Муссон

Трое мальчиков осторожно пробирались через овраг за часовней, стараясь, чтобы никто не увидел ни из большого дома, ни из конюшен. Том, старший, шел впереди, как обычно, при этом самый младший брат буквально наступал ему на пятки. Едва Том остановился там, где ручей делал первый поворот к деревне, младший, словно того и ждал, немедленно возобновил спор:

– Ну почему я всегда должен обтирать углы и болтаться в стороне, а, Том? Почему мне нельзя тоже поразвлечься?

– Потому что ты самый мелкий, – ответил Том с надменной властностью.

Он окинул взглядом маленькую деревушку, которая теперь открывалась перед ними снизу; братья уже поднялись по склону оврага.

Над деревенской кузницей вился дым, за домиком вдовы Эванс трепыхалось на ветру белье, но людей Том нигде не видел. В такое время большинство мужчин обычно работали на полях его отца, потому что полным ходом шла уборка урожая, а женщины, которые не помогали им, трудились в большом доме.

Том довольно усмехнулся в предвкушении:

– Никто нас не заметил.

А значит, никто не донесет их отцу.

– Это нечестно! – опять начал младший.

Дориана никак не удавалось отвлечь от важной для него темы. Его медно-золотые локоны упали ему на лоб, сделав мальчика похожим на сердитого херувима.

– Ты мне никогда ничего не позволяешь!

– А кто на прошлой неделе разрешил тебе запустить сокола? Я! – обернулся к нему Том. – Кто тебе позволил вчера выстрелить из мушкета? Я. Кто дал держать руль лодки?

– Да, но…

– И никаких «но»! – Том бросил на брата сердитый взгляд. – В конце концов, кто капитан этой команды?

– Ты, Том… – Дориан опустил зеленые глаза, прячась от гнева старшего брата. – И все-таки…

– Можешь пойти с Томом вместо меня, если хочешь, – впервые негромко заговорил Гай. – А я могу постоять на страже.

Том сердито повернулся к младшему близнецу.

А Дориан воскликнул:

– Правда, Гай? В самом деле?

Он улыбнулся, и тут его красота сверкнула во всю силу, как прорвавшийся сквозь облака солнечный луч.

– Нет, неправда! – резко перебил его Том. – Дорри еще малыш. Он не может пойти. Он останется на крыше и будет нести вахту.

– Я не малыш! – яростно запротестовал Дориан. – Мне почти одиннадцать!

– Если ты не малыш, покажи нам свои волосы внизу, – насмешливо произнес Том.

С тех пор как у него самого появились волоски в нижней части живота, он просто надувался от важности.

Дориан не ответил на его слова; он сам еще не мог похвалиться даже пушком в нужном месте, нечего и пытаться сравнить с внушительным кустом старшего брата.

Он зашел с другой стороны:

– Я просто посмотрю, и все!

– Да, посмотришь с крыши.

Резкий тон старшего положил конец спору.

– Пошли! А то опоздаем.

Том стал быстро подниматься по последней части склона.

Двое братьев последовали за ним не слишком охотно.

– Да кто сюда может забрести? – продолжил настаивать Дориан. – Все ведь работают! И нам бы следовало помогать.

– Черный Билли может заявиться, – ответил Том, не оглядываясь.

Это имя заставило умолкнуть даже Дориана.

Черный Билли. Старший из сыновей Кортни. Его мать, эфиопскую принцессу, сэр Хэл Кортни привез с собой из Африки, когда возвращался из своего первого путешествия к этому таинственному континенту.

Невеста королевской крови и полный корабль сокровищ, отбитых у голландцев и у язычников, представляли собой огромное состояние, с помощью которого их отец более чем удвоил земли своего древнего поместья, вследствие чего их семья стала богатейшей во всем Девоне, превзойдя даже Гренвилей.

Уильяму Кортни, или Черному Билли для своих младших единокровных братьев, было уже почти двадцать четыре года – на семь лет больше, чем близнецам. Он обладал умом, красотой и беспощадностью, походя на темного волка, и младшие братья боялись и ненавидели его, на что у них имелись причины. Один только звук его имени заставил Дориана вздрогнуть, и последние полмили они прошли молча. Наконец они выбрались наверх. Отдалившись от ручья, остановились под большим дубом, где прошлой весной устроил гнездо полевой лунь.

Том хлопнулся на землю под деревом, чтобы перевести дух.

– Если ветер продержится, мы сможем утром пойти под парусом, – заявил он, снимая шляпу и рукавом отирая вспотевший лоб.

Шляпу украшало маховое перо из крыла дикой утки – эта птица стала первой добычей его собственного сокола.

Том огляделся вокруг. С такой высоты взору открывалась почти половина владений Кортни – пятнадцать тысяч акров невысоких холмов и долин, лесов, пастбищ и пшеничных полей, которые протянулись до самых береговых утесов и почти достигали окрестностей порта. Все это представляло настолько знакомую для Тома картину, что его глаза ни на чем не задержались.

– Пойду вперед, проверю, как там обстоят дела, – сказал он, вставая.

Низко пригибаясь, Том осторожно направился к каменной стене, окружавшей церковь.

У стены он поднял голову и заглянул на другую сторону.

Эту церковь построил их великий предок сэр Чарльз, который завоевал рыцарское звание на службе доброй королевы Бесс. Будучи одним из капитанов, он с исключительной храбростью сражался против армады Филиппа Испанского. Более ста лет назад сэр Чарльз построил эту церковь во славу Божию и в память о победе флота у Кале. Тогда множество испанских галеонов, пылая, выбросились на берег, а остальных раскидали шторма, которые вице-адмирал Дрейк назвал Божьими Ветрами.

Церковь представляла собой красивое восьмиугольное здание из серого камня, с высоким шпилем, который в ясные дни можно было увидеть даже из Плимута, что находился в пятнадцати милях отсюда.

Том легко перелез через стену, затем прокрался по фруктовому саду к обитой железом дубовой двери ризницы. Чуть-чуть приоткрыв ее, он внимательно прислушался. Внутри царила тишина.

Осторожно войдя внутрь, Том приблизился к двери, что вела в неф.

Пока он всматривался туда, сквозь высокое витражное окно ворвался луч солнца, похожий на радугу. И ярко загорелись краски на картине, висевшей над алтарем; полотно изображало морскую битву англичан с испанцами – сверху из облаков сам Господь одобрительно наблюдал за тем, как пылают испанские галеоны.

Картины над главным входом добавил уже отец Тома. На этот раз разбитыми врагами являлись голландцы и орды мусульман, а над битвой гордо возвышался сам сэр Хэл, героически вскинув меч; рядом с ним стояла его эфиопская принцесса.

Оба они были в латах, а на их щитах сияли кресты ордена Святого Георгия и Священного Грааля.

В этот день неф был пуст. Венчание Черного Билли ожидалось в следующую субботу, и подготовка к нему еще не началась. Церковь оказалась в полном распоряжении Тома. Он быстро вернулся к двери ризницы и, высунувшись наружу, приложил к губам два пальца и резко свистнул. И почти мгновенно два его брата перебрались через внешнюю стену и подбежали к нему.

– Дорри, на башню! – приказал Том, а когда ему показалось, что младший снова собирается возражать, он угрожающе шагнул к братишке.

Дориан насупился, но исчез на уходящей вверх лестнице.

– Она уже пришла? – спросил Гай с легким беспокойством в голосе.

– Пока нет. Да еще и рано.

Том прошел к темной каменной лестнице, что вела в подземный склеп. Спустившись по ней, расстегнул пряжку на кожаной сумке, что висела у него на поясе рядом с кинжалом в ножнах. Достав большой железный ключ, который он позаимствовал в отцовском кабинете этим утром, Том отпер решетчатую дверь и распахнул ее; петли двери скрипнули.

Том без малейших колебаний вошел в подземелье, где в каменных саркофагах лежало множество его предков. Гай далеко не так уверенно последовал за ним. Присутствие мертвых всегда вызвало в нем тревогу. И он помедлил у входа в склеп.

Здесь на уровне земли имелись окна, сквозь которые сочился зловещий свет; другого освещения не было.

Вдоль круглых стен склепа выстроились шестнадцать каменных и мраморных гробов. В них лежали Кортни и их супруги со времен прапрадеда Чарльза. Гай инстинктивно посмотрел на мраморный гроб, в котором хранились земные останки его собственной матери, – он стоял в центре ряда из гробов трех покойных жен его отца. На крышке ее гроба имелся резной портрет женщины, и Гай подумал, что она невероятно прекрасна и похожа на нежную лилию. Гай не знал матери, ему не довелось испить молока из ее груди: длившиеся трое суток роды оказались смертельными для этого хрупкого создания. Она умерла от потери крови и изнеможения уже через несколько часов после того, как Гай издал свой первый младенческий крик. Мальчиков растили сначала няни, а потом мачеха, ставшая матерью Дориана.

Гай подошел к мраморному гробу и преклонил перед ним колени.

Он прочитал надпись, оказавшуюся прямо перед ним: «В этом вместилище лежит Маргарет Кортни, возлюбленная вторая жена сэра Генри Кортни, мать Томаса и Гая, покинувшая сей мир 2 мая 1673 года от Рождества Христова».

Склонив голову и закрыв глаза, Гай стал молиться.

– Она все равно тебя не слышит, – мягко произнес Том.

– Нет, слышит, – возразил Гай, не поднимая головы и не открывая глаз.

Тому стало скучно, и он двинулся вдоль ряда гробов. Справа от его матери лежала мать Дориана, последняя жена их отца. Всего три года назад одномачтовое судно, на котором они плыли, перевернулось у входа в залив, и ее унесло в море. Течение оказалось мощным, и, несмотря на все усилия Хэла спасти свою жену, оно утащило вместе с ней и его самого. Их выбросило на голый берег в пяти милях от места крушения, и к этому времени Элизабет была уже мертва, а Хэл едва жив.

Том почувствовал, как в его глазах закипают слезы, потому что он любил Элизабет, насколько хватало сил в его сердце. Он кашлянул и провел рукой по глазам, не желая, чтобы Гай заметил его детскую слабость.

Хотя Хэл женился на Элизабет прежде всего для того, чтобы у осиротевших близнецов появилась мать, они очень скоро полюбили ее, а потом полюбили и Дориана, стоило ему появиться на свет. Вот только Черного Билли они не любили.

А сам Уильям Кортни не любил никого, кроме отца, и ревновал его ко всем с яростью пантеры. Элизабет защищала младших мальчиков от его мстительного внимания, пока море не забрало ее у них, оставив в одиночестве.

– Ты не должна была нас покидать, – тихонько сказал ей Том. И тут же виновато оглянулся на Гая.

Но Гай, погруженный в молитву, его не услышал, и Том отошел к другому гробу, рядом с гробом его родной матери.

Здесь покоилась Юдифь, эфиопская принцесса, мать Черного Билли. Мраморная фигура на крышке изображала красивую женщину с резкими, почти ястребиными чертами, которые унаследовал ее сын. Она была изображена в полукольчуге, что и полагалось тому, кто командовал сражавшейся с язычниками армией. На поясе у нее висел меч, на груди лежал шлем, а рядом – щит, украшенный коптским крестом, символом, существовавшим еще до римской власти над христианами.

Голова принцессы была непокрыта, пышные волнистые волосы напоминали корону.

Том смотрел на скульптуру на крышке гроба, чувствуя, как в его груди сильнее вскипает ненависть к ее сыну.

– Лошади следовало сбросить тебя раньше, чем ты выносила свое отродье! – На этот раз Том говорил вслух.

Гай встал и подошел к нему.

– Не к добру говорить такое умершим, – предостерег он брата.

Том пожал плечами:

– Теперь она ничего не может мне сделать.

Гай взял его за руку и отвел к следующему саркофагу в том же ряду. Оба брата знали, что он пуст.

И его крышка не была запечатана.

– «Сэр Фрэнсис Кортни, родился шестого января тысяча шестьсот шестнадцатого года в графстве Девон. Рыцарь ордена Подвязки и ордена Святого Георгия и Священного Грааля. Рыцарь-навигатор и моряк. Исследователь и воин. Отец Генри, доблестного джентльмена, – вслух прочитал надпись Гай. – Несправедливо обвинен в пиратстве трусливыми голландскими поселенцами мыса Доброй Надежды и самым жестоким образом казнен ими пятнадцатого июля тысяча шестьсот шестьдесят восьмого года. Хотя его смертные останки лежат на далеком и диком африканском берегу, память о нем всегда живет в сердце его сына, Генри Кортни, и в сердцах всех храбрых и преданных моряков, что ходили по океанам под его командой».

– Как отец мог поставить здесь пустой гроб? – пробормотал Том.

– Думаю, это потому, что он намерен когда-нибудь привезти сюда тело деда, – ответил Гай.

Том бросил на него короткий косой взгляд:

– Он тебе говорил это?

У него вызвало ревность то, что брату могли сказать что-то такое, чего не говорили ему, старшему. Все мальчики боготворили своего отца.

– Нет, не говорил, – качнул головой Гай. – Но я бы сделал именно это для своего отца.

Сразу потеряв интерес к разговору, Том вышел на середину подземелья. Здесь на полу был выложен мрамором и гранитом множества разных цветов таинственный круглый рисунок. По четырем сторонам круга стояли бронзовые чаши, которые должны были содержать в себе древние элементы огня и земли, воздуха и воды, когда в полнолуние во время летнего солнцестояния собирались рыцари ордена Святого Георгия и Священного Грааля. Сэр Генри Кортни был рыцарем-навигатором этого ордена, как и его отец и дед до него.

В центре сводчатого потолка подземелья находилось отверстие, открывавшееся прямо в небо. Крипта на самом деле располагалась не прямо под часовней, а сбоку от нее, и была выстроена так, чтобы через это отверстие лучи полной луны падали прямо на каменный рисунок на полу, под ногами Тома, – прямо на выложенный черным мрамором легендарный девиз ордена: «In Arcadia habito» – «Я пребываю в Аркадии».

Но ни один из мальчиков еще не был до конца посвящен в глубинный смысл всех геральдических тонкостей.

Том, встав на черные готические буквы, положил руку на сердце и начал произносить слова, которые однажды ему придется произнести при вступлении в орден:

– В это я верую, и это я буду защищать всей моей жизнью. Я верую в единство Господа в трех лицах, в вечных Отца, Сына и Святого Духа.

– Аминь! – негромко воскликнул Гай.

Оба они уже старательно изучали катехизис ордена, и их сердца пылко отзывались на него.

– Верую в причастие английской Церкви и в божественное право ее представителя на земле Вильгельма Третьего, короля Англии, Шотландии и Ирландии, защитника веры.

