Мы будем пить [СИ]

Ноутбук стоит на коленях, приглашающе светясь чистым листом. Виски неспешно перекатывается в стакане.

Я сижу в задумчивости. Учиха Итачи — один из наиболее часто используемых мною в работах POV. Я пишу о нём в разных контекстах уже неприличную уйму лет; выписывала и нукенином, и главой клана, и попаданцем в Поттериану (дважды), и в фем-варианте… В общем, знаю, как облупленного. В отличие от некоторых других POV, с ним легко соединиться, прочувствовать — представить, как Итачи повёл бы себя в той или иной ситуации.

И вот вдруг — засада. Глава не идёт. Пялясь то в экран, то на росток имбиря на окне, уже битый час пытаюсь понять, в чём причина. Музыка не та? Ладно, «Powerwolf» для главы о самокопании, быть может, и не лучший вариант из возможных. Меняю, но Джонни Кэш не помогает, только подталкивает дотянуться до бутылки, плеснуть ещё янтарно-пряного ирландского… Нет, нельзя — с утра на работу, и не очень по-научному дышать на культуру бактерий парами ночных трудов.

Мысли невольно соскальзывают в работу. Море клонирования на разных стадиях, несколько сотен растений для анализа — ну что ж, до ночи завтра, значит. Вздыхаю. По правде, я не главу должна писать, а доводить до ума графики, легенды к ним, в общем, готовиться к разговору с главой лаборатории. Но этот чёртов академический английский… Что не люблю, то не люблю. Как автору художественной литературы, мне не хватает свободы и выразительности. И как же, чёрт возьми, тяжело каждый день перестраиваться.

Усмехаюсь и делаю глоток. Вот поэтому главы и идут туго в последнее время. Сложно перестраиваться. Когда жизнь на английском, писать по-русски становится тяжело. Но стоит начать — и бац, уже английский текст не идёт, так и взлетает в сарказме бровь на «изящные» формулировки в статьях и кучу повторов. Иногда я думаю, что было бы весело попробовать написать статью в формате рассказа — вместо сухих фактов о взаимодействии тех или иных белков выдать захватывающую детективную или, быть может, даже романтическую историю об отношениях протеинов, разделённых компартментами клетки…

Но это мечты, мечты. Сейчас — глава, а работа — утром. Не хочу расстраивать ни читателей, ни босса.

Ещё немного пялюсь на Юрия III, мой очередной имбирь, и возвращаюсь к открытому документу Word.

Джонни Кэш сменяется в плей-листе одним из любимых саундтреков «Острых козырьков» — Лора Марлинг нежно поёт:

Самый важный сейчас вопрос: как Итачи стал тем, кем стал? Раньше, когда я училась в университете и писала каждый день, мне не приходилось нарочно спрашивать себя. Сейчас, когда гонка за PhD захватила, и времени нет ни на что, всё сложнее вспомнить, что движет выдуманными персонажами. Причём в каноне, а не в моих собственных фанфиках.

Во время написания главы я всегда спрашиваю: что бы сделал герой в данной ситуации? Я никогда не пыталась руководить персонажами, хотя некоторые мои черты, конечно, просачиваются во многих из них.

— Ну нет, так мы скатимся в POV Анко, — сообщаю я Юрию III и меняют трек. Юрий, конечно, молчит. Он вообще приятный собеседник.

Из окна виден кампус, и при желании я могу найти здание, где расположена моя лаборатория — пожарные лестницы светятся синим в ночной темноте. На улице тихо, даже собаки не лают. Тихо и в доме, и я закрываю глаза. Кампус — завтра, Анко — в другой работе, а сейчас — Учиха Итачи-сан.

Я пытаюсь почувствовать себя в его теле, вселиться, как в фильме «Аватар». Но не чтоб управлять, моя цель подсмотреть мысли, то, что Итачи чувствует. Он, как и зачастую, внутри страдает — у него больные лёгкие, плохо видящие глаза и ни тени спокойствия в душе. Он параноит касательно всего и не желает показывать другим свою слабость.

Он лежит на траве, но не спит, а глядит в костёр, который развёл напарник. Кисаме — самый близкий ему человек, но даже с ним Итачи не позволяет себе расслабиться полностью. Да, Кисаме неизменно прикрывает спину. Да, не спрашивает лишнего по поводу болезни и всегда готов тащить на своём горбу, если Учиху сразит внеплановый приступ. Однако…

Тяжёлый вздох резонирует в реальности одновременно маленькой квартиры неподалёку от кампуса и темноте лесной чащи приграничной зоны. Однако — полного доверия нет. Хорошо, что Кисаме и не просит его.

Он сидит у огня, греется, порой поглядывает на напарника. Итачи это замечает, но не подаёт вида. Что за мысли снедают напарника? Самую чуть интересно, но неважно — нельзя позволить себе проникаться к другим, когда живёшь для одного конкретного человека. Живёшь для того, чтобы отдать ему свою жизнь.

Приятные полтора килограмма техники на коленях и стакан виски в руке пропадают, и я полностью осознаю себя лежащей на траве, закутавшись в плащ из водонепроницаемой ткани. Прохладно и неудобно — мне ни разу не доводилось спать на земле. Не сказать, что выездные практики в родном университете не давали такой возможности. Просто я всегда была слишком плохо пьянеющей любительницей комфорта, чтобы засыпать у костра под звуки гитары.

Стоп.

Я резко сажусь и моргаю, пытаясь понять, что происходит. Вокруг шумит по воле ветра лиственный лес, вдалеке ухает сова. Пахнет дымком, навевая мысли о виски, и кто-нибудь прописал бы уже Итачи очки — его зрение ещё гаже моего! Вдруг лёгкие пронзает боль, и я кашляю, закрывая рот ладонью. Та в крови.

— Итачи-сан? — Кисаме снимается с места и оказывается рядом так быстро, что я невольно вскрикиваю. — Эй, эй, спокойно, свои. Воды?

— Что… что за чёрт? — я могу лишь пялиться на кровь на руке, морщась от боли в лёгких.

Кисаме смотрит откровенно недоумённо.

— Что-то новое?

Я заторможенно поднимаю взгляд на него и едва не вскрикиваю снова. Одно дело видеть на экране — но совсем иное лицезреть это… существо рядом, скользить испуганным взглядом по его выпученным рыбьим глазам, жабрам, синевато-серой коже. Кисаме ловит этот взгляд и хмурится, а я выдавливаю:

— Прости, — и наконец замечаю, что голос совсем не такой, как должен быть у Итачи. Что голос женский.

Слишком глубоко вошла в персонажа. Чёртов виски.

— Ничего, — всё ещё напряжённо отвечает Кисаме и протягивает флягу. Пью чистую родниковую воду, с которой не сравниться бутилированной и той, что льётся из крана даже в самом лучшем эко-районе. Подобные чувства к воде я испытывала лишь однажды, когда во время выездной летней практики на станцию в полях у моей команды было задание создать учёт гнёзд аистов в окрестных деревнях. В те дни мы проходили десятки километров пешком, общались с местными жителями, смеясь, замеряли на глаз высоту деревьев, где гнездятся птицы-символы нашей родины, а затем деревенские поили нас водой из колодцев. Мне, городскому ребёнку, это было в новинку. — Вы в порядке, Итачи-сан?

— Да, — я утираю губы рукавом и ловлю взгляд, которым Кисаме проводит это движение. Нормально! Я мало того, что погрузилась слишком глубоко в по некой причине фем-версию персонажа, так ещё и напарник хочет меня — то есть, Итачи. И всё это посреди сраного леса.

Тревога усиливается с каждой секундой.

— Кисаме, — он смотрит в глаза, готовый слушать. — Не смотри на меня так.

— Не понимаю, о чём вы, — Кисаме тут же отводит взгляд, и это показатель — одновременно пытается скрыть мысли, не встречаясь взглядом с менталистом, и боится последствий-гендзюцу.

А вот это уже хорошо.

— Понимаешь, — по возможности спокойно констатирую я, непроизвольно проверяя, плотно ли запахнут плащ на груди. Она куда меньше, чем моя, и я малодушно радуюсь, потому что и это движение Кисаме ловит взглядом искоса.

И тут я понимаю, что картинка слишком чёткая, а подробностей, деталей окружения слишком много для обычного зрения.

— Кисаме, — шепчу, пытаясь ненавязчиво угрожать, — я же предупреждала тебя…

— Простите, Итачи-сан, — Кисаме быстро поднимается, отходит в сторону, где лежат дорожные сумки и Самехада. Вот здесь уже сложно сдержаться и не вздрогнуть — меч выглядит откровенно жутко, более того, низко урчит и шевелится под бинтами.

— Иди спать, я подежурю, — хрен знает, что я тут надежурю, но подумать надо, а взгляды Кисаме вовсе не помогают.

— Уверены, Итачи-сан? — сколь бы плоха я ни была в чтении эмоций, на сей раз улавливаю в тоне беспокойство.

— Да, — вот бы сейчас суперсилу учиховского покерфейса! Но нет, я уверена, что выгляжу растерянной. Ладно, к чёрту учиховский — просим в студию славянский покерфейс, который многие иностранцы принимают за признак того, что у нас нет ни обаяния, ни чувства юмора. Вроде, работает — врождённый взгляд, который по первости мои коллеги в лаборатории трактовали как «Не подходи — убьёт», действует на Кисаме, и он, кажется, как будто бы успокаивается. Во всяком случае, усмехается и, улёгшись на землю, отворачивается, вскоре переставая подавать признаки бодрствования.

А я сажусь у костра и хватаюсь за голову. Что ситуация пиздец — это ещё мягко сказано. Мне же с утра на работу!.. То есть, я же и дня не выживу в мире шиноби! Я камерное, нежное создание, приученное к комфорту и деятельности исключительно умственной — какой ещё мир шиноби, где опасность на каждом шагу, и кто не силён — мёртв?! Писать про него чертовски интересно, но попасть внутрь — нет. Я холодею. Надеюсь, это же ненадолго? У меня родители, брат, другие близкие люди — они же с ума сойдут, случись со мной что! Нужно срочно выбираться!..

— Как вы тут делаете?.. — бормочу я и складываю печать, которую столько раз видела в аниме, в уме, когда прописывала сцены. — Кай!

Не работает. Не изменяется ровным счётом ничто.

Я холодею и гляжу в огонь, как всего минуты назад смотрела на Юрия III, в пустой документ Word.

Я люблю свою жизнь — нахуй мне ваше попаданчество!

Утро, недоброе, серое, обволакивает. Кисаме смотрит заинтересованно, но мысли держит при себе и быстро, привычно сворачивает лагерь, уничтожает все следы его существования. Я смотрю и запоминаю, по чёткой картинке заключая, что снова интуитивно активировала Шаринган. Не исключено, что на следующем привале то же самое придётся делать мне.

Кисаме делает первый шаг в направлении, которое ничего мне не говорит. Я молча следую за ним — он вскидывает бровь, но сдерживается и никак не комментирует. Списывает на ночное недомогание? Ну и пусть, лишь бы вопросов не задавал.

Уже через несколько минут желудок начинает ныть. Я пытаюсь абстрагироваться, сосредоточить мысли на работе — именно так я зачастую забываю обо всём. Сосредотачиваясь на фанфиках или растениях, моих милых сердцу экспериментах, которые так отчаянно требуют моего присутствия!..

— Завтрак, Итачи-сан? — неожиданно чутко интересуется Кисаме.

— Было бы неплохо, — искренне выдыхаю я и тут же себя одёргиваю: это не Учиха Итачи, он себя так не повёл бы! Кисаме того же мнения: оборачивается, вскидывает брови. Я пытаюсь посмотреть на него строго, но выходит, наверное, опять славянский покерфейс. Однако напарник проникается и вновь глядит на подлесок перед собой. Гены, спасибо!

Мы идём ещё почти час, по моим ощущениям, и наконец в виду появляется просвет леса, оказывающийся дорогой. Встав на неё, мы вскоре добредаем до забегаловки. Как хорошо, что Акацуки, в отличие от шиноби Конохи, предпочитают передвигаться пешочком — не представляю, что бы случилось, если бы мне пришлось бежать. Я люблю гулять, но бег — уж увольте! Я лучше всю генеалогию водорослей заучу, ей богу!

Небольшой домик на обочине дороги внутри оказывается утлый, но приличный. Кисаме взмахом руки подзывает официантку, совсем ещё молодую девчушку, и делает заказ: рис для обоих, мясо, овощи, рыба, если есть. Девчушка, пряча глаза, отвечает, что рыбы нет.

— Тогда навали побольше овощей, — бросает Кисаме и улыбается мне — мол, оцени заботу! Мгновенно вспоминаю, что по канону Итачи был вегетарианцем, и радуюсь: сама почти стала им, проведя много времени с индусами.

Мы усаживаемся за стол в самом углу помещения, где кроме нас только группа похмельных путников. Наблюдая за ними вполглаза, явно не без помощи Шарингана отмечая, что они не шиноби, снова ловлю на себе взгляд напарника.

— Что?

— Вы в норме, Итачи-сан? — в ответ спрашивает Кисаме, открыто и честно, как если бы вправду между ним и Итачи существовали доверительные отношения.

— Конечно, — я пытаюсь выводить учиховские интонации, но сама понимаю, как неправдоподобно звучу. — Что заставило тебя усомниться?

Кисаме неопределённо пожимает плечами и поворачивается к девчушке, принесшей заказ. Та пытается не пялиться, но взгляд её прикован к жабрам на лице Кисаме — как и у меня пару часов назад.

— Нравятся, а? — ухмыляется он, обдавая девчонку волной убийственной Ки — так канон завещал нам эту энергию называть.

— Я… то есть… о… — бормочет девчушка, а я не нахожу лишним сказать:

— Оставь её.

Удивительно, но Кисаме подчиняется полуприказу. Девушка охает и спешит исчезнуть на кухне.

— Скучно с вами, Итачи-сан, — тянет напарник, и я вдруг ловлю себя на почти нежности и желании улыбнуться. Я ведь столько раз описывала отношения Кисаме и Итачи как напарников, более того, находила их наиболее гармоничной парой в Акацуки. И вот теперь сама сижу напротив Кисаме, ловя его акулий оскал.

— Если ищешь веселья, попросись в напарники к Хидану, — вроде как между прочим замечаю я из желания понять таймлайн.

— Вот ещё! — хмыкает Кисаме почти с обидой и принимается за рис. Значит, не совсем уж ранняя Акацуки, раз Хидан в группе. — Я лучше с вами, чем с этим ёбнутым.

— Потому что у него нет груди? — срывается с языка прежде, чем я думаю. Сама я всё время ёрничаю, шучу — но не Итачи. Как я могла выпустить из головы знакомый характер?!

Кисаме так и вообще давится рисом. Кашляет, стучит себя по груди и поднимает взгляд настолько ошарашенный, что я спешу забить рот обжаренными с солью и перцем овощами.

— Что?!

— Можешь оспорить? — я вновь пытаюсь найти Учиху Итачи, но сознание ехидно возвращает лишь себя-родную.

— Нет, но… — Кисаме наклоняет голову, задумчиво ворошит рис палочками. — Странно слышать подобные замечания от вас, Итачи-сан.

— На пороге могилы пересматриваешь поведение, — ворчу я, но это делает лишь хуже.

— На пороге могилы?

— Ты сам знаешь, — резко отмахиваюсь я и вдруг ловлю странное чувство на лице Кисаме. Не могу его трактовать. Делаю знак высунувшейся с кухни девчонке подойти. — Выпить есть?

— Конечно, госпожа, — удивлённо кивает она, задерживая взгляд на хитае на моём лбу. Мы с Кисаме ебучие гении — даже не прячем тот факт, что являемся нукенинами!

Мы с Кисаме?..

— Принеси, — цежу, и девчонка исчезает, чтобы минуту спустя вернуться с токкури и двумя рюмками.

— Итачи-сан? — и как Кисаме умудряется вкладывать в зов по имени любой оттенок, любой вопрос?

— Давай выпьем, — я сама разливаю саке — левой рукой, как всегда, хотя сама и правша. Кисаме на это приподнимает бровь, не оставляя без внимания внезапное предпочтение не-ведущей руки, но я только отмахиваюсь, подталкиваю к нему рюмку.

— За что?

— А нам нужен повод? — рассеянно улыбаюсь я и вспоминаю строчку из собственного фанфика: — За то, что всё ещё живы? И это не достижение. Простое признание того, что мы всё ещё не кормим червей.

— Справедливо, — кивает Кисаме и осушает рюмку. Я следую его примеру, не морщусь, но негодую — и пусть знакомые иностранцы ласково стебут, я не люблю водку. Её нельзя посмаковать, в отличие от моего любимого виски.

— Гадость, — шепчу я.

— Та ещё, — соглашается Кисаме и переводит тему: — Так что за план, Итачи-сан?

В его тоне отчётлива двусмысленность, но я предпочитаю проигнорировать её.

— Возвращаемся на базу.

— То есть, по прежнему? — я облегчённо вздыхаю — до последнего боялась, что напарники на пути в Коноху ради «попытки захвата Кьюби», на деле же чтобы Итачи мог сверкнуть Шаринганами перед руководством деревни и напомнить о своём существовании.

— Зачем что-то менять? — задаю я, как надеюсь, риторический вопрос, на который Кисаме усмехается:

— Ради интереса, Итачи-сан.

Следующие два дня проходят однообразно, в пути. Ещё раз: спасибо, Акацуки, что вы все как один слишком круты и брутальны, чтобы бежать! Забега до Амегакуре я не пережила бы.

База организации расположена в стороне от деревни, в просторном доме посреди топей. Мне не нравится Страна Дождя, но вызывает подспудную ассоциацию с Полесьем, где я никогда не была. Может быть, зря ассоциирую, но сейчас думать об этом некогда — я зомби волочу ноги внутрь дома, нахожу по запахам кухню и грузно валюсь на стул.

— Ебать меня! — возвещает Хидан, крутящийся к плиты. За его попытками сварганить яичницу скептически наблюдает Какузу. — Учиха-чан, ты охуеть вовремя! Готовить умеешь? Сраные яйца не хотят ебашиться в еду.

— И почему меня это не удивляет? — флегматично вопрошаю я и машинально подхожу к плите, отбираю у Хидана сковородку и в несколько движений довожу блюдо до ума. Начинает пахнуть неплохо.

— Охуеть ты гений! — сияет Хидан и тянется, но я увожу сковородку из-под его носа и сажусь за стол. Да, я приучена к еде небольшими порциями каждые три-четыре часа — что из того?

— Эй! — хер знает откуда Хидан извлекает складной металлический кол. — Это моя жратва, сука!

— Ты её готовил? Нет. Ты только бедные яйца распидорасил так, что теперь кому-то придётся кухню мыть, — три пары удивлённых взглядов впиваются в меня. Я вздыхаю. — Кстати об этом, — за два дня я наловчилась проявлять Шаринган по своему хотению, поэтому ловлю взгляд Хидана и приказываю: — Вымой здесь всё.

— С хули?.. — начинает было Хидан, но резко обрывается, салютует и находит тряпку. Кисаме и Какузу смотрят на меня ещё удивлённей.

— Что? Люблю работающих мужчин, — заключаю я и принимаюсь за яичницу, почти убитую Хиданом.

Чуть позже нас с Кисаме вызывает к себе Лидер. Я щурюсь скорее от дефектов зрения, чем от интереса, когда Пейн читает долгую лекцию на тему какого-то задания, факт выполнения которого я не помню. Я молчу и строю славянский покерфейс. Кисаме порой пытается вступить в полемику, но Лидер его жёстко обрывает.

— Нагато, хватит, — наконец не выдерживаю я — неожиданно неприятно слушать, как рычат на Кисаме. — Миссия выполнена. Что теперь сотрясать воздух?

Кисаме буквально давится следующей репликой. Пейн же мрачнеет так, что кажется, немедля разразится гроза.

— Итачи…

— Мне херово, — заявляю я. Стресс вырывается, и я уже не хочу пытаться влиться в поток событий. — Сейчас мне откровенно плевать на все миссии в мире. Можно мы пойдём, мм? — последняя фраза скорее получается в духе Дейдары, но сил ругать себя нет. К чёрту всё, я не хочу этого.

А Пейн тем временем моргает и неожиданно косится на Кисаме. Тот пожимает плечами. Управляемый Нагато труп вновь теряет все отголоски эмоций.

— Пока свободны, — цедит он, и мы выбираемся в коридор.

— Хера се, Итачи-сан, — веско выдаёт Кисаме, глядя почти с благоговением.

— Мне реально херово, — а ещё отчаянно хочется объятий, но Кисаме может не так понять. — Пошли выпьем.

— Читаете мои мысли, — бормочет Кисаме и ведёт куда-то, по всей видимости, в свою комнату. По пути нам на глаза попадается Дейдара — замирает, ощерившись, при взгляде на меня, но я его решительно игнорирую.

— Есть что-то кроме саке? — спрашиваю напарника, когда он заводит и запирает нас в своей комнате. Здесь практически нет мебели, только футон, тумбочка и три полки, и настолько отчётливо это веет Кисаме, что кружится голова.

— Есть, — заговорщицки ухмыляется он. — Настойка на вишне.

— Супер, — водка, самогон, сливовица, Татрати — вряд ли меня местное варево удивит. Вновь ухмыльнувшись, Кисаме извлекает откуда-то бутылку, стаканы, а я тем временем планирую на футон. Непривычно, но приятно.

Напарник подходит, разливает алкоголь по стаканам. Наблюдая за его действиями отрешённо, механически, я отмечаю, что Кисаме чем-то отчаянно доволен.

— Итачи-сан, вы ведёте себя в последние дни… иначе, чем обычно, — наконец озвучивает он свои мысли, опускаясь рядом со мной на футон. От него не веет угрозой, и я вновь ловлю себя на желании облокотиться на плечо Кисаме, попросить обнять меня и прижать к себе. Пожалуй, это оттого что лишь он пока в этой вселенной относился ко мне по-человечески. А я сама слишком тактильный человек.

— У меня экзистенциальный кризис, — и ведь почти даже не вру. Поднимаю стакан. — За реальный мир.

— За реальный мир, — поднимает собственный Кисаме, но с совершенно другим тоном. Конечно, Обито ведь его совратил рассказами о сладости Вечного Цукиёми — как я могла забыть?

Стоит ли объяснять ему, как бесперспективны мечты? Как Обито в последние минуты жизни вернётся на сторону добра, а сам Кисаме задолго до этого сложит голову в битве? Предупредить напарника хочется отчаянно — через контакт с персонажем Итачи я давно прониклась их отношениями с Кисаме, да и самим мечником. В отличие от многих здесь, он бесхитростный, искренний. Приятный контраст прожжёным интриганам.

— С чего у вас кризис? — спрашивает Кисаме, разливая по стаканам новую порцию выпивки. Я с неудовольствием отмечаю, что тело Итачи к ней куда восприимчивей, чем моё собственное. — Из-за близости смерти?

— Наверное, — я вздыхаю и верчу стакан в руках — простой, без граней или примет. Безликий.

— И ничего сделать нельзя?

— Можно, почему же? — я выше поднимаю стакан. — Можно пить.

— Итачи-сан… — огромная ладонь Кисаме неожиданно накрывает мою. — Остановитесь. Это неправильно.

— Неправильно — то, что происходит, — слабо усмехаюсь я и выворачиваюсь, несу стакан ко рту, но Кисаме опять ловит мою руку.

— Это на вас не похоже, — в его глазах серьёзность настолько яркая, что даже я подмечаю. — Что случилось?

— Зачем спрашиваешь?.. — я вздыхаю и, осушив-таки стакан, откидываюсь на футон. Вишнёвая настойка неприятно жжёт горло, и я морщусь, зажмуриваюсь.

— Потому что вы — моя напарница, — хмельное дыхание Кисаме внезапно касается лица — я, хмурясь, открываю глаза, смотрю на склонившегося надо мной напарника.

— Ты не в моём вкусе, Кисаме, — говорю, упираясь ладонью в его приятно крепкий торс. — Прости.

Кисаме цокает языком, но отстраняется.

— Тогда зачем вы здесь, Итачи-сан?

— Чтобы напиться в приятной компании, — вяло иронизирую я и хватаюсь за бутылку, как утопающий за соломинку. Действительно, если алкоголь перенёс меня в этот мир, может, новая его доза?..

— Охерительно лестно, — бросает Кисаме и забирает бутылку из моей руки. — Идите спать. Утром кризис пройдёт.

— Думаешь? — устало спрашиваю я, ловя его взгляд.

— Уверен, — решительно кивает Кисаме и выпроваживает меня, для него лёгкую, как пёрышко. Уже в коридоре я морщусь, хмурюсь, усмехаюсь и иду спать. Сон в самом деле кажется спасением.

Я просыпаюсь в своей кровати. Рядом стоит сползший с колен ноутбук, в котором кончился заряд, и полупустой стакан виски. За окном поют птицы.

— К чёрту, — бормочу я в подушку — свою, а не Учихи Итачи. — К чёрту этот мир шиноби. Лучше наука.

«Хотя, — осторожно думаю я, — было бы любопытно посмотреть на лабораторию Орочимару и разобраться с его игрушками…»

От таких мыслей невольно холодею и спешно отгоняю их, тороплюсь приготовить себе кофе и собраться на любимую работу.

Придуманные миры хороши, пока они не более чем след на бумаге.