Мы серые ангелы — 2

Разорванный атом. Рассказ очевидца

Свою офицерскую службу я начинал на дизельной подводной лодке. 9 августа 1985 года, я заступил на дежурство по кораблю. К этому времени я стал уже командиром ракетной боевой части и представление о присвоение мне очередного воинского звания — старший лейтенант находилось в штабе Тихоокеанского флота. Таких лейтенантов, в те времена, называли — страшный лейтенант. Дело в том, что офицер, прослуживший на флоте 2 года и ожидающий свою третью звёздочку на погоны, считался офицером знающим службу, способным самостоятельно выполнять все поставленные перед ним задачи и поэтому пользовался заслуженным авторитетом и у командования, и у матросов.

В 18.00 я отправил команду на береговую базу. На пирсе я встретил однокашника по училищу. Мы немного поболтали и договорились встретиться после отработки дежурной службы, то есть в районе 22.00, посидеть вспомнить беззаботные курсантские годы. Отработав задачи по борьбе за живучесть с дежурной службой, я поднялся по пирс. Однокашник уже ждал меня еще с одним страшным лейтенантом с ПКДС. Мы зашли к нему в каюту и проговорили почти два часа, вспоминая самовольные отлучки, рейды в студенческие общежития, и т. д. Страшные лейтенанты могли себе уже позволить за дружеским ужином по 50г. шила (флотского спирта). Вернулся я за полночь, проинструктировал вахтенного в центральном посту и пошёл спать с мыслями, что завтра суббота, значит, кроме большой приборки на корабле никаких других мероприятий не намечалось.

На следующий день в 09.00 на лодке началась большая приборка. Весь экипаж находился внутри прочного корпуса. В районе 12.00 я находился в своей каюте и писал какие-то бумаги. Внезапно лодку весом в несколько тысяч тонн подбросило, раздался сильный взрыв. В ту же секунду я уже взлетал на мостик с мыслью, что взорвались кислородные баллоны на соседней лодке. Однако на мостике я увидел, что дым идёт с другой лодки по другую сторону пирса метрах в 40 от нас. Очень бледный верхний вахтенный, стоявший возле входа в рубку, показывал мне на воду и что-то мычал. Присмотревшись, я увидел оторванную верхнюю часть человеческого тела. О том, что это радиационная авария я понял, когда увидел, как рабочие с ПКДС бросились бежать с пирса. Внимательно осматривая пирс и соседние корабли, я увидел везде куски и кусочки человеческих тел. Я понял, что обстановка гораздо серьёзнее, чем можно было предположить, поэтому приказал всей команде немедленно спуститься в лодку и задраить все люки. Затем на пирс прибежали аварийные команды с соседних кораблей, естественно, без спецодежды. Одним из офицеров с ПКДС, в руках которого я увидел дозиметр, аварийные команды были отправлены обратно. Чувство опасности начинало медленно закрадываться в душу. Радиация, как известно, не имеет ни запаха, ни цвета. Что бы не подвергать этой опасности экипаж, мной было принято решение отправить команду на береговую базу. Дело в том, что лодка на которой произошёл взрыв была атомной и экипажам дизельных ПЛ запрещено принимать участие в борьбе за их живучесть. Команда убыла, я, и моя вахта естественно остались нести службу.

Через некоторое время на пирс прибыл командир лодки, я доложил ему об обстановке и предпринятых действиях. Он похвалил за своевременность отправки команды на базу, и со словами: «Ладно, смотри тут, следи за обстановкой, береги людей, на рожон не лезь, сменим при первой возможности, морем, берег уже грязный» — удалился. Мы остались нести службу. Вахту я загнал вниз, разрешив подниматься на мостик, на перекур, по одному. Прочный корпус лодки, 22мм легированной стали надежно прикрывали матросов от радиации. Сам я расположился на мостике в кресле командира, наблюдая за происходящим, под прикрытием лёгкого корпуса, это около 4мм обычной стали.

Пожар на аварийной лодке усиливался. На пирсе появились аварийные команды, полностью экипированные для работы в зоне радиоактивного заражения. Начались замеры уровня радиации. Дозиметристы измеряли уровень радиации останков, и из их разговоров я понял, что он очень большой. Через некоторое время пошёл дождь, который собственно и помог избежать очень сильного радиоактивного заражения местности. По приказу начальника технического управления флота, мы отдали на аварийную лодку весь возможный запас АСИ (аварийно спасательное имущество).

Обстановка конечно была жуткая. Настроение мрачное. Чайки ходили по пирсу и клевали мелкие не убранные останки погибших. Я уже давно хотел есть, но комок в горле не позволял мне даже подумать об этом. Мне впервые довелось увидеть такое количество останков людей, слава Богу и последний. Сидя на мостике, я размышлял о бренности нашего существования, вспоминал фронтовиков, думал о тех, кто воюет сейчас в горячих точках. Ведь им приходилось и приходится жить с этим каждый день. Всё же к вечеру голод сделал своё дело. Я спустился к себе в каюту, налил себе 50г. шила, опрокинул в себя, запил водой, сходил покурил и только после этого смог немного поесть. Ночью аварийная лодка стала тонуть. Вахтенный передал, что меня вызывает на пирс начальник технического управления флота контр-адмирал. Я немного заволновался, всё же я выпил спирта, но, как я узнал позже, волнения мои были напрасными. Все кто входил в зону, по рекомендации врачей выпивали 50г чистого спирта. Он приказал отдать на аварийную ПЛ все ИДА-59 (индивидуальные дыхательные аппараты), потому что аварийная лодка начинала тонуть…

Сменились мы с вахты только через двое суток. Всё это время, каждый раз перед приёмом пищи, три или четыре раза, я, для «аппетита» выпивал 50г. шила. Сразу после смены вахты со мной побеседовал офицер контрразведки. Он очень подробно расспросил обо всём увиденном, и рекомендовал — нигде, никогда и никому об этом не рассказывать. (Есть мнение, что именно сокрытие всех подробностей этой аварии поспособствовало Чернобыльской трагедии, до которой оставалось около 9 месяцев).

Вот так, служа на дизельной ПЛ, меня угораздило встретиться с радиацией, но я был молод, здоров и главное достаточно проспиртован, поэтому все эти события на мою гражданскую жизнь и встречи с гражданками никакого влияния не оказали. Просто прибавилось седины, более суровым стал взгляд, хотя одна невосполнимая потеря все же была. При смене с вахты мы проходили дозиметрический контроль, и нас заставили несколько раз помыться под душем и забрали всю одежду, включая и мои именные часы от командующего флотом «За образцовое выполнение особого задания», но это уже совсем другая история!

СПРАВКА

10 августа 1985 года на АПЛ К-431 проекта 675, находившейся у пирса №2 судоремонтного завода ВМФ в бухте Чажма (посёлок Шкотово-22, Приморского края) производилась перезарядка активных зон реакторов. Работы проводились с нарушениями требований ядерной безопасности и технологии: использовались нештатные подъёмные приспособления. При подъёме (т. н. «подрыве») крышки реактора из реактора поднялась компенсирующая решётка и поглотители. В этот момент на скорости, превышающей разрешённую в бухте, мимо прошёл торпедный катер. Поднятая им волна привела к тому, что плавучий кран, удерживавший крышку, поднял её ещё выше, и реактор вышел на пусковой режим, что вызвало тепловой взрыв. Мгновенно погибли 11 (по другим сообщениям — 10) офицеров, осуществлявших операцию. Тела погибших были уничтожены взрывом.