Летчик понял: пришла беда. Что делать? Идти к берегу? Нельзя! Побережье занято фашистами. Нужно держать курс мористее, чтобы приводниться насколько возможно подальше от вражеских кораблей. Другого выхода не было. Советские летчики знали, что фашистские корабли после боя обычно вылавливали плавающих людей и особенно охотились за экипажами подбитых самолетов.
- Приготовиться к посадке на воду, - распорядился Г. Мифтахутдинов.
А у самого появилось сомнение, справится ли с посадкой на воду? Как будет себя вести на воде сухопутный самолет, сколько продержится на поверхности? Этого никто не знал.
Но против всякой беды у советского человека есть мужество. Его и решил проявить экипаж - горстка юных храбрецов-комсомольцев. Пока летчик приводнялся, штурман Локалов и стрелок-радист Аксенов готовили резиновую спасательную лодку.
Вскоре самолет, потеряв скорость, плюхнулся на воду. От резкого толчка летчик ударился о приборную доску и потерял сознание. Штурман получил тяжелую травму левой руки, и только стрелок-радист отделался легкими ушибами.
Штурман ведущего самолета Николай Конько, наблюдая за ведомым, доложил командиру:
- Наш ведомый сел на воду.
- Пройдем над местом приводнения. Круга делать не будем, чтобы не вызывать излишних подозрений у фашистского конвоя, - ответил А. Богачев.
На командном пункте командир звена А. Богачев свой доклад о невыполнении боевой задачи сделал коротко, без лишних слов. Лейтенант Конько указал место приводнения самолета Мифтахутдинова - в 10 - 12 километрах северо-западнее острова Хийумаа.
- Как раз на активных коммуникациях фашистских конвоев, связывающих порты Таллина и Финляндии с Германией, - глядя на оперативную карту, добавил начальник штаба полка Николай Иванов.
Но вернемся к экипажу, потерпевшему аварию.
После приводнения машина около двух минут может держаться на плаву. За это время экипаж обычно успевает приготовить спасательные средства и покинуть самолет, погрузившись в резиновую лодку. Это, конечно, в идеальных условиях. Но в данном случае каждый член экипажа имел травмы.
Наибольшую активность проявил стрелок-радист Юрий Аксенов. Он выбросил из кабины на плоскость резиновую лодку. Летчик Мифтахутдинов, окунувшись в воду, пришел в сознание. Вдвоем начали вручную, при помощи мехов надувать лодку, так как баллоны автоматического заполнения оторвались и использовать их не удалось. Штурман Глеб Локалов плавал рядом, благо, у всех хорошо сработали спасательные жилеты.
Уже надвигались сумерки, когда двое отважных людей, отдав много сил, надули лодку, подобрали раненого штурмана и начали дрейф в неизвестном направлении. Мучила жажда. Только теперь вспомнили, что в суматохе забыли в самолете аварийный бортовой паек и сигнальную ракетницу с ракетами.
Вскоре после этого случая на Краснознаменном Балтийском флоте появились гидросамолеты. Они оказывали большую помощь и моральную поддержку летному составу минно-торпедной авиации, спасали экипажи, вынужденно севшие на воду. А на наших самолетах бортовой паек и пиротехнические средства (ракеты с ракетницей) стали укладывать в спасательную лодку.
Подул холодный ветер и от промокшего обмундирования стало неприятно. Авиаторы взялись за весла. Гребли против ветра, чтобы согреться.
Каждый понимал, что идти нужно только на север, к финским шхерам. Правда, и там было небезопасно. Хотя. Финляндия заключила перемирие с Советским Союзом и ее войска прекратили боевые действия против Красной Армии, но на территории страны притаилось еще немало фашистов, которые будут стрелять.
- Слышу шум кораблей, - вглядываясь в ночную тьму, доложил штурман.
"Только бы не отдать себя врагу", - думали наши комсомольцы.
Корабли прошли совсем близко. Ночь сделала доброе дело. До рассвета еще далеко, временами ветер усиливался, а к утру море стало затягивать пеленой тумана. Большая волна перекатывалась через лодку, заливала ее водой. Тогда авиаторы снимали сапоги и сапогами вычерпывали воду. Все старались держаться друг к другу поплотнее: так было теплее. Потом ветер и волна стихли и наступила тишина. Но не та, успокаивающая душу, которую встречаешь, возвращаясь с аэродрома домой после полетов.
Каждый обстрелянный воин скажет тебе, что тишина на войне, порой, бывает страшнее самого мощного зенитного огня. И эта тишина действует угнетающе...
Трое комсомольцев понимали, что в такой тишине судьба ежеминутно может свести их крошечную резиновую лодку с фашистским кораблем.
- Что будем делать, если нам встретится вражеский катер? - спросил радист Аксенов.
- У нас один пистолет на всех и шестнадцать патронов... - задумчиво произнес командир.
Наши "пленники моря" решили: тринадцать патронов - на фашистов, три на себя.
- Пленения не будет! - прошептал воспаленными губами Локалов.
- Комсомольцы в плен не сдаются, - уверенно добавил Мифтахутдинов.
К утру появились чайки - спутники моряков. Они кружились, будто водили веселый хоровод, а потом улетели туда, откуда прилетели, как бы показывая летчикам путь. Теперь ни у кого не было сомнений: земля недалеко. Остров Хийумаа остался справа позади, и лодка дрейфовала на север.
Видели воздушный бой. Потом самолеты улетели. Еще пролетали несколько групп наших краснозвездных самолетов и каждый раз все в лодке вставали, бросая вверх шлемы.
- Эх, опять не заметили, - с сожалением махнул рукой Юрий Аксенов. Да разве заметишь с высоты полета среди морских волн крошечную резиновую лодку! И опять, в который раз, вспоминали забытую в самолете ракетницу.
Как часовые на посту сменялись дни и ночи, и каждые последующие сутки усиливали жажду и голод. Уже попробовали пить соленую воду, но от этого жажда не пропадала, а увеличивалась. Плиткой шоколада, которая оказалась у радиста, поддерживали раненого штурмана.
- Сегодня четвертый день нашего дрейфа. Хватит ли сил?
Опять появились наши краснозвездные торпедоносцы. Аксенов не выдержал и закричал во весь голос:
- Сюда... Сюда... Куда же вы!.. Наши самолеты бомбили и торпедировали вражеские транспорты. Видели два больших взрыва.
- Это вам за наши страдания и муки! Удары по врагу придавали силы.
- Доживем, ребята, до того дня, когда ни одного фашистского гада не останется...
На пятые сутки во мгле показался берег с многими, островками. Из кителя сделали парус и держали в руках, чтобы ускорить движение. Лодку несколько раз подбросило волной и вынесло на берег.
- Обследовать остров и доложить, - поступил приказ командира экипажа.
Выйдя на берег, сразу почувствовали, что силы на исходе, страшно одолевала дремота... Но земная твердь придала им силы. Выяснилось, что на острове фашистов нет, только финские рыбаки. Они-то и оказали помощь экипажу, а затем помогли ему добраться до наших частей.
На одном из аэродромов освобожденной части Эстонии, я со штурманом капитаном Петром Сазоновым и стрелком-радистом старшиной Юрием Волковым встретились с героями, которых считали погибшими. Едва мой самолет приземлился, как к нему устремились люди. Лица разобрать трудно, а обмундирование не флотское, и это несколько насторожило нас. Стрелок-радист даже прильнул к башенным пулеметам. Но это были свои, славный сын Татарии летчик Мифтахутдинов и русские ребята с Волги - штурман Локалов и стрелок-радист Аксенов. Издали их и узнать-то трудно - финны дали им свою одежду взамен флотской, оборванной и окровавленной. В течение пяти суток пропавший экипаж выдержал нечеловеческие испытания, но держался до конца и вышел победителем. Мифтахутдинов, увидев меня, быстро пошел навстречу и, приложив руку к головному убору, хотел доложить, но из этого ничего не получилось. Слезы заливали его глаза, радостное волнение перехватило горло.
Мы обнялись и по-фронтовому расцеловались, оба растроганные. Первый раз я увидел этого молодого, волевого крепыша таким растерянным.
Потом волнение быстро прошло и уверенным голосом Мифтахутдинов спросил:
- А Таллин освободили?
- Да, освободили. И наши торпедоносцы - твои товарищи, хорошо поработали, за что приказом Верховного Главнокомандующего полку присвоено почетное наименование "Таллинский".
Мифтахутдинов все переживал, что не смог дотянуть до аэродрома и спасти машину.
- Зато остался жив экипаж. Это дороже, всего, а машина будет, заметил я.
Всматриваясь в лица молодых людей, я заметил, что в них произошли большие перемены, что они стали не такими, какими я их провожал в полет. Теперь они казались гораздо старше своих лет, значительно повзрослели за эти пять суток.
Мы приняли на борт экипаж Мифтахутдинова и взяли курс на свой аэродром. Под нами простиралась Балтика. С нею быстро сроднились наши летчики, прибывшие на пополнение. Ее полюбил и Мифтахутдинов.
- Балтийское море, - говорил он, - стало для меня таким же родным, как и те места в моей родной Татарии, где родился и рос, как моя школа, где я познал законы жизни, как мой Лубянский сосновый бор, в котором жадно вдыхал воздух и любовался деревьями, устремленными к солнцу, как и летное училище, которое сделало меня воином моей страны...
А вот и наш аэродром. Летчики, техники, весь состав полка устроили экипажу Мифтахутдинова достойную встречу. Наш Гусман увидел, как много у него хороших боевых товарищей, на помощь которых можно всегда рассчитывать.
Здесь, в кругу своих однополчан, наши герои и рассказали о случившемся. Затем некоторое время они лечились в госпитале.
22 ноября 1944 года приказом по полку экипаж Мифтахутдинова (штурман лейтенант А. Скрипник и стрелок-радист Аксенов) вновь допускался к боевым полетам в составе третьей эскадрильи.
Штурман Локалов еще продолжал лечение в госпитале.
И снова наш Гусман за штурвалом боевого самолета. 14 декабря 1944 года в паре с Героем Советского Союза М. Борисовым, при дерзком налете на порт Лиепаю, он потопил вражеский транспорт водоизмещением 8000 тонн. Несмотря на сильный огонь противовоздушной обороны, он отлично выполнил боевое задание командования, за что его наградили орденом Красного Знамени.
14 января 1945 года той же группе Борисова в составе четырех самолетов была поставлена задача уничтожить вражеские транспорты, обнаруженные разведкой на траверзе Клайпеды. Получив боевое задание, Мифтахутдинов со своим уже постоянным экипажем - штурманом Локаловым и стрелком-радистом Аксеновым - быстро отправились к своему самолету. У капонира исправно гудели моторы. Это техник самолета по очереди пробовал их. Увидев летчика, он хотел выключить зажигание. Мифтахутдинов понял замысел техника и крикнул:
- Погоняй еще левый мотор на полных оборотах! Садясь в кабину, летчик сказал своему технику:
- А теперь пожелай мне счастливого полета! Группа поднялась в воздух. Видимость была хорошая и летчики издалека заметили конвой - он находился в расчетной точке, в районе Гдыни (Гданьска).
- Действовать попарно, - подал команду ведущий и сам со своим напарником лейтенантом В. Кулиничем пошел в атаку на концевой транспорт водоизмещением 6000 тонн и потопил его.
Вторая пара командира звена И. Репина, в которой ведомым шел Мифтахутдинов, атаковала впереди идущий, более крупный транспорт. Атака второй пары тоже увенчалась успехом. Но фашистам удалось сбить самолет Мифтахутдинова. В 600 - 800 метрах от затонувшего вражеского транспорта, самолет врезался в воду и взорвался. Экипаж в составе летчика младшего лейтенанта Гусмана Бикмеевича Мифтахутдинова, штурмана младшего лейтенанта Глеба Михайловича Локалова и стрелка-радиста сержанта Юрия Фроловича Аксенова погиб смертью героев на пятом боевом полете, выполнив свой долг перед Родиной до конца.
Через все невзгоды
Комсомольцы 30-х годов... Сколько романтических событий и дел связано с ними! Сколько интересных судеб берет свое начало с этого знаменательного времени. Первые заводы-гиганты, первые мощные электростанции, первые успехи в освоении стратосферы, первые полеты через Северный полюс... Все это вехи бурной жизни комсомольцев 30-х годов, их героического труда на строительстве фундамента социализма.
Но это были и годы укрепления оборонной мощи нашей страны. Это и бои в героической Испании против объединенных сил реакции и фашизма, это и бои на озере Хасан и на Халхин-Голе. Именно в это время закладывались основы массового героизма, проявленного советскими людьми в суровые годы Великой Отечественной войны. Роль комсомольцев 30-х годов на этом героическом пути огромна.
Одним из них был Павел Черкашин, коренной донбассовец, мой земляк. Об его интересной судьбе и пойдет рассказ.
"Наш Пашка" - так говорили об этом живом, вихрастом парне в поселке Кирове. Непосредственность, инициативность и вместе с тем серьезный, вдумчивый подход к любому делу сделали его авторитетным среди молодежи еще в школьные годы. В Кировской средней школе его избрали комсоргом.
Много хороших дел, зачинателем которых являлся Паша Черкашин, провели в те годы пионеры и комсомольцы. Они заложили большой сад и парк, собирали металлолом, ремонтировали школу, строили стадион, организовывали выступления художественной самодеятельности.
С большой теплотой Павел Макарович вспоминает то кипучее время. Особенно памятны ему пионерские лагеря, где ребята серьезно готовили себя к будущим трудностям, сдавали нормы на значки "Готов к противовоздушной обороне", "Готов к труду и обороне", "Ворошиловский стрелок", "Готов к санитарной обороне".
И сколько гордости было в глазах молодых ребят и девчат, когда на их груди заслуженно появлялись эти значки, врученные в торжественной обстановке!
