Мы едем в Бриджтаун

Репродуктор, прилепившийся к вокзальной стене, хрюкнул и доверительно произнёс:

— Неспешный поезд Санкт-Петербург — Ла-Валетта, может быть, прибывает на первый путь. Стоянка поезда — одна минута и никак не больше, — репродуктор помолчал и добавил: — Счастливого пути.

Бедолага шагнул на край платформы, вытянул шею. Вдалеке за переездом и впрямь показалась морда локомотива. Надо же, тепловоз… В прошлый раз состав прицепили к немецкому паровозу, одному из тех, что поступали после войны в счёт репарации. Древность несусветная, зато стоянка была неопределённо долгая, пока в тендер загружали берёзовые дрова. Наверняка, во время стоянки на этот поезд можно было сесть, но состав шёл по маршруту Санкт-Петербург — Тромлен, и Бедолага, не зная, где этот Тромлен находится, не рискнул туда отправиться. И, кстати, правильно сделал, ибо никто из граждан, толпящихся на платформе, в вагон не сел. И вот теперь — Ла-Валетта.

Поезд остановился. Из вагонов хлынул поток пассажиров, все с чудовищным количеством багажа. Встречающих не было, выходить никто не помогал. Зато туча народу, тоже с рюкзаками и баулами, стремилась попасть внутрь. Раз хотят, значит, там хорошо. Слова Ла-Валетта, казались смутно знакомыми, но Бедолага не мог вспомнить, где находится этот населённый пункт, и взаправду ли туда стоит стремиться.

— Ла-Валетта — это что? — спросил Бедолага старичка, нагруженного не так сильно, как прочие.

— Стыдно, молодой человек! — решительно объявил тот. — Столицы европейских государств надо знать!

Надо же, столица! В таком случае, туда и впрямь было бы неплохо попасть. Всяко дело, лучше, чем киснуть здесь.

— Дайте выйти! — кричали из тамбура.

От головы поезда донёсся протяжный гудок, вагоны, лязгнув буферами, тронулись. Общий человеческий рёв перекрыл первые перестуки колёс. Толпа взбурлила, одни стремились выбраться из поезда, другие, также отчаянно, рвались внутрь. В дверях случился страшный затор, кого-то столкнули с платформы под колёса, но даже это никого не остановило. Бедолагу отшвырнули в сторону, сбили с ног, припечатав коробкой с чем-то тяжёлым. Хорошо хоть своего багажа у него не было.

Поезд ушёл, толпа постепенно рассосалась. Бедолага сидел на заплёванном перроне, разинув рот, словно воронёнок, выпавший из гнезда. Минуту спустя, он с трудом подогнул оттоптанные ноги, встал, качнулся к краю платформы. На путях валялись распоротый чемодан и большая сумка, шпалы усеивали выпавшие из них вещи. Трупа упавшего видно не было. При посадке люди часто попадали под поезд, но потом на месте трагедии оставалось разодранное барахло и ни единого кровавого ошмётка. Убитые куда-то девались, и все принимали это, как должное. Бедолага тоже давно перестал волноваться из-за такой мелочи.

Бедолагой его назвала тётка, торговавшая на вокзале семечками, а поскольку имени своего он вспомнить не мог, то так и остался Бедолагой. Помнил только, что ехал из Петербурга… а вот, куда? И теперь все поезда, останавливающиеся на безымянной станции, шли из Санкт-Петербурга в неведомые края. Куда девался его состав, он не мог сказать, просто обнаружил, что стоит у вокзального здания, а тётка с семечками участливо спрашивает:

— Что, бедолага, отстал от поезда?

Наверное, так оно и было. Незавидная судьба — оказаться в незнакомом месте без денег, документов, без проездного билета, без нормальной одежды и даже без имени.

Транспортная полиция на вокзале существовала только для того, чтобы пресекать торговлю с рук. Тётку с семечками менты гоняли нещадно, а на жалобные призывы Бедолаги попросту не обращали внимания.

В здании вокзала располагался зал ожидания, заплёванный, как и всё вокруг. Возле закрытой кассы постоянно толпилась очередь. На двери с надписью: «Начальник станции» висел заржавленный замок. С другой стороны зал ожидания упирался в запертые двери, над которыми красовалась, выпиленная из фанеры, надпись: «RестораN». Перед дверями стояли грубо сколоченные козлы и ведро с извёсткой. Судя по запустению, ремонт в жемчужине общепита был начат ещё в прошлом тысячелетии.

На привокзальной площади имелся пыльный киоск «Роспечати». Далее красовался двухэтажный барак с надписью русскими буквами: «Хоттелл». Заведение это было оккупировано понаехавшими гражданами нерусской национальности, так что сунуться туда Бедолага не решился. Ночевал он в зале ожидания, спал на расставленных там деревянных креслах. Кресла были сколочены по три, но металлические подлокотники не давали улечься, так что спать приходилось сидя. Лишь у одной тройки подлокотники были выломаны, и за эти места шла глухая борьба между обитателями кургауза.

Что касается питания, то, кажется, Бедолага что-то ел. Часто и помногу ли, он и сам не мог сказать, но от голода не умирал. Вот и сейчас, он спрыгнул на пути, небрежно скользнул взглядом по развороченному чемодану, а вот клеёнчатая сумка, почти не пострадавшая, привлекла его внимание. В сумке среди многих ненужных вещей, нашёлся заранее нарезанный батон, пол-литровая бутылка пепси и два промасленных свёртка, один с домашними котлетами, другой — куда ж без этого? — с жареными куриными крылышками.

Прежде народ, отправлявшийся путешествовать в плацкартном вагоне, непременно брал с собой жареную курицу, которую порой принимался поедать ещё до отправления поезда. В наше время жарят крылышки или бёдрышки; это единственное, что привнёс прогресс в железнодорожные поездки. Ещё, говорят, есть электронные билеты, которые невозможно потерять, но это при условии, что касса на вокзале открыта, начальник станции присутствует на рабочем месте, а полиция обращает внимание на жалобы отставшего пассажира.

Булка была мягкой, а котлеты вкусными. Бедолага жевал и думал о том человеке, который оставил дом, где ему готовили такие замечательные котлеты, и отправился в неведомую столицу европейского государства. Что он забыл в Ла-Валетте? Что надеялся обрести? А обрёл безвестную кончину под колёсами тепловоза. Если бы у Бедолаги было… нет, не квартира, а человек, который жарил бы ему домашние котлеты, Бедолага ни на шаг не сдвинулся бы с места.

А ведь сдвинулся, отошёл… Рванулся ехать куда-то из Санкт-Петербурга, от которого в памяти не осталось ничего, кроме названия, такого же причудливого, что и Ла-Валетта. Значит, в пункте А, из которого он выехал, его ничто не держало. Наверное, не очень ему было надо и в пункт В, раз он отстал от поезда. Нигде не ждал его родной человек со сковородкой в руках, не было дома, не было имени, иначе не стал бы он Бедолагой, ютящимся на трёх креслах зала ожидания.

Сытый желудок подсказал Бедолаге иные способы решения его проблемы. Зачем обязательно толочься на вокзале? Неважно, что ему подходят не все виды транспорта, кое-что всё равно остаётся. На самолёте без денег и документов не полетишь, речной транспорт, наверное, тоже недоступен. Да и есть ли в этом городишке судоходная река? А вот автомобильная дорога наверняка должна быть, и у автостопщиков документов никто не спрашивает.

Спрятав курицу и остатки булки в пластиковый пакет, подобранный там же, на путях, Бедолага решительно покинул здание вокзала и, пересекши площадь, углубился в лабиринт частного сектора. Здесь господствовали домики разной степени поветшалости, магазинчики ещё советской поры и поновее, и никаких следов асфальта, который указывал бы на выезд из города. Заходить в торговые точки Бедолага не решался, денег у него не было ни копеечки, зато было дремучее представление, что если ты зашёл в магазин, то обязан там что-то купить. Наконец, он увидал старушку, которая с тяжёлой сумкой в руках семенила наискосок через улицу.

— Бабушка, — обратился Бедолага, — не подскажете, где здесь дорога?

Старушка опустила сумку, задумчиво пожевала губами и ответила:

— Так вроде что, у тебя под ногами.

Нет, мне не улицу надо, а дорогу, чтобы из города выйти.

— И это тож она. Иди себе и иди. Как дома закончатся, так и городу конец.

Совет казался сомнительным, но Бедолага поблагодарил добрую бабушку и отправился в ту сторону, куда указал старушечий перст.

Домики и впрямь вскоре кончились, начался сосновый лесок, используемый несознательными горожанами в качестве свалки. Постепенно местность стала чище, дорога, истосковавшаяся по грейдеру, весело взбиралась на пологие холмы и падала в ложбинки. На междугороднюю трассу она не походила совершенно. Оставалось надеяться, что где-то она сольётся с настоящим шоссе.

Сзади послышалось тарахтенье мотора. Бедолагу догонял основательно заезженный трактор Беларусь — единственный механизм, привольно чувствующий себя на здешней дороге. Бедолага поднял руку, и трактор остановился. Водитель молча распахнул дверцу, Бедолага уселся на тряское сиденье.

— В Пудечку собрался, — не спрашивая, а как о чем-то заранее известном произнёс механизатор. — А к кому там едешь?

— Я, собственно, ни к кому. Мне в город надо.

— Город это в другую сторону.

— Не, мне в какой-нибудь другой город. А то я тут застрял, как заноза в пятке. Ни шагнуть, ни с места не стронуться. Деньги пропали, документы пропали. На поезд не сесть. Только и остаётся — автостопом. Хоть куда, лишь бы отсюда. Должна же дорога куда-то привести.

— По этой дороге только до Пудечки. Дальше пути нет, а то бы народ давно разбежался. Наш край всегда слыл медвежьим углом. Дороги только до ближайших деревень, а если хочется куда дальше — то по железке.

— И куда по этой железке доедешь? — пожалился Бедолага. — Странно у вас поезда ходят: все из Петербурга, и ни одного в Петербург.

— Так ты, небось, на первом пути топчешься. А в Петербург поезда должны подходить ко второму пути.

— Я смотрел. Нет там никакого пути, голая насыпь, шпалы кое-где лежат, а рельсы сняты.

— Правильно. Чего им ржаветь зря, коли все поезда отменены? Сам посуди, кто из Тристан-да-Куньи в Санкт-Петербург плацкартом поедет? А как рельсы сняли, то план по металлолому, считай, выполнили. Опять же, стрелки сняты, стрелочники уволены, сажать никого не приходится. Прежде так бывало: идёт поезд в Петербург — непременно авария случится, а то и катастрофа. Начальство спрашивает: «Кто виноват?» — Стрелочник! — И что делать? — Сажать мерзавца. А тот — рад радёхонек. Отсидел свою пару лет и сюда уже не вернётся — вольной птицей стал. Теперь эту лафу прикрыли.

— Как же ехать, тем, кому надо?

— Петербург, что ли? Что ты там забыл?

— В том-то и дело, что всё забыл.

— В таком разе я тебе ничем не помогу. Если бы тебе в Пудечку надо было, я бы тебя довёз, а так — вылезай и иди обратно. Назад поеду, подкину до города.

На том и кончилась попытка путешествовать автостопом. В город Бедолага вернулся часа через три, уставший, с натёртой ногой. Опять же, рублёвое место на изломанных креслах оказалось занято. Правда, на уличной колонке Бедолага набрал воды в опустевшую бутылку из-под пепси, а городская вода гораздо чище и вкусней железнодорожной. Вот и гадай, зря мучился или нет.

Разбудил его голос диспетчера:

— Неспешный поезд Санкт-Петербург — Лонгвуд, возможно, прибывает к первому пути. Стоянка поезда… — репродуктор задумался и умолк.

Бедолага размял отсиженные ноги и поспешил на платформу, куда уже подкатывал состав: пяток старорежимных вагонов первого класса, влекомых гордым паромобилем с ужасно высокой трубой.

— Простите, — обратился Бедолага к строгому старичку, встречавшему поезд, — Лонгвуд, это что?

— Молодой человек, — привычно выдал тот выволочку, — стыдно не знать столь прославленное место!

Состав остановился. Вагоны были практически пусты, граждане, толпившиеся на перроне, тоже не стремились занимать пустующие места. Бедолага, ничего не знавший о прославленном Лонгвуде, остался вместе со всеми, остерёгшись заходить в гостеприимно распахнутые двери. Завезёт тебя чёрт-те знает куда и выбирайся назад на попутных машинах. Да ещё говорят ли в Лонгвуде на русском языке — тоже вопрос. Был бы Лонгвуд столицей хоть какого задрипанного государства, Бедолага рискнул бы туда отправиться, а так — спасибо, не надо.

Из вагона, украшенного с ветхой пышностью позапрошлого века, вышел единственный пассажир. Высокий, с военной выправкой, в защитного цвета френче, галифе и хромовых сапогах. Стеклянный взгляд и причёска а ля Керенский дополняли его портрет.

— Скажите, вы едете в Лонгвуд? — спросил Бедолага. — Что это за город?

— Да, Лонгвуд! — глядя поверх голов, тоном пламенного трибуна прозвучал одинокий пассажир. — Именно оттуда начнётся великий поход за освобождение мира! Прежде всего, нам предстоит марш-бросок в Африку. Мы поднимем негров, после чего никто не сможет остановить нас. Под руководством великого вождя мы пройдём сквозь гнилую Европу и восстановим империю. Наш гений ждёт нас в Лонгвуде!

Бедолага отвернулся и пошёл прочь. Ехать в Лонгвуд совершенно расхотелось.

Рельсовый паромобиль издал тонкий гудок, похожий на вскрик больного слона. Состав тронулся.

— Эй, бонапартик! — закричали в толпе. — Твой поезд ушёл!

Имперский проповедник вздрогнул и побежал, грохоча сапогами по бетонным плитам. Из карманов галифе сыпались ордена, вырезанные из консервных жестянок. Народ лениво расступался, хотя было ясно, что запрыгнуть в вагон имперец не успеет. Отстал он от своего поезда надёжно и навсегда.

Не так ли и Бедолага отстал от своего маршрута, потерял сам себя и не знает теперь, куда приткнуться.

Время шло. Улетели в прошлое куриные крылышки и последний сухарь. Хищные бомжи всё чаще отжимали у захиревшего Бедолаги законное лежбище на трёх креслах.

Ежедневно приходили поезда дальнего следования, идущие из Санкт-Петербурга в неведомые страны, которые непременно должен знать культурный человек. Иной раз их брали штурмом, порой не находилось ни единого желающего ехать в эти прославленные палестины. Бедолага обязательно выходил к поезду, спрашивал у всезнающего дедули, «что за станция такая» и покорно выслушивал обвинения в некультурности. Стыдно ему не было.

Очередной поезд подходил к перрону. Тащил состав моднявый электровоз со скошенной мордой. Диктор объявил с характерными протяжными интонациями:

— Неспешный поезд Санкт-Петербург — Бриджтаун прибывает на первый путь. Стоянка поезда — одна минута или чуть меньше.

— Бриджтаун — это где?

Старичок строго взглянул на Бедолагу.

— Стыдно, молодой человек, не знать одну из блестящих столиц мира!

Толпа жаждущих кипела на перроне. Поезд ещё не остановился, а Бедолагу уже отшвырнули в сторону, лишив последней надежды уехать.

«Нет, как хотите, но он непременно поедет в одну из блестящих столиц!»

— Осторожно, поезд отправляется!

Пантограф электровоза со стуком поднялся, коснувшись непротянутых проводов.

Бедолага выскочил на пути перед составом, отчаянно замахал руками, скрещивая их и разводя в разные стороны.

— Стойте! Посадка не закончена, ещё никто не сел в поезд! Стойте, вам говорят, мы едем в Бриджтаун!

За стеклом локомотива он видел сосредоточенное лицо машиниста. Тот глядел вперёд, где ему сиял зелёный сигнал. И никакого препятствия на пути не было.

— Обождите, мы едем в Бриджтаун!

Поезд тронулся.