не подавился.
Вылизав пол дочиста, проследовал дальше. Зашёл в другую комнату. И сразу же наткнулся на Санди. Английское чудо-юдо лежало, свернувшись клубком, в корзиночке и дрожало от холода, несмотря на свой клетчатый фрак.
Оно злыми глазами посмотрело на Тузика, который как хорошо воспитанный пёс приближался к нему, приветливо оскалив зубы и дружелюбно виляя хвостом.
«Куда лезешь, дворняга несчастная?» — злобно заворчал Сандик.
«Ты что-то сказал?» — спросил его Тузик совершенно спокойно.
«Я сказал, что ты дворняга! И пахнет от тебя так противно, что я сейчас чихну, если ты не уберёшься! А я, да будет тебе известно, недавно перенёс простуду, и чихать мне вредно!»
Тузик пропустил всё это мимо ушей. Он был занят кое-чем другим. Ему очень понравилась подушка, на которой лежал Сандик. И корзинка.
«Неплохая постелька», — сказал он с уважением.
«Будь уверен!» — буркнул Сандик и перевернулся, устраиваясь поудобнее на своём ложе.
«Мягко тут, наверно», — продолжал Тузик.
Но Санди не удостоил его ответом. Он закрыл глаза и притворился спящим.
«Я тебя спрашиваю — мягкая подушка или нет?» — повторил Тузик.
Санди молчал.
Что ж делать псу, который на серьёзный вопрос не получает ответа? Нужно попытаться найти ответ самому, правда? Так Тузик и поступил.
Осторожно, полегонечку, чтобы не показаться нахалом, он поставил одну лапу на подушку. Подождал минутку. Поставил вторую. «Мягко тут лежать, очень мягко», — сказал он вежливо Сандику и опёрся левой задней лапой о край корзины.
Потом поставил правую лапу. И уселся на краю подушки, наслаждаясь тем, как тут мягко и уютно. Сандик не шевелился.
Тогда Тузик осторожненько лёг на подушку. На самый краешек, понятное дело.
«Тебе тут достаточно места, правда?» — вежливо спросил он.
Не получив ответа, понял, что действительно никому не мешает. Тут он улёгся поудобнее. Вытянул лапы.
«Убирайся отсюда!» — зарычал разъярённый Сандик.
«Фу, какой ты жадюга! — укоризненно сказал Тузик. — Съем я твою подушку, что ли?»
«Да мне уже лежать негде, я сейчас упаду!» — бесился Сандик.
«Нет, нет, не падай — тебе это может повредить. Лучше сойди сам!» — посоветовал Тузик и разлёгся так привольно, что Санди очутился на полу.
«Ай-ай-ай! Отняли корзинку! Спихнули меня с подушки!» — скулил англичанин.
«Фу-у, как нехорошо жаловаться! Да не будь ты таким жадным! — выговаривал ему Тузик. — Погоди, дай мне немножко полежать. Сейчас пущу тебя».
Но Санди не угомонился. Он долго скулил, визжал. Наконец с плачем побежал к своей хозяйке.
Вскоре они оба появились в комнате. Впереди, не переставая скулить, бежал Санди. За ним, в шлёпанцах и халате, спешила панна Агата.
Ужасная картина предстала её взору. Уютно свернувшись клубочком, в корзине лежал Тузик.
— Вон! Вон отсюда! Убирайся! — налетела она на злодея, обидевшего её сокровище.
У Тузика была своя гордость. Он терпел, когда на него кричала тётка Катерина. Тётка Катерина — это тётка Катерина. Как никак, первое лицо в доме. Все должны её слушаться, потому что она всех кормит.
Но чтобы эта чужачка, неизвестно откуда взявшаяся, смела орать на хозяйского пса в его родных стенах?.
«Нет, это уж слишком!» — твёрдо сказал себе Тузик.
Он оскалил зубы и глухо заворчал: «Прошу не повышать голоса!»
— Сойди с подушки! Вон отсюда, дворняга несчастная! — И панна Агата попыталась схватить Тузика за шиворот.
«Теперь пеняй на себя!» — зарычал Тузик. И — тяп панну Агату за палец. А зубки у него были, как иголки!
— Ах, ты кусаться! Ну погоди же! — закричала дама и побежала в свою комнату.
«Ага! Чья взяла?» — крикнул Тузик ей вслед.
И, чтобы показать, что он победил и презирает побеждённого врага, снова свернулся клубком и улёгся — хвостом в сторону гостиной.
Но панна Агата тут же вернулась. С зонтиком в руке. Она приближалась к Тузику, раскрыв зонтик и выставив его вперёд, как копьё.
Пёсик разинул пасть, превесело улыбаясь.
«Вот это потеха! — подумал он. — Никогда я ещё так не веселился!»
И прежде чем панна Агата успела что-нибудь предпринять, Тузик вскочил, подбежал к ней, схватил зонтик за край, там где была кисточка, и ну дёргать, вырывать, трепать.
Началась борьба. В пылу сражения всё завертелось. Халат панны Агаты надулся, как парус. Мазнул Тузика по носу.
«Хватит играть с зонтиком! — решил Тузик. — Давай ловить эти крылья!»
Он выпустил зонтик и вцепился зубами в край халата. Тут пошла настоящая карусель!
Панна Агата, стремясь освободиться от собаки, завертелась волчком. Завертелся и Тузик.
Он с размаху налетел на Сандика и загнал его под шкаф. Потом треснулся головой о ножную скамеечку. Скамеечка полетела, как бомба. И ударилась о столик — шаткий столик на трёх тонких ножках.
А на этом трёхногом столике стояла пальма — любовь и гордость тётки Катерины.
Столик с пальмой не придумал ничего лучшего, как покачнуться в одну сторону, потом в другую! Пальма зашаталась и грохнулась на пол! Прямо под ноги панне Агате. И наша гостья во весь рост растянулась на полу.
— Ой, Иисусе! — воскликнула, войдя в комнату, тётка Катерина.
Увидев её, Тузик понял, что пришло время удалиться. Он уже собирался вот-вот прошмыгнуть мимо тётки Катерины, но тут почувствовал на шее её костлявые пальцы…
Катерина за шиворот потащила Тузика из комнаты. По дороге выдала ему полной мерой и за то, что он свалил пальму, и за то, что обидел гостью. Отвесив последний шлепок, крикнула в виде напутствия:
— Не смей мне на глаза попадаться!
И выкинула беднягу на двор.
Тузик, припадая на левую заднюю лапу, поплёлся в конуру. Рыжий был уже там и глодал излюбленную их игрушку — баранью лопатку, единственное утешение во всех невзгодах собачьей жизни.
Тузик потянул кость к себе и нехотя, только чтобы убить время, принялся глодать баранью лопатку с другого конца.