Сам Паша показывал пример молодежи. Он мечтал после окончания школы поступить в военное училище. Но получилось иначе. В 1936 году вместе с другими парнями его призвали в Красную Армию. Проводы были торжественными, в глазах ребят светилась радость! Для Паши Черкашина эта радость стала двойной, когда через несколько дней он оказался в Севастополе и узнал, что будет военным моряком.
Принята присяга Родине и родной Коммунистической партии. Выбрана военная профессия - Паша стал радистом, а затем стрелком-радистом военно-морской авиации.
В один из дней их часть оказалась в железнодорожных вагонах и начался длинный путь. Когда остался позади седой Урал, Паше стало ясно, что едут они в другой конец великой советской страны - на Тихоокеанский флот.
Над Родиной сгущались тучи. Японские милитаристы вздумали испытать прочность границ Монгольской Народной Республики и у озера Хасан. Именно в эти годы совершенствовалась военная выучка Павла Черкашина, росла его политическая активность, проявлялось качество вожака. Здесь, на Тихоокеанском флоте, он стал кандидатом в члены Коммунистической партии, был избран секретарем комсомольской организации части, завоевал звание отличника Военно-морского флота. Здесь сбылась мечта Павла стать офицером его направили в летную школу. Начавшаяся Великая Отечественная война застала Черкашина еще в курсантской форме. Но вскоре молодой лейтенант Военно-морских сил принял первое боевое крещение. Будучи начальником связи полка, он часто вылетал на боевые задания.
25 февраля 1942 года экипаж Ивана Борзова, в составе которого Павел Макарович Черкашин исполнял обязанности стрелка-радиста, бомбил мост через реку Нарву, чтобы приостановить наступление фашистов на Ленинград. И в дальнейшем вся боевая жизнь молодого лейтенанта была тесно связана с героической обороной города Ленина.
Больше 120 боевых вылетов совершил Павел Макарович вместе со своими товарищами. Успех не всегда сопутствовал экипажу, но крепло военное мастерство. Кроме десятков разбитых мостов и эшелонов гитлеровцев на железнодорожных станциях, на счету у экипажа записаны 12 потопленных вражеских военных транспортов и все в районе Ленинграда - Таллина.
За боевые дела летная часть в числе первых получила гвардейское звание, награждена орденами. Сам Павел Макарович награжден двумя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны первой степени, орденом Красной Звезды и многими медалями.
В памяти Павла Макаровича сохранилось много боевых эпизодов. Из них самым памятным стал боевой вылет на бомбежку подходов к порту Таллин, куда фашисты усиленно направляли свои транспорты.
В тот день экипаж совершил два безрезультатных вылета, так как туман скрывал подходы к порту. Вылетели в третий раз. Путь к порту оказался чистым от тумана, и на водной поверхности четко виднелся транспорт.
Командир корабля сделал разворот, штурман произвел расчет бомбометания, и смертоносный груз полетел на врага. Павел Макарович ясно увидел, как бомбы подбили вражеский транспорт и сфотографировал этот момент. Одна из бомб попала в непредвиденную цель - в склады боеприпасов на берегу, и там началась паника...
Боевые действия наших войск развернулись на просторах Европы и недалеко оставалось уже до логова фашизма - Берлина. Но Павлу Макаровичу не суждено было встретить День Победы в боевом строю.
Ранняя осень 1944 года в Прибалтике выдалась теплой и тихой. Над землею простиралось ясное голубое небо. Но вскоре ползущие с севера темные тучи нависли над морем. Стало мрачно и холодно, зарядили нудные дожди.
Войска Ленинградского фронта освободили всю материковую часть Эстонии. Гитлеровцы удерживали лишь острова Хийумаа и Сааремаа. Советское командование готовило крупную наступательную операцию.
У морской авиации Краснознаменного Балтийского флота в те дни дел было невпроворот. Наши самолеты вылетали в море на разведку, топили вражеские корабли.
Утром 29 сентября из штаба ВВС флота поступил приказ произвести разведку в Рижском заливе и Ирбенском проливе. Требовалось получить данные о движении фашистских конвоев, доставлявших подкрепления своим войскам на острова и в Ригу.
Погода стояла отвратительная. Аэродром то и дело заволакивало туманом. Моросящие дожди предельно сокращали видимость.
- Кого пошлем? - спросил командира полка начальник штаба Иванов.
Майор Ситяков задумался, а потом решительно сказал:
- Полечу сам. Со мной, как всегда, пойдет флагштурман Заварин, стрелком-радистом - Черкашин.
На пункте связи дежурила старший матрос Фаина Мошицкая. Она держала связь с самолетом Ситякова до его прихода в заданный район, приняла сообщение об обнаружении вражеских конвоев, вела экипаж и на обратном маршруте.
Внезапно связь оборвалась. А вскоре мы узнали, что больше никто из нас не увидит ни Федора Андреевича Ситякова, ни Григория Антоновича Заварина. Самолет упал в море. Командир полка и флагштурман погибли. Чудом спасся Павел Макарович Черкашин. Он и рассказал о случившемся. Вот как это было:
Шли в облаках. Спустились ниже. Местами землю окутывал сплошной туман. Взяли курс на Ирбенский пролив. Опять появилась сплошная облачность. Пришлось подняться на высоту 4 - 5 тысяч метров. Пробиваться вниз стали уже над проливом. Вышли из облаков на высоте 500 метров, и очень неудачно прямо над вражеским конвоем из четырех транспортов и нескольких кораблей охранения.
Гитлеровцы открыли сильный заградительный огонь. Пришлось отказаться от атаки и уйти снова в облака. Но вот в их разрыве заметили на море еще несколько конвоев, следовавших на большом расстоянии один от другого. Решили атаковать головной конвой. Выбрали крупный транспорт. Сбросили торпеду удачно. Видно было, как вражеский корабль переломился и стал медленно погружаться в воду.
На обратном пути метеорологическая обстановка не улучшилась. Летели вдоль побережья. Но при выходе на сушу встретились со сплошной стеной тумана. Горючего было еще достаточно и, изменив маршрут, пошли на бреющем полете над Финским заливом. Связались с радиостанцией штаба ВВС флота. Оттуда получили приказание совершить посадку на одном из аэродромов возле Ленинграда. Такому приказанию были рады. Черкашин пошутил:
- Давно в театре не бывали. Сегодня сходим.
Хотел еще что-то сказать, но внезапно последовал резкий удар, а затем наступила гнетущая тишина. "Самолет упал в море и тонет, - молнией пронеслось в голове. - Надо спасаться". Черкашин нащупал какую-то дыру, с трудом протиснулся и как пробка выскочил на поверхность. Механически взглянул на наручные часы - было ровно 17.00. Помог спасательный жилет. На него теперь была вся надежда. Он сработал отлично. "А как же другие? подумал старший лейтенант. - Надо искать командира и штурмана".
Начал кричать, но никто не отзывался. Туман глушил голос. Живы ли они? Далеко ли до берега?
Неожиданно он увидел впереди какой-то предмет. Им оказался масляный бак с разбившегося самолета, а рядом какие-то обломки. С их помощью и забрался на бак. Только тогда почувствовал сильную боль в обеих ногах. Взглянул на руки - кожа с них содрана по самые манжеты комбинезона.
Прошло, наверное, около часа. Стали коченеть ноги. Дрожь пронизывала все тело. И не удивительно - в конце сентября на Балтике - не купальный сезон. Неожиданно услышал слабый звук мотора.
- Помогите! - вырвалось из горла. Крикнул еще несколько раз.
В разрывах тумана Черкашин увидел небольшое судно. Не выдержав, соскользнул с бака и поплыл навстречу. К нему приближался рыбацкий мотобот с шаландой на буксире.
В шаланде сидели две женщины и старик. Они и вытащили его из воды, помогли снять спасательный жилет, уложили на сети. Старик снял с себя шубу и накрыл спасенного. При этом задел его ноги. Их пронзила адская боль. Черкашин громко застонал и потерял сознание.
- Разделало тебя, парень, - сказал старик, когда Черкашин очнулся. - С руками, да и с носом плохо у тебя. А с ногами еще хуже. Боюсь, перебиты ноги...
Слова рыбака как обухом ударили по голове. "Останусь без ног и без рук, - пронеслось в сознании. - В 30 лет быть калекой, стать обузой для близких? Нет..." Рука невольно потянулась к кобуре пистолета. Но пистолета не оказалось. Заплакал от обиды. Потом стало легче... и стыдно за себя. Подумал: "Трусы только так поступают". Вспомнил слова любимого писателя Николая Островского, которые знал наизусть: "Шлепнуть себя каждый дурак сумеет... А ты попробовал эту жизнь победить?.. Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой. Сделай ее полезной".
Мотобот с шаландой пристал к берегу у рыбацкого поселка. В нем была больница. Сюда и принесли Черкашина. Женщина-врач сразу же ввела противостолбнячную вакцину, наложила лубки на обе ноги, оказала другую помощь. Для согревания дала порцию спирта. Потом сказала:
- Сделала все, что могла. Необходима серьезная операция. Нужно немедленно доставить вас в военный госпиталь.
На помощь пришел весь поселок. Где-то достали старенькую полуторку, но без горючего. Выручил лейтенант с поста связи - дал пару ведер бензина, предназначенного для движка. В кузов накидали сена, осторожно положили носилки с раненым и накрыли тулупом.
Уже в сумерках добрались до какого-то лазарета в 60 километрах от Ораниенбаума. Но здесь Черкашина не приняли - только перенесли носилки в санитарную машину и отправили в военно-морской госпиталь в Малые Ижоры.
Ехали с приключениями: перегорели лампочки в фарах. А стояла глубокая ночь. Пришлось медицинской сестре, сопровождавшей раненого, одетой в белый халат, шагать впереди машины и показывать дорогу. С горем пополам в 5 часов утра добрались до места.
Через час Черкашин уже лежал на операционном столе. Когда очнулся от наркоза, увидел свои ноги в шинах.
Утром нам сообщили о местонахождении Черкашина. Я тотчас же послал в госпиталь капитана Петра Николаевича Сазонова.
- Что слышно о Ситякове и Заварине? - спросил Павел Макарович.
- Ищут, - ответил капитан. - Пока безрезультатно. Да и о тебе только-только узнали...
А Заварин, вернее его труп, находился в это время в том же госпитале. Его подобрали на берегу рыбаки. При вскрытии у штурмана обнаружили перелом позвоночника и ряд других смертельных ран. Тело командира полка так и не нашли.
Для Черкашина потянулись мучительные дни. Процедуры следовали одна за другой: переливание крови, уколы, прием различных лекарств. Сильно болели раны, появилась бессонница. Медицинские сестры Ирина Мишина и Рая Кристинина по очереди постоянно находились около больного, читали ему книги, рассказывали о жизни, происходящей за стенами госпиталя.
О состоянии переломов врачи ничего определенного не говорили. Правда, они показали рентгеновский снимок, где ясно виднелась костная мозоль признак прочного и правильного срастания костей. Но главный хирург был недоволен.
- Не все мне нравится, - сказал он. - Возможно придется ампутировать ноги. Поживем - увидим.
В какой-то степени Павел Макарович свыкся с мыслью о возможной ампутации ног ниже колена. Думалось: "Сделают протезы и я буду иметь возможность продолжать службу, если не на летной, то на штабной или преподавательской работе. Встречал же одного штурмана на протезе, летавшего в составе экипажа. Видел в Новой Ладоге летчика-истребителя Леонида Белоусова на протезах. Он тогда проходил тренировку и все удивлялись его мастерству". (До конца войны Белоусов сбил в воздушных боях несколько вражеских самолетов, а впоследствии стал Героем Советского Союза).
Черкашин очень обрадовался, когда лечащий врач сказал:
- Поздравляю! Все идет хорошо. Месяца через два-три будешь танцевать на собственных ногах.
Однако надежды лечащего врача не оправдались. Началась газовая гангрена. Никакие лекарства и принятые меры результатов не давали. Единственный выход - ампутация ног, но на этот раз - выше колен. Черкашин категорически отказался.
В это время по заданию командования в госпиталь приехал врач полка Тимофей Александрович Лымарь, чтобы навестить Черкашина, вручить ему орден и подарки друзей.
Долго полковой врач уговаривал товарища дать согласие на операцию.
- Это ведь единственный путь к выздоровлению. Придется пожертвовать ногами ради жизни!
- Неужели иначе нельзя? - с тоской спрашивал Черкашин.
Лымарь сочувственно взял его за руку, с болью в голосе произнес:
- Разве не оставили бы, если бы могли... Мы, врачи, не боги... Иного выхода, как ампутация, нет.
После разговора друзья расцеловались, врач Лымарь уехал в полк, а Павел Макарович вызвал начальника отделения госпиталя и дал согласие на ампутацию.
Через час он уже лежал на операционном столе - четвертый раз под наркозом. Операция длилась более двух часов. Ее проводили одновременно два хирурга с ассистентами. Проснулся после кошмарного сна. Снилось ему, будто дрался с хирургом, разбил ему очки, обругал операционную сестру, повыдергивал иглы из вен, через которые вливали кровь. И еще снилось, будто с важными документами попал в плен к фашистам. Хотелось умереть, но не быть изменником. А когда Черкашин полностью пришел в себя, извинился перед хирургами и сестрой.
Как удивились все, когда через трое суток после ампутации у Павла Макаровича появился волчий аппетит. За один раз он мог съесть целую буханку хлеба, крепко посыпанного солью, и запить водой. Жажда была неутолимой. Няни и сестры беспокоились за последствия, но врачи в жидкости не ограничивали.
Павел стал набираться сил. Быстро восстановилось зрение, самостоятельно стал читать не только газеты, но и книги. Начал по ночам тренироваться - сползал с койки и без посторонней помощи забирался на нее обратно, выползал в коридор. Когда и это освоил, попросил санитара Гришу приобрести для него брезентовые брюки и рукавицы (роликовых колясок тогда еще не было). По ночам, чтобы никто не видел, ступенька за ступенькой, одолевал лестницу (лежал на втором этаже). Получил партийное задание читать послеоперационным, тяжело больным газеты. Появились другие заботы, и жизнь стала более полноценной. Самым страшным и, казалось, непреодолимым была необходимость в помощи других. Когда и этот трудный рубеж преодолел, Черкашин почувствовал себя на "седьмом небе", он как бы приобрел вторую жизнь.
