Музыка пчел

4 Рабочая пчела

Год наконец-то перевалил через зябкую орегонскую зиму и теперь намекал на скорый приход лета. В такие ночи, когда заходит солнце и наступают сумерки, небо окрашивается в невозможный желто-зеленый оттенок на фоне черных холмов. Джейку всегда нравилось смотреть, как освещение синюшных оттенков припадало к линии горного хребта, словно антитень. Он смотрел на нее, вспоминая первый раз, когда был признан достаточно большим, чтобы так поздно гулять на улице. На школьной площадке тогда проходило родительское собрание. Он закручивался на качелях из шины, смотрел в темное небо и ждал свою мать, ощущая себя таким большим мальчиком.

Он слышал, как вода стекает по оросительному каналу вдоль обочины Рид-роуд. Поздним мартом талые воды текли с горы Худ и затопляли дренажные канавы, а ночной воздух наполнялся запахом свежераспустившейся зелени – характерным ароматом ранней весны. Именно поэтому, среди прочего, он так любил сидеть во фруктовых садах после наступления сумерек – до того несчастного случая.

Он перевернулся на спину и прислушался к лягушачьему хору в канаве. Вспомнил свой вечный спор с Ноем о том, куда деваются зимой эти твари размером с большой палец руки. Ложатся в спячку или умирают? Как они узнают, что пришла пора выходить на поверхность и начинают с надеждой квакать в холодной ночи? Почему он лежит рядом с канавой? Время замедлилось, маленькие лягушата квакали как метроном в этом чистилище. Метроном. Отсчитывающий время, как огромный барабанящий хвост Чейни.

Анджела, сестра Ноя, нашла Чейни, когда одним осенним днем пошла погулять после школы; мальчики тогда пошли в девятый класс. Его тощий полосатый зад и отсутствие ошейника выдавали в нем собаку без хозяина. Пара уморительных ушей болтались вверх или вниз, как лопасти вертолета. Сзади хвост отсчитывал ритм его счастья, когда он резвился на своих огромных лапах, с белыми носочками на трех из них. У него был толстый нос, короткая морда, а уголки пасти растянулись в бесконечной улыбке. Один глаз – голубой, другой – коричневый. Ной заметил, что собака очень похожа на бывшего вице-президента Дика Чейни – если бы тот хоть когда-нибудь улыбался. Имя к нему так и прицепилось.

В тот день Анджела привела его к себе домой, Чейни запрыгнул на Джейка и потом на Ноя, прибив руки и ноги в земле своими лапищами.

– Ой! Господи! Фу, собака. Фу! Сидеть! Зверь! – заорал Джейк.

Пес рванул скакать маленькими счастливыми кругами по всей гостиной.

Надежда Ноя и Анджелы оставить дворнягу у себя испарилась, как только их мать появилась в дверях.

– Абсолютно точно нет, – сказала миссис Кац. – Отведите его в окружной приют. Немедленно.

С миссис Кац спорить бесполезно. Джейк хотел, чтобы его мама хоть иногда теряла терпение или спорила с отцом. Может быть, он решил взять собаку к себе, только чтобы позлить Эда.

– Мне кажется, пес классный. Маленький панк-рокер! – сказал он, потянув собаку за большие уши. – Куплю для него ошейник с шипами. Пойдешь со мной домой, собакен?

Пес компанейски ткнулся носом в плечо.

Миссис Кац прекратила резать лук и зыркнула на Джейка.

– Джейкоб Стивенсон. Не смей говорить своей несчастной матери, что ты взял эту собаку из-за меня.

– Его здесь никогда не было, миссис Кей, – сказал Джейк, подняв в воздух два пальца. – Честное скаутское. Я нашел его в школе.

Миссис Кац засмеялась и покачала головой.

– Удачи, Джейкоб.

Как только Чейни появился в его жизни, Джейк уже не мог вспомнить, как жил раньше без него. Чейни лежит на спине, чтобы ему утречком почесали живот. Заинтригованная морда Чейни смотрит в окно спальни, когда Джейк едет домой на скейте после школы. Как он дергает поводок, радостно прыгая на другом конце. Тот раз, когда он нашел черепаху – наверняка чьего-то сбежавшего питомца – и обнюхивал ее с забавной смесью обеспокоенности и удивления. Чейни заходит все дальше и дальше в речку и понимает, что может плавать. Однажды он переполошил с десяток диких индюшек на восточных холмах, когда Джейк и Ной осматривали лес с отцом Ноя, готовясь к охоте на оленя. Он вприпрыжку скакал за неуклюжими птицами, которые, казалось, скорее раздражены чем напуганы, и иногда возвращался к Джейку и заливался лаем, будто говоря: «О МОЙ БОГ! Вот это ОФИГЕТЬ!! ИНДЮШКИ!»

Джейк никогда не жалел, что он единственный ребенок в семье, но, когда появился Чейни, он осознал, какая пустота был у него в сердце – коморка грусти, теперь заполненная этим бесконечно радостным созданием. Собака была живой энергией в фамильном доме Стивенсонов, который с каждым проходящим годом становился глуше и грустнее. Он радовался, когда мама смеялась над проказами Чейни, как когда этот четырехкилограммовый детина пытался забраться к ней на колени. Для Джейка Чейни был первой самой настоящей любовью.

Эд был на работе в Салеме, когда Джейк привел Чейни домой. Мама уже была им очарована, но Джейк готов был поклясться, что Эда убедил его аргумент, что Чейни будет сторожевой собакой. Ему не нравились соседи, и он постоянно жаловался на то, где они ставят машину или контейнеры для мусора в подъездной аллее, или на шум от вечеринок во дворе. Эда всегда что-то бесило. И к идее, что Чейни будет отпугивать людей, он проникся симпатией.

– Я не хочу его видеть, слышать или вдыхать его вонь, – сказал Эд, тыкая в собаку сигаретой и кивая. – Либо ты следишь за этим животным, либо его здесь не будет.

«Животное» – как неудивительно услышать это от отца. Он решил не замечать, каким другом стала эта собака и как сильно Чейни старался быть хорошим. Иногда у него это не получалось, и Чейни знал, что виноват, и искренне сожалел – например, как когда украл кусок сыра с прилавка. Или когда сломал раздвижную дверь во время одного из своих необузданных приветствий. Он хотел быть хорошим, и это было заметно. После того, как пес пару раз отметелил маму Джейка, он понял, что рядом с ней ему надо быть аккуратнее. Он садился у нее в ногах и трясся, когда она чесала ему за ушами или белый крест на груди.

Отец был в полной уверенности, что Джейк не сможет справиться с собакой и только и ждал как бы придраться. Но Джейк делал все: гулял, кормил, чесал. Всегда доливал воду и держал на привязи, когда они гуляли во дворе. Джейк его кастрировал, бедолага шатался по дому в гигантском пластиковом конусе. Мама помогла оплатить операцию и регистрационное свидетельство, но Эду не стали ничего рассказывать. Кроме того, он пообещал ей все вернуть.

Что там сказала мама Ноя в тот день?

«Удачи, Джейкоб».

Дин сказал тоже самое. «Удачи, парень».

Дин – это большой накачанный психолог, который работал с ним в центре реабилитации «Провиденс».

«У тебя все получится».

Погодите. Это было позднее. Это произошло после. Чейни появился до несчастного случая.

Воспоминания перемешались. Где он? В канаве.

Он снова открыл глаза и увидел темнеющее небо. Разглядел вдалеке школу «Оук Гроув» на фоне восточных холмов. Он ехал по Рид-роуд, слушал Spring Heeled Jack. Как так вышло, что он выпал из своего кресла и лежит рядом с оросительным каналом?

А Чейни, где Чейни, собака-метеор, его верный напарник?

Когда у Помероя была вечеринка, Джейк запер Чейни в своей комнате. Он собирался пробыть на вечеринке не дольше часа. Потом собака могла посидеть с ним в саду, пока он сгребал листья вилами. Чейни поник, видя, что мальчик завязывает шнурки на Doc Martens. Джейк кинул ему конг с арахисовым маслом из морозилки. В последний раз, когда он видел свою собаку, Чейни скакал вокруг, как гигантский полосатый кролик с красным конгом в пасти.

Джейк закрыл лицо рукой. Попытался подняться, но в глазах все плыло. Он снова лег на холодную землю и вспомнил тот день, когда выписался из реабилитационного центра. Первое, что он заметил, это отсутствие своего пса. Джейк перевалился на коляске через порог и увидел, что на крючках рядом с дверью не висит его поводка. Напрасно он прислушивался, пытаясь услышать отрывистое стаккато собачьих когтей по линолеуму. Счастливый лай не доносился из его комнаты. Единственный проблеск в его жизни, который, как дамба, удерживал сокрушительную силу его депрессии.

Он так никогда и не узнал, что случилось с Чейни. Его отец оторвался от телевизора. Сейчас у Эда было такое же напряженное лицо, как и когда он один-единственный раз пришел навестить Джейка в больнице и уставился на своего сына в кровати. Он отвернулся обратно к телевизору и отхлебнул из банки с пивом.

– Я тебе сказал. Либо ты следишь за животным, либо его здесь не будет.

– Мне так жаль, сынок, – прошептала его мама за спиной. – Я ничего не знала.

Джейк покатился в свою комнату. Дверной проем увеличили, чтобы он мог проехать на коляске. Его односпальной кровати с постельным бельем «Звездных войн» не было на привычном месте. Вместо нее стояла специальная кровать для инвалидов: к стене над кроватью крепился подъемный механизм. На своих местах остались постеры и игры, парта и компьютер. Везде чистота и порядок, даже чересчур. Он закрывал за собой дверь, когда услышал тихий голос своей матери и голос Эда на тон выше.

Он сильно устал, но заснуть не мог. Лежал с открытыми глазами, наблюдал, как луна поднимается в небо, пока не наступила кромешная тьма. Он хотел оказаться где угодно, но только не здесь. Да куда ему податься? Наконец-таки он заснул. Ему приснилась золотая река. Она вышла из берегов, подхватила его с кресла, и он уплыл, с легкостью и радостью в душе. Он проснулся утром с тяжелой гирею своего будущего на груди.

После случившегося Джейк оказался в очень темном месте. Зима 2013 года была рекордной по осадкам – 3,15 метров за три месяца. Ему казалось, он сходит с ума. Он просыпался в темноте, слушал, как родители собираются на работу, и наблюдал, как темнота опускается в 3 часа дня.

Каждый день Джейк сталкивался с опустевшими часами. Еще один день ожиданий. Еще один день ЛФК без намека на прогресс. Судя по постам в Инстаграме, его друзья живут своей жизнью. В почтовом ящике лежали электронные письма, которые ему не хватало смелости открыть. Джейк спал как можно дольше, чтобы убить время. Ему восемнадцать, и он убивает время. Отпущенный срок жизни превратился в тюремный срок. Он бы заплакал, но он уже этим занимался месяцами напролет, и это не помогло.

Какой-то недолгий миг он подумывал о самоубийстве. Однажды днем сидел перед винтовкой Эда, думал, как это можно провернуть. Его остановила только мысль о его матери и что с ней случится, если его затея с треском провалится, и он останется еще большим инвалидом, чем был. Ведь все равно, что бы ни случилось, он оставался самим собой, верно?

Он слушал музыку – Clash, Ramones, Dead Kennedys и все американские ска-группы – чем громче, тем лучше. Но к трубе он не мог прикоснутся. Та музыка была слишком дорога его сердцу. Только мысль о том, чтобы взять трубу, раздирала его на лохмотья. Футляр стоял в углу в его чересчур чистой комнате, пока однажды он больше не смог терпеть и запихнул его подальше в кладовку.

После этого он посмотрел в лицо своим ограниченным физическим возможностям. Да, он был бесконечно благодарен, что мог самостоятельно принимать душ и ванну, самостоятельно садиться и выбираться из коляски. Научился пользоваться катетером, чтобы опорожняться несколько раз в день. Следил за поведением своего желудка, чтобы избежать таких ситуаций, которые раскрыли бы слово «говнобурление» с новой стороны. Научиться пришлось многому и быстро, но, слава богу, он со всем справился. Воспоминания об унижении помогающих ему медсестер и его матери еще не изгладились из памяти.

Тем не менее список вещей, которые он больше не мог делать, был подавляющий. Джейк не мог водить машину – разве что какую-нибудь модифицированную, что само по себе уже недостижимая мечта – и даже запрыгнуть в пикап миссис Кац, не задумываясь о том, как это сделать. Никакого скейтбординга, а, значит, и в скейт-парк можно не заходить. Что ему делать – просить маму подвезти до хафпайпа? Простое передвижение по городу осталось в прошлом. Типа, как когда он пошел с мамой в аптеку после приема у врача. Одна мысль об этом вызывала у него тошноту. Яркие лампочки над головой светили в глаза, бестолковые стенды с всякой всячиной для Хэллоуина закрывали проезд между рядами. Он просто хотел купить себе завтрак, а колесо зацепилось за картонную тыкву с ухмылочкой, которая заслоняла проход. Какая-то старушка попыталась ему помочь, но сделала только хуже. Сказать, что это было унизительно – ничего не сказать. Он не знал, что сказать. Ему было всего восемнадцать, и у него не должны были быть наготове слова для такой ситуации.

После этого он не выходил из дома. Играл, игнорировал электронную почту и сообщения на телефоне. К тому моменту они приходили только от Ноя. Кац все еще писал пару раз в неделю, иногда даже позванивал, оставляя забавные сообщения на автоответчике, притворяясь кем-то другим. В последний раз это был продавец шотландского виски по имени Головняк Будунчиков. Они не говорили лицом к лицу с Сочельника. Ной заехал в гости с Селией Мартинез, но Джейк не смог даже выйти из комнаты. Он слышал их голоса в гостиной, когда они разговаривали с матерью, звук захлопывающейся двери, уезжающей ни с чем машины Ноя. Одному проще. Общаться со старым другом – слишком больно, особенно с его новой девушкой. Селия ничего, но теперь она воплощение того, что их жизни продолжали меняться, а его – нет. И что теперь? Вечный вопрос, на который нет ответа. Последний вопрос, с которым он засыпал ночью и первый вопрос, с которым он просыпался поутру: «Какого черта мне теперь делать?»

Пару раз он доставал свой блокнот, но его расстраивали зарисовки из прошлой жизни. Он попытался утешить себя тем, что все еще мог рисовать сидя. Но эта мысль так его разозлила, что он бросил блокнот через всю комнату.

Джейк стал качаться, чтобы хоть чем-то занять время, и на удивление почувствовал себя лучше. Когда на улице распогодилось, он пробовал самостоятельно выходить из дома, когда родители уходили на работу. Каждый раз он уходил все дальше и дальше, становился сильнее, пока у него не стало получаться делать как минимум два круга по саду. Движение снимает напряжение.

Во время последнего осмотра в Портленде, его невролог сказал, что результаты потрясающие.

– Друг мой, ты совершенно здоров, – сказал доктор Ганхайм, сидя за компьютером и заправив руку за пояс своих чиносов.

Только я ногами не могу пользоваться, так и хотел ответить Джейк.

– Вопросы?

Джейк был рад, что попросил маму не идти с ним в процедурный кабинет. Стесняться он не собирался, а сам доктор Ганхайм даже не удивился его вопросу. Почему восемнадцатилетний парень не будет думать о своем члене? К сожалению, у доктора Ганхайма не было точного ответа на этот вопрос.

– Весьма вероятно, что половая функция сохранится в какой-то степени, нужно подождать и посмотреть. Я запишу тебя к урологу через пару месяцев. Ты все еще на этапе исцеления, Джейк. Не забывай про терпение.

Терпение? Доктор Ганхайм – хороший врач, но в такие моменты хотелось треснуть ему чем-нибудь по башке.

Теперь его собственная башка болела и пульсировала. Он посмотрел в сад, туда, откуда начинался лес. Зеленый оттенок сумерек поглотил солнце. Венера ярко сияла на фоне первых блеклых звезд. Вечерний бриз подул с холма, принося с собой запах сосен. Взгляд Джейка переместился дальше. Он увидел перевернутую коляску. Рядом с ней человека, невысокую женщину в комбинезоне, на вид старше его матери. Она наклонилась и смотрела на него. Она выглядела взволнованной, но вздохнула с облегчением. Она напомнила Джейку о Чейни, когда тот принес ему черепаху в зубах – с нахмуренными от любопытства и озабоченности бровями, не понимая, что это за штука такая. Джейк почти рассмеялся, когда вспомнил этот инцидент. Женщина нахмурилась.

– Господи ты боже мой, пацан! Какого хрена ты тут делать собирался? Убиться хотел?