Рыжий не протестовал. Он сочувствовал Тузику от всей души. Ведь оба они пострадали из-за тётки Катерины!
Собаки глодали кость, глодали, пока наконец не заснули носом к носу.
Так общее несчастье объединило измученные собачьи души, а сон их исцелил.
Миновал обеденный час. Выспавшийся Рыжик заметил, что дверь кухни приотворена. Ну как было устоять перед таким искушением? Он сунул нос в щель. Но на пороге его встретила Имка.
«Мой юный друг, — мяукнула она, — будь ты постарше, я бы с тобой не стала и говорить, но так как ты молод и неопытен, предупреждаю тебя: не входи, а то достанется».
«Ну да ещё! Сама-то была в кухне, а мне нельзя?» — обиделся Рыжик.
Кошка была весьма самолюбива и постеснялась признаться, что её самоё только что изгнали из комнат. Она нахмурилась и проворчала:
«Как хочешь, дружок! Во всяком случае, ты предупреждён. Тётка Катерина объяснит тебе всё остальное».
Она перескочила через Рыжика, не спеша пересекла двор и заняла свой обычный наблюдательный пост на крыше сарая.
В душе Рыжика происходила мучительная борьба.
С одной стороны, не верить кошке нельзя. Ведь и у Тузика болят все кости… И сам он знает, что тётка Катерина сущее чудовище…
С другой стороны… Из кухни долетают такие ароматы, что камень бы не выдержал, не только что собака!
Бедняга вертелся возле порога и тихонько повизгивал. То и дело заглядывал в сени. Если в кухне слышался подозрительный шум, Рыжик сразу прятался. Но и у собачьего терпения есть границы.
Ежедневно после обеда тётка Катерина ополаскивала горячей водой все кастрюли, тарелки, сковородки. И этот вкуснейший соус выливала в собачьи миски — для вкуса.
Собаки прекрасно знали, когда это происходит. Они узнавали это по звону посуды.
И не было силы, которая тогда могла бы удержать их от вторжения на кухню.
Они стояли над своими мисками — ждали, пока их кушанье остынет. А тем временем наслаждались чудесным запахом.
Каждый из вас, бог знает сколько раз, забегал на кухню, когда там варили варенье. Так что вы понимаете Тузика и Рыжего, правда?
И вот, когда Катерина загремела кастрюлями, Рыжик не утерпел.
«Тузик! Пора!» — крикнул он и одним прыжком очутился в кухне.
Но, оказавшись с глазу на глаз с тёткой Катериной, даже присел со страху. Сейчас она схватит выбивалку — и конец!
Однако… О чудо! Тётка Катерина дружелюбно улыбнулась Рыжику и ласково сказала:
— Молодец, Рыжик, иди сюда! Гости — гостями. Но чтобы из-за чужих обижать своих собак, — это не по мне! На-ка, Рыженький, поешь!
Рыженький не поверил собственным глазам: тётка Катерина кинула ему солидный кусок мяса!
Тузик сидел у порога, не решаясь войти. Он выжидал, как развернутся события. Если Рыжий вылетит из кухни — значит, лезть туда незачем. Но Рыжего всё нет и нет. Как знать, может быть, у тётки Катерины переменился характер?
«Войти или не войти?» — размышлял он, то приседая, то переступая с ноги на ногу от нетерпения.
Наконец, набравшись храбрости, осторожно сунул нос в щель, и первое, что ему бросилось в глаза, — широко расставленные задние лапы Рыжика и вытянутый, как палка, хвост. Тузик остолбенел.
«Неужели он ест? — изумился он. — Если так, то ура!»
Осмелев, Тузик вошёл в кухню. Оскалив зубы в улыбке, припал к земле, учтиво кланяясь тётке Катерине.
«Пальму я ведь не нарочно», — объяснял он умильно.
Тётка Катерина покосилась на него сердито. Вся шерсть на Тузике встала дыбом.
«Наверняка влетит», — с отчаянием подумал он.
И вдруг произошла неожиданная вещь: тётка Катерина расхохоталась. Тузик не знал, что и думать. А Катерина хохотала и хохотала. Она вспомнила карусель с халатом панны Агаты. Наконец она достала с противня какую-то кость и бросила Тузику. Он схватил её на лету и, не ожидая продолжения, убежал во двор.
В этот день собаки роскошно пообедали.
«В общем, всё идёт к лучшему», — шепнул Тузик, укладываясь под верандой спать.
«А может, чужие уже уехали?» — предположил Рыжик. Но Тузик высмеял его.
«Во-первых, кто видел, как гости уезжали? Никто. А во-вторых, кто там сейчас визжит? Разве не этот противный франт? Спи и не выдумывай всяких глупостей!» — заключил Тузик, укрылся собственным хвостом и уснул.
Спали они долго. Разбудил их скрип садовой калитки.
«Тузик, сюда!» — крикнул Рыжий и помчался в сад.
«Куда? Зачем? — урезонивал его на бегу Тузик. — На прогулку, что ли, с ними пойдёшь? Хочешь опозориться на всю жизнь? Вдруг нас в городе кто-нибудь увидит в такой компании! Даже Куцый и тот с нами поссорится! Прекратит знакомство!»
Но любопытство превозмогло. Собачонки подбежали к калитке. Однако, увидев Сандика и Микадо, гордо восседающих на руках у хозяйки, наши псы переглянулись, повернулись к гостям спиной и возмущённо поскребли землю задними лапами.
«Тьфу! Они позорят собачий род!» — сказали друзья и вернулись на двор.
Панна Агата, нагруженная своими сокровищами, действительно отправлялась на прогулку. Разумеется, мы с Крисей сопутствовали ей.
И надо было нам за первым же углом встретить бульдога Лорда! Того самого, который неудачно закопал печёнку.
Был это пёс довольно добродушный, хотя и выглядел сущим людоедом. С людьми он был всегда вежлив и приветлив. Со мной и Крисей всегда радостно здоровался. Может быть, даже чересчур радостно: прыгал нам на грудь.
А так как был он большой и тяжёлый, приходилось крепко держаться на ногах, чтобы от этой ласки не потерять равновесие и не упасть навзничь.
И на этот раз Лорд, увидев нас издали, завилял обрубком хвоста и радостно запрыгал. Но, вместо того чтобы вскочить на грудь мне или Крисе, по ошибке со всего размаху опёрся лапами о панну Агату.
Я еле успел подхватить её.
Опоздай я на секунду — бедняжка могла во всю длину растянуться на тротуаре.
С перепугу она в первую минуту даже не заметила, что оба её сокровища выскользнули у неё из-под мышек и очутились на земле.
Микадо отскочил в сторону и, стоя в своей обычной величественной позе, с полным равнодушием взирал на всё происходящее.
А посмотреть было на что, не сомневайтесь!
Лорд увидел Сандика во фраке. И обомлел.
«Что это за зверь?»
Он повалил на землю помертвевшего от страха Сандика и стал водить по нему носом — от головы к хвосту, от хвоста к голове.
— Спасите! — возопила панна Агата, увидев, что её любимец лежит как мёртвый на спине и не шевелится. — Пошёл вон, паршивец! — завизжала она.
Лорд не терпел, чтобы на него кричали без причины. Он оскалил свои огромные клыки и грозно проворчал:
«Не мешать!»
Мы еле удержали панну Агату. Попытка оттащить Лорда за шиворот могла ей дорого обойтись.
Крися подошла к бульдогу и ласково сказала:
— Лордик, милый, хороший, не трогай Сандика, не трогай! — и погладила его по шишковатому черепу.
Бульдог посмотрел на неё своими выпученными глазами.
«Я же его не обижаю! — сказал он. — Дайте мне только разглядеть, что это такое — собака или нет!»
Он ещё несколько раз ткнул носом полуживого от страха Сандика, дотронулся до него лапой.
Панна Агата чуть не упала в обморок.
А Лорд, налюбовавшись Сандиком, подошёл к Микадо.
Крошечный пёсик оскалил зубы.
«Прошу без фамильярностей! Держитесь подальше!» — проворчал он предостерегающе. А сам не двинулся с места.
Микадик был не больше маленького щенка. Лорд — такой большой, что мог бы без труда проглотить Микадо целиком. И японская собачка, не испугавшаяся огромного пса, обнаружила такую отвагу, что не только я, но и сам Лорд был восхищён. Он сел. Во взгляде его светились интерес и уважение.
Панна Агата подхватила Санди на руки и хотела взять Микадо, но маленький японец решил иначе. Он подбежал к Крисе и опёрся об её колено.
«Возьми меня, — сказал он. — Вовсе не желаю знакомиться с этим Голиафом!»
И Крися взяла собачку на руки.
Разумеется, о том, чтобы продолжать прогулку, не было и речи: панна Агата была слишком взволнована. Мы повернули домой.
Сандик плакал всю дорогу, плакал и дома. Он продолжал скулить и тогда, когда тётка Катерина положила перед ним только что зажаренную котлетку, да ещё из печёнки!
Съев котлету, Санди пошёл в постельку. Панна Агата забрала его с собой в комнату на втором этаже, куда она решила перебраться. Она заявила, что внизу, где бегают собаки и куда в любую минуту может зайти кошка или даже Лорд, её Сандик никогда не поправится.
Тузик и Рыжий видели наше возвращение. Так как дружба с тёткой Катериной была восстановлена, а дверь в комнату осталась открытой, они без опаски вошли.
Тузик первым делом побежал туда, где вчера на столике лежали котлеты. Увы, там ничего не было.
«Жаль, что вчера не съел всех котлет, — с грустью подумал он. — На сегодня ни крошки не оставили!»
Друзья пошли дальше.
«Батюшки, это что такое?» — удивился Рыжик, заметив Микадо, как всегда неподвижно сидевшего на подушке.
«Как будто собака!» — засмеялся Тузик.
Микадо равнодушно смотрел на них сверху и не шевелился.
Рыжик подошёл поближе. Втянул в себя воздух и сразу же чихнул.
«Тузик! — шепнул он, изумлённый до последней степени. — Это не собака».
«А что же это?» — ухмыльнулся Тузик.
«Что-то непонятное. Спереди пахнет резедой, а сзади нафталином. Точь-в-точь как та крыса, что сидела в сундуке с шубами».
«Будет тебе глупости болтать!» — оборвал его Тузик.
Он, как подобает воспитанному псу, несколько раз дружелюбно вильнул хвостом и начал с того, что представил гостю себя и Рыжего.
«Мы — здешние, домашние собаки», — вежливо сказал он.
Микадо даже не кивнул головой. Он едва соизволил прищурить глаза.
«Это — Рыжий, а меня зовут Тузиком», — продолжал Тузик.
Молчание. Тузик начал сердиться.
«Может быть, уважаемый гость умеет играть в какие-нибудь приличные собачьи игры?» — спросил он не без яда.
Уважаемый гость и на этот раз не произнёс ни слова.
Рыженький покатился со смеху:
«Куда ему играть! Тузик, плюнь ты на это чучело! Только даром время тратишь».
«А может, уважаемый гость слезет с этой подушки?» — вдруг заявил он. И не только заявил, но и ухватил «уважаемого гостя» за длинное косматое ухо и начал его дёргать изо всех сил.
Тут Микадо ожил. Как вскочит, как кинется! Сразу же сбил Рыжего с ног и вцепился ему в пузо. А зубки у него были острые!
Рыжий, поняв, что гость не шутит, завопил диким голосом, извиваясь как уж.
«Будешь лезть?» — спрашивает его Микадо.
«Не буду, никогда не буду! — клялся Рыжий. — Только отпусти!»
Наконец Микадо отпустил Рыжика, у которого вид был, прямо скажем, далеко не геройский.
Тузик подошёл к Микадо и примирительно сказал:
«Ты славный пёс! С тобой можно поиграть!»
«Я не умею играть!» — откровенно признался Микадо.
«Как? Что? Что ты говоришь?» — изумился Тузик.
«Говорю, что не умею играть! — повторил Микадо. — Говорю правду. Я никогда не лгу».
Тузик посмотрел на Рыжика, Рыжик — на Тузика.
«Ты что, с луны свалился? — не верил Рыжик. — Не умеешь играть? Правда не умеешь?»
Микадо молчал. Тузику стало его жаль.
«Пошли. Скорей во двор!» — сказал он.
«А что такое двор?» — спросил Микадо.
«Что тут много разговаривать — идём!» — бросил Тузик.
Пошли. Впереди нёсся Тузик, за ним — Микадо, Рыжий замыкал шествие.
Возле кухни Тузик предостерёг Микадо:
«Осторожней! Иди по стенке! Как бы тётка Катерина нас не заметила».
«А что?» — удивился Микадо.
«Он ещё спрашивает!» — хотел засмеяться Рыжий, но Тузик уничтожил его взглядом.
И, чтобы показать Микадо, что встречи с тёткой Катериной лучше избегать, одним скачком пролетел мимо кухонной двери, перебежал сени и уже со двора крикнул:
«Идите смело! Бояться некого! Тётка Катерина в огороде».
Когда они вышли во двор, Микадо снова спросил Тузика:
«А почему нам надо убегать от тётки Катерины?»
Тузик, как пёс порядочный, не хотел отделываться от гостя пустыми словами и рассказал ему всё подробно:
«Видишь ли, тётка Катерина — самое главное лицо в доме. Она всех кормит. Словом, всё зависит от неё. И надо с ней считаться. Она не любит, когда ей противоречат. Сразу же берётся за выбивалку».
«А что такое выбивалка?» — спросил Микадо.
