Мы еще встретимся

1

К четырем часам все стихло. Холодный свет летнего утра, незаметно сменившего белую ночь, расплывался по лестнице. Засветились на ступенях осыпавшиеся лепестки роз, обрывки серпантина, бесчисленные, затоптанные ногами кружочки конфетти.

Вчерашние десятиклассники, с этой минуты навсегда уже только гости в школе, покинули ее привычные, вдоль и поперек избеганные коридоры и теперь, сцепившись руками, шеренгой шли среди Невского, такого тихого в этот ранний утренний час, что, казалось, город вымер.

Запоздалые прохожие — и им когда-то было семнадцать, — завистливым взглядом провожая молодежь, задерживались на тротуарах. Скучающие милиционеры одобрительно наблюдали полное нарушение всяких правил движения. Спешившее невесть куда ночное такси резко сбавляло скорость и осторожно объезжало гулявших. При этом опускалось стекло в машине, и бледный утренний пассажир в сдвинутой на затылок шляпе приветствовал рукой поющих девушек. И те дарили ему снисходительные улыбки.

Рита Садикова шла среди подруг в самом центре проспекта. С сизым блеском зеркалился под ее ногами накатанный асфальт. Пожалуй, Рита была заметней всех. Другие девушки, хоть и надели сегодня бальные платья, в большинстве своем выглядели еще девчонками. Иное дело Рита: с золотистым венчиком волос вокруг головы, который она соорудила себе еще в прошлом году, расставшись с прекрасными косами, в ловко обхватившем ее стройную фигуру платье из белого шифона, в легких резных туфлях и таких тонких чулках, что гладкая кожа ног казалась ничем не покрытой, она шла что-то напевая, и так мечтательно смотрела в даль опустевшей улицы, что, казалось, видела там только близкое и понятное ей одной.

А еще совсем недавно в школе, когда подходил день рождения кого-нибудь из подруг, Рита Садикова заранее собирала у всех деньги на подарок и затем могла неделю ходить по городу, только бы непременно отыскать такую вещь, которая больше всего на свете была приятна тому, кому она предназначалась, и очень радовалась, если ей это удавалось. Рита была веселой и общительной, ее любили. Она никогда не была отличницей, но и не очень отставала от других. Но далее в десятом классе Рита Садикова не знала, кем она хочет стать, и не мечтала, как ее сверстницы, ни о театральном институте, ни об университете. Она, конечно, собиралась учиться дальше, но где?.. Этого не знал никто из ее подруг, да и сама Рита.

Иногда она, правда, задумывалась над тем, что необходимо делать что-то нужное, важное для других. Десять лет она слушала об этом в школе. Слушала так много и часто, что попросту заучила, как необходимый, но скучный урок. Но чем она, Рита Садикова, может всерьез принести пользу, ясно себе представить не могла.

Случалось, ее увлекала близкая подруга Лида Дрожкина. Рита соглашалась с ней: надо учиться, а потом ехать, куда пошлют, и делать то, чему ты научилась. Но задумывалась Рита над этим ненадолго. Она все больше и больше приходила к заключению, что ни хороший врач, ни инженер из нее не выйдет, а потому считала, что и занимать место, которое куда больше пригодится другому, ей ни к чему.

Рита думала о другом. Она мечтала интересно жить. Как сложится эта ее хорошая жизнь, она еще не знала. Но непременно собиралась ее добиваться. Давно уже Рита пришла к решению, что одно из главных и самых трудных достижений жизни — семейное счастье. Иногда Рита в одиночестве предавалась мечтам: любящий, красивый и обязательно очень умный муж, о котором она будет заботиться и которому станет помогать во всем, а он, в благодарность, будет доставлять ей всякие удовольствия, — разве это не счастье?

Этими сокровенными мыслями Рита никогда не делилась ни с Лидой, ни с другими подругами, но про себя давно решила стать женой большого человека — знаменитого шахматиста или ученого.

Больше всего она любила читать в книжках про таких женщин — жен и близких подруг великих людей. «Может быть, я сама ничем и не замечательная, — рассуждала Рита, — но и я бы для такого создала все, и мне бы завидовали и говорили: «Смотрите, вот идет жена такого-то…» Откуда это впервые пришло, Рита уже не помнила. Кажется, она посмотрела какой-то заграничный фильм, в котором увидела свой идеал, и стала о нем мечтать.

Софья Антоновна, мать Риты Садиковой, желала для дочери только одного — счастливой жизни. Хотя Софья Антоновна порой и заводила разговоры о том, что Рита будет делать по окончании школы и в какой институт ей пойти, но не это было главным. Софья Антоновна считала, что сама прожила свою жизнь вполне достойно женщины интересной и неглупой, и ни о чем ином для дочери не мечтала.

— Рита должна жить хорошо. У нее должно быть все.

Так говорила Софья Антоновна, и Валерий Романович, отец Риты, главный бухгалтер стройконторы, делал все, чтобы Рите жилось хорошо, — впрочем, так же, как делал всё всегда, чтобы хорошо жилось Софье Антоновне и чтобы у нее тоже было «всё». Он работал по совместительству на второй службе, а вечерами просиживал над огромными листами строительных смет, которые брал на дом.

Единственное, что принадлежало в их доме Валерию Романовичу, был его письменный стол со счетами, стареньким арифмометром и толстыми, как Библия, томами различных справочников. Со стола Софья Антоновна только стирала пыль, поправляя книги, чтобы они лежали аккуратной стопкой. Во всем остальном в их жизни властвовала она, а Валерий Романович имел такой вид, будто поселился тут временно, да и то из хорошего отношения к нему хозяйки квартиры.

Софья Антоновна до пятого класса сама отводила дочь в школу. Теперь, когда Рита стала взрослой девушкой, мать всякий раз по утрам приподнимала занавеску на окне, просто так, полюбоваться, как переходит улицу ее создание — единственная дочь, и восхищалась ею.

А Рита и в самом деле была хороша. В зеленой пуховой шапочке, оттеняющей цвет ее темных глаз, с туго набитым маленьким портфелем в руках, она шагала, легко ступая стройными ногами в сапожках на низком каблуке, и, кутая в шарф свой белый подбородок, казалось, не видела ничего вокруг.

Софья Антоновна с удовольствием отмечала, как вскидывали взгляд на Риту спешившие на службу мужчины.

«Какая она действительно интересная, наша Рита», — думала Софья Антоновна и, вздохнув, говорила вслух:

— Все на нее смотрят. Все.

На прощальном вечере, где Софья Антоновна побывала вместе с молчаливым супругом, Рита, раскрасневшаяся, смеющаяся после очередного вальса (ее беспрерывно приглашали), резко выделялась среди выпускниц.

Софья Антоновна была счастлива. Семейные сбережения, которые пришлось затронуть, чтобы одеть дочь на бал, не пропали даром.

Когда, в пятом часу утра, Рита Садикова, усталая, но счастливая, позвонила в квартиру, Софья Антоновна, которая не спала до этих пор, отворила ей дверь и, тут же, в коридоре, поцеловав дочь, сказала:

— Я тебя поздравляю. Ты имела успех. Теперь у тебя начинается жизнь.

В ту памятную ночь прощания со школой Риту провожал ее друг Саша Ступальских.

Парадная оказалась открытой, и это обстоятельство обрадовало Сашу. Он ненавидел дворников, этих бесцеремонных наблюдателей их долгих прощаний с Ритой.

Некоторое время они еще молча стояли на нижних ступенях лестницы. Саша осторожно сжимал Ритину руку и, наверное, хотел сказать так много, что совершенно лишился слов.

Рита взглянула на него уже немного покрасневшими от усталости глазами, улыбнулась и неожиданно склонила ему на плечо голову. Саша подумал и погладил ее по волосам. Рита подняла голову и вдруг, зевнув и смущенно прикрыв рот рукой, сказала:

— Хочу спать.

Они расстались. На углу Саша еще долго стоял и смотрел на Ритины окна, но, ничего не увидав в них, повернулся и не торопясь зашагал домой.

Они дружили давно. Началось это еще в седьмом классе. Вместе ходили на дневные сеансы в кино и весной одними из первых переплывали Неву на лодке. Саша ставил шлюпку наперерез волнам пробежавшего мимо пароходика. Их отчаянно качало. Саша смеялся, а Рита обеими руками хваталась за борта лодки и требовала: «Еще, Саша… Еще!..» Сперва над их отношениями, как и полагалось, подтрунивали, но затем, так как впечатления это на них не производило, их оставили в покое.

Саша Ступальских был застенчивый, с льняными волосами, которые упорно не хотели укладываться в прическу с коком, какую он для них придумал. Рита знала: она давно и всерьез нравится Саше, он всегда на нее так задумчиво поглядывал издали, и этот кок тоже был для нее. Рите все это было приятно. Она никогда не отказывала Саше во встречах, а порой и сама звонила ему по телефону, чтобы пригласить в театр, где у Софьи Антоновны был знакомый администратор, Александр Михайлович. Там, получив входную контрамарку, они, с опасностью каждую минуту быть согнанными с мест, усаживались в одном из первых рядов партера.

Софья Антоновна, которая ревниво следила за тем, чтобы у дочери были, как она говорила, «приличные друзья», ничего не имела против дружбы с Сашей Ступальских. Он был сыном погибшего на фронте военного инженера и жил вместе с матерью-машинисткой на ее заработки и пенсию от отца. Софья Антоновна хотя и не была знакома с матерью Саши Ступальских, находила их семью вполне интеллигентной и с удовольствием принимала его в своем доме.

После выпускного вечера больше месяца все продолжалось по-прежнему. Саша являлся в квартиру Садиковых, и они с Ритой куда-нибудь надолго уходили. После экзаменов времени вдруг оказалось так много, что его совершенно некуда было девать.

Но однажды случилось неожиданное: Саша явился в дом Садиковых в десять часов утра и сказал:

— Поедем куда-нибудь. У меня сегодня последний вольный день. Завтра к восьми мне на работу.

— Куда? — удивилась Рита. Ни о какой работе Саша ни разу ей не говорил.

— На завод. Видишь?.. — И он раскрыл коричневую книжечку со своей фотографией.

— Ты?.. На завод?.. Кем?

