Мы с тобой Дневник любви

Пролог[1]

Москва. Зима 1939-40 года. Люди миллионами безвинно томятся и умирают в тюрьмах, ссылках, лагерях. Над миром нависла чёрной тучей война. В это страшное небывалое время встречаются двое и из их встречи рождается любовь.

Несмотря на то что любовь эта протекает среди общих страданий, перед лицом которых она должна бы укрыться в тени и неприметности, несмотря на то что она рождается не просто, не сразу, самим любящим даётся тяжело и писать о ней — будто груз поднимать на плечи, несмотря на всё это, мы должны о ней писать.

Впрочем, от себя рассказывать придётся мало: перед нами лежат собственные записи двух уже ушедших из жизни людей — их общий дневник. Открываем наугад, читаем: «Доведу любовь свою до конца и найду в конце её начало бесконечной любви переходящих друг в друга людей. Пусть наши потомки знают, какие родники таились в эту эпоху под скалами зла и насилия».

Рукопись огромна. Бумага уже начинает желтеть, местами рассыпается на сгибах. Что выбрать? — всё здесь взаимосвязано, всё важно. Мы берём её начало. В нём — близкое каждому, и пусть люди после нас будут читать его, как своё: остаётся жить с людьми то, что прикосновенно поэзии.

Это будет книга о любви, но мы не страшимся такой ограниченности темой: любовь нужна не меньше, чем хлеб, а о хлебе люди хлопочут откровенно, неутомимо.

В рассказе два основных лица. Писатель Михаил Пришвин, стоящий уже на пороге старости. Охотник, путешественник, он ещё полон сил и писательских замыслов. Уже прошло три года, как он живёт один в полученной им наконец после долгих хлопот московской квартире. До того он жил в небольшом подмосковном городке, где осталась его жена, куда приезжают взрослые семейные сыновья. Он навещает жену, подолгу гостит. Так, незаметно, не причиняя никому ненужной боли и не подчёркивая отдаления, осуществляет старый писатель давно задуманное им одиночество.

«С завтрашнего дня я начинаю это одиночество, которое будет вступлением к будущему одинокому житию в деревне», — пишет он 5 июля 1937 года в дневнике. И через два года: «Надо уйти, как подготовил. Надо проститься, надо расстаться, не оскорбляя прошлого».

Почему пришёл такой конец — не будем здесь поднимать завесу над драмой чужой жизни. Так случилось.

Идут чёрные предвоенные годы. «Какая скорбь в душе, какая бесконечная ужасная картина падения человека... Друг мой, чистый невинный человек погиб, но и злой недруг полетел к чертям, и самый заскорузлый себялюбец, нашедший в бюрократизме себе защиту, теперь трепещет как осиновый лист. Друг мой погиб, но я готов завтра же разделить его участь: у меня всё к этому приготовлено. Так зачем же унывать: день-то, кажется, ещё мой».

«Если устроюсь в квартире своей, может быть, почувствую через предметы искусства дыхание истинной культуры человечества, как чувствовал через пташек своих дыханье матери-земли».

Михаил Михайлович Пришвин переезжает наконец в московскую квартиру и поселяется там один со своими охотничьими собаками — Ладой и Боем. Пришли ли к нему в одиночестве крепость и утешение? «Вот желанная квартира, а жить не с кем... Один я... И думаешь не о работе, а о всех этих черепках».

В Москве живёт у писателя милая девушка Аксюша. Ей уже лет 35. Она сирота и воспитанница суровой тётки и какого-то белорусского «старца», у которого была целая группа таких опекаемых им девушек-черничек. Писатель восхищается ею: «Аксюша — это человек, в несчастьях крепнущий радостно духом, независимый от внешнего мира». Из голодной деревни, из страшной нужды выписала жена свою племянницу обслуживать и «глядеть» за ним. «Глядеть в прямом и переносном смысле», — добродушно иронизирует Пришвин, рассказывая о своём недавнем прошлом. В переносном же смысле глядеть никогда за ним не приходилось. Если и бывала в прошлом измена, то лишь в мечте: жизнь прошла, по существу, как у юноши. Таким и прожил писатель свою долгую брачную жизнь — «полумонахом», как он сам говорит о себе иронически в дневниках.

Всё было просто и удивительно цельно в жизни этого человека, такое не часто встречается у людей. В далёкой юности он влюбился в девушку-студентку: это было за границей, куда будущий писатель уехал для завершения образования после тюремного заключения и ссылки за революционную деятельность. Юноша не был ещё готов к осуществлению деятельной любви: влюблённость была лишь поводом для его поэтического полёта — это был утончённый, трудно для самого различимый эгоизм. Юноша рос ещё лично в себя, он не был готов к переключению себя в другого: не дозрел до совершённого внимания. Внимание как основная духовная сила человека — это станет темой писателя в его зрелые годы.

Невеста с женской проницательностью всё поняла и отказала. Юноша «взвился» от этого отказа ещё выше — так вспоминает под конец жизни писатель, — и неудовлетворённое чувство переключилось целиком на поэзию. Он вернулся на родину. Начинающий учёный, он бросил науку и утонул с головой в искусстве. Невеста осталась в Англии, увяла и засохла конторщицей банка.

На грани душевной болезни, страдая от одиночества, непрестанно думая о потерянной невесте, Пришвин сходится с простой неграмотной «первой попавшейся и очень хорошей женщиной» и живёт с ней всю долгую жизнь. Но до старости он видит во сне утерянную невесту, и бывают ему эти сны тяжелы.

Вот сидят они с женой, Ефросинией Павловной, за утренним чаем. Пришвин силится и не может отогнать воспоминание («а было это двадцать пять лет тому назад»). Ему больно так, что он невольно вслух застонал.

— Что с тобой, что болит? — тревожно спрашивает жена.

— Да ничего, — стрельнуло где-то около пятки больно, — отвечает успокоительно он. Замолчали. Снова пьют чай.

Не было никогда подмены в любви — никаких опытов: натура не позволяла. «В этом одном (то есть в любви) опыт не даёт ничего, и даже наоборот: чем больше опыт, тем больше неведомой остаётся область любви... Так что есть область жизни, которая не открывается в опыте».

«Физический романтизм» — так определяет Пришвин под конец жизни это свойство своей натуры.

Второе лицо в дневнике писателя — женщина. Ей уже под сорок. Прошлo уже несколько лет, как она рассталась с мужем. В юности у неё, как и у Пришвина, тоже начиналась большая любовь. И так же, как он, она не сумела воплотить мечту в дело жизни[2].

Это было в начале двадцатых годов, ей встретился юноша. Оба они по молодой неопытности становятся жертвами сложного переходного времени, переживаемого на их родине. В поисках истинного пути, не умея трезво оценить и понять всё происходящее в России, Олег уходит в дикие ещё тогда, не обжитые человеком горы, чтобы жить там сурово, нерассеянно и работать: он пишет свою систему философии, долженствующую, по его надежде, разрешить все больные вопросы современности[3].

Олег любит девушку, не смея этого понять в себе до конца: он «гнушается» браком, видя перед собой более возвышенный идеал отношений. Этот идеал был воспитан предыдущим поколением их отцов: Толстой, Соловьёв — их было много, таких идеалистов, — художников и мыслителей на Руси. И, конечно, революционеры с их проповедью: «Раньше социальная революция — потом личная жизнь» — они были такими же очень русскими мечтателями-идеалистами. «Жизнь коротка, её надо безраздельно отдать делу во имя спасения от страданий всего живого!» — так думали отцы, так думал и наш юноша, хотя мотивы его были много глубже...

Девушка всецело отражала в себе его мысли, подобно воде, отражающей свет. Юноша зовёт её за собой, чтоб вместе осуществить высокую небывалую жизнь. Но она не может покинуть мать, беспомощную, любимую...

Олег погибает. Она выходит замуж за давно добивавшегося её руки друга. Она надеется создать жизнь «как у всех» и тем успокоить мать. Но в расчёте своём (или в слабости) она терпит крушение: идеал духовной близости, владевший её воображением с детства и подкреплённый встречей с Олегом, продолжает жить в ней как её единственное призвание. Это та же сила, которую писатель назвал в себе «физическим романтизмом»: нет полного духовного соответствия — нет ничего. Девушка не обладает тем удивительным смирением, которое вело Пришвина в подвиге его писательской и семейной жизни. Из душевной безысходности, однако, находится выход: суровый и радикальный. Это неожиданный арест её и мужа по ложному доносу. Их отправляют в ссылку так называемую «вольную за недоказанностью преступления», как и многих в те лихие годы.

Три года совместного пребывания в ссылке помогли ей утвердиться в мысли, что надо им разойтись. Мириться с жизнью вдвоём по одному лишь долгу она больше не в силах. Возвращаются в Москву. Она ставит мужа перед необходимостью расставанья.

Теперь ей приходится странствовать по Москве, бесплодно стараясь обменять комнату матери, чтоб поселиться с ней. Жить трудно: надо жить, сжав зубы, надо зарабатывать на хлеб, и самое трудное — надо к матери всегда приходить со спокойным лицом. Так надо.

Она работает преподавателем литературы и языка в заводской школе рабочих.

Теперь, когда оба действующие лица нам знакомы, предоставим слово им самим[4].