Тут уже и Тузик не выдержал. Он крикнул Рыжику, который в это время вылизывал миску:
«Рыжий, он не знает, что такое выбивалка!»
На этот раз Рыжий вступился за Микадо.
«А может, его, когда провинится, бьют ремнем, как Куцего?» — спросил он.
«Меня никто никогда не бил!» — с гордостью сообщил Микадо.
Тут уж и Тузик и Рыжий поглядели на Микадо круглыми от удивления глазами.
«Брешешь!» — не выдержал Рыжий.
«Однажды моя хозяйка хотела меня шлёпнуть, но я укусил её за руку, — спокойно сказал Микадо. — С тех пор никто не смел меня тронуть».
Обе собачонки смотрели на него с изумлением.
«Ну, ну, ну!» — ахал Тузик.
«Погоди! Уж тётку Катерину не укусишь, будь покоен!» — заверил Рыжий.
«Фью, фью, фью! Не сомневайся!» — подтвердил Тузик и предложил для начала поиграть в салки.
Игра началась. Впереди бежал Тузик, за ним Микадо.
Они описывали восьмёрки около двух столбов, между которыми Катерина натягивала верёвку для выбивания ковров.
Японец очень старался. Изо всех сил перебирал короткими ножками. Но бегал плохо. Пыхтел, сопел. Ноги у него были словно ватные. Полное отсутствие тренировки — ничего удивительного! Ведь почти всю жизнь он провёл сидя на подушке.
Но сдаваться он не желал. Мчался за Тузиком, не сводя глаз с его мелькающего хвоста.
«Берегись!» — крикнул Тузик.
Увы, было уже поздно.
Микадо с разгона стукнулся головой о столб. Отлетел и кубарем покатился под сарай.
Собаки остановились.
«Вот сейчас визгу будет! — шепнул Рыжий Тузику. — Ещё бы — такой маменькин сынок!»
Но «маменькин сынок» даже не пикнул. Хотя ему, видимо, было очень худо. Он с трудом приподнялся. Попробовал встать.
«Посиди минутку, пусть головокружение пройдёт!» — посоветовал Тузик.
«Ничего страшного!» — успокоил его Микадо. Он поднялся, подошёл к друзьям и сказал: «Извините. Я сам виноват. Давайте дальше играть».
«Вот видишь? Если бы ты так треснулся головой о столб — было бы тут визгу! Все собаки в городе знали бы, как тебя обидели! — уничтожил Тузик Рыжего. — А ты парень что надо! — с уважением обратился он к Микадо. — Пошли играть!»
Снова началась гонка.
Селезень Кашперек из-за решётки курятника следил за собачьей забавой и нервничал.
«Меланка, — крякнул он жене, — мне кажется, на дворе три собаки. А этого косматого я ещё никогда у нас не видел!»
«Ты прав, муженёк, этого косматого ты ещё никогда не видел».
«Где много собак, уткам жить нельзя никак!» — проговорил Кашперек, большой любитель утиных поговорок.
«Где много уток, собакам не до шуток», — не совсем точно повторила Меланка.
Но не только утки с интересом следили за собачьей игрой. Посматривала на псов с крыши дровяного сарая и Имка. И ей очень не понравилось, что собаки подняли возню и шум.
Развеселившийся Микадо яростно тявкал.
«Эй ты, новенький! — крикнула она сверху. — Перестань лаять!»
Новенький, то есть Микадо, даже не услышал её и продолжал тявкать в своё удовольствие.
Имка повторила предупреждение. Видя, что это не помогает, она молнией обрушилась на собак.
Тузик и Рыжий, струсив, поджали хвосты и убрались под террасу.
Имка подскочила к Микадо и хлопнула его со всего размаху по мордочке.
Микадо бросил на неё грозный взгляд. «Как ты смеешь?» — тявкнул он. И бросился на кошку. Прежде чем она успела опомниться, японец схватил её за шиворот.
Трогать Имку было весьма и весьма небезопасно. Что правда, то правда, Микадо вначале удалось сбить кошку с ног и попортить ей причёску. Она, по-видимому, была ошеломлена его дерзостью. Но вскоре она пришла в себя. Как, эта крошка, этот пришелец осмелился напасть на неё, Имку?
Кошка мигом вывернулась и очутилась на спине японца.
Она даже не шипела, не фыркала. Била, била и била. «Ой, ой, ой! — сочувственно скулил Тузик. — Имка, — пробовал он её убедить, — он не здешний, он не знал…»
«Теперь будет знать!» — отозвалась наконец кошка, бросила свою жертву, прыгнула на забор и принялась вылизывать и причёсывать свой растрёпанный мех.
Микадо поднялся, сел, оглянулся кругом. Ему основательно досталось. Кошка здорово избила и исцарапала его. Из разодранных ушей капала кровь.
«Больно?» — спросил подошедший Тузик.
Микадо молча подошел к миске с водой. Напился. Оглянулся. Подбежал к забору, где сидела кошка, и крикнул:
«Мы ещё встретимся! Не думай, что дело кончено!»
Он даже попробовал вскочить на забор! Но где ему было достать кошку, которая сидела в трёх метрах от земли.
Тузик пытался утихомирить своего нового друга. «Микадо, перестань! Ты не знаешь, кто такая Имка! — объяснял он. — Ведь она тебя так отлупит, что век не забудешь!»
Тут с забора отозвалась Имка:
«Не вмешивайся! Пусть попрыгает. Пускай сам убедится, что со мной не так легко сладить, как ему кажется!»
Микадо и сам понял тщетность своих усилий. Прыгать не стал. Уселся под забором и смотрел на кошку с таким видом, словно хотел её съесть.
Имка наклонилась к нему и уставилась на японца своими янтарными глазами.
«Ну что? — спросила она. — Съел?»
«Отойди, Микадо, а то кошка прыгнет на тебя», — предупредил встревоженный Тузик.
Кошка усмехнулась кончиком усов:
«Не бойся, не прыгну. Должна тебе сказать, Микадо, что ты мне нравишься. Видно, что ты не трус, с кашей тебя не съешь. Мы, кошки, уважаем смелость. Только имей в виду: ты ещё молод и жизни не знаешь. Тебе нужно многому поучиться. Так вот, запомни: я — Имка, здешняя кошка и воспитательница всех местных собак. И ты тоже должен меня слушаться и уважать. А будешь зря шуметь — получишь хорошую трёпку».
Сказала она всё это тоном спокойным, но не допускающим возражений. Стала на край забора, потянулась, махнула два раза хвостом и пошла в сад.
Микадо проводил её взглядом.
«Рыжий, — шепнул Тузик, — надо Микадо научить себя вести! Ведь он и правда недотёпа. Он и нас в какую-нибудь неприятность втянет».
«Ну так ты и учи, — последовал ответ. — Я в учителя не гожусь!»