– Аминь!

Гай повторял слова за братом. Однажды они оба будут призваны, чтобы вступить в этот прославленный орден, и будут стоять в лучах полной луны и искренне приносить свои клятвы.

– Я буду поддерживать английскую Церковь. Я буду противостоять врагам моего божественного суверена Вильгельма… – продолжал Том голосом, в котором уже почти не слышалось ничего детского.

Но он сразу умолк, когда сквозь отверстие в крыше над его головой до них донесся свист.

– Это Дорри! – пробормотал Гай.

– Кто-то идет…

Они оба застыли, ожидая второго резкого свиста, который стал бы сигналом тревоги и опасности. Но других предостережений не прозвучало.

– Это она! – ухмыльнулся Том, посмотрев на брата. – Я уже боялся, что она не придет.

Но Гай не разделял радости Тома. Он нервно почесал шею:

– Том, мне это совсем не нравится.

– Ерунда, Гай Кортни! – засмеялся Том. – Не узнаешь ведь, как это хорошо, пока не попробуешь!

Они услышали шелест одежды, легкие шаги на лестнице, и вот в подземелье ворвалась девушка. Она остановилась у входа, быстро дыша, ее щеки слегка разгорелись от подъема на холм.

– Кто-нибудь видел, как ты ушла из дома, Мэри? – спросил Том.

Она покачала головой.

– Нет, мастер Том, никто. Они там слишком заняты приготовлением еды.

Девушка говорила с грубым провинциальным акцентом, но голос звучал приятно. Мэри уже давно созрела, она обладала пышными бедрами и грудью и возрастом превосходила близнецов – ей было около двадцати. Однако кожа у нее оставалась безупречно гладкой и свежей, как прославленные девонские сливки, а ангельское личико окружали волны спутанных темных волос. Губы Мэри, розовые, мягкие и влажные, выглядели мило и невинно, однако в ее ярких глазах светилось нечто вовсе не детское.

– Ты уверена, Мэри, что мастер Билли тебя не заметил? – настойчиво спросил Том.

Она снова качнула головой, и серьги в ее ушах закачались.

– Нет, не заметил. Я заглянула в библиотеку, прежде чем уйти, и он сидел над книгами, как всегда.

Она уперлась маленькими ладошками в бока, и хотя руки у нее потрескались и покраснели от кухонных работ, они прекрасно выглядели на тончайшей талии. Глаза близнецов последовали за их движением, взгляды братьев застыли. Потрепанная юбка Мэри не закрывала пухлых лодыжек, и, хотя босые ступни загрубели, лодыжки оставались безупречны. Видя взгляды и выражения лиц своих приятелей, девушка улыбнулась с видом превосходства, вполне ощущая свою власть.

Подняв одну руку, она подергала за ленту, которая удерживала вместе половинки лифа. Обе пары глаз послушно последовали за ее рукой, а она слегка обнажила грудь.

– Ты говорил, что я получу за это шесть пенсов, – напомнила девушка Тому.

Тот быстро кивнул:

– Да, я обещал. Шесть пенсов за нас обоих, за Гая и меня.

Мэри вскинула голову и показала ему розовый язычок:

– Эй, ты хитришь, мастер Том! Говорили про шесть пенсов за каждого, шиллинг за обоих.

– Не сходи с ума, Мэри!

Том сунул руку в кошель на поясе и достал серебряную монету. И подбросил ее в воздух. Она блеснула в неярком свете, вращаясь, и Том поймал ее, а потом протянул девушке, чтобы та ее осмотрела.

– Видишь, целых шесть серебряных пенсов, и все для тебя!

Но она снова покачала головой и еще чуть-чуть распустила ленту.

Оба мальчика уставились на полоску белой кожи, поразительно контрастировавшей с загорелыми веснушчатыми плечами.

– Шиллинг – или ничего! – Мэри равнодушно пожала плечами.

При этом движении одна пухлая круглая грудь наполовину выскочила из лифа, и скрытым остался лишь ее острый сосок, но темный кружок возле него застенчиво показался над краем кофточки. Мальчишки лишились дара речи.

– Что, ворона в рот залетела? – нахально спросила Мэри. – Пожалуй, мне тут делать нечего.

Она повернулась к лестнице, качнув пышной попкой под тонкой юбкой.

– Погоди… – сдавленным голосом окликнул ее Том. – Ладно, пусть будет шиллинг, Мэри, красотка.

– Покажи его, мастер Том.

Мэри оглянулась через веснушчатое плечо, а Том уже лихорадочно рылся в кошеле.

– Вот он, вот, Мэри…

Том протянул ей монету, и Мэри медленно подошла к нему, качая бедрами, как девицы в доках Плимута.

Она забрала из его пальцев монету:

– Ты считаешь меня хорошенькой, мастер Том?

– Да ты самая хорошенькая девушка во всей Англии! – с пылом заявил Том, и говорил он искренне.

Он потянулся к пышной круглой груди, теперь уже освободившейся от лифа.

Девушка хихикнула и отвела его руку:

– А как насчет мастера Гая? Может, он первый? – Она смотрела мимо Тома.

– Ты ведь никогда такого не делал, да, мастер Гай?

Гай тяжело сглотнул, но сказать ничего не смог. Он опустил взгляд и густо покраснел.

– Ладно, пусть он будет первым, – нервно согласился Том.

– Не бойся! – Мэри подошла к Гаю и взяла его руку. И улыбнулась, щуря слегка раскосые глаза. – Я тебя не укушу, мастер Гай! – пообещала она и потащила его в дальний конец подземелья.

Гай ощутил запах девушки, когда она прижалась к нему. Похоже, не мылась она больше месяца – от нее остро пахло потом, а еще ее кожа пропиталась мощным духом кухни, где она работала, духом жареного сала и древесного дыма, запахом лобстеров, что варились на огне…

Гай почувствовал сильную тошноту.

– Нет! – вырвалось у него, и он резко отодвинулся от Мэри. – Я не хочу, не могу…

Он был уже на грани слез.

– Иди ты, Том, – позвал он брата.

– Я же ее для тебя позвал, – хрипло откликнулся Том. – Когда ты все по-настоящему почувствуешь, ты просто с ума сойдешь! Вот увидишь!

– Прошу, Том, не заставляй меня… – Голос Гая надломился, он в отчаянии оглянулся на лестницу. – Я просто хочу вернуться домой. Отец скоро заметит…

– Я ведь уже отдал ей наш шиллинг! – попытался урезонить его Том.

– Зря потратил.

Мэри снова схватила Гая за руку.

– Ну же, давай, идем! – Она потянула его за собой. – Ты такой славный парень! Я давно на тебя глаз положила, честно! Ты просто чудо какой симпатичный, правда!

– Пусть лучше Том будет первым, – повторил Гай, теперь уже почти в бешенстве.

– Ладно, пусть так. – Мэри двинулась к Тому. – Пусть мастер Том покажет тебе дорогу. Он-то теперь и вслепую все найдет, он здесь достаточно часто бывал.

Вцепившись в руку Тома, Мэри увлекла его к ближайшему гробу, оказавшемуся гробом сэра Чарльза, героя Кале, и прислонилась к нему.

– И не только со мной, – хихикнула она в лицо Тому. – А и с Мэйбл тоже, и с Джилл, если только они обе не врут, да еще и с половиной девушек из деревни, насколько я слыхала. Ты просто как поршень трудишься, да, мастер Том?

Протянув руку, она дернула за шнурок бриджей Тома. И одновременно, приподнявшись на цыпочки, прижалась губами к его рту. Том толкнул ее спиной на каменный гроб. Он пытался что-то сказать близнецу, кося глазами в сторону Гая, но губы и язык Мэри слишком мешали ему.

Наконец он отодвинулся от нее и жадно глотнул воздуха, потом усмехнулся Гаю.

– А теперь я собираюсь показать тебе самое сладкое в мире, – сообщил он. – Ты ничего слаще не увидишь, проживи хоть сотню лет.

Мэри стояла, прислонившись спиной к каменному гробу.

Том наклонился и опытной рукой окончательно расшнуровал блузку девушки и спустил с нее юбку, и та упала волной вокруг лодыжек. Под юбками у Мэри ничего не оказалось. Кожа девушки поражала гладкостью и белизной; казалось, это тело вылепили из лучшего свечного воска. Все трое уставились на него: близнецы – благоговейно, а Мэри – с горделивой улыбкой. Последовала долгая минута молчания, когда слышалось лишь прерывистое дыхание Тома. Мэри обеими руками сняла через голову блузку и бросила ее на крышку гроба позади себя. Потом повернула голову и посмотрела на Гая в упор.

– И ты вот этого не хочешь? – спросила она, приподнимая ладонями белые груди. – Нет?

Она явно насмехалась. Гай онемел от потрясения. А девушка медленно провела кончиками пальцев по всему своему сливочному телу, мимо глубокой ямки пупка и ниже. Потом пинком отбросила в сторону юбку и раздвинула ноги, не сводя глаз с Гая.

– Ты ведь никогда не видел ничего похожего на такую вот киску, а, мастер Гай? – спросила она.

Под ее пальцами шевельнулись кудрявые волоски, когда она погладила себя между бедрами. Гай сдавленно вскрикнул, и Мэри победоносно расхохоталась.

– Опоздал, мастер Гай! – поддразнила она его. – Упустил свой шанс!

К этому времени Том спустил штаны до лодыжек. Мэри положила ладони ему на плечи и ловким движением подпрыгнула, ухватившись за шею Тома обеими руками, а ногами сжав его талию.

На шее девушки висели дешевые стеклянные бусы, оказавшиеся между их телами. Нитка бус лопнула, блестящие бусинки дождем посыпались вниз и раскатились по каменным плитам. Но парочка словно и не обратила на это внимания.

Гай наблюдал в странном смешении ужаса и зачарованности, как его близнец, прижав девушку к каменной крышке саркофага их деда, резко двигался вперед и назад, хрипя, раскрасневшись, а девушка отзывалась на его толчки… Она начала издавать странные, похожие на мяуканье звуки, которые становились все громче, пронзительнее, и наконец она уже повизгивала, как щенок…

Гай хотел отвернуться, но не мог. Словно окаменев, он в ужасе видел, как его брат запрокинул голову и, широко раскрыв рот, испустил чудовищный, болезненный вопль. «Она убила его, – подумал Гай, и тут же у него мелькнула другая мысль: – Что же мы скажем отцу?..»

Лицо Тома стало темно-красным и блестело от пота.

– Том! Ты в порядке? – Слова сорвались с губ Гая сами собой.

Том повернул голову и криво ухмыльнулся:

– Лучше не бывает!

Он поставил Мэри на ноги и отступил назад, а она так и осталась у гробницы.

– Ну, теперь твоя очередь, – выдохнул Том.

– Да, заставь меня отработать шесть пенсов… – Мэри тоже дышала с трудом, но смеялась. – Только дай мне минутку перевести дух, а уж потом я тебе устрою такую скачку, какой ты не забудешь много лет, мастер Гай!

В этот момент резкий двойной свист донесся в подземелье через дыру в потолке, и Гай отпрыгнул назад с испугом и облегчением. Прозвучал безусловный сигнал тревоги.

– Ты слышал?! – воскликнул он.

– Да, это Дорри на крыше. Кто-то сюда идет.

Том запрыгал на одной ноге, потом на другой, натягивая бриджи и зашнуровывая их.

– Удирай поскорее, Мэри! – рявкнул он на девушку.

Мэри ползала по полу на четвереньках, пытаясь собрать рассыпавшиеся бусы.

– Да оставь ты это! – велел Том.

Но она не обратила на него внимания. На ее голых ягодицах виднелись розовые пятна в тех местах, какими она прижималась к гробу, и Тому показалось, что он может разобрать отпечатавшуюся на ее коже надпись. Ему вдруг захотелось расхохотаться.

Вместо этого он схватил Гая за плечо:

– Скорее! Это может быть отец!

От этих слов на ногах у братьев как будто выросли крылья, и они рванулись вверх по лестнице, в спешке налетая друг на друга.

Когда они вывалились из двери ризницы, то сразу увидели Дориана – младший брат ожидал их под укрытием плюща, затянувшего стену.

– Кто это, Дорри? – выдохнул Том.

– Черный Билли! – пискнул Дориан. – Он только что выехал из конюшни на Султане и направился прямо к тропе на холм. Он здесь будет через минуту!

Том крепко выругался; такому ругательству он научился у Большого Дэниела Фишера, отцовского боцмана.

– Он не должен застукать нас здесь. Бежим!

Все трое помчались к каменной стене. Том подсадил Дориана, потом они с Гаем перескочили на другую сторону, и все они залегли в траве.

– Потише, вы оба! – Том хрипел от смеха и возбуждения.

– Что у вас там произошло? – тихонько спросил Дориан. – Я видел, как туда вошла Мэри. Ты сделал это с ней, Гай?

– Тебе и знать-то не следует о таких вещах, – попытался уклониться от ответа Гай.

– Я знаю, что это такое! – негодующе возразил Дориан. – Я сто раз видел, как это делают бараны, и собаки, и петухи, и бык Геркулес.

Он поднялся на четвереньки и стал энергично изображать соответствующие движения, двигая бедрами и высунув язык, а заодно изо всех сил выпучив глаза.

– Ты так делал с Мэри, Гай?

Гай отчаянно покраснел:

– Прекрати, Дориан Кортни! Слышишь?

Но Том грубовато захохотал и ткнул Дориана лицом в траву:

– Ах ты маленькая грязная обезьянка! Спорю на гинею, ты бы справился лучше Гая, есть у тебя волосы внизу или нет.

– Ты мне позволишь в следующий раз, Том? – умоляюще произнес Дориан.

Его голос прозвучал приглушенно: старший брат все еще прижимал его лицо к траве.

– Я тебе разрешу попробовать, когда у тебя чуть-чуть подрастет то, чем пробуют, – ответил Том и отпустил братишку, позволив ему сесть.

В этот миг они услышали приближавшийся стук копыт.

– Тихо! – прошипел Том, давясь смехом.

Они залегли за стеной в ряд, стараясь дышать потише.

Всадник приблизился легким галопом и остановил лошадь на гравийной площадке перед главным входом в церковь.

– Прижмитесь к земле! – шепотом приказал Том братьям.

Но сам, сняв шляпу с пером, осторожно приподнялся, чтобы заглянуть через стену.

Уильям Кортни сидел верхом на вороном Султане. Он был великолепным всадником: это искусство казалось у него врожденным; возможно, тут проявлялись некие инстинкты, унаследованные от африканских предков. Стройный и высокий, Уильям был одет, как всегда, в черное.

Как раз это, кроме цвета его кожи и волос, и послужило причиной прозвища, данного ему единокровными братьями, которое он люто ненавидел.

Хотя в этот день он приехал с непокрытой головой, обычно он носил широкополую шляпу, украшенную пучком перьев страуса. Его высокие сапоги были черными; седло и уздечка тоже.

Султан, вороной жеребец, был так тщательно ухожен, что светился в неярких солнечных лучах. И лошадь, и всадник представляли собой прекрасное зрелище.

Причина его поездки к церкви не представляла никакой загадки: старший сын Кортни приехал проверить, готовятся ли здесь к его свадьбе. Обряд предстояло совершить именно здесь, а не в домашней церкви невесты, потому что после венчания планировались другие важные церемонии.

А их следовало провести только в церкви рыцарей-мореходов.

Уильям остановился перед дверью и низко наклонился в седле, чтобы заглянуть внутрь. Потом выпрямился и медленно поехал вокруг здания к дверям ризницы. Он внимательно огляделся вокруг – и вдруг посмотрел прямо на Тома. Том похолодел. Ему и братьям следовало сейчас находиться у устья реки, помогать Симону и его людям вытаскивать поставленные на лосося сети. Поденных рабочих, которых Уильям нанимал на время сбора урожая, кормили почти одним только лососем. Это была дешевая и обильная еда, хотя рабочие и возражали против ее однообразия.

Видимо, ветки яблони скрыли Тома от острых глаз брата, потому что Уильям спешился и привязал Султана к железному кольцу рядом с дверью.

Жениться он собирался на средней дочери Гренвиля. Этот брак должен был стать блестящей партией, и их отец почти год торговался с Джоном Гренвилем, графом Эксетером, насчет условий.

Черный Билли просто из кожи вон лез, чтобы заполучить такую невесту, насмешливо подумал Том, наблюдая за тем, как брат остановился на ступенях перед дверью, чтобы смахнуть пыль с блестящих черных сапог тяжелым свинцовым хлыстом, который всегда носил с собой.

Прежде чем войти в церковь, Уильям еще раз посмотрел в сторону Тома.

Его кожа была вовсе не черной, она имела легкий янтарный оттенок. И он скорее походил на уроженца Средиземноморья, чем на африканца, – может быть, на испанца или итальянца. Волосы, угольно-черные, густые и блестящие, он зачесывал назад и связывал в хвост черной лентой.

Уильям, с его прямым эфиопским носом и сверкающими черными глазами хищника, обладал особой, грозной и пугающей красотой. Том завидовал тому, что большинство молодых женщин просто таяли в присутствии Уильяма.

Уильям исчез в ризнице, и Том вскочил на ноги, прошептав братьям:

– Он ушел! Скорее, мы должны вернуться…

Но он не успел договорить, как в церкви раздался громкий крик.

– Мэри! – воскликнул Том.

– Я думал, она убежала, – испуганно пробормотал Гай. – Но эта дурочка все еще там, и Черный Билли поймал ее!

– Ну все, теперь кому-то не поздоровится, – бодро заявил Дориан и подпрыгнул на месте, чтобы заглянуть через стену. – Как вы думаете, что он сделает?

– Я не знаю, – ответил Том. – И мы не станем ждать и выяснять это.

Но прежде чем он возглавил отступление вниз по склону, из двери ризницы вылетела Мэри. Даже с такого расстояния виден был ее ужас. Она мчалась так, словно за ней гналась целая стая волков. А через мгновение на свет выбежал и Уильям, гнавшийся за девушкой.

– А ну вернись, мелкая дрянь!

Его голос отчетливо донесся до братьев, все еще прятавшихся за стеной. Мэри, подхватив юбку, помчалась еще быстрее. И она неслась именно к тому месту стены, где засели братья.

Позади нее Уильям отвязал поводья Султана и взлетел в седло. Он бросил жеребца в погоню сразу галопом. Лошадь и всадник без труда догнали бежавшую девушку.

– Остановись немедленно, маленькая грязная шлюха! Иначе хуже будет! – Уильям, нагнав Мэри, наклонился над ней, держа в правой руке хлыст с тяжелой свинцовой рукояткой. – Ты мне сейчас же объяснишь, что ты здесь делала!

Он хлестнул девушку, но Мэри увернулась от удара.

Уильям развернул жеребца вслед за ней:

– Тебе не сбежать от меня, сука!

Уильям улыбался, и это была холодная, жестокая улыбка.

– Пожалуйста, мастер Уильям! – взвизгнула Мэри, но он опять взмахнул хлыстом.

Хлыст просвистел в воздухе, и Мэри отскочила в сторону с живостью преследуемого зверька. Теперь она побежала в обратную сторону, к церкви, пригибаясь под ветками яблонь, а Уильям гнался за ней.

– Бежим! – прошептал Гай. – Пока есть возможность!

Он вскочил и, спотыкаясь, побежал вниз по крутому склону, и Дориан помчался за ним. Но Том все еще сидел, скорчившись, у стены.

Он в ужасе наблюдал, как его брат снова догнал девушку и приподнялся над ней в стременах.

– Я тебя научу слушаться, когда тебе велят остановиться!

Он опять взмахнул хлыстом, и на этот раз хлыст ударил Мэри по спине между лопатками. Девушка пронзительно завизжала от боли и ужаса и упала в траву.

От ее визга Том похолодел и стиснул зубы.

– Не надо! – закричал он, но Уильям его не услышал.

Он спешился и встал рядом с Мэри:

– Что ты там затеяла, ты, оборванка?

Мэри барахталась, запутавшись в задравшейся юбке, ее ноги обнажились, и Уильям ударил ее еще раз, метя в перепуганное бледное лицо, но Мэри закрылась руками, и удар пришелся по ним. Плеть оставила яркий алый след на коже, и девушка бормотала, корчась от боли:

– Пожалуйста, не бейте меня, мастер Уильям!

– Я буду тебя бить до тех пор, пока ты не изойдешь кровью или не скажешь, что ты делала в церкви, когда тебе следует быть в кухне, среди жирных горшков и сковородок!

Уильям спокойно улыбался, наслаждаясь собой.

– Я не делала ничего плохого, сэр…

Мэри опустила руки, умоляя его, и не успела вскинуть их снова достаточно быстро, чтобы закрыться от следующего удара, угодившего прямо ей в лицо. Она громко взвыла, по ее сразу же вспухшей щеке полилась огненно-алая кровь.

– Пожалуйста… пожалуйста, не надо меня больше бить!

Мэри закрыла окровавленное лицо ладонями и покатилась по траве, пытаясь отодвинуться как можно дальше, но запуталась в юбке.

Уильям снова улыбнулся, увидев, что под юбкой у девушки ничего нет, и следующий удар хлыста пришелся на нежную белую кожу ее ягодиц.

– Что ты там украла, сука? Что ты там делала?

Он опять хлестнул, оставив алый след на задней части бедер.

Крик Мэри ударил Тома так же жестоко, как хлыст – ее плоть.

– Отстань от нее, Билли, черт тебя побери! – выпалил Том, охваченный вдруг чувством огромной ответственности и жалости к страдающей девушке.

И, не успев осознать, что делает, он уже перескочил через стену и помчался на помощь Мэри.

Уильям не слышал, как подбежал Том. Он был поглощен острым, неожиданным наслаждением, наказывая эту маленькую шлюшку. Вид алых полос на белой коже, ее рыдания, голые ноги, пронзительный визг, звериный запах немытого тела невероятно возбудили его.

– Что ты там делала? – ревел он. – Ты мне ответишь или мне выбить из тебя ответ?

Он с трудом сдержал хохот, оставив еще один горящий след на обнаженных плечах девушки и видя, как мускулы под мягкой кожей сжались от боли.

Том налетел на него сзади. Он был крепким и сильным для своего возраста и не слишком отстал в росте и весе от старшего брата. К тому же ярость и ненависть придали ему сил – слишком глубоко задели его несправедливость и жестокость того, что он увидел, заодно с воспоминанием о тысячах обид, которые он и братья претерпели от Черного Билли. К тому же на сей раз у него имелось преимущество полной неожиданности.

Он ударил Уильяма в поясницу, и как раз в тот момент, когда мучитель опирался лишь на одну ногу, стараясь пнуть свою жертву и повернуть так, чтобы удобнее было еще раз хлестнуть ее. Уильям рухнул вперед с такой силой, что свалился на девушку и перевернулся, растянувшись во весь рост и ударившись головой о ствол яблони.

Лежа на земле, Уильям ошеломленно застыл.

Том наклонился и рывком поднял на ноги дрожащую, плачущую Мэри.

– Беги! – велел он ей. – Беги как можно быстрее. – И подтолкнул ее.

Мэри не нужно было повторять дважды. Она ринулась вниз по тропе, плача и подвывая, а Том в ярости повернулся к старшему брату.

Уильям уже сидел в траве. Он пока что не понял, кто или что сбило его с ног. Он потрогал свою голову, погрузил два пальца в темную густую массу волос, а потом уставился на пятнышко крови из небольшой царапины, полученной при ударе о дерево.

Покачав головой, он встал. Посмотрел на Тома.

– Ты!.. – негромко, почти любезно произнес он. – Мне следовало понять, что именно ты стоишь за этой чертовщиной.

– Она ничего не сделала! – Том все еще кипел гневом и не успел пожалеть о своем порыве. – А ты мог слишком сильно ее поранить.

– Да, – согласился Уильям. – Я как раз этого и хотел. Она вполне такое заслужила. – Он наклонился и поднял хлыст. – Но она сбежала, поэтому я накажу тебя и получу огромное удовольствие, исполняя свой долг. – Он взмахнул вправо и влево хлыстом, и тот угрожающе просвистел в воздухе. – А теперь ты мне скажи, мой маленький братец, чем ты и та шлюшка здесь занимались? Было ли это нечто греховное и грязное, о чем следует узнать нашему отцу? Говори побыстрее, пока я не выбил из тебя ответ вот этим хлыстом.

– Раньше ты провалишься в ад!

Это было одно из любимых выражений их отца. Но, несмотря на внешнюю дерзость, Том уже горько сожалел о своем рыцарском порыве, толкнувшем его на это столкновение. Теперь, когда вспышка угасла, он прекрасно понимал, что его положение безнадежно. Старший брат занимался не только книгами. В Кембридже он выступал в соревнованиях по борьбе за Королевский колледж, и в эти соревнования, помимо прочего, входила борьба без правил, во время которой запрещалось лишь использовать смертельное оружие. На ярмарке в Эксмуте прошлой весной Том видел, как Уильям свалил и прижал к земле местного чемпиона, здоровенного, похожего на быка мужчину, и это после того, как уже исколотил его как следует.

Том подумал о том, чтобы повернуться и сбежать. Но он знал, что брат, с его длинными ногами, даже в сапогах для верховой езды догонит его уже через сотню ярдов. Так что бежать не имело смысла. Том встал в стойку и поднял сжатые кулаки – так, как учил его Большой Дэниел.

Уильям расхохотался ему в лицо:

– Ох, во имя Петра и всех святых! Этот маленький петушок готов драться!

Он бросил хлыст и лениво шагнул вперед; его руки расслабленно висели вдоль боков. И внезапно он выбросил вперед правый кулак. Он никак не дал понять, что собирается ударить, и Том едва успел отскочить назад. Однако кулак задел его губы, и они тут же распухли, и Том ощутил во рту соленый вкус крови. Зубы стали красными, словно он наелся малины.

– Вот так-то! – воскликнул Уильям. – Это первый глоточек кларета. А будут и другие, предупреждаю, их будет целый бочонок, до того как мы покончим с нашим дельцем.

Он снова взмахнул правой рукой, делая обманный выпад, а когда Том прыгнул в сторону, ударил его по голове сбоку другой рукой. Том блокировал удар, как учил Дэниел.

Уильям усмехнулся:

– Смотри-ка, обезьянка выучила несколько трюков!

Но его глаза сузились; он не ожидал ничего подобного.

Он снова попытался ударить левой рукой, и Том поднырнул под нее и схватил руку брата у локтя, отчаянно стиснув ее обеими руками.

Уильям инстинктивно отпрянул, а Том воспользовался инерцией его движения и, вместо того чтобы сопротивляться, прыгнул вперед, одновременно с силой колотя ногой.

Он снова захватил брата в момент неустойчивого равновесия, и один из его пинков попал Уильяму точно в пах. Этот удар вышиб воздух из груди Уильяма – с рычанием боли он согнулся и прижал обе ладони к пострадавшей части тела.

Том развернулся и помчался по тропе к дому.

Хотя смуглое лицо Уильяма все еще было искажено болью, все же, стоило ему увидеть, что младший брат удирает, он выпрямился и, заставив себя не обращать внимания на боль, бросился в погоню. Его движения затрудняла травма, и все равно он неумолимо догонял Тома.

Когда Том услышал приближавшиеся к нему быстрые шаги, он оглянулся через плечо и на этом потерял немного скорости. Он слышал хрипение брата, и ему уже казалось, что он ощущает его дыхание на своей шее.

Ни скрыться, ни просто убежать Том не имел возможности. Тогда он просто упал на землю и свернулся в клубок.

Уильям уже был так близко и бежал с такой скоростью, что не смог остановиться. Оставался единственный способ не столкнуться с Томом: перепрыгнуть через него. Уильям легко взлетел в воздух… но Том перевернулся на спину и схватил преследователя за лодыжку на середине прыжка. Он дернул брата за ногу со всей силой своего ужаса, и Уильям рухнул на грязную тропу лицом вниз. В этот миг он являл собой совершенную беспомощность, и Том, вскочив, уже приготовился мчаться дальше, но тут ярость и ненависть лишили его возможности мыслить здраво.

Он видел Черного Билли, растянувшегося в грязи. Искушение завладело им, и Том не смог сопротивляться: впервые в его жизни старший брат оказался полностью в его власти. Том замахнулся правой ногой и пнул его, не щадя сил.

Удар пришелся в голову Уильяма, перед ухом… вот только результат получился не тот, какого ожидал Том.

Вместо того чтобы потерять сознание, Уильям взревел от бешенства и обеими руками схватил ногу Тома. Напрягшись, приподнял его и швырнул в заросли папоротника рядом с тропой. А потом вскочил и бросился на Тома, прежде чем тот успел опомниться.

Он сел верхом на грудь юноши, потом наклонился вперед и прижал руки Тома к земле над его головой.

Том не мог шевельнуться, он почти не мог дышать, от веса Уильяма у него трещали ребра. Уильям все еще задыхался и хрипел, но постепенно его дыхание выравнивалось, и он снова заулыбался – кривой болезненной улыбкой.

– Ты заплатишь за свои забавы, щенок. Ты очень много за них заплатишь, это я тебе обещаю, – прошептал он. – Дай мне только перевести дыхание, и мы закончим наше дело.

Пот стекал по его подбородку, капли падали на лицо Тома.

– Я тебя ненавижу! – прошипел Том. – Мы все тебя ненавидим! Мои братья, и все, кто здесь работает, и все, кто тебя знает! Все мы тебя ненавидим!

Уильям вдруг отпустил одно из запястий Тома и хлестнул брата по лицу тыльной стороной ладони.

– Все эти годы я пытался научить тебя хорошим манерам, – негромко произнес он, – но ты так ничему и не научился.

Глаза Тома наполнились слезами от боли, но он все же сумел набрать полный рот слюны и плюнуть в нависшее над ним смуглое лицо. Слюна повисла на подбородке Уильяма, но он не обратил на это внимания.

– Я до тебя все равно доберусь, Черный Билли! – хриплым от боли шепотом пообещал Том. – Однажды я до тебя доберусь.

– Нет, – покачал головой Уильям. – Не думаю. – Он улыбнулся. – Ты разве не слыхал о законе первородства, обезьянка?

Он снова ударил Тома ладонью по голове сбоку. В глазах у Тома сверкнула вспышка, под носом показалась кровь.

– Отвечай, братец!

Новый удар отбросил голову Тома в сторону.

– Ты знаешь, что это такое? – Уильям ударил еще раз правой рукой. – Отвечай, красавчик!

Снова удар левой, потом правой, и вот уже удары посыпались без передышки. Хлоп – правой. Хлоп – левой. Голова Тома болталась из стороны в сторону. Он уже терял сознание, а град ударов не прекращался.

– Первородство! – Удар. – Это! – Удар. – Право! – Удар. – Того! – Удар. – Кто родился первым! – Удар.

Но следующий удар последовал из-за спины Черного Билли.

Дориан бежал следом за братьями по тропе и видел, что происходит с его любимым Томом. И удары, сыпавшиеся на Тома, такой же болью отзывались в Дориане. Он в отчаянии оглядывался по сторонам в поисках какого-нибудь оружия.

У края тропы лежала большая груда сломанных веток.

Дориан выбрал сухую палку толщиной в свое запястье и длиной в руку и подкрался к Уильяму сзади. Ему хватило ума не предупреждать о своем приближении и о том, что он намеревался сделать; он просто тихо поднял над головой палку обеими руками. Помедлил, прицеливаясь и собирая все свои силы, а потом обрушил свое оружие на макушку Уильяма так, что палка треснула в его руках.

Руки Уильяма замерли в воздухе, и он скатился с груди Тома.

Увидев Дориана, Уильям взревел:

– А, еще одно вонючее отродье! – Он встал на ноги и слегка пошатнулся. – Еще и младший щенок!

– Отстань от моего брата, – угрожающе произнес Дориан, побелев от ужаса.

– Беги, Дорри! – почти ничего не соображая, прохрипел Том, не в силах даже сесть в папоротниках. – Беги! Он же тебя убьет!

Но Дориан застыл на месте.

– Ты отстанешь от него, – заявил он.

Уильям сделал шаг в его сторону:

– Ты знаешь, Дорри, что твоя мать была шлюхой? – Он благодушно улыбнулся и еще раз шагнул вперед, опустив вниз руки. – А это делает тебя сыном шлюхи.

Дориан не знал толком, что такое шлюха, но ответил яростно:

– Не смей так говорить о моей маме!

И невольно отступил на шаг назад, когда Уильям грозно надвинулся на него.

– Мамочкин сынок! – насмешливо бросил Уильям. – Ну, твоя шлюха-мамочка умерла, детка.

Глаза Дориана наполнились слезами.

– Не смей так говорить! Я тебя ненавижу, Уильям Кортни!

– Тебе тоже следует поучиться хорошим манерам, детка Дорри!

Руки Уильяма метнулись вперед и сжали шею мальчика.

Он без труда поднял Дориана в воздух, хотя тот брыкался и царапался.

– Манеры создают настоящего мужчину, – сообщил Уильям и прижал Дориана к стволу красного бука, под которым они стояли. – Ты должен учиться, Дорри!

Он аккуратно прижал два пальца к горлу мальчика, пристально глядя ему в лицо, наблюдая, как тот надувается и краснеет.

Пятки Дориана беспомощно колотили по стволу дерева, он царапал руки Уильяма, оставляя красные полосы на его коже, но не издавал ни звука.

– Гадючье гнездо! – сказал Уильям. – Вот что вы такое – аспиды и гадюки! Придется от вас избавиться.

Том, придерживаясь за ветки, добрался туда, где стоял старший брат. И вцепился в его ноги.

– Пожалуйста, Билли! Я виноват. Ударь меня! Оставь Дориана! Пожалуйста, не калечь его! Он ничего плохого не хотел!

Уильям пинком отшвырнул его в сторону, продолжая прижимать мальчика к дереву. Ноги Дориана болтались в паре футов над землей.

– Уважение, Дорри, ты должен научиться уважению!

Он ослабил нажим пальцев, позволив жертве сделать вздох, потом снова надавил на горло. Молчаливая борьба Дориана стала отчаянной.

– Меня бей! – умолял Том. – Оставь Дориана! Он тут ни при чем!

Том, держась за дерево, поднялся на ноги. И дернул Уильяма за рукав.

– Ты плюнул мне в лицо, – мрачно откликнулся Уильям. – А этот маленький гаденыш пытался вышибить мне мозги. Теперь увидишь, как он задыхается.

– Уильям!

Новый голос, хриплый от ярости, прозвучал совсем рядом.

– Какого черта ты тут делаешь?

Мощный удар обрушился на протянутые руки Уильяма. Он уронил мальчика на землю и резко развернулся, очутившись лицом к лицу со своим отцом.

Хэл Кортни ударил по рукам старшего сына ножнами сабли, освобождая младшего, а теперь, похоже, готов был снова воспользоваться ими, чтобы сбить Уильяма с ног.

– Ты что, сошел с ума? Что ты делаешь с Дорианом? – спросил сэр Кортни, и его голос дрожал от бешенства.

– Это же была просто игра, отец… мы тут играли… – Злоба Уильяма чудесным образом испарилась, он как будто пришел в себя и даже казался пристыженным. – Ничего же с ним не случилось, он в порядке…

– Ты чуть не убил его! – прорычал Хэл, потом опустился на одно колено, чтобы поднять младшего сына из грязи.

Он нежно прижал мальчика к груди. Дориан уткнулся в шею отца, рыдая, кашляя и жадно глотая воздух. На нежной коже его горла отчетливо виднелись ярко-красные следы пальцев, лицо было залито слезами.

Хэл Кортни уставился на Уильяма:

– Мы уже не в первый раз говорим о твоей грубости по отношению к младшим. Видит Бог, Уильям, мы и еще раз поговорим об этом, сегодня после ужина, в библиотеке. А теперь убирайся с моих глаз, пока я не вышел из себя!

– Да, сэр, – покорно откликнулся Уильям и побрел вверх по тропе, к церкви.

Но, уходя, бросил на Тома такой взгляд, что у мальчика не осталось сомнений: их дело еще не закончено.

– Что с тобой случилось, Том? – Хэл повернулся к нему.

– Ничего, отец, – твердо ответил Том. – Это ерунда.

Он вытер окровавленный нос рукавом. Если бы он рассказал обо всем, то нарушил бы собственный кодекс чести, пусть даже дело касалось такой ненавистной персоны, как Черный Билли.

– Тогда почему у тебя из носа течет кровь, а лицо распухло и покраснело, как зрелое яблоко?

Голос Хэла звучал хрипло, но мягко: он испытывал парнишку.

– Я упал, – пояснил Том.

– Знаю, что иногда ты бываешь ужасно неуклюж, Том. Но ты уверен, что тебя никто не толкнул?

– Если и так, сэр, это наше с ним дело.

Том наконец оттолкнулся от дерева и выпрямился во весь рост, не обращая внимания на боль и ушибы.

Хэл положил руку ему на плечо. Другой рукой он прижимал к груди Дориана.

– Идемте, мальчики, домой пора.

Он повел обоих туда, где оставил на краю леса свою лошадь, и посадил Дориана вперед, прежде чем сам вскочил в седло. Вдев ноги в стремена, он потянулся вниз, чтобы взять за руку Тома и, подняв его, посадить к себе за спину.

Том обеими руками обхватил талию отца и прижался к его спине распухшим, избитым лицом.

Он так любил тепло и запах отцовского тела, его крепость и силу… Рядом с отцом у него рождалось ощущение полной безопасности. Ему хотелось заплакать, но он сдержал слезы.

«Ты не ребенок, – сказал себе Том. – Дорри может плакать, а ты – нет».

– А где Гай? – спросил отец, не оборачиваясь.

Том чуть не брякнул: «Он убежал», но успел поймать себя за язык, пока с него не сорвались неподходящие слова.

– Думаю, пошел домой, сэр.

Хэл ехал молча, ощущая тепло двух тел, благодарно прижавшихся к нему, и страдая за них так же, как страдали они. Но при этом он чувствовал и гневную беспомощность. Уже не первый раз его перворожденный сын сталкивался с детьми других его жен. Хэл понимал, что это некое состязание, в котором преимущество не на стороне младших, причем здесь может получиться только один исход.

Сэр Кортни разочарованно нахмурился. Ему еще не исполнилось сорока двух, а Уильям родился, когда ему было всего восемнадцать, но Хэл чувствовал себя старым и придавленным беспокойством, когда думал о столкновениях между четырьмя его сыновьями.

Проблема состояла в том, что он любил Уильяма не меньше, если даже не сильнее, чем маленького Дориана.

Уильям был его первенцем, сыном его Юдифи, прекрасной девы-воина из Африки, женщины, которую он любил глубоко, с благоговением и страстью. Когда она погибла под копытами собственного дикого жеребца, она оставила в его жизни болезненную пустоту. И много лет ничто не могло заполнить эту пустоту, кроме прекрасного малыша, которого она ему оставила.

Хэл воспитывал Уильяма, учил его быть упорным и сильным, умным и находчивым. Он и стал таким, и даже более того. Но в нем жило и нечто дикое и жестокое, пришедшее с того темного таинственного континента, который ничто не могло укротить. Хэл боялся этого, хотя, по правде, и не ждал ничего другого. Он ведь и сам был жестким, безжалостным человеком, так с какой стати ему отвергать те же качества в его собственном перворожденном сыне?

– Отец, что значит «первое родство»? – внезапно спросил Том.

Его голос прозвучал слегка приглушенно из-за плаща Хэла.

Это настолько совпало с собственными мыслями Хэла, что он даже вздрогнул.

– Где ты узнал это слово? – спросил он.

– Где-то слышал, – пробормотал Том. – Только не помню где.

Хэл без труда мог догадаться, где именно, но не стал нажимать на мальчика, который и так уже пострадал достаточно для одного дня.

Вместо этого он попытался честно ответить на вопрос, потому что Том уже достиг того возраста, когда мог это понять. Да и пора ему было узнать, какие трудности ему, младшему брату, припасла жизнь.

– Ты хотел сказать «первородство», Том. Это значит право того, кто родился первым.

– А это Билли, – негромко произнес Том.

– Да, это Билли, – честно признал Хэл. – И по английским законам он мой прямой наследник. У него преимущество перед младшими братьями.

– Перед нами, – с легкой горечью бросил Том.

– Да, перед вами, – согласился Хэл. – Когда меня не станет, все перейдет ему.

– Ты хочешь сказать, когда ты умрешь? – вмешался Дориан, озвучивая очевидное.

– Верно, Дорри. Когда я умру.

– Я не хочу, чтобы ты умирал! – заныл Дориан. Он все еще хрипел из-за поврежденного горла. – Отец, обещай, что никогда не умрешь!

– Хотелось бы мне, сынок, но я не могу. Все мы когда-нибудь умрем.

Дориан какое-то время молчал. Потом спросил:

– Но ведь не завтра?

Хэл негромко усмехнулся:

– Нет, не завтра. И вообще не скоро, если сумею. Но когда-нибудь это случится. Это всегда случается. – Он предупредил следующий вопрос.

– И тогда Билли станет сэром Уильямом, – сказал Том. – Ты именно это пытаешься нам сказать.

– Да. Уильям получит титул баронета, но это еще не все. Он получит и всё остальное.

– Всё? Я не понимаю, – сказал Том, поднимая голову от отцовской спины. – Ты хочешь сказать, получит Хай-Уилд? Дом и земли?

– Да. Все это будет принадлежать ему. Поместье, земля, дом, деньги.

– Это нечестно! – воскликнул Дориан. – Почему Том и Гай ничего не будут иметь? Они гораздо лучше Билли! Это несправедливо!

– Возможно, это и несправедливо, но таков закон Англии.

– Это нечестно! – настаивал Дориан. – Билли жестокий и ужасный!

– Если ты собираешься жить, постоянно ожидая справедливости, тебя ждет множество разочарований, мой мальчик, – мягко произнес Хэл, обнимая его.

И подумал при этом: «Хотелось бы мне изменить это для тебя».

– Но если ты умрешь, Билли не разрешит нам остаться в Хай-Уилде. Он нас прогонит.

– Ну, нельзя знать наверняка, – возразил Хэл.

– Я знаю, – уверенно сказал Том. – Он сам мне так говорил, и он не шутил.

– Ты найдешь собственную дорогу, Том. А поэтому ты должен быть умным и сильным. Именно поэтому я иногда бываю с тобой суров, даже суровее, чем когда-либо бывал с Уильямом. Ты должен научиться постоять за себя, когда меня не будет.

Он замолчал.

Может ли он объяснить им это, когда они еще так молоды? Он должен постараться. Он обязан это сделать.

– Закон первородства служит тому, чтобы сделать Англию великой. Если каждый раз, когда кто-то умирает, его земли разделять между его выжившими детьми, то очень скоро вся страна окажется разделенной на крошечные бесполезные кусочки, неспособные прокормить даже одну семью, и мы тогда превратимся в нацию крестьян и нищих.

– И что же мы будем делать? – спросил Том. – Те, кого выгонят?

– Есть армия, есть морской флот, есть церковь, и все это открыто для тебя. Ты можешь отправиться в мир как торговец или колонист и вернуться из дальних уголков, с других концов океанов с сокровищами и богатством даже большими, чем наследует после меня Уильям.

После этого все долго молчали.

– Я стану моряком, как ты, отец. Я поплыву за край океанов, как это делал ты, – заявил наконец Том.

– И я с тобой, Том! – поддержал его Дориан.

Сидя на передней скамье в фамильной церкви, Хэл Кортни имел все причины быть довольным собой и миром вокруг себя. Он видел, как его старший сын ждет у алтаря. Музыка органа заполняла небольшое здание радостными звуками. Уильям выглядел ошеломительно красивым в костюме, который он выбрал для венчания. Он впервые отказался от мрачной черной одежды. Воротник его состоял из лучших фламандских кружев, а его жилет зеленого бархата был расшит золотом.

Эфес его меча украшала инкрустация из ляпис-лазурита, изображавшая камелии. Большинство собравшихся женщин рассматривали его, а самые молодые хихикали и шепотом обсуждали жениха.

«Лучшего сына мне и желать не приходится», – сказал себе Хэл.

Уильям проявил себя и как атлет, и как ученый.

Его наставник в Кембридже хвалил его прилежность и способности к постижению наук, и он был отличным борцом, наездником и мастером соколиной охоты.

Вернувшись в Хай-Уилд после учебы, он показал себя и как успешный управляющий и предприниматель.

Хэл постепенно передавал ему все больше и больше власти в управлении поместьем и оловянными рудниками, пока сам наконец почти не отошел от повседневных дел. И если что-то и вселяло в Хэла неуверенность, так это то, что Уильям часто бывал слишком жесток в обращении с людьми, работавшими на него. Не раз и не два люди погибали на разработках руды, а могли бы и выжить, если бы немножко больше внимания уделялось их безопасности и если бы Уильям тратил немного больше денег на укрепление шахт и перевозку. Но прибыли от рудников и от поместья почти удвоились за последние три года. И это служило достаточным доказательством компетентности старшего сына.

А теперь Уильям заключал блестящий брак.

Конечно, это Хэл указал ему на леди Элис Гренвиль, но Уильям ухаживал за ней и очень быстро так влюбил ее в себя, что девушка убедила своего отца в уместности их союза, вопреки его первоначальной неохоте. Ведь Уильям Кортни был человеком без титула.

Хэл посмотрел на графа, тоже сидевшего в первом ряду, по другую сторону прохода. Джон Гренвиль, худощавый мужчина, старше Хэла на десять лет; его очень простая одежда явно не подходила одному из крупнейших английских землевладельцев. Веки тяжело нависали над его глазами, лицо отличалось нездоровой бледностью. Он поймал взгляд Хэла и кивнул, но без выражения дружелюбности или вражды, хотя они обменялись многими резкими словами, обсуждая приданое Элис. В конце концов, она обладала титулом и фермами в Гейнсборо, более тысячи акров, в дополнение к действующим оловянным рудникам на востоке и юге Рашвулда. Требование присоединить к приданому рудники выглядело настоящей жадностью, но Рашвулд присоединился к рудникам Кортни, которыми так эффективно управлял Уильям.

При общем управлении рудники становились более эффективными, а добыча – более дешевой. Но и этим не исчерпывалось приданое Элис. Последний пункт в договоре, который Хэлу удалось выманить у графа, доставлял сэру Кортни такое же удовольствие, как и все остальное: он представлял собой пакет акций Британской Ост-Индской компании, двенадцать тысяч акций с правом голоса. Хэл уже являлся крупным держателем таких акций и членом правления компании, но новый пакет увеличивал его власть и делал его одним из самых влиятельных людей в совете директоров после председателя, Николаса Чайлдса.

Да, у Хэла имелись все причины к самодовольству. Так почему же его тревожило какое-то странное чувство, царапало, как соринка в глазу?

Иногда, проезжая верхом вдоль утесов и глядя на холодное серое море, Хэл вспоминал теплые лазурные воды Индийского океана. И частенько, пуская в небо сокола и наблюдая за его стремительным полетом, он думал о другом небе – высоком, синем, африканском. Вечерами он иногда снимал со своих библиотечных полок карты и часами сидел над ними, читая заметки, которые делал на них два десятилетия назад, изучая синие холмы Африки, белые песчаные пляжи и могучие реки…

Однажды, совсем недавно, он проснулся среди ночи, потный и растерянный. Сон оказался очень ярким и живым, в нем происходили те самые трагические события… Она снова была рядом, его милая золотистая девушка, ставшая его первой настоящей любовью. И она снова лежала на его руках, умирая.

– Сакиина, любовь моя, я умру вместе с тобой…

Хэл чувствовал, как его сердце вновь разбивается, когда он произносил эти слова.

– Нет…

Ее нежный голос слабел.

– Нет, ты будешь жить. Я шла рядом с тобой столько, сколько мне было позволено. Но для тебя судьба приготовила нечто особенное. Ты будешь жить дальше. У тебя родится много сильных сыновей, чьи потомки будут процветать на землях Африки и завоюют ее…

Хэл закрыл глаза ладонью и наклонил голову, как в молитве, на случай, если вдруг кто-нибудь заметит в них блеск слез. Немного погодя он снова открыл глаза и посмотрел на сыновей, которых Сакиина предсказала ему много лет назад.

Том был ближе всех к нему по духу и плоти; крупный и сильный для своего возраста, он обладал глазами и руками воина. Неугомонность жила в его характере, у него легко вызывало скуку однообразие или любое дело, которое требовало долгого серьезного сосредоточения. Том не имел склонности к кропотливой учебе, но и не страдал слабостью ума или отсутствием хитрости. Внешне он был приятен, хотя и не красавец, потому что имел слишком крупные нос и рот, но его лицо отличалось сильными, решительными чертами и крепким подбородком. Импульсивный и иногда порывистый, почти бесстрашный, Том часто проявлял дерзость себе же во вред. Синяки на его лице уже поблекли, став желтыми и кое-где пурпурными. Для Тома было весьма характерно бросаться на кого-то намного старше и намного сильнее, не думая о последствиях.

Хэл уже знал причину стычки в лесу за церковью: Уильям рассказал ему о Мэри, кухонной девице, и та, горестно рыдая, несвязно призналась Хэлу во всем.

– Я честная девушка, сэр, видит Бог! Я ничего не украла, зря он меня оговаривает! Мы просто немножко развлеклись, только и всего! А потом приехал мастер Уильям, вошел в церковь и стал мне говорить разные дурные слова, а потом избил меня…

Заливаясь слезами, она задрала юбку, чтобы показать Хэлу длинные красные полосы на бедрах.

Хэл поспешил сказать:

– Прикройся, девочка!

Он гадал, насколько она в самом деле невинна. Он замечал прежде эту девушку, хотя обычно лишь скользил взглядом по двум дюжинам или около того женщин, работавших в главном доме; но эта имела дерзкие глаза и пышные зад и грудь, их трудно было не заметить.

– Мастер Том пробовал его остановить, он ведь мог и убить меня, мастер Уильям, он мог. Он хороший юноша, мастер Том. Он ничего не сделал плохого…

Значит, Том запустил зубы в это сладкое блюдо, подумал Хэл. Что ж, нормально для парня. А она, скорее всего, дала ему хорошие уроки старой игры, и когда Уильям их застукал, Том бросился на ее защиту. Такие чувства достойны похвалы, но действовал он слишком поспешно: объект его рыцарского порыва едва ли стоил такой яростной преданности.

Хэл отослал девушку обратно на кухню и переговорил наедине с экономом. Через два дня эконом нашел для Мэри другое место – служанки в «Королевском дубе» в Плимуте, и Мэри тихо исчезла из Хай-Уилда. Хэл совсем не желал, чтобы она появилась у него под дверью через девять месяцев со свертком в руках.

Он тихо вздохнул. Очень скоро ему придется подыскать место и для Тома тоже. Тот не мог оставаться здесь слишком долго.

Он был уже почти мужчиной. Эболи недавно начал учить Тома обращаться с мечом. Хэл откладывал это, пока у мальчика не окрепнут руки как следует: ему приходилось видеть молодых людей, испорченных слишком ранними тренировками с клинком. Хэл внезапно вздрогнул, потому что мысль о Томе вызвала и гневную мысль о его старшем брате. Уильям был прекрасным фехтовальщиком. Но он тяжело ранил товарища в Кембридже, нанеся прямой удар в нижнюю часть груди. Это была схватка чести, но Хэлу понадобилось все его влияние и мешок золотых гиней, чтобы замять дело. Дуэли не нарушали закона, но вызывали недовольство; и если бы тот человек умер, даже Хэл не смог бы уберечь сына от последствий.

Хэла снова посетила невыносимая для него мысль, что два его сына могут в конце концов излить свою вражду в настоящей схватке, но такое, скорее всего, произойдет, если он не разделит их поскорее. Он должен будет найти Тому место на одном из кораблей «Джона-компани», как прозвали Британскую Ост-Индскую компанию.

Том почувствовал взгляд отца и повернулся к нему с такой открытой, искренней улыбкой, что Хэл невольно отвел взгляд.

Гай сидел рядом с братом. Хэл задумался о том, что Гай тоже представлял собой проблему, но совсем другого рода, чем Том. Хотя двойняшки были обычным делом в роду Кортни и в каждом поколении рождалась хотя бы одна пара, Том и Гай не были одинаковыми. Как раз наоборот. Они различались во всем, в чем только можно.

Гай обладал совсем другой внешностью, у него были тонкие, почти женские черты и изящное тело, которому недоставало физической силы и энергии Тома. По природе Гай был осторожен вплоть до робости, но в то же время очень умен и способен с полным вниманием заниматься самыми однообразными делами.

Хэл не страдал обычным для сквайров презрением к торговле и ростовщичеству и без сомнений готов был поощрять сыновей продвигаться в этом направлении.

И он осознавал, что Гай может наилучшим образом приспособиться именно к такой жизни.

Его трудно было вообразить воином или моряком. Хэл нахмурился.

В «Джон-компани» имелось множество должностей служащих и секретарей, спокойных, надежных мест, позволявших быстро продвинуться, в особенности таким умным и знающим молодым людям, чьи отцы занимали высокие посты в компании.

Хэл решил, что должен на следующей неделе поговорить с Чайлдсом, когда они встретятся.

Хэл собирался выехать в Лондон пораньше следующим утром, сразу после того, как увидит, что Уильям благополучно обвенчался с леди Элис, а ее движимое приданое доставят в поместье Кортни. Лошади были уже наготове, и Большой Дэниел с Эболи могли запрячь их в экипаж и выехать уже через час после приказа Хэла. Но даже при хорошей скорости понадобится не меньше пяти дней, чтобы добраться до Лондона, а квартальное собрание совета директоров компании должно было состояться первого числа следующего месяца.

«Я должен взять мальчиков с собой», – внезапно подумал Хэл.

В этой мысли отразились все его опасения. Если бы он оставил их в Хай-Уилде, когда там станет заправлять Уильям, это означало бы испытывать судьбу, и это притом что самого его там не будет, а значит, и защиты им ждать не придется. Даже Дориана лучше взять, решил Хэл.

Он нежно посмотрел на младшего сына, сидевшего на скамье рядом с ним, и в ответ получил солнечную, восторженную улыбку. Дориан немного придвинулся к нему, ерзая по жесткой дубовой скамье. Хэла неожиданно тронуло прикосновение маленького тела. Он легко погладил плечо мальчика. Пока что нельзя понять, каким он вырастет, подумал Хэл, но, похоже, в нем соединилось лучшее от других братьев и почти не досталось их слабостей.

Однако судить об этом еще слишком рано.

В этот момент музыка органа изменилась, и Хэл отвлекся от своих мыслей. Зазвучал марш невесты. И тут же зашуршали одежды и тихо загудели голоса – все собравшиеся в церкви повернулись, ожидая появления девушки.

Хотя солнце еще не поднялось над верхушками деревьев – лишь несколько лучей падали на высокие крыши и башенки большого дома, проводить их в Лондон вышли все домашние – от Уильяма с его молодой женой, Бена Грина, управляющего поместьем, Эвана, эконома, и до последней кухонной служанки и конюха.

В порядке старшинства провожающие выстроились вдоль главной лестницы, что вела к парадной двери, а слуги, тоже в соответствии с рангом, собрались на лужайке перед домом. Большой Дэниел и Эболи сидели на кучерской скамье, а лошади фыркали, пуская пар из ноздрей на утренней прохладе.

Хэл коротко обнял Уильяма. Элис, раскрасневшаяся и сияющая счастьем и любовью, нежно цеплялась за руку мужа. Мальчики по приказу отца вслед за ним по очереди без улыбки подошли к старшему брату, чтобы пожать ему руку, а потом, гикая от восторга, помчались вниз по ступеням к ожидавшему их экипажу.

– А можно мне ехать с Эболи и Большим Дэниелом? – умоляющим тоном спросил Том, и его отец снисходительно кивнул.

– А мне, мне можно? – подпрыгивал на месте Дориан.

– Ты поедешь в карете со мной и мистером Уэлшем.

Мистер Уэлш был учителем мальчиков, и Дориану предстояли четверо суток плена с ним и его книгами – латинским, французским и арифметикой.

– Ну пожалуйста, отец, почему мне нельзя? – сердито спросил Дориан. И тут же сам себе ответил: – Да, знаю, потому что я младший.

– Идем, Дорри. – Гай взял его за руку и потащил в карету. – Я тебе помогу с уроками.

Все несправедливости отношения к юному возрасту были мгновенно забыты, как только Эболи взмахнул хлыстом и карета дернулась и покатилась, и под ее железными колесами заскрипел гравий. Гай и Дориан высунулись из окна, чтобы помахать на прощанье своим любимцам из домашнего штата. Но вот они повернули у перекрестка, и Хай-Уилд скрылся из вида.

Том, полный восторга, сидел в кучерской кабинке между двумя людьми, которых он обожал.

На голове Большого Дэниела красовалась огромная грива седых волос, торчавших во все стороны из-под шляпы. Во рту у него не осталось ни одного зуба, так что, когда он жевал, его морщинистое лицо превращалось в сплошные складки. Но все знали, что даже в таком возрасте он оставался самым сильным человеком в Девоншире. Том видел, как Большой Дэниел поднимал непослушную лошадь в воздух и укладывал ее на спину так, что все четыре ноги болтались в воздухе, а потом легко удерживал в таком положении, пока кузнец ее подковывал. Большой Дэниел был боцманом у Фрэнсиса Кортни, и когда дедушку Тома убили голландцы, Большой Дэниел стал служить его сыну и плавал с Хэлом Кортни в южных океанах, сражаясь вместе с ним против язычников и голландцев, против пиратов и предателей и десятков других врагов.

И еще он был нянькой для Уильяма и двойняшек, носил их на спине и качал на больших ласковых ладонях.

Он знал такие невероятные истории, что любой мальчишка заслушался бы его; он строил модели высоких кораблей, так похожие на настоящие суда во всех деталях, что казалось – они могут в любой момент уплыть за горизонт навстречу волнующим приключениям и унести Тома на своих палубах.

Он обладал богатым репертуаром ругательств и прибауток, которые Том мог повторить лишь в компании Дориана и Гая, потому что произнести такое в присутствии Уильяма или отца, да и вообще кого-то из взрослых означало навлечь на себя мгновенное возмездие.

Том всей душой любил Большого Дэниела.

А кроме его собственной семьи, существовал лишь еще один человек, которого Том любил больше всего. Эболи сидел по другую сторону от Тома, держа в огромных черных руках поводья.

– А ты подержи-ка мушкетон, – сказал Эболи.

Прекрасно зная, какое удовольствие он доставляет мальчику, Эболи протянул страшное оружие. Хотя ствол мушкетона был короче руки Тома, он мог выпустить двойную порцию крупной дроби сразу из расширяющегося колоколом дула.

– Если на дороге нас попытается остановить разбойник, ты его накормишь хорошим зарядом, Клебе.

Том пребывал вне себя от такой чести и сидел между мужчинами, выпрямившись, мысленно молясь, чтобы ему подвернулся шанс воспользоваться тяжелым оружием, которое он положил на колени.

Эболи называл его «Клебе», что на языке африканских лесов означало «ястреб». Тома приводило в восторг такое прозвище. Эболи учил его языку лесов, «потому что, – объяснял он, – именно туда приведет тебя судьба. Так давным-давно предсказала мудрая и прекрасная женщина. Африка ждет тебя. Я, Эболи, должен подготовить тебя к тому дню, когда ты ступишь на ее землю впервые».

Эболи был принцем своего племени. Рисунок ритуальных шрамов, покрывавших его черное лицо завитками и бороздами, служил доказательством древней крови. Эболи прекрасно обращался с любым оружием, от африканских боевых палок до наилучших рапир из толедской стали. Теперь, когда двойняшки достигли правильного возраста, Хэл Кортни доверил Эболи задачу научить их искусству боя на мечах. Эболи тренировал и Хэла в таком же возрасте, и Уильяма тоже. И выковывал из каждого из них настоящего мастера. Том обходился с клинком с таким же природным умением, как и его отец и единокровный брат, но Эболи огорчало то, что Гай совсем не проявляет такого же пыла в обучении и не выказывает особых способностей.

Дориан как-то раз спросил:

– Как ты думаешь, сколько Эболи лет?

Том ответил с мудростью превосходящего возраста:

– Он даже старше отца! Должно быть, ему лет сто, не меньше.

На круглой, как пушечное ядро, голове Эболи не сохранилось ни единого волоска, ни единой седой пряди, выдающей его истинный возраст. И хотя морщины и шрамы смешивались на его лице, тело Эболи оставалось худощавым и мускулистым, а кожа на нем – гладкой и блестящей, как отполированный обсидиан.

Никто, даже сам Эболи, не знал, сколько ему лет. А истории, которые он рассказывал, зачаровывали даже сильнее, чем рассказы Большого Дэниела. Он говорил о гигантах и пигмеях; о лесах, наполненных невероятными зверями; об огромных обезьянах, которые способны разорвать человека пополам, как будто он какой-нибудь кузнечик; о существах с шеями настолько длинными, что они могут объедать листья с верхушек самых высоких деревьев; о пустынях, где алмазы величиной с яблоко блестят на солнце, как вода, и о горах из чистого золота…

– Когда-нибудь я отправлюсь туда, – пылко повторял Том, дослушав до конца очередную волшебную историю. – Ты поедешь со мной, Эболи?

– Да, Клебе. Однажды мы отправимся туда вместе, – обещал Эболи.

Но пока что карета подпрыгивала и поскрипывала на неровной дороге, расплескивая грязные лужи, и Том сидел между двумя мужчинами, пытаясь скрыть волнение и нетерпение.

Когда они добрались до перекрестка перед Плимутом, увидели висевший на виселице скелет в цепях, все еще одетый в жилет, бриджи и сапоги.

– В воскресенье будет месяц, как он тут висит.

Большой Дэниел приподнял шляпу-треуголку, приветствуя ухмылявшийся череп казненного разбойника, с которого вороны ободрали уже почти всю плоть.

– Бог в помощь, Джон Уоркинг! Замолви там за меня словечко перед Старым Ником!

Вместо того чтобы катить к Плимуту, Эболи повернул лошадей на широкую, хорошо укатанную дорогу, что шла на восток, к Саутгемптону и Лондону.

Лондон был величайшим городом в мире. Пять дней спустя, когда путники находились еще в двадцати милях от него, они увидели на горизонте дым. Смог висел в воздухе, смешиваясь с облаками, как огромная коричневатая завеса над полем какого-нибудь сражения. Дорога бежала теперь вдоль берега Темзы, широкой и шумной, кипящей бесконечными процессиями маленьких суденышек, баржей, лихтеров и небольших грузовых лодок, нагруженных до отказа древесиной и строительным камнем, мешками пшеницы и мычащим скотом, ящиками, тюками и бочками – всем, чем торговала нация. Речное движение становилось все более интенсивным по мере того, как они приближались к Пулу, участку Темзы ниже Лондонского моста, – там стояли на якоре большие корабли; и теперь Хэл со спутниками уже проезжали мимо первых домов, окруженных открытыми полями и садами.

Они уже чувствовали запах этого города, а дым сомкнулся над их головами, закрыв солнце. Каждая труба изрыгала смог, усиливавший сумрак. Запах города стал сильнее. Пахло всем сразу – увядшей зеленью и новой одеждой в тюках, испорченным мясом и еще непонятно чем, пахло людьми и лошадьми, крысами и курами, воняло горящим углем и открытыми сточными канавами. Речная вода стала мутно-коричневой, а дорогу заполнили телеги и кареты, повозки и коляски. Открытые поля уступили место бесконечным зданиям, каменным и кирпичным; их крыши прижимались друг к другу, а улицы стали настолько узкими, что на них не могли разъехаться две кареты. Реку почти скрыли склады, выстроившиеся вдоль берега.

Эболи направлял карету через эту мешанину, весело обмениваясь шутками и ругательствами с другими возницами.

Том, сидевший рядом с ним, просто не успевал впитать все это. Его взгляд метался из стороны в сторону, голова вертелась на плечах, и он непрерывно болтал, как взволнованная белка.

Хэл Кортни уступил наконец мольбам Дориана и позволил ему вскарабкаться наверх, в кучерскую кабинку, где мальчик добавил к болтовне и смеху Тома свои восторженные восклицания.

Наконец они переехали через реку по подобному горе каменному мосту, такому массивному, что речные волны ударялись о его опоры и кружились в водоворотах.

По всему мосту стояли будки, из которых торговцы визгливо предлагали проезжавшим свои товары.

– Свежие лобстеры, просто чудо! Живые устрицы и моллюски!

– Эль! Сладкий и крепкий! Выпейте на пенни! Убойное питье на два пенса!

Том увидел, как один мужчина перегнулся через перила моста и его вырвало; немного дальше пьяная уличная девка задрала юбки, присела на корточки и помочилась в канаву. Офицеры в великолепной форме сторожевого полка короля Вильгельма, вернувшиеся с войны, с важным видом расхаживали в толпе в сопровождении хорошеньких девушек в чепчиках.

На реке стояли на якорях военные корабли, и Том нетерпеливо показал на них Дэниелу.

– А, ну да… – Дэниел сплюнул табачную жвачку. – Вон тот – старый «Дрендоут», семьдесят четыре орудия. Он ходил к Мидуэю. А вон тот – «Кембридж».

Дэниел называл такие славные имена кораблей, что Том дрожал от восторга, слыша их.

– Ой, посмотри-ка туда! – воскликнул он вдруг. – Должно быть, это собор Святого Павла.

Том узнал его по картинкам из школьных учебников. Купол, достроенный лишь наполовину и опутанный паутиной строительных лесов, открывался прямо в небо.

Гай услышал его и тут же высунулся в окно кареты.

– Новый собор Святого Павла, – поправил он брата. – Старый полностью уничтожен Великим пожаром. Его строит архитектор мастер Кристофер Рен, и купол будет высотой почти в триста шестьдесят пять футов…

Но внимание двух его братьев, сидевших наверху, уже привлек другой объект.

– Что это с теми домами случилось? – спросил Дориан, показывая на почерневшие от дыма руины вдоль берега реки, между которыми уже стояли новые строения.

– Они все сгорели в Великом пожаре, – ответил Том. – Смотри, там уже строят все заново.

Они проехали через мост на новые оживленные улицы города. Здесь движение экипажей и пешеходов было еще гуще.

– Я здесь бывал до пожара, – сообщил Дэниел. – Задолго до того, как вы, мелкие, вообще появились на свет. Улицы тут были в два раза уже, чем сейчас, а люди выплескивали свои горшки прямо в канавы…

К восторгу мальчиков, он продолжил описывать интересные подробности тех условий, в каких город жил всего лишь двадцать лет назад.

В некоторых открытых экипажах, встречавшихся им, сидели важные джентльмены, одетые по последней моде, а рядом с ними находились леди в ярких шелках и атласе, такие прекрасные, что Том благоговейно таращился на них, уверенный, что это не какие-нибудь простые смертные, а самые настоящие ангелы с небес.

Другие женщины, что выглядывали из окон домов по сторонам улицы, не казались столь возвышенно-небесными. Одна даже приметила Эболи и замахала руками, приглашая его зайти.

– Что она хочет тебе показать, Эболи? – вытаращив глаза, спросил Дориан.

Дэниел растрепал пылающие рыжие волосы мальчика.

– Тебе лучше об этом никогда не узнать, мастер Дорри, потому что после такого ты навсегда лишишься покоя.

Наконец они добрались до «Большой Медведицы», и колеса кареты застучали по булыжникам, когда Эболи подъезжал к постоялому двору. Хозяин выбежал им навстречу, кланяясь и на ходу вытирая руки.

– Сэр Хэл, добро пожаловать! Мы ждали вас только завтра.

– Дорога оказалась лучше, чем я ожидал. Так что добрались быстро.

Хэл вышел, с трудом двигая затекшими ногами.

– Принеси-ка нам сразу легкого пива, чтобы смыть пыль из глоток, – велел он, входя в дом и падая в одно из кресел в передней гостиной.

– Я приготовил для вас ваш обычный номер, сэр Хэл, и комнату для ваших юношей.

– Отлично, и пусть твои конюхи позаботятся о лошадях и найдут местечко для моих слуг.

– Мне принесли записку от лорда Чайлдса, сэр Хэл. Он строго-настрого мне приказал прислать сообщение сразу, как только вы приедете.

– И ты это сделал? – Хэл бросил на хозяина суровый взгляд.

Николас Чайлдс был председателем совета директоров Британской Ост-Индской компании, но управлял ею так, словно она была его личным феодальным поместьем. Этот человек обладал огромным богатством и влиянием в городе и при королевском дворе. Корона была главным владельцем компании, и поэтому Чайлдс пользовался вниманием и благосклонностью самого государя. В общем, к Чайлдсу не следовало относиться пренебрежительно.

– Я только что отправил посланца, – кивнул хозяин.

Хэл одним махом выпил половину большой кружки пива и деликатно рыгнул, прикрыв рот ладонью.

– Ладно, теперь можно и наверх.

Он встал, и хозяин повел его по лестнице, пятясь спиной вперед и кланяясь на каждой третьей ступени.

Хэл одобрил предоставленный ему номер. В нем, кроме спальни, имелись салон и собственная столовая.

Мальчикам выделили комнату напротив, а Уэлшу, их наставнику, – помещение рядом с ними. Здесь им предстояло заниматься, потому что Хэл не желал, чтобы они пропустили уроки хоть на один день.

– Отец, можно нам выйти и посмотреть город? – попросил Том.

Хэл взглянул на Уэлша:

– Они выполнили задания, данные им на время поездки?

– Мастер Гай выполнил. Но остальные… – с чопорно-строгим видом произнес Уэлш.

– Что ж, вам придется выполнить все задания мастера Уэлша, – нахмурился Хэл, глядя на сыновей. – И так, чтобы он остался доволен. Только после этого вы сможете выйти наружу.

Когда Хэл отвернулся, Том скорчил в спину Уэлшу злобную гримасу.

Посыльный от Николаса Чайлдса появился еще до того, как Эболи и Дэниел закончили переносить тяжелые кожаные чемоданы, привязанные к крыше кареты. Ливрейный лакей с поклоном подал Хэлу запечатанный пергамент. Хэл дал лакею монету и ногтем большого пальца сломал восковую печать Ост-Индской компании.

Письмо было написано секретарем.

Лорд Чайлдс просит об удовольствии разделить с Вами ужин сегодня вечером в восемь часов в Бомбей-хаусе.

Ниже красовалась приписка, сделанная затейливым почерком самого Чайлдса:

Единственным гостем будет Освальд Хайд. Н. Ч.

Хэл тихо присвистнул. Ужин наедине с председателем и канцлером его величества короля Вильгельма Третьего!

– Предстоит что-то интересное…

Он улыбнулся, и по его венам пробежал трепет предвкушения.

За оставшееся время Эболи и Дэниел отчистили лошадей и карету от дорожной пыли и грязи, и теперь шкуры лошадей сверкали, как полированный металл. У Хэла имелось достаточно времени, чтобы принять ванну и с помощью горничной подготовить одежду, прежде чем настал назначенный Чайлдсом час.

Окруженный садом Бомбей-хаус стоял за высокими стенами; находилось это здание буквально на расстоянии броска камнем от юридических школ, а от штаб-квартиры Ост-Индской компании на Леденхолл-стрит путь сюда занимал несколько минут неторопливым шагом.

У высоких кованых ворот стояла охрана, но стражи сразу распахнули створки, как только Эболи выкрикнул имя своего хозяина. У двустворчатой двери ожидали трое лакеев, чтобы встретить Хэла и принять у него плащ и шляпу. Затем мажордом повел его через анфиладу роскошных комнат, где висели зеркала и огромные картины, изображавшие корабли, морские сражения и экзотические пейзажи; анфиладу освещал целый лес восковых свечей в хрустальных канделябрах и золоченые масляные лампы, которые держали в изящных руках мраморные нимфы и черные амуры.

Они шли дальше, и огромные публичные помещения уступили место более сдержанному окружению; Хэл понял, что теперь они вошли в приватную часть огромного здания, ближе к кухням и помещениям для слуг.

Наконец они остановились перед дверью настолько маленькой и неприметной, что Хэл легко прошел бы мимо нее. Мажордом негромко стукнул по ней своим посохом.

– Войдите! – прогремел изнутри знакомый голос.

Перешагнув порог, Хэл очутился в небольшом, но роскошно обставленном кабинете. Панели стен скрывались за арабскими и индийскими гобеленами, а в самой комнате едва хватало места для большого стола, уставленного серебряными блюдами и золочеными супницами, от которых исходили соблазнительные ароматы и струйки пара.

– Вы точны, как всегда, – похвалил Хэла лорд Чайлдс.

Он сидел во главе стола, едва помещаясь в большом мягком кресле.

– Вы уж меня извините, Кортни, что не встаю, как положено. Опять болит, черт бы ее побрал.

Он показал на свою ногу, обмотанную бинтами и опиравшуюся на небольшую скамеечку.

– Вы, конечно, уже встречались с Освальдом.

– Да, я имел такую честь. – Хэл поклонился канцлеру. – Добрый вечер, сэр. Нас познакомили у мистера Сэмюэля Пепуса в прошлом августе.

– Добрый вечер, сэр Генри. Отлично помню нашу встречу. – Лорд Хайд улыбнулся и сидя чуть поклонился Хэлу. – Вы не из тех людей, кого легко забыть.

Хэл понял, что вечер начинается лучше некуда.

Чайлдс легким, свободным жестом предложил Хэлу сесть рядом с ним.

– Садитесь сюда, чтобы удобнее было говорить. Снимайте сюртук и парик, чувствуйте себя свободно.

Он посмотрел на густые темные волосы Хэла, лишь едва заметно тронутые сединой, и усмехнулся.

– Ну конечно, вы не носите парика… чертовски разумно! Мы просто рабы моды, все те несчастные, что живут в этом городе.

И Чайлдс, и канцлер, коротко остриженные, сидели за столом в одних рубашках с расстегнутыми воротниками. Чайлдс повязал на шею салфетку, и эти двое явно не стали дожидаться Хэла, чтобы приступить к ужину.

Судя по горе пустых устричных раковин, Чайлдс уже проглотил их несколько дюжин.

Хэл сбросил сюртук и, отдав его лакею, сел на предложенное место.

– Что предпочтете, Кортни, рейнвейн или мадеру?

Чайлдс кивнул одному из слуг, чтобы тот наполнил бокал Хэла. Хэл выбрал рейнвейн. Он по прошлому опыту знал, что вечер будет долгим, а мадера – крепкий напиток, хотя и обманчиво сладкий. Как только бокал Хэла оказался наполнен, а на его тарелке появилась огромная куча колчестерских устриц, Чайлдс взмахом руки отпустил слуг, чтобы ничье присутствие не стало помехой приватному разговору.

И почти сразу они затронули раздражающий всех вопрос войны в Ирландии. Низложенный король Яков отправился из Франции в Ирландию, чтобы собрать армию своих сторонников-католиков, и был атакован силами, преданными королю Вильгельму. Освальд Хайд оплакивал потраченные на эту кампанию деньги, но Чайлдс радовался успешной защите Лондондерри и Эннискиллена армией его величества.

– Можете не сомневаться, как только король разберется с этими ирландцами, он снова полностью сосредоточится на Франции. – Освальд Хайд высосал из раковины очередную устрицу, сохраняя несчастное выражение лица – похоже, таковое ему было присуще от природы. – И мне придется обращаться к парламенту за новыми ассигнованиями.

Хотя Хэл и жил в глуши, он оставался в курсе всех современных событий – в Лондоне у него имелось много друзей, и они регулярно с ним переписывались. Так что сейчас он без труда следил за разговором и даже сам вставлял кое-какие замечания.

– Но у нас ведь не остается выбора, – сказал он. – Как только Людовик вторгся в палатинат, мы стали вынуждены действовать против него по условиям Венского договора.

Его мнение вполне совпало с мнением собеседников, и Хэл почувствовал их одобрение, хотя Хайд и продолжал жаловаться на дороговизну войны на континенте.

– Я согласен, что война с Францией должна случиться, но, видит Бог, мы еще не расплатились за войну с Голландией и за пожар. Черный Парень и Джейми заставили нас задолжать почти каждому банку в Европе!

Черным Парнем прозвали Карла Второго, Веселого Короля. А Джейми называли Якова Второго, вступившего на трон после Карла и правившего три жалких года, пока его неприкрытая склонность к римскому католицизму не вынудила его бежать во Францию. Правитель Нидерландов Вильгельм, четвертый в линии наследования, был приглашен на трон Англии. Его жена Мэри была дочерью Якова, что делало их претензии на престол более серьезными, и, конечно, оба они являлись непоколебимыми протестантами.

Когда с устрицами было покончено, Чайлдс снова призвал лакеев, чтобы те подали другие блюда. И напал на рыбу так, словно перед ним внезапно очутился злейший враг. Потом они перешли к баранине и бифштексам с тремя разными соусами. Скучное рейнское сменилось добрым красным кларетом.

Хэл очень осторожно отпивал из своего бокала, потому что беседа раскрывала перед ним ошеломляющую картину переплетений власти и мировой политики, чего он редко удостаивался. И он не мог допустить, чтобы даже лучшее из вин затуманило его разум. А разговор свободно переходил от коронации русского царя Петра к вторжению французов в Канаду, от резни поселенцев в Лашине, учиненной ирокезами, к восстанию маратхов против императора из династии Великих Моголов Аурангзеба в Индии.

Эта последняя новость и подвела беседу к истинной причине нынешней встречи – к делам Британской Ост-Индской компании. Хэл ощутил перемену в настроении собеседников по тому, как они стали смотреть на него.

Их взгляды стали острыми, оценивающими.

– Насколько я понимаю, вы владеете значительной частью акций компании? – небрежным тоном спросил лорд Хайд.

– Да, мне настолько повезло, что я сумел приобрести их, вернувшись с Востока в семидесятые годы, – скромно признал Хэл. – А с тех пор, когда судьба бывала ко мне благосклонна, я от случая к случаю увеличивал свой пакет.

Чайлдс взмахнул рукой, отвергая его скромность.

– Всем прекрасно известны выдающиеся подвиги, совершенные вами и вашим отцом во время войны с Голландией и позже, и то, что вы весьма пополнили свой кошелек военными трофеями и доходами, полученными в результате торговых рейсов на Острова Пряностей[1] и на Восточное побережье Африканского континента.

Он повернулся к канцлеру.

– Сэр Генри держит четыре с половиной процента акций компании, и это без учета приданого Элис Гренвиль, недавно вышедшей замуж за его старшего сына, – сухо закончил он.

На Хайда, явно сразу же мысленно подсчитавшего примерный объем состояния Хэла, это произвело впечатление.

– Вы проявили себя как доблестный и находчивый капитан, – пробормотал Хайд. – И как благоразумный инвестор. Ваше богатство вполне заслужено.

Он продолжал изучать Хэла пристальным взглядом, и Хэл понял, что разговор подходит к главному, ради чего и был затеян.

– Более того, ваши личные интересы тесно связаны с нашими, – тихо продолжил канцлер, потирая стриженую голову так, что короткие жесткие волоски шуршали под его пальцами. – Мы все держатели акций, и крупнейший из нас – корона. А потому недавние события в Восточной Индии отразились на нас весьма болезненно.

Хэл вдруг ощутил страх, от которого у него все сжалось внутри.

Он выпрямился на своем стуле и заговорил глухим голосом:

– Простите, милорды, но я лишь сегодня утром приехал в Лондон и никаких новостей пока что не слышал.

– Значит, вам повезло, потому что новости скверные.

Чайлдс, недовольно фыркнув, поднес ко рту кусок бифштекса с кровью. Он прожевал его, проглотил, потом запил кларетом.

– Две недели назад корабль компании «Йоркширец» встал на якорь в доках. Он шестьдесят два дня шел от Бомбея с грузом хлопка и кошенили и с донесением Джеральда Онгира, губернатора колонии. – Чайлдс нахмурился и покачал головой, ему явно не хотелось произносить следующие слова. – Мы потеряли два корабля. «Минотавр» и «Весна Альбиона».

Хэл откинулся на спинку стула так резко, словно его ударили.

– Но они оба – гордость нашего флота! – воскликнул он.

В это почти невозможно было поверить. Эти величественные, прекрасные корабли были повелителями океанов, их построили не только для того, чтобы перевозить грузы, но и ради престижа великой и процветающей компании, владеющей ими, и ради торжества английской короны, под чьим флагом они ходили.

– Крушение? – рискнул предположить Хэл.

Даже великая компания иногда несет случайные потери. Но… потеря одного такого корабля – ужасный удар. А потеря двух кораблей – это уже настоящее бедствие, стоившее, наверное, сотни тысяч фунтов с учетом их груза.

– Где они разбились? – резко спросил Хэл. – У мыса Агульяс? На коралловых рифах у островов к востоку от Мадагаскара?

– Они не разбились, – зловещим тоном произнес Чайлдс.

– Тогда что?

– Пираты, – ответил Чайлдс. – Корсары.

– Вы уверены? Откуда вам это известно?

Корабли компании строились надежно, они могли ходить на большой скорости и имели серьезное вооружение как раз на случай подобных обстоятельств. Чтобы захватить один из них, требовался настоящий военный корабль.

Хэл подумал, что, когда эта весть разнесется, акции компании сразу упадут. И его собственное состояние уменьшится на тысячи, а возможно, и на десятки тысяч фунтов стерлингов.

– Они опоздали уже на несколько месяцев, оба эти корабля. И мы не имели никаких известий о них, – пояснил Чайлдс. – Но похоже, одному моряку удалось сбежать с «Минотавра». Он почти сорок дней провел в море, держась за какие-то обломки крушения; ему повезло в том, что ему досталось немного дождевой воды, а ел он сырую рыбу, которую мог поймать. Наконец его выбросило на побережье Африки. Несколько недель он шел вдоль берега и добрался до португальского поселения в Лобито. Там его взяли на сторожевой корабль, что шел в Бомбей. Он рассказал всю историю губернатору Онгиру, и тот отправил и матроса, и свое донесение сюда на «Йоркширце».

– Где сейчас этот матрос? – резко осведомился Хэл. – Вы с ним говорили? Он заслуживает доверия?

Чайлдс вскинул руку, останавливая поток вопросов.

– Он в надежном месте, с ним хорошо обращаются. Но мы не хотим, чтобы он стал болтать обо всей этой истории на лондонских улицах или в кофейнях.

Хэл кивнул; в этом имелся смысл.

– И – да, я долго с ним говорил. Он кажется разумным парнем, крепким и находчивым. Полагаю, его рассказ верен.

– Что именно он говорит?

– Вкратце это выглядит так. Неподалеку от Мадагаскара «Минотавр» натолкнулся на небольшую лодку-дау, терпящую бедствие, и взял ее команду на борт, пока та не затонула. Но в первую же ночь во время средней вахты спасенные захватили палубу. Они прятали на себе оружие, которым перерезали горла вахтенным. Конечно, команда «Минотавра» без труда справилась бы с такой маленькой бандой пиратов, но почти мгновенно из темноты появился целый флот небольших лодок, явно по сигналу, и те пираты, что уже находились на борту, сумели не подпустить матросов корабля к орудиям и не дали защититься иным образом.

– А этот человек как сбежал?

– Большинство команды «Минотавра» были зарезаны, но этот мужчина, Эл Уилсон, убедил капитана пиратов, что готов присоединиться к ним и помочь им найти другую цель для грабежа. И при первой же возможности Уилсон выскользнул за борт через орудийную амбразуру, прихватив с собой маленький деревянный бочонок в качестве плавучего средства.

Чайлдс открыл серебряную шкатулку и достал из нее длинный коричневый предмет, похожий на обломок сухой коры.

– Табачные листья, свернутые в палочку, – пояснил он. – Испанские, из их американских колоний. Они называют это сигарами. Я стал предпочитать их трубке. Хотите попробовать? Позвольте, я ее подготовлю для вас.

Он некоторое время занимался тем, что нюхал сигару и обрезал от одного ее конца небольшой кусочек.

Хэл взял свернутые листья и подозрительно принюхался к ним. Но запах оказался на удивление приятным. Хэл последовал примеру Чайлдса и поджег один конец свертка от протянутого ему Чайлдсом тлеющего фитиля.

Он осторожно пыхнул дымом и обнаружил, что, несмотря на сильное огорчение в связи с услышанными новостями, наслаждается вкусом дыма; сигара показалась ему лучше любой из испытанных им трубок.

К этому времени и канцлер тоже дымил сигарой, и это дало Хэлу несколько минут, чтобы обдумать представленную ему проблему.

– Вы сказали, потеряны два корабля, – сказал он наконец.

– Да, – подтвердил Чайлдс. – «Весна Альбиона» пропала за несколько недель до «Минотавра». Захвачена той же бандой головорезов.

– Почему вы в этом уверены?

– Капитан пиратов хвастал своими подвигами перед тем матросом, Уилсоном.

После очередного долгого молчания Хэл спросил:

– Что вы намерены со всем этим делать, милорд?

И тут же его сердце забилось быстрее, потому что он увидел, как двое его собеседников переглянулись; он наконец впервые заподозрил, почему его пригласили на столь приватный ужин.

Чайлдс тыльной стороной ладони отер с губ и подбородка говяжий жир, а потом подмигнул Хэлу, как какой-нибудь заговорщик.

– Мы намерены послать кого-нибудь, чтобы он разобрался с этим пиратом, Джангири. Так зовут этого бандита – Джангири.

– И кого вы пошлете? – спросил Хэл, уже зная ответ.

– Да вас, конечно же!

– Но, милорд, я давно уже фермер, деревенский сквайр…

– Это всего несколько лет, – перебил его Хайд. – А до того вы были одним из наиболее выдающихся моряков в южных и восточных морях.

Хэл промолчал. Это ведь и вправду так.

Эти двое знали о нем всё.

Им были известны все подробности его походов, а Хайд наверняка имел и его отчеты обо всей добыче, переданной им в казначейство.

– Милорды, но у меня семья, четверо сыновей, о которых нужно заботиться, и нет жены, которая могла бы разделить со мной ответственность. Именно поэтому я не могу больше пускаться в авантюры.

– Да, нам известно, почему вы осели на суше, Кортни, и я искренне вам сочувствую из-за потери вашей супруги. Но с другой стороны, даже ваш младший сын сейчас, должно быть, уже в том возрасте, когда вы сами впервые вышли в море. Почему бы вам не найти местечко на борту хорошего корабля для всех ваших отпрысков?

И это тоже было правдой.

Чайлдс явно разработал свою стратегию с большим вниманием к деталям, но Хэл не собирался уступать так легко.

– Я не могу бросить Хай-Уилд, я отвечаю за него. Без хорошего управления поместьем я могу быстро стать нищим.

– Дорогой сэр Генри, – улыбнулся Хайд. – Мой собственный сын учился в Королевском колледже с вашим Уильямом. Они и до сих пор друзья, постоянно обмениваются письмами. Я так понимаю, что управление вашим имением уже почти полностью перешло к молодому Уильяму, а вы тратите немало времени на соколиную охоту, чтение и воспоминания о старых товарищах по плаваниям.

Хэл вспыхнул от гнева. Так вот что думает Уильям о вкладе отца в управление поместьем и рудниками?

– Если с этим типом, Джангири, не разобраться как можно скорее, мы все станем нищими, – добавил Чайлдс. – Лучше вас никого не найти для такого дела, и мы все это знаем.

– Уничтожение пиратов – задача Королевского военного флота, – упрямо возразил Хэл.

– Да, действительно, – согласился Хайд. – Но к концу года мы уже будем воевать с Францией, и у Королевского флота найдутся куда как более важные дела. И может пройти несколько лет, прежде чем у адмиралтейства появится возможность обратить внимание на дела в океанах по другую сторону земного шара, а мы не осмелимся ждать так долго. Джангири уже захватил два могучих корабля. Кто скажет, что через год или два он не будет обладать такими силами, чтобы напасть на Бомбей или на наши фактории на побережье Карнатака? Ваша доля акций не будет стоить ничего, если ему такое удастся.

Хэл беспокойно поерзал на стуле, вертя в пальцах ножку бокала. Он ведь втайне ожидал именно этого в течение последних долгих месяцев скуки и безделья. Кровь в нем бурлила, мысли прыгали в разные стороны, как птичка-нектарница на цветущем дереве, когда она перелетает от цветка к цветку, выпивая из них нектар.

– Но у меня нет корабля, – проговорил он наконец.

Он давно продал «Золотую ветвь», сделав это сразу, как только вернулся в Девон. Она ведь постарела, ее корпус наполовину съели морские черви.

– А мне понадобится судно с такой же или даже большей скоростью, чем у «Минотавра» или «Весны Альбиона», – заметил Хэл.

– Я могу предложить вам эскадру из двух прекрасных кораблей, – легко возразил Чайлдс. – Флагманом будет новый «Серафим», лучшее из судов, когда-либо построенных компанией. Тридцать шесть орудий и быстрый, как чайка. Его как раз заканчивают на верфи в Дептфорде. Он сможет выйти в море к концу этого месяца.

– А второй? – требовательно спросил Хэл.

– Второй – «Йоркширец», тот самый, что привез Уилсона. Он завершит переоснастку уже в конце недели и сможет отправиться в плавание. На нем тоже тридцать шесть орудий. А капитан – Эдвард Андерсон, отличный моряк.

– Я хорошо его знаю, – кивнул Хэл. – Но какие у меня будут полномочия?

Хэл был намерен сопротивляться как можно дольше.

– К завтрашнему полудню, – пообещал Хайд, – я получу для вас свидетельство, подписанное собственной рукой его величества, подтверждающее право искать, уничтожать или захватывать в качестве добычи любые корсарские корабли и любую собственность корсаров.

– Добыча на каких условиях? – Хэл стал слушать очень внимательно.

– Одна треть – короне, одна треть – Британской Ост-Индской компании, остальное – вам и вашей команде, – предложил Хайд.

– Если я все же соглашусь, в чем я пока не уверен, я бы предпочел иметь для себя и команды половину.

– Значит, это правда. – Хайд явно расстроился. – Вы жестко торгуетесь. Но мы можем это обсудить, когда вы согласитесь принять назначение.

– Я бы предпочел, кроме того, иметь право торговать в свою пользу во время рейда.

Один из принципов политики компании гласил: капитаны не могли заниматься частной торговлей и таким образом создавать конфликт интересов и преданности.

Лицо Чайлдса потемнело, он стиснул зубы от ярости.

– Ни при каких обстоятельствах! С этим я не могу согласиться. Это может создать опасный прецедент.

Тут он увидел наконец, что Хэл поставил ему ловушку и что он шагнул прямо в нее.

– Отлично, – тихо произнес Хэл. – Я готов отказаться от этого права, если вы гарантируете мне половину трофеев.

Чайлдс нервно сглотнул и пробормотал что-то насчет наглости, но Хайд мрачно улыбнулся.

– Он вас поймал, Николас. Одно или другое – что выбираете? Половина добычи или право торговли?

Чайлдс явно лихорадочно обдумывал ситуацию.

Трофеи в денежном выражении могли намного превзойти любую прибыль от торговли, какую только мог получить даже такой хитрый и сообразительный моряк на азиатских и африканских берегах, но право торговли было священным и принадлежало компании и только ей.

– Хорошо, – согласился он наконец. – Половина добычи, но никакой торговли.

Хэл нахмурился, но на самом деле остался вполне доволен. Он кивнул как будто с неохотой.

– Мне нужно подумать с неделю.

– У вас нет недели! – запротестовал Хайд. – Ваш ответ нужен прямо этим вечером. Его величество будет ждать моего отчета о встрече утром в своем кабинете.

– Но мне нужно слишком многое решить, прежде чем я смогу взяться за такое поручение.

Хэл откинулся в кресле и скрестил руки на груди окончательным жестом. Если он потянет еще немного, то, возможно, выжмет из них еще и другие уступки.

– Генри Кортни, барон Дартмутский! – негромко заговорил Хайд. – Достаточно ли хорошо звучит такой титул?

Хэл уронил руки и наклонился вперед, настолько захваченный врасплох, что даже позволил своему лицу осветиться надеждой.

Титул! Никогда прежде он не позволял себе даже думать о таком. Но это была одна из тех немногих вещей, которых ему недоставало в этом мире.

– Вы смеетесь надо мной, сэр? – пробормотал он. – Пожалуйста, объясните, что вы имели в виду?

– Немедленно согласитесь на наше предложение, привезите голову этого бандита Джангири в бочке с рассолом – и даю вам торжественное обещание, что вы получите титул барона. Что скажете на это, сэр?

Хэл вдруг усмехнулся. Он был обычным незнатным человеком, пусть и высшего ранга, но при следующем шаге вверх по лестнице он мог оказаться среди знати и в палате лордов.

– Это вы двое умеете жестко торговаться, милорд. И я просто не в силах больше сопротивляться ни вашим уговорам, ни своему долгу.

Он взял свой бокал и поднял его, а две важные персоны последовали его примеру.

– Попутного ветра и удачи! – произнес Хэл в качестве тоста.

– Чистого золота и славы! – нашел кое-что получше Хайд, и они осушили бокалы.

Когда их поставили обратно на стол, Хайд промокнул губы салфеткой и спросил:

– Вы ведь еще не представлены ко двору, сэр?

Хэл отрицательно качнул головой, и Хайд продолжил:

– Раз уж вы в ближайшее время станете одним из пэров, мы должны об этом позаботиться до того, как вы покинете Лондон. В эту пятницу, в два часа дня, король устраивает небольшой прием в Сент-Джеймсском дворце, перед тем как отплывет в Ирландию. Я пришлю за вами человека, он вас проводит во дворец.

Уилсон оказался настоящим сюрпризом. Судя по имени, Хэл ожидал увидеть дюжего английского моряка, говорящего с йоркширским или сомерсетским акцентом. По просьбе Хэла Чайлдс освободил моряка оттуда, где его держали, и прислал к Хэлу на постоялый двор. И теперь он стоял посреди салона в номере Хэла и мял в красивых смуглых руках свою шапку.

– Ты англичанин? – строго осведомился Хэл.

Уилсон уважительно коснулся клока густых темных волос, падавших ему на лоб.

– Мой отец родился в Бристоле, капитан.

– Но не твоя мать? – предположил Хэл.

– Она была из Индии, мусульманка из Моголов, сэр…

Уилсон был даже смуглее собственного сына Хэла, Уильяма, и так же красив.

– Ты говоришь на ее языке, Уилсон?

– Да, сэр, и пишу. Моя мать имела высокое происхождение, прошу прощения, сэр.

– Тогда ты и по-английски можешь писать?

Хэлу нравилось то, как выглядит этот человек, и, если история его побега от Джангири была правдой, он и в самом деле обладал немалой находчивостью и умом.

– Да, сэр.

Хэл не скрывал удивления. Мало кто из моряков владел грамотой. Он задумчиво рассматривал Уилсона.

– Ты говоришь еще на каком-нибудь языке?

– Только на арабском. – Уилсон скромно пожал плечами.

– Все лучше и лучше…

Хэл улыбнулся и перешел на арабский, чтобы проверить Уилсона. Сам он научился арабскому у своей первой жены, Юдифи, и отточил свои знания за время многих путешествий вдоль берегов Африки и Аравии.

– Где ты плавал?

Хэл давно не говорил на этом языке и с трудом подбирал слова.

– Я много лет плавал в основном с арабами.

Уилсон говорил быстро и плавно.

– Кем ты был на «Минотавре»?

– Мичманом, сэр.

Хэл пришел в восторг. Дослужиться в таком возрасте до вахтенного офицера… должно быть, парень очень умен. Хэл решил, что такой человек ему нужен.

– Я хочу услышать от тебя все, что ты можешь рассказать о захвате «Минотавра». Но еще важнее то, что ты сможешь рассказать мне о Джангири.

– Прошу прощения, сэр, но это займет какое-то время…

– У нас весь день впереди, Уилсон. – Хэл показал на скамью у дальней стены. – Садись там.

Уилсон замялся, и Хэл продолжил:

– Ты сказал, на это нужно время. Садись, парень, и начинай.

Повествование матроса заняло почти четыре часа. Уэлш, наставник мальчиков, сидел все это время за столом и делал записи по приказу Хэла.

Уилсон говорил тихо, без эмоций, пока не дошел до описания убийства своих товарищей пиратами.

Тут его голос надломился, и когда Хэл поднял голову и посмотрел на него, он с удивлением увидел, что глаза Уилсона блестят от слез. Он послал за кружкой пива, чтобы моряк мог промочить горло, и дал ему немного времени, чтобы собраться с силами. Но Уилсон отказался от пива.

– Нет, сэр, – сказал он. – Я не пью спиртного.

Хэл изумился и обрадовался. Пьянство было проклятием большинства матросов.

– Никогда? – спросил он.

– Да, сэр, никогда. Моя мать… ну, вы понимаете, сэр.

– Но ты христианин?

– Да, сэр, но я не могу забыть наставлений матери.

– Да, я понимаю…

Видит Бог, он мне нужен, этот человек, подумал Хэл. Это же настоящая драгоценность! Потом ему на ум пришла новая мысль: «За время этого рейда я велю ему научить моих сыновей арабскому. Такой навык понадобится им на побережьях».

К тому времени, как закончился рассказ, Хэл уже ясно и живо представлял все то, что произошло на борту «Минотавра», и того человека, с которым ему предстояло схватиться.

– Я хочу, чтобы ты еще раз все как следует вспомнил, Уилсон. Если вдруг окажется, что ты что-то забыл, какую-то подробность, которая может быть полезной, ты должен вернуться и рассказать мне.

– Хорошо, капитан. – Уилсон встал, собираясь уходить. – Где я вас найду, сэр?

Хэл некоторое время колебался.

– Надеюсь, ты умеешь держать язык за зубами? – спросил он и, когда Уилсон кивнул, продолжил: – Я знаю, что тебе постарались не дать болтать о случившемся на «Минотавре». Но если ты дашь мне слово, что не станешь обо всем рассказывать кому попало, то можешь войти в мою команду. Я ищу хороших вахтенных офицеров. Готов подписаться, парень?

Уилсон почти застенчиво улыбнулся:

– Я много слышал о вас раньше, капитан. Видите ли, мой дядя плавал с вашим отцом на «Леди Эдвине», а потом и с вами на «Золотой ветви». Он постоянно о вас рассказывал.

– Кто же был твой дядя?

– И был, и есть, капитан. Нед Тайлер.

– Нед Тайлер! – воскликнул Хэл.

Он пять лет не слышал этого имени.

– Но где он?

– На своей ферме рядом с Бристолем. Он купил ее на трофейные деньги, которые заработал на вашем корабле, капитан.

Нед Тайлер. Один из лучших людей, с какими только приходилось плавать Хэлу. В очередной раз Хэл с радостью подумал о том, насколько же тесно связаны между собой все члены морского братства.

– Так что ты скажешь, Уилсон? Подпишешь договор на плавание на «Серафиме»?

– Я буду очень рад плавать с вами, капитан!

– Тогда скажи моему боцману Дэниелу Фишеру, чтобы нашел тебе пристанище до тех пор, пока мы все сможем перебраться на корабль. А потом можешь поупражняться в правописании и сочинить письмо своему дяде Неду. Предложи ему бросить доить коров и выгребать навоз и снова надеть морские сапоги. Он мне нужен.

Когда Уилсон сбежал по узкой деревянной лестнице вниз, в холл гостиницы, Хэл подошел к небольшому окну, что выходило на мощенный булыжниками двор перед конюшнями. И, заложив руки за спину, принялся наблюдать за тем, как Эболи учит близнецов управляться с клинком. Гай сидел на тюке сена рядом с Дорианом. Он, должно быть, уже отработал свои упражнения, потому что его лицо раскраснелось и покрылось потом, а на рубашке проступили темные пятна. Дориан хлопал его по спине, видимо поздравляя.

Хэл смотрел, как Эболи показывает Тому приемы обращения с оружием, шесть вариантов отражения удара и полный набор выпадов и колющих ударов. Том тоже успел вспотеть, когда Эболи наконец кивнул, предложив начать тренировочную схватку.

– Внимание, Клебе! Противник может использовать с десяток недозволенных приемов.

Хэл прекрасно видел, как Эболи сдерживает свою силу, чтобы соответствовать Тому, но мальчик начал уставать и двигался медленнее. Эболи крикнул:

– Последний раз, Клебе! И теперь я тебя достану!

Лицо Тома напряглось, он встал в четвертую позицию, подняв саблю, внимательно следя за Эболи темными глазами и стараясь предугадать его движение. Клинки соприкоснулись, Эболи выставил вперед правую ногу, грациозный, как танцор, сделал финт, высоко взмахнув клинком, а когда Том яростно парировал удар, Эболи плавно отскочил назад и сделал встречный выпад, стремительно, как гадюка. Том попытался отбить удар снизу, но его руке немножко не хватило скорости. Сталь ударилась о сталь, и клинок Эболи замер в дюйме от грудного соска, просвечивавшего сквозь белую рубашку Тома.