— Пока на ускоренные курсы. А там буду токарем.

— Мама! — закричала Рита, желая как можно скорей поделиться такой невероятной новостью. — Мама, ты слышишь?.. Саша поступил на завод.

Из кухни явилась Софья Антоновна.

— Вы, Саша, на завод? — повторила она вопрос дочери. — Кем же?

— Простым рабочим, — сказала Рита.

Софья Антоновна всплеснула руками:

— Быть не может!.. Правда?

— Ну да. Конечно… Что же здесь особенного?.. — как-то виновато проговорил Саша.

— Нет, я понимаю, — поторопилась поправиться Софья Антоновна. — Я знаю, и в газетах и по радио все время доказывают… Но все-таки вы…

Она смотрела на Сашу с таким искренним сожалением, что можно было подумать: он немедленно отправляется на фронт. Ему сделалось неловко.

— Причем тут радио, — как бы оправдываясь за свой поступок, сказал Саша. — Просто я так решил.

— Все-таки обыкновенным рабочим, — вздохнула Софья Антоновна и, не находя больше слов, слегка пожав плечами, удалилась на кухню.

Рита все еще не могла прийти в себя от неожиданности.

— Саша, — проговорила она, — но ведь ты же очень способный. Об этом все говорили… Тебя бы куда угодно приняли.

— Вот именно, куда угодно, — задумчиво ответил он, но, видя, что Рита не поняла его, продолжал: — Я тебе так скажу… Конечно, нельзя так думать, как твоя мама, но все эти разговоры не пустяки, — кому-то надо. Вот и все.

Рите не хотелось обижать Сашу, и она молчала.

— Хорошо. Между нами, — продолжал Саша, — если хочешь знать, мне надоело быть иждивенцем. Мать, знаешь, тоже не железная… В общем, пора, хватит!.. Если у меня действительно способности, я их и на заводе применю и буду хорошо зарабатывать, и мама отдохнет… А главное — буду чувствовать себя человеком…

— Конечно, — сказала неуверенно Рита и, окинув Сашу таким взглядом, будто видела перед собой впервые, добавила со вздохом: — Но ты вовсе не похож на трудового героя.

— Это мы еще посмотрим, — возразил Саша. — А теперь, знаешь что, Рит?.. Пошли.

В этот день они побывали на Островах и даже обедали на поплавке и пили пиво. Рита пыталась отговорить Сашу, но он сказал:

— Отмечаю последнюю пенсию. Больше получать не буду и имею право выпить в память моего батьки.

Рита решила не спорить и подняла бокал с пивом.

После они качались на качелях в городке аттракционов. Когда сходили с качелей, Саша, подавая руку Рите — у нее немного закружилась голова, — отчего-то сказал:

— День прощания с юностью и беспечностью.

На Островах они задержались до позднего вечера. Долго сидели возле сторожевых львов на Стрелке и смотрели на еле движущиеся по заливу яхты. Потом, когда очутились на пустой скамье против невесть откуда взявшегося здесь лесопильного заводика, Саша сжал Ритину руку и сказал:

— Рит, мне это стыдно говорить… Я просто не знаю, как и произнести, но я тебя люблю… Понимаешь. Вот так…

— Не надо, — сказала тихо Рита.

Уже давно она ждала этого объяснения, и ответы у нее были приготовлены заранее.

— Почему не надо? — искренне удивился Саша.

Немного помолчав, она продолжала:

— Ну как бы тебе это объяснить… — Она взяла его руку и погладила ее. — У нас ничего не выйдет.

— Кто сказал?

— Я. И не только я… Всякий, кто хоть что-нибудь понимает в жизни, тебе это скажет.

Саша умолк. Молчала и Рита. Видно, ей нелегко было сказать то, что она хотела объяснить ему. Наконец Рита решилась.

— Понимаешь… Что же, я должна выйти за тебя замуж?

— Я согласен, — кивнул головой Саша, но, поняв, что сказал глупость, торопливо добавил: — То есть я так и думал…

— Нет. Что ты! Нам с тобой это невозможно.

— Вот еще, почему? — упрямо настаивал Саша.

— Но какой же ты муж?

— Что же, лицом не вышел?

— Говоришь глупости.

— А-а, понимаю — простой рабочий, да еще без квалификации.

— Не только в этом…

— Не только… Но, значит, и в этом дело?

— Господи! — искренне воскликнула Рита. — Да как же мы с тобой будем жить?

— Люди живут, — буркнул Саша и замолчал.

— Нет, нет… Что ты, разве это возможно?

Нет, Саша этого не понимал… Милый, славный Саша! Если бы он только знал, как был далек от мечты Риты о муже… Нет, об этом и подумать было немыслимо. Если бы сейчас у Саши был не такой нахохлившийся и обиженный вид, Рита бы просто рассмеялась и превратила все в шутку. Она придумывала, что бы еще сказать.

— Ну, ты очень молодой, Саша… Очень еще.

— Это со временем пройдет.

Рита не поняла иронии.

— Конечно! — воскликнула она. — И ты найдешь чудесную девушку, гораздо лучше меня.

— Это уж мое дело.

Рита украдкой скосила на него глаза. Ей и в самом деле было приятно, что Саша не представлял себе девушки лучше ее. Она погладила ему руку:

— Пусть все останется по-прежнему. Мы ведь с тобою такие хорошие друзья, Саша… Ну, не лишай меня дружбы… Ну, не лишай. Хорошо?

— Хорошо, — выдавил из себя Саша и поднялся со скамьи. Рита по-прежнему держала его руку. Саша осторожно высвободил ее.

— Этого разговора между нами не было, понятно? — преувеличенно строго сказал он.

Рита согласно кивнула. Они двинулись к выходу.

В институт Рита Садикова не поступила. В Медицинском провалила на испытаниях химию. В Холодильной промышленности, куда успела перенести документы, не прошла по конкурсу. На предложение Софьи Антоновны, если не поздно, пойти в Стоматологический ответила категорическим отказом. Впрочем, все это Риту не особенно огорчило.

— Поступлю на будущий год, — сказала она.

После вечера на Островах, — вечера, который хочешь не хочешь запомнился обоим, — Саша все реже и реже стал появляться в доме Садиковых. А вскоре перестал к ним ходить совсем. Ссылаясь на свою занятость, он раза два в неделю звонил по телефону и осведомлялся о Ритином самочувствии и ее делах.

Рите была обидна эта резкая перемена в его отношении, но она, как и прежде, бывала приветлива, разговаривая с Сашей по телефону. Что касается Софьи Антоновны, то та делала вид, будто не заметила Сашиного исчезновения из дома. Она догадывалась о том, что произошло между молодыми людьми, однако расспрашивать Риту о чем-либо воздерживалась.

Еще недавно, когда Саша Ступальских забегал к ним прямо с работы и вешал на крюк в передней старую полевую сумку отца, набитую какими-то бумагами, Софья Антоновна, поглядывая на сумку, вздыхала: «Нет, это не для Риты…»

Как-то раз Саша позвонил по телефону и на обычный вопрос «как дела?» получил ответ:

— Хорошо. Я устроилась на работу.

— Вот как? — удивился Саша. — Куда?

— В сберкассу.

— Угу-у, — задумчиво промычал Саша Ступальских по ту сторону провода. — Что же, поздравляю.

Да. Рита поступила работать в сберкассу. Освещенная лампой дневного света, Рита в свежей блузке сидела за столиком во второй комнате и нажимала клавиши счетной машины. Полоса бумаги, исписанная колонками цифр, выползала из машины и белой лентой устремлялась вниз. Против ожидания не только начальства сберкассы, но и самой Риты, она оказалась очень способной и быстро усвоила счетное дело.

Вскоре ее перевели в зал операций. Изменению по службе Рита чрезвычайно порадовалась. Да и как было не радоваться? Одно дело сидеть в комнате, среди женщин, молчаливо склонившихся над своими столами, совсем иное — внешний зал с посторонней публикой…

Над Ритой висел плакат. Голубоглазый молодой человек с обворожительной улыбкой за рулем «москвича» размахивал сберегательной книжкой, призывая всех следовать его примеру. Цветистый плакат и золотоголовая Рита в отглаженной блузке отражались в черном стекле за барьером, где настоящая Рита отмечала изменение цифр в сберегательных книжках. Но душа Риты была по другую сторону барьера. Там, облокотясь на его полированную поверхность, стояли те, кто ее интересовал. Иногда, мельком взглянув на склонившегося над сберегательной книжкой примечательного клиента, Рита пыталась угадать: «Кто это?.. Известный конструктор или артист? А может быть, знаменитый писатель?»

Случалось так, что миловидная девушка за барьером привлекала внимание посетителя. В таких случаях, когда взгляды Риты и клиента встречались, она чуть краснела и, опустив голову, еще более старательно трудилась над документами.

Сберкасса, где работала Рита, находилась в центре города, против большой гостиницы.

Софья Антоновна, однажды посетив дочь на работе, осталась очень довольна нынешним положением Риты. Дома она сказала мужу:

— Там бывают люди. Рита на виду. Она должна быть хорошо одета.

Валерий Романович ничего не ответил, — жена лучше его знала, как следует жить.

Перед Новым годом в сберкассе случилась неприятность: обнаружился просчет на один рубль тридцать семь копеек. Это неожиданное обстоятельство не на шутку взволновало заведующую отделением Марию Львовну.

Для проверки расчетов после работы задержались несколько опытных сотрудниц сберкассы. Предложила свои услуги и Рита. Она взяла у Марии Львовны пачку бумаг и уселась за машину, где полгода назад начала свою работу. Сберкассу давно закрыли, но по-прежнему постреливали машины и трещали косточки на счетах. Люди молча трудились, ища ошибку.

На какой-то миг Рита оторвалась от цифр, посмотрела на склонившуюся над своим столом, вооруженную пенсне, очень серьезную Марию Львовну, на других, сосредоточенно углубившихся в работу своих сотрудниц, и отчего-то ей стало радостно, что и она участвует в этом общем, наверное, все-таки очень важном деле, если все с таким старанием ищут затерявшиеся один рубль тридцать семь копеек.

Ошибку обнаружила Рита. В одном из дневных донесений она отыскала просчет на ту самую сумму, которой недоставало. Проверили еще раз, и все сошлось как нужно. Риту поздравляли, на нее смотрели с благодарностью. Протерев платочком вспотевшее пенсне, Мария Львовна сказала:

— Рита, у вас способности. Вам бы следовало учиться, и из вас выйдет бухгалтер.

Вероятно, Мария Львовна это считала большим комплиментом. Рита улыбнулась и поблагодарила, но про себя вспомнила, как вечера напролет сидел над счетами ее отец, и подумала, что никаким бухгалтером она никогда не будет.

Но счастье в виде удачного знакомства, о котором мечтала Софья Антоновна, все не приходило. Те молодые люди, которые обращали на Риту внимание и с которыми Рита порой куда-нибудь ходила, редко удостаивались этого больше одного или двух раз. Рита стала скучать. Саша Ступальских, о котором она иногда вспоминала с улыбкой, уже давно не звонил по телефону.

Но чем больше скучала в одиночестве Рита, тем больше и упорнее она верила в то хорошее, что ее ждало впереди.

Иногда забегала к ней на работу по пути из университета Лида Дрожкина. Перегнувшись через барьер, она торопливо рассказывала про университетских профессоров, каждый из которых, по ее мнению, был чем-то особым примечателен, про иностранных студентов, что учились с нею на одном факультете и поражали всех успехами в русском языке, про литературные вечера с выступлением молодых поэтов, шумные дискуссии о любви и дружбе и еще о многом.

Как-то раз Лида смущенно поведала Рите, что за нею ухаживает студент предпоследнего курса, востоковед, по ее мнению очень умный, но немного какой-то «зачарованный».

— Я не знаю, что и делать… Требует, чтобы я вышла за него замуж… Прямо настаивает, — тихо сказала Лида, вздохнув и покраснев до ушей.

Рита посмотрела на Дрожкину. Было на ней то же демисезонное пальтецо, что она носила еще в школе, и варежки, кажется, те же.

— Он кончит, кем же будет? — спросила Рита.

— Не знаю. Наверное, его в аспирантуре оставят. Он ведь очень способный, — сказала Лида и торопливо добавила: — Ты не думай, это не я… Это все говорят.

— Значит, у него положение будет?

— Нет, что ты… — Лида махнула снятой варежкой. — Пока, конечно, пустяки.

— А-а, — как-то неопределенно протянула Рита, а про себя подумала: «Мать права, — какое счастье в замужестве, когда у обоих ничего нет?»

Лида ушла. Сквозь окно Рита видела, как, кутая подбородок в воротник своего холодного пальто, Лида перебегает улицу. Была оттепель, и тяжелые хлопья серого снега, чуть коснувшись асфальта, превращались в воду. А в помещении сберкассы было тепло и сухо, уютно горел свет под зеленым колпаком, и, садясь за столик, Рита пожалела школьную подругу.

2

Прошел год, и начался следующий.

Ни Рита, ни ее мать летом и не вспомнили об институте. Рита оплачивала чужие выигрыши по займам и ждала своего счастья.

И счастье пришло. Пришло именно так, как его давно в своих мечтах видела Рита.

Как-то раз она задержалась дома. Чтобы не опоздать на службу, пришлось пересесть из трамвая в автобус. Она тревожно поглядывала в окно на стрелки уличных часов, а стоя с ней рядом, пристально и бесцеремонно ее рассматривал рослый молодой человек в свободном пальто модного покроя и светлой шляпе. Рукой в коричневой мягкой перчатке, из-под которой выглядывало увеличительное стекло золотых часов, он держался за никелированный поручень и не отрывал взгляда от Риты. Когда она вышла из автобуса, он вышел вслед за нею. Рита бежала не оборачиваясь, но чувствовала — молодой человек неотступно следует за нею. Она, казалось, слышала сзади его торопливые шаги. Но когда Рита, постучав в двери еще запертой сберкассы, обернулась, она не без разочарования увидела, что молодого человека уже не было.

Он появился внезапно в середине дня после обеденного перерыва. У Риты запылали уши, когда она узнала его. Он, кажется, заметил это, но продолжал как ни в чем не бывало рассматривать образцы заполнения бланков под стеклом. Время от времени он посматривал на Риту. Она не отрывала взгляда от стола, но когда он ушел, поправила прическу и проверила рукой, как лежит воротник платья.

Два дня Рита, убеждая себя, что опаздывает, пересаживалась на автобус. Но молодого человека в свободном сером пальто больше не встречала. А в следующий раз, когда она вечером после работы выходила из сберкассы, Рита ясно услышала за собой замедленные шаги. Она нарочно шла то быстрей, то тише, но кто-то настойчиво следовал за ней. Испытывая странное и прежде ей незнакомое волнение. Рита дошла до остановки трамвая и остановилась на краю панели. Молодой человек — теперь Рита отлично видела, тот самый — решительно приблизился к ней и, коснувшись рукой полей шляпы, мягко спросил:

— Нам, кажется, по пути?

Голос у него был низкий и приятный. Темные глаза смотрели смело и ласково. Любая девушка была бы не против познакомиться с таким. Но Рита резко отвернулась и, будто ничего не слышала, продолжала смотреть, не идет ли трамвай. Однако молодой человек оказался настойчив и, обходя ее и заглядывая ей в лицо, продолжал:

— Прошу прощения. Я только хотел установить факт соседства.

— Отстаньте, — сказала Рита так негромко, чтобы рядом никто не услышал.

Он рассмеялся.

— Вот вы и сказали одно слово. Скажите что-нибудь еще.

Рита молчала, закусив губу. Он долго смотрел на нее, потом вдруг сорвал шляпу и раскланялся:

— Игорь Радин. Композитор.

— Я не знакомлюсь на улице, — сказала Рита.

— Ну, это поправимо! — воскликнул он со смехом. — Зайдемте в магазин, познакомимся, а потом опять выйдем — и уже будем знакомы.

Рита не знала, следует ли ей оставаться на месте. Но он смешно сложил руки и сказал умоляюще:

— Скромный монах просит назвать ваше имя, принцесса.

И тут Рита не выдержала и улыбнулась. Он воспользовался этим и настойчиво повторил:

— Радин Игорь.

— Рита, — смущенно выдавила Рита и протянула руку, которую он очень бережно пожал.

Когда вошли в трамвай, Игорь делал такой вид, будто они старые знакомые. Он заплатил за Риту и, поддерживая ее под руку, все время что-то негромко говорил.

Проводив Риту, он записал ее телефон и просил разрешения звонить ей в свободное время.

Они стали встречаться.

Игорь приходил к Рите в сберкассу и вполголоса беседовал с нею через барьер. Рита чувствовала — на них посматривают сослуживцы. Ей было приятно. За нею ухаживал человек видный и заметный, каких Софья Антоновна называла «самостоятельными». Игорь объяснил Рите, что он композитор легкого жанра и его вещи исполняются повсюду. Когда они пошли в кино, билетов Игорь не брал. Они сидели в ложе дирекции. До начала сеанса поздороваться с Игорем являлись люди из оркестра, который играл в фойе. Ей Игорь никого не представлял. Но она видела одобрительные взгляды, которыми оценивали ее знакомые Игоря, и замечала, как он был доволен впечатлением, произведенным ее внешностью.

Когда они с Игорем шли по городу, на них оборачивались, такая это была заметная пара. Он держался солидно. Рита незаметно поглаживала мягкий рукав его ворсистого пальто. Она вспоминала: когда они ходили по улицам с Сашей Ступальских, они держались за руки и громко смеялись. Все видели: мальчишка с девчонкой — вот и все. Другое дело было теперь.

Как-то в субботу Игорь пригласил Риту в ресторан. В тот вечер он впервые зашел за ней домой. Войдя в комнату, он снял шляпу и молча стоял в ожидании, пока Рита торопливо надевала пальто и несколько раз примеряла косынку. Софья Антоновна предлагала гостю сесть и все время почему-то разглаживала ладонью бархатную скатерть на столе. Валерий Романович поднялся из-за стола и пожал Игорю руку. Было трудно так сразу найти общую тему для разговора, и говорили, как всегда, о плохой погоде в Ленинграде. Но пока Рита с ее новым знакомым не вышли в прихожую, отец не уселся за свои сметы. Рита вспомнила: когда приходил Саша Ступальских, на него, кажется, никто не обращал внимания. О, Игорь — это было совсем иное!..

Через час Рита в лучшем своем платье сидела в ресторане за столиком вблизи оркестра. Рядом сидел Игорь. И здесь ему были знакомы все, даже официанты. Когда оркестр делал перерыв, с эстрады к ним спускался приземистый человек, который играл на саксофоне. Игорь наливал ему рюмку коньяку и называл его Колей. Выпив рюмку и поблагодарив, Коля снова брался за свой саксофон. После одного перерыва Игорь сказал:

— Сейчас они будут играть мою вещь…

— Очень хорошая вещь.

Игорь наливал Рите портвейн, а сам понемногу пил коньяк, закусывая его лимоном. Столик был накрыт на четверых, но Игорь наклонил стулья к столу и отказывал всем, кто подходил справиться, не свободны ли места.

Сидя напротив Риты, Игорь, приподнимая рюмку, чуть склонял голову и иногда гладил ее руку и улыбался. Рита смотрела на него, такого подтянутого и строгого, на его хороший костюм и твердый воротничок, на стол, уставленный пирамидами накрахмаленных салфеток, на цветной перелив хрусталя в ярко зажженных люстрах, слушала песню о журавлях, которые все куда-то летели, и думала в тот вечер, что она — одна из самых счастливых девушек на свете.

Он отвез ее домой. И проводил до той самой парадной, где они так часто прощались с Сашей. Игорь дал дворничихе три рубля и так посмотрел на нее, что та, открыв двери, предпочла отойти подальше.

Он стоял и, глядя Рите в лицо, поглаживал ее руку. Потом вдруг глаза его сузились, и он спросил:

— Рита, скажите, вы девушка?

Рита вздрогнула и хотела вырвать руку, но он задержал ее.

— Неужели вы подумали?! — выпалила она.

Но он продолжал мягко:

— Я бы не хотел быть обманутым.

— Да кто же вас!.. — Рита не договорила. Слезы показались на ее глазах. Она вырвала руку и побежала вверх, не прощаясь, а он стоял в дверях парадной и смотрел ей вслед. Мать не спала, и Рита ей сказала, что в ресторане все было хорошо и Игорь был удивительно к ней внимателен. Софья Антоновна счастливо улыбнулась и посоветовала дочери не быть легкомысленной. Рита не выдержала и рассказала матери о том, что произошло в парадной. Софья Антоновна задумалась. Потом погладила Риту по волосам и сказала, вздохнув:

— Что же, девочка. Бывают требовательные люди… Он хорошо воспитан и… в конце концов это говорит только о том, что он порядочный человек.

Раздеваясь, Рита подумала: «Может быть, мать и права. Я ведь еще совсем не знаю жизни».

На следующий день Игорь пришел в сберкассу, когда она уже закрывалась, и принес Рите апельсины, которые в это время в городе были редкостью. Рита молча приняла пакет. Она не знала, следует ли ей продолжать сердиться.

Вышли вместе. На улице Игорь сказал:

— Мы должны заехать ко мне. Это ненадолго.

— Зачем? — спросила Рита.

— Там все станет ясно. Можете не сомневаться. Ваша неприкосновенность гарантируется.

Рита не протестовала. Они сели в машину. Игорь вел ее молча. Можно было подумать, что в их размолвке была виновата Рита, а не он.

В тихом переулке, неподалеку от Большого проспекта, поднялись на пятый этаж, Игорь открыл квартиру своим ключом, и они вошли в тускло освещенную переднюю. Где-то звучало радио, слышался приглушенный говор.

Не зажигая света, Игорь повел Риту коридором и вскоре отворил дверь.

— Моя обитель, — сказал он и повернул выключатель.

Рита увидела большую, очень большую комнату. На натертом до блеска полу лежал мягкий ковер. Мебель — стулья красного дерева и кресла — была ровно расставлена. Стол покрывала очень чистая, лоснящаяся от крахмала скатерть. На окнах — портьеры, за портьерами — прозрачные сетки. В углу стоял большой закрытый рояль. Пыли на нем не было видно, впрочем так же, как и на приемнике и на полированных выступах буфета. Казалось, из комнаты только что вышла придирчивая хозяйка.

Игорь ходил по комнате и касался руками вещей. Видно, он очень любил их, потому что было такое впечатление, что он их ласкал, как живые существа.

— Телефункен-супер, — сказал он, погладив лакированную поверхность приемника. Потом открыл рояль и показал Рите золотую марку фирмы на обратной стороне крышки. — Бехштейн. Концертный. Такой еще только в Филармонии… Вот так и живу, — продолжал Игорь, водя Риту по комнате, как по музею. Он отворил буфет. Там оказалось множество посуды. Игорь указал на стопки тарелок и вынул одну из них. — Баварский. На двенадцать персон. Изящный. Правда?

— Очень красивый рисунок, — согласилась Рита, любуясь цветами на тарелках. Игорь щелкнул пальцами по хрустальной сухарнице. Стекло приятно запело.

Затем он повернулся к Рите, которой так до сих пор и не предложил раздеться, и взял ее руку.

— Рита, — начал он, глядя ей в глаза. — Все, что вы тут видите, все эти вещи ваши, ваши… Может быть, я поступаю не так, как теперь принято, но я такой человек и хочу, чтобы все было красиво. Я люблю красивое, и вы мне потому и понравились… Я для вас буду делать все… Хотите стать моей… моей женой?

Сердце Риты, казалось, перестало биться. Рука ее дрогнула и замерла в его руке. Ей сделалось жарко.

— Ну, красавица моя… Отвечайте, — продолжал Игорь.

— Я не знаю, — тихо сказала Рита. — Я не знаю… — Она осторожно отстранилась от Игоря, повернулась к окну и упрятала в портьеру пылающее лицо.

Вот оно и пришло, ее счастье.

Так она стала Ритой Радиной.

Свадьбу отпраздновали в комнате Игоря. Было много цветов и шампанского. Игорь сказал:

— Хочу всем показать, как мы будем жить.

Но показывать, собственно, было некому. Друзья Игоря отлично знали, как он живет, а со стороны Риты, кроме родителей, была приглашена только Лида Дрожкина с ее востоковедом. Он оказался высоким, нескладным, в очках, которые поминутно поправлял, ударяя по ним с размаху растопыренной рукой. И в самом деле он был словно «зачарованный». Рите в подарок принес какой-то странный эстонский кувшин; пока готовились к ужину, разговаривал только с Лидой.

Было очень весело. Подняли крышку рояля и устроили импровизированный джаз. Потом кто-то танцевал с бутылкой на голове и при этом снимал и надевал пиджак.

Позже, когда уже все порядком выпили, пришел известный эстрадный актер, имя которого писалось на афишах большими буквами. С ним явился очень худой человек с досиня выбритыми щеками и едкой улыбкой на губах. Про синелицего сказали, что это автор. Он поцеловал Рите руку, чуть покачнулся и сказал:

— Деточка, вы прелесть!

Актер — его все здесь попросту звали Валя, — еще молодой, но не по годам раздобревший и облысевший человек, произнес длинную речь, которую, впрочем, слушали плохо. Ему налили большую рюмку — «штрафную», он залпом выпил ее, едва закусил и, совершенно завладев всеобщим вниманием, принялся рассказывать одну за другой забавные истории, изображая их в лицах. Синелицый автор, который, видно, очень завидовал его успеху, громко требовал, чтобы тот замолчал. Тогда актер махнул рукой и приналег на телятину.

Автор сел за рояль и запел куплеты собственного сочинения. Куплеты были остроумные, и все смеялись, даже Лидин востоковед. Только актер Валя после каждого четверостишия показывал автору длинную воображаемую бороду.

Софья Антоновна, кажется, была счастлива не меньше Риты. Ей нравилось все — и обстановка в комнате Игоря, и его друзья. Она словно помолодела в этот вечер, но Игоря и Риту называла только «дети». Валерий Романович пил немного, всех слушал очень внимательно, но когда Рита кидала взгляд в сторону отца, то читала в его глазах какое-то беспокойство. Когда родители уходили, Валерий Романович поцеловал Риту и сказал на прощание:

— Ну, живи.

Рита обиделась: право, он будто не был рад ее счастью.

После их ухода продолжали веселиться. Потом почему-то эстрадный актер заспорил с автором куплетов. Они кричали все громче и громче. Автор уничтожал актера разными едкими словечками. Рита думала, что они рассорились на всю жизнь, и радовалась, что ни Лиды, ни ее друга к этому времени уже не было. Но когда последние гости стали покидать дом, уже в передней эстрадный актер и автор куплетов вдруг поцеловались и заявили, что только они понимают друг друга. Они ушли обнявшись и шумели на лестнице, пока внизу не хлопнула дверь.

Рита, возбужденная, чуточку пьяная, осталась вдвоем с Игорем. Он стоял у столика, где были сложены подарки, и осматривал чашки, переворачивал их, разглядывая марку фарфора.

— Есть же люди, — сказал он, аккуратно складывая оберточную бумагу. — Валька принес бутылку портвейна, да еще притащил этого типа.

Рите не хотелось думать о подарках. Что ждало ее впереди?

Какое-то смешанное чувство радости пришедшей к ней самостоятельной жизни и легкая грусть ко всему оставленному дома наполняли ее. Она присела к столу. Голова несколько кружилась.

Муж подошел, похлопал Риту по плечу и, наклонившись, поцеловал в шею.

— Завтра все приберешь. Пойдем, — сказал он.

Раздевался он медленно. Аккуратно расправлял пиджак на металлических растяжках, потом повесил костюм в шкаф.

Забираясь под одеяло, Игорь сказал:

— Ну, вот что, на днях ты подашь заявление и уйдешь из сберкассы. Работать тебе нечего. У тебя и так будет все, что тебе нужно.

Рита просыпалась в одиннадцатом часу.

Синеватый свет дня, пробившись сквозь щель меж портьерами, веером расплывчатых лучей упирался в ковер над тахтой и расползался по комнате. Рита вставала первой. Она подходила к окну и с сухим треском сдвигала кольца портьер. Напротив, в переулке, строили дом. Сверху он казался огромным разграфленным на клетки кирпичным колодцем. Гигантским журавлем над колодцем высилась подъемная стрела. На стенках колодца стояли люди — мужчины и женщины; они будто молились, поднимали руки вверх и задирали головы, следя за тем, что им опускала стрела.

Минуты две Рита смотрела вниз, в переулок, потом шла к зеркалу и делала прическу. Она любила, чтобы Игорь, проснувшись, видел ее опрятной.

Он поднимался на полчаса позже. До тех пор Рита успевала сбегать за свежими слойками за угол, в булочную, — Игорь очень любил слойки. Возвратившись, она жарила яичницу и приготовляла какао.

За завтраком говорили мало. Игорь все время сверял какие-то записи, что-то искал в своей маленькой телефонной книжке. Потом он целовал Риту, говорил, когда вернется домой, и, захватив мандаринового цвета портфельчик с молнией, надолго покидал квартиру.

Когда Рита выходила замуж, она представляла себе жизнь так: Игорь будет сидеть за роялем и писать музыку, а она Рита, еле слышно ходить по комнате и делать все так, чтобы Игорю было хорошо. Вышло иначе. Игорь почти не подходил к роялю. Он, хотя и называл себя композитором, на самом деле устраивал концерты и вечера. Часто на вечерах он сам вел программу и порой аккомпанировал актерам на рояле. Но и это было не главным. Главным было умение Игоря отыскать какую-нибудь знаменитость. Он доставал их из-под земли и возил туда, где знаменитости бывали редко. Даже очень популярные актеры разговаривали с Игорем так, словно от него многое зависело; что же касается тех, кого Игорь брал с собой в качестве, как он называл, «антуража», то они ему за это бывали очень благодарны и даже льстили. Кто-то из них, вероятно желая сделать Рите приятное, сказал однажды:

— Ваш муж гениальный администратор.

Рите хотелось, чтобы об Игоре сказали, что он талантливый композитор, но этого никто не говорил. Как-то Рита спросила Игоря, почему он так редко пишет музыку. Он засмеялся и ответил:

— Надо сперва создать базу. Я не гений, чтобы творить на чердаке… На песни машины не купишь…

Он уходил по делам, а Рита принималась за хозяйство. Она ценила минуты, когда чувствовала себя полновластной распорядительницей. Старые тяжелые стулья и шкаф с колонками, о котором Игорь говорил: «Это Александр…», — внушали ей уважение.

В цветистом и очень идущем к ней халатике, который подарил ей муж, Рита старательно перетирала вещи и до блеска намывала чашки и блюдца.

Потом она брала сумку и шла на базар. Подражая придирчивым хозяйкам, перекладывала с места на место куски мяса, немедленно сбрасывала с чаши весов помидор или яблоко, которое ей не нравилось.

Квартира, где они жили, была очень большой. Рита долго не могла понять, сколько здесь проживает семейств. Она слышала: утром хлопали двери, люди уходили на работу. Вечером просторная кухня наполнялась женским гомоном и шипением сковородок.

Двери на лестницу, как стенки гармони, облипали кнопки звонков.

У них был свой в металлической решеточке, чтобы не свинтили. И почтовый ящик был собственный, с наклейкой: «Только И. Радину». Впрочем, в ящике не бывало ничего, кроме квитанции на оплату квартиры. Газет Игорь не выписывал, а письма ниоткуда не приходили.

В огромной, тускло освещенной передней с обоями, исцарапанными кошками, катали лошадку о трех ногах и кормили ее печеньем большеголовый малыш Витя и девочка лет пяти, так выросшая из своего платья, что оно и наполовину не прикрывало розовых фланелевых штанишек.

По соседству с Радиными занимала две комнаты семья инженера Зарецкого, молчаливого лысого человека. Рита его почти никогда не встречала, так как он уходил на работу раньше всех и возвращался поздно. Зато с его женой, Лией Петровной, Рита подружилась с первых дней жизни в квартире. Лия Петровна служила в каком-то техническом издательстве. Девочка в розовых штанишках — ее звали Виолетта — была дочкой Лии Петровны. Еще рос у них мальчик Кирилл. Он носил множество значков на школьной форме и все время что-то пилил на кухне. Днем с детьми воевала мать Зарецкого, пожилая женщина, страдающая сердечным недугом. Днем в семье Зарецких было шумно и бестолково: кричала бабушка, хныкала Виолетта, хлопал дверьми Кирилл. В восьмом часу с работы с сумкой, набитой продуктами, прибегала Лия Петровна. Что-то быстро готовила на кухне. Очень по-взрослому разговаривала с Кириллом, который приносил ей похвастаться свои тетради с отметками. Девочка, весело притоптывая, бегала взад и вперед, таща матери то перец, то спички. Бабушка отдыхала. В комнатах Зарецких водворялся порядок.

По вечерам, когда Игоря не бывало дома, Рита ходила к Зарецким. Поджав ноги, она забиралась на оттоманку, играла с Виолеттой. Рассказывала Лии Петровне про свой дом и семью. Было у Зарецких что-то уютное, хорошее, хотя — Рита догадывалась — Лии Петровне приходилось нелегко.

Так продолжалось недолго. Игорь узнал, что Рита посещает соседей, и остался этим очень недоволен.

— Тебе там совершенно нечего делать, — сказал он.

Рита удивилась:

— Почему?

— Нечего встречаться с людьми, с которыми не имеешь ничего общего, — резко ответил Игорь. — Очень тебя прошу держаться тут в квартире ото всех подальше. У тебя должен быть свой круг… А здесь все нам завидуют.

С тех пор Рита старалась все сделать по хозяйству днем, когда кухня пустовала. С жильцами она, так же как Игорь, стала только здороваться. Если случалось кому-нибудь постучать к ним в комнату, Игорь подходил к двери и, приоткрыв ее, разговаривал с соседом, не приглашая его войти в комнату. Вскоре так стала поступать и Рита.

В шестом часу Игорь возвращался домой, и они обедали. Наевшись, он говорил Рите:

— Ты у меня молодец, хоть и девчонка.

Поцеловав Риту, он в пижаме устраивался на тахте, собрав под голову все подушки. Он не спал, а лежал с прикрытыми глазами и, казалось, все о чем-то думал.

Каждое утро он выдавал ей деньги на хозяйство, а вечером Рита должна была отчитываться в расходах, и Игорь подсчитывал, как он шутил, «убытки». Риту сперва это удивляло. Она выросла в семье бухгалтера, но отец никогда не считал денег. Он лишь приносил их домой и отдавал Софье Антоновне. В дальнейшем все было в руках матери. Однажды Игорь, вероятно заметив недоумение на лице Риты, сказал:

— Ты не думай, что мне жалко. Просто должен быть порядок, иначе ничего не приобретешь.

Все, кажется, шло хорошо, одно обстоятельство несколько огорчало Риту. Убирая комнату, она нет-нет да находила где-нибудь в шкафу то запыленный флакон из-под духов, то пустой медный футлярчик из-под помады, то вдруг наткнулась на лакированный женский поясок без пряжки. Этот поясок Рита показала матери. Софья Антоновна оценивающе осмотрела его и посоветовала Рите выбросить.

— Все, что было до тебя, тебя не касается, — сказала она Рите.

И Рита выбросила поясок, стараясь о нем позабыть навсегда.

Время шло, и один день был похож на другой.

Стены дома, что строился напротив, достигли уровня Ритиного окна. Глубокий кирпичный колодец навсегда исчез, и подъемная стрела над ним уже не казалась таким гигантским журавлем, как прежде.

Чтобы совершенно не зависеть от соседей, Игорь добился, чтобы у них в комнате установили отдельный телефон. Рита могла теперь разговаривать, удобно устроившись на тахте. Как только аппарат включили, Рита позвонила матери. Софья Антоновна поздравила дочь с новым удобством.

— Ты живешь как королева, — сказала она.

Рита позвонила в сберегательную кассу, сказала Марии Львовне, что у нее теперь есть телефон, и передала всем привет. Мария Львовна поблагодарила и спросила Риту, как она живет. Рита сказала: «Хорошо». Больше говорить было не о чем. Рита сидела и думала о том, что в сберкассе скоро кончается служебный день, все поглядывают на часы и работают, как всегда в последние минуты, торопливей обычного. Она вспомнила, как искала когда-то пропавшие рубль тридцать семь копеек, и ей показалось, что время это было необыкновенно интересным.

Положив руку на трубку, Рита задумалась: кому бы еще позвонить? У Лиды Дрожкиной, которую она не видела, кажется, уже целую вечность, телефона не было, а номера старых школьных друзей она давно позабыла… Да и о чем говорить?! Рита вздохнула и набрала восьмерку — проверить настенные часы, хотя отлично знала: Игорь их всегда ставил на пять минут вперед.

И вдруг ей захотелось позвонить Саше Ступальских. Его-то номер телефона она не забыла. В каком-то странном волнении Рита еще несколько минут раздумывала. Ведь с кем больше всего она боялась увидеться после замужества — это с Сашей. Казалось, повстречай она его на улице, она бросилась бы бежать прочь. Она ни в чем не была виновата перед Сашей, и все-таки у нее было такое чувство, словно она в чем-то его низко обманула. Это было много времени тому назад, а сейчас и Саша, конечно, успокоился, а может быть, и позабыл о ней.

Рита сняла трубку и решительно набрала номер. Ответили сразу. Она узнала голос Сашиной матери. Его не было дома, и Рита почувствовала облегчение. Хорошо, что его не было… В самом деле, зачем она ему стала звонить?.. Рита хотела сразу нажать рычаг, но потом решила, что выйдет неловкость — мать Саши могла узнать ее голос, — и попросила передать, что звонила Рита.

— Я передам, — сказала Сашина мать, вешая трубку. И Рита почувствовала в тоне ее безразличие, которого прежде не бывало.

Повесив трубку, Рита больше не трогала телефон и в каком-то забытьи сидела на тахте, поджав ноги и положив кулачок под горячую щеку. И вдруг телефон зазвонил. Зазвонил так резко и неожиданно, что она вздрогнула и не сразу сообразила, что происходит.

— Алло! — сказала Рита, торопливо подняв трубку.

— Рит, это ты?! Здравствуй…

— Са-аша?..

— Он. Ты звонила мне. В чем дело?

У Риты внезапно подкатил к горлу какой-то комок. Она не знала, что ответить, но Саша сам пришел ей на помощь.

— Я узнал твой телефон у Софьи Антоновны… — быстро заговорил он. — Сказал, что ты звонила мне… Как ты живешь, Рит?.. Тебе что-нибудь нужно?

— Нет, — ответила Рита. — Я просто так. Я хотела знать, что у тебя нового?

Кажется, он был чем-то разочарован. Чуть помолчал и потом сказал, подумав:

— Что же, все по-прежнему. Сейчас пришел с завода и скоро бегу опять.

— Значит, занят все время?

— Да как тебе сказать…

Казалось, он чего-то ждет от нее. Но она молчала. Тогда Саша продолжал:

— Честно говоря, Рит, дохнуть некогда… Ну, а ты расскажи о себе. Работаешь?

— Нет. Бросила…

— Вот как, значит… — он не закончил, наверное не зная, что сказать.

— Так и живу, — договорила за него Рита.

Наступила пауза. Саша, видно, не хотел расспрашивать Риту о ее муже, и она почему-то была ему за это благодарна. Потом он спросил:

— Бываешь где-нибудь?

— Бываю, — торопливо ответила Рита, обрадовавшись возникшей для разговора теме.

Саша поинтересовался, видела ли она новый спектакль в том театре на Невском, который они раньше вместе посещали по контрамаркам. Рита ответила, что видела, и спектакль ей показался пустым.

— Этого мало! — обрадовался Саша. — Просто собачья чепуха, и притом глупая.

И он принялся так забавно разносить постановку, что Рита только весело смеялась, согласно кивая головой и поддакивая ему.

Покончив со спектаклем, они принялись за прежних друзей. Оказалось, Саша некоторых встречает и знает о них почти все.

В самом разгаре, их беседы, отворив своим ключом дверь, вошел Игорь. Рита отчего-то очень смутилась и стала отвечать Саше короткими: «Да, да… конечно…» Игорь медленно снял пальто, причесал волосы и, повернувшись к Рите, негромко спросил:

— Ну, скоро это кончится?

Саша Ступальских, наверное, забыл, что он торопился, и, кажется, готов был разговаривать с Ритой сколько угодно. Но и он, видно, почувствовал неладное:

— Тебе неудобно говорить? — спросил он.

— Да, — коротко ответила Рита.

— Я позвоню тебе в другой раз.

— Хорошо, — сказала Рита и повесила трубку.

— Кто это? — спросил Игорь.

Он не слышал имени, и Рита могла сказать, что разговаривала с Лидой Дрожкиной. Но она решила — ни к чему скрывать.

— Мой старый товарищ. Саша Ступальских. Теперь он работает на заводе.

— Так вот почему у тебя все время был занят телефон. Я звонил два раза.

— Я еще говорила с мамой.

Игорь пристально рассматривал ее, будто видел в первый раз.

— Смотри. Если я что-нибудь узнаю… — сказал он, и в глазах его мелькнул злой огонек.

Рита густо покраснела. Какое он имел право!.. Впервые ей захотелось наговорить Игорю дерзостей. Но она сдержалась и только, отвернувшись к окну, украдкой вытерла слезу.

Как-то на кухне Лия Петровна, которую Рита жалела — ведь у нее совершенно не было времени для себя, спросила Риту, знает ли она книжку о Насте Ковшевой.

— Мы с Александром Львовичем вчера до полуночи вслух читали… Не оторваться. Знаете, очень жизненная…

Рита не знала книги о Насте Ковшевой.

— Это новая, про что?..

— Она агроном, почти девочка, а приехала на такое трудное дело… В общем, о том, о чем сейчас все говорят… О новом в деревне.

«И это все?» — подумалось Рите. Про себя она очень удивилась, что у Лии Петровны с ее угрюмым Александром Львовичем есть время вместе читать книги.

Она ничего не сказала ни соседке, ни Игорю, но через несколько дней, захватив свой новенький паспорт, направилась в районную библиотеку за книгой, которую ей назвала Лия Петровна. Библиотекарша, худенькая женщина с полуседой косой вокруг головы, заполняя формуляр, спросила:

— Где работаете?

— Я не работаю, — ответила Рита.

— Учитесь?

— Нет, не учусь.

Библиотекарша подняла голову и, будто не поняв, что ей говорят, удивленно взглянула на Риту.

— Я жена, — поспешно бросила Рита и сразу поняла, что сказала глупо. За спиной она почувствовала движение в очереди. Кажется, на губах у библиотекарши мелькнула едва заметная улыбка. Она наклонила голову и быстро написала: «Домохозяйка».

— Что вам?

Рита назвала книгу.

— Нету, — сказала библиотекарша и пояснила: — Семь экземпляров на руках… Может быть, что-нибудь из этих? — Она указала на стопку книг возле барьера. Рита взяла первую попавшуюся, расписалась и, ни на кого не глядя, заспешила к выходу.

Прижимая книгу, она торопливо шла по проспекту, не замечая даже тех, кто на нее засматривался. Моросил дождь, долгий, невидимый и упорный, каким славится Ленинград. Брызги от пробегавших вблизи троллейбусов летели на чулки Рите. Промокшие люди торопились укрыться в домах. На перекрестке, когда она выжидала момент, чтобы перейти улицу, кто-то крикнул сзади:

— Ри-ит!

Она обернулась. Это был Саша Ступальских. Лавируя меж машинами, он бежал к ней, приветственно размахивая своей туго набитой сумкой.

Рита обрадовалась неожиданной встрече. Сорвала перчатку, поздоровалась.

Он подал ей руку, не отрывая взгляда от ее лица и растерянно улыбаясь.

— Что же ты не звонишь? — спросила Рита.

— Да знаешь, так как-то… — пробормотал Саша, думая о чем-то совсем ином, и вдруг сказал: — Какая ты стала красивая, Рит!

Ей часто говорили, что она красивая, и она привыкла к этому, как привыкают к похвалам избалованные ими люди, но признание старого друга заставило ее вспыхнуть.

— Иду из библиотеки, — сказала она.

Саша взял ее книгу, взглянул на обложку и отдал:

— Читал, года три назад… Ничего…

Пока он смотрел на книгу, Рита успела его разглядеть… Стал он не только взрослей, но будто и больше. Исчез легкий пушок над верхней губой, и там, чуть заметно, пробивались сбритые усики. Одет Саша был в черное пальто и новенькую щеголеватую кепку, не без шика чуть сдвинутую набок. В руке он держал все ту же отцовскую полевую сумку, набитую чем-то очень тяжелым.

— Ты куда сейчас? — спросила Рита.

— Бегу. Я ведь теперь на заочном… Здесь, на Петроградской… Разве я тебе не говорил?

— Нет. И работаешь?

— Ну конечно… — Он отчего-то засмеялся, потом спросил: — Ну, а ты?

— Живу, ничего, — кивнула головой Рита.

Он, кажется, хотел что-то спросить еще, но, как показалось Рите, смолк и в нерешительности стоял и разглядывал ее замысловатые полусапожки. А Рита смотрела на знакомую сумку и вспоминала, как весело болтали они с Сашей по вечерам, когда он приходил к ней домой. Казалось, это было давно, много лет назад. И, как бы угадав ее мысли, Саша спросил:

— Сколько мы не виделись? — И сам торопливо ответил: — Давно…

Шел дождь, а они, не обращая внимания на него, стояли на углу, и, казалось, оба никуда не торопились.

Прощаясь, Саша опять отчего-то посмотрел на Ритины полусапожки, потом, будто виновато улыбаясь, пожал ее руку своей, уже ставшей влажной от дождя, и… — впрочем, может быть, это только показалось Рите — взглянул ей в глаза, словно не радовался благополучию ее, а за что-то жалел.

Вечером Рита сказала Игорю:

— Может быть, мне работать пойти?

Он не понял.

— Разве тебе чего-нибудь не хватает? Кажется, я достаточно зарабатываю и у тебя все есть.

— Нет, но просто как-то странно… Я молодая, училась…

Игорь рассмеялся.

— Женщина всегда недовольна тем, что она имеет. Многие завидуют тебе и рады бы с тобой обменяться… Я композитор и могу себе доставить такую редкую у нас роскошь, чтобы моя жена не работала.

Но она уже не очень-то верила в его музыкальный талант. Он редко сочинял музыку и никогда не говорил о ней с любовью. Рита давно заметила: когда он узнавал об успехе какого-либо композитора, он ничего не говорил о музыке, а только интересовался суммой, которую автор получит за свою работу. Он брал карандаш и бумагу и подсчитывал какие-то непонятные Рите сборы и проценты, а окончив счеты, говорил завистливо:

— Да, он получит не меньше, чем…

Разговор о работе забылся, а вскоре случилось — днем Рита почувствовала себя плохо. Ее стало поташнивать. Она не обратила внимания, полежала немного на тахте — и все прошло. Но на следующий день дурное самочувствие повторилось. По секрету от Игоря сходила к Лии Петровне и посоветовалась. Кажется, сомнения не могло быть.

— Я вас поздравляю, Рита, — сказала Лия Петровна.

Выбрав удобную минуту, Рита решила открыться Игорю.

— Я, кажется, буду матерью… Ты рад? — спросила она тихо.

Игорь бросил бумагу, на которой что-то писал, подошел к Рите и мягко взял ее за руку.

— И это давно? — спросил он.

— Вчера я почувствовала себя плохо.

— Может быть, ты ошибаешься…

— Нет. Мне сказали, — наверное, это так.

— Значит, только вчера… — Он немного задумался. — Ну это еще пустяки. Это еще легко поправить.

Рита вздрогнула от неожиданности.

— Значит, ты не хочешь?

— Кто тебе сказал, что не хочу, — пожал плечами Игорь. — Просто я опытней тебя и знаю, что все должно быть вовремя.

Рита молчала, присев на край тахты и пристально рассматривая рисунок ее обивки.

— Ты только подумай трезво, — продолжал Игорь, — у нас еще ничего нет… Одна комната… Знаешь, какие потребуются расходы?

— Я не знаю, — еле слышно проговорила Рита.

— О, огромные!.. Да и не только в этом дело… Надо сперва завести все, что нужно самим… Вот устроим нашу жизнь как следует, тогда другое дело…

— Все говорят: это счастье, — сказала Рита.

Он сжал ее руку:

— Это тебе, наверное, соседи на мозги капают… Говорил, держись подальше. Людям обидно, что мы прилично и спокойно живем. Им завидно, что ты такая молодая и красивая…

Игорь стал нежно гладить ее по волосам, осторожно, как это делал в минуты нежных признаний, поцеловал в шею.

— Мы успеем еще… Я тебе говорю, все успеем… Ну, не слушай никого, дурочка ты моя красивая… Ну, согласись.

И Рита согласилась.

Прожили зиму.

В доме напротив с осени поселились жильцы. По вечерам широкие двойные окна здания светились зелеными и желтыми квадратами.

На занавесках расплывались оранжевые пятна абажуров и мелькали тени людей, — шла жизнь.

Рита, прибирая со стола, разбила селедочницу из баварского сервиза. Игорь наклонился, поднял черепки и, прикидывая, как бы склеить селедочницу, сказал, вздохнув:

— Вот что значит куплено не на свои деньги.

Рита и без того была расстроена так, что готова была заплакать, а он не обращал на нее внимания и все сокрушался тому, что неполный сервиз не имеет ценности, и сожаление по поводу разбитой посуды сменилось у Риты обидой, — кажется, баварская селедочница ему дороже ее, Риты. Она вспыхнула и сказала:

— Если хочешь, я тебе куплю две такие.

Игорь рассмеялся:

— На какие деньги? На мои?

Это уже было нестерпимо. Слезы навернулись на глазах Риты.

— Ах, вот как! — воскликнула Рита и, схватив пальто, выбежала из комнаты, так и оставив Игоря с черепками в руках.

На улице она думала: «Нет, так дальше нельзя жить!.. Во что я превратилась?..» Ей хотелось бежать к Лиде, к Саше Ступальских, — они бы поняли ее. Но было почему-то стыдно, и, остыв, Рита ни к ним, ни к матери, которая все равно бы ее не поняла, не пошла. Походив по городу, она заглянула в сберегательную кассу, где и Мария Львовна и все остальные приняли ее приветливо. Риту расспрашивали о жизни, и она ни слова не сказала о том, что жизнь ей становится в тягость.

На ее месте сидела худенькая девушка с темной кудрявой шапочкой волос на голове. Рита взглянула на девушку, и ей стало жаль, что за столиком под плакатом с владельцем «москвича» сидит другая.

Шли часы, а она не спешила домой. Какая-то решительность возникла в ней. «Не пойду, не пойду… — твердила она себе, — пусть злится, пусть узнает…» Она позвонила матери, и Софья Антоновна сообщила, что Игорь разыскивает ее. «Хорошо, — сказала Рита, — пусть ищет».

На Петроградскую сторону она вернулась только вечером. Игорь ничего не сказал ей, хотя Рита видела — злится на нее. Но она выдержала характер и молчала до тех пор, пока он с ней не заговорил сам. Потом все как будто бы забылось.

Случилось так, что она больше года не виделась со своей некогда неразлучной подругой Лидой Дрожкиной. В последний раз она заходила к Рите уже после своей свадьбы, которая была, видимо, такой скромной, что на нее не решились позвать Риту с Игорем. Потом Рита узнала, что у Лиды родился мальчик, но так до сих пор и не видела его.

И вот она встретила Лиду.

Это было в зимний день, когда, откуда ни возьмись, явилась оттепель и с крыш капало, а под ногами был мокрый лед. Лида куда-то спешила по другой стороне улицы. Скользя и рискуя упасть, Рита перебежала улицу и, догнав подругу, коснулась ее плеча. Лида обернулась и радостно ахнула.

Кажется, они обе были одинаково рады встрече. Рита нашла Лиду немного похудевшей. Она стала расспрашивать о Лидином сыне, о том, как они живут и что у них нового. Выходило, что нового у Лиды ничего нет: сын рос, мама по-прежнему недомогала, муж много занимался, и ей, Лиде, доставалось довольно всяких дел… О себе Рита рассказывать не стала. Лида заметила, что она хорошо выглядит и будто сделалась старше. Да и Лида, хоть прошло и немного времени, стала совсем какой-то иной — словно более задумчивой и спокойной, чем прежде.

Потом они принялись поочередно звать друг друга к себе. И хотя обе повторяли приглашения очень настойчиво, за любезными фразами чувствовалась отчужденность, которой прежде между ними никогда не было.

Стали прощаться. И тут Рите опять показалось, что Лида, как тогда на проспекте Саша Ступальских, смотрит на нее так, словно за что-то жалеет Риту.

Когда Лида ушла, Рита невольно даже оглядела себя. Нет, уж если жалеть, то, конечно, не ее.

Рита постаралась забыть об этой случайной встрече. Видимо, со школьной дружбой было покончено, — они стали другими. И все же этот странный взгляд прежней подруги не выходил из головы Риты и не давал ей покоя.

А может быть, Игорь был прав, — ей завидуют?! И Лида тоже не исключение, и она женщина, и ей хочется хорошо одеваться и весело жить. Но зачем же эти взгляды, будто тяжело живется не ей, а Рите?! Зачем Лида на нее так смотрела?

Рита до того утвердилась в мысли, что Лида завидует ей, что для того, чтобы успокоиться, решила проверить свои чувства. Она задумала маленькую месть. Пусть не только Лида, но и ее мать увидит, кому из них больше повезло в жизни. Пусть открыто признают Ритину удачу.

К весне наконец появилась давно обещанная Игорем мутоновая шубка. Это была удивительная шубка. Темно-вишневого цвета, с круглым воротником. Она очень шла Рите.

Как только Рита накинула на себя шубку и глянула в зеркало, — она решила, что момент настал.

Рита знала часы, когда Лиду с мужем можно было застать дома. Именно в это время она решила пойти к ним. К посещению их Рита готовилась не торопясь, со всей тщательностью. Она выбрала самые хорошие туфли, кофточку, которая, по ее мнению, больше всего была ей к лицу. Старательно красила губы французской помадой, долго взбивала волосы и в конце концов осталась очень довольна собой.

В новой, переливающейся вишневыми волнами шубке, пахнущая дорогими духами так, что аромат их вдыхали все встречные, Рита неторопливо шла по улице своей немного ленивой походкой.

Был ослепительный день ранней весны, один из тех немногих дней у нас на севере, когда легкий мороз еще не дает ни раскиснуть льду, ни почернеть снегу, а вырвавшееся на простор солнце резко бьет в глаза, неоспоримо утверждая, что зима прожита и наступает прекраснейшее время года. В такие дни светло в комнатах, весело на улицах, легко на душе.

Прежде чем сесть в автобус, Рита зашла в магазин, чтобы купить шоколадку для маленького сына Лиды. Поразмыслив, она остановилась на самой дорогой плитке. Рита знала, Игорь никогда не одобрил бы подобного расточительства, но пусть… Она шла и на это, лишь бы увидели, как ей живется.

Лида с мужем жили у ее матери, Анастасии Федоровны, неподалеку от школы, где они учились десять лет. Проходя мимо школьного здания, Рита припомнила, сколько раз они по диагонали, чтобы побыстрей, перебегали улицу весной или осенью на большой перемене и успевали, обжигаясь, проглотить дома у Лиды несколько оладий, которыми их угощала Анастасия Федоровна.

С каким-то смешанным чувством Рита вошла во двор, в котором, казалось, помнила каждый камень. Она поднималась по лестнице с ломаными железными перилами. Сколько раз они с Лидой сбегали по этой лестнице, размахивая портфельчиками и шумя так, что в квартирах отворялись двери и на лестницу испуганно выглядывали старухи и кричали на них. Вот и знакомый старенький звонок. Крышки на нем по-прежнему нет, как не было и в те годы. Рита нажала позеленевшие медные пластинки. Раз, другой… Блеснули синие искорки. Никто не шел. Неужели нет дома?.. Она прислушалась. Тишина… Рита нажала еще и еще раз… И вдруг послышались шаги. Прогромыхал засов, и дверь, скрипнув, отворилась. За нею стояла Лида с ребенком на руках.

— Ты?! — вскричала она удивленно, не сразу узнав подругу. — Ой, заходи, заходи!..

Ничто не изменилось в Лидиной комнате. Те же тюлевые занавески и разросшиеся цветы на окнах. Тот же абажур и венские стулья, сдвинутые к столу… Нет, в комнате стало тесней. Ну да: ширма отгораживает кровать от оттоманки, где прежде спала Лида. У стены приткнулся письменный стол, на нем книги, — их много. Еще детская коляска, такая яркая и сверкающая среди старых вещей. На полу и на столе разбросаны игрушки… Остальное все по-прежнему.

— Раздевайся, садись, — сказала Лида, торопливо убирая игрушки со стола. — Сейчас Дима придет.

— Спасибо. Я на минуту, по пути. Ты ведь не заходишь.

Рита ожидала, что Лида начнет осматривать ее, спрашивать, где она достала шубку и сколько такая стоит. Но Лида словно не замечала внешних перемен в подруге. Свободной рукой — другой она держала сына — Лида поправляла на диване подушки и задвигала ящики шифоньера.

Рита присела за стол, прикрытый той самой клеенкой, на которой еще голубело пятно от чернил, пролитых, когда они вместе с Лидой, кажется еще в седьмом классе, делали уроки.

— Да сними же ты шубу!

Рита пожалела, что дома не было Лидиного мужа. Но — что было делать? — она поднялась, чтобы скинуть шубку. И в этот момент вошла Анастасия Федоровна.

— Боже мой, Рита! — воскликнула она. — Какая ты стала, а ну покажись.

Она принялась вертеть Риту, разглядывая ее шубку, туфли, сумочку, словно они были надеты на манекене.

— Дама, ну настоящая дама!.. Хоть куда, — с искренней наивностью продолжала восхищаться Анастасия Федоровна.

Рита скинула шубку и осталась в очень красивой, тонкой вязки трикотажной кофточке. Она видела, как все, что было на ней, нравится Анастасии Федоровне. Не было сомнений, то же переживала и Лида, только скрывала про себя.

Все уселись. Ребенок перешел на руки к бабушке и принялся с отчаянным восторгом колотить по столу красным, как спелый помидор, пластмассовым мишкой.

— Ну, рассказывай, рассказывай… Как ты живешь? — торопила Анастасия Федоровна. Попутно она старалась утихомирить внука: — Да тише ты, соловей-разбойник…

— Живу хорошо, — сказала Рита.

Когда Рита шла сюда, она собиралась рассказать многое. Ей хотелось, чтобы все знали, как уважают повсюду ее мужа. Как он заботится о ней. Как она провела прошлое лето в Зеленогорске, где они снимали комнату у моря. Она хотела рассказать о тех, с кем она знакома, и где бывает, об известном эстрадном актере и еще о многом… Но сейчас вдруг ей показалось, что ни Лиде, ни ее матери до всего этого нет никакого дела, и она только повторила:

— Хорошо живу.

— Видно, — кивнула головой Анастасия Федоровна. — Ну и слава богу. — Она вздохнула и принялась подбрасывать на руках начавшего было кукситься внука. — У тебя-то нет еще такого? — спросила она.

— Нет.

— Что же, или некогда?

Что могла ответить Рита? Нельзя было здесь говорить, что, по мнению Игоря, им еще рано.

Послышался звонок.

— Димка. Это он! — воскликнула Лида. И выбежала из комнаты.

— По звонку узнает, — пояснила Анастасия Федоровна. — Как дома, так один другого дождаться не могут. Тот, Димитрий-то… Лида задержится где — ему на месте не сидится, все по комнате ходит, в окно заглядывает и ругает ее, ругает… А как она придет — и просияет, и пальто снимает, и посадить не знает куда… Ну, да дело молодое. У вас, поди, тоже так?

Рита молча кивнула. Между тем молодожены задерживались в коридоре. Рита была убеждена, говорят о ней. Но она ошиблась. Они вошли, шумно продолжая начатый, видно, еще при входе в квартиру разговор. Давно Рита не видела такой оживленной подругу.

— Неужели ты так и сказал? — восклицала она.

— Так именно, что я хочу полной свободы… И буду действовать сам, и за все отвечаю, чтобы дали хотя бы год, а потом спрашивали. Пусть посылают…

— И они согласились?.. — начала было Лида. Она подняла руки и, как это делала еще в школе, когда что-нибудь переживала, сжала кулаками вспыхнувшие щеки. Потом спохватилась: — Это Рита. Узнаешь, конечно?

— Ну, разумеется. Здравствуйте, Рита.

Он бросил на стол до предела набитый портфель, сорвал с себя шляпу, успел погладить по голове малыша и, отчего-то осмотрев свою руку, протянул ее Рите.

Он был таким же нескладным, угловатым в движениях. Но тут, у себя дома, вовсе не выглядел ни стеснительным, ни растерянным.

Он быстро протер очки, вынул из кармана какую-то отпечатанную на машинке бумагу, расправив ее, положил на стол и ударил по ней ладонью:

— Вот. Теперь все… — Потом повернулся и просто, по-мальчишески жалобно сказал Лиде: — Есть хочу — ужас…

Все заторопились. Лида принялась быстро ставить тарелки на стол, резать хлеб, потом вытащила селедку, приготовленную с луком. Усадив внука в коляску, Анастасия Федоровна сходила на кухню и принесла большую зеленую кастрюлю с супом.

— Ты обедаешь с нами, — заявила Лида, обращаясь к подруге.

— Да я… — начала было Рита, но Лида решительно возразила:

— «И не разговаривать!» — помнишь, как твоя мама всегда говорила?

— Вне сомнений, — заявил ее муж. — Тем более по поводу событий…

Он подошел к своему толстому портфелю и, вытащив оттуда бутылку портвейна, поставил ее на стол.

— Денег некуда девать, — покачала головой Анастасия Федоровна. Однако так добродушно, что, казалось, она скорей одобряет, чем порицает поступок зятя.

Поставили стаканчики и рюмки, все разные. Потом понадобился штопор. Стали искать, но штопора в доме не оказалось. Лида сбегала к соседям и принесла какое-то сложное никелированное приспособление, с которым востоковед неловко и долго возился, прежде чем открыл бутылку.

Вдруг Рита вспомнила о шоколаде. Она раскрыла свою большую сумку и торопливо вынула из нее плитку.

— Я забыла совсем. Вот же… Я принесла маленькому.

Она торопливо сняла оберточную бумагу. Золотом сверкнул якорь на белой этикетке.

— Спасибо, — сказала Лида. — Знаешь, он не ест.

— Ну, ничего, — Рита положила плитку перед ребенком.

— Поехали, товарищи! — заявил Димитрий и, первый опрокинув рюмку, принялся есть.

Рита тоже отпила портвейна. Суп ей показался таким вкусным, как казалось в детстве все, что она ела не у себя дома.

Востоковед справился с тарелкой супа, Лида налила ему вторую. Он засмеялся и сказал:

— Самое удивительное: «милейший человек» поддержал меня!

— Да ну? Откуда у него хватило решительности?! — воскликнула Лида и, опять спохватившись, обратилась к Рите: — Понимаешь, это у них так одного профессора называют… Ну, а Толечка Колокольчиков, как он?

— О! — Димитрий чуть не поперхнулся. — Толечка произнес зажигательную речь. Он сказал, что довольно уже диссертаций, от которых гнутся полки, и что пыль на них напоминает ему плесень на хлебе, который зачерствел до камня.

— Замечательно! — продолжала Лида, снова схватившись кулачками за щеки. — Ты прости, Рита, у нас тут новости: я потом тебе расскажу.

— Ничего, пожалуйста! — Рита во все глаза смотрела и на Лиду и на ее мужа.

— Но всех убил Брук, — рассказывал Димитрий, покончив со второй тарелкой. — Согласился в экспедицию помощником Воробьева на три года.

— И не отбрыкивался? — ахнула Лида.

— Нет, сказал: «Ну, раз надо…»

— Это с его-то теплой квартирой и мечтой о кафедре… Бедненький!

Рита недоумевала. Лида поразила ее. В самом деле, неужели это было так интересно, что какой-то Брук бросал квартиру и уезжал в экспедицию?! Рита изо всех сил старалась понять свою, некогда такую близкую школьную подругу и чувствовала, что понять ее не в силах.

— Ну, довольно об этом, — сказал Димитрий и, повернувшись к Рите, внезапно спросил: — Вы все там живете?

— Там же.

— Муж ваш…

Неизвестно, что он хотел спросить, но Рите сейчас не хотелось ничего говорить об Игоре.

— Хорошо, — мотнула она головой.

Наступила неловкая пауза.

«Хоть бы маленький заплакал!» — почему-то подумала Рита. Но тот, увлеченный уничтожением шоколадной обертки, плакать не собирался.

Анастасия Федоровна собрала посуду и вышла на кухню.

— Наших никого не встречала? — спросила Лида.

— Нет.

— Про Сашку Ступальских слышала, конечно?

— Что? — Рита тревожно насторожилась.

— Как же? — Лида на нее удивленно посмотрела. — В газетах писали. В Чехословакию с делегацией ездил. Он очень выдвинулся на заводе.

— Я знаю, — кивнула Рита. Она говорила неправду. Уже полгода она ничего не слышала о Саше.

И опять все замолчали, потом Лида сказала:

— Понимаешь, в чем дело?.. Ты извини, Рита. Мы сегодня такие потому, что Дима получил назначение, которое хотел, и скоро уезжает.

— В Москву? — почему-то спросила Рита.

— Нет. В Якутск… Там новое дело — институт, и у него будет самостоятельная работа.

Рита припомнила: Якутск… Это где-то в Сибири, в самом конце карты, где нет и железной дороги.

— Ну, а ты? — спросила она.

— Я тоже, с Вовкой. Как сдам государственные, и туда.

— В Якутск?

— Ну конечно, куда же?

— Что же там делать?

— Как что?.. Жить… Жить и работать, — просто сказала Лида.

— И тебе не страшно туда?

— Ну, страшновато, конечно, — нехотя рассмеялась Лида. — Но как-нибудь привыкну.

Рита вновь оглядела знакомую ей издавна обстановку. И здесь-то, казалось бы, жить неудобно, тесно, а там… Она представила себе пустую комнату, отчего-то с одной кроваткой для Вовки и столом с книгами… За окнами нестерпимый мороз, а у Лиды и ее мужа и надеть толком нечего.

— Как же жить, — вырвалось у нее, — когда ничего нет?

С лица Лидиного мужа сошла приветливость.

— Будет, — твердо сказал он. Потом снял очки и, протирая их, подслеповато подмигнул Лиде: — Верно, Лидон, — все будет?

И Лида уверенно мотнула головой в знак согласия.

Вошла Анастасия Федоровна с чайником и принялась разливать чай.

Рите давно надо было уходить. Чем больше сидела она за столом и слушала свою подругу и ее мужа, тем больше понимала, что она просто смешна и нелепа тут вместе со своей мутоновой шубкой, огромной сумкой и стойким запахом духов, которым уже пропахла вся эта тесно заставленная комната. Но странно, Рите сейчас никуда не хотелось уходить. Она уже забыла, зачем шла сюда, давно перестала сокрушаться над тем, что на нее не обратили должного внимания, и только старалась вникнуть в суть разговора, слушала этих двух безусловно счастливых людей, у которых было самое главное в жизни: о чем говорить друг с другом.

Риту провожали до дверей все: и Димитрий, и Лида с Вовкой на руках, и Анастасия Федоровна, долго прощались и звали ее обязательно приходить еще. Но когда захлопнулась за ней дверь, Рите подумалось, что там, в квартире, сразу наступило всеобщее облегчение. И она ощутила внезапно охватившее ее нестерпимое одиночество.

Медленно она спустилась на улицу. Стемнело. Давно закончили работу учреждения и конторы. На тротуарах сделалось суетливо, как всегда в предвечернее время в Ленинграде. Автобусы и троллейбусы в центр Невского шли переполненными до отказа.

Рита достигла площади, пересекла ее и оказалась возле станции метро. Ярко горели огни у входа, бесшумно отворялись и затворялись двери. Люди то входили в полосу света, то силуэтами мелькали за стеклами дверей. Теплым воздухом обдало Риту. Она остановилась и, подумав, вошла в вестибюль станции. Там она отыскала пятнадцатикопеечную монету и позвонила матери.

К телефону подошла Софья Антоновна.

— Мама, это ты? — начала было Рита, и вдруг слезы потекли по ее щекам.

Софья Антоновна почувствовала недоброе.

— Что с тобой? — спросила она, волнуясь.

— Ничего, — сказала Рита, едва сдерживаясь, — Я просто несчастна.

— Ты?.. Да ты шутишь, девочка…

— Да, да, — повторила Рита, — я несчастна и одинока. У меня ничего нет, слышишь, ни-че-го.

— Вы что, поссорились с Игорем?

— Нет. Все по-прежнему.

— Не выдумывай, — кричала в трубку Софья Антоновна. — Ты просто капризничаешь… Где ты сейчас?

В стекло кабины нетерпеливо застучали.

— Я далеко. Очень далеко, — сказала Рита и повесила трубку.

Софья Антоновна еще долго кричала в телефон, пытаясь возобновить прерванный разговор, а Рита, обогнув станцию метро, уже шла по освещенному тройными фонарями вечернему суетливому проспекту.

Из ворот кинотеатра «Колизей» вылилась толпа с очередного сеанса и, растекаясь по тротуарам, которые сразу сделались узкими, увлекла Риту в тесный шумный поток.

Порой, обгоняя, кто-нибудь задевал Риту, просил прощения и бежал дальше. Рита не замечала. Она шла медленно. Она не торопилась на Петроградскую сторону. Да и куда было спешить? В комнату с темными портьерами, закрытую на замок от соседей? К вещам, которые никогда не были и не станут ее вещами? К мужу, которого она, кажется, никогда не любила?

Падал мелкий колючий снег, предвещающий весну. Рита шла и шла дальше. Должна же она была куда-то идти.

Ах, как хотелось по-настоящему жить Рите!

1955—1956