Уж как там собаки разделили обязанности — неизвестно.
Но обучение началось сразу.
Тузик познакомил Микадо с курами. Научил его остерегаться петушиного клюва и шпор — твёрдых и острых. Познакомил с утками. Показал все красоты двора, сада, огорода. Микадо ко всему молча присматривался, выслушивал всё, что ему говорили Тузик и Рыжий, и восхищался прелестью нового мира.
«Ну как? — спросил его Тузик, когда осмотр был окончен. — Интересно у нас?»
Микадо и тут ничего не ответил. Он кивал головой, моргал и быстро облизывался красным язычком.
«Ну, как же тебе у нас нравится?» — допытывался Рыжик.
Микадо помолчал ещё минутку. Наконец шепнул: «Вот это да! Это жизнь! Не то, что в большом городе, где ничего не видишь, кроме мебели и комнат!»
Ещё поиграли в салки и погонялись за бабочками с Рыжиком. Потом втроём устроили охоту на воробьёв.
Наконец забавы подошли к концу. Собаки замучились. Глаза у них так и слипались.
Пошли спать в конуру.
Тузик, полюбивший Микадо, уступил ему краешек своего места, а Рыжик даже выкопал для японца из-под соломы баранью лопатку.
«На, позабавься перед сном. Это очень приятно», — предложил он.
Но Микадо посмотрел на кость с таким отвращением и ужасом, что Тузик даже засмеялся.
«Что с этим делать?» — спросил Микадо.
«Бери в зубы и грызи, — отвечал ему Тузик. — Вот так! Да смелей!» — уговаривал он японца, который едва-едва касался зубами грязной кости.
«Моя хозяйка никогда не позволяла мне брать в рот такие грязные вещи», — оправдывался Микадо.
«И тётка Катерина не позволяет нам грызть кости в конуре», — заметил Тузик.
«А всё-таки нет на свете ничего лучше бараньей лопатки!» — вздохнул Рыжик и лизнул кость.
Потом взял её в зубы, но тут же выпустил… Кость выскользнула из пасти Рыжика, задела по носу Тузика, глаза которого были уже закрыты, и съехала на солому по шелковистой шерсти Микадо, который уже храпел в своё удовольствие.
Так закончился первый выход в свет японского красавца.
Панна Агата и мы с Крисей были в тот день на обеде у знакомых. Потому-то никто и не заметил исчезновения Микадо.
Только тётка Катерина чрезвычайно удивилась, увидев, что японец вылезает из конуры.
— Смотрите-ка на него! Уже с нашими снюхался. Ну, раз ты такой герой, будешь есть на дворе со всеми собаками! — решила она и принесла Микадо мисочку, как и прочим нашим псам.
— Кушай, Микадо, поправляйся! — сказала она и погладила собачку по мягкой шерсти. — Где это ты так разукрасился? — добавила она, заметив, что в шерсти у него полно соломы и репьёв.
Микадо посмотрел на тётку Катерину своим удивительным взглядом и подумал:
«Пусть я не очень-то нарядно выгляжу, зато мне весело! И очень мило с вашей стороны, что вы меня кормите здесь, а не вместе с Санди!»
Он подошёл к миске и стал есть. Аккуратно, спокойно, не спеша. Зато Тузик и Рыжий ужасно спешили. Чуть не давились.
Они всегда так неприлично торопились. Не ели, а лопали. Неизвестно, почему и зачем. Ведь никто у них еды не отбирал.
Скорее всего — просто по своей невоспитанности!
Тузик всё косился на Микадо, который после каждого куска тщательно облизывал мордочку. Наконец не выдержал.
«Зачем ты так ломаешься? — проворчал он с набитым ртом. — Ты что, не знаешь собачьей заповеди: ешь быстрей, ведь что съел — то твоё, а что оставил — чужое! Жми, жми! Торопись! От души тебе советую!»
Микадо смерил его и Рыжика взглядом и продолжал есть спокойно, с достоинством.
Тузик снова покосился на него.
«А кто его знает, — подумал он, — может, если не спешить, будет вкуснее?»
Он оглянулся, заслонил миску собой, чтобы Рыжик не мог подглядеть, и попробовал есть помедленнее. На обед была каша с салом. Тузик чмокал языком, смакуя, облизывался — всё так, как это делал Микадо. «И верно, неплохо!» — думал он.
Покончили с обедом.
Как провести остаток дня? Тузик предложил прогулку к реке.
По дороге Микадо не отходил от Тузика. А тот показывал ему, как надо увёртываться от тележных колёс, от лошадиных копыт, как избегать встреч с мальчишками, особенно с такими, у которых в руках кнут…
Наконец город остался позади. Вся троица выбежала к реке.
Рыжик, как всегда, зажмурившись от страха, перебежал на другой берег по мостику.
Оттуда закричал:
«Тузик, не ходи в воду, а то утонешь. Пожалуйста, не ходи!»
Но Тузик был уже в реке.
Воды было маловато, так что Тузик, пёс довольно длинноногий, плавать не мог. Шлёпая по воде, он с наслаждением плескался и фыркал.
Маленький Микадо остановился в нерешительности. Он сам не знал, что делать. То ли перебежать по мосту и ждать Тузика на другой стороне речонки, то ли всё же пойти в воду?
«Тузик, а приятно ходить по воде?» — спросил он с любопытством.
«Ещё как!» — отвечал ему Тузик. Он хотел что-то добавить, но послышалось только бульканье — ему вдруг захотелось пить.
«Микадо, Микадо, не подходи близко к реке!» — надрывался испуганный Рыжик, увидев, что японец скачет по камушкам всё ближе к воде.
«Не бойся ничего! Прыгай смело!» — подбадривал японца Тузик.
Микадо послушался. Прыгнул. Чуть не на середину речонки. И поплыл.
Но ведь он никогда не плавал в проточной воде. Лёгкий, маленький, он не смог справиться с течением и, вместо того чтобы плыть к другому берегу, беспомощно завертелся среди камней.
Рыжий первым заметил, что дело плохо.
«Микадо, вылезай из воды! — кричал он. — Зачем залез в реку? Выходи!»
Но легче было дать совет, чем его выполнить. Течение уносило японца всё дальше и дальше.
«Тузик, спасай Микадку! — завопил Рыжик. — Хватай его, а то совсем уплывёт!»
Тузик обернулся. Головка Микадо еле-еле выглядывала из воды, далеко-далеко за мостом.
Он ринулся вперёд. Догнал Микадо, вытащил его на берег.
Японец был еле жив. Тузик схватил его за шиворот, встряхнул как следует и крикнул:
«А ну в салки! Догоняй!»
Микадо вскочил на ноги и побежал за ним. Сначала он спотыкался на каждом шагу, валился с ног. Он ослабел от борьбы с течением. Но постепенно оправился. Бегал, тявкал, гонялся не хуже, чем Тузик и Рыжий.