Путь к выздоровлению у Черкашина длился два с половиной года.
* * *
Только в марте 1947 года Павел Макарович покинул госпитальную койку. Лечился в Ленинграде, Москве. Поехал в родной Донбасс. Там жили мать, три сестры, племянник. Отца уже не было в живых - он скончался от побоев полицаев в годы фашистской оккупации.
О том, что с ним случилось, более года не писал ни родным, ни школьным товарищам. Принял решение после выздоровления домой не возвращаться. Думал упрятать себя в доме инвалидов (не причинять боль родным и не вызывать сожаления у друзей). Правду открыл лишь любимой девушке, с которой до оккупации Донбасса и после его освобождения вел переписку. Посоветовал забыть его и найти себе достойного спутника жизни.
Девушка ответила: "Забыть не могу и не желаю. Приезжай. Каким бы ты ни был - я тебя жду". Этот ответ, пожалуй, и заставил изменить принятое решение. Потянуло в родные края. Дальше все стало на свое место.
Черкашину поручили важный участок политической работы - парткабинет. С душой взялся за дело. К нему приходили коммунисты и беспартийные, рассказывали о боевых и трудовых делах, вместе намечали и осуществляли планы массово-политических мероприятий.
Работал пока мог. Не один раз избирался депутатом поселкового Совета, был народным заседателем, около года даже замещал судью. Много раз избирался делегатом на районные партконференции. Он - частый гость у пионеров, комсомольцев и молодежи призывного возраста. Общественный инспектор по охране канала Северный Донец - Донбасс. И еще много других общественных дел у Павла Макаровича.
Хорошим другом и помощником стала библиотека.
"Летом, - пишет мне Черкашин, - провожу время больше на воздухе, на огороде, в саду и только за счет сна прочитываю газеты и журналы, а зимой "запоем" читаю книги. Соседи часто удивляются, когда видят, что до утра в моем окне не гаснет свет...
О болезнях стараюсь не думать, они тогда лучше переносятся, но все же иногда приходится обращаться к людям в белых халатах".
"Могу гордиться, - писал Павел Макарович однополчанам, - что немало ребят подготовил для службы в Вооруженных Силах. В их числе и сын, который призван в армию после окончания Новочеркасского геологоразведочного техникума. Служит в радиотехнических войсках - пошел по стопам отца. Идет смена смене - бегает уже внук".
"Что касается жизни Павла Макаровича у нас, в шахтерском поселке, сообщает нам, его однополчанам, заместитель секретаря парткома, - то можно с законной гордостью сказать, что он приносит огромную пользу в деле воспитания молодежи в духе советского патриотизма. Черкашин - неоднократный гость в двух средних школах и общежитии шахтеров. Молодежь с большим вниманием и уважением слушает рассказы о боевых подвигах наших воинов на фронтах Великой Отечественной войны советского народа против фашистских орд. Павел Макарович выступает с беседами на летних агитплощадках. Участвует во всевозможных встречах, организуемых общественными организациями".
Аналогичные письма мы получили от военкома города Дзержинска, из 2-й средней школы шахты "Северная", где он когда-то был комсоргом и пионервожатым и где сейчас является членом совета музея боевой и трудовой славы. В музее немало документов, фотографий, характеризующих большую силу воли этого простого и скромного человека. Четыре ордена (два - Красного Знамени, Отечественной войны I степени, Красной Звезды), многие медали награды за сотни боевых вылетов - лучшая характеристика воздушного бойца.
"Человек интересной судьбы" - так назван очерк, напечатанный в газете "Дзержинский шахтер" к 30-летию Победы и посвященный Черкашину. И это правильно. Человек остался без ног, у него покалечены грудная клетка, руки, пониженное зрение, но он и поныне неутомимый труженик.
Мы гордимся тем, что наш герой не только выстоял в тяжелой схватке за жизнь, как и подобает коммунисту, но и остался человеком с чистой совестью. Каждый из нас уверен, что таким Павел Макарович останется до конца. В нем, как в зеркале, выражен характер человека, которого воспитал шахтерский коллектив Донецкого угольного бассейна. Его жизнь похожа на легенду.
Наша славная советская молодежь продолжает традиции старших поколений, берет на вооружение, в наследство подвиги отцов, дедов, братьев и сестер. Среди героев на видном месте всегда будет подвиг Павла Макаровича Черкашина.
Над Рижским заливом
Быстрые наступательные операции Красной Армии в Прибалтике не дали возможности фашистам эвакуировать свои войска и технику по сухопутным коммуникациям. Основные перевозки гитлеровцы осуществляли морским путем: из портов Пярну, Рига, Кингисепп на Сааремаа через Рижский залив и Ирбенский пролив. Почти вся материковая территория Литвы и Эстонии и их столицы Вильнюс и Таллин уже были освобождены от немецко-фашистских захватчиков. Бои шли на подступах к Риге.
Как-то вечером зашел ко мне Григорий Васильевич Добрицкий. Тяжело опустившись на стул, сказал:
- Награды за ратные дела получили большой отзвук у всего личного состава. Каждому дорого, что его личный подвиг, подвиги павших в боях товарищей не остались безвестными.
Г. И. Добрицкий имел в виду последнее, посмертное награждение орденом Красного Знамени Федора Андреевича Ситякова и присвоение звания Героя Советского Союза Григорию Антоновичу Заварину.
После трагической гибели командира полка Ф. А. Ситякова и штурмана полка майора Г. А. Заварина я был назначен командиром 51-го минно-торпедного Таллинского авиаполка.
Вначале мне было очень тяжело. Дело в том, что в полку в течение шести месяцев весьма напряженной боевой работы вместо меня не был назначен заместитель командира полка по летной подготовке. Не прислали и штурмана полка. А это значительно усложняло и без того нелегкую работу командира и штаба, особенно ввод в строй молодых экипажей, прибывавших на пополнение. Все считали, что это чей-то просчет. Мы, командиры частей, знали, что руководящие кадры шли к нам из ВВС Тихоокеанского флота, но и там была не бездонная бочка, откуда можно без конца черпать ведущих офицеров. Значит, надо растить и выдвигать своих.
В районе Ленинграда из ударных полков ВВС КБФ на прежнем месте остался только один наш. 51-й полк. Все другие части, в том числе и 8-я минно-торпедная авиадивизия, действовали на юге Балтийского моря.
Командующий ВВС КБФ поставил нам задачу: группами и парами торпедоносцев и топмачтовиков систематически наносить удары по вражеским конвоям на морских коммуникациях в Рижском заливе вплоть до устья реки Даугава.
Для выполнения поставленной задачи штаб полка разработал наставление, где предусматривались прежде всего систематические групповые атаки торпедоносцев и топмачтовиков по фашистским конвоям в дневное время, по данным воздушной разведки. Разведка велась одиночными самолетами нашего полка. В разведку направлялись наиболее опытные экипажи торпедоносцев. Перед ними ставилась задача точно определить местонахождение, направление движения, состав конвоев, безошибочно передать данные на аэродром, а затем встретить ударные группы на подходе к цели, навести их на цель и зафиксировать результаты удара. Задача, безусловно, трудная и сложная, а поэтому мы долго и тщательно подбирали такие экипажи.
Наиболее часто и всегда успешно ходили на разведку экипажи командиров звена лейтенантов Г. В. Позника и В. А. Астукевича, а также летчика лейтенанта В. Д. Петрова. Штурманами у них летали лейтенанты В. Е. Михайлик, И. Т. Лобуко и А. Ф. Корнышкин, а стрелками-радистами сержанты Захаров, Левшин и Чванов. Эти люди не только успешно выполняли важную боевую задачу, но и нападали на воздушного врага. В связи с этим я хочу рассказать о редчайшем случае в работе воздушных разведчиков. Произошло это 11 марта 1945 года. Во время полета на разведку лейтенант Григорий Васильевич Позник заметил под облаками фашистский транспортный самолет Ю-52 в сопровождении двух истребителей ME-109, решил атаковать и уничтожить его. Чтобы зайти на выгодную позицию и внезапно атаковать, нашему летчику пришлось долго хитрить и нырять в облака. А затем, выбрав удобную позицию и подойдя на короткую дистанцию, он открыл огонь из передних неподвижных установок крупного калибра и сбил самолет. Истребители, прикрывавшие "юнкерс", заметили это уже тогда, когда их подопечный беспорядочно падал в воду. А наш разведчик ушел в облака, изменил направление полета, оторвался от преследования и продолжал выполнять задачу. Свой успех экипаж подтвердил фотоснимками.
* * *
На рассвете 24 сентября 1944 года разведчики обнаружили в Рижском заливе вражеский конвой. Удар решили нанести группой из пяти топмачтовиков. Ведущий - я. Ведомые - два командира звена А. А. Зубенко и Г. Г. Еникеев, два летчика - А. Я. Соболев и А. Д. Кузьмин. Все мы уже выполняли аналогичные вылеты и, следовательно, имели некоторый опыт. Но так или иначе в каждом боевом полете всегда можно найти что-то новое, своеобразное и никогда схему одного полета на другой наложить нельзя. Поэтому к выполнению задания готовились тщательно.
Наш маршрут пролегал над освобожденной территорией Эстонии с выходом на Пярну, а затем - в Рижский залив.
Подлетаем к Нарве. Под нами только что освобожденная земля, всюду видны следы войны: разрушенные кварталы города, сплошные линии траншей, что тянутся змейкой между Финским заливом и Нарвой. По обочинам дорог валяются автомашины, лежат сваленные телеграфные столбы. Все мосты взорваны, у некоторых - затор пехоты и боевой техники... Сверху видим, как саперы наводят порядок.
Всего несколько дней назад мы летали в этих местах со всеми предосторожностями. Теперь летим более спокойно. Можно не бояться вражеских зенитчиков, но фашистские истребители могут появиться в любое время. Поэтому надо быть бдительными.
Пролетаем над городом-портом Пярну. Здесь тоже видны большие разрушения. А вот и Рижский залив. Нужно найти и атаковать вражеский конвой. Всматриваюсь в морскую гладь, подернутую густой дымкой. Видимость 2 - 3 километра. Кажется, где тут разглядишь какие-то корабли...
Хорошо, что мы имели точные данные своего разведчика о местонахождении цели: два часа назад конвой вышел из Даугавы и двигался в направлении Ирбенского пролива со скоростью 15 узлов.
Правильнее нам следовало бы лететь в расчетный квадрат по западному берегу залива, но в районе Айнажи шли большие бои. Лишний раз рисковать не хотелось и мы уклоняемся ближе к острову Рухну, чтобы от него взять курс навстречу фашистскому конвою. Напряженно работают штурман Петр Николаевич Сазонов и штурманы ведомых самолетов. Стрелки-радисты внимательно вслушиваются в эфир, наблюдают за воздухом.
- Товарищ командир, - обратился ко мне стрелок-радист Юрий Волков, разведчик обнаружил еще один конвой, который входит в Ирбенский пролив. В его составе два транспорта и три корабля охранения.
Чем ближе мы подходили к расчетному месту встречи, тем больше возрастало напряжение.
- Впереди, справа корабль, - спокойно и уверенно доложил Сазонов.
- Вижу корабли!.. Вижу корабли!.. - почти одновременно сообщили ведомые.
Нас тоже заметили: появились вспышки от разорвавшихся зенитных снарядов.
Пять боевых кораблей охраняли один транспорт. Я сделал вывод, что, по всей вероятности, перед нами какой-то важный груз. Меня заинтересовал транспорт. Он - наша цель. Делаю отворот влево и даю команду Г. Г. Еникееву с ведомым атаковать транспорт. Жалко было по одному транспорту разрядить все самолеты, поэтому и решил уничтожить его двумя топмачтовиками. Впереди, в Ирбенском проливе, еще два транспорта и по ним также нужно нанести удар, а сделать это могли только мы, иначе враг может уйти безнаказанно.
Однако решение, которое было продиктовано обстановкой и желанием потопить как можно больше вражеских транспортов, осуществить так и не удалось.
Завожу группу с выгодных курсовых углов правого борта, даю по радио команду паре: "Атака!" Но никто не выходит.
- Что это? Невыполнение приказа?
Обошел конвой с кормы и снова завожу в атаку всю группу с левого борта. Снова даю команду: "Паре выйти в атаку!", и опять такая же картина. Все самолеты, прижавшись ко мне, идут плотным строем.
Кружиться долго вблизи побережья, занятого врагом, не решился. Тогда в третий раз завожу группу, даю команду для всех "Атака!" и сам иду вперед. Только тогда, маневрируя и обстреливая боевые корабли и транспорт, пошли за мной ведомые. Один из них даже перестарался: умудрился выскочить вперед, сбросил бомбы, а от их разрывов досталось и нам. В частности, мой самолет получил изрядную вмятину.
Страшно злой вернулся я тогда на аэродром. Хотел обрушиться прежде всего на ведущего пары. Но когда все самолеты зарулили на стоянку и экипажи собрались возле меня, все выяснилось: ведомым я поставил непосильную задачу.
И все же полет не прошел впустую. Вначале атаки конвойные корабли оказали сильное противодействие всеми зенитными средствами. Но мы их удачно накрыли огнем из пулеметных установок, и огонь кораблей значительно уменьшился.
Мы "влепили" пять бомб в фашистский транспорт водоизмещением в 5000 тонн. Моя попала в носовую часть, а бомбы летчиков Кузьмина и Зубенко угодили в среднюю часть. Транспорт сразу же пошел на дно.
Самолеты не имели серьезных повреждений, за исключением нескольких пробоин. В самолет Кузьмина попала только одна пуля. Она ударилась о пистолет летчика и осталась в кармане, не причинив вреда. Так и носил Кузьмин эту реликвию памятного боя в Рижском заливе у себя в кармане, и вместе с ней погиб в районе Лиепаи месяц спустя.
