Музей боевых искусств

Глава 3

Спустя полтора часа за мной в камеру снова пришли, но не два жлоба, а худосочный полицейский с погонами младшего сержанта на узких покатых плечах. Наручники надевать не стал, вывел из камеры и прогулочным шагом повел по лестнице, а потом и по коридору первого этажа. Отношение местных сотрудников РОВД ко мне явно изменилось. Не хочется обольщаться на сей счет, но что-то подсказывало мне, что я из разряда подозреваемых перешел в разряд свидетелей. Младший сержант в кабинет не вошел, кивнул на дверь и удалился.

Смахивающий на большую рыжую обезьяну, одетую в милицейскую форму, Джованни по-прежнему сидел в своем кабинете за столом. Не было конвоиров и у двери, и у окна, зато под окном на стуле сидел завуч нашей ДЮСШ Колесников Иван Сергеевич – большой и круглый, как самовар, – как сказал про него один из тренеров нашей спортшколы. Бывший легкоатлет, чемпион страны, а ныне заслуженный пенсионер, действительно очертаниями своей круглоголовой широкоплечей сужающейся книзу фигуры напоминал знаменитое изделие тульских мастеров со стоящим на нем заварочным чайником. Вызвали-таки старика на допрос. Колесников мужик нормальный, его у нас в спортшколе все уважают, даже неудобно как-то, что я перед ним в обличье бандита да еще с разбитой физиономией предстал.

Я слегка поклонился.

– Здравствуйте, дядя Ваня. Как дела на работе?

Голова у Колесникова круглая, а лицо на бульдожью морду смахивает.

– Паяц! – шлепнув толстыми губами, буркнул Иван Сергеевич с обиженным видом и отвернулся.

Конечно, малоприятное занятие для начальника с опером по поводу подчиненного, замешанного в истории с ограблением Музея искусств, беседу вести. Так что я к завучу не в претензии.

– Садись, Гладышев, – не глядя в мою сторону, произнес Джованни.

Прикрывая дверь, я почему-то подумал: «Интересно, если я с силой захлопну дверь, большие уши майора от толчка воздуха хлопнут на ветру?» Черт возьми, у меня проблем выше крыши, а в голову дурацкие мысли лезут. Но я на всякий случай дверь прикрыл осторожно, затем прошел к столу и сел.

– Твоя личность установлена, вон Иван Сергеевич помог, – кивнул в сторону Колесникова майор. – Соседка твоя вроде алиби тоже подтверждает, но я тебе не верю, а потому сделаю все, чтобы доказать твою причастность к преступлению. На, распишись, здесь и здесь. Это подписка о невыезде, – Самохвалов пододвинул мне лист бумаги и нахально подмигнул: – Гуляй пока.

Я победно-снисходительно улыбнулся, подмахнул бумагу и изрек с тоном дружеского совета:

– Вот что, майор, ты на меня драгоценное рабочее время не трать, а ищи-ка лучше настоящих преступников. Они оба за Новокузнецкой забор, огораживающий мусорку, перепрыгнули.

Майор смирился с тем, что я его на «ты» называл, а вот с тем, что учить его вздумал, смириться никак не мог.

– Ты мне не указывай, что делать, – буркнул он. – Оставь адрес той девицы, что у тебя сегодня ночевала, и проваливай!

«Раз про Дашкин адрес спрашивает, значит, в моей квартире ее не застали, – подумал я. – Не беда, все, что нужно, Дашка подтвердит, лишь бы она надолго не пропала, а то где ее искать, понятия не имею».

– Я узнаю адрес девушки и сразу же тебе сообщу, – пообещал я, поднимаясь. – И последний вопрос, товарищ майор, можно?

– Ну? – исподлобья глянул на меня Самохвалов.

– Сколько стоят похищенные картины?

– А ты что? – ехидно осклабился Джованни. – Прицениваешься, чтобы ворованное барыгам спихнуть?

Конечно же, майор давно понял, что я к ограблению Музея искусств никакого отношения не имею, а злился он из-за того, что ему не удалось спихнуть на меня дело.

– Обижаешь, гражданин начальник, – произнес я укоризненно, решив, что пришла пора обидеться. – Я честный парень, а если не хочешь говорить, то и не надо. – Я обернулся к Колесникову. – Пошли, дядя Ваня!

Кряхтя, завуч стал подниматься.

– Десять миллионов картины стоят, – неожиданно произнес Самохвалов. – В баксах, разумеется.

Моя нога, поднявшаяся было для того, чтобы сделать шаг к двери, застыла в воздухе, а широкий зад поднимавшегося Колесникова завис над стулом.

– Сколько-сколько? – спросил я так, словно майор сморозил глупость.

– И это по самым скромным подсчетам, – мрачно сказал рыжий опер.

Колесников вышел из столбняка раньше, чем я. Он разогнулся и со свойственными пожилым людям нравоучительными нотками в голосе изрек:

– А народное добро лучше охранять нужно! Наняли, понимаешь, дураков-охранников, провести которых проще простого оказалось. За мной, Гладышев! – произнес он тоном папаши, забирающего сына из учреждения, где с ним плохо обошлись, и прошествовал мимо меня к двери.

«Ну что, майор, выкусил?» – хотел я сказать, но сдержался и заспешил за завучем.

Из здания РОВД я вышел как белый человек, через парадный вход.

Во дворе на скамеечке в тени дерева сидела та самая девица, о которую я споткнулся, – источник, как я считал, обрушившихся на меня в этот день несчастий. Она, очевидно, ждала, когда ее вызовет к себе Самохвалов для соблюдения каких-нибудь формальностей, связанных с данными ею свидетельскими показаниями.

Я хотел сделать вид, будто не заметил девушку, и пройти мимо, но она поднялась мне навстречу. Девица, по-видимому, уже знала, что никакой я не отморозок, похитивший картины, а честный гражданин, угодивший в переплет, потому что смотрела на меня не так, как на улице Новокузнецкой, то есть не затравленно.

– Простите меня, – сказала она тихим, довольно-таки приятным голосом. – Все так неловко получилось.

В общем-то, девушка была ни в чем не виновата, но человеку свойственно обвинять кого-нибудь в своих бедах, а поскольку те двое, перемахнувшие забор, были далеко, то девица на роль козла отпущения как раз годилась.

– Бог простит, – бросил я, не разжимая зубов, и прошел мимо.

Пухлый Иван Сергеевич, заложив руки за спину, как колобок, катился в горку, вернее, перекатывался, а еще точнее, переваливался с боку на бок, тяжело ступая больными ногами. Колесников страдал болезнью спортсменов – варикозным расширением вен – результат перетренировок.

Я нагнал завуча и пристроился рядом.

– Ты бы хоть физиономию умыл, – посоветовал дядя Ваня, когда мы проходили мимо мраморного фонтанчика для питья. – А то по городу с тобой идти стыдно.

– А вы что, до дому меня провожать собрались? – якобы удивился я, наивно рассчитывая провести оставшуюся половину дня на своем диванчике, зализывая душевные и телесные травмы, полученные до обеда.

Иван Сергеевич намек понял, остановился и хмыкнул.

– Обойдешься, – сказал он, наклонился к будто застывшей хрустальной струйке воды и сделал глоток, вытягивая губы, как лошадь на водопое. Разогнулся. – Пусть тебя до дому та девица, с которой ты всю ночь пьянствовал и развлекался и из-за которой потом на работу проспал, провожает. А я тебя до спортзала провожу.

Я все еще на что-то надеялся.

– Но, дядя Ваня, я думаю, что заслужил…

– Ага, – ухмыльнулся одной половиной лица так, словно у него был флюс, завуч. – Выговор с занесением в личное дело за то, что утренние тренировки пропустил. Но у тебя еще есть шанс получить его без занесения, если после обеда отработаешь.

Завуч, конечно, шутил – выговоры, как и советские времена, безвозвратно ушли в прошлое. Уж и не помню, чтобы кто-то кому-то их объявлял, а уж тем более заносил в личное дело.

– Ну, что, я виноват, что так вышло? – произнес я банальную фразу школьника, оправдывающегося в совершенной шалости перед классным руководителем.

Иван Сергеевич обреченно махнул рукой.

– Ты никогда ни в чем не виноват, – выдал он не менее тривиальный ответ классного руководителя по тому же поводу. – Давай умывайся и догоняй!

Что ж, начальник всегда прав. Ладно, пусть завучу перед детьми стыдно будет за то, что в его спортшколе тренеры на работу с разбитыми физиономиями ходят.

Я смыл с лица засохшую кровь и двинулся следом за дядей Ваней.

Перпендикулярно центральной дороге с трамвайными рельсами посередине шла широкая, идеально ровная дорога метров пятьсот в длину, которая упиралась в большущие ворота с двумя солидных размеров мячами вверху по обеим сторонам от них и дугообразным перекрытием между ними, на котором рельефными буквами было написано «Стадион «Трактор». Мы с Иваном Сергеевичем прошли по дороге, миновали арку и, прошествовав к одному из расположенных на территории стадиона зданий, где располагались спортзалы для борьбы, нырнули в него. Завуч действительно проводил меня до моего рабочего места, так как двери его кабинета и моего зала располагались в одном длинном узком коридоре. Повезло мне с соседом.

До начала тренировки оставалось еще сорок минут, и я отправился в душевую кабину смыть с себя грязь, которая накопилась на мне за время пребывания в изоляторе временного содержания, а заодно уничтожить бомжовский запах, который впитали поры моего тела.

И вот тут под струями прохладной воды, лившейся из душа, я решил попробовать отыскать преступников, похитивших из Музея искусств картины. Не найти во что бы то ни стало, а именно попробовать отыскать. Не найду, и бог с ними, нет крайней необходимости землю носом рыть и из-под нее тех двоих с рулонами холстов доставать, чтобы от себя подозрения отвести. Нет у майора против меня ничего. Ну а если найду – честь мне и хвала! – утру нос оперу, а заодно удовлетворю свое любопытство. Хочется знать, кто были преступники и где теперь картины великих мастеров, любоваться которыми по милости трех отморозков лишились возможности два миллиона граждан нашего города.

Выйдя из душа, я, взявшись за два конца полотенца, некоторое время разгонял бегавших по моей спине мурашек, образовавшихся от холодной воды, затем насухо вытерся и, переодевшись в спортивный, не пахнущий бомжами костюм, покинул тренерскую раздевалку.

В большом прямоугольном зале, застеленном борцовским ковром так, что оставалось место для кое-каких спортивных снарядов, было пустынно.

Я пробежался по спортзалу, слегка размялся, затем качнулся на снарядах, с удовольствием ощущая, как мышцы твердеют, наливаются силой, как в теле появляются легкость, упругость.

Начали собираться мои ученики. Первыми ласточками были впорхнувшие в спортзал, уже переодетые в спортивную форму трое подростков или, скорее всего, не три ласточки, а два откормленных голубя и один воробушек. Именно так на фоне двух крепышей-сверстников смотрелся Славка Минаев – тощий пацан с большими глазами, веснушками и толстыми губами, которыми в самый раз с кустов смородину обирать. Это он бежал за «Опелем» по Новокузнецкой и заглядывал в окно машины.

Я махнул рукой, подзывая пацана, и, когда он приблизился, сказал:

– Пойдем, Славка, поговорить нужно.

Приобняв мальчишку за плечи, я повел его на ковер в угол зала, где стояла гимнастическая скамейка. Усевшись на нее, мы прислонились спинами к стене, обитой по периметру зала, примерно на высоте полутора метров, матами, чтобы, если кто из борцов во время тренировки врежется в стену, не ушиб себе чего.

– Я знаю, Игорь Степанович, о чем вы со мной поговорить хотите, – шлепнув толстыми губами, сказал Славка. – Вы хотите, чтобы я язык за зубами держал, никому не говорил о том, как вы гробанулись на дороге и как вас потом в полицию забрали.

– То, что произошло на Новокузнецкой, – ошибка. Меня с другим спутали. Но ты действительно помалкивай насчет утреннего инцидента, не позорь тренера. А поговорить я с тобой хотел вот по какому поводу. – Я наклонился к парню и доверительным тоном спросил: – Ты же сегодня утром возле мусорки проходил, когда два мужика с рулонами холстов под мышками через забор перепрыгивали?

– Ну да, – с любопытством взглянул на меня Славка. – А что?

Я почувствовал легкое волнение.

– А ты не запомнил лица первого бежавшего человека?

Славка сделал сосредоточенное лицо, очевидно, пытаясь вспомнить облик бандита, но тщетно.

– Нет, Игорь Степанович, – сказал он, шмыгнув носом. – Первого не помню, я на него внимания не обратил, бежит человек и бежит, мало ли по дорогам людей бегает. А вот когда пальба началась, то на второго я уж во все глаза глядел. Так что его я хорошенько запомнил.

Я махнул рукой.

– Второго-то я и сам хорошо запомнил. Но, может, – я еще не терял надежды кое-что выяснить, – ты видел, куда те двое делись после того, как за забором оказались? С того места, где ты шел, часть обратной стороны забора должна была быть видна.

Парень сокрушенно покачал головой:

– Нет, Игорь Степанович, не видел. Когда бандиты забор перепрыгнули, я уже мимо мусорки шел.

Я прицокнул языком. Последняя зацепка и та накрылась. Что ж, значит, не суждено мне найти похитителей картин.

Я слегка хлопнул мальчишку по спине, сгоняя его со скамейки.

– Ладно, Славка, иди к ребятам, сейчас тренировку начнем.

Однако пацан не сдвинулся с места. Ему очень хотелось угодить своему тренеру, хоть чем-то помочь.

– Игорь Степанович, я-то не видел, – сказал он интригующе. – А вот Васька Шейнин, может, и видел. Мы с ним живем рядом, а учимся в разных школах. Выходим из дому утром в одно и то же время, половину пути вместе идем, а потом расходимся как раз у мусорки. Он за забором к своей школе топает, так ему ближе, а я прямо двигаю. Вот и сегодня, только мы с ним расстались, как эти мужики через забор перемахнули.

Я оживился, потрепал парня за загривок и воскликнул с подъемом:

– Ну, это же здорово, Славка! Как бы мне встретиться с твоим другом?

– Ну, – парень запустил в волосы пятерню и почесал затылок. – Сегодня уже не успеем, а вот завтра я Ваську в спортзал приведу.

– Подходи со своим дружком после уроков, тогда и поговорим.

В спортзале было уже полно детворы. Я поднялся и окинул воспитанников строгим взглядом.

– Становись! – рявкнул я громовым голосом и прошел на середину зала.