Наконец псы остановились запыхавшись.
Рыжий решил поддразнить Микадо:
«Ну что, больше не полезешь в воду? То-то, брат!»
Микадо посмотрел на него свысока. Ничего не ответил и с места прыгнул прямо в реку.
На этот раз всё пошло совсем по-другому. Он поплыл уверенно. На середине реки его закружило, но он справился с течением, переплыл реку и по камешкам выскочил на берег.
Рыжий так и сел от удивления!
Тузик тоже перешёл на другой берег и подошёл к Микадо, с уважением виляя хвостом.
«Ну, ты пёс настоящий! Один раз не вышло — не испугался. Молодец! Так и надо!»
Микадо поглядел ему в глаза:
«Постараюсь не отставать от других!»
«Пошли! — закричал Рыженький, которому уже надоело бегать над рекой. — Айда на рынок!»
Там вечеринка была в разгаре.
Куцый обнюхал японца от носа до хвоста и вежливо, но сдержанно спросил:
«Вы нездешний?»
«Я за него ручаюсь», — сказал Тузик.
«Так пойдёмте играть, — пригласил Куцый. — Познакомьтесь с обществом!»
Микадо стоял недвижимо. Все собравшиеся на рынке собаки по очереди подходили к нему и тщательно обнюхивали. Потом обменялись некоторыми сведениями возле фонарного столба.
И всё бы окончилось превосходнейшим образом, если бы не Сплетня. Это была рыжая сучка, почти такая же длинноногая, как Санди. Как и он, всегда кислая, словно уксусная эссенция. А уж склочница была, каких свет не видывал. Из-за каждого пустяка поднимала скандал. Всё было не по ней. Вечно её кто-то обижал, всегда она жаловалась, ябедничала, пищала, скулила. Упрямая она была, как козёл. Во всем городе знали о том, что однажды, когда хозяйка не захотела взять её с собой на прогулку, Сплетня со злости съела у неё два чулка и перчатку. Да, да, съела!
Все порядочные собаки терпеть не могли Сплетню. Стоило ей появиться в приличном собачьем обществе, все знали: веселью конец, ничего не поделаешь — надо убираться восвояси.
Сплетня редко приходила на рынок. А тут она вдруг выросла как из-под, земли и сразу же затеяла интригу. Понятно, она с первого взгляда поняла, что Микадо — чужак, пришелец и что с ним играть неприлично. Но так как она никогда не действовала в открытую, то не выступила прямо и против японца.
Ковыляя на трёх лапах (левую заднюю лапу она всегда держала на весу, словно хромая), она нашёптывала всем собакам по очереди на ухо: Микадо такой, Микадо сякой. Он, мол, и трус, он и маменькин сынок, он чужак, никто не знает, где он живёт и на чьей кухне кормится.
Короче — сплетничала, как и полагается Сплетне. Собаки поумней на эту болтовню не обращали внимания.
Но на рынке оказался чёрный барбос с белым ухом и белой грудью. Звали его Умник. Только ума у этого Умника не было и в помине. Он славился на весь город своей глупостью. Голова была у него круглая, как тыква, а глаза такие бездонно-бессмысленные, что сразу было видно, что у этого пса, как говорится, не все дома. Словом, был это форменный недотёпа. Да ещё и редкий трус. И как всякий трус, был очень храбрым с теми, кто был послабее и не мог постоять за себя. Над такими он любил издеваться. Однажды мы вырвали из его зубов маленького щенка, которого этот палач едва не замучил до смерти.
Вот почему Умник так живо откликнулся на подстрекательские разговоры Сплетни.
Он сразу воспылал злобой к Микадо: ведь японец такой был маленький, низенький, что Умник мог свободно перешагнуть через него. Он подошёл к Микадо, обнюхал его и рявкнул:
«Убирайся из нашей компании!»
Микадо посмотрел на него по-своему. И не шевельнулся.
«Ты слышал?» — повторил Умник. И, прежде чем кто-нибудь успел опомниться, кинулся на японца и прижал его к земле.
«Так ему и надо, так и надо!» — тявкнула Сплетня и хотела ещё что-то добавить, но не успела.
Она ещё не закрыла рта, а уже полетела вверх тормашками. Её сбил с ног Тузик, кинувшийся на помощь к Микадо.
Сплетня взвизгнула:
«Что за обращение с дамой! Боже мой!»
И пошла скулить! Но никто не слушал её жалоб.
Тузик тем временем вцепился Умнику в горло. А Рыжик, по своему обыкновению, в брюхо. Вот тут и началось.
Как на грех, на рынке оказался ещё и Лорд, у которого, не далее как вчера, наши собаки утащили печёнку. Тот самый Лорд, у которого давно был зуб на Тузика и Рыжего.
«Что за драка?» — спросил он у Сплетни.
«Тузик и Рыжий душат Умника!» — взвизгнула сучка.
Лорд ринулся в бой. Куцый попытался его остановить. Вмешались и другие собаки. И началось на рынке такое, что люди высыпали на улицу — поглядеть, что случилось.
По всему рынку — от фонаря до бензоколонки — катался клубок разъярённых псов, сметая всё на своём пути. Лотки рушились, как карточные домики. Метлы взлетали в воздух. Шарахались испуганные кони.
Стихийное бедствие! И на этот бал мы как раз и подоспели. Крися и я. Ну и панна Агата, понятно.
Крися первая заметила японца:
— Дядя, там Микадо!
Панна Агата, услышав эти слова, сделала то, чего мы никак не ожидали.
Она завизжала, затопала ногами, замахала руками.
— Ноги моей не будет в этом городе! — крикнула она и упала в обморок.
Но Крися, не растерявшись, ринулась в самую гущу битвы. На счастье, хвостик японца выглянул из кучи собачьих тел. И она мгновенно вытащила Микадо на волю.
— Готово, дядя! Вот он! — закричала она торжествующе.
Боже, какой же он, бедняжка, был ободранный! От шелковистых, выхоленных ушей остались только окровавленные лохмотья.
Красавец японец был похож не то на дохлую кошку, не то на щётку трубочиста. Одним словом — ужас!
Надо было им заняться серьёзно. Бедняга едва дышал. К счастью, его хозяйка уже пришла в себя. Увидев собак, которые грызлись тут же, возле неё, она опомнилась и что было духу пустилась домой.
Мы понесли на руках бедного инвалида. Идти он не мог, хотя кости были целы.
Первым делом его вымыли в тёплой воде. Он перенёс эту процедуру, как герой. Даже не морщился, когда мыло попадало ему в глаза. Только мигал и тряс головой.
Умытый, ухоженный, лежал он на подушке и смотрел на нас. Вернее, не на нас, а на Крисю. С этого дня он не спускал с неё глаз.
Вечером, когда мы ложились спать и Крися пошла к себе. Микадо соскочил с кресла и, сильно хромая, заковылял за ней.
Он подождал, пока она ляжет, и вскарабкался на одеяло. Подполз к самому её лицу и лизнул осторожно её щёчку:
«Спасибо тебе, смелая девочка!»
А на дворе до поздней ночи слышалось тихое, жалобное поскуливание. Это вернулись наши дворовые герои и оплакивали свои раны.
У тётки Катерины было всё же доброе сердце: на ужин они получили двойную порцию.
Прошло несколько дней. Микадо совершенно изменился.
Не внешне, нет. Длинная шелковистая шерсть закрыла рубцы и плешины. Словом, рыцарские подвиги Микадика не оставили следов на его внешности. Он был так же красив, как всегда. Не сломили полученные в сражении раны и его духа. Наоборот!
Он возмужал. Окреп. Стал настоящим псом.
Бегал он не хуже наших дворняжек. Прыгал лучше, чем Рыжик.
И заметно повеселел. Круглые бусинки его глаз смеялись, искрились радостью.
При всем этом Микадо ничуть не утратил своего врождённого достоинства.
— Это не собака, а золото! — говорила о нём тётка Катерина. — Можно ему прямо на нос положить кусок колбасы — и не тронет!
Не думайте, однако, что Микадо не любил пошалить. Ещё как любил! Каждый день устраивал он тётке Катерине целый спектакль со скатертью. Вот как это происходило.
Микадо с самого утра выбегал во двор. Там немедленно начинались у собак развлечения, более или менее шумные, смотря по тому, где была Имка. Но к завтраку японец всегда приходил в комнату. Он любил чай с сахаром. Усаживался на кресле рядом с Крисей, смотрел ей в глаза. И время от времени лизал ей руку.
Ибо со времени битвы на рынке Микадо, как я уже говорил, признавал только Крисю. Он любил её и показывал это на каждом шагу.
Итак, за завтраком он сидел всегда рядом с ней. Целовал ей руку и ждал. Не проявлял нетерпения, не напоминал о себе, не скулил, как делают все собаки. Он знал: без чаю он не останется. И умел быть терпеливым.
Раз только, помнится, вышло так, что Крися, вместо того чтобы пить чай (Микадо получал свою порцию только тогда, когда Крися заканчивала завтрак), заговорилась с тёткой Катериной.
Они говорили, говорили и говорили, а песик ждал. Сначала терпеливо, как всегда.
Когда разговор начал затягиваться, японец беспокойно зашевелился. Облизываясь, удивлёнными глазами ловил взгляд Криси.
«Ты разве позабыла обо мне? Где же мой чай?» — недоумевал он.
Видя, что Крися не обращает на него внимания и продолжает разговаривать с тёткой, Микадо поднялся, опёрся лапками о стол, придвинулся поближе к Крисе.
Перед Крисей стояла полная чашка чаю.
«Выпьет или не выпьет?» — думаю.
Микадо не дотронулся до чашки. Он только решил обратить на себя внимание. Внезапно вскочив на стол, он положил лапки на грудь Крисе и лизнул её несколько раз в лицо.
— Крися, Микадо, видать, чего-то от тебя хочет, — сказала тётка Катерина.
Ну конечно же, Микадо получил свой чай! И в придачу его приласкали.
Ещё бы! Ведь Крися была виновата, и ей следовало извиниться перед пёсиком. Это раз. А во-вторых, Крися любила Микадо.
Она так полюбила его, что с ужасом думала о предстоящем отъезде панны Агаты.
Шли у неё с тёткой Катериной тихие беседы в кухне. Что-то явно готовилось. Но я не допытывался, что именно. Да, что же со скатертью? Сейчас расскажу.
После обеда тётка Катерина убирала со стола, снимала обеденную скатерть и клала парадную, с кистями и бахромой. Микадо только того и дожидался. Он хватал зубками ближайший край скатерти и тянул к себе. Скатерть, понятно, ехала со стола. Тётка Катерина снимала скатерть. Тогда японец отскакивал с яростным лаем. Но стоило только скатерти появиться снова на столе во всей своей красе, как пёсик начинал игру заново.
В первый раз тётка Катерина, которая, как известно, не любила шуток, сердито топнула ногой и вырвала скатерть из собачьих зубов.
Надо было видеть Микадо в эту минуту! Он поглядел на тётку шаловливо и как-то удивительно умильно.
«Да ведь я шучу! — сказал он. — Играю! Не надо сердиться!»
И снова потянул скатерть к себе.
Тётка Катерина хлопнула ладонью по столу.
Японец посмотрел на неё с укором, поджал хвост, вскарабкался на своё кресло и повернулся к тётке спиной.
— Вы смотрите, как он обиделся! — засмеялась она. — Микки, да не сердись ты!
Микадо покосился на неё одним глазком.
— Микки, скатерть! — позвала тётка Катерина и сама подёргала край скатерти.
«Поняла наконец!» — обрадовался Микадо. Вскочил и схватил в зубы бахрому. Зарычал, затявкал.
Тётка Катерина делала вид, что защищает стол. Бегала, топала. Веселилась на славу!
Кончалась забава всегда на том, что тётка говорила Микадо:
— Ну, Микки, поиграли и хватит! Надо работать!
Микки смотрел на неё вопросительно. Поняв по выражению её лица, что действительно пора кончать игру, подбегал к ней, прыгал ей на колени и вилял хвостиком. Она гладила его по головке.
— Уж и милый-то он, и ласковый, а умный, как человек. Если бы он говорить умел… Ого-го! — говаривала она о японце.
И после таких заявлений в кухне возобновлялись беседы на животрепещущую тему: что же будет, когда панна Агата заберёт Микадо в Варшаву?
А тем временем… Тем временем случилось происшествие. Скандал. Беда. Катастрофа.
Санди, этот расфранченный барин, этот противный визгун, который совершенно не мог ужиться с нашими псами, который ни на шаг не отходил от своей хозяйки… пропал! Исчез. Как в воду канул.
Он утром вышел во двор. Тётка Катерина видела, как он на своих шатких ножках обходил, по обыкновению, все закоулки. Но, вместо того чтобы, как обычно, немедленно вернуться в комнату, остался на дворе.
Проходит четверть часа, час… О Сандике ни слуху ни духу.
Переполох! Беготня! Розыски!
Панна Агата, растрёпанная, носится как безумная по саду.
Заглядывает под каждый куст крыжовника, обыскивает каждый куст сирени, ветку за веткой. Топчет капусту! Помидоры перемяты! Салат — поминай как звали!
Понятно, человек в отчаянии. Чего от него и требовать. Но тётка Катерина взбесилась! Жалко ей, видите ли, салата. И капусты. И помидоров. Она прямо за юбку потащила панну Агату с грядок. А та рвётся изо всех сил!..
Тузик подмигнул Рыжему, Рыжик — Тузику.
«Поможем тётке Катерине!» — решили друзья.
Боюсь, что они не столько хотели помочь, сколько обрадовались случаю побезобразничать. Катерина тащит панну Агату в одну сторону, Тузик тянет в другую, а Рыженький с визгом налетает сзади!
Панна Агата — ничего, только во весь голос кричит:
— Санди, Санди, Санди!
И всё пронзительнее, всё визгливее. Словно кто ножом по стеклу водит.
Эх! Конец света — и всё тут!
А соседям — потеха!
Поиски Сандички продолжались до самого обеда.
Мне пришлось одолжить у знакомых бредень и лезть с ним в наш садок, ибо панна Агата вбила себе в голову, что Санди утонул в этой луже, где было больше грязи, чем воды.
Я покорно месил грязь ногами, хотя, правду говоря, не находил в этом занятии не только удовольствия, но и смысла. Потому что не только Санди, но и крыса не могла бы утонуть в нашем садке.
Но чего не сделаешь, чтобы угодить обезумевшей от горя женщине, гостье…
Наконец пошли домой.
Панна Агата шатается от горя. Едва не падает мне на руки.
«За доктором, — думаю, — послать, что ли?»
Входим мы во двор. Вдруг Рыжий смотрит на Тузика, Тузик — на него. Подняли носы, нюхают.
«Тузик! — крикнул Рыжий. — Чуешь нашу печёнку?»
«Погоди!» — рявкнул Тузик и втянул в себя воздух. И вдруг, как камень из пращи, полетел к воротам. Рыжик — за ним. Секунды не прошло — визг, писк, скулёж где-то за домом, на улице.
— Сандичка, Сандичка мой! — крикнула панна Агата.
Вот она уже за воротами.
Крися, тётка Катерина и я — за ней!
В нескольких десятках шагов от ворот, там, где начиналось поле, — видим, клубится пыль… До неба! Ничего не видно — только туман, в котором мелькает то голова, то хвост, то лапа. И визг стоит неслыханный.
Подбегаем ближе. Это Тузик и Рыжий обрабатывают Сандика!
А из-за чего сражение? Из-за печёнки! Сандик, видимо, отыскал её, выкопал и утащил из сада в поле. И там устроил пир горой.
Он огрызался вовсе неплохо. Сражался упорно. Я этого даже не ожидал от такого недотёпы.
Но панна Агата приняла это событие так близко к сердцу, что немедленно начала укладывать вещи.
— Ни секунды не останусь в доме, где держат таких несносных собак! Мой Санди научился есть такую тухлятину у ваших дворняг. Они его испортили! — упрекала она нас, курсируя между чемоданами и корзинкой, в которой лежало её захворавшее сокровище.
И невозможно было её убедить в том, что наши собаки не могли «испортить» её Сандички, ибо «сокровище» совершенно не водилось ни с Тузиком, ни с Рыжим.
Вечером, во время ужина, Крися не спускала Микадо с колен.
И чудилось мне, что, поглаживая его по голове, она незаметно потягивала носиком. Тётка Катерина ходила хмурая.
После ужина Крися подходит ко мне и говорит:
— Дядечка, а как же Микадо?
— Что значит «как же», дорогая? Собака принадлежит панне Агате. Я, правда, вижу, что она его меньше любит, чем Сандика, но, очевидно, всё-таки увезёт его в Варшаву.
— Дядя, а может… — начала Крися и запнулась.
— Что?
— Дядечка, а может быть, вы попросите панну Агату... Пусть бы она нам его оставила!
— Детка моя, — говорю, — нехорошо поручать другому то, что мы можем сделать сами. Поговори сама с панной Агатой.
Крися пошла.
Не прошло и минуты, как она вернулась.
В слезах. И побежала на кухню. О чем уж они там говорили с тёткой Катериной — не знаю. Известно мне лишь то, что двери во всем доме хлопали, кастрюли гремели, завтрак на следующий день опоздал на целых полчаса, а молоко так пригорело, что его в рот взять было невозможно!
Прибыла бричка, в которой мы должны были отправить на вокзал панну Агату. Начали выносить вещи. А наши собаки и Микадо всё ещё были где-то в городе. Они появились в самую последнюю минуту.
Панна Агата схватила Микадо и засунула его в корзину.
«Видал?» — шепнул сокрушённо Тузик.
Рыжий не издал в ответ ни звука.
Зато панна Агата вскрикнула и выронила корзинку с Микадо на землю.
Рыжий укусил её за ногу. И тут же отскочил.
Кусался он редко, но всегда очень больно.
Панна Агата схватилась за укушенную ногу.
— Убейте эту дворняжку! Она, наверно, бешеная! — крикнула она и по ошибке бросилась с зонтиком на Тузика.
Тузик оскалил на неё зубы и рявкнул:
«Руки прочь!»
Едва мы кое-как уладили дело, и тут на тебе — новый скандал!
Микадо выбрался из корзинки, хвост под себя — и ходу на двор!
Я поймал его, принёс, панна Агата вырвала его у меня из рук, упаковала в корзинку. Поехали.
Хлюпала Крися носиком или нет?
Да. И ещё как! А на корзинку с Микадо старалась даже и не смотреть.
Мы внесли вещи панны Агаты в купе. Поставили и корзинки с собаками.
Остаётся несколько минут до отхода поезда. Панна Агата стоит у открытого окна.
Последние пожелания, напутствия, поцелуи. Поезд трогается, панна Агата машет нам рукой, и вдруг Крися кричит:
— Микадо!
И какой-то шар отделяется от вагона и падает между нами!
— Микки, милый, дорогой!
Очевидно, корзинка открылась, собачонка вскарабкалась по подушке на окно — и вырвалась на волю.
Она сделала свой выбор.
«Будет история! Ну ладно, как-нибудь уладим», — подумал я. И решил не портить настроения Крисе и Микадо. Они так радовались тому, что снова оказались вместе!
С той поры Микадо остался у нас навсегда. В конце концов удалось убедить панну Агату, что пёсику будет у нас лучше. Мы только переменили японцу имя. Стали звать его коротко: Мик.
Спал он в комнате, у изголовья Криси. Зорко следил за всеми, кто к ней подходил. Не дай бог было до неё дотронуться! Он начинал скулить, просить:
«Не обижайте моей хозяйки. Я её люблю. Не трогайте её!»
Если же кто-нибудь шутя делал вид, что хочет её ударить, Мик, не считаясь ни с чем, в бешенстве бросался на него и кусал.
С собаками жил в дружбе и согласии. А когда выдавался скучный день, отсыпался в конуре. Там ведь всегда была баранья лопатка — утешительница наших псов во всех невзгодах.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги