Глава третья

В высоком камине тлели угли. Когда вымазанный сажей слуга забрасывал в проем очередную порцию пищи, огонь разгорался не сразу. Камин начинал кашлять дымом, который, впрочем, послушно уползал в закопченный дымоход, и лишь постепенно наполнялся ровным гудением и радостным потрескиванием. В полутемном зале стояли гам, крики, но до драк доходило редко – за порядком следила четверка крепких гребцов с продубленными морским ветром лицами, да и сам хозяин то и дело выглядывал в зал. Так что если и опускалась какая из многочисленных теней на пол, то не по причине отравления дымом или неожиданного удара, а исключительно от естественной слабости. Только ведь на то он и портовый трактир, чтобы отправить душевную малость в свободное плавание между сладкими видениями и бодрящими кошмарами, не опасаясь излишнего внимания к собственному кошельку, да и к собственной персоне.

Если бы Зиди попытался подыскать более укромное место в Скире, чтобы не привлекать к себе всеобщего внимания, лучше заведения одноглазого Ярига в порту все равно бы ничего не нашел. Сам бывший раб, тот слыл торговцем, с которым можно было договориться о многих вещах. Ходили даже слухи, что он покупал краденое, хотя ни разу за руку трактирщик пойман не был, не то сразу бы руки лишился. Зато никогда и никто из тех, кто просил у Ярига за посильную плату содействия в щекотливых делах – скрыться от кредиторов или строгого отца, взять денег в долг, заморочить голову мытарям конга, отвертеться от службы в войске или от городских работ, – без помощи не оставался. Правда, и стражники Скира не забывали об угрюмом каменном здании с десятком дверей, ведущих в извилистые переулки, но Ярига это не слишком беспокоило. Тем более не следовало опасаться стражников бывшему рабу влиятельного дома Креча, получившему свободу по удару священного колокола.

За день до того, как Зиди рискнул шагнуть в каменную арку, он пришел к Яригу и снял на неделю тайную каморку для вольного иноземца, бросив под деревянный топчан мешок с собственным нехитрым скарбом.

– Как зовут этого вольного иноземца? – поинтересовался Яриг, пересчитывая медяки.

– Зиди, – ответил Зиди.

– Совсем как тебя! – пробурчал одноглазый, бросив взгляд на железный ошейник с клеймом дома Креча – сидящего ворона, – что до времени оставался на жилистой шее. – Если он еще и пьет, как ты, я получу солидную прибыль. Когда же он прибудет? А то ведь знаешь, Зиди, хотя и знаком я с тобой полтора десятка лет, и судьба нас связала крепко-накрепко, и просьбы я твои все выполняю без лишних вопросов, надо бы и о собственной шкуре позаботиться! Для кого я на днях по лавкам мотался? Ни одного вопроса не задал: ни откуда у тебя золото, ни зачем тебе эта ерунда, что я покупал! Да, ты тоже никогда мне в помощи не отказывал. Вот сына моего обучил с кухонным ножом управляться, как не всякий воин с кинжалом управится, но у всего есть предел! Ни селить рабов, ни заключать с ними сделки я не могу. Или ты хочешь, чтобы я трактир потерял?

– Завтра, – поднялся Зиди, морщась от боли в увечной ноге. – Успокойся Яриг, не то последний глаз на пол выпадет. Завтра он прибудет. Вольный иноземец, которого зовут так же, как и меня. А если вдруг не появится, можешь и плату забрать себе, и его мешок тоже. Только имей в виду, что он не из тех, кто радуется нежданным гостям, он хотел бы пожить в твоем трактире недолго, но тихо и незаметно! А потом так же тихо и незаметно убраться из города.

Назавтра, когда Зиди сам появился в трактире Ярига и молча предъявил ему деревянную бирку с выжженным оттиском печати начальника городской стражи, трактирщик уже ни о чем не спрашивал. Скир был большим городом, но не бескрайним, чтобы события, которые случаются не чаще чем раз на памяти одного поколения, не долетели до прибрежной окраины. Зиди же, которому стоило немалых трудов скрыться от толпы зевак, пересилил себя и постарался попусту не трепать языком.

Выправив ярлык у ошеломленного начальника стражи, он быстро, насколько позволяло больное колено, дошел до храмовой площади. Там, осыпая руганью скирских мальчишек, баль свернул во двор собачника. Псы его отнеслись к хромому на удивление безразлично, но набросились на бредущих за ним любопытных. Зиди тут же нырнул в лавку менялы, вышел через другую дверь на соседнюю улицу и заполз в щель между домом скорняка и связками рубленого хвороста. Осталось лишь переодеться в загодя приготовленное платье, высосать припасенный тут же мех вина, дождаться темноты, а потом пробраться в гавань и постучать в одну из неприметных дверей трактира.

Неделю Зиди отсиживался в заведении Ярига в ожидании последней воскресной ярмарки. То спал на жестком топчане, то, прикрутив фитиль чадящей лампы, сидел в углу темного зала и мех за мехом потягивал легкое вино, пока хозяин за небольшую доплату искал для него неказистую лошадь с повозкой, неприметную одежду крестьянина-сайда и несколько кип дешевой кожи.

– Не густо ты скопил богатства за восемнадцать лет рабской службы, если это все деньги, что у тебя остались! – посетовал Яриг. – Или спустил золото и теперь тратишь последние медяки на всякое барахло? Зачем тебе это все?

– Домой поеду, – пробурчал Зиди, морщась от головной боли. – Хватит, намахался мечом во славу дома Креча. Да и не будет мне жизни в Скире, убираться отсюда надо, тихо и незаметно!

– Сомневаюсь я, что стража главных ворот Скира забудет, как хромой крестьянин с грузом вонючих кож предъявлял им ярлык освобожденного раба, – покачал головой Яриг.

– А я и не поеду на повозке, – пьяно икнул Зиди. – Я поеду на твоей лошади, Яриг. Оденусь в твой плащ. А на повозке поедет твой сын. Выберется вместе с крестьянами в рыночный день, дождется меня в деревне, что в лиге от городской стены, заберет твою лошадь и одежду и вернется. Я бы и сам на повозке выехал, так ведь не уйду далеко, если сразу же себя выдам!

– С чего бы это я должен тебе верить? – нахмурился Яриг.

– Вот. – Зиди неловко выронил на стол серебряную чешуйку. – Вторую сыну твоему отдам. Больше нет, но и этого хватит. Считай, что не баловал меня тан дома Креча монетой. Или я истратил все заработанное на ерунду. Только не говори мне, что я все пропил! Не больше половины! Что касается веры, разве не о тебе талдычат в городе, что ты видишь покупателя насквозь? Разве не о тебе ходит слава, что еще ни один мошенник не смог не только обмануть тебя, но даже присесть за один из твоих столов?

– Ну вот, скажи еще, что я один из колдунов конга! – Яриг сплюнул на пол, попробовал монету на зуб и аккуратно поправил повязку на отсутствующем глазу. – Мошенники тоже есть хотят, отчего я должен отказывать им в еде? Другой вопрос, что не обманывают они меня. Ладно! Спорить не стану – вижу, что ты честен, – другого я боюсь.

– Чего же? – не понял Зиди, сделал очередной глоток и размазал вино по лицу рукавом.

– Седда Креча! – крякнул трактирщик. – Его соглядатаи день и ночь у всех ворот стоят. А ну как узнает он, кто тебя в городе укрывал? Зол он на тебя. Закон законом, так ведь Седд и вольному сайду оскорбления не простил бы. А ты лишил его наставника – себя то есть, – да еще Хеена покалечил. Ну, пусть не покалечил, только выход на арену ему сорвал. Но ты же самого Креча оскорбил – бросил ошейник с клеймом ворона на камни! На ворота ты должен был его повесить, на ворота! В городе он тебя, конечно, не тронет, а за стеной тебе несладко придется.

– Ничего я ему не должен, – поморщился Зиди. – А если и были какие долги, он в их получении на моей спине уже расписался. Там живого места не осталось. И так только на животе спать могу. А тебе бояться нечего. Думаешь, я не знаю, что твои молодцы за квартал от трактира гостей встречают? Я еще по рыбьей чешуе сапогом шелестел, а ты уже знал, кто к трактиру подходит. Сделаем, как я прошу, а там пусть Креча меня поищет.

– Одного я не пойму, – задумчиво проговорил Яриг. – Ты же и восемнадцать и пятнадцать лет назад в самой силе был. Нога еще тебя слушалась. Отчего раньше не встал в арку? Ну ладно, до коленки твоей тебя так и так на арену выталкивали, понимаю. А потом, если хромота тебе не мешала? Неужели так сладко было вино в моем трактире? Вроде и в долг я тебе не отпускал. Или с плетью Седда Креча расстаться не мог?

– Ты же не поверишь, если я скажу, что жизнь моя была легкой? – сдвинул брови Зиди.

– Не поверю, – кивнул Яриг. – Но и расспросами мучить тоже не стану.

– Ну так и не мучай! – Зиди поймал отрыжку в кулак, тяжело поднялся из-за стола, застыл в раздумье, прежде чем возвращаться в потайную каморку, повернулся на здоровой ноге. – Благодарен я тебе, Яриг, поэтому скажу. Весной конг на баль войска двинет. А не двинет, так серокожие из-за гор накатят. Злые они будут за посла, которого конг зарубил, очень злые. Всех, кто под руку попадется, резать будут. Я уж не говорю, что колдуны Суррары могут теперь войска из-за пелены выставить. Она же только магов сдерживает. Те, кто грабит и убивает, но силой дурной не пользуется, всегда сквозь пелену свободно проходили. Видишь как? А жреца моего народа теперь нет, охранять баль некому. Крепости и башни бальские долго не простоят, и в чащах на век не спрячешься. Горят они порой, понимаешь? Может, кто из моей семьи еще жив. Спешить мне надо, близких спасать, уводить их за речку Мангу в сеторские леса.

– Не доберешься ты домой до зимы, – поскреб ногтем переносицу Яриг. – Да и не спасут тебя сеторские леса, если конг или степняки бальские леса пожгут. Я уж не говорю, что лошадка, на которую твоих медяков хватило, смерть как облегчение за каждым поворотом выглядывать будет. До Борки, скирского каменного запора, еще добраться надо. А минуешь Борку, дальше путь еще труднее завернется. В приграничье дозоры стражников хуже разбойников. Тут и золотым не откупишься, а уж с твоими богатствами и думать нечего. Да и про Седда не забывай: пока он твою голову на пику не насадит, не уснет. Думаю, что и Ролл, чьего раба ты на деревяшку нанизал, тоже возлюбить тебя не успел. Тебе личину менять надо, наниматься охранником к богатому купцу из тех, что последние караваны перед зимой на восток собирают.

– Кому нужен хромой охранник? – поморщился Зиди. – Никакая личина мою хромоту не скроет. Да и нет сейчас купцов в Скире, ты лучше меня знаешь. Две недели уж как они ярмарку покинули, в воскресенье последний торговый день, а затем и крестьяне из города уйдут. Купцы теперь в Деште, и караваны не в бальские земли, а на запад – в Урисс, в Дуисс, в Гивв собирают. А туда мне дороги точно нет. Нет, Яриг, я уж сам как-нибудь.

– Ну, смотри, – протянул трактирщик. – Только ты уж постарайся, чтобы я забыл о тебе и не вспоминал никогда.

– Не сомневайся. – Зиди погрозил пальцем и нырнул в узкий коридор, словно пьяный под забор повалился.


Последняя воскресная ярмарка на то и была последней, чтобы высыпать всем городом на узкие улицы, всласть наругаться с торговцами, потратить с умом бедняцкую медь или хозяйское серебро, закупить на зиму муку, зерно, овощи, сушеные фрукты, мед, вино, соль, уголь. И после ярмарки торговля не прекратится, да у лавочников уже не выторгуешь лишнюю монету. Другое дело – крестьянин, у которого товара воз, и не один. Ему порой легче цену снизить, чем обратно богатство, тяжким трудом наработанное, нераспроданным везти. Поэтому и стояли ряды возов между людскими реками. Мешался запах конского навоза с запахом сыров и копченых колбас, и несся над рядами крик птиц и хрип сорвавших голос продавцов. Лились на изгаженную мостовую конская моча и прокисшее вино, и шныряли в плотной толпе воры и продавцы сладостей. Размахивали руками начетчики у деревянного помоста, где сцепились в схватке на поясах широкоплечие сайды, и звенели шпорами мытари, оглядывая торговцев и выспрашивая ярлыки, да орал озорные куплеты базарный шут, взобравшийся на промасленный столб.

Шум, гам, смех, возмущенные крики обворованных или обманутых, хлопанье крепких ладоней по поводу удачных сделок и похлопывание по плечам знакомых и родственников; звон молотов над наскоро выставленными кузнечными рядами; мычание коров, жалобные крики нерадивых или больных рабов, от которых хозяева пытались избавиться, чтобы не кормить их зря в зимнее полусонье, – кого она могла удивить, последняя ярмарка? Ведь не было уже заезжих купцов с привозными диковинами. Отбыли они с караванами еще полмесяца назад – смотали прозрачные ткани, сгребли золотые и серебряные безделушки, закупорили сосуды с благовониями, замкнули сундуки с магическими шутихами и зловещими амулетами и исчезли. Остались только местные торговцы, которые эту ярмарку наизусть знали, которые не за золотыми в кошелях всесильных танов охотились, а за медью и серебром в кулаках ремесленников да городского отребья.

Всё на последней ярмарке было привычным и для зажиточных и для беднейших жителей всесильного Скира, что, не имея даже крыши над головой, все равно считали себя не ровней иноземцам. Минует полдень, сгустятся сумерки, и останутся от людской толпы только мусор и грязь, что всю ночь будут вывозить городские уборщики, а пока еще ярмарка и до половины не добралась. Аилле только поднялся над городом, едва оживил ярким светом мрачные башни танов, которые были столь высоки, что огромная площадь перед величественным дворцом казалась всего лишь набухшим от людского переизбытка переулком. Не проникает ярмарочный гомон сквозь толстые стены, но если рука, соблазнившаяся теплыми лучами, откроет окно, и в дальние покои вторгнутся шум и гам.


– Синг! – окликнул слугу и помощника Арух, стоя на резном балконе одной из башен дома Ойду, отданной во владение не только посла таинственной, скрытой за непроходимой магической пеленой Суррары, но ныне еще и советника конга.

Ветер холодил на такой высоте худое тело колдуна. Кутался Арух в теплый плащ, прятал уши под кошачьей шапкой, а все же не мог согреться. Хорошо еще верный слуга вышколен, без указания поднес кубок с горячим, разогретым с медом цветочным вином.

– Что слышно? – отрывисто спросил, не оборачиваясь, Арух.

– Особых новостей нет, – начал перечислять слуга. – Тан дома Рейду отбыл на юг вместе с сыном и отрядом из полусотни отборных всадников. Тан дома Олли вчера тоже отправился в Дешту на последнюю ярмарку, хочет диковин каких купцам заказать. К нему присоединилась жрица Тини. Остальные таны думают только о предстоящей зимней охоте в предгорьях и о последующих пьянках в залах Скомы – охотничьего замка. Все, кроме Седда.

– Он и раньше не увлекался бессмысленным времяпровождением, – бросил Арух.

– Теперь он увлекся поисками бывшего раба! – Синг позволил себе понизить голос в невидимой усмешке. – Держит слуг на всех городских воротах, но вряд ли позволит себе нарушать законы Скира внутри его стен. Но вот за воротами…

– А этот хромой удалец между тем… – начал Арух.

– …скрывается в логове Ярига и собирается отправиться на родину, – услужливо продолжил Синг. – Одноглазый обязан хромому: тан дома Олли дал Яригу вольную, проспорив ставку именно на схватке Зиди. Тот еще был новым рабом дома Креча и неожиданно победил на весеннем празднике. Правда, много лет уже прошло…

– Меня не интересует прошлое раба дома Креча, – оборвал слугу Арух. – А Касс, как я слышал, с лихвой возместил давнюю потерю и опять сделал это с помощью все того же Зиди. Если Седд желает охотиться на бывшего раба, но у него не хватает ума настичь его внутри городских стен, пусть продолжает забавы вне их. Но не забывай, Синг, что баль вольную дал конг!

– Твои люди будут следить за хромым, Арух, – прошептал слуга. – Если Седд убьет отпущенного раба, свидетельства об этом будут в твоих руках!

– Не сомневаюсь, – повернулся колдун. – Что еще?

– Мелочи, – поклонился слуга.

– О мелочах бы ты не говорил! – повысил голос Арух. – Не тяни!

– Муравьиный мед, – развел руками слуга. – Кто-то скупил в лавках Скира все запасы муравьиного меда.

– И много ли было этих запасов? – нахмурился Арух.

– У каждого понемногу, но всего набралось на две полные бутыли, – вновь поклонился Синг. – Торговцы выручили за снадобье не меньше десяти золотых, а вот запомнить, кто делал покупки, не смогли. Колдовал покупатель, на память колдовал…

– Это не мелочи! – зло прошипел Арух и раздраженно запустил серебряный бокал в шевелящуюся у подножия башни толпу. – Не раз я тебе повторял Синг: не то страшно, если утром стража найдет на улицах Скира тысячу трупов горожан, порубленных пьяным дозором конга! Страшно, когда найдут один труп, но убийца его останется неизвестен! Так вот, тайное колдовство еще страшнее. Все непонятное – самая большая беда!

– Так нет у нас пока никаких неясностей, кроме убийства палача и муравьиного меда! – попятился слуга.

– А пропажа головы казненного беглого раба на прошлой неделе? – повысил голос Арух. – Или неделя прошла и забыли?

– Собаки! – пролепетал Синг. – Пытанных да казненных рабов хозяевам не выдают, да и не просят о том хозяева. Трупы перед сжиганием в яму бросают в тюремном дворе. А там сторожевые собаки кормятся!

– А черепушка куда делась? – резко бросил колдун. – Псы разгрызли? Или с нами начальник тюремной стражи шутки шутит?

– Я докладывал уже, – согнулся Синг. – Начальник тюремной стражи излишне бдителен! Ему чудится, что мясо казненных в тюремное варево попадает. Отсюда и покоя найти не может – перед каждым сжиганием трупы пересчитывает. Тем более что голову и стервятники могли унести. Есть свидетельства, что уносят они иногда части тел. Еще летом поступала жалоба от тана дома Сольча: птица уронила во двор руку, отрубленную по локоть. Его танка чуть с ума не сошла от ужаса. Тогда еще конг приказал лучников на сторожевых башнях поставить. Только ведь всех птиц не перестреляешь…

– Не то что-то! – нахмурился Арух. – Собаки, птицы… Поверь мне, Синг, не все ладно в городе. Голова раба, палач, муравьиный мед… Он, конечно, от гнили в ранах спасает, только ведь такого количества не на одну битву хватит. Ищи, Синг! Бери лучших магов с моего двора – Тируха, Смиголя, Айру – все узнай, все вынюхай! Что за морок на торговцев снадобьями наведен? Отчего палач сталью подавился? Я понимаю, друзей у него было не слишком много, не то ремесло выбрал, но недруги счеты ночами да в укромных местах сводят! Или у нас полгорода умельцев, что могут белым днем посреди людной улицы так нож бросить, что ни одного свидетеля не окажется? И мед найди! Всех лекарей городских перетряси, всех бабок и ворожей, но чтобы знал, куда он делся и кому понадобился. И еще одно…

– Что, досточтимый Арух? – изогнулся слуга.

– Шута ярмарочного схватить. – Колдун повернулся к площади. – Да-да, того, что на столбе сидит и непотребство всякое выкрикивает. Схватить, отсыпать ему сотню плетей и отпустить. Пусть посмотрят вольные сайды, как длинный язык на собственную спину может захлестывать!

Загрузка...