Вечером в тот же день меня увидел механик, обслуживавший самолет, и сказал:
- Счастливый вы, товарищ майор!
- В чем же мое счастье? - спросил я, недоумевая.
- Осколок зенитного снаряда пробил пол в кабине сзади сиденья, пролетел возле вас, не задев...
И тогда мне вспомнился незабываемый эпизод из моей жизни.
Случилось это до того, как я прибыл на Балтику.
На фронт я попал не сразу, а через Военно-морское авиационное училище, где должен был переучиться и в совершенстве овладеть самолетом ИЛ-4.
Закончив программу переподготовки, ждал отправки на фронт. И вот вызывают в штаб училища. Разговаривал со мной командир учебной эскадрильи капитан Острошапкин. Он сказал:
- Училище перебазируется на новое место, поближе к морю. Наземное имущество и наши семьи следуют по железной дороге. Самолеты предложено перегнать своим ходом. Вы назначаетесь старшим группы. Вот приказ начальника училища. Прочитайте и распишитесь...
- А когда же на фронт? - спросил я.
- Вот перегоните самолеты и как только будет приказ из Москвы, сразу же и отправим, задерживать вас не станем.
* * *
На одной из промежуточных станций железнодорожный эшелон остановился. Начальник эшелона собрал всех военнослужащих на построение. Семьи офицерского состава остались в вагонах.
- Есть не очень-то приятное сообщение, товарищи, - начал начальник эшелона. - К нашему поезду прицепили платформу с гробами. Там находятся тела погибших летчиков. В одном из них - останки погибшего при катастрофе нашего слушателя майора И. Ф. Орленко. В эшелоне едет его жена Ольга Никитична с двумя детьми и ее нужно как-то подготовить к такому печальному известию. Эту задачу я ставлю двум девушкам-бойцам, которые находятся с женой Орленко в одном вагоне.
Построение закончилось. Все-стали расходиться. Девушки в военной форме робко подошли к своему вагону и начали перешептываться.
- Что случилось? - спросила их Ольга Никитична.
- Случилось страшное, но мы вам не скажем, - заявила одна из них, с трудом сдерживая слезы.
- Наверное по этому поводу и собирал вас начальник поезда?
Ответа не последовало. Девушки только переглянулись между собой.
Тогда Ольга стала просить девушек раскрыть секрет и уверяла, что никому об этом не расскажет. И они не выдержали, обо всем рассказали Ольге Никитичне. А тут как раз начальник эшелона подошел к вагону и с суровым видом спросил:
- Ну, как настроение?
- Вы говорите, что мой муж погиб, а я в это не верю...
- Дело ваше. Можете верить или не верить. Мой долг известить вас...
- Он ушел, а я чувствую как сердце забилось сильнее, - рассказывала потом жена. - А вдруг это правда?
День близился к концу. С моря подуло прохладой. Поудобнее устроила своих девочек спать, укрыла, чем только могла, обняла их, чтобы было потеплее... Всю ночь так и просидела возле них, не сомкнув глаз... Утром поезд остановился на какой-то станции. Сколько будет стоять - никто не знал. Все женщины из эшелона бросились покупать что-нибудь из продуктов. Побежала и я. Думала, пока мои девочки спят, я им завтрак приготовлю. Только успела купить еду, как услышала гудок нашего паровоза. Поезд тронулся с места и стал набирать скорость. Все бросились догонять. Побежала и я, но споткнулась и упала. Все, что было у меня, полетело под откос. Только когда поезд остановили, я добралась до своих испуганных девочек. Ну, а завтрак все-таки получился - выручили девушки-бойцы. Они дали моим детям по кусочку хлеба и организовали чай. Спасибо им за это!
Вскоре эшелон прибыл на конечную станцию. Его встречали офицеры. Среди них моя жена узнала Острошапкина и обратилась к нему:
- Скажите, пожалуйста, где находится мой муж Орленко?
- Сидит как миленький в Майкопе, - в шутливом тоне, улыбаясь, ответил Острошапкин. - Сегодня запрашивал разрешения на перелет к нам, но ему не дали - не пускают горные вершины. Видите? - и показал рукой в сторону Кавказского хребта. - Завтра, как только погода улучшится, будем принимать его здесь...
Началась разгрузка эшелона. В первую очередь выносили имущество училища. Женщин с детьми на ночь оставили в вагонах.
Утром на следующий день жена, чуть свет, начала смотреть на горы. Как и вчера, их окутывали облака. Но потом они начали таять и вскоре совсем исчезли.
Дождавшись, когда проснутся дочери, жена быстро их одела и вывела из вагона на перрон. В конце эшелона, как и вчера, она увидела группу офицеров. Среди них мелькнуло родное лицо.
- Папа нас встречает! - крикнула Ольга Никитична. Подхватив дочерей, она подбежала ко мне, бросилась на грудь, да так и замерла.
- Что случилось? - спросил капитан Острошапкин. Мне также было непонятно поведение жены. Но все объяснил смущенный начальник эшелона, рассказав об истории с гробами.
- На самом деле неприятная история, - сдерживая раздражение, сказал Острошапкин. И уже, обращаясь ко мне, добавил: - Значит, долго будешь жить, Иван Феофанович. Можно спокойно ехать на фронт. Будь уверен - тебя ни пуля, ни снаряд не возьмут...
Вот тогда после благополучной посадки и вспомнились эти вещие слова капитана.
* * *
Кстати сказать, часто наши боевые подруги задают вопрос, а почему о них мало пишут? И даже возмущаются этим. Я разделяю такое мнение.
Здесь я рассказал только один эпизод, а сколько других невзгод выпало на долю наших жен! Война, она неразборчива и никого не милует. Часто мы, как и они, жили надеждами. Получишь, бывало, письмо от семьи и сразу забывается усталость, удваиваются силы, удесятеряется ненависть к врагу. Так уж устроен советский человек!
Верные боевые друзья
Над Рижским заливом наш полк проводил боевые операции вплоть до освобождения Риги. Когда Советская Армия блокировала в Курляндии группу немецко-фашистских войск в составе 30 дивизий, мы перенесли свои действия в Южную Прибалтику. Фронт двигался на запад, а вместе с ним и наш Краснознаменный Балтийский флот. Все это нас радовало, придавало силы. Торпедоносцы и топмачтовики были готовы в любое время наносить удары по вражеским военно-морским базам и конвоям в новых районах и с новых аэродромов. Успешным действиям летный состав во многом обязан своим боевым помощникам и друзьям - авиационным специалистам. Они самоотверженно трудились во все дни войны, заслужили похвалу и боевые награды.
Большим почетом в полку пользовался техник-лейтенант М. И. Максимкин. Михаил Иванович - участник войны с белофиннами, а с 1942 года до конца Великой Отечественной войны провел на фронте, обеспечивая бесперебойную работу самолетов. К таким, как М. И. Максимкин, в полку всегда относились с особым уважением за их высокое чувство долга, дружбу и товарищество. Приведу только один пример. В одной из операций сильно повредило мотор самолета. Для его замены требовалось не менее полутора суток. Михаил Иванович с помощником мотористом решили: "Не уйдем от самолета до тех пор, пока не выполним работу, а выполнить ее мы должны в кратчайший срок. Война того требует, а отдыхать будем потом".
Сказали и сделали: мотор заменили за 18 часов и обеспечили участие самолета в Рижской операции.
Механика старшину Василия Григорьевича Терещенко иначе и не называли как по имени и отчеству. Причем, произносились они всегда с почетом и уважением. Ему не везло: четыре раза самолет, который он обслуживал, возвращался с тяжелыми повреждениями, а один раз был разбит снарядом настолько, что на ремонт требовалось не менее двух суток.
В. Г. Терещенко с помощью товарищей в два раза сократил время ремонта, проявив высокую сознательность, понимание воинского и патриотического долга. В том, что командир звена Богачев потопил наибольшее количество вражеских транспортов, немалая заслуга и механика Терещенко.
Техник звена старший техник-лейтенант коммунист Михаил Сергеевич Маркин пробыл на фронте с первого дня войны до последнего. Он слыл в летно-техническом кругу как человек, работавший за троих. Он проверял каждый самолет, давал советы механикам как лучше обеспечивать работу того или иного агрегата, а когда случалась беда - повреждали мотор или самолет, - Михаил Сергеевич становился неутомимым. Строгая, но справедливая требовательность, помноженная на личный энтузиазм М. С. Маркина, заражали механиков, мотористов, оружейников и других специалистов - они приводили израненные торпедоносцы и топмачтовики в боевую готовности за короткий срок. Во время важнейших операций самолеты делали по 2 - 3 вылета в сутки и не было ни одного отказа, ни одного дефекта по вине технического состава.
Старший техник по радио Николай Яковлевич Беляев - большой специалист своего дела. В полку говорили: "Даже самый придирчивый судья не сможет предъявить обвинения радиослужбе". Радиотехника - наука сложная, и материальная часть ее замысловатая. Трудно порой молодому стрелку-радисту ее освоить, но Беляев не отходил от такого радиста, не оставлял его до тех пор, пока не убеждался, что сумел помочь товарищу овладеть техникой. Он оставался уверенным, что радиосвязь будет надежно обеспечена и командир сможет пользоваться ею при руководстве боем без всякого сомнения.
А оружейники, торпедисты, прибористы - сколько они приложили труда для обеспечения боевых вылетов! Сотни тяжеловесных бомб и торпед подвешено руками офицеров и сержантов, таких, например, как старший техник по вооружению Тихон Емельянович Якубов. Творческая мысль никогда не покидала этого человека. Под его руководством была сконструирована и внедрена тележка для подвески бомб крупного калибра, которая значительно облегчала труд и сокращала время готовности самолета к вылету в четыре раза.
Судьба столкнула вместе во фронтовой обстановке инструктора военно-морского авиатехнического училища Павла Герасимовича Кириенко со своими питомцами, бывшими курсантами. Старший техник-лейтенант П. Г. Кириенко вел в училище теоретический курс и практику по авиадвигателям. Требовательный и строгий, он держал курсантов, будущих механиков, что называется, "в форме". Материал на лекциях он излагал четко, доходчиво и требовал от своих слушателей глубоких знаний. В 1944 году П. Г. Кириенко суждено было встретиться со своими подопечными в боевой обстановке - в нашем 51-м авиаполку. Это были трудные дни в полку. Мы получили новую технику, новое пополнение. Все следовало, как говорится, "притереть", чтобы создать единое целое - боевую авиачасть.
Кириенко назначили техником самолета. Механиком прикрепили к нему выпускника училища Евгения Ивановича Добина, мотористом А. П. Диева, тоже недавнего курсанта. Наш аэродром находился почти на передовой. Самолеты после посадки заруливали на стоянки в лесных опушках. Там их быстро замаскировывали ветками деревьев и специальными сетями, и только потом приступали к осмотру и ремонту. Но это не все. Иностранные машины имели серьезные конструктивные недостатки. Например, система отопления кабин работала от бензовоздушной смеси, подаваемой нагнетателями двигателей. В условиях боевого полета в случае повреждения смесь могла загореться. В то же время система трубопроводов и тросов управления к печкам сжигания смеси располагались так, что при осмотре и ремонте техническому составу было трудно к ним подобраться. Встал вопрос о демонтаже этой системы.
Работа оказалась сложной, трудоемкой, но ее выполнили в кратчайший срок поочередно на машинах, готовившихся к боевым вылетам без вывода их из строя.
Много хороших слов хочется сказать и в адрес техника Суркова. Он успевал всюду. Его простые и доходчивые разъяснения вносили исчерпывающую ясность в самые трудные и сложные вопросы. Был случай, когда машина вернулась с поврежденным воздушным винтом. Нужно было его снять и установить новый. Долго возились, но винт заменили. Однако на работавшем двигателе не изменялся угол атаки. Кириенко и Сурков сообща еще раз просмотрели инструкции и, наконец, нашли нужный вариант установки винта. Это был еще один шаг в освоении новой зарубежной техники.
Сложнее было ремонтировать и производить профилактический осмотр органов приземления самолета. Машины тяжелые, а "козлы" с домкратами для подъема - неудачные. При малейшем колебании самолета в приподнятом положении они деформировались и это создавало дополнительные трудности. На помощь пришли работники передвижных авиаремонтных мастерских. Они изготовили более мощные подъемники, что ускорило выполнение наиболее трудоемких работ.
В повседневной работе технический состав проявлял полное взаимопонимание и взаимовыручку. Если образовывался какой-либо "затор" у одного, то к нему тут же приходил на помощь другой и сообща быстро вводили самолет в строй.
Много добрых слов можно сказать в адрес руководителей технической службы полка - старших инженеров Григория Федоровича Яковлева и Александра Ивановича Медведева, инженеров: по ремонту - Леонида Петровича Захарова, по вооружению - Анатолия Яковлевича Киселева, по спецоборудованию - Василия Григорьевича Попова, начальника минно-торпедной службы Константина Михайловича Киселева, механиков Сергея Валентиновича Зыкова, Николая Алексеевича Стерликова, Владимира Андреевича Орлова, Ивана Ивановича Михалева и многих других.
В своих воспоминаниях я не смог рассказать о всех достойных товарищах, привести другие характерные и поучительные эпизоды из боевых будней технического состава, и пусть они простят меня за это. Хочу лишь сказать, что каждый из них не жалел сил и самого себя ради победы над врагом.
Принимай, земля литовская!
14 октября 1944 года полк перебазировался на новое место. Одни экипажи произвели посадку в Паневежисе после выполнения боевого задания, другие прилетели туда со старого нашего аэродрома, взяв с собой на борт технический состав и подвесив торпеды. На литовскую землю мы прибыли уже не новичками, а с опытом и почетным наименованием "Таллинских".
Теперь 8-я минно-торпедная Гатчинская авиадивизия КБФ собралась в одном месте и представляла из себя большую силу. Шутка сказать, в ее составе насчитывалось три ударных и два истребительных полка. Это был мощный кулак, а не растопыренные пальцы. Мы получили возможность взаимодействовать со штурмовиками, несшими боевую службу в южной части Балтийского моря. А самое главное, наш 51-й минно-торпедный полк будут прикрывать от взлета до посадки новенькие ЯК-9д Героев Советского Союза П. И. Павлова и А. А. Мироненко. Что и говорить, защита надежная!
Паневежис - небольшой литовский городок. На юго-востоке от него в 1940 году - в первом году восстановления Советской власти в Литве командование Красной Армии приступило к строительству аэродрома, однако тогда достроен он не был. Фашисты сначала его не использовали, а затем, когда Красная Армия повела успешное наступление, развернули большие работы по достройке аэродрома. Строился он руками военнопленных и угнанных в рабство советских людей. Об этом свидетельствуют надписи на русском языке, сделанные на цементных плитах. Привожу одну из них: "Здесь работали русские. 12. 04. 44 года". Отступая, гитлеровцы разрушили аэродром. Они взорвали служебные здания, взлетно-посадочную полосу. Но наши бойцы из строительного батальона в короткий срок привели его в рабочее состояние.
Аэродром позволял нормально работать всем пяти полкам 8-й дивизии. Для нас были приготовлены места стоянок самолетов в укрытии, командный пункт и помещения для личного состава. Самолеты уходили в небо сразу после выруливания из капониров на полосу.
Здесь, на аэродроме, авиаторы еще раз собственными глазами увидели зверства немецко-фашистских извергов. Был обнаружен ров, в котором оказались зарытыми 17 тысяч мучеников: пленных красноармейцев, евреев, литовцев.
Недалеко от аэродрома гитлеровцы соорудили огромный лагерь для пленных. Несколько рядов колючей проволоки опутывали длинные дощатые бараки - "клоповники", внутри которых в два этажа тянулись нары, заваленные тряпьем, соломой, разной дрянью. Во дворе через каждые 20 - 25 метров возвышались смотровые посты с огневыми точками и прожекторными установками.
В конце войны, уже после освобождения Литвы от фашистов, еще продолжали действовать созданные буржуазными националистами диверсионно-террористические банды. Они зверски убивали партийных и советских работников, а также крестьян-новоселов. Так, в Купишкиском уезде, который непосредственно прилегал к аэродрому, до конца 1945 года бандиты убили 80 крестьян. Зверства недобитого врага вызывали у личного состава ненависть к фашистским извергам, поднимали на бой, на мщение.
Прибыв на новое место, мы провели в полку партийные и комсомольские собрания, на которых обсудили задачи по повышению бдительности, нацелили личный состав на преодоление трудностей как в организации полетов, так и в бытовом устройстве. Мы не прекращали боевой работы даже в день перебазирования. Те экипажи, которые прилетели раньше, в тот же день уходили на задание.
Но начало боевой деятельности на новом месте стало для нас горестным. Не вернулся из первого боевого полета командир 1-й эскадрильи капитан Андрей Лукич Михайлов, участник войны с белофиннами, награжденный орденом Красного Знамени. Андрей Лукич - мой земляк с Украины и мы знали друг друга по совместной работе еще на Тихоокеанском флоте.
Погода в тот день установилась как по заказу: низкая облачность, и видимость 2 - 3 км. О такой погоде особенно мечтают наши экипажи-разведчики.
Михайлову ставилась задача пройти по маршруту вдоль береговой черты от Паланги через Ирбенский пролив до Риги, выяснить движение вражеских кораблей на коммуникациях и состояние погоды. Экипаж был отлично подготовлен для такого задания. Но вскоре после взлета связь с самолетом оборвалась...
А на второй день - 15 октября группа, ведомая опытным заместителем командира авиаэскадрильи, выполняя боевое задание в Балтийском море, на обратном пути уклонилась от маршрута, потеряла ориентировку, вышла на линию фронта Курляндской группировки фашистов, где и был сбит огнем зенитной артиллерии врага один из ведомых группы - командир звена лейтенант Николай Васильевич Иванов. Эта тяжелая утрата произошла в результате непростительной ошибки ведущего группы и прежде всего штурмана. Для всех нас этот скорбный случай послужил поучительным уроком.
Тяжело было на душе в тот день. Впрочем, как и во все дни, когда мы теряли боевых товарищей. К вечеру нервы натянулись до предела, не хотелось ни с кем говорить.
- Выйдем на воздух, - заметив мое состояние, предложил начальник штаба Иванов.
- Давай! - согласился я.
Мы вышли с командного пункта и сели на ствол срубленного дерева. Оба молчим, а думаем об одном и том же: как тяжело воспринимаются потери боевых друзей! Еще тяжелее писать об этом родным и близким. В душе мы проклинали фашизм и войну, которые унесли столько молодых, активных жизней, принесли нашим людям много горя.
В памяти возник образ этого сильного и мужественного человека, великого труженика, боевого летчика.
Я вспомнил все сказанное Михайлову перед его трагическим боевым вылетом. Искал в себе причину гибели Андрея Лукича. Искал, но не находил. Знал я этого талантливого командира хорошо. В нем легко улавливалось главное, что облагораживает человека: он проявлял нетерпимость к любым недостаткам, никогда не удовлетворялся результатами своего труда, хотя летал днем и ночью без ограничений, всегда искал что-то новое, более совершенное.
И вот, его нет среди нас. Во мне все кипело, бурлило. Готов был сделать что угодно, лишь бы вернуть к жизни замечательного командира эскадрильи капитана Андрея Лукича Михайлова.
И еще я представил себе, какое горе постигнет его мать Прасковью Андреевну, жену Зою Антоновну и маленькую дочь Раечку, когда они получат скорбную весть о гибели самого дорогого им человека - сына, мужа и отца, а мы не в силах их утешить, облегчить их горе... Одно ясно: оставшиеся в живых будут ещё сильнее бить фашистских извергов. В это я верил, как верил в окончательную победу. Мы будем уничтожать фашистов как бешеных псов, потому что от них идут все наши беды...
Но тут из двери командного пункта выглянул дежурный офицер майор И. И. Семилов:
- Вас к телефону, товарищ командир полка!
Звонил замполит Добрицкий. Он сообщил:
- Прибыл к нам начальником связи полка лейтенант Владимир Васильевич Быков. Помните - раньше он служил у нас начальником связи 1-й эскадрильи. Я уже с ним беседовал. Молодой, правда, но, думаю, с обязанностями справится.
Быкова я помнил хорошо. Толковый связист, с ним легко будет работать.
Вообще быстро растет наша молодежь. Есть среди них и талантливые. Иногда даже в душе им завидуешь: молоды и талантливы, чего еще нужно человеку?
Перед глазами встали лица молодых летчиков, уже включившихся в боевую работу: младших лейтенантов В. П. Полюшкина и В. М. Кулинича. Они быстро вошли в число тех, кто добывал боевую славу 51-му минно-торпедному авиаполку. Такими же хорошими бойцами стали летчики 3-й эскадрильи А. А. Богачев и М. В. Борисов, штурманы Н. И. Конько, И. И. Рачков, С. И. Жебуртович, И. Н. Яковлев.
* * *
В конце 1944 и в начале 1945 года основными районами боевых действий нашего полка были Лиепая, Ирбенский пролив, Клайпеда, Данцигская бухта. Осенью и зимой, когда ночи на Балтике стали длиннее, вражеские конвои успевали в темное время суток пройти наиболее опасную часть пути - из Германии в блокированный порт Лиепая. Днем они отстаивались под сильной защитой средств ПВО.
Экипажей, которые летали днем и ночью, у нас насчитывалось не так уж много - мой экипаж и экипажи командиров эскадрилий. А нужно было наращивать минные постановки на подходах и в портах Лиепая, Клайпеда, в Данцигской бухте и готовить кадры ночников.
Мы как-то решили провести у себя учебные ночные полеты. Спрашиваю разрешения у командования дивизии в ту ночь не летать на Лиепаю. На мою просьбу последовал такой ответ:
- Вот разика два-три слетаешь на минные постановки, а потом вози своих летчиков хоть до утра.
Вначале я подумал, что мне ответили шуткой, но потом убедился, что так требовала обстановка. Мы начали ставить мины ночью и днем, в порту Лиепая и на подходе к нему.
Лиепая - самый крупный порт, питавший прижатую к морю вражескую курляндскую группировку. Разведка установила, что фашисты усилили морские перевозки сюда из портов Северной Германии.
Не имея возможности уничтожать вражеские транспорты на переходе морем ночью, командование приняло решение - нанести комбинированный удар днем непосредственно по порту топмачтовиками 51-го минно-торпедного и пикировщиками 12-го полка. Штурмовикам 11-й авиадивизии ставилась задача подавить огонь зенитной артиллерии. Истребительное прикрытие осуществлялось силами 21-го и 14-го авиаполков.
По имевшимся у нас данным, порт охраняли 30 зенитных батарей, в которых насчитывалось свыше 100 орудий, плюс зенитная артиллерия кораблей. Помимо этого, по приказу Гитлера, в Лиепаю были направлены лучшие воздушные асы фашистской Германии.
К утру 30 октября в порту скопилось до 15 транспортов, два миноносца, два сторожевых корабля и четыре тральщика. По ним и предстояло нанести удар.
В тот день, как обычно, после завтрака летный состав собрался на командном пункте полка, чтобы получить боевое задание.
Штурман второй эскадрильи капитан Николай Петрович Федулов сообщил, что вместе с командиром эскадрильи майором Борисом Евгеньевичем Ковалевым они согласны добровольно выполнить задание.
- Уже весь личный состав находится у самолетов и ждет распоряжения, доложил майор Ковалев и тут же добавил: - Мы просим командование считать этот полет подарком личного состава второй эскадрильи к двадцать седьмой годовщине Великого Октября.
- Вам поставлена очень тяжелая и весьма ответственная задача, - сказал я в ответ. - Мы знаем, что вторая эскадрилья сражается стойко и мужественно, но здесь, вероятно, потребуется переступить порог возможного, и вы должны быть к этому готовы. Действуйте!
А на стоянке второй эскадрильи уже висел красочный плакат, на котором четко были выведены слова А. С. Макаренко: "Храбрый - это не тот, который не боится, а храбрый тот, который умеет свою трусость подавить. Другой храбрости и быть не может. Вы думаете, идти на смерть под пули, под снаряды - это значит ничего не испытывать, ничего не бояться? Нет, это именно значит и бояться, и испытывать, и подавить боязнь".
Глубина в порту, где стояли транспорты, не превышала 10 метров. Это исключало применение торпед, а потому было отдано предпочтение фугасным бомбам крупного калибра.
Для лучшей отработки взаимодействия с истребителями прикрытия предполетная подготовка проводилась совместно. Прикрывали операцию две группы истребителей, по восемь "яков" в каждой. Одну группу возглавлял капитан Сушкин, а вторую - капитан Емельяненко.
- Эскадрилья к вылету готова, лишнее горючее слито, - доложил после проверки самолетов инженер полка Георгий Федорович Яковлев.
Через несколько минут взревели моторы топмачтовиков, и все самолеты один за другим быстро поднялись в воздух. Теперь и для технического состава начались томительные минуты ожидания. Каждый из них знал, что у торпедоносцев и топмачтовиков легких атак не бывает. Как потом выяснилось, бои над Лиепаей были самыми тяжелыми. О полете подробно доложил Николай Петрович Федулов после возвращения из госпиталя. Вот что он рассказал: " После Паланги мы взяли курс в море и на удалении 30 километров от берега пошли на север параллельно береговой черте. На траверзе Лиепаи видна была работа штурмовиков и пикировщиков, а немного выше множество наших и фашистских истребителей вели воздушные бои. Активно действовала вражеская зенитная артиллерия. На внезапность рассчитывать уже не пришлось, и мы на удалении 12 - 15 километров от берега вышли на цель двумя группами. По команде "Приготовиться к атаке!" самолеты перестроились и с интервалом около 30 метров, резко маневрируя, начали обстреливать цели, одновременно войдя в зону действия зенитных установок. Огня было страшно много. Вдруг в моей кабине появилась пыль от пулевых пробоин. А в это время стрелок-радист Бельчаев закричал:
- Нас атакуют истребители! - и тут же открыл огонь из башенных пулеметов, но как-то быстро его прекратил.
- Почему не стреляешь? - спросил я.
- "Мессер" ушел с отворотом влево. Видимо, ищет более легкую добычу, ответил Бельчаев.
- Стреляй по кораблям, - добавил я. Обе группы организованно произвели атаку, сбросили бомбы по транспортам, стоявшим в порту. А когда вышли из зоны огня, напряжение быстро спало. Осмотревшись, я сначала ничего не заметил. Спрашиваю у летчика Ковалева, как идут дела? Отвечает, что все в порядке, только вот приборы не работают. Радист сообщил, что у него все обстоит благополучно.
Успокоившись, я стал более внимательно осматривать самолет и увидел, что из левого мотора показываются языки пламени. Сквозь черный дым заметил, что один наш ведомый - самолет летчика Кузьмина, объятый пламенем, вместе с другими ведомыми продолжает следовать за нами. Но в то время, когда я докладывал своему командиру обстановку в воздухе, самолет Кузьмина взорвался. Так погибли смертью храбрых летчик младший лейтенант Александр Яковлевич Кузьмин, штурман младший лейтенант Федор Сабирович Аменкаев и стрелок-радист сержант Анатолий Яковлевич Кузьмин.
О том, что горит наш самолет, я не докладывал командиру. Садиться на воду в районе расположения вражеских войск мы не могли.
Майор Ковалев спросил у меня: "Что будем делать? Без приборов далеко не улетим". Я ответил: "Как пройдем линию фронта, можно садиться у берега на воду".
Вскоре линия фронта оказалась позади. Убедившись, что на берегу находятся наши войска, посоветовал садиться.
После посадки самолет прополз по воде и, оседая, зацепился за подводные камни. От удара я потерял сознание и пришел в себя только когда очутился в воде. Самолет медленно тонул, и надо было что-то предпринимать. Попробовал снять колпак башни и вылезти из самолета, но колпак не открывался. Летчик от удара о приборную доску тоже потерял сознание, а затем, придя в себя, вылез на плоскость, разбил ногой колпак на башне и фонарь в штурманской кабине. Я с большим трудом вылез на плоскость. Затем мы вдвоем, израненные, вытащили стрелка-радиста Бельчаева: у него оказалась перебитой нога. До берега было не так далеко, всего метров 40 - 60. Майор Ковалев прыгнул в воду и поплыл, а мы остались на плоскости. Самолет сел на грунт, верх фюзеляжа оказался на поверхности воды.
Прошло минут сорок и к нам подошла резиновая лодка. Позаботился командир. Она подобрала нас и доставила в санбат. Здесь я почувствовал, что руки и ноги не действуют: сильно повреждены при посадке. Пролежал в санбате ночь, а утром на машине нас отправили в лазарет в Палангу, а дальше в 1-й военно-морской госпиталь в Ленинграде..."
Возвратившись из госпиталя, Николай Петрович Федулов был назначен заместителем начальника штаба полка по разведке. Майор Борис Евгеньевич Ковалев получил новое назначение, сержант Петр Иванович Бельчаев в полк не возвратился.
В результате операции топмачтовики второй эскадрильи потопили в Лиепае три транспорта общим водоизмещением 23 000 тонн и сторожевой корабль. Лучше всех действовали экипажи командира эскадрильи майора Ковалева, командиров звеньев младших лейтенантов Богачева и Репина, летчика младшего лейтенанта Соболева.
Потом мы частенько "навещали" Лиепаю и каждый вылет в этот район считался подвигом. Например, 14 декабря 1944 года совершила налет группа заместителя командира третьей эскадрильи лейтенанта М. В. Борисова и потопила три вражеских транспорта общим водоизмещением 16 000 тонн.
Мужественно действовала 22 декабря группа топмачтовиков командира третьей эскадрильи капитана К. А. Мещерина. Она потопила крупный транспорт и три сторожевых корабля. "В ударах по военно-морской базе Либава особенно хороших результатов достигли топмачтовики 51-го минно-торпедного авиаполка. В трех ударах (30. X, 14 и 22. XII 44 г.) на долю топмачтовиков, составлявших всего 21% от всех ударных сил, пришлось 75% от суммарных потерь транспортов и кораблей противника".
Суровая война все дальше уходила на запад, заполняя новые боевые странички истории 51-го минно-торпедного авиаполка.
Как лопнул "Ирбенский щит"
Изгнанные с материковой части Эстонии, гитлеровцы пытались удержаться на острове Сааремаа. Их теснили и здесь. Наконец, в руках врага остался лишь небольшой полуостров Сырве, имевший для командования гитлеровской группы армий "Север" большое значение. Он контролировал Ирбенский пролив, а поэтому его сильно укрепили и назвали неприступным "Ирбенским щитом". Овладеть им препятствовали военные корабли 2-й боевой группы вражеского флота под командованием вице-адмирала Тиле, обстреливавшие наступавшие части Советской Армии. В состав группы входили крейсера "Адмирал Шеер", "Лютцов", "Принц Ойген", эскадренные миноносцы и другие корабли. Их прикрывали истребители.
Командование Краснознаменного Балтийского флота решило нанести удар по группе Тиле силами авиации. В проведении операции принимала участие 9-я штурмовая авиадивизия, которой командовал Герой Советского Союза подполковник Я. З. Слепенков. Нашему 51-му минно-торпедному полку приказали выделить в оперативное подчинение Слепенкова эскадрилью топмачтовиков.
Кого послать к штурмовикам? Решение не простое. После обсуждения выбор единодушно пал на 1-ю эскадрилью капитана Ивана Дмитриевича Тимофеева. В его экипаж входили штурман старший лейтенант Алексей Сергеевич Сирик и стрелок-радист, начальник связи эскадрильи старшина Виктор Арсентьевич Дикарев. Звеньями командовали старший лейтенант В. П. Фоменко, лейтенанты А. Г. Горбушин и В. А. Астукевич.
До прибытия в полк Тимофеев работал инструктором в авиаучилище, потом перегонщиком самолетов. Все время рвался на фронт и добился своего. С первых вылетов показал незаурядное мастерство. 25 сентября 1944 года экипаж потопил фашистский транспорт. Вскоре в Рижском заливе он уничтожил большой морской буксир. Все члены экипажа стали кавалерами ордена Красного Знамени.
- Начало у вас хорошее, - сказал я капитану, знакомя его с новым заданием. - Вы человек смелый, решительный, что очень важно для боевого командира. Поэтому и доверяем вам выполнение важного поручения.
- Все сделаем, чтобы оправдать доверие, - ответил капитан.
Решающие бои по очищению полуострова Сырве от гитлеровцев начались 18 ноября. На первых порах плохая погода (сплошная облачность, густой снег) ограничивала действия авиации. Погода улучшилась лишь 23 ноября. В тот день топмачтовики, взаимодействуя со штурмовиками и истребителями, поработали хорошо. Вот что потом рассказывал Сирик об одном из вылетов: "Обстановка для топмачтовиков сложилась не очень благоприятная. Стоял ясный осенний день. Видимость по горизонту практически не ограничена, что исключало возможность использования такого важного тактического элемента, как внезапность. К тому же в районе целей барражировали истребители фашистов.
Первыми в атаку, волна за волной, пошли штурмовики. Вместе с ними действовала эскадрилья "петляковых", которую вел Герой Советского Союза майор Константин Степанович Усенко, мастер бомбоударов с пикирования. За штурмовиками и пикировщиками следовали топмачтовики Тимофеева под прикрытием 12 истребителей ЯК-9. Маршрут полета проходил через северную часть острова Сааремаа и далее над морем с последующим разворотом на цель и перестроением группы в левый пеленг. От аэродрома до первого разворота шли на высоте 200-300 метров с последующим снижением до 30 метров.
Через несколько минут справа по курсу был обнаружен взлетевший с воды фашистский морской самолет-разведчик. Пара истребителей из нашего прикрытия атаковала и сбила его. Но он, видимо, успел передать сообщение о нашем появлении. Уже после второго разворота вражеские корабли перенесли огонь, вплоть до главного калибра, по топмачтовикам. По курсу встала завеса из водяных столбов. К нам бросилось несколько "мессершмиттов", но наши истребители отогнали их.
Перешли в атаку. В самолете Тимофеева вражеским снарядом пробило большую дыру в левой плоскости. Болталась металлическая обшивка, левый мотор был поврежден и давал перебои, но бомбы вся группа сбросила удачно. Потопили эсминец".
Кстати, на боевые корабли экипажу Тимофеева везло. До конца войны он потопил еще два фашистских эсминца и быстроходную десантную баржу.
По немецким данным, записанным в журнале боевых действий группы армий "Север", в течение 23 ноября 1944 года у мыса Сырве советская авиация потопила: семь транспортов, три тральщика, две самоходные десантные баржи, три парома и пять катеров. Повреждены четыре тральщика, много катеров и барж. Выведен из строя миноносец типа "Т-23".
С наступлением темноты оставшиеся вражеские корабли ушли в сторону шведского острова Готланд. А на другой день наши войска полностью очистили от гитлеровцев остров Сааремаа. "Ирбенский щит" лопнул как мыльный пузырь.
29 ноября Верховный Главнокомандующий в числе других объявил личному составу нашего полка благодарность за освобождение острова Сааремаа (Эзель). Это была третья благодарность за бои по освобождению Эстонской ССР. А вскоре 51-й минно-торпедный Таллинский авиаполк стал Краснознаменным.
Эскадрилья Тимофеева без потерь возвратилась в полк. Мы радовались успешным действиям товарищей - достойных представителей нашего боевого коллектива. Сколько на их счету потопленных кораблей и транспортов врага мы не знали. Не это было для нас главным. Важно, что закончилось освобождение эстонской земли и наш 51-й Таллинский авиаполк продолжал вести боевые действия на территории Латвии и Литвы. И здесь "таллинцы" дрались с таким же боевым настроем, как и над Эстонией.
В огне сражений
Балтийская осень постепенно вступала в свои права. Заморосили нудные дожди. Свинцовые облака нависли над макушками высоких елей. Пронизывающий ветер забирался за воротники летных курток. Все реже и реже взвивались ввысь сигнальные ракеты, вызывающие к вылету на боевое задание. Правда, иногда в октябре и в начале ноября удавалось "вырвать" погоду, но чем дальше шло время, тем все труднее и труднее становилось летать.
Думали, что погода улучшится в декабре - первом зимнем месяце. Но в Литве он ничем не отличался от обычных слякотных месяцев. Мы все вспоминали русскую зиму с ее искристым снегом, крепкими морозами и ясными солнечными днями.
Попытки вылететь в море на поиски врага предпринимались неоднократно. Однако большинство боевых донесений экипажей, вылетавших на задание, гласило: "Задание не выполнено из-за плохих метеоусловий по маршруту", "Бомбы сброшены на запасную цель..." и т. д.
Осень принесла немало хозяйственных хлопот. Нужно было утеплять жилища, а самое главное - подготовить к зиме материальную часть, использовать все свободное время для внимательного осмотра и высококачественного ремонта побывавших в боях машин. Приходилось иногда из трех самолетов делать два. Невозможно переоценить труд технического состава. Сколько любви к делу, сил и души вложили в израненные машины техники, механики, оружейники! Они утепляли, трубки и патрубки на моторах, заменяли изношенные части на новые, накладывали заплаты на продырявленные снарядом фюзеляжи...
Не сидели без дела летчики и штурманы. В свободное от полетов время они подводили итоги боев за лето, анализировали, делали выводы на будущее. Проводились теоретические конференции. На одном из партийно-комсомольских собраний обсуждался доклад командира звена Богачева о том, как он потопил десятый на своем счету вражеский транспорт. По вечерам в комнатах, где отдыхал летный состав, часто возникали беседы. "Старики" рассказывали об операциях, в которых участвовали сами, и о которых слышали от товарищей, ушедших от нас. Говорили не только о положительном, но и о недостатках, ошибках, приводивших подчас к трагическому концу.
Все мы стали свидетелями гибели боевого летчика заместителя командира второй эскадрильи капитана Ивана Антоновича Комлева. Вместе с ним погибли штурман лейтенант С. М. Филоненко и стрелок-радист М. Ф. Дружинин.
16 декабря 1944 года группе Комлева, в которой ведомыми были молодые летчики, недавно прибывшие из училища, поставили задачу - нанести удар по транспортам фашистов на подходе к Лиепае. Однако в районе цели погода резко ухудшилась. Ведущий принял правильное решение - возвратиться на базу. Но при подходе к аэродрому его заволокло густой снежной пеленой. Капитан Комлев не стал садиться первым, как положено ведущему, а дал возможность нормально сесть на взлетно-посадочную полосу своим ведомым, но потом сам попал в снежный заряд и погиб.
Подвиг мужественного и бесстрашного экипажа Комлева увековечен в г. Лиепае, в том самом городе, который он освобождал.
В один из зимних дней в комнате собрался весь летный состав. Штурман звена лейтенант Николай Конько рассказывал о боевых делах летчиков полка. Выступление было захватывающим и построено на примерах мужества и героизма однополчан, с которыми он ходил в атаку.
О своих делах Конько, как всегда, говорил очень мало.
- Летал, как и другие. Искали врага, находили, уничтожали. Правда, и нам перепадало. Был дважды ранен.
- Не могли бы вы, товарищ штурман звена, рассказать нам о своих первых боевых полетах? - спросил молодой офицер, недавно прибывший из училища.
Николай Иванович посмотрел на него и задумался. Перед его глазами промелькнули ожесточенные бои торпедоносцев и топмачтовиков, о которых нельзя забыть.
После короткой паузы Н. Конько собрался с мыслями и спокойным, уверенным голосом начал свой рассказ. "Было это 14 сентября 1944 года. Мы вылетели с аэродрома парой. Ведущий, заместитель командира эскадрильи младший лейтенант В. М. Соколов - торпедоносец, а его ведомый командир звена младший лейтенант М. В. Николаев - топмачтовик. Я летел штурманом в экипаже Николаева вместе со стрелком-радистом сержантом И. Ф. Ивановым. Данных разведки не имелось. Мы должны были сами произвести поиск конвоев в северной части Балтийского моря, при обнаружении атаковать и сообщить на базу. Маршрут проходил по Финскому заливу. В районе Хельсинки, у сетей противолодочной обороны, которые усиленно охранялись фашистскими боевыми кораблями, мы уклонились на территорию Финляндии. Нас должны прикрывать истребители. Мы подошли к другому аэродрому, где они находились в готовности к вылету. Я дал зеленую ракету и истребители начали взлет. Установили с ними радиосвязь. Переговоры велись открытым текстом. Летели на малой высоте, метров 20 - 30.
У истребителей запас горючего был небольшой и они при подходе к Порккала-Удд попросили разрешения возвратиться на свой аэродром. Пришлось отпустить их, хотя мы подлетали к опасному району, где не исключалась возможность встречи с вражескими истребителями.
На подходе к Таллину обнаружили фашистский конвой в составе одного транспорта, охраняемого двумя сторожевыми кораблями. Мы увидели конвой километров за 30. Экипажи еще не имели опыта. Нам казалось, что враг совсем рядом. Ведущий Соколов километров за 20 до цели (вместо пяти, как положено) подал команду: "В атаку!". По этой команде наш экипаж на максимальной скорости вышел вперед, чтобы огнем крупнокалиберных пулеметов и бомбоударом по охранявшим кораблям, обеспечить успешную атаку торпедоносцу.
Схема взаимодействия рассчитана так, чтобы сбрасывание бомб топмачтовиком и торпеды торпедоносцем происходило одновременно. Но так у нас не получилось. По неопытности пара начала атаку слишком далеко от цели. В результате фашистские корабли сосредоточили весь огонь по нашему самолету. В момент сбрасывания бомб, между мотором и задней кабиной разорвался вражеский снаряд. Я почувствовал удар в правый бок, но не обратил на это внимания, так как загорелись ракеты, которые находились над задним люком. С большим трудом мне удалось выбросить патронташ с горящими ракетами в море.
Фашисты перенесли огонь на самолет Соколова, подходивший на минимальной скорости к точке сбрасывания торпеды. Маневрировать он фактически уже не мог, чем и воспользовались гитлеровцы. Самолет взорвался и экипаж погиб. Вместе с летчиком погибли штурман Владимир Александрович Мясоедов, стрелок-радист Николай Федорович Хрещенюк.
Я не видел взрыва бомб на транспорте и гибели экипажа Соколова, так как возился с горящими ракетами. Об этом по самолетному переговорному устройству прокричал мне Николаев. Выбросив в море ракеты, я схватил авиационный фотоаппарат, сделал несколько снимков. После проявления пленки на ней четко можно было видеть погружение под воду вражеского транспорта.
Когда легли на обратный курс я особенно почувствовал боль в правом боку. Провел рукой - она в крови. "Ранен" - мелькнуло в голове. Забегая вперед скажу, что два осколка, попавшие в поясницу, прошли к позвоночнику, но, на мое счастье, не повредили его. Из башни стрелка-радиста бессильно свисала правая рука Игоря Иванова. По ней текла кровь. Я спросил:
- Игорь, что случилось?
- Ранен в руку, не могу пошевелить, - ответил он.
- А другая работает?
- Левая в порядке.
- А как самочувствие?
- Нормально. Только командиру ничего не говори, пусть ведет машину спокойно. При подлете к острову Гогланд, Игорь вдруг крикнул:
- Сзади заходят два истребителя, но чьи - не пойму.
Я посмотрел назад. Действительно, нас взяли "в клещи" два тупорылых истребителя. Они быстро приближались. Я крикнул летчику, чтобы увеличил скорость и покачал крыльями. Николаев выжимал из самолета все, что можно. Скорость была предельной. Но истребители, имея преимущество в скорости, настигали нас. Вот-вот откроют огонь. Казалось, выхода нет. И тут я вспомнил, что в ракетнице осталась зеленая ракета и быстро выстрелил. Оба истребителя одновременно отвернули. Это были наши "лавочкины". Посадка на свой аэродром прошла нормально. И тут только летчик Николаев узнал о ранении своего штурмана и стрелка-радиста.
В моей биографии это был первый урок борьбы с врагом".
Так закончил свой рассказ о первом боевом полете штурман звена Н. И. Конько.
После лечения в госпитале, Конько делал один боевой вылет за другим. Быстро росло количество потопленных вражеских транспортов и боевых кораблей, росло и количество орденов на груди героя.
Н. И. Конько стал лучшим штурманом в полку, любимцем и наставником молодых штурманов, прибывавших на пополнение.
* * *
Несмотря на плохую погоду, полк систематически получал от штаба ВВС Краснознаменного Балтийского флота задания на постановку мин. Операции, главным образом, проводились на фарватерах Лиепаи и Клайпеды.
"Ночников" среди летного состава все еще было мало. Решили готовить их сами. К отработке техники пилотирования ночью привлекли прежде всего бывших перегонщиков - каждый из них имел навыки вождения самолетов в сложных условиях и поэтому мог быстро овладеть новым для него делом.
Сначала для тренировочных полетов использовали низкую, сплошную облачность, снегопады. Потом переходили к полетам ночью. И нужно сказать, что наши предположения оправдались. "Ночников" у нас стало больше и все боевые задания успешно выполнялись. Это был, если можно так сказать, наш новогодний подарок Родине.
Вечером 31 декабря весь личный состав собрался в полковом клубе небольшом дощатом, уютно убранном помещений. Поставили иллюминированную елку, потолок и стены увешали гирляндами из хвои и разноцветной бумаги. Словом, сделали все, чтобы у всех было праздничное настроение.
Открыть новогодний вечер поручили мне. Мы подвели итоги боевой работы полка за 1944 год. Назвали фамилии отличившихся офицеров и солдат. Вспомнили тех, кто отдал жизнь за Родину. А потом вручили награды, зачитали поздравительные телеграммы вышестоявших начальников, пожелавших, нам в новом году внести достойный вклад в окончательную победу над ненавистным врагом.
Победа уже виделась каждому из нас. Враг был изгнан со всей советской земли за исключением Курляндии. Наши воины принесли освобождение от фашизма народам Румынии, Болгарии, Югославии, Началось освобождение Венгрии, Польши.
Но впереди были тяжелые бои на вражеской земле и, прежде всего, в Восточной Пруссии.
Фашистские транспорты идут на дно
...К концу 1944 года немецко-фашистское командование, ослабив боевой состав кораблей на других театрах, сосредоточило значительные силы своего флота на Балтийском море. В состав этих сил входили два старых линейных корабля "Шлезвиг-Гольштейн" и "Шлезиен", четыре тяжелых крейсера: "Лютцов", "Адмирал Шеер", "Принц Ойген", "Зейдлиц", четыре легких крейсера, свыше 200 подводных лодок, до 30 миноносцев, около 200 десантных судов, 70 торпедных катеров, 64 тральщика, а также большое количество сторожевых кораблей и катерных тральщиков.
Основная часть вражеского флота базировалась в портах и военно-морских базах, находившихся в южной и западной части Балтийского моря (Пиллау, Данциг, Гдыня, Свинемюнде). В Лиепае и Вентспилсе находились тральщики и сторожевые корабли, осуществлявшие оборону подходов к базам и борьбу с кашей авиацией, а также с подводными лодками.
Безопасность базирования своего флота, охрану побережья и поддержку сухопутных войск враг возлагал на развитую мощную береговую оборону, оснащенную крупнокалиберной артиллерией и многочисленными зенитными батареями. Кроме того, на Балтийском театре действовало более 500 фашистских самолетов, главным образом истребителей. Все это давало врагу возможность значительно усилить охрану конвоев на переходе морем и на стоянках. Даже отдельные транспорты зачастую сопровождались миноносцами, сторожевыми кораблями и подводными лодками.
Нужно было наращивать удары по вражеским кораблям. С этой целью сначала штурмовики, а потом и наш полк перебазировались на один из полевых аэродромов вблизи литовского побережья. Теперь уже отпала нужда в маршрутных полетах над территорией, занятой гитлеровцами, а истребители прикрытия могли сопровождать нас от взлета до посадки.
Откровенно говоря, для торпедоносцев и топмачтовиков аэродром оказался не вполне удобным. Наши тяжелые двухмоторные самолеты не очень-то могли здесь "разгуляться": посадка днем при плохой погоде или ночью, тем более на подбитом самолете, всегда становилась рискованной. Гитлеровцы преподносили нам и сюрпризы - делали артиллерийские налеты со стороны Клайпеды.
А вскоре после перебазирования к нам пожаловали "гости" - фашистские истребители-штурмовики. Правда, им не удалось натворить много бед. В воздух поднялись наши ястребки и заставили "гостей" убраться восвояси.
Тем не менее, перебазирование на литовское побережье дало нам большой тактический выигрыш. Здесь мы находились в непосредственной близости от активных военно-морских баз и коммуникаций врага. Если наши торпедоносцы и топмачтовики из-за плохой погоды не могли пробиться к морю, вылетая с аэродрома в Паневежисе, то теперь оно лежало перед нами, можно было подняться в воздух в любую минуту.
Вылеты на боевые задания совершались один за другим. Удары по вражеским кораблям наносили как в портах Клайпеды, Лиепаи, Вентспилса, так и непосредственно в море. Потери враг нес ощутимые. Вот что говорилось в те дни в сообщениях Совинформбюро:
16 января: "Авиация Краснознаменного Балтийского флота в Балтийском море потопила 2 транспорта противника водоизмещением 14 000 тонн и сторожевой корабль..."
17 января: "Авиация Краснознаменного Балтийского флота потопила в южной части Балтийского моря вражеский транспорт водоизмещением 7000 тонн...".
И так почти каждый день. 28 января наш полк на подходе к Клайпеде потопил транспорт врага с живой силой и техникой. Все наши самолеты приземлились на своем аэродроме, не имея серьезных повреждений. 29 января были потоплены еще три транспорта, общим водоизмещением 16 000 тонн и самоходный понтон.
Газета "Правда" 2 февраля 1945 года опубликовала корреспонденцию "Немецкие транспорты идут на дно". В ней говорилось: "... Разведка вновь обнаружила большой караван противника, вышедшего из Либавского порта. Он состоял из 6 транспортов и большого количества кораблей охранения в составе миноносца, сторожевого корабля, трех тральщиков и восьми быстроходных десантных барж. Через несколько минут в воздух начали подниматься торпедоносцы 51-го минно-торпедного авиаполка, находящиеся в повышенной готовности. Первым вылетает звено, ведомое командиром звена Богачевым. Противник открыл сильный заградительный огонь. У самолета младшего лейтенанта Кулинича, еще на подходе к цели, прямым попаданием снаряда был подбит один мотор и казалось катастрофа неизбежна, но это не остановило отважного летчика. На одном работающем моторе, в сложных метеоусловиях, маневрируя на малой высоте, молодой, без достаточного опыта торпедоносец Виктор Кулинич сближается с целью, выходит на выгодные курсовые углы и поражает транспорт, а затем приводит поврежденный самолет на свой аэродром и благополучно производит посадку. Младший лейтенант Богачев атаковал головной, тяжело загруженный транспорт и пустил его на дно.
Вторая пара командира звена Репина и летчика Полюшкина атаковала крупный транспорт, который шел в центре конвоя. От прямого попадания бомб и торпед транспорт загорелся и затонул.
Через 40 минут, в сумерках, в воздух поднялись еще два торпедоносца: ведущий командир полка Орленко (штурман Сазонов, начальник связи Быков) и ведомый, командир эскадрильи Макарихин. Когда экипажи подошли к цели, то караван уже расстроился. Часть судов стала подбирать плавающих на обломках кораблей людей, а другие полным ходом направились на юго-запад. Цели распределились так: ведущий атаковал головной транспорт, шедший в первой группе разделившегося конвоя, и потопил его. Макарихин атаковал концевой крупный транспорт второй группы, его атака также увенчалась успехом.
И только наступление темноты и сгустившийся над морем туман помешал полному разгрому вражеского конвоя".
Вскоре мы одержали еще одну немалую победу. К Лиепае шли вражеский танкер и один транспорт. Их охраняло много боевых кораблей. Для прикрытия конвоя из Лиепаи вылетело несколько десятков фашистских истребителей. Враг особенно оберегал танкер "Засниц", на котором, как стало известно позже, находилось 5000 тонн горючего, необходимого для боевой техники. В этом бою командир звена Д. К. Башаев с торпедой и его ведомые летчики В. Г. Мартынов и А. А. Бровченко с бомбами потопили два тральщика из охранения. Штурмовики в это время подавляли зенитный огонь конвоя, а истребители 21-го полка связали боем "фокке-вульфы" и "мессершмиты". Подошла группа торпедоносцев под командованием Героя Советского Союза А. А. Богачева и отправила "Засниц" на дно моря. Разведчики из 15-го авиаполка подарили нам серию фотоснимков с момента обнаружения "Засница" до его потопления.
28 января советские войска освободили Клайпеду. За активное участие в освобождении этого важного порта и города, за доблесть и мужество, проявленные в боях, Верховный Главнокомандующий объявил благодарность всем участникам операции. Наш полк был награжден орденом Красного Знамени. Так успешно начался для нас победный 1945 год.
* * *
С изгнанием фашистов из Клайпеды вся территория Советской Литвы вновь стала свободной. Мы радовались очередной победе советских войск, а также тому, что 51-й минно-торпедный награжден орденом Красного Знамени.
...Мы узнали, что у одного из причалов Клайпеды находится сильно поврежденный фашистский транспорт. Решили поехать туда, чтобы показать летчикам надстройки на палубе, расположение артиллерийских установок, одним словом, ознакомиться с сильными и слабыми сторонами вражеских транспортов все это пригодится при атаках.
Ехали вдоль берега. Погода обычная, "балтийская": туман, мокрый снег с дождем. Асфальт скользкий, во многих местах изуродованный гусеницами танков. Видны рубежи обороны - один, второй, третий... Разорванные многорядные заграждения из колючей проволоки. Разрушенные, местами уцелевшие, поспешно брошенные гитлеровцами при отступлении доты и дзоты. Их много. Нелегко было нашему солдату брать эти вражеские укрепления. Кое-где видели целые свалки еще неубранных трупов фашистских солдат и офицеров. С горечью всматривались мы в изуродованную, некогда живописную местность. Теперь здесь прошла война.
Наконец, добрались до Клайпеды. Город варварски разрушен. На окраине вместо домов торчат одни трубы. В центре большие здания либо полностью уничтожены, либо значительно разрушены. Есть еще и заминированные. Наши саперы старательно извлекали мины и тут же обезвреживали их. Сержант-сапер рассказал нам, что гитлеровцы при отступлении минировали кроме зданий и некоторые предметы домашнего обихода: сундуки, кресла, брошенные велосипеды, мотоциклы и т. д. Излишнее любопытство к этим вещам стоило кое-кому жизни.
Жители встречались редко. Фашисты, отступая, насильно угоняли все население. Улицы так завалены, что даже трудно проехать.
Вот и порт. У причальной стенки стоял тот самый сильно поврежденный нашей авиацией фашистский транспорт с награбленным зерном, которому не удалось уйти отсюда. Бросилась в глаза большая пробоина в самом центре судна.
- Крепко ему распороли брюхо! - восхищались летчики. - Вот только не поймешь, чем его полоснуло - торпедой или бомбой?
Завязался спор. Торпедоносцы доказывали, что это сделано торпедой, топмачтовики считали, что бомбой.
- Да разве в этом суть, - заметил кто-то из группы, - Главное, что фашистское судно не удрало - помешали советские летчики.
Стали осматривать палубу. Обсудили много вопросов, например, как торпедоносцу проходить вблизи корабля, чтобы враг не смог использовать свои зенитные установки по низколетящим самолетам? Мешают ли надстройки ведению огня при атаке торпедоносцев? Насколько уязвима прислуга артиллерийских установок судна от огня наших крупнокалиберных пулеметов?
Сделав необходимые выводы, возвратились на аэродром. Туман временами рассеивался и в прибрежных водах можно было видеть потопленные фашистские корабли. Все это радовало нас, вселяло веру в свои силы, в окончательную победу.
Вечером летчики обменивались впечатлениями.
- Теперь на очереди Кенигсберг, - сказал Виктор Носов. - Нелегко нам придется.
- Что и говорить, твердый "орешек", - включился в разговор Богачев. Его голыми руками не возьмешь!
- Работы хватит всем, - продолжал Носов.
С ним все согласились.
Огненный таран
"Он думал о выполнении воинского долга - он искал цель! И когда во время атаки конвоя 13 февраля 1945 года его машина была подбита и загорелась, летчик Носов направляет ее на транспорт. Огромной силы взрыв потряс воздух, и над морем поднялись высокие клубы дыма. Не стало самолета, не стало и транспорта водоизмещением 6000 тонн.
Отважные герои Виктор Носов, Александр Игошин и Федор Дорофеев погибли. Но они добыли победу. Они не хотели без нее вернуться домой такова традиция балтийцев. Это была их третья и бессмертная победа, за которую они не пожалели самого дорогого для них - своей молодой цветущей жизни. Их подвиг не забудет Родина, не забудет советский народ".
Так писала газета "Красный Балтийский флот" через несколько дней после подвига, совершенного экипажем Носова.
Хочется рассказать о них подробнее.
Экипаж Виктора Носова прибыл из училища в полк, когда шла напряженная боевая деятельность. Каждый день приносил нам много нового и неизвестного: ни один из них не был похож на предыдущий. Поздно вечером, а иногда и далеко за полночь, когда уже подведены итоги боев за истекшие сутки, поставлены задачи на следующий день и люди отдыхали, у меня появилось свободное время. Так было и в тот вечер. Сел за рабочий стол. На нем, кроме служебных документов (приказов, распоряжений, сводок), лежали личные дела молодых экипажей, прибывших на пополнение. Прежде, чем вызвать кого-либо из новичков на беседу, мы с замполитом Григорием Васильевичем Добрицким просматривали их анкетные данные, биографии, служебные характеристики.
Передо мной личное дело летчика Виктора Петровича Носова. Знакомлюсь с автобиографией, короткой как и сама его жизнь. Виктору едва перевалило за 20 лет. "Сознательная жизнь его. только начинается, - подумал я, - а война ставит перед ним самые трудные задачи, каждую секунду подвергая опасности".
Кто воевал в морской авиации, тот знает, что профессия летчика-торпедоносца - одна из самых опасных и трудных. Во-первых, наши цели в большинстве находились в открытом море, вдали от берега. Во-вторых, истребители не всегда могли нас прикрывать, у них не хватало радиуса полета. Следовательно, отражать воздушное прикрытие вражеских конвоев приходилось своим огнем и маневрами. Поэтому летчикам минно-торпедной авиации нужны были стальные нервы, большая сила воли, самоотверженность и смелость. Экипаж В. Носова всем этим обладал.
Виктор Петрович Носов родился в 1923 году в городе Сенгилее Ульяновской области. Детство свое он провел на Волге. Дружил с ребятами по двору, был смелым и ничего не боялся. Часами просиживал с удочкой на берегу реки. А когда сумерки спускались над городом и мальчишки разбегались по домам, Виктор садился за книги, с которыми никогда не расставался.
Больше всего любил М. Горького. Учился хорошо. Школу закончил в Ставрополе, куда переехали его родители. Там же вступил в комсомол. После восьмилетки Виктор Носов поступил в фабрично-заводское училище связи, учился и одновременно работал на радиоузле. Был стахановцем, мечтал стать коммунистом, как и его отец - прокурор Петр Носов.
С детства боготворил летчика Валерия Чкалова, чей портрет всегда висел у него над кроватью. Мечта стать летчиком не давала ему покоя, и когда Виктору исполнилось 18 лет, он подал заявление в райвоенкомат с просьбой послать в авиационное училище. После окончания училища младшего лейтенанта В. Носова направили в наш 51-й минно-торпедный авиаполк Краснознаменного Балтийского Флота. Он стал командиром тяжелого бомбардировщика, на котором позже и совершил свой бессмертный подвиг, протаранив вражеский транспорт.
В Викторе билось доброе сердце русского человека, любящего свой народ, социалистическую Родину больше своей жизни.
У штурмана Александра Игошина жизнь сложилась несколько по-иному. Когда началась война, Саша стремился попасть на фронт, но он тогда учился в 6 классе. Старший брат Алексей ушел в армию и Саша заменил его на производстве. Александр увлекался техникой и специалисты предрекали ему большие успехи на заводе. Там же, в. Перми, Игошина приняли в комсомол, избрали членом райкома. На фронт ушел добровольцем.
Саша очень любил петь. Часто исполнял песню о ростовском мальчике Вите Черевичном, который погиб, защищая от фашистских пуль своих любимых голубей. Пел он и о том, как британский солдат закурил самокрутку из русской махорки, а русский солдат - британскую сигарету. Все в комнате затихали, когда Игошин в часы отдыха в мелодиях веселых и грустных прославлял Родину, вселял бодрость в своих товарищей.
Биография стрелка-радиста Федора Дорофеева тоже простая и короткая. Добровольно ушел в армию из родного поселка Рассвет Ставропольского района Куйбышевской области. Окончил рабфак. Возраст - едва за семнадцать перевалило.
Впервые Ф. Дорофеев встретился с В. Носовым и А. Игошиным в стенах военно-морского авиационного училища имени Леваневского осенью сорок третьего года. Раньше он и самолеты-то видел редко и то высоко в небе. А о море представление имел по книгам.
Встретившись впервые, они и не подозревали, что через год составят один экипаж бомбардировщика. Учились на разных отделениях по ускоренной программе. Носов и Игошин были выпущены офицерами, Дорофеев - сержантом со специальностью стрелка-радиста.
...Утром состоялась встреча с новичками. Принимал их вместе с майором Добрицким. Пополнение получили достойное. Все выглядели аккуратными, подтянутыми.
Виктор Носов быстро рос как летчик и готовил себя к самым трудным испытаниям. Как-то в разговоре с товарищами сказал:
- Если мой самолет подобьют в районе цели, я пойду на таран.
Никто не сомневался, что Виктор так и поступит: велики были идейная убежденность и жажда победы у этого человека.
В декабре 1944 года экипаж В. П. Носова (штурман А. Игошин и стрелок-радист Ф. Дорофеев) принял первое боевое крещение, участвуя в налете на скопление вражеских кораблей в порту Лиепая. Фашисты сильно защищали порт.
Полет оказался не совсем удачным - экипаж не поразил цель. Важнее для первого вылета, пожалуй, было то, что самолет невредимым вернулся на свой аэродром, пройдя густую зону зенитного огня.
- Это такой эпизод в моей жизни, который нельзя забыть. Я переступил порог в будущее и уверен, что оправдаю доверие командования, - говорил Виктор, докладывая о своем первом боевом полете.
А вот отрывок из его письма одному из своих друзей:
"Первое время на Балтике мы немного волновались. Огорчал наш первый неудачный полет. Напрягали все силы, чтобы исправить ошибку. Сейчас наш экипаж, как говорится, подтянулся. Недавно сделали удачный налет на одно гнездо фрицев. Крепко ударили - душа радуется. Командование представило меня к награде орденом Красного Знамени. Каждый день, хотя и дорогой ценой, увеличивается счет наших боевых побед. На алом знамени полка уже красуются два боевых ордена Красного Знамени и орден Ушакова II степени. Полк зовется "Таллинским".
В сведениях о боевой деятельности летчика второй эскадрильи 51-го авиаполка В. П. Носова говорится: "22 декабря 1944 года в порту Либава лично потопил сторожевой корабль. 5 февраля 1945 года в Балтийском море в группе потопил транспорт водоизмещением в 7000 тонн, за что награжден орденом Красного Знамени". Уже в первых полетах В. Носов показал себя бесстрашным летчиком, не знавшим преград.
В письмах домой он успокаивал родителей, радовался успехам. В одном из них он писал: "Меня наградили орденом Красного Знамени, думаю, что не последним. Положение дел на фронте радует, так что скоро увидимся. Ах, как хотелось бы вас повидать, поговорить!"
Но увидеться не пришлось...
Раннее февральское утро. Погода явно нелетная. Но полк находился в боевой готовности. В повышенной готовности к вылету и группа заместителя командира эскадрильи старшего лейтенанта В. Фоменко. В ее состав, кроме самолета самого Фоменко с торпедой, входят самолет лейтенанта Е. Еникеева с торпедой и два самолета-топмачтовика с бомбами: лейтенанта В. Носова и младшего лейтенанта П. Колташенко.
В штаб поступили данные воздушной разведки о движении фашистского конвоя в составе трех транспортов и двух кораблей охранения курсом на северо-восток. И тут сразу все завертелось. В 13 часов 34 минуты на аэродроме загудели моторы. Тяжело загруженные самолеты один за другим поднялись в воздух. Штурман ведущего самолета лейтенант Г. Чернышев дал курс. Ведомые быстро пристроились, а сзади заняли свое место истребители прикрытия. Следуя заданным курсом, группа точно вышла на цель.
По команде "Приготовиться к атаке!" группа рассредоточилась попарно. Фоменко решил нанести удар по головному транспорту. По команде "Атака!" Носов вышел вперед ведущего Еникеева и на максимальной скорости огнем крупнокалиберных пулеметов и бомбами стал расчищать путь своему торпедоносцу. Перед ним встала сплошная завеса огня.
Фашисты стреляли с кораблей охранения и с транспортов. В воздухе образовалась масса серо-черных облаков от разрывов. Многие снаряды рвались совсем рядом и осколками поражали самолеты. Огненные трассы пронизывали воздушное пространство.
"Пора бросать бомбы? Нет, торопиться не следует, - подумал летчик. Из-за спешки может получиться недолет, и все пойдет насмарку. Еще несколько секунд и судьба транспорта будет решена".
Когда до транспорта оставалось метров 700 - 800, в самолет Носова попал снаряд и он загорелся. Летчик направил этот горящий факел с бомбами на вражеский транспорт. Последовал взрыв. Огромный столб пламени и дыма поднялся в воздух, и судно быстро стало оседать на корму. В своем шестом и последнем боевом вылете погибли Виктор Носов, Александр Игошин и Федор Дорофеев. Столб черного дыма, словно траурное покрывало, опустился на их могилу в глубине Балтийского моря.
В этом бою Фоменко потопил еще один крупный транспорт, а Колташенко сторожевой корабль. Но все экипажи с болью в сердце расстались с местом, где погибли их боевые товарищи.
Мы не слышали слов, которыми обменялись в кабинах горящего самолета Виктор Носов и его товарищи. Неизвестно, что сказал командир своему экипажу, что ответили ему штурман и стрелок-радист. Но те, кто сражался в одном строю с Носовым над волнами Балтики, помнят его слова: "Если подобьют над целью - пойду на таран!"
15 февраля 1945 года Совинформбюро сообщило о подвиге экипажа В. Носова: "Самопожертвование в целях выполнения боевого задания" - так говорилось в сводке. Политическое управление Краснознаменного Балтийского флота выпустило специальную листовку, посвященную экипажу героев. В ней записано: "...Ясно каждому из нас: неукротимая сила ненависти к врагу, пламенная любовь к своей Родине управляла сознанием каждого члена экипажа. Эти непреодолимые силы воодушевляли их на героический подвиг, звали вперед к победе. Для этой победы балтийские соколы не пожалели самого дорогого своей жизни. Подвиг героя-балтийца Виктора Носова и его боевых товарищей Александра Игошина и Федора Дорофеева будет всегда служить образцом выполнения воинского долга летчикам и морякам Балтики".
Поздно вечером, когда самолеты находились уже в капонирах, весь летный состав собрался на командном пункте для разбора боевых вылетов. Но настоящего разбора не получилось. Люди думали о погибших. Состоялся импровизированный митинг. Мы дали клятву отомстить фашистам за гибель своих товарищей, и слово свое сдержали.
Троих героев помнят оставшиеся в живых однополчане. Не забыты они и в памяти народной. В городе Сенгилее, в честь бессмертного подвига улица Скрипинская переименована в улицу В. Носова, а на площади перед речным вокзалом установлен памятник-бюст летчика. На нем надпись:
"Герою Великой Отечественной войны Виктору Петровичу Носову (1923 1945) от молодежи района".
Память об отважном пилоте чтут и в городе Тольятти, где он учился и работал. Улица его имени есть и в Ставрополе и в Калининграде. Многие пионерские отряды носят имя Носова.
В цехе завода имени Ф. Дзержинского в Перми, где работал А. Игошин, установлена мемориальная доска.
Не забыты герои и в Воздушных Силах флота. Среди авиаторов ВМФ развернуто социалистическое соревнование за получение приза им. В. П. Носова. Этот приз учрежден командованием авиации Военно-Морского Флота и ежегодно вручается подразделению, добившемуся лучших результатов в боевой и политической подготовке.
Чтут память освободителей наши польские друзья. На польской земле тоже поставлен памятник советским морским летчикам: Виктору Носову, Александру Игошину и Федору Дорофееву. Его можно увидеть со стороны моря, на крутом обрывистом берегу мыса Розеве, на Ястребиной горе у старинного уездного города Пуцка Гданьского воеводства. Летчики совершили свой бессмертный подвиг неподалеку от этого места. Памятник посещают десятки тысяч туристов из разных стран мира. Они приходят сюда, чтобы воздать должное героям, возлагают живые цветы.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги