Мы убили их в понедельник

Глава 1

Иногда жаркий ветер приносит по ночам дурные сны. Он дул с запада, наполняя все побережье грохотом и шумом, как будто мимо островка Хорсшоу непрерывно мчалась череда товарных поездов; он вспенивал в заливе воду и бродил по суше, заставляя скрипеть и раскачиваться пальмовые деревья возле моего дома; он завывал в зарослях бамбука и со стоном проносился по высоким кронам австралийских сосен.

Я крепко спал и видел мрачный сон о потерянной мною женщине — о своей жене Джуди, которая больше не была моей женой. В этом сне я смотрел из темноты в окно залитой светом комнаты, где она улыбалась какому-то незнакомому мужчине точно так же, как улыбалась когда-то мне. Я кричал и колотил в разделявшее нас толстое стекло, но она меня не слышала — или не хотела слышать.

Вдруг все оборвалось, и я проснулся весь в поту, меня трясло. Я прислушался к гулу и грохоту ветра, и мне почудился новый звук, который выделялся из шума этой ночи. В небе плавала луна: она то появлялась, то исчезала среди рваных облаков. Занавеска трепетала и кружилась в лунном свете. Я сам не понимал, к чему прислушиваюсь, пока снова не выделил этот звук — тихое поскребывание об оконную сетку в трех футах от моей головы.

Я выдвинул нижний ящик ночного столика, залез рукой поглубже и достал завернутый в промасленную тряпку пистолет. После этого я сразу почувствовал себя более уверенно, но в то же время немного глупо, — мне вспомнилось, как в последний раз я стрелял из него в крысу, которая таскала еду из кормушки для птиц. Пистолет был заряжен, как и положено оружию. Я скатился с кровати к окну и уперся коленом в жесткую пальмовую циновку. Кто-то снова царапал сетку, и на этот раз я различил чей-то голос: хриплый, робкий, торопливый, почти заглушенный шумом ветра, — голос, который произносил мое имя:

— Сэм! Сэм Брайс!

Когда я прильнул к окну, чтобы посмотреть наружу, луна внезапно скрылась.

— Кто это?

— Это Чарли, Сэм. Чарли Хейвуд. Впусти меня. И не включай свет, Сэм.

Я вышел из маленькой гостиной на закрытую веранду, отворил дверь и впустил его внутрь. Когда он проскользнул мимо меня в темную комнату, я почувствовал, как от него пахнет. Это был запах болотной воды, пота, измождения и страха.

— Можно мне где-нибудь присесть, Сэм? Я весь в грязи. Не хочу что-нибудь испачкать.

Он говорил полушепотом, в его голосе слышалась глубокая усталость.

Он сел на прямой стул рядом с нишей, в которой находилась моя кухня, и вздохнул:

— Ты слышал обо мне, Сэм?

— Я читаю газеты. Ты главная новость последних пяти дней, Чарли.

— Они что-нибудь пишут о том, где я сейчас?

— Собаки проследили твой путь от исправительного лагеря на юг, а потом твой след потеряли. Думают, что ты добрался до отмелей.

— Эти чертовы собаки! Я сделал круг и вернулся обратно, Сэм, после того как мне удалось надуть этих чертовых собак. Я не был уверен, что это сработает. Один старожил мне посоветовал. Бутыль с бензином, который я слил из бака одного из грузовиков. Как только я добрался до воды, я разлил бензин вдоль берега, прямо за собой. Они его понюхали, и это вывело их из строя не меньше чем на час. Мне пришлось пуститься вплавь, Сэм. Господи, ну и поплавал же я! У тебя нет молока? Холодного, в бутылке. Я все последнее время только и думаю, что о холодном молоке.

Я открыл новую бутылку молока, дал ему и сел рядом, слушая, как жидкость булькает у него в горле.

— Господи, как здорово! Я уже забыл, как это здорово.

Я пошел обратно в спальню, убрал пистолет и взглянул на светящийся циферблат будильника. Двадцать минут четвертого.

Когда я вернулся, он стоял посреди комнаты и смотрел на меня.

— Я не хочу, чтобы ты звонил по телефону, Сэм.

Меня мгновенно охватило раздражение.

— Ты уже сделал свой выбор, парень. Ты сам пришел сюда. Если ты думаешь, что поступил неправильно, теперь поздно об этом сожалеть, верно? Потому что, если я захочу тебя сдать, ты не сможешь меня остановить.

— Прости, — сказал он, сразу сникнув. — Я сейчас плохо соображаю, Сэм.

Мы вернулись назад, сели, и он допил свое молоко.

— Как мило с твой стороны, — процедил я, — что ты втянул меня в это дело. Это как раз то, чего мне не хватало.

— Не злись, Сэм.

— А я и не знал, что мы с тобой такие близкие друзья, парень.

— Я много раз думал о том, к кому мне пойти, Сэм, и оказалось, что кроме тебя — не к кому.

— Почему?

— Я понимал, что это должен быть человек, который сможет мне помочь. Я надеялся, что ты еще живешь здесь, в месте, до которого я сумею добраться, и живешь по-прежнему один. Я знал, что тебя нелегко испугать. И поскольку ты работаешь на себя, парень ты достаточно свободный. Не знаю, помнишь ли ты, но однажды ты намекнул мне об одном грязном деле, — совсем чуть-чуть, но я догадался, что ты не понаслышке знаешь, каково это, когда тебя… когда преследуют за то, чего не совершал. Чувствуешь себя таким беспомощным.

— Преследуют за то, чего не совершал!

— Я знаю, как это звучит, Сэм.

— Это звучит так, как будто ты спятил, парень.

Судя по тому, что я знал, у Чарли Хейвуда действительно были очень крупные проблемы. Пару лет назад он продавал автомобили в агентстве Мела Файфера здесь, во Флоренс-Сити, и мне, по роду своей тогдашней деятельности, приходилось с ним встречаться. Тогда он был довольно симпатичным парнишкой лет двадцати трех, пожалуй, слишком мечтательным и тихим, чтобы стать хорошим продавцом автомобилей, но, поскольку он жил вместе со своей овдовевшей матерью, у которой был небольшой доход от нескольких комнат, сдаваемых внаем туристам, для жизни ему требовалось совсем немного. Несколько раз мы выпили с ним по кружке пива, и он показался мне одним из тех жизнерадостных, идеалистически настроенных молодых людей, которых, если им посчастливится найти себе невесту с энергичным и решительным характером, ожидает впереди спокойная и счастливая жизнь.

Возможно, мне немного льстило, что в то время он воспринимал меня как героя своего детства. Когда он учился в начальной школе, я был уже Сэмом Брайсом, футбольным защитником, известным игроком из команды западного берега Флориды, на которого сыпались предложения из всех полупрофессиональных команд восточных колледжей. И он честно старался забыть, что только благодаря собственной глупости и самонадеянности я позволил фортуне дать себе под зад и после трех сезонов в Национальной футбольной лиге вернулся домой, поджав хвост, как побитая собака.

Как бы там ни было, из газет я узнал, что за несколько недель до того, как Чарли Хейвуд попал в тюрьму, его поведение стало непредсказуемым и скверным. Как-то вечером, в один из мартовских дней, он приехал на остров Хорсшоу, вломился в роскошный прибрежный особняк мистера Мориса Уэбера, недавнего клиента агентства Файфера, и был застигнут в тот момент, когда пытался вскрыть стенной сейф, установленный в задней стенке спального гардероба. Мистер Уэбер обнаружил его в своем доме, наставил на него пистолет, обезоружил и позвонил в офис шерифа.

Чарли провел три недели в окружной тюрьме, дожидаясь следующей выездной сессии суда. Его признали виновным и осудили на пять лет. Я слышал, что после краткого пребывания в тюрьме Рейфорд он был переведен в один из исправительных лагерей штата, расположенный на болотах.

Хотя с тех пор прошло уже двадцать восемь месяцев, я еще помнил пересуды, ходившие в то время об этом деле: говорили, например, что накануне Уэбер заплатил наличными за новую машину, так что можно было ожидать, что в его доме хранятся и другие деньги. Говорили также, что Чарли начал много пить и работал из рук вон плохо, поэтому торговому менеджеру пришлось поставить ему ультиматум: либо он исправится, либо его уволят.

— Я вовсе не спятил, Сэм. Да, меня посадили. Я вынужден был молчать. Я не мог рассказать о том, что произошло на самом деле. И я не мог поступить иначе. По крайней мере, так мне тогда казалось. Но потом… потом у меня было много времени, чтобы обо всем подумать. И однажды, месяц назад, все кусочки этой истории вдруг сложились у меня в голове, мне все стало ясно: я понял, что был самым большим дураком, каких только видел свет, и что я обязательно должен вырваться оттуда и вернуться обратно.

— Зачем?

— Чтобы доказать, что все это ложь, — все, что она мне сказала.

— Кто?

— Черити Уэбер. Тебе не нужно в это ввязываться, Сэм. Это мои проблемы. И я буду решать их по-своему.

— А что тебе надо от меня?

— Я хочу переодеться, выспаться и помыться. Никто никогда не узнает, что я был здесь, Сэм. Клянусь тебе, я никому не скажу. Сейчас я в ужасном состоянии, но я быстро оправлюсь. Из всего случившегося я извлек кое-какую пользу, Сэм. Тюрьма меня закалила, подготовила к тому, что мне предстоит, — и духовно и физически. Тот парень, которого ты знал, Сэм… его больше не существует.

— Ты ставишь меня в очень трудное положение.

— Я знаю. Я не сказал тебе самого главного о том, почему я пришел именно к тебе. Потому что, если бы ты оказался на моем месте, я сделал бы для тебя то же самое.

На такое заявление было трудно что-нибудь возразить.

После долгой паузы я произнес:

— Хорошо, Чарли. Но я хочу знать больше обо всем этом.

— Все, что тебе нужно знать, это то, что я ни в чем не виноват. Причина, по которой я взял на себя вину, заключается в том, что… В общем, если бы я думал, что смогу хоть немного ей помочь, сунув в огонь свою руку, я бы сделал это с радостью и держал бы руку в огне, пока она не превратилась бы в головешку. Эта женщина настолько глубоко проникла в мою плоть и кровь, что я бы с радостью умер за нее. Она об этом знала, и он тоже… Поэтому пять лет тюрьмы показались мне всего лишь небольшой услугой, которую я был счастлив ей оказать. Понимаешь, я не был… достаточно подготовлен, чтобы иметь дело с такой женщиной, как она.

Его слова снова напомнили мне о Джуди, я представил ее так живо, словно я ни на минуту не расставался с ней всю эту ветреную ночь.

Я понимал, что взваливаю на себя груз, который мне совсем не нужен, и чувствовал запах приближавшейся беды; но я сказал себе, что будет вполне разумно, если я позволю ему отдохнуть, а потом, когда он снова придет в себя, смогу спокойно с ним поговорить и убедить его позвать сюда шерифа Пэта Миллхоуза, чтобы он забрал его назад в тюрьму.

Электрический свет в ванной его слегка испугал, и, пока он мылся и брился моей бритвой, я надел брюки и теннисные туфли, собрал в кучу его грязную тюремную одежду вместе с разбитыми башмаками, вынес все это за угол дома, где Гудел ветер, выкопал яму в рыхлом песчаном грунте возле гаража, зарыл тряпье и притоптал сверху землю. На обратном пути я подкинул ему в ванную одну из своих пижам. Я застилал свободную кровать в своей спальне, когда он вернулся в комнату.

Начинал брезжить серый рассвет, и в комнате было уже достаточно светло, чтобы я смог разглядеть его как следует. Раньше у него была стройная фигура и круглое мальчишеское лицо. Теперь он так исхудал, что кожа на лице туго обтягивала выступающие кости. Работа на воздухе, под тропическим солнцем, сделала его тело темным от загара. Лицо было распухшим, покрытым зарубцевавшимися ранами, искусанным насекомыми, которые вдоволь поиздевались над ним во время бегства, а взгляд отяжелел от сна. Он сел на кровать и сказал:

— Наконец-то. Больше сотни миль по этим сумасшедшим пустынным местам. Трясина, кочки и осока.

Он лег на спину, натянул простыню и одеяло, глубоко вздохнул и заснул.

Я тоже попытался уснуть, хотя знал, что у меня нет никаких шансов. Я оделся, заварил кофе и выпил его на веранде. Ветер начал понемногу стихать и внезапно полностью улегся, как раз в тот момент, когда появилось солнце. В наступившем безветрии, как затхлое одеяло, повисла душная жара. Я услышал громкий всплеск воды рядом с моим причалом, схватил спиннинг, пробежал по тропинке и увидел на воде воронку от большого окуня, который только что ушел на дно. Стояла середина августа, в это время они часто выходят на кормежку при лунном свете, и эта стайка уже возвращалась домой, но напоследок решила перекусить. Я забросил блесну футов на десять дальше их предполагаемого убежища, повел ее обратно между воронок, и леска дернулась у меня в руках именно в ту минуту, когда я этого ожидал. Если бы он удрал под причал, как они частенько это делают, для него все закончилось бы порванной губой. Но он выскочил на открытую воду. Я почувствовал, как натянулась леска, но крючок сидел крепко, и в конце концов он повернул назад, потеряв свою прыть, а я поднялся футов на сорок вверх по берегу и повел его за собой. Я увидел, как он дважды вынырнул на поверхность, сверкнув позолотой в восходящем солнце. Я следил за всеми его рывками и хитростями, пока потихоньку не вытянул его на растертую в песок шелуху пустых раковин на берегу — усталого, тяжело шевелящего жабрами, с глазами как две большие серебряные монеты. На глаз в нем было фунтов десять, может быть, немного больше. Мне пришлось его оглушить, только после этого я его подобрал, решив, что теперь он никуда не денется. Тут я заметил, что меня облепил целый рой москитов, — и лишь тогда мне вдруг вспомнилось, что дома меня ждет гость, которого разыскивает вся полиция в штате Флорида.

Прополоскав в воде удилище, я почистил рыбу, положил ее в свой маленький холодильник, умылся, сделал кое-какую домашнюю работу и оставил записку для Чарли Хейвуда:

Я надел коричневую футболку, которая была мала мне уже в тот день, когда я ее купил, и натянул брюки цвета хаки, сильно севшие после стирки.

Я запер дом и проехал четыре мили на север до Флоренс-Сити. Было утро понедельника, пятнадцатое августа, и воздух с каждой минутой становился все более жарким и влажным. Я вытащил свои письма и газеты из ящика возле почты, переехал через мост в торговый район по соседству с Оранжевым пляжем, припарковал свой старый «форд» возле офиса и перешел на другую сторону улицы, чтобы позавтракать у Сая.

— Ты ранняя пташка, Сэмбо, — сказал он.

— Сегодня понедельник, Сайрус. Новая неделя. Начало трудовых будней. Нужно как следует подкрепиться. Так что действуй, и поживее.

— Ладно, — ответил он и с кислым видом разбил на гриле два яйца.

Я нашел небольшую заметку о побеге Хейвуда внизу третьей страницы. Они все еще его искали. Сообщали, что его могут схватить в любую минуту. Предполагалось, что он угнал машину в Клюистоне и бросил ее в Тампе.

Когда после завтрака я вернулся к офису, Сис Гэнтри была уже на месте и открыла дверь. Большой и шумный кондиционер заработал и начал давать прохладу. Здание, где находился офис, принадлежало Тому Эрлу, агенту по операциям с недвижимостью. В нем была всего одна просторная комната, к которой примыкали отдельный кабинет хозяина, туалет с умывальником и кладовка. В комнате находилось семь столов, шесть из них занимали помощники и клерки босса, а один сдавали мне в аренду. Я представлял собой Ассоциацию автомобильной экспертизы — слишком громкое название для фирмы, состоящей из одного человека. Месячная плата за аренду покрывала расходы на часть помещения, занимаемую моим столом, телефонные услуги (включая ответы на звонки в то время, когда меня не было на месте) и давала право поставить свое имя и название бизнеса на маленьком листочке, который вывешивали снаружи возле входной двери.

Сис Гэнтри изобразила удивление и сказала:

— Глазам своим не верю! Не иначе как твоя лачуга сгорела дотла.

— Милая леди, я поймал и почистил окуня раньше, чем у вас успел прозвонить будильник.

На самом деле ее зовут Дженис, но она отзывается только на имя Сис. Она местная, у нее восемь братьев: четверо старших и четверо младших — не больше и не меньше. Крупнотелая брюнетка, полная огня, энергии и жизни, с очень добрым сердцем. У нее большой рот сердечком, потрясающая фигура — плотно сбитая, округлая, дородная — и очень темные синие глаза.

Наши отношения нельзя было назвать простыми. Они начались не так, как следовало, и вскоре нам стало ясно, что лучше им было бы совсем не начинаться. Я встретил ее почти четыре года назад. Меня тогда вышвырнули из спорта, и я вернулся в свой родной город, мало заботясь о том, чем займу остаток своей жизни, хотя зарабатывать на хлеб мне все равно пришлось. Я прожил в городе несколько месяцев и занимался грубой плотницкой работой у одного из местных строителей — именно тогда я встретился с ней. У нее за спиной было не менее скверное прошлое. Ей было двадцать пять — на год меньше, чем мне. Она вышла замуж за какого-то сумасшедшего — психопата, алкоголика и мерзавца. Девушка с меньшим запасом жизнелюбия и оптимизма сбежала бы от него в первый же год. Но Сис выдержала целых четыре бездетных и безумных года, пока он не прострелил ей горло, а потом застрелился сам, засунув дуло себе в рот. Она выжила только потому, что в «скорой» оказался очень хороший врач.

Мы были парой самых завзятых неудачников во всем Флоренс-Сити и подружились, рассказывая друг другу о своих проблемах. Ей надо было чем-нибудь себя занять, чтобы отвлечься от собственных забот, и она выбрала меня. Только под ее нажимом я начал всерьез искать для себя какую-нибудь подходящую работу. Старина Берт Шилдер из Центрального банка, который знал моих родителей всю жизнь вплоть до того дня, когда пятнадцать лет назад они утонули в заливе во время шторма, предложил мне заняться этим случайно подвернувшимся делом — оценкой автомобилей и устроил меня на работу в одну контору из Майами. Спустя четыре месяца я уже достаточно разбирался в бизнесе, чтобы попытать счастья со своей собственной фирмой во Флоренс-Сити.

Сис Гэнтри горячо поддержала меня в этом решении, подсчитала мои скудные средства, настояла на том, чтобы я купил дом, а не брал жилье в аренду, и нашла старый коттедж на берегу залива, стоящий на одном акре заброшенной земли в четырех милях к югу от границы города. Тогда она уже работала на Тома Эрла, и благодаря ей дом достался мне почти даром; потом, обеспечив мне жилище, она решила, что просто должна помочь мне в нем устроиться. Кроме того, она помогла мне заполучить стол в конторе Тома Эрла.

Я уже две недели жил в своем коттедже, но в наших отношениях не было даже намека на секс. Мы были просто друзьями, оба переживали трудное время, и общение друг с другом помогало нам скрасить жизнь. Как-то в воскресенье вечером она принесла мне занавески для кухни, которые изготовила собственноручно. Я закрепил на них зажимы, и она развесила их на перекладине. На побережье налетела октябрьская гроза, ливануло как из ведра, и в доме отключилось электричество. Мы стали глупо острить по этому поводу. У меня не было ни свечей, ни фонарика. Мы сели на диван. Время от времени комнату освещали вспышки голубовато-белых молний. Я потянулся за сигаретами и случайно коснулся ее руки. Потом я обнял ее за талию. При следующем всполохе я увидел ее лицо совсем рядом с моим, с широко распахнутыми глазами и приоткрытым ртом. Наш поцелуй затянулся, и я почувствовал, как ее тело напряглось и придвинулось ко мне ближе, губы стали горячими, а дыхание быстрым и неровным. Она позволила отвести себя в спальню, послушная, как ребенок, и потом поворачивалась в разные стороны, помогая мне, пока я раздевал ее неловкими от нетерпения руками.

У меня никого не было после Джуди, и у нее никого не было после ее сумасшедшего мужа, который оставил шрам у нее на горле.

После этого прошло много недель, кончился старый год и начался новый, а между нами продолжалась эта чисто физическая связь. Все происходило в моем доме, защищенном от дороги и соседей густыми зарослями дикого кустарника. Наши встречи всегда были страстными, долгими и чувственными. Не было ни неловкости, ни поддразниваний, ни предварительных ласк в гостиной. Путь от входной двери до постели занимал у нас не больше тридцати секунд. Мы оба были крепкими, здоровыми людьми, и потому у нас было достаточно поводов для смеха и непристойных шуток относительно наших способностей в этой приятной и бесхитростной игре. Мы слонялись по дому нагишом, готовили себе еду и поглощали ее в огромных количествах. Она жила со своей семьей и поэтому считала необходимым хотя бы часть ночи проводить у себя дома в собственной кровати. Но почти каждое утро я просыпался от того, что меня будила Сис, которая вбегала в комнату, сбрасывала с себя одежду и забиралась под одеяло, смеясь, дыша мне в шею и вовсю работая руками и губами.

Я не знаю точно, почему все это закончилось. Может быть, потому, что она всего лишь хотела излечить меня от Джуди, — это было частью ее плана по возвращению меня в человеческое общество.

А может быть, причина была в том, что ее не устраивало создавшееся положение вещей. Ей хотелось чего-то большего. Наверное, она хотела замуж. Вслух об этом никогда не говорилось. Но она стала на меня давить. По крайней мере, в некоторых вещах она не скрывала своего недовольства. Ей не нравилось, что я слишком удобно устроился на своей маленькой работе и не проявляю никаких признаков того, что намерен добиться чего-то лучшего. У меня не было амбиций, я уже давно отказался от этой роскоши. Мне нравился мой бизнес, который давал мне средства к существованию и при этом не требовал слишком больших усилий.

Я был счастлив, что нашел именно то, что мне нужно. Несколько крупных компаний по страхованию автомобилей наняли меня за сдельную плату. Оценщикам и адвокатам из страховых агентств требовалась информация о размерах страховых убытков. Моя работа заключалась в том, чтобы точно оценить физический ущерб, нанесенный транспортному средству в дорожном инциденте, и правильно определить сумму страховых выплат. Я должен был обуздывать жадных клиентов, которые хотели получить полную стоимость своей машины, хотя у них помялось всего одно крыло, и в то же время обеспечивать справедливые выплаты со стороны страховой компании, если речь шла об ущербе, причиненном другому участнику аварии по вине держателя страховки. Чем честней, объективней и беспристрастней была моя оценка, тем лучше я делал свою работу.

Когда наступал туристический сезон, мои услуги были нарасхват. В это время к нам съезжались толпы отпускников из Огайо, Индианы и Мичигана, которые нещадно мяли друг другу крылья, гнули бамперы и разбивали фары. За это время я зарабатывал достаточно денег, чтобы безбедно существовать весь оставшийся год, когда досуга становилось больше, а доходов — меньше.

Но Сис от меня не отставала. Я должен не сидеть на месте и пытаться расширять свой бизнес. Например, увеличить территорию своей деятельности. Искать новые страховые компании, которым нужны мои услуги. Нанять еще одного человека, если мне станет трудно справляться с возросшими объемами работ. Развиваться, расти, приобретать вес в обществе. Копить выручку и вкладывать ее в земельные участки.

По мере того как наша сексуальная активность в спальне стала спадать, Сис все больше сосредотачивалась на заботах о моем будущем. Но у меня уже было все, чего я хотел и в чем нуждался. У меня был кров, достаточно еды, одежды, табака и выпивки. У меня было время, чтобы ловить рыбу, охотиться на диких индеек и гулять по пляжу. Я был рад прожить остаток своей жизни, имея то, что уже имел. Но я не мог убедить в этом Сис.

Было еще кое-что, чего она от меня хотела, хотя и не признавалась вслух. Не уверен, что она сама смогла бы внятно сформулировать эту претензию. Ей хотелось получать от меня больший эмоциональный отклик. Ей нужны были слова, взгляды, поступки, которые говорили бы о бессмертной любви. Но такие вещи не подаришь каждому. Однажды я уже отдал все это Джуди. И она забрала все с собой. Поэтому теперь я мог только использовать Сис. Я испытывал наслаждение, пользуясь этим неутомимым телом, и был очень рад, когда ее всхлипы, стоны и крики говорили мне о том, что я даю не меньше удовольствия, чем получаю. Но я не мог перейти от этого плотского физического акта в область возвышенной любви, хотя чувствовал, что именно этого она от меня хотела.

В течение нескольких недель я выдерживал ее напор, прямой и косвенный, ради того, чтобы видеть ее в своей постели, но со временем баланс сил изменился, и я почувствовал, что игра больше не стоит свеч. Под каким-то неловким предлогом я попросил ее больше не приходить ко мне без приглашения. Потом я еще несколько раз звал ее домой, и она послушно появлялась, однако в наших отношениях что-то неуловимо изменилось, словно из них исчезли непосредственность и радость. Мы продолжали заниматься тем же, что и раньше, и уверяли друг друга, что все хорошо, но на самом деле это было не так.

Не было никакой последней ссоры, сожалений или чувства горечи. Наша связь выдохлась сама собой. Мы видели друг друга на работе почти каждый день. Разлука с ней не причинила мне боли, но оставила разъедающую душу неудовлетворенность, слабое чувство вины и ощущение какой-то недосказанности. Хотя с тех пор прошло уже два года, в ее присутствии я по-прежнему чувствовал неловкость. Я знал, что она ощущает то же самое и что так теперь будет всегда. Наши тела еще помнили друг друга. Нас связывало слишком много воспоминаний. Конец любви всегда печален. Любви у нас не было, но печаль все равно осталась.

Стол, который я арендую, расположен в задней части офиса. Я уселся за свой стол и некоторое время смотрел на Сис. Она сидела ко мне спиной, энергично печатая на машинке и прямо держась на своем жестком стуле. На ней были бледно-зеленая юбка и белая блузка, ноги она скрестила под стулом. Я посмотрел на изгиб ее тела, туда, где ее узкая талия переходила в круглые крепкие бедра, и ощутил прилив желания. Я знал, что от этого чувства никогда не избавлюсь. Однако прошло уже два года, и я вовсе не хотел возвращаться к старому. Мы так хорошо подходили друг другу, что не могли забыть об этом до конца. Я знал, что теперь она встречается с одним адвокатом, вдовцом, но подозревал, что, если я приглашу ее к себе домой, она посмотрит на меня с удивлением, потом улыбнется, вспомнив наши старые проказы, и кивнет головой в знак согласия. Но я не собирался ее приглашать. Когда что-то заканчивается, не стоит начинать все сначала. Как раз в самом начале я повел себя неправильно — возможно, мы оба были виноваты в этом, — но все, что нам теперь оставалось, это попробовать продолжить с того места, где мы остановились, чтобы снова быстро дойти до конца.

Когда я стал просматривать свою почту, она обернулась, положив локоть на спинку стула, и спросила:

— Тебя разбудили так рано полицейские сирены, Сэм?

— Полицейские сирены?

— Я слышала об этом сегодня утром по радио, когда ехала в машине. Кто-то из местных жителей, кажется, заметил Чарли Хейвуда, когда он шел в твою сторону. Это было часа в два ночи. Водитель сказал, что видел его в свете своих фар, а потом тот нырнул в кусты недалеко от Касс-роуд. До тебя оттуда не больше мили к северу.

— И в полиции приняли его рассказ всерьез?

— По радио сказали, что полиция штата и округа обследует район.

— Я думаю, что со стороны этого парня было бы очень глупо вернуться обратно, как ты считаешь?

— Честно говоря, не знаю, Сэм. Скажу только, что я скорее желаю ему удачи. Неужели это значит, что у меня криминальный склад характера?

— Возможно, — ответил я, выдавив из себя улыбку. — Я встал сегодня ни свет ни заря, потому что вчера рано лег.

— А меня этот ужасный ветер будил всю ночь. Я всегда плохо сплю в ветреную погоду. Ты ведь знал Чарли, правда?

Я пожал плечами:

— Я знаю почти всех парней из автомобильных агентств в этом районе. Несколько раз я пил пиво с Чарли Хейвудом. Мне он показался приятным парнишкой.

— Не взломщиком и не «медвежатником» — или как их там называют?

— Есть более простое слово — вор.

— Я не могу поверить, что он вор, Сэм.

— Но он сам признался в этом.

— Я знаю, что он сознался, но все-таки мне трудно в это поверить.

В эту минуту в комнату с громкими приветствиями вошла Дженни Бенджамин — круглолицая цветущая женщина. Она прошла через зал к своему столу и бросила на него сумочку из плетеной соломки. У нее была лицензия на торговлю недвижимостью и грубовато-веселый характер, и она, умело пользуясь и тем и другим, неплохо зарабатывала себе на жизнь, заставляя нерешительных клиентов брать в аренду или покупать собственность, которая на самом деле была им не нужна. Я сказал Сис, что планирую скоро вернуться обратно в офис. Я сделал пару деловых звонков и отправился в Венецию, чтобы осмотреть повреждения на «порше», который врезался в дорожный знак. Оценщик из страховой компании написал мне, что сумма компенсационных выплат за ущерб получилась слишком высокой, и выслал фотокопию заключения из Тампы. Я вытащил из своей машины каталог импортных запчастей и нашел в нем сегменты заднего бампера, бамперные щитки и стоимость работ по замене этих деталей. Женщина, которой принадлежала машина, несколько раз принималась объяснять мне, как она умудрилась врезаться задним бампером в дорожный знак. Вскоре я понял, почему стоимость страховых выплат оказалась такой высокой. Скоба левого бампера вмялась внутрь машины, не только повредив кожух под двигательным отсеком, но и погнув одну из секций в самом отсеке. С этим ничего нельзя было поделать, однако я заметил, что один сегмент бампера, предназначенный к замене, на самом деле не нуждается в ремонте, и за счет этого скостил общую сумму на двадцать долларов. Я сказал женщине, что она получит свой чек в Афинах через несколько дней, а теперь может пойти и починить свою малышку.

Я поехал дальше на север, в Сарасоту, где дела были куда серьезней. Паренек по имени Хосслар оставил свой автомобиль, полностью реставрированный «форд»-фаэтон, классическую модель тридцать пятого года выпуска, на большой стоянке возле торгового центра «Южные ворота». Какой-то недотепа из Кентукки на огромном «крайслере» самой что ни на есть дешевой модели нажал вместо тормоза на газ и въехал своим широким стабилизатором в стоявший сзади «форд». От удара тот отлетел футов на шестьдесят и опрокинулся на бок прямо на глазах оцепеневшего от ужаса владельца, который только что сделал какие-то мелкие покупки и вернулся к своей красотке.

С технической точки зрения это был полный крах, и вся процедура могла заключаться только в том, чтобы выплатить парню полную стоимость машины, забрать груду металла в собственность страховой компании и попытаться компенсировать убытки распродажей запчастей. Но как оценить моральный ущерб — ведь в эту классическую модель машины вложены сотни часов кропотливого труда и еще бог знает сколько денег, материалов и краски! Мы долго ходили вокруг его авто, споря под палящим солнцем. Я использовал все данные мне полномочия и все-таки не был с ним абсолютно честным, однако в конце концов он мне поверил, признал мою правоту и согласился с моими предложениями.

Для него это не был вопрос денег. Он выглядел как человек, девушка которого только что на его глазах сломала себе руку.

Я вовремя закончил с парнем, чтобы успеть к другому «форду» и оценить модель 60-го года с откидным верхом, которая что-то не поделила со стоявшим у дороги пальмовым деревом. Детальный список повреждений занял две страницы, но все-таки не дотягивал двух сотен баксов до полной стоимости страховки. Я пообедал вместе с Марви Сайрусом, торговым агентом, и мы рассказали друг другу много всякого вранья насчет того, как здорово мы играли накануне в кегли и как в это воскресенье он мастерски обставил нескольких простофиль на площадке для гольфа. Я поехал назад через Венецию во Флоренс-Сити, подумал, не остановиться ли у офиса, но потом решил, что будет лучше отправиться прямо домой.

Сворачивая с дороги на подъездную аллею, уходившую к дому между двух больших перечных деревьев, я подумал, не нагрянула ли полиция, обыскивавшая этот район, и в мое жилище. Если они нашли там Чарли, это поставит меня в трудное положение, из которого мне придется долго выпутываться, но в конце концов так будет даже лучше. А если его не нашли, я мог лишь надеяться, что он морально и физически готов к тому, чтобы оставить меня добровольно.

Глава 2

Я остановил машину у крыльца и направился к входной двери, когда она сама открылась мне навстречу, и за ней показался Чарли Хейвуд. Он отступил назад, чтобы дать мне войти. В правой руке у него был мой револьвер 38-го калибра, он держал его дулом вниз.

Я закрыл за собой дверь и сказал:

— Какой дружеский прием, Чарли.

— Я не знал, кто подъехал к дому, Сэм.

— Ты думал, что это человек, которого тебе, возможно, придется убить?

— Я не хочу никого убивать. Я хочу, чтобы меня оставили в покое, пока я не сделаю того, что должен сделать.

Он осторожно положил револьвер на край стола, стоявшего рядом с диваном и наполовину занятого огромной пепельницей, которую я держу поближе к постели.

Теперь он выглядел лучше. Распухшие следы от укусов насекомых все еще покрывали его лицо, руки и шею, но уже не казались такими болезненными и не так сильно бросались в глаза. Моя старая одежда оказалась ему почти впору. Только кеды пришлось зашнуровать потуже, чтобы они не сваливались с ноги.

— Хочешь выпить кофе, Сэм? Я сделал больше, чем мне было нужно.

Я сел вместе с ним за столик в кухонной нише.

— Когда ты встал?

— Примерно час назад. На часах в спальне было ровно два. Извини, я сварил себе больше яиц, чем смог проглотить. Мне казалось, что я могу съесть всю еду, которая найдется в этом доме. Но похоже, желудок у меня усох за это время.

Он с заметной жадностью взял сигарету, которую я ему предложил.

— Я нашел револьвер, когда искал в доме сигареты, Сэм.

— Я об этом не подумал, иначе оставил бы тебе пачку.

— Те, что у нас были, делались прямо в тюрьме. Паршивые сигареты. И паршивая еда. В основном соя и бобы.

Два года в тюрьме, очевидно, закалили этого парня. Он выглядел более спокойным, чем я был бы на его месте.

— Тебя никто не тревожил, пока меня не было?

— Один раз звонил телефон. Восемь звонков, потом тишина. Больше ничего.

— Что будешь делать дальше, Чарли?

— Как следует высплюсь, а потом уберусь отсюда, как только стемнеет. Ты не можешь отвезти меня в город на машине? Больше я тебя ни о чем не попрошу.

— Ты понимаешь, что не пройдет и минуты, как тебя узнают?

— Я нашел у тебя пару вещей, которые ты, может быть, согласишься мне отдать. Если они мне подойдут, я заплачу за них потом. Я тут немного поэкспериментировал.

Он встал и вышел в спальню. Обратно он вернулся в моей старой бейсбольной кепке с низко надвинутым козырьком. На нем были большие солнцезащитные очки. Форма его лица тоже немного изменилась, и это сделало его практически неузнаваемым.

— Насчет кепки и очков понятно, но что ты сделал со своим лицом?

— Я положил вату между губами и деснами и еще засунул пару тампонов под скулы. От этого меняется и голос. Я слышал о таких штучках, когда сидел в лагере. Как ты думаешь, это сработает?

— Думаю, что да. Тем более, что никто из здешних жителей не видел тебя уже два года.

— Немного меньше, Сэм. Тринадцать месяцев. Помнишь, они разрешили мне приехать на похороны матери? Под охраной, разумеется.

— Я забыл об этом.

— А я нет. Я включу все это в счет, Сэм. Товар продан, осталось получить деньги. Как только у меня появится возможность, я расплачусь с тобой.

— Забудь об этом, ради бога.

— Я не знаю, что бы я делал, если бы ты не согласился мне помочь, Сэм. Я был у последней черты. Мне больше некуда было идти.

Он вынул вату изо рта, положил ее в карман рубашки, снял шляпу и очки и сел за стол, чтобы допить кофе.

— Тебя видели сегодня в два часа ночи в паре миль отсюда. Перекресток Касс-роуд. Теперь полиция прочесывает весь район.

Он уставился на меня, потом с досадой выругался:

— Я тогда слишком устал, чтобы думать об опасности. Ветер заглушил шум подъезжавшей машины, и я, как идиот, оглянулся на свет, когда она появилась сзади. Боюсь, это меняет дело к худшему.

— Если бы я знал твои планы, возможно, я сумел бы дать тебе дельный совет.

— Например, сдаться полиции? Я не хочу больше никого впутывать в свои дела, Сэм. Я не имею права кого-нибудь об этом просить.

— Одна женщина сказала мне сегодня утром о своей уверенности в том, что ты не совершал никаких преступлений. Она вспомнила о тебе, так как слышала по радио, что тебя видели в нашем районе.

— Какая женщина?

— Сис Гэнтри.

— Значит, она вернула себе свое девичье имя? Я надеялся, что так и будет.

— Она обратилась в суд, и он вернул ей прежнюю фамилию.

Он посмотрел куда-то сквозь меня, и выражение его лица смягчилось.

— В детстве я дружил с двумя ребятами из их семьи. Они были моими ровесниками, Билли и Сид. Так я познакомился с Сис. Я ее часто видел, но не обращал на нее внимания, пока мне не исполнилось лет четырнадцать, а ей уже было восемнадцать. И тут я на ней просто помешался. Господи, как я ненавидел тех двух больших парней, с которыми она встречалась! Когда она появлялась рядом, я не мог дышать и едва не падал в обморок. День, в который мне не удавалось ее увидеть, побыть около нее, я считал потерянным. Я часами напролет предавался самым необузданным мечтам. Представлял себе разные вещи — и прекрасные, и грязные. Знаешь, как это бывает у подростков? Наверно, она догадывалась о моих чувствах. Иногда она меня слегка поддразнивала, и тогда я так краснел, что лицо мое, казалось, вот-вот взорвется. Сэм, ты помнишь остров Групер?

— Конечно.

— Сис, одна из ее подруг по имени Луиза и еще какая-то девушка, которую я не помню, плавали в жаркую погоду на этот остров в маленькой шлюпке Луизы, чтобы устраивать пикники и купаться в море. Потом до меня дошли слухи, что они раздеваются там догола, чтобы загорало все тело, и это едва не свело меня с ума. Я узнал, когда они поплывут туда в следующий раз, встал в этот день чуть ли не затемно, перебрался на другой берег и спрятался в мангровых зарослях, чтобы они не могли меня заметить. Они появились на пляже ближе к полудню, и я занял самый выгодный наблюдательный пост.

Солнце пекло немилосердно. Они расположились прямо передо мной и, прежде чем я успел к этому подготовиться, расстелили одеяла, сбросили с себя все до последней нитки и стали натираться маслом для загара. В первый момент, увидев всю красоту Сис Гэнтри, я подумал, что умру от желания и любви. Рядом с ней две ее подруги казались тощими ощипанными курицами. Они пошли в воду, чтобы немного охладиться, потом вернулись на берег и снова стали загорать. Я хорошо спрятался, хотя сидел всего в двадцати футах от их одеял. К тому времени как Сис в третий раз пошла купаться, я уже мог смотреть на нее почти без дрожи. А когда они втроем уселись на одном одеяле и начали болтать и смеяться, поглощая сытный обед, я понял, что я самый голодный, измученный жаждой и искусанный насекомыми мальчишка во всем штате Флорида.

День уже клонился к закату, когда она пошла искупаться в десятый или пятнадцатый раз, и к этому времени мне было все равно, насколько она хороша. Правда, я все-таки продолжал смотреть, наверно, больше из чувства долга перед самим собой, но с куда большим удовольствием и пользой я бы выпил стакан ледяной воды. Я не мог оттуда выбраться, и мне оставалось только ждать. Я понимал, что, если они узнают, что я был здесь, для меня это будет хуже смерти.

Наконец солнце коснулось горизонта, и девушки отправились обратно. Я думал, что после этого мне уже больше никогда не захочется смотреть на обнаженных женщин. Они не оставили мне ни крошки хлеба, ни капли кока-колы. Я провел на этом острове одиннадцать часов и последние семь пролежал на животе, без воды и пищи. Когда я вернулся домой, я почувствовал, что постарел на семьдесят лет, а вид у меня был такой, что моя мать испугалась. Но потом, увидев, с какой жадностью я набросился на еду, она успокоилась.

Встретившись с Сис на следующий день, я понял, что моя великая любовь исчезла без следа. Я не только не хотел видеть то, что находится у нее под платьем, но старался как можно скорей об этом забыть. До сих пор, закрывая глаза, я вижу, как она идет по песчаному пляжу к своему одеялу. Это было года за два до того, как она вышла за этого ублюдка.

Чарли Хейвуд вздохнул и подавил зевок.

— Сис заслуживала гораздо лучшего. Она все та же, что прежде?

— Если в окно нашего офиса впрыгнет сбежавший из цирка тигр, она выбранит его за разбитое стекло, почешет за ухом, переведет через улицу и накормит бифштексом.

— И она уверена, что я невиновен?

— Так она мне сказала.

Он встал:

— Я помою посуду и пойду посплю. Ты опять уедешь?

— Да, я вернусь в начале седьмого. — Я посмотрел на часы. — В половине восьмого уже стемнеет, и можно будет отвезти тебя в город. Где тебя высадить?

— Мне еще надо об этом подумать, Сэм. Когда мы поедем, я тебе скажу.

Я оставил ему сигареты, снова запер дом, поехал в город и, миновав мост, остановился у подъезда офиса рядом с Оранжевым пляжем. В конторе уже не было ни Сис, ни Дженни Бенджамин. Я знал, что на работе нет и босса. Он взял летний отпуск и уехал ловить рыбу в Канаду, где у него был охотничий домик. Был Винс Эйвери, который, для большей убедительности понизив голос, вел беседу с хорошо сложенной клиенткой. У Винса всегда гуляет ветер в голове, и он делает все для того, чтобы как можно больше походить на молодого Кларка Гейбла, с которым у него есть природное сходство.

Элис Джессап подошла к моему столу и протянула мне список телефонных звонков, поступивших из Тампы. Элис — робкая болезненная девушка двадцати с лишним лет, единственная, кто в этом офисе делает только секретарскую работу. Остальные помощники получают проценты от сделок. У Сис тоже есть лицензия, но она работает еще и клерком. Получает оклад секретаря плюс небольшой процент от заключенных сделок.

— Ничего, если я вам немного подиктую, Элис? — спросил я.

Она, как всегда, вспыхнула и ответила:

— О, разумеется, у меня сейчас нет никакой работы. Я возьму свой блокнот.

Сис и Элис записывают выполненную для меня работу и выставляют мне счет в конце месяца. Я продиктовал три отчета, ответил на два звонка из Тампы и узнал еще о двух авариях, одной в Оспрей и другой в Пунта-Корда; соответствующие документы обещали прислать с утренней почтой. Я прошел пешком полквартала по Оранжевому шоссе, заглянул в сумрачную прохладу «Лучшего пляжного бара», выпил холодного «Левенбрау» и обсудил последние матчи с толстым и самоуверенным Гасом Геркой, владельцем заведения, управляющим и барменом в одном лице.

Когда мы покончили с бейсболом, он сказал:

— Ты, случайно, не знаешь Чарли Хейвуда? Слыхал про такого? Он тут иногда появлялся. Не сказать, чтоб очень часто, а так — время от времени. Симпатичный был мальчишка, правда? Так вот, говорят, тут видели его неподалеку. Будто бы он сюда вернулся. Зачем, интересно? За побег ему дадут еще три года. Довольно глупо, как ты думаешь?

— Очень глупо, Гас, — согласился я.

Он бросил на меня сердитый взгляд:

— Ты отлично знаешь, что это глупо, Сэм!

Такая у Гаса манера. Когда вы с ним соглашаетесь, он набрасывается на вас с таким видом, словно вы пытаетесь с ним спорить. Людям, которые видят его в первый раз, понять это бывает порой довольно трудно.

Хотя я был единственным посетителем в баре, он наклонился ко мне через стойку и заговорил конфиденциальным тоном:

— Знаешь, об этом деле разное говорят.

— Например, Гас?

— Например, за неделю до ареста он появился здесь поздно вечером, подвыпивший, но не слишком, и со следами от губной помады по всему лицу. Купил целую бутылку, понимаешь, о чем я говорю? И вид у него был какой-то заносчивый. Словно он готов с каждым полезть в драку. Совсем не похоже на этого парня, понимаешь, о чем я говорю? Я даже выглянул на улицу, чтобы посмотреть, куда он пойдет. И что ты думаешь? В машине его ждала женщина. Я плохо разглядел ее при уличном свете, заметил только волосы, серебряные, как десятицентовая монета, — крашеные волосы шлюхи.

— И что это доказывает, Гас?

— Ты что, ничего не понимаешь, Сэм? В деле ничего не говорилось о его подруге. Он был хороший паренек, но у него была дешевая шлюха, которая его спаивала и обирала. И она тянула из него деньги, пока он не пошел на эту глупость. Я сто раз видел такое раньше, понимаешь, о чем я говорю?

Я сказал, что он великий психолог, и отправился обратно в офис. Отчеты, перепечатанные без ошибок, уже лежали на моем столе. Мисс Элис Джессап делала мою работу с такой быстротой, что обкрадывала саму себя.

Я поблагодарил ее, запечатал конверты и сказал:

— Уже четверть шестого, Элис.

— Я знаю, но я хочу подождать Сис, потому что она должна все запереть.

— Я сам ее подожду. Где она?

— Она скоро вернется. Это насчет аренды. Она пошла показывать клиентам дом как раз перед тем, как вы пришли.

Я просидел минут десять в одиночестве, потом услышал, как тормозит машина и шаги на крыльце. Ее белая блузка слегка взмокла, а зеленая юбка немного смялась. Я подумал о четырнадцатилетием Чарли, подсматривавшем за купающимися девушками.

— Чему ты улыбаешься, Брайс? — спросила она.

— Я вспомнил один анекдот, который не могу тебе рассказать.

— Не очень-то это вежливо, а? Поздравь меня, я сдала в аренду дом.

— Хорошая сделка.

— В августе любая сделка хороша.

Она подошла ближе, села на краешек стола и посмотрела на меня.

— Как у тебя дела, Сэм? — спросила она, серьезно глядя на меня своими темно-синими глазами.

— Я вообще люблю лето, а это не хуже остальных. Можно ловить рыбу, купаться, читать, да и работы немного. Хорошо еще сходить в кегельбан и выпить кружку пива.

— У тебя сейчас есть девушка, Сэм?

— Девушки нет.

— Это для тебя не вредно, милый?

— Может быть, и вредно. Зато спокойно.

— Неужели я была так ужасна — тогда, когда была твоей девушкой?

— Ты была очень хороша, Сис, хороша во всем.

Она посмотрела на меня, и я заметил в ее взгляде боль, которую она с таким достоинством скрывала от меня все это время.

— Не знаю, была ли я хороша, Сэм. Но то, что мы делали, было замечательно…

— Наверно, это я был плох. По крайней мере, для тебя, а может быть, и для всех остальных.

— Я знаю, что с тобой не так, Сэм. Раньше я этого не понимала. Но теперь я знаю, в чем дело.

— Клеймо, которое поставила на мне Джуди?

— Тебе нравится терзать себя этой чертовой Джуди, верно? Нет, я не о том, Сэм. Дело не в ней. Дело в самом тебе. Ты так и не осознал по-настоящему, что ты собой представляешь, Сэм. Ты хотел быть горой мускулов, сгустком энергии и силы. Ты прячешь свой ум, чувствительность и интуицию. Знаешь, ты довольно сложный случай, Сэм. Ты стараешься не думать и от этого терзаешься еще больше. Тебя не устраивает просто любить женщину, Сэм. Ты хочешь видеть нас насквозь. И при этом тебе нравится казаться грубым и простым. Наверное, это что-то вроде защитной окраски. А может быть, ты считаешь это проявлением мужественности. Я не знаю. Впечатление такое, словно ты нарочно… принижаешь себя. Но люди чувствуют правду и испытывают неловкость, потому что ты не тот, кем хочешь казаться.

— Все гораздо проще, — сказал я и притворно зевнул. — Ты слишком усложняешь. Я простой парень, с простыми интересами.

— Ну да, как же. Как только кто-нибудь пытается подойти к тебе поближе, ты сразу замыкаешься в свою броню. Как бы там ни было, я хотела тебе сказать, что собираюсь выйти замуж.

— За того адвоката?

— Да. За Кела Макаллена.

— Ты его любишь?

— Он мне нравится. Я его уважаю. И вообще, этот вопрос неуместен. Разумеется, я от него не без ума. Но мне двадцать девять, Сэм, и я создана, чтобы рожать детей, и любому дураку ясно, что мое время уходит. Ему сорок четыре, это умный и надежный человек, он меня любит, и в его присутствии я чувствую себя как маленькая девочка.

— Любовь — это важно. Но есть еще постель. Как насчет постели?

— Это всегда вопрос принципиальный, правда, Брайс? Пока ничего не было. Не знаю, как это получилось. Он человек консервативных взглядов и старается уберечь меня от своих необузданных инстинктов, чтобы я могла войти в его дом как настоящая невеста. Мне кажется, я знаю, на что иду, Сэм. Отношения между мужчиной и женщиной не совсем такие, как в той статье, которую я читала во «Всемирной энциклопедии». Ему всегда будет немного не хватать его первой жены, и я на него за это не в обиде. Думаю, я хорошо смогу поладить с двумя его детьми, которые учатся в колледже. Но должна ли я все это делать, Сэм? Стоит ли мне попробовать? Я очень хочу детей, и хочу как можно скорее.

— И ты решила спросить об этом у меня?

— Да, потому что ты меня знаешь. И потому, что я тебе доверяю.

— Я могу сказать, что думаю на этот счет, Сис, но боюсь, что ты примешь это за грубость или пошлость.

— У тебя есть голова на плечах. И ты можешь сказать мне все, что думаешь, Сэм. Ты же это знаешь. — Она усмехнулась. — Если разобраться, ты и так уже сказал мне достаточно, я поняла…

— Помолчи минутку. Я думаю, что ты самая страстная, пылкая, неутомимая и ненасытная девушка во всем городе.

— О, благодарю вас, сэр!

— Если ты выйдешь замуж, то будешь нести, так сказать, сексуальную ответственность за этого парня.

— И что из этого?

— А то, что пока ты его еще не любишь. Но если он сможет… немного раскрепоститься, и если он сделает тебя матерью, и если он тебе уже нравится, то дело кончится тем, что ты его полюбишь и все будет замечательно.

— Если, если… Ты все время повторяешь «если».

— Но если в постели ничего не выйдет, то замужество превратится для тебя в ловушку, и, поскольку ты слишком упряма, чтобы это признать, это будет настоящий ад — потому что физические отношения представляют для тебя куда более существенную часть брака, чем для большинства других женщин.

— Вижу, к чему ты клонишь, негодяй. Я должна соблазнить бедного джентльмена.

— Это было бы вполне разумно, Сис.

— Я уже предпринимала кое-какие попытки, но потерпела неудачу. Есть какие-нибудь идеи?

— Ты уже ответила ему согласием?

— Нет.

— Тогда сделай это, потом поезжайте в какой-нибудь мотель за пределами округа и отпразднуйте свою будущую свадьбу, а если ничего хорошего из этого не выйдет, скажи, что ты передумала.

— Это его ранит.

— Если у вас ничего не получится, это уже не будет иметь большого значения.

Она просияла улыбкой и сказала:

— Знаешь, ты не лишен здравого смысла.

— Только когда это касается других людей. Береги себя, Сис.

Я подошел к двери, положил руку на щеколду, потом повернулся, нахмурил брови и произнес:

— Есть еще одна вещь, которую следовало бы сделать.

— Какая?

— Нет, пожалуй, лучше не стоит. Забудь об этом.

Она подскочила ко мне, ухватилась двумя пальцами за нагрудные карманы моей рубашки и нетерпеливо притянула к себе:

— В чем дело, Сэм? Что это за вещь?

— Я бы сказал, тут важно признать, что знание — сила.

Она топнула ногой:

— Немедленно выкладывай, что у тебя на уме!

— Мне просто пришло в голову, что перед тем, как вы устроите то дельце с мотелем, неплохо бы прислать ко мне Кела, чтобы я детально проинструктировал его насчет того, как решить незнакомую ему проблему… ну… что нужно делать и чего не нужно…

Она размахнулась правой, и я вовремя поймал ее кулак, а потом едва успел ухватить левый, которым она от души хотела отвесить мне затрещину. Ее лицо раскраснелось, и она со мной боролась, пытаясь в то же время удержаться от смеха.

— Ты грязная противная вонючка! — выпалила она.

Когда ее тело обмякло, я ее осторожно отпустил. Мы стояли почти вплотную и с улыбкой смотрели друг на друга.

— Ты чудовище, — сказала она мягко.

— Бьюсь об заклад, что ты победила бы этого адвоката в честной схватке.

Ее грудь поднялась и опустилась в глубоком вздохе, потом она взглянула на меня, и я увидел, как изменилось выражение ее глаз и губ.

— Сэм, мой милый, ты всегда останешься частью моей жизни, — прошептала она.

— Надеюсь, не самой худшей ее частью.

Она опустила глаза и сказала:

— Это… стыдно, и нечестно, и… грешно, наверно. Но, может быть, мы… как ты это назвал?.. отпразднуем еще раз то, что было хорошего в нашем прошлом, Сэм?

С моих губ уже готовы были слететь пылкие слова согласия — пускай это было глупо, все равно, — но тут я вспомнил о Чарли.

— Ты не могла бы… приехать ко мне часов в девять вечера? Или, может быть, лучше я сам за тобой заеду?

Она снова глубоко вздохнула, потом расправила плечи и сказала:

— Нет, дорогой. Это был бы слишком обдуманный поступок, и, если дать мне время, я начну колебаться, а потом… потом буду мучиться угрызениями совести. Другое дело, если бы прямо сейчас… если бы ты успел домчать меня до дома, превысив все ограничения скорости… Ладно, забудем об этом, Сэм. В конце концов, это была плохая идея.

— Я надеюсь, что ты будешь счастлива, Сис.

— Я ужасно хочу детей, и как можно больше. Одного из них я назову Сэмом — что бы об этом ни подумали другие.

— А если все будут девочки?

— Все равно, Сэм — хорошее имя.

Шагая вдоль фасада дома к своей машине, я оглянулся назад и увидел, как она с задумчивым видом закрывает пишущую машинку. Подняв голову, она заметила мой взгляд, заговорщицки улыбнулась и подмигнула на прощанье.

Уже усаживаясь в свой раскаленный солнцем пикап, я слишком поздно вспомнил о красном кожаном диванчике в кабинете Тома. Она была права — я чудовище, безнадежно развратный тип. Мне стало стыдно, что такая мысль вообще могла прийти мне в голову. Я отлично знал, что на предложение заняться одноразовой любовью на кожаном диване босса у Сис могло быть только две реакции: она или пришла бы в ярость, или стала бы корчиться от смеха. Несмотря на свою страстность, она всегда требовала соблюдения определенных правил, в которые входили нестесненность во времени и интимность обстановки.

Пока я ехал по городу — меня ждало еще одно дело, которое пришлось отложить на внерабочие часы, — мне удалось несколько реабилитировать свой моральный облик размышлениями о том, что безнадежно развратный тип не выдержал бы столько времени без женщин. Я же прекрасно обходился без них и убедился, что несколько месяцев воздержания никак не влияют на мою мужественность. Сколько их уже прошло? Больше пяти, если считать с того бурного уик-энда в марте, который я провел с невероятной туристкой в Форт-Майер. Держатель страхового полиса одной из связанных со мной компаний врезался в передний бампер голубого «бьюика», принадлежавшего ее благоверному, а потом, по каким-то связанным с его бизнесом делам, мужу пришлось срочно улететь в Филадельфию, и он оставил свою жену в разбитой машине, чтобы она дождалась ремонта и дальше ехала на север одна. Я появился на месте аварии уже после отъезда супруга, и она описала мне его в нескольких словах примерно так:

— Это первая возможность за всю мою супружескую жизнь остаться, наконец, хоть на минуту одной — без этого напыщенного, жадного, ревнивого и пузатого коротышки. И я вовсе не собираюсь провести остаток жизни, с сожалением думая о том, как я могла бы воспользоваться этим единственным шансом, который мне предоставила судьба. Так что, может быть, лучше перенесем эти напитки в спальню?

Она была высокой шатенкой с морковно-рыжими волосами, такая тощая и сухопарая, что мне никогда бы не пришло в голову обратить на нее внимание. Но она обрушилась на меня так неожиданно, что я не сумел придумать какого-нибудь простого способа от нее избавиться, а на сложный уже не оставалось времени. И поэтому я вдруг обнаружил, что с бокалом в руке шагаю вслед за нею в спальню ее мотельного номера. А потом оказалось, что впечатление костлявости волшебным образом исчезло, как только она сняла с себя одежду. Я был инструментом, который она использовала, чтобы отомстить жизни за все шестнадцать лет своего тоскливого брака, и меня почти испугала ее решимость не упускать в этом деле ни одной секунды. Я отправился взглянуть на «бьюик» в пятницу днем, а увидел его только в понедельник утром, и потом мне пришлось работать пятнадцать дней без выходных и по двенадцать часов в сутки, чтобы наверстать время, упущенное за этот рыжеволосый уик-энд.

Если не считать таких неожиданных и мимолетных приключений, то в общем я убедился, что мужчина вполне может жить без женщины. Иногда дом кажется слишком пустым. Иногда не знаешь, куда себя деть, и это становится похоже на болезнь. Но я осознал и другое — я могу обходиться без любой женщины, кроме одной. Я еще не научился жить без Джуди.

Я встретил Джуди Колдуэлл в конце своего последнего футбольного сезона во время учебы в колледже. Мне оставалось два месяца до двадцати двух лет, а она была девятнадцатилетней ученицей одной из частных женских школ на Восточном побережье. Ее привез на футбольный уик-энд родной брат, который относился к ней с такой серьезностью и так много говорил о ней, что при встрече мы ждали неизбежного разочарования. Но когда Джуди вошла в комнату, улыбнулась и огляделась по сторонам, не успев еще произнести ни слова, все остальные женщины перестали существовать для нас. С изысканно-небрежной волной восхитительных белокурых волос, подвижным ртом, бездонными фиолетовыми глазами, подтянутая и элегантная, сильная и безупречно сдержанная, она показалась мне самым живым существом из всех, кого я когда-либо встречал. Еще не услышав ее голоса, я уже хотел обладать ею вечно.

Она была, в полном смысле этого слова, символом высокого общественного положения. В год, пожалуй, появляется не так уж много девятнадцатилетних девушек такой изысканной породы. Да и за десятилетие их наберется прискорбно мало — в любой возрастной группе.

Если вам посчастливится встретить одну из них, вы можете смело идти с ней в любое публичное место цивилизованного общества, и вас тут же заметят как человека редкой удачи и исключительных достоинств.

Некоторые из них неизбежно оказываются в шоу-бизнесе, и тогда появляются звезды вроде Лиз Тэйлор или Джули Ньюмар.

Это красивые и энергичные создания, которые живут яркой и насыщенной жизнью, в постоянном эмоциональном напряжении. Они несравненно женственны. Они ценят и ищут любые проявления мужской силы, презирая в то же время слабых. Когда они точно знают, чего хотят, то добиваются этого с безжалостностью, которая смутила бы любого пирата. Но никто — даже они сами — не может предугадать, что взбредет им в голову в следующую минуту.

Они чистоплотны, как пантеры, и так же вкрадчивы и самовлюбленны. С физической точки зрения их появление — удар в сердце. Их кожа неправдоподобно безупречна. Их тела — отдыхают они или двигаются, — со всеми их изгибами, впадинами и выпуклостями, заставляют замечать в других женщинах какую-то странную незаконченность. Они едят с аппетитом животного, смеются, широко открывая рот, и спят с лицом невинного младенца. Они чувствуют, что попали в этот мир для того, чтобы жить, и никогда не устают от жизни.

За десять минут они могут заставить вас испытать пятьдесят разных эмоций, среди прочих и такие, о которых вы никогда не слышали и вряд ли сможете их описать.

Погруженным в уныние мужчинам, которым не дано обладать ими, и женщинам, которые не могут с ними соперничать, остается только утешаться бранными словами: пустышки, кривляки, самоуверенные дурочки, испорченные, безнравственные, легкомысленные…

Но те немногие, которым удается овладеть такой женщиной, — в той степени, в какой это вообще возможно, — получают в дар огромное сокровище. Их любовь доставляет несравненное, исключительное наслаждение. Их страсть не знает пределов. В любви они так раскрепощены и умелы, что это воспринимается какой-то своеобразной невинностью, редкостной и не имеющей цены.

Джуди была одной из этих избранниц природы, и, безусловно, она была олицетворением высокого общественного статуса. Со всеми вытекающими отсюда неприятными последствиями, которых не могли избежать ни она, ни те, с кем ее связывала судьба.

Рядом с ней вы впадали в такое бесстыдное обожание, что жаркое и ослепительное сияние этого чувства невольно высвечивало ваши собственные недостатки.

Правило общественного символа работает в обе стороны. Вы тоже должны стать для нее символом престижа. Поражение не прощается, потому что она приравнивает его к слабости. Тот, кому предназначено жить во дворце, не может находиться в хижине. Такие женщины приходят вместе с успехом и исчезают вместе с ним.

После того как на вас однажды упали капли этого золотого дождя, вы уже никогда не сможете вернуться к старой жизни, лишенной необъяснимого волшебства, и смириться с ней, не испытывая страданий. Отныне все в вас отравлено: ваши нервы, ваша плоть и кровь.

Все, что вы можете сделать, это постараться избегать сравнений, потому что они будут для вас слишком болезненны. Я пытался не думать о Джуди, когда был с Сис. Но однажды мысли о ней прорвались сквозь все мои заслоны, и тогда я вдруг обнаружил, что занимаюсь какой-то грубой, бессмысленной и одышливой чепухой с совершенно не интересной мне женщиной, и со следующим ударом моего сердца все во мне замерло. Мне пришлось сослаться на внезапное недомогание — я сказал, что отравился какой-то пищей, — потому что не мог же я признаться, что у меня отравлено сердце. Я вышел в ночную тьму, стоял один на своем причале, смотрел на звезды и говорил улыбающемуся призраку Джуди, что с ее стороны нечестно отнимать у меня все. Похоже, она надо мной сжалилась, потому что, когда мы встретились с Сис в следующий раз, у нас все было как всегда.

~~~

Я закончил с какой-то только что разбитой развалюхой и вернулся домой в начале седьмого, когда уже спускался теплый августовский вечер. Чарли только что доел кусок окуня, пойманного мной сегодня утром. Он сказал, что проспал до шести, когда его поднял будильник. Кажется, никаких звонков больше не было, и никто не стучал к нему в дверь. Он заявил, что готов ехать, как только достаточно стемнеет.

— Ты удивительно спокоен, Чарли.

— Когда знаешь, что должен делать, волноваться не о чем. Беспокоиться начинаешь, когда что-нибудь не получается.

— Насчет револьвера — надеюсь, ты не собираешься просить меня, чтобы я одолжил тебе оружие.

— Мне не нужно оружие, Сэм. Ты хочешь выведать, что я собираюсь делать?

— Не думаю, что я хочу знать о твоих планах. У меня такое чувство, что я и без того знаю уже слишком много. Я знаю, что тебя арестовали, когда ты пытался вскрыть сейф в доме Уэбера на острове. Знаю, что ты испытываешь сложные чувства по отношению к Черити Уэбер. Я могу представить себе многое из того, что за этим стоит, и не хочу знать никаких дополнительных фактов.

Он открыл новую пачку сигарет, которую я ему купил, и сказал:

— Похоже, ты вообще ни во что не хочешь вмешиваться, Сэм.

— Что ты имеешь в виду?

Он пожал плечами:

— Ты поступаешь так, как считаешь нужным. В этом нет ничего плохого. Как будто ты забрался на чердак по лестнице, а потом втянул ее за собой. Это еще одна причина, по которой я пришел сюда. Я знал, что ты живешь тихо и предпочитаешь ни во что не лезть. Я знал, что ты меня не выдашь, но и помогать мне тоже не станешь. Мне и не нужна ничья помощь. Я отлично вижу, что ты мечтаешь поскорее от меня избавиться и тут же забыть обо всем этом деле.

— Ты хочешь сказать, что…

— Я не осуждаю тебя, Сэм. Это твоя жизнь и твой выбор. Возможно, для многих людей было бы гораздо лучше, если бы они просто сидели в стороне и ничего не делали. У тебя есть книги и пластинки, есть твоя маленькая лодка, привязанная к причалу, и работа, которая тебя не слишком обременяет. Честно говоря, я тебе завидую.

Он подошел к раковине и начал тереть использованную сковородку.

— Я потом сам вымою, Чарли.

— Не волнуйся. Рыба была отличная.

— Я могу дать тебе двадцать долларов, если это тебе поможет.

— Спасибо, Сэм. Это мне поможет. Даже если на самом деле они мне не понадобятся, с двадцатью долларами в кармане я буду чувствовать себя гораздо лучше.

Мы вышли из дома в двадцать минут восьмого. На исходе четвертой мили, когда мы подъезжали к черте города, у дороги стало появляться все больше дорогих неоновых реклам. Чарли скорчился на полу рядом со мной, засунув плечо под бардачок. Он попросил высадить его в городе рядом с каким-нибудь телефоном, где он сможет позвонить с минимальным риском, что кто-нибудь его увидит и узнает. Я подумал об уличном автомате на Уэст-Плаза, рядом с большим торговым центром, недалеко от материковой части Сити-Бридж. Кабинка телефона ярко освещена, но стоит в глубине парковочной площадки, далеко от уличного движения, так что вряд ли кто-нибудь окажется к нему ближе чем на сотню футов.

Чарли сказал, что это его устроит. Я поставил машину в самый дальний и темный угол, подальше от уличных огней. Магазин уже не работал, горели только лампы у подъезда. Неподалеку была открыта большая аптека, рядом с ней стояло полтора десятка машин. Не считая этого, вокруг была лишь пустыня темного голого асфальта. Он вылез на сиденье, вставил в рот вату и надвинул козырек кепки на самые глаза. Темные очки лежали в нагрудном кармане его рубашки вместе с пачкой сигарет, которую я для него купил.

— Большое спасибо, Сэм, — сказал он.

Мы пожали друг другу руки. Его рука была горячей и сухой, с жесткими мозолями.

— Удачи тебе, Чарли.

Он вылез из фургона и направился к телефонной будке. В его походке не было никакой нервозности. Он ни разу не оглянулся по сторонам. Я увидел, как он вошел в кабинку, закрыл за собой дверь и взял телефонный справочник. Я сделал на стоянке широкий разворот и выехал на улицу.

Можно было возвращаться домой. Как раз этого мне сейчас больше всего хотелось. Я собирался приготовить себе ужин, сложить в бельевую корзину использованные им простыни и пижаму, убраться в комнатах, поставить пластинку Пегги Ли, потом сесть в темноте на своей веранде в широкое полотняное кресло, потягивая какую-нибудь выпивку, думать о разных случайных и незначительных вещах и слушать Пегги, начисто забыв о существовании Чарли Хейвуда. Сис собирается замуж, Джуди потеряна для меня навсегда. Чарли больше никогда не втянет меня в свои дела.

Я до сих пор не знаю, почему я так не поступил.

Именно это мне следовало сделать.

Наверное, было что-то действительно трогательное в той смелости, которую обрел новый Чарли Хейвуд. Он всегда был таким безобидным парнем. А теперь он превратился в настоящего мужчину. Может быть, я хотел ему помочь. Или просто посмотреть, что он будет делать. А может быть, меня немного задели его слова о том, что я забрался на чердак и втянул за собой лестницу. Я знал, что он прав. И я знал, почему я так живу. Но когда такие слова говорят тебе в лицо, они задевают твою гордость. Тяжелое колесо фортуны крутилось, на мой взгляд, слишком быстро, и, когда оно отшвырнуло меня в сторону, я уже не хотел карабкаться наверх.

Как бы там ни было, вместо того чтобы отправиться домой, я у первого же перекрестка нажал на тормоза, обогнул квартал и вернулся на стоянку с обратной стороны.

Я сказал себе, что вряд ли много потеряю, если потрачу еще десять минут на то, чтобы посмотреть, что Чарли станет делать дальше.

Глава 3

Я поставил фургон на дальнем конце стоянки, рядом с машинами, припаркованными возле аптеки. Я открыл дверцу, осторожно вылез на асфальт и бросил взгляд поверх автомобильного ряда в сторону телефонной будки. Он был все еще там и разговаривал по телефону. Я увидел, как он повесил трубку и вышел из кабинки. Сделав несколько шагов, он нерешительно остановился, потом направился вразвалку в сторону аптеки, очень правдоподобно изображая человека, который не знает, как убить время. Я догадывался, чего ему стоит эта небрежная походка.

Мысленно я убеждал его не подходить к аптеке. Рядом с ней был магазинчик сувениров. Его витрина была освещена, но не слишком ярко. Он остановился перед ней и постоял, засунув руки в карманы, разглядывая товары за стеклом.

Место было выбрано идеально. Он находился далеко от яркого света, падавшего от аптеки, но в то же время имел вид человека, который поджидает кого-то, кто должен оттуда выйти.

Я откинулся на своем кресле и убрал руки с руля. Я видел его сквозь окно соседней машины — хрупкую одинокую фигурку посреди влажной ночи.

И что теперь? — спросил я себя. Сэм Брайс, частный детектив. Меня не приняли бы ни в один телевизионный сериал. Может быть, в свои двадцать девять лет, которые вот-вот должны были превратиться в тридцать, я бы еще и сегодня сгодился на роль крутого героя, если бы не было этих одиннадцати футбольных сезонов. Четыре в высшей молодежной лиге штата, в качестве защитника. Четыре в полупрофессиональной команде колледжа, центральным и правым полузащитником. Три сезона — почти три сезона — в Национальной футбольной лиге, 215-фунтовый блокирующий полузащитник, недостаточно тяжелый для своей роли, зато очень маневренный и быстрый.

Одиннадцать сезонов мордобоя, рукопашной, плевков кровью, падений на мерзлый грунт, кулачных ударов — после этого вы можете выставлять свое лицо на конкурс самых страшных образин. Выбитые зубы, сломанная челюсть, распухший нос, всевозможные ссадины и шишки поверх старых шрамов и швов.

Это называется в спорте непосредственным физическим контактом. Если бы я набирал актеров для детективного телесериала, то взял бы себе роль большого, тупого и уродливого помощника главного героя, который комически оттеняет все его достоинства, — человека, способного выполнять только простые приказы, но выходящего из любых передряг благодаря стальным мышцам и мертвой хватке. Я все еще весил 215 фунтов, но мускулы требуют от мужчины постоянной практики и тренировки, и я часто спрашивал себя, почему меня вообще должно это волновать. Наверно, это был какой-то автоматический рефлекс самоуважения, не более того.

Минута шла за минутой. Из аптеки вышли несколько подростков и уехали на машине. На ее место встала другая.

Потом произошла удивительная вещь. На улицу повернул маленький невзрачный черный «рено» и, громко тарахтя, выехал на пустынную автостоянку. Он издал один нетерпеливый гудок. Чарли уже направлялся в его сторону. Машина остановилась в тридцати футах от телефонной будки.

Я не мог поверить своим глазам до той минуты, пока он не сел в маленький автомобиль и тот не тронулся с места. Она купила его еще в то время, когда мы с ней встречались. Сколько раз она подъезжала на нем к моему дому.

Хотел бы я спросить, какое право Чарли имеет ввязывать Сис в свою историю. Я уж не знаю, почему она позволила себя в нее втянуть. Любая птица со сломанным крылом могла рассчитывать на ее сочувственную помощь.

Внезапно я понял, что это была моя вина. Я рассказал Чарли о том, что она безоговорочно верит в его невиновность. Ему нужен был человек, чтобы выполнить какое-то поручение, которое я не мог или не стал бы делать. Он перебрал в памяти всех своих знакомых, не зная, к кому можно обратиться. И тут я сам поднес ему на блюдечке Сис.

«Черт бы тебя побрал, Чарли», — пробормотал я и поехал вслед за ними, не слишком умело изображая детективную слежку. В любой августовский вечер улицы Флоренс-Сити почти пустынны. Я знал, что Чарли встревожится, если заметит, что за ними едет какая-нибудь машина. Кроме того, они оба знали мой фургон, особенно Сис.

К счастью для меня, они поехали прямо по дамбе и дальше через городской мост. Островок Хорсшоу имеет пять миль в длину и на всем протяжении редко бывает шире четверти мили. Оранжевое шоссе — это мощеная дорога, которая проходит через весь остров. С материка она приводит прямо в середину острова, в его коммерческую зону, которая включает часть Оранжевого пляжа. Повернув направо, вы поедете на север в старые торговые районы, которые потом сменятся пляжными домиками и коттеджами, слишком тесно поставленными друг к другу, и дорога в конце концов закончится на Северном публичном пляже. Если вы повернете на юг, ваш путь будет пролегать между магазинов, баров, ресторанов, затем начнутся претенциозные мотели с вычурными названиями, и внезапно вы окажетесь в царстве Больших денег, посреди дорогих особняков, которые не видны с дороги, и многочисленных запрещающих знаков — «Нет проезда», «Остановка запрещена» и «Соблюдайте тишину». Путь заканчивается дорожным ограждением и разворотом. Летом вы можете рискнуть оставить здесь машину и пройти на узкую песчаную косу, выходящую к проливу Хорсшоу, — там хорошее место для ловли скумбрии и макрели. Но если вы попробуете сделать это во время зимнего сезона, вашу машину сразу облепят разорительными штрафами.

Я старался держаться подальше и не давил на газ, пока не увидел, как «рено» свернул налево. Через минуту я сделал тот же поворот, но дорога впереди была уже пуста. Красные огоньки подфарников исчезли. Дорога здесь была совершенно прямой, и я понимал, что они куда-то свернули, но мне потребовалось бы много времени, чтобы определить, куда именно, если бы я не заметил свет в конторе Тома Эрла.

Я сбавил ход и, проезжая мимо, увидел их обоих — они шагали от входной двери к кабинету Тома. Очевидно, они только что вошли внутрь, и она включила свет за секунду до того, как я его заметил. «Рено» приткнулся к самой стене дома, фары у него были погашены. Я развернулся на площадке перед мотелем и снова проехал мимо, но в офисе никого уже не было. Я свернул на маленькую стоянку рядом с «Лучшим пляжным баром», выключил фары и двигатель и спросил себя, что мне делать дальше. Все происходившее не имело ко мне никакого отношения, я должен был немедленно вернуться домой. Если у Сис будут какие-нибудь неприятности, это проблема Кела Макаллена, а не моя. Но я не мог найти ни одного объяснения тому, что Сис привела Чарли прямо в контору Тома. Это меня беспокоило.

Я вылез из машины и поскреб щеку, которую обдувал вечерний ветерок. Мне хотелось на мою темную веранду, к бокалу с виски и голосу мисс Ли.

Потом я вспомнил, что в кабинете Тома есть два окна — они выходят на другую сторону. Я обогнул здание и сразу наступил на что-то, громко треснувшее у меня под ногой, потом случайно пнул ногой пустую банку, которая отлетела на несколько шагов, — шуму я издавал не меньше, чем пьяный артист, рухнувший в оркестр на ударные инструменты. Невидимый кот раздраженно мяукнул в мою сторону. Над ухом назойливо зудел комар.

Фрамуги были закрыты, и жалюзи опущены, но между планками оставались достаточно большие щели. В первом окне я разглядел часть закрытой двери, угол кожаного дивана и фрагмент висевшей на стене фотографии Тома, на которой он был изображен получающим награду за какие-то гражданские заслуги. С другим окном мне повезло больше. Я увидел кусок футболки, которую недавно отдал Чарли, и крупный план его уха — настолько крупный, что, заметив его, я невольно отступил на шаг назад. За его плечом виднелся абрис лица Сис — она сидела за столом и звонила по красному телефону Тома. Том был помешан на красном цвете, все вокруг него было таким, начиная с моторной лодки и кончая волосами его жены. Правда, те красные предметы, которым он себя окружал, делали его похожим скорее на серую морковину.

Окна были наглухо закрыты, я видел движения ее губ, но не слышал ни звука. Чарли вышел из поля моего зрения и снова появился рядом с Сис. Он наклонился, чтобы прошептать что-то ей на ухо, и она мгновенно прикрыла ладонью трубку.

У меня в голове вдруг все стало на свои места. Чарли с радостью пожертвовал своей свободой, чтобы оказать какую-то услугу Черити Уэбер. Но в тюрьме он изменил свое мнение. Теперь он должен добраться до Черити. Она единственная, кто может снять с него обвинение. Однако звонить ей самому было бы слишком рискованно. Вместо него это могла сделать Сис, чтобы заманить Черити Уэбер в какое-нибудь укромное место, где Чарли мог с ней встретиться и поговорить. Когда это произойдет, он больше не будет нуждаться в услугах Сис. Внезапно я вспомнил, каким спокойным стал Чарли после того, как ему удалось отдохнуть. В этом спокойствии было что-то неестественное. Возможно, он хочет использовать Сис, чтобы заманить женщину в ловушку и затем ее убить. Голыми руками. Он сказал, что оружие ему не нужно. Вот это будет здорово. Просто здорово, ничего не скажешь!

Значит, мне следует последить за ними немного дольше.

Я решил вернуться в машину, чтобы быть наготове. Я направился в сторону фургона. Мне снова надо было пройти мимо нового мебельного магазина, расположенного между «Лучшим пляжным баром» и зданием офиса.

Я прошел футов сорок, когда мне в лицо ударил свет электрического фонарика. Он был футах в десяти от меня, — ручной фонарь с новыми и сильными батарейками. Неожиданная вспышка вывела меня из себя. Я терпеть не могу, когда мне светят в лицо фонарем.

Я отвел глаза в сторону и сказал:

— Выключи фонарь!

— Кто вы такой и что вы здесь делаете?

Я родился и вырос во Флориде, и мне часто говорили, что у меня «во рту каша», хотя самому мне казалось, что я произношу слова точно так же, как все остальные. Но теперь я услышал самое настоящее флоридское произношение, напоминающее о наших местных песках и топях и глухое, как болотная трясина, полная ужей и аллигаторов. В интонации этого вопроса заключалась насмешливая вежливость пополам с невозмутимым высокомерием, основанным, очевидно, на абсолютной уверенности в собственной силе, которая, когда бы вы ни вздумали ее проверить, окажется непобедимой и устрашающей. После этого вопроса мне следовало, как послушному ребенку, назвать свое имя, адрес и род занятий и объяснить, что я вернулся сюда после работы, потому что мне показалось, что я забыл запереть в офисе заднюю дверь.

Но он продолжал светить мне фонарем в лицо, и я сказал:

— Я тут грибы собираю. — Потом я шагнул вперед и прибавил: — А теперь убирайся с моей дороги.

Фонарь погас. Прошло полсекунды, за это время я успел усомниться, правильно ли я поступаю, и тут на голову мне обрушилась маленькая бомба, которая взорвалась у меня над правым ухом. На мгновение мне почудилось, что весь мир отскочил от меня на восемь дюймов в сторону. Упав на колени, я почувствовал, как внутри у меня что-то оборвалось, в ушах стоял грохот, который, затихая, отдавался эхом, как бы по спиральной лестнице скользил внутрь моего черепа.

Фонарик снова включился, и некто сказал мне тоном, в котором слышалось глухое одобрение:

— А ты здоровый сукин сын. Ничего не скажешь, парень хоть куда.

Он подошел ко мне сбоку, и я услышал слабый свист. Вторая бомба взорвалась недалеко от макушки, и я мягко распластался на земле, лицом вниз. Я погружался в теплый и тихий океан, который покачивался вокруг меня. Откуда-то донесся смех девушки и ангельский голос Пегги Ли. Потом я почувствовал, что он отвел мне руки за спину, и ощутил на своих запястьях холод металла. Затем он вытащил из бокового кармана мой бумажник.

Я отдыхал. Я чувствовал себя невероятно усталым.

Он пнул меня ногой в ребра, скорее настойчиво, чем грубо.

— Поднимайся, парень. Стой прямо перед мистером Лероем.

Я сделал первую попытку встать, и он, кажется, помог мне в этом. Оказавшись на ногах, я почувствовал себя непомерно длинным, хрупким и слабым, с легкой тошнотой где-то в животе. Он обошел меня сзади и слегка ударил под ребра резиновой дубинкой, чтобы подтолкнуть в нужном направлении. Я упал на переднее сиденье темно-синего седана с эмблемой округа на дверцах. Из-за наручников за спиной мне пришлось сидеть на самом краю кресла.

Когда он тронулся с места, я обнаружил, что снова могу говорить.

— Вы делаете ошибку, — произнес я миролюбиво.

— Рано или поздно мы все их делаем.

У меня появилось чувство, что мы с Лероем никогда не станем большими друзьями. Он без особой спешки ехал по дамбе в сторону материка.

— Вы новый помощник шерифа? — спросил я.

— Большую часть года. Имя у тебя есть?

— Сэмюел Коллинз Брайс.

— Значит, возможно, ты не украл этот бумажник?

— Значит, возможно, я не украл этот бумажник.

Только теперь я смог разглядеть его при свете горевших на мосту фонарей. Под широкими полями ковбойской шляпы его лицо казалось маленьким и узким. Его шея была слишком тощей для широкого воротника форменной рубашки. По размерам он был похож на четырнадцатилетнего мальчика, который плохо питался и много болел. Он задирал подбородок, чтобы лучше видеть поверх капота машины, и твердо держал руль в своих маленьких смуглых руках.

— А как ваше имя, сэр?

— Помощник шерифа Лерой Лакси.

— О вас писали в газетах. Вы поймали много преступников.

— Когда человек занимается моим делом и при этом хорошо работает, такое случается время от времени.

Он миновал пустые улицы города и въехал через открытые железные ворота во двор окружного суда Флоренс-Сити. Золотистый свет из открытой двери падал на мощенную старым камнем мостовую. Когда он вывел меня из машины, я услышал за дверью чей-то смех. Я не знал, радоваться мне или огорчаться, когда по этому громкому лающему смеху узнал шерифа Пэта Миллхоуза.

Войдя в дверь, мы попали в коридор, который казался особенно узким из-за низкой стойки, расположенной с правой стороны. Пэт Миллхоуз в голубой футболке, потемневшей под мышками от пота и обтягивавшей его большой живот, вразвалку сидел позади стойки с погасшей сигарой, зажатой в уголке рта. Он разговаривал с неизвестным мне человеком, стоявшим по другую сторону, — старым джентльменом в белом парусиновом костюме, который от времени приобрел желтоватый оттенок слоновой кости.

Пэт уставился на меня, округлив маленькие черные глазки, и в следующее мгновение они превратились в узкие щелочки на его мясистом хохочущем лице. Он смеялся немного дольше, чем было нужно.

Когда он остановился, чтобы перевести дыхание, Лерой Лакси мягко спросил:

— Вы, случайно, не надо мной смеетесь, шериф?

В этом спокойном и сдержанном вопросе слышалась холодная пугающая ярость. Пэт наполовину приручил этого дикого зверя и научился использовать его в своих целях, но с ним следовало обращаться очень осторожно. Я почувствовал — так же, как и сам Пэт Миллхоуз, — что если он сейчас ответит «да», то этот маленький жилистый человечек в одно мгновение превратится в слепой и безумный автомат, одержимый одной маниакальной целью — убить своего старшего офицера. Внутреннее устройство этого существа не допускало никаких компромиссов.

Шериф сразу отрезвел и процедил:

— Я смеюсь над этим чертовым болваном, которого ты к нам притащил. Я его знаю… лет уже одиннадцать, наверное. Что он натворил, Лерой?

— Я осматривал, как вы велели, участок пригородного пляжа и увидел, как этот Брайс крадется на задах мебельного магазина «Галфвей». Я посветил на него фонарем и спросил, что он здесь делает, но он начал умничать и полез на меня, поэтому мне пришлось его немного успокоить и привезти сюда. Вот бумажник, который я у него забрал, а ножа или пистолета у него не было, шериф.

— Он начал умничать, Лерой, потому что все время забывает, что он уже давно не та важная персона, о которой пишут в газетах. Расскажи, что ты там делал, Сэм?

— Мне показалось, что я забыл закрыть заднюю дверь в офисе Тома Эрла. Я поставил машину у заведения Гаса Герки и пошел к конторе, чтобы проверить, все ли там в порядке. Я собирался вернуться к Гасу, выпить пива и отправиться домой, но тут меня остановил твой… не в меру ретивый маленький помощник.

— Надеюсь, ты не такой идиот и не думаешь, что сможешь призвать его к ответу за незаконное нападение и необоснованный арест?

— По крайней мере, я хочу знать, за что меня арестовали, Пэт.

— Мы тебя выпустим, как только ты заполнишь соответствующую форму. Сними с него наручники, Лерой.

Как только мне освободили руки, я ощупал свою голову, чтобы оценить причиненный мне ущерб. Над левым ухом у меня вздулась шишка размером со сливу. Кожа вокруг нее натянулась, а в волосах запеклась кровь. Вторая шишка была поменьше.

— Давай мне эту форму, — сказал я.

— Думаю, нам надо бы сперва посидеть и поболтать, — усмехнулся Пэт. — С тех пор как ты вернулся в город, у нас так и не было случая поговорить по душам.

— Я не особенно к этому стремился, — ответил я. — И сейчас тоже не особенно стремлюсь.

— Может быть, стукнуть его еще раз по голове, чтобы он говорил повежливей? — серьезно спросил Лерой.

— Думаю, тебе лучше вернуться к своим обязанностям, Лерой, — ответил Пэт. — За этим человеком ничего нет — по крайней мере, в этом городе. Просто он привык считать, что он немного лучше, чем остальные люди.

Старый джентльмен, смотревший на меня с нескрываемым любопытством, попрощался с Пэтом и ушел. Пэт вывел меня в коридор и проводил мимо узла связи в свой кабинет. Он пригласил меня сесть на прямой стул, стоящий посредине комнаты лицом к его столу. Сам он сел за стол, откинулся в большом зеленом кожаном кресле и стал разглядывать меня с откровенным удовольствием. Если не считать слишком короткой стрижки черных волос, обнажавшей его коричневый череп, он здорово походил на тех толстых индейских вождей, которые на старых картинках восседают во главе военного совета, обсуждая свою следующую вылазку.

Пэт Миллхоуз был хорошим политиком и довольно сносным полицейским.

Он когда-то играл в футбол за «Западную Флориду». Во времена, когда я был в команде Флоренс-Сити, он работал помощником шерифа и одновременно, благодаря перестановкам в своем служебном расписании, успевал тренировать нашу команду в качестве бесплатного тренера. Я долго не мог понять, почему он выделил меня среди остальных. Потом я понял, что из всего состава команды я был единственным, кто мог играть лучше, чем это когда-нибудь получалось у него. Он здорово погонял меня за эти два года. Наша последняя игра в старшем классе состоялась поздно вечером. Мы выиграли. Когда я принял душ и переоделся, Миллхоуз повел меня на пустой стадион, залитый ярким лунным светом. Мне было девятнадцать лет, и я весил сто девяносто фунтов. Ему было двадцать шесть, и он весил двести двадцать. Я был выше его ростом и быстрее, но позади у меня была тяжелая игра.

Мы дрались с ним больше часа. Мы избивали друг друга в кровь. Иногда я переставал понимать, с кем я дерусь и почему. Время от времени мы отдыхали, со свистом переводя дыхание и свесив руки, как две тяжелые сосиски, потом начинали снова. Я не знаю, сколько раз я поднимался с мокрой травы на подгибавшихся ногах и думал, что больше никогда не смогу этого сделать. Не помню, сколько раз я видел, как он тяжело встает с земли, и молил Бога о том, чтобы он больше не поднялся.

Эта драка так ничем и не кончилась. Потом нам потребовалась медицинская и даже хирургическая помощь. На пару недель мы полностью вывели друг друга из строя.

Почему-то принято считать, что после таких драк люди становятся закадычными друзьями. В нашем случае она не ослабила и не усилила нашу взаимную ненависть.

~~~

— Как грустно видеть, Сэм, когда такому знаменитому парню, как ты, — можно сказать, гордости Америки, — кто-то вроде Лероя едва не проламывает голову.

— Он слишком быстро пускает в ход свою дубинку.

— Жаль, что ты не можешь созвать пресс-конференцию.

— Кончай это, Миллхоуз.

Он печально покачал своей большой головой:

— В этом ты весь, до самого кончика своей разбитой макушки. Тебя называли лучшим полузащитником в лиге. Игроком с блестящим будущим. К тому же ты был женат на красавице блондинке, которая могла заставить взмокнуть любого парня, даже когда шла в двух кварталах от него.

— Ты долго ждал этого момента, Пэт. Получаешь удовольствие?

— Но ты всегда думал, что ты настолько выше других, что можешь диктовать свои собственные правила. Ты умничал до тех пор, пока тебя не вышвырнули из профессионального спорта. Конечно, в газетах ничего об этом не писали. В газетах сообщили, что ты получил травму колена, которой на самом деле у тебя не было. Но им пришлось избавиться от тебя, Брайс, потому что они больше не хотели рисковать своими деньгами.

— Давай, развлекайся.

— И когда тебя оттуда вышибли, у тебя не осталось ничего, что могло бы представлять интерес для твоей привередливой женушки. И тогда она решила, что раз уж ты впал в немилость, лучше тебе будет жить с этим одному.

— Ты сукин сын.

Он удовлетворенно улыбнулся:

— Я не просто «сукин сын», Сэм, я шериф сукин сын. А ты — бывший футболист сукин сын. И я буду рад, если ты невзначай влипнешь в какую-нибудь крупную неприятность, чтобы испытать на себе, как я веду свои дела. И если тебе покажется, что с тобой обращаются не слишком справедливо, то кого это обеспокоит? С тех пор как умер твой последний дядюшка, у тебя не осталось никакой родни. И друзей у тебя тоже нет. Люди знают — ты считаешь себя слишком хорошим для них. Ты одиночка, Сэм. — Он наклонился ко мне поближе. — Во всем этом мире не найдется ни одной живой души, которой будет хоть какое-нибудь дело до того, что я с тобой сделаю, когда ты окажешься у меня в руках.

— Забавно видеть, Пэт, как ты мечтаешь обрушить на меня все свое служебное рвение, вместо того чтобы пытаться поймать сбежавшего Чарли.

Я увидел, как в его темных глазах на мгновение вспыхнул опасный огонек. Потом он откинулся обратно в кожаное кресло, и огонек потух.

— Не такой уж он страшный зверь, этот Чарли Хейвуд.

— Кто знает.

— Сейчас он сидит где-нибудь в болоте и кормит насекомых. Когда он достаточно проголодается и выдохнется, то придет к нам сам, смирный, как овечка. А чтобы ты не отсвечивал тут, беспокоясь о моих проблемах, вот тебе бумага, подпиши ее и ступай по своим делам.

Он заполнил стандартный бланк, я его подписал, и еще двое засвидетельствовали документ своими подписями. Я был задержан и приведен в участок для добровольной дачи показаний, после чего отпущен без предъявления обвинений.

— Как мне вернуться назад к своей машине?

— Обратись к тому парню, который зарабатывает себе на жизнь тем, что бьет людей по голове. Он для тебя что-нибудь придумает.

Я прошел пешком три квартала до автобусной остановки и вызвал по телефону такси, которое отвезло меня к машине. На меня периодически накатывали приступы тошноты, и я выбросил из головы мысль об ужине. Я вернулся домой, принял душ и сразу лег в постель. Несмотря на сильную головную боль, я заснул через несколько минут. Ночью я проснулся от того, что повернулся на левый бок и слишком сильно нажал на ребра.

Глава 4

На следующее утро, в двадцать минут десятого, я подъехал к офису и увидел, что у подъезда в утренней тени стоят Дженни Бенджамин, Элис Джессап и Винс Эйвери. Вид у всех троих был довольно раздраженный.

— Я слышу, как внутри звонит телефон, — сказала Элис. — Что подумают наши клиенты?

— У тебя нет ключа, старина? — с надеждой спросил Винс. — Я свой куда-то затерял. Дженни — оставила дома, а у Элис никогда не было ключа.

— Сис еще не появилась? — кивнул я, направляясь к двери и выбирая из связки нужный ключ.

— Прокол в ее обычной пунктуальности, — усмехнулся Винс. — И чертовски некстати.

— Я звонила из телефона на той стороне улицы, — сказала Элис, — но ее нет дома.

Открыв им дверь, я перешел через улицу и заказал большой завтрак. Я думал, что опухоль уже достаточно спала и ее никто не заметит, но старина Сай осклабился:

— Вижу, одна из твоих женщин решила тебя вздуть, Сэмбо?

— Это была всего лишь любовная ласка.

— Если так она проявляет свою любовь, лучше никогда не сердить эту женщину. Оказывается, отшельники вроде тебя ведут интересную жизнь.

— Да, мы времени зря не теряем, Сай. Я приметил тут неподалеку одно местечко. Каждый вечер я иду туда, выбираю себе новую пару и наутро привожу ее обратно.

— А соседей, живущих возле этого местечка, они не беспокоят?

— Нет, если только их не собирается слишком много сразу, — знаешь, когда стоит полная луна. Тогда они поднимают такой шум, что трудно расслышать собственный голос.

Он снова наполнил мою чашку кофе и сказал:

— Что тебе следовало сделать, Сэмюел, так это обеими руками ухватиться за Сис Гэнтри, пока у тебя еще был шанс.

— Все дают мне советы.

— Мне шестьдесят четыре года, и я выгляжу на все семьдесят, но я обратил внимание на эту молодую особу и изучил ее достаточно, чтобы сказать тебе следующее: она могла бы дать тебе больше, чем целая толпа этих девушек, которые собираются под луной, вопят и тому подобное. Я бы даже сказал, что ее хватило бы на целую толпу таких парней, как ты.

— Заведение у тебя чистенькое, Сай, а вот мысли грязные.

— В наши дни люди без стеснения говорят о законах природы, а некоторые типы называют это грязью. Если честно, Сэм, кто поставил тебе эту шишку?

— У меня было небольшое недоразумение с одним помощником шерифа, которого я раньше никогда не видел.

— Ставлю доллар, что ты говоришь о Лерое Лакси.

— Ты выиграл.

— Характер у этого парня хуже, чем у морского дьявола. Его перевели этой весной из округа Колье после того, как он чуть не убил там нескольких парней, которые пришлись ему не по вкусу. У его папочки есть связи, и он надавил на Пэта Миллхоуза. Это произошло вчера вечером?

— Да.

— Немного найдется людей, которые смогут утром встать и проглотить плотный завтрак после того, как накануне повздорили с Лероем Лакси.

— У меня все мозги находятся в области желудка, Сай. А голова состоит сплошь из монолитной кости. Таковы требования в профессиональном спорте.

Я вернулся к телефонному автомату возле магазина и позвонил в дом Гэнтри на Джексон-стрит. Джо и Лоис Гэнтри все еще живут в большом каркасном доме, который принадлежит родне Лоис. Джо всю жизнь проработал в телефонной компании и собирается выходить на пенсию. У них девять детей, шестеро мальчиков женаты, из них только двое остались здесь. Самый младший еще учится в школе и живет дома. Паренек постарше живет во Флориде и работает на ловле креветок в Тампе.

К телефону подошла миссис Гэнтри и, когда я назвал себя, произнесла: «А». Сколько смысла можно вложить в один простой слог. Она догадывалась об отношениях, которые связывали меня с ее овдовевшей дочерью, и они ей не совсем нравились, но она мечтала, что когда-нибудь они закончатся браком, и винила меня в том, что этого не произошло.

— Сис до сих пор нет на работе, миссис Гэнтри, — сказал я.

В ответ последовало молчание, которое показалось мне бесконечным.

— Она дома?

— Нет, мистер Брайс.

— А вы… вы не знаете, где она сейчас?

Ее беспокойство оказалось сильнее неприязни ко мне.

— Не знаю, и меня это очень тревожит. Ее не было дома всю ночь. Кто-то позвонил ей вчера вечером, часов в восемь, и она уехала, не сказав мне, кто звонил, и вот с тех пор ее… нет дома. Я звонила мистеру Макаллену, но он ее не видел. И я… я звонила вам недавно, но мне никто не ответил.

Я мог себе представить, чего ей стоило сделать этот звонок и потом сказать мне об этом.

— Она не складывала вещи и не говорила о том, что собирается куда-нибудь уехать?

— Нет. Ничего похожего не было. Она даже не переоделась перед тем, как выйти из дому, и я подумала, что это какие-то пустяки. Мы смотрели телевизор, когда раздался этот звонок. Она вышла как была, в красном купальнике, только вместо шорт надела серые брюки, обулась в сандалии и… сказала, что скоро вернется. Я даже не подозревала, что ее до сих пор нет дома, пока не заглянула утром в ее комнату. Не знаю, может быть, надо позвонить в полицию?

— Полагаю, вам стоит это сделать, миссис Гэнтри.

— Вы что-то знаете об этом, но не хотите говорить?

— Нет. Просто я думаю, что она рассудительная девушка. Она не стала бы совершать каких-нибудь сумасбродных поступков, верно?

— Не стала бы…

— И она бы вам позвонила, чтобы вы о ней не беспокоились.

— Да, она бы…

— Если она позвонит в офис или я что-нибудь узнаю, я сразу дам вам знать, миссис Гэнтри.

— Спасибо, мистер Бр… Сэм.

Я разобрал накопившиеся на столе бумаги, съездил в Бока-Гранде и потратил на это дело пятьдесят минут. Клиент из Нью-Джерси свалил столб и обрушил на себя большой кусок крыши, когда выезжал из старого гостиничного гаража на своем «крайслере-империале». Я связался с местным строителем и пригласил его на место инцидента, после чего мы вместе обсудили вопрос о причиненном ущербе с владельцем отеля. В месте удара из столба сыпалась сухая труха. Подстропильные леса за пятьдесят лет успели прогнить, а гвозди сильно проржавели. Владелец отеля начал жадничать. Он хотел получить деньги на новый двухместный гараж. Он долго и громко возмущался по поводу моего предложения поставить провисшую крышу на новый столб и заделать образовавшиеся дыры. Все это можно было устроить за пару сотен долларов.

Он немного повеселел, когда я сказал ему, что передумал и хочу выплатить полную стоимость поврежденного имущества. Я спросил у строительного подрядчика, сколько стоила вся эта конструкция до того, как ее снес автомобиль.

— Долларов пятьдесят, наверно, — ответил он.

— Запишите эту сумму, а я сделаю переоценку стоимости.

После пересчета сумма составила семьдесят пять долларов. Я сказал хозяину отеля, что выдам ему чек на шестьдесят два доллара пятьдесят центов в качестве полной компенсации за поврежденное имущество и он получит эти деньги в надлежащее время.

Когда я уезжал оттуда, он все еще орал мне вслед. Я предпочел бы, чтобы наш спор продолжался бесконечно. Это отвлекало меня от неотступных мыслей о Сис Гэнтри. Оказавшись в машине один, на хорошо знакомой мне дороге, я почувствовал, что остался с глазу на глаз с терзавшей меня тревогой.

— Добрая дурочка! — пробормотал я, стукнув кулаком по рулевому колесу. — Большая, добрая, смелая, великодушная дурочка!

Я настроил радио на двенадцатичасовые новости. К тому времени как я поймал волну, они перешли уже к местным новостям. Я мог себе представить, с какой жадностью эти парни набросились на свежее происшествие среди царившей в городе августовской скуки.

— Местная полиция не исключает, что неожиданное исчезновение Дженис Гэнтри прошлым вечером может быть связано с Чарли Хейвудом, сбежавшим из колонии преступником, которого в воскресенье ночью видели в пяти милях от Флоренс-Сити. Все дорожные патрули брошены на поиски машины мисс Гэнтри — двухдверного черного седана «рено» пятьдесят седьмого года выпуска, купленного во Флориде, номер 99Т313. Мисс Гэнтри двадцать девять лет, рост пять футов десять дюймов, вес приблизительно сто сорок два фунта. У нее черные волосы и темно-синие глаза. В последний раз ее видели в красно-коричневом купальнике, светло-серых брюках и соломенных сандалиях, у нее была сумочка из соломки с цветочным узором.

Когда они заговорили о погоде, я выключил радио. Мне не нужно было слышать, что сегодня будет жарко, а после обеда ожидается ливень с грозой. На западном берегу Флориды любой житель может точно предсказать погоду в период с пятнадцатого июля по пятнадцатое сентября, потому что она каждый день одна и та же. Иногда предупреждают об угрозе урагана, но он все время ухитряется пройти мимо. А если приходит, то ранним утром или поздно вечером и длится только до полуночи. Всегда одно и то же.

Я подумал, что для журналистов было вполне естественно связать две истории вместе, все равно, были ли для этого какие-нибудь причины или нет. Наверное, во всем городе я был единственным, кто знал, насколько верна эта догадка, — не считая самих Сис и Чарли, которые тоже не подозревали, что мне о них известно. У Чарли не было никаких причин рассказывать Сис, где он нашел себе убежище. Даже если бы он об этом рассказал, никому из них не пришло бы в голову, что Сэм Брайс может шпионить, красться сзади и преследовать их по пятам. Они не знали, что я следил за ними до той минуты, пока Лерой Лакси не положил этому неожиданный конец.

Если я угадал правильно — насчет того, что она звонила Черити Уэбер, — у меня была зацепка, с которой я мог начать. Проблема заключалась в том, что я не представлял, что мне делать с этим дальше. Мне почему-то казалось, что будет довольно глупо заявиться в дом к Уэберам и поинтересоваться, не видел ли кто-нибудь из них Сис и Чарли.

Перекусив в городе, я вернулся в офис и нашел на столе записку с просьбой перезвонить мистеру Макаллену. Новостей о Сис не было. Весь офис гудел от возбуждения. Работа была заброшена, комнату переполняли сплетни, слухи и пересуды.

Когда я позвонил Келу, он спросил, не смогу ли я приехать к нему в офис. Он говорил нерешительным и извиняющимся тоном. Я сказал, что буду через несколько минут.

Юридическая фирма «Уэссел и Макаллен» занимала несколько комнат на четвертом этаже городского банка Флоренс-Сити. Я несколько раз общался с Кельвином Макалленом по делам своего бизнеса, но в основном это были разговоры по телефону.

По дороге я вспомнил все, что о нем знал. Он был очень преуспевающим адвокатом в крупной корпорации в Вашингтоне. Шесть лет назад его жена неожиданно умерла от лейкемии. После этого он уволился с работы, ликвидировал все свое имущество и ценные бумаги, которые требовали от него какой-либо заботы и внимания, и в возрасте тридцати восьми лет поселился во Флориде, предварительно устроив двух своих сыновей в частные школы на севере. Около года он жил в коттедже на берегу моря, ничем не занимаясь, а потом вдруг сдал экзамен на адвокатскую деятельность в штате Флорида и, получив лицензию, стал практиковать в качестве юриста. В городе никто не обращал на него особого внимания, пока он не проявил недюжинную дальновидность и практическую сметку, связав свой бизнес с Уэсселом. Этого человека вы могли называть Хэнком Уэсселом или судьей Уэсселом — в зависимости от того, какое положение сами занимали в обществе. В трех соседних округах у него больше связей, чем может пригодиться человеку за всю его жизнь. Настоящим мошенником его назвать нельзя, но он из тех людей, которым палец в рот не клади.

Девушка в приемной одарила меня милой улыбкой и провела в кабинет к Келу.

Он встретил меня стоя и сказал:

— Спасибо, что согласились приехать, Сэм. Я это ценю. Действительно ценю. Садитесь, где вам удобно. Хотите одну из этих сигар?

— Я к ним равнодушен, Кел, спасибо.

Он посмотрел на меня, пожевал губами и снова отвел взгляд — я понял, что он не знает, с чего начать. Больше всего к нему подходило слово «бесцветный». Неширок в плечах, среднего роста. Светлые волосы тщательно причесаны, лицо нейтрального типа, серые глаза, аккуратная и неброская одежда. Ровный суховатый голос и хорошо ухоженные ногти. Даже если бы он совершил убийство на глазах у сорока свидетелей, никто не смог бы назвать ни одной его приметы. Помня свой последний разговор с Сис, я не удержался и попробовал представить их вдвоем в постели. Это оказалось невозможным. Я не мог его вообразить даже с растрепанными волосами.

— Все это очень трудно для меня, Сэм.

— Вы хотите поговорить со мной о Сис, верно? Почему это для вас так трудно? Вы ее любите, разве не так?

Он пожал плечами:

— Я сделал ей предложение.

— Думаю, что это замечательная новость. Но вы позвали меня сюда не для того, чтобы я вас благословил.

— Я слышал, что вы… были близко с ней знакомы.

Бедняга пытался говорить спокойно и небрежно, но я чувствовал, что он бы с удовольствием прикончил меня с помощью ржавого мачете.

Я тщательно взвесил свои слова, прежде чем ответить.

— Ее нельзя в этом винить, Кел. Мы хорошие друзья, которые относятся друг к другу с симпатией и уважением. Было время, когда нам обоим пришлось туго, и это нас сильно сблизило, но все закончилось еще два года назад, когда мы поняли, что хотим от жизни разного. Поэтому нет причин кого-то в чем-то винить или чувствовать себя неловко. Договорились?

— Наверно, это относится ко всем, кроме меня, по крайней мере в данную минуту, — выдавил он, с трудом заставив себя улыбнуться.

— Она надежная, умная и верная девушка, Кел. Вы всегда можете на нее положиться.

— На самом деле я хотел задать вам один вопрос, Сэм. Вы не думаете, что в том, что она исчезла, может быть… моя вина?

Увидев мое изумление, он быстро выпалил:

— Я человек уже в возрасте. Она молодая девушка. Я слишком давил на нее с этой женитьбой. Может быть, она решила сбежать, чтобы остаться одной и получить возможность все как следует обдумать.

— Она вовсе не юная легкомысленная девица. Ей двадцать девять лет, она решительная женщина и умеет быть твердой, когда это нужно. Господи, она четыре года была замужем за сумасшедшим! Еще немного, и он бы ее убил. Сбежать? У Сис хватит мужества встретить любую проблему лицом к лицу, не отводя глаза в сторону.

— Наверное, я просто пытаюсь… искать объяснения, которые меня не слишком пугают.

— Она отвечает за свои слова, и, если она говорит «да», значит, это твердое решение, которому она будет следовать всю жизнь.

Он взял со стола желтый карандаш, рассеянно его рассмотрел, потом вдруг резко разломил на две половины и выбросил обломки в корзину для бумаг.

— Тогда что же, черт возьми, с ней случилось, Брайс?

— Не знаю.

Он наполовину развернул кресло и посмотрел в широкое окно с видом на голубой залив.

— Когда я потерял Мэри, — сказал он усталым голосом, — я был уверен, что не переживу ее. Но я ее пережил. Я думал, что мне уже никогда не будет нужна другая женщина. Но я ошибся и в этом. Теперь я знаю, что когда-нибудь смогу смириться и с потерей Дженис. Но мне невыносима мысль, что я буду жить без нее. — Он повернулся ко мне. — Вы знаете этого Чарльза Хейвуда?

— Да. Не очень хорошо.

— Он мог бы причинить ей вред?

— Это исключено. Он может ответить, если кто-нибудь причинит вред ему. Но только не Сис. Они друзья.

В его серых глазах внезапно вспыхнули проницательность и ум.

— Друзья? Насколько я знаю, у него здесь нет родных. Если ему была нужна помощь и он знал Сис, он мог ей позвонить. Она готова помочь кому угодно. Возможно, это он звонил ей вчера вечером. Миссис Гэнтри сказала мне, что это не в ее характере — не говорить о том, кто ей позвонил. Но если это был Хейвуд, она не стала бы называть его имя.

На меня произвели впечатление быстрота и логичность его мышления.

— Значит, она села в машину и подобрала его где-нибудь на улице. Что дальше?

— Этот город — последнее место, куда должен был прийти Хейвуд. Следовательно, у него была для возвращения веская причина. Он хотел с кем-то встретиться. Возможно, она пошла на эту встречу вместе с ним. И если у него возникли какие-то проблемы, он решил, что будет опасно отпускать ее от себя. Но с кем он хотел встретиться?

— Он пытался ограбить человека по имени Морис Уэбер, Кел. Уэбер живет на южном конце острова Хорсшоу. Это всего лишь сплетни, но мне доводилось слышать, что перед тем, как Чарли был арестован, он встречался с Черити Уэбер. Это жена Мориса Уэбера. Говорили также, что подлинная подоплека этой истории так и не вышла наружу.

На какое-то время он задумался, потом сказал:

— Посмотрим, что сделал Миллхоуз. Я включу громкую связь, чтобы вы могли слышать наш разговор.

Он попросил секретаря связать его шерифом. Когда на другом конце линии ответили, он включил громкую связь на телефоне, стоявшем у него на столе. Потом Кел откинулся в кресле и сказал, не повышая голоса:

— Простите, что снова беспокою вас, шериф.

— Вы всегда желанный гость, мистер Макаллен. Мы рады вам в любое время.

— Мне тут в голову пришла одна идея — вы не рассматривали такую версию, что Дженис могла добровольно помогать этому Хейвуду?

— Рассматривали. С ее стороны это было бы неблагоразумно, но Сис Гэнтри способна на такие вещи. Он дружил с одним из ее младших братьев, и я думаю, она хорошо знала Чарли еще в те дни, когда они были детьми.

— В таком случае вам не приходило в голову, что мисс Гэнтри могла отвезти Хейвуда в дом к Уэберам?

— Я подумал об этом, мистер Макаллен, и сегодня утром первым делом отправился к Уэберам. Я решил, что раз Хейвуда поймал мистер Уэбер, возможно, Чарли захочет ему отомстить. Вместе с двумя своими помощниками я обыскал весь дом и его окрестности. У них стоит хорошая сигнализация, и они сказали, что легли вчера рано и ничего не слышали. Мистер Уэбер говорит, что его жена немного нервничает после того, как Чарли сбежал из лагеря, он попросил прислать к ним человека, чтобы тот по ночам охранял их дом, пока Чарли не поймают. Я ответил, что могу это сделать, и с сегодняшней ночи у них будет дежурить мой помощник Лакси.

— Что ж… спасибо, шериф. Просто мне пришла в голову такая мысль, и я решил ее с вами обсудить.

Я услышал в телефоне подобострастный смешок Пэта.

— Если у вас появятся еще какие-нибудь идеи, мистер Кел, дайте мне знать, хорошо?

Макаллен отключил на телефоне связь и повернулся ко мне с выражением легкого отвращения на лице.

— Он хороший полицейский?

— Средний. Бывают лучше, бывают хуже, Кел.

— Кто такой этот Морис Уэбер?

— О нем мало что известно. Общительным человеком его не назовешь. Так же как и его жену. Я вспоминаю, как года два назад некий человек, имени которого я не помню, приехал сюда и купил кусок залива — часть пляжа и прибрежную зону, футов на восемьсот в глубину. Участок стоил тогда около ста десяти тысяч. У человека были с собой рабочие чертежи, и он включил в цену стоимость будущих работ, после чего сумма сделки составила сто двадцать пять тысяч. Потом он остался на месте, чтобы проследить за всеми работами, и заключил контракты на посадку деревьев, строительство искусственной бухты и причала. Когда все было закончено, в доме поселилась супружеская пара, которая приехала на большом зеленом «Континентале», доверху загруженном багажом. Местные жители попытались, как водится, познакомиться с новыми соседями, но те их аккуратно отшили. Оказалось, что мистер и миссис Уэбер еще не прибыли. Приехавшая супружеская чета — это прислуга, которая должна подготовить дом. А когда Уэберы все-таки появятся, лучше не наносить им никаких визитов из-за плохого здоровья мистера Уэбера.

— Очевидно, эти люди не стеснены в средствах.

— Во всяком случае, я этого не заметил. С помощью прислуги агент закончил обстановку дома. Потом появилась яхта, самая современная модель, и на ней человек, оказавшийся одновременно капитаном лодки и садовником, — замечательное и редкое сочетание. Когда все было готово, включая цветы на клумбах и застеленные кровати, появились, наконец, сами мистер и миссис Уэбер. Они поселились в доме и с тех пор в нем живут.

— Откуда они приехали?

— Кажется, из Мичигана.

— Чем он занимается?

— В городе говорят, что он был банкиром.

— Они уже в возрасте?

— И да и нет. Те немногие, кому удалось увидеть мистера Уэбера, рассказывают, что ему за пятьдесят. Его жена, судя по всему, красивая женщина, и ей тридцать с небольшим.

— Значит, Хейвуд с ней встречался?

— Ходил такой слух.

— А потом мистер Уэбер поймал его, когда он пытался вскрыть его сейф?

— Он не пытался его вскрыть. Сейф был встроен в заднюю стенку шкафа, который стоял в хозяйской спальне. У него был толстый железный прут. Он пробил им стену. Видимо, он хотел выломать сейф из стены и унести его с собой. Если я правильно помню, в газетах писали, что пустым он весил чуть меньше сотни фунтов. Сейф был небольшой по размеру, но очень крепкий.

— В доме никого не было?

— Все произошло после обеда, погожим мартовским днем, два года и четыре месяца назад. Уэберы уплыли на яхте вместе со своим капитаном. Был четверг, день, когда слуги не работали по дому. Прислуга заперла дом. Но замок не был сломан.

— И он точно знал, где находится сейф?

— Да.

— Значит, либо он вытянул эту информацию из жены Уэбера, либо она была с ним заодно.

— А я думал, что вы работали в корпоративном бизнесе.

— Логика человеческих поступков, Сэм, — верней, их нелогичность, — везде одна и та же. Почему правда об этой истории не вышла наружу?

— А кто мог ее рассказать, Кел? Парень не протестовал, когда его схватили и отвезли в полицию. Внести залог за него было некому. Он просидел три недели в тюрьме, пока не открылась очередная сессия суда, потом полностью признал свою вину, и его отправили в исправительный лагерь.

— Как его поймали? Я знаю, что все это было в газетах, но в то время я не следил за этим делом. И я не знаком ни с кем, кто в нем замешан.

— Ему не повезло. Прислуга не должна была вернуться раньше десяти. Уэберы отчалили сразу после обеда и собирались возвратиться примерно в половине шестого. По словам Чарли, он проник в дом без четверти три. Из окна спальни ему был виден причал. Он приехал на служебной машине, принадлежащей торговому агентству, и поставил ее так, чтобы ее не могли заметить ни с Оранжевого шоссе, ни с яхты, если бы хозяева вернулись раньше, чем предполагалось. Но в половине третьего на яхте отказал один из дизелей. Уэберам пришлось повернуть обратно, причалить к пристани Джимсона и оставить лодку для ремонта. Домой они вернулись на такси. Они приехали в пятом часу. Чарли был слишком занят, чтобы услышать шум машины. Уэберы обнаружили, что дверь открыта. Войдя в дом, мистер Уэбер услышал, что из спальни доносится сильный шум. Он взял в кабинете ружье, пошел в спальню и застал Чарли за работой. Уэбер его обезоружил. Миссис Уэбер вызвала полицию. Та его арестовала. Происшествие так поразило миссис Уэбер, что она слегла в постель.

— В самом деле? — Он внезапно встал с кресла, словно беспокойство не давало ему сидеть на месте. — Но это нас ни к чему не ведет. Миллхоуз у них уже был. И Дженис… она не любит всяких хитростей.

— Очень непривычно слышать, когда ее называют Дженис.

— Ей совсем не идет имя Сис. В нем есть какой-то… бесполый привкус.

Я подавил желание выпалить тысячи возражений, которые сами просились мне на язык.

— Это как посмотреть.

— Ей нравится, когда я зову ее Дженис. Она говорит, что это заставляет ее чувствовать себя беспомощной наивной девушкой.

— Ей слишком долго пришлось тащить на себе тяжелый груз. Сейчас ей нужен человек, на которого она могла бы опереться.

— Я был бы счастлив, если бы она оказала мне эту честь, Сэм.

В этот момент он не выглядел ни холодным, ни бесцветным.

Мне даже показалось, что черты его лица стали тверже и уверенней, а в руках появились сила и энергия, которых я раньше в нем не замечал.

Он протянул мне свою крепкую руку и сказал:

— Долгое время я испытывал к вам острую неприязнь, Сэм. С тех самых пор, как она сообщила мне про вашу… связь.

— Значит, она вам об этом рассказала? Она не умеет ничего скрывать. Ей не следовало этого делать, но по-другому она просто не умеет.

— Вы не такой, каким я вас себе представлял, Сэм. Возможно, что и ваши отношения тоже были не такими, как я думал. Как вы к ней относитесь?

— Я очень высоко ценю ее, Кел. Я знаю, что сейчас она хочет выйти замуж. И очень хочет детей.

На мгновение он потерял над собой контроль, и его губы дрогнули.

— Мы должны ее найти, Сэм. И я… не знаю, что мне делать.

— Я слышал по радио местные новости. Об этом говорят уже в Сент-Пите. Это одно из тех дел, которые привлекают внимание людей, Кел. Скоро подробностями будут полны все газеты. Поднимется большой шум. На полицию будет оказываться сильное давление. У нее появятся сотни друзей. Ее будут очень хорошо искать, Кел.

~~~

Расставшись с Келом Макалленом, я понял, что мне пора нанести один из своих редких визитов к доктору Экли Бушу. Я позвонил ему из офиса.

— Сэмюел! Господи, мальчик мой! Как я могу отказать человеку, который вызывает меня на интеллигентный разговор? На этот вечер у меня была назначена встреча, но ее отменили, так что я совершенно свободен. Я опять занимаюсь своей йогой. Киши безнадежно восточный человек, но, кажется, даже он думает, что это какое-то сумасшествие. Он все время ворчит и гремит посудой. Когда тебя ждать?

— В пять тридцать подойдет?

— Замечательно! Я поставлю охладить бутылку и приготовлю бокалы.

~~~

Было почти половина шестого, когда я свернул к дому Эка. Последние тридцать лет — то есть примерно половину своей жизни — он провел в одном и том же холостяцком доме на южном конце островка Хорсшоу. Когда он там поселился, во всей южной части острова было не больше трех коттеджей. В то время его соединяла с материком только узкая дамба и дощатый мост. Остров выглядел тогда примерно так же, как в те давние дни, когда здесь жили индейцы из племени калуза и возводили на острове свои ритуальные курганы, не подозревая, что скоро их прихлопнут испанским кулаком. Убранство этого дома было одним из самых ярких воспоминаний моего детства, и я до сих пор помню треск огромной сосны в камине из морского известняка, запах старых заплесневелых книг в дождливую погоду и написанные в них увлекательные истории, полные смелых героев и опасных приключений.

Эк широко распахнул передо мной дверь, излучая всем своим видом гостеприимство и радушие. Был он круглым, розовым, маленьким и очень подвижным человечком с серебристыми волосами Карла Сэндберга. На первый взгляд он всегда полон чистого веселья и бесхитростной энергии ребенка, однако в его опухших голубых глазках таится зловещий огонек иронии, заставляющий задуматься об остроте его языка, который служит ему одновременно мечом, бритвой, саблей и секирой.

Эк проводил меня в гостиную с видом овчарки, загоняющей на ранчо племенного быка, и мы вошли в комнату с низким потолком, битком набитую книгами, картинами, скульптурой и керамикой. Изможденный, как труп, Киши — ему всегда где-то между тридцатью восемью и ста восемью годами — приплелся к нам с замороженным сокровищем в виде охлажденного мартини, одарил меня мимолетной улыбкой, настолько быстрой, что я не был уверен, видел ли я ее вообще, церемонно наполнил наши бокалы и унес бутыль обратно, чтобы снова поставить ее на лед. Я знал, что он вернется с ней через определенный промежуток времени, продолжительность которого была известна одному ему.

Эк сказал:

— Мы хотели собрать сегодня совет округа и разработать новый план, как терроризировать наше окружное начальство. Но пока это дело пришлось отложить. Мартини достаточно сухой на твой вкус, Сэмюел?

— В самый раз. Ты по-прежнему озабочен мирскими проблемами, Эк?

— Я бываю на каждом комитете, совещании или коллегии в радиусе пятидесяти миль, и избавиться от моих благодеяний труднее, чем от назойливого овода. Кто-то должен трудиться без отдыха, мой мальчик, иначе эти денежные мешки заасфальтируют все побережье, оккупируют каждую бухту и уничтожат все живые существа, не способные носить бумажник. При этом мне еще надо время от времени заниматься вопросами культуры.

Внезапно обычное оживление на его лице померкло, и он стал таким мрачным, каким я никогда еще его не видел.

— Но в последнее время, Сэмюел, меня все чаще мучает мысль о тщетности моих усилий. Впрочем, это началось уже давно. Я стал спрашивать себя, какого дьявола я сделал со своей несчастной жизнью. Я слишком рано получил кучу ученых степеней, и внутри меня что-то перегорело, а потом, тридцать лет назад, я приехал сюда, чтобы на год сделать передышку и написать книгу. Но я так ее и не закончил. А теперь я даже о ней не вспоминаю. Задумавшись о человеческом поведении, приходишь к философской проблеме, которая еще никем не была решена, — в чем истинный смысл существования? Спасибо Господу за моего предка-буканьера, который решил для меня проблему денег. У меня никогда не получалось делать деньги, ты сам это знаешь. Сейчас я занимаюсь тем, что оглядываюсь назад и подсчитываю свои ошибки. Одна из них — это ты.

— Большое спасибо, доктор Буш.

— Нет, я серьезно. Ты появился на свет в тот год, когда я начал брать в аренду лодку твоего отца и заодно пользоваться его услугами как инструктора и подневольного слушателя. В один из своих самых болтливых дней он произнес целых три предложения. Это был замечательный человек. Он с удивительной стойкостью переносил мою безостановочную болтовню. Наверное, я его этим забавлял. Потом мы стали с ним близкими друзьями, как это часто бывает с людьми, у которых нет ничего общего.

— Не считая рыбной ловли.

— Да, в те дни мы ловили настоящих монстров! Я с таким уважением относился к твоему отцу, что решил раскрыть необъятный мир воображения и мысли перед тобой, его единственным сыном. Это довольно трудная задача, если ребенок отличается крепкой мускулатурой, обожает игры и наделен рефлексами голодной пумы. Но когда ты стал старше, я разглядел в тебе ясный ум, способность мыслить и твердость духа. И тогда я подумал, что выиграл битву.

— Мне нравилось приходить сюда в дождливую погоду, Эк.

В гостиной безмолвно появился Киши и наполнил бокалы на длинных ножках.

Эк пожал плечами:

— Но это была только временная победа. Хотя я мог бы, наверное, победить окончательно. Но потом они оба… утонули, почти в тот самый день, когда тебе исполнилось пятнадцать лет.

— День рождения был в пятницу. Они утонули в воскресенье. Я тоже собирался с ними ехать, но потом решил остаться дома, чтобы покататься на мопеде, который мне купил отец.

— Вот тогда-то я и проиграл, Сэмюел. Твое горе было слишком сильным. Тебе было проще изматывать себя тренировками, мышечными нагрузками, чтобы едва оставались силы добраться до постели. В те годы ты потерял правильное представление о самом себе. Надеюсь, ты и сам это понимаешь. Ты притворщик, Сэмюел. Ты играешь роль простого парня, удалившегося от дела профессионального спортсмена — незамысловатого, большого, бесчувственного, с легкой горечью в глазах. — Он улыбнулся. — Мне кажется, ты платишь слишком большую цену за свое непритязательное и комфортное существование. Расти можно, только вступая в конфликты.

— У меня уже были все конфликты, которые могли мне пригодиться, Эк.

— В тридцать лет? Неужели, мой мальчик?

— Ты сам-то сильно изменился за последние тридцать лет?

Я пожалел об этих словах сразу, как только их произнес. В них прозвучало презрение, которого я на самом деле не испытывал. Я никогда не считал его просто маленьким смешным человечком.

— Туше! — сказал он весело, но его улыбка выглядела как хорошая подделка.

— Я не хотел этого говорить, Эк. Просто ты наступил мне на больную мозоль, и я тебе ответил.

— И попал в самую точку, мой мальчик. В молодости я имел поверхностный блеск, которого вполне хватало, чтобы изумлять крестьян, но у меня никогда не было ни настоящего характера, ни твердой почвы под ногами, а значит, не было возможности для творческого роста. Вот почему я не вернулся назад. Я почти уничтожил себя, чтобы стать отшельником в мире академиков. Что ж, как видишь, я вполне могу быть отшельником. И я этим доволен. Я рад, что мне так никогда и не удалось засесть за работу и написать ту книгу, которая должна была обнаружить… мою безнадежную тривиальность. Я здесь скрываюсь, как и ты, только прикрытие у меня получше. Надеюсь, что сейчас, когда мы оба сбросили маски, мой мальчик, нам будет легче говорить друг с другом.

— Мне неприятно слышать, как ты себя принижаешь, Эк.

— Только не надо сидеть и таращиться на меня с хмурым видом, словно ты страдающий грыжей буйвол. Уверяю тебя, что я не слишком переживаю о своей ущербности. Когда мне становится не по себе, я насаживаю на гарпун какого-нибудь общественного деятеля, опрокидываю его на песок и вспарываю ему кишки при всем народе. Это жестокий способ, но он мне помогает. Например, в прошлом месяце их охватил очередной приступ идиотизма, и они преспокойно собрались превратить публичный парк в собственность департамента дорожного строительства — организации, целью которой является методичное уничтожение любой растительности. Мы содрали с них кожу, крепко ее посолили и, когда они пообещали вести себя хорошо, позволили им убраться в собственной дубленой шкуре вместо нижнего белья.

Я почувствовал, что он старается вернуть себе хорошее расположение духа.

— Я пришел к тебе, Эк, потому, что тебе известно все и обо всех, кто здесь живет.

Мои слова ему польстили.

— Ну, это очень просто, мой дорогой. Я обладаю ненасытным любопытством, безупречной памятью, несравненным упорством и страстью к шпионажу и интригам. Не забывай, что я провел здесь тридцать лет, культивируя свои таланты. Но я не заурядный сплетник. Точнее, я незаурядный сплетник. Я беру только самое ценное и лучшее, чтобы потом воспользоваться этим в своей гражданской деятельности. Можно сказать, я занимаюсь хорошо организованным шантажом.

— Тебе известно, что Сис Гэнтри исчезла и ее разыскивает полиция?

Эта новость его поразила и шокировала. Он никогда не слушал радио и не читал газет, а в этот день никто не звонил ему по телефону. Я начал рассказывать ему сокращенную версию истории, но потом спохватился, что буду чувствовать себя гораздо лучше, если изложу ему полный вариант. Поэтому я остановился и вернулся назад, чтобы начать с самого начала, то есть с моих отношений с Сис…

— Мы можем пропустить весь этот эпизод, Сэмюел, — перебил он. — Я отлично осведомлен о том периоде твоей жизни, когда ты наслаждался обществом этой крепкой и очаровательной девушки, хотя подозреваю, что в тех обстоятельствах ваши отношения были связаны для вас обоих с немалым риском. Гэнтри — очень уважаемая семья, но, к счастью, ты и твоя подруга оказались столь благоразумны, бдительны и осторожны, что тебе ни разу не пришлось обсуждать эту проблему с компанией ее мускулистых братьев. Кроме того, вам удалось закончить свой роман, оставшись добрыми друзьями, что является редким и прекрасным знаком обоюдной душевной зрелости.

— Но как, черт побери, ты об этом…

— Во Флоренс-Сити, мой мальчик, на меня работают даже местные еноты. Продолжай, пожалуйста.

Зато мне удалось его поразить, поведав о визите Чарли Хейвуда. Я подробно рассказал обо всем, что было дальше, включая мое столкновение с Лероем Лакси и разговор с Келом Макалленом. После четвертого появления Киши я заметил, что мои губы и язык слегка онемели — обычное следствие употребления мартини, приготовленного по рецепту Эка. За белым пляжем безмолвно простиралось море. Солнце уже село, и сквозь стекла широкого многостворчатого окна я видел на воде пурпурно-серые блики — все, что осталось от дневного света, съежившегося в узкую пунцовую полосу на горизонте.

— Это сложное уравнение, — сказал Эк, — и с таким количеством неизвестных, что решить его невозможно. Ясно только то, что, каков бы ни был ответ, он как-то связан с домом Уэберов.

— Твоих соседей?

— Не совсем. Во первых, они живут в четверти мили к югу. А во-вторых, вряд ли их можно назвать чьими-то соседями, Сэмюел. Смысл этого слова предполагает какие-то формы человеческого общения. Хотя бы легкий кивок по утрам. В нашем случае нет и этого.

— Эк, ты что-нибудь знаешь о них?

— Вопрос в том, знаю ли я о них что-нибудь полезное? Они меня сильно интригуют, Сэмюел. Я не раз пытался пробиться сквозь их броню. Они бросают мне вызов. У них нездоровая страсть к уединению. В этом есть что-то маниакальное. Все их имение — дом, ландшафт, даже деревья и кусты — спланировано так, чтобы обеспечить максимально скрытную жизнь. Они находятся здесь уже без малого четыре года. Насколько я знаю, каждую ночь они проводят дома. Они никуда не выезжают. Сэмюел, такой образ жизни ненормален, чтобы не сказать больше. Особенно он ненормален для состоятельных людей. Я скажу тебе одну странную вещь.

— Если ты до нее когда-нибудь доберешься, Эк.

Он не обратил внимания на мои слова. Он встал и начал ходить взад-вперед в узком пространстве между книжными полками. Одет он был так же, как всегда одевался для неформальных встреч, — в шерстяной джемпер с вышитыми на нагрудном кармане буквами «D. A. B.». Сегодня это был экземпляр синевато-серого цвета. Он заказал их по почте из Калифорнии и надевал при каждом удобном случае.

— Возьмем, допустим, почту. Они получают много журналов, но среди них нет специализированных изданий, по которым можно было бы судить об их интересах. Разумеется, полно всякой рекламной макулатуры — проспекты и буклеты. В начале каждого месяца мистер Уэбер получает одно заказное письмо со срочной доставкой из Чикаго. Примерно два раза в месяц миссис Уэбер получает личное письмо, надписанное женской рукой и присланное из Ричмонда, штат Вирджиния. Никакой другой почты у них нет. Неужели они не имеют ни друзей, ни родственников, ни деловых контактов?

— Вопрос риторический.

— Теперь финансы. За землю и строения было заплачено банковским чеком, выписанным в чикагском банке. Они не открыли ни одного счета в местных банках. Прислуга оплачивает все счета наличными. Даже когда они покупали второй автомобиль…

— Я слышал об этом. Тогда говорили, что именно поэтому Чарли пытался украсть у них деньги.

— Но ты так не думаешь?

— Может быть, он и пытался их украсть, вопрос только, с какой целью. Не знаю. Продолжай.

— Они ни к кому не ходят, и никто не ходит к ним. Они никогда не едят вне дома. Если не считать очень редких поездок в город — вроде той, когда они купили автомобиль, — они покидают дом только для того, чтобы пересесть на лодку. Такая секретность для меня — настоящий вызов, Сэмюел.

— Понимаю.

— Поэтому я выбрал самый естественный путь — обхаживание прислуги. Капитана лодки они наняли в Майами. Он никогда не видел Уэберов, пока не приехал сюда. Это опытный, независимый, молчаливый человек. Он ненавидит женщин и обожает яхты и садовые кусты. Мне потребовалось несколько недель, чтобы выудить из него информацию, хотя толку от нее было немного. Он сказал, что ему хорошо платят. Уэберы — люди, на которых приятно работать. Когда они на яхте, то ведут себя очень тихо. Они почти не разговаривают друг с другом. У него есть своя комната, его обеспечивают питанием, раз в месяц он получает зарплату. Мистер Уэбер сам вычисляет подоходный налог и выплаты по социальному обеспечению и, когда наступает время платить, рассчитывается с помощью почтовых денежных переводов.

Супружескую пару зовут Малеры. Герман и Анна. Они среднего возраста, родом из Германии. Во время войны они видели много насилия, и теперь все, что им нужно, — это спокойная, тихая и уютная жизнь. Они безоговорочно довольны своей работой. И они тоже никогда не знали Уэберов, пока не приехали на остров. Их нанял через нью-йоркское агентство какой-то человек, которого они больше никогда не видели. Они были очень рады услышать мой плохой немецкий. Вот что они мне рассказали. Уэберы очень милые люди. Они никогда не ссорятся. Миссис Уэбер не готовит и не распоряжается насчет еды. Она читает журналы, смотрит телевизор и плавает в бассейне. Мистер Уэбер читает журналы, смотрит телевизор, плавает в бассейне и раскладывает пасьянсы. Они рано ложатся спать. Попытка ограбления была сущим кошмаром. Уэберы были очень расстроены.

— Эк, а у них когда-нибудь бывали гости — я имею в виду, не из местных жителей?

— Хороший вопрос. Да. Мужчины. Иногда вдвоем. Иногда по одному. Но всегда те же самые двое мужчин. Они приезжают примерно каждые три месяца и остаются на два или три дня. Прилетают самолетом с севера, потом едут из Тампы или Сарасоты на арендованной машине и точно так же уезжают. Да, в доме есть еще два незарегистрированных телефона. Один они используют для местных звонков — чтобы заказать продукты в магазине и так далее. Анна Малер, которая находится в доме большую часть дня, говорит, что никогда не слышала, чтобы кто-нибудь звонил по второму телефону.

— Все это называется, — усмехнулся я, — чертовски тихой жизнью.

— Год назад я признал свое поражение, Сэмюел. Возможно, кому-нибудь удастся раскусить этих Уэберов, но я в этом сильно сомневаюсь. Ты знаешь, как они выглядят?

— Я их видел, Эк. Я как раз был в море, когда в фарватере появилась их яхта с капитаном и пассажирами на борту. Из любопытства я навел на них бинокль. Как называется эта посудина?

— «Королева моря». Одно из тех чертовых названий, которые сразу вылетают из головы.

— В хорошую погоду она предпочитает сидеть на носу лодки. Когда она одета в купальник, от нее трудно отвести бинокль.

— Я уже понял, что она красивая женщина. А на Мориса Уэбера ты тоже смотрел?

Я пожал плечами:

— Я бы его не узнал, если бы встретил на улице. Плотный, немного смуглый, с седыми волосами.

— Я тоже видел его несколько раз и заметил в нем одну странную вещь. — Эк снова сел в кресло и бросил на меня взгляд, который означал, что скоро я буду аплодировать его сообразительности. — Деньги меняют любого человека, Сэмюел. Если ты богат достаточно долго, это становится заметно окружающим. Волшебство денег начинает сказываться на твоей одежде, осанке и походке, в модуляциях твоего голоса, даже в том, как ты прикуриваешь сигарету или поднимаешь бокал. Оно дарит счастливому владельцу капитала невозмутимую уверенность и чувство собственного достоинства.

Я никак не мог понять, что меня так настораживает в мистере Уэбере, пока однажды не увидел, как он идет с пляжа к своим въездным воротам. Он выглядел точно так же, как те люди, которые иногда появляются в наших окрестностях летом и торопливо пересекают чужую территорию. У них вызывающий и одновременно извиняющийся вид. Хороший актер мог бы скопировать его походку, чтобы сыграть чувство неуверенности и робости, смешанной с угрюмостью крестьянина. Деньги не оставили на нем никакого следа.

— Тебе не кажется, что в своих рассуждениях ты заходишь слишком далеко? — спросил я.

— Во всех делах надо доверять своей интуиции. И не забывай, Сэмюел, что эта пара сумела так ловко обставить свое стремление к скрытности, что оно ничуть не будоражит окружающих. Это было сделано очень умно. У публики они не вызывают никакого интереса.

— Если не считать тебя.

— Но у меня уникальный нюх, мой мальчик. А больше о них никто не знает и не пытается узнать. Если бы не происшествие с Хейвудом, их инкогнито было бы полным и абсолютным. Я же человек очень подозрительный и к тому же циник.

— И что из этого следует?

— А то, что все это слишком хорошо спланировано, чтобы выглядеть естественным. Люди не станут так жить и тратить свои деньги по доброй воле.

— Как насчет тех людей, о которых пишут в газетах, что они умирают в одиночестве среди старой рухляди и с миллионным счетом в банке?

— Здесь совсем другой тип. Там речь идет об эксцентричных затворниках, мизантропах, подозрительных, почти безумных. О холостяках или старых девах, Сэмюел. — Он допил последний глоток мартини. — А Уэберы — совсем другое дело. Ни одного из них нельзя назвать ненормальным. Но черт меня возьми, если могу придумать хоть одну разумную причину для такого… маскарада.

— Они ограбили банк.

— Пожалуй, да, если следовать причудливой логике какого-нибудь телесериала. Но сейчас время IBM, эра всевозможных досье, идентификационных номеров и тотального учета. Несомненно, покупка большого участка земли и дорогостоящее строительство привлекли внимание этих маленьких серьезных людей из Джэксонвилла. И они наверняка постарались выяснить, насколько мистер Уэбер чист перед законом. Если вы успешно ограбили банк, в наше время очень глупо ставить себя в такую уязвимую позицию. Значит, мы должны предположить, что их статус вполне легален. Согласен?

— Наверно, ты прав, Эк.

— Если мы считаем, что внезапное исчезновение мисс Гэнтри как-то связано с этой сомнительной историей четы Уэберов, для нас очень важно выяснить о них как можно больше.

— Ты думаешь, мне надо попытать счастья с этим сейфом?

— Иногда ты говоришь ужасную чепуху, Сэмюел.

— Я просто пошутил.

— С чего начал молодой Чарли?

— Что? Ах да, с его жены.

— Если они уязвимы в этом пункте, возможно, это сработает снова.

— Разумеется, Эк. Я позвоню в дверь и попрошу ее выйти. Как только она окажется рядом, я ей тут же подмигну, примерно вот так. И брошу на нее вожделеющий взгляд. А потом скажу: «Ну как, ты готова поразвлечься, цыпочка?»

Он посмотрел на меня с холодным нетерпением:

— Тебе все это кажется забавным, Сэмюел?

— На самом деле я боюсь, Эк. Я безумно боюсь за Сис. Миллхоуз и его ребята бродят вокруг дома Уэберов. Я не представляю, как можно пробраться к нему незамеченным. Разве что неожиданно подвернется какой-нибудь удобный случай. Но рассчитывать на это наивно, и я это понимаю. Я пытаюсь шутить, потому что не знаю, за что ухватиться. Парень, которому проткнули кишки, может признаться, что ему больно, только если он при этом громко смеется. Чего я на самом деле хочу, так это вернуться домой и забыть обо всем этом.

Я чувствовал, что выпитый мартини начинает сказываться на моей речи.

— Так ступай домой, Сэмюел, — буркнул Эк.

— Я не могу.

— Ты никому ничего не должен. Разве не это главный принцип твоей жизни, мальчик мой? Ни во что не вмешиваться? Они больше не дадут тебе вскарабкаться на ту большую гору, так что сиди дома и дуйся на весь мир. Возвращение к жизни может оказаться чересчур болезненным.

— Отвяжись от меня, Эк. Ради бога.

— Я хочу, чтобы ты понял — нельзя вернуться в жизнь наполовину. Либо ты в ней, либо вне ее.

Я ничего не ответил. В комнате стемнело. Бесшумно появился Киши и включил две лампы с темно-красными абажурами.

— Самое время поужинать, — объявил он.

Когда он ушел, я сказал:

— Я не сдвинусь с места, Эк.

— Весь участок пляжа выше отметки максимального прилива находится в общем пользовании, Сэмюел. Миссис Уэбер обычно купается на рассвете. В остальное время она плавает в своем бассейне. Один раз я видел ее на пляже в другое время, это было после шторма, когда она ходила по берегу, нагибаясь и выхватывая что-то из камней с видом страстного коллекционера раковин. На мои попытки завязать беседу она обратила не больше внимания, чем на пролетевший мимо планер.

Он подошел к стеклянному шкафчику слева от камина, выбрал одну из раковин, принес ее обратно и протянул мне. Она была около трех дюймов в длину, конической формы, черная, в ярко-белых пежинах.

— Эта должна подойти, — сказал он. — Если она хорошо разбирается в раковинах, слишком диковинный экземпляр может вызвать у нее подозрения. А эта штуковина не особенно ценная. Их называют «сороками», по-латыни Livona pica. Они часто встречаются среди окаменелостей эпохи плейстоцена, однако в наше время они довольно редки. Разумеется, сейчас она выглядит слишком чистой. Тебе надо замочить ее в соленой воде и облепить песком. Если приманка сработает, можешь ей подарить раковину.

— Игра в ракушки, — усмехнулся я.

— Плюс твое примитивное очарование, Сэмюел. Качок — так, кажется, это звучит на теперешнем жаргоне? Считается, что женщины обладают первобытной реакцией на любого самца, который, судя по его виду, способен убить саблезубого тигра с помощью каменного топора.

— Лерой Лакси весит примерно сто двадцать девять фунтов, не считая его дубинки.

— Ужинать, — твердо сказал Киши.

Глава 5

Ранним утром в среду я провел два часа на пляжном участке доктора Экли Буша, болтаясь у воды в старых выцветших плавках и чувствуя себя как герой какого-то глупого шпионского фильма, Плавный изгиб берега вел к пустынному пляжу перед домом Уэберов. Единственной живой душой во всей округе был жилистый старичок в двухстах ярдах к северу, с неистощимым терпением удивший рыбу.

В восемь утра я вернулся к дому Эка, смыл с себя соль под уличным душем, вытерся полотенцем и переоделся в уголке между своей машиной и живой изгородью из перечных деревьев. Раковину я спрятал в бардачок машины. Когда Эк вышел из дому, я рассказал ему о своей неудаче и еще раз поблагодарил за прекрасно проведенный вечер. Я заверил его, что не собираюсь сдаваться после первого бесплодного утра.

Утренняя почта свидетельствовала о затишье в моем маленьком бизнесе. Если авария была достаточно серьезной, мое присутствие обычно не требовалось. Ночью на шоссе номер 565 недалеко от Равенны произошло столкновение нескольких машин — классический обгон на крутом повороте. Погибло семь человек, в том числе один знакомый мне парень, Трой Джонсон, — строитель из Равенны, который осел в наших местах и, женившись на местной богачке, начал разворачивать какое-то грандиозное дело. По фотографиям в утренних газетах было видно, что если какая-нибудь из моих страховых компаний выдала полис на одну из этих машин, то единственное, что я мог сделать, это согласиться на выплату полной суммы.

Этим утром я обнаружил, что люди стали по-другому относиться к исчезновению Сис. Оно по-прежнему не было событием в масштабе всей страны или хотя бы штата, но на нашем побережье, от Эверглейдс-Сити до Тарпун-Спрингс, его вполне можно было назвать горячей новостью. Странным образом этот интерес слегка размыл образ настоящей Сис Гэнтри. Она стала больше походить на плод воображения, на актрису в пьесе. Обычная работа в офисе стала невозможна. Элис Джессап не могла одна справляться со всей бумажной рутиной даже в этот сравнительно тихий сезон. Винс Эйвери отправил телеграмму в Канаду Тому Эрлу и слонялся по комнате, ожидая от него звонка.

Я узнал, что Скотти Гэнтри, старший из братьев, прервал свой отпуск и вместе с семьей вернулся из Атланты в город, чтобы побыть со своими родителями. В половине пятого он нашел меня в полумраке «Лучшего пляжного бара» у Гаса Герки. Он заходил в офис, и там ему сказали, где меня можно отыскать.

Он обошелся без приветствий и рукопожатий. Просто сказал: «Надо поговорить, Брайс» — и направился к дальнему столику рядом с кегельбаном.

Ему около сорока. Широкоплечий, плотный, неторопливый и агрессивный — вице-президент и торговый менеджер в растущей компании по производству пластиковых лодок.

— Что ты об этом знаешь, Брайс?

— Абсолютно ничего.

— Но она говорила с тобой в понедельник ночью.

— Не ночью, Скотти, а в понедельник вечером. Это было в офисе. Кто тебе сказал?

— За ужином она обмолвилась матери насчет этого разговора. Что-то незначительное, так что мать не запомнила ни слова. Так о чем вы с ней разговаривали?

— Это не имеет никакого отношения к тому, что произошло.

— Я сам буду решать, что имеет значение, а что нет. О чем вы говорили?

— Ты крутой парень, но все равно не надо горячиться. Не стоит давить на меня, Скотти.

— Ты не хочешь на минутку выйти?

— Послушай, мы давно выросли. Нам с тобой не восемнадцать лет.

— Я хочу знать, о чем вы говорили.

Я не удержался от глубокого вздоха.

— Это был чисто личный разговор. Она не знала, принимать ли ей предложение Кела Макаллена. Мы говорили об этом. Она почти решила сказать «да». Я думаю, адвокат может пригодиться в любой семье.

— Что до меня, то я бы предпочел, чтобы она вышла за любого сукиного сына, лишь бы не за тебя.

— Ее первый брак был более удачным?

— Никто не смог ее остановить.

— Вы хотите попробовать еще раз?

— А с какой стати нам это делать?

— Нет никого, кто был бы достаточно хорош для твоей сестренки, Скотти.

— Уж ты-то ей точно не подходишь. Адвокат — еще туда-сюда. Но только не неудавшийся футболист.

— В газетах ничего про это не писали. Откуда все об этом знают, Скотти?

— Грязь всегда выходит наружу.

— Если бы меня действительно интересовало твое мнение, я бы тебе рассказал, что произошло на самом деле.

— То есть свою версию? Нет, спасибо. Ты не представляешь, как мне хочется тебя вздуть, Брайс.

— Ты так и пышешь злобой, парень.

— Сис только начала вставать на ноги, и тут появился ты со своей хвастливой болтовней. Она всегда думает о людях слишком хорошо. И ты воспользовался ее слабостью, Брайс. Ты видел, что она не может защищаться.

— Ты правда думаешь, что я причинил ей какой-то вред? Если серьезно?

— Я знаю, что ты ее использовал. А когда она тебе надоела, ты вышвырнул ее вон. Скажи, что хорошего она от тебя видела?

Я знал не меньше сорока ответов на этот вопрос, которые прозвучали бы более дипломатично. Но мое терпение истощилось. Меня раздражала его манера говорить.

— Думаю, я доставил ей немало приятных минут, парень. Она просто кричала от удовольствия.

Он вскочил, кинулся к задней двери и распахнул ее настежь, изрыгая в мой адрес какие-то бессвязные ругательства. Мне пришлось встать, и я вышел, щурясь от солнца, на заваленное мусором поле боя. Мы начали драться. Я отбил кулаками три его бешеных свинга, поймал четвертый, вывернул ему кисть, заломил руку за спину и толкнул головой на дощатую стену. Вице-президент и торговый менеджер рухнул на землю лицом вниз. Я перевернул его на спину. Он был без сознания. Потом он захрипел. Его пульс бился быстро, но ровно. Он перестал хрипеть, открыл глаза и посмотрел на меня.

— Полежи немного, не вставай сразу.

— Ублюдок, — невнятно промычал он.

Я вернулся в бар, взял со стола свое пиво и сел к стойке бара.

— Быстрый ты парень, — сказал Гас. — Один удар об стену, и ты уже здесь. Наверно, мне туда лучше не выходить, а то меня выворачивает от вида крови.

— Нет никакой крови, — ответил я.

Я потер свою левую руку. Мы немного помолчали.

— Он все еще там, Сэм?

— Возможно.

— Боюсь, как бы туристы не сняли с него ботинки и не вытащили деньги.

Я допил пиво, вышел во двор и осмотрелся. Скотти исчез. Я вернулся обратно, сказал об этом Гасу, и он успокоился.

В тот же вечер я был наказан за то, что выместил свое плохое настроение на Скотти Гэнтри. Я разделся и лег в постель, поставив будильник на самый ранний час, чтобы завтра успеть на свой чертов пляж. Перед сном я решил полистать журнал. Там была статья о Гавайях, с цветными снимками. Я перевернул страницу, и с фотографии мне улыбнулась Джуди. Это было похоже на то, как если бы я забыл, что болен плевритом, и попытался сделать глубокий вдох. Только вся боль была у меня в сердце.

На ней был усыпанный звездами голубой купальник. Она сидела на крышке люка и со счастливым видом улыбалась в объектив. Капли воды блестели на ее медовой коже. Рядом стоял высокий блондин, года на полтора ее постарше, и смотрел на нее с ослепительной улыбкой. Позади были видны перила яхты, голубая вода и тропический пляж.

«Миссис Тимоти Баррис Фалтер, в девичестве Джуди Колдуэлл, одна из самых очаровательных молодых хозяек на наших островах, вместе с дочерью Гретхен находится на борту семейной шхуны „Девушка Халекулани“. Тим Фалтер, известный гавайский архитектор, с помощью своей очаровательной жены часто развлекает своих клиентов и друзей поездками на дальние острова. Шхуна на десять спальных мест, не считая кают для капитана, его помощника и стюарда, была построена два года назад в Калифорнии по специальному заказу мистера Фалтера».

Я знал, что она уехала в другой штат. Я даже слышал ее новую фамилию, но постарался ее забыть, вызвав что-то вроде приступа амнезии, который мне уже не удастся повторить во второй раз.

«В девичестве Джуди Колдуэлл…»

И никакого мистера Сэма Брайса. Полное молчание о трех годах и трех месяцах, проведенных замужем за Сэмом. Я был начисто вычеркнут из ее биографии, как будто я был в ее жизни какой-то детской болезнью. Она болела свинкой, коклюшем и Сэмом Брайсом.

Я представлял, как должен был обрадоваться новому замужеству ее надменный папа. Когда Джуди вышла за меня, это вызвало у него не больше радости, чем если бы он узнал, что его дочь живет на дереве вместе с обезьяной. Он поставил на ноги и бросил в бой целый батальон адвокатов, и ей удалось предотвратить аннулирование нашего брака, убедив его, что, если он не прекратит свои атаки, она покончит с собой. Но все-таки он на этом не успокоился и подослал ко мне своего человека, какого-то невзрачного, долговязого и нерешительного типа, который показал мне чек с таким количеством нулей, что при взгляде на него кружилась голова. Он не понимал, что одна минута, проведенная вместе с Джуди, стоила в моих глазах больше этой суммы.

Но потом наш брак подошел к неизбежному концу, и она вернулась на свой прежний курс, благополучно восстановив подпорченный мною имидж.

Теперь она улыбалась мне с залитой солнцем палубы улыбкой профессиональной фотомодели. Я швырнул журнал об стену и выключил свет, но она по-прежнему была передо мной и продолжала улыбаться.

— Видишь, Сэм, — говорила она. — Теперь у меня все хорошо. Жаль, что с тобой так получилось, но я не могла поступить иначе. Наверное, я все-таки любила тебя, но ты уже не мог платить по счетам. Тебе самому бы не понравилось то, во что я неизбежно превратилась бы, останься я с тобой.

Пока с деньгами у меня было все в порядке, ее папаша, Дэймон Колдуэлл, выплачивал своей дочери солидное содержание. Оно было больше, чем все, что я мог заработать, рискуя вышибить себе мозги на воскресных матчах. Все ее деньги уходили на одежду, автомобили, развлечения. Мои доходы покрывали остальное. Но как только меня выгнали, этот маленький ублюдок перестал ей платить. Наверное, когда он это придумал, на его губах была улыбка, если только он не боялся, что кто-нибудь увидит его кривые зубы.

Первое время она бросалась мне на шею, плакала и кричала, что никто не сможет нас разлучить. Она пойдет работать официанткой, будет мыть полы и ходить в лохмотьях. Возможно, если бы у нас были дети… Но в свое время мы решили, что пока не будем заводить детей, потому что они могут помешать нашей веселой жизни. Через месяц непрерывных истерик, сцен и нервных срывов она собрала свои вещи и перебралась домой в Уилмингтон, уверяя, что вернется, как только я найду работу. (Я все еще упорно перебирал пункт за пунктом в списке своих бывших преданных друзей.)

Потом я получил от нее страстное и сумбурное письмо без знаков препинания и с десятком слов на каждой странице. Я помчался в Уилмингтон. Утопая в слезах, она сообщила мне, что она скверная, что у нее нет характера, что она не может любить бедняка. Я так и не понял, собиралась ли она покончить с собой, уйти в монастырь, податься в актрисы, стать моделью, посвятить свою жизнь благотворительности, написать чувствительный роман или ухаживать за больными. Но она ясно дала мне понять, что в ее планах на будущее меня больше нет. На этой встрече она полностью выплакала свою вину и стыд. После этого она могла спокойно уйти. Принцесса снова возвратилась в замок, и стража подняла за ней крепостной мост.

В следующий раз со мной связался уже адвокат из Невады. Тогда я осознал, насколько глубоко меня выкорчевали из прежней жизни, и решил вернуться домой. Так обычно и бывает: либо ты взбираешься на вершину мира, либо ни с чем возвращаешься домой.

~~~

В четверг ранним утром, когда тусклый рассвет только начал окрашиваться в солнечное золото, а густой туман отделился от серой металлической воды, я обратил свой взгляд на южную сторону пляжа и увидел вдалеке маленькую фигурку явно женского пола (это было бы понятно и на вдвое большем расстоянии), гибкую и легкую в движениях, которая приблизилась к прибою и остановилась по колено в воде, чтобы поправить ярко-желтую купальную шапочку. После этого дамочка зашла немного дальше, погрузилась в воду и поплыла вперед плавными, ровными и красивыми движениями, которые достигаются только долгой тренировкой и стремлением к совершенству.

Я вошел в роль собирателя раковин: шагал вдоль небольшого вала по верхней границе прилива и укладывал в прихваченный с собой бумажный пакет самые красивые раковины. Я придерживался курса, который вскоре должен был пересечься с траекторией ее заплыва. Она все больше удалялась от берега, и я знал, что когда она оглянется, то обязательно увидит меня. Восходившее солнце все сильнее припекало мне плечи.

Скоро я оказался в пятнадцати футах от брошенного ею полотенца. Оно было махровое, лососевого цвета. На нем лежали новая пачка сигарет, узкая золотая зажигалка и солнечные очки в желтой пластмассовой оправе. Я изобразил охотника за раковинами, наткнувшегося на богатую добычу. Она повернула обратно. Я не двинулся вперед, пока не услышал, как она с плеском выходит из воды. В ее сторону я старался не смотреть.

Потом я увидел ее голые ноги рядом с тенью от моей склоненной головы. Ноги были красивые — тонкие и загорелые, с высоким подъемом.

— Простите, — сказал я, выпрямляя спину. Я засунул руку в пакет, где лежала Livona pica, и поднял голову, чтобы увидеть остальную часть ее тела.

Я уверен, что есть какой-то демон, который обитает в этом мире и тратит все свое свободное время и энергию на то, чтобы устраивать странные и необъяснимые совпадения, сбивающие с толку человеческие существа. Ему, наверное, очень нравится хватать за шиворот какого-нибудь бедолагу и ставить его перед таким сногсшибательным и жутким видением, что объяснить его можно только действиями некоей умной и зловредной силы. А пока жертва стоит, остолбенев от изумления, этот демон, вероятно, носится вокруг нее в воздухе и злорадно почесывает свой волосатый живот, заливаясь беззвучным хохотом.

Думаю, именно эта нечисть одела стоявшую передо мной женщину в лавандово-голубой купальник без бретелек, усыпанный частыми звездами. Он представлял собой точную копию купального костюма Джуди, который я видел на цветной фотографии в журнале. Утреннее солнце сверкало в каплях воды на ее плечах. Я сразу определил, что она одного с Джуди роста и веса, разница составляла полдюйма и четверть фунта соответственно. У нее было похожее сложение тела — узкая талия и длинные ноги. Ее стройная фигурка не отличалась роскошью излишне развитых молочных желез, на которых сейчас помешана вся индустрия развлечений. Какой-нибудь идиот, бросив на нее беглый взгляд, мог бы подумать, что в ней есть что-то мальчишеское. Но даже этот идиот почувствовал бы желание взглянуть на нее еще раз и, возможно, оценил бы гибкость и изящество ее линий и строгую законченность форм.

Обжора наслаждается простым и сытным блюдом; гурман предпочитает изысканную гамму вкуса, которую можно смаковать до бесконечности, не понимая до конца, из чего приготовлено лакомство. Загадка — это главная приправа, которая никогда не дает человеку насытиться.

Я стоял как дурак, вытаращив на нее глаза. Лицо и волосы у нее были иные, чем у Джуди. Однако общий склад фигуры, то, как она стояла, даже выражение ее лица так сильно напоминали Джуди, что на мгновение у меня появилась бредовая мысль, что все это чья-то злая шутка. Они использовали грим. Они поймали меня в ловушку. Сейчас они выскочат из кустов и поднимут меня на смех.

Но это была не Джуди. Если бы я захотел найти в Джуди какой-то недостаток, то, пожалуй, отметил бы — разумеется, только сам для себя — излишнюю сухость и остроту в чертах ее лица. У этой девушки, наоборот, была склонность к полноте: рот выглядел чуть более пухлым, брови гуще и выше, скулы чуть шире, лицо более округлым. В ее внешности было больше простоты и, может быть, больше веселости. Глаза у нее были светлые и ясные, поразительного зеленого цвета. Волосы показались мне немного грубее, чем у Джуди. Они были пепельно-серебряными — цвет, который редко встречается в природе, но тем не менее вполне естествен и не производит впечатления безжизненного. Небрежная прическа, довольно короткая стрижка, далекая, однако, от тех остромодных, которые сводятся практически к голым черепам. Я вспомнил замечание Гаса о ее кричащих волосах, и понял, что он сказал это только потому, что не мог разглядеть девушку поближе.

Внезапно я сообразил, что люди, говорившее о ее возрасте, явно ошибались — или она выглядела очень молодо для тех тридцати с лишним лет, о которых я слышал от знакомых.

Задним числом я понимаю, что не мог простоять так дольше нескольких секунд, но эти секунды тогда показались мне очень длинными. Вид у нее был удивленный и слегка обеспокоенный.

— Простите, — произнес я снова.

Я вытащил из коричневого бумажного пакета Livona pica, сделал шаг вперед, протянул ей раковину и сказал:

— Может быть, вы знаете, что это такое?

Она покачала головой:

— Это раковина. Вот все, что я могу о ней сказать. Довольно пестренькая, правда? — Голос у нее был низким и чуть хрипловатым.

Я подумал, что можно собирать раковины и не зная их названий. Вороны и крысы любят таскать всякие блестящие предметы, не заглядывая при этом в каталог. Она стала вытирать лицо полотенцем.

— Раньше мне такие не попадались, — выдавил я, чувствуя, что теряю почву под ногами.

— Миленькая, — бросила она с полным безразличием, и я почувствовал, что сейчас она подберет свою купальную шапочку, солнечные очки и сигареты и отправится домой.

— Я подумал, может быть, вы такие уже видели, — сказал я.

Она ничего не ответила. Положение стало совершенно безнадежным. Она подняла купальную шапочку, солнечные очки и сигареты. Она направилась к дому по тропинке, петлявшей среди травы.

— Я умею шевелить ушами, — в отчаянии произнес я.

Она приостановилась и взглянула на меня через плечо:

— Что?

— Эта чертова раковина мне не помогла. Вы убегаете от меня, как от чумы. Вы принесли с собой сигареты и солнечные очки, значит, собирались провести на пляже некоторое время, но потом увидели перед собой какого-то назойливого типа и передумали. Ладно, пусть так, я назойливый тип. Но я действительно умею шевелить ушами, и лет двадцать назад это был мой единственный козырь в обществе. В детстве я вполне мог сойти за кролика.

Она совсем повернулась ко мне, подавив легкую улыбку, сделала ко мне три шага и сказала:

— Хорошо, такое увидишь не часто. Действуйте.

— Каким ухом?

— У вас получается отдельно каждым? Давайте левым.

Я повернул к ней левое ухо. Напряг нужные мышцы.

— Ловко это у вас выходит.

— Хотите, теперь подвигаю правым?

— Кто видел часть, тот видел все.

— Простите меня за мою назойливость и за то, что своим поведением я чуть не вынудил вас сбежать. Я имею в виду то, как я на вас смотрел. На самом деле я не полный кретин. Просто вы похожи на… одну женщину, которую я раньше знал, и это сходство мена едва не парализовало.

— Вы меня немного напугали.

— Еще раз простите. Я постоянный житель Флоренс-Сити. У меня есть свое маленькое дело и небольшой холостяцкий коттедж на побережье. Ваш сосед, доктор Д. Экли Буш, может сказать вам, что я благоразумный и уважаемый гражданин с правом голоса и тому подобное. Я веду к тому, что назойливому типу гуманнее предоставить шанс, иначе он почувствует себя глубоко разочарованным. Вы можете сами выбрать тему для беседы. Я могу рассказать вам, например, о белом еноте, который лет двадцать тому назад жил как раз на том самом месте, где стоит сейчас ваш дом. Знаете, разный фольклор и местные легенды…

Я увидел, что она колеблется.

— Вы действительно коллекционируете раковины?

Я высыпал содержимое своего бумажного пакета на песок.

— Нет, — ответил я. — Эту штуку я подобрал, потому что она показалась мне необычной. Думаю, я нашел так называемую «сороку». Все остальное — только уловка. Просто я не смог придумать ничего лучшего. Если хотите, эту раковину я могу вам подарить.

Она улыбнулась, вернулась на свое прежнее место и снова расстелила полотенце.

— Спасибо, не надо. Если бы вы сказали, что действительно собираете раковины, я была бы уже на полпути к дому. Но вы не совсем обычный тип.

Она села на полотенце, надела солнечные очки и посмотрела на меня, нахмурив брови.

— Не слишком ли сложный способ вы выбрали для знакомства?

— Просто подойти и сказать «привет» было бы довольно грубо. Я подумал, что нужна предварительная подготовка.

Она предложила мне сигарету. Я присел на корточки и потянулся к узкому пламени из зажигалки, зажатой в ее сложенных чашечкой ладонях.

— Белый енот кажется мне более соблазнительной приманкой. Расскажите мне о нем.

— О ней. Ее имя было миссис Лот. Так назвал ее доктор Экли Буш.

— Миссис Лот? Ах да, это жена Лота.

— Эк их прикармливал. Он делает это и сейчас, но популяция енотов на острове сильно снизилась с тех пор, как его начали застраивать. Какие-то болваны считают их грызунами и вредителями и делают все, чтобы от них избавиться.

— Я их обожаю. Воришки в черных масках.

— Это очень умные и полезные животные. С полдюжины этих зверюшек каждый вечер, едва темнело, появлялись у задней веранды Эка в ожидании, что он их покормит. Если он не выходил, они начинали топать своими лапами, трясти за ручку дверь, забирались по деревьям и заглядывали в окна, возмущаясь, что про них забыли. Миссис Лот появилась вместе со всеми однажды вечером и стала постоянной посетительницей.

Мне тогда было лет десять или одиннадцать. Эк рассказал про альбиноса моим родителям, и я стал приезжать по вечерам на своем велосипеде, чтобы посмотреть на белого енота. Когда они к вам привыкают, то становятся совсем ручными. Особенно им нравится цыплячья кожа. Миссис Лот брала ее из моих рук. Она была застенчивой, чистоплотной, вела себя с большим достоинством. Никогда не брала еду зубами. Она протягивала лапку и вытаскивала угощения из моих рук.

— Как мило.

— Потом ее привычки изменились. Она стала хватать пищу и убегать, потом возвращалась, брала еще и снова убегала, и так до тех пор, пока не приходила в последний раз и ела уже с прежней деликатностью.

— У нее появились детки?

— Эк так и подумал. Она приходила с южной стороны, и по длительности ее отлучек он вычислил, что она живет в большой дубовой роще, которая раньше стояла там, где сейчас находится ваш дом. Как-то вечером она появилась только после того, когда все остальные уже наелись и ушли. Она устроила на веранде такой шум, что Эк вышел из дому. С ней были два молодых детеныша, оба с нормальной пигментацией. При виде Эка они попытались убежать, но она отвесила им по хорошей затрещине. Она подождала, пока дети наелись, потом поела сама и увела их домой.

— Она выглядела гордой?

— Я дважды видел ее с детками. Не скажу, чтобы это была гордость, скорее чувство спокойного удовлетворения. Через некоторое время она привела их во время общей кормежки, чтобы они могли освоиться с остальной компанией. Особенной опеки с ее стороны я не заметил. А потом она вдруг перестала приходить вместе со всеми. Эк о ней забеспокоился. Как-то раз, примерно неделю спустя, он гулял по Центральной улице и увидел ее. Она была выставлена в витрине магазина сувениров. Его владелец увлекался набивкой чучел и…

— О нет!

— Миссис Лот сидела на древесном суке и смотрела на улицу стеклянными глазами, оскалив свои острые клыки с таким зверским выражением, которого, по словам Эка, он никогда у нее не видел.

Девушка отвернулась, обратив ко мне свой профиль, и я увидел, как под темными очками на ее ресницах заблестела крупная слеза. Неужели она могла причинить кому-нибудь зло? Впрочем, в истории полно сентиментальных убийц.

— Этот чучельник так гордился своей работой, что решил выставить в витрине, пока ее не забрал заказчик. Эк узнал, что миссис Лот принес в магазин один местный рыбак по имени Прэйл и что он застрелил ее в голову из мелкокалиберного ружья. Эк рассказал об этом моему отцу. Мой отец вспомнил, что говорил Прэйлу о миссис Лот. Отец был крупным, молчаливым, добродушным человеком. Но Прэйл был еще крупней его и при этом на двенадцать лет моложе. Мой отец отправился к Прэйлу. Тот признался, что выследил и убил миссис Лот, несмотря на окружной декрет, запрещающий убивать на острове любых диких животных. Он рассчитывал продать ее за большую цену какому-нибудь туристу. Мой отец начал серьезно и методично избивать Прэйла. Еще немного, и он бы совсем его убил. Потом он вошел в его дом, взял миссис Лот и оставил на столе деньги за изготовление чучела плюс пять центов за стоимость пули. Он отнес ее к Эку, который снял бедняжку с сука и похоронил у себя за домом. Когда Прэйл вышел из больницы, он попытался собрать небольшую группу, чтобы отомстить моему отцу, но к тому времени все уже знали эту историю, и никто не проявил желания встать на сторону Прэйла. А в одиночку ему с отцом связываться не хотелось.

Девушка погасила в песке сигарету. Она сказала слегка сдавленным голосом:

— Невеселая история. Может быть, расскажете еще что-нибудь, чтобы окончательно испортить мне настроение?

— Наверно, мне следовало придумать другой конец.

— Нет. Конец как раз вышел замечательный. Особенно мне понравились пять центов за пулю.

— Из этой истории трудно извлечь какую-то мораль. Разве ту, что если вы не похожи на других, то можете попасться на глаза коллекционеру.

— Когда прилетят марсиане, я надеюсь, что они будут коллекционировать людей и набивать из них чучела.

— Если только они подойдут к их интерьеру.

Она грустно улыбнулась:

— Наверно, мои слова звучат слишком свирепо. Как вам удается так долго сидеть в такой позе?

— Это наш местный обычай. Когда мы являемся к кому-нибудь в гости, то не заходим в дом. Вместо этого мы устраиваемся во дворе на корточках и строгаем палочку.

Она встала и надела купальную шапочку:

— Пора мне уплывать от вас, защитник енотов.

Я вошел в воду, когда она была уже в ста футах впереди. Я не торопился, понимая, как глупо буду выглядеть, если попробую устроить с ней что-нибудь вроде соревнования. В моей манере плавать нет ни красоты, ни скорости, ни стиля. Я могу плыть хоть целый день, но никогда не выиграю никакой медали. Она же двигалась как профессиональная пловчиха, которая сильными взмахами быстро сокращает дистанцию в олимпийском бассейне.

Подняв голову, я увидел, что она перевернулась на спину и плывет в пятидесяти футах от меня. Я прибавил скорости, догнал ее и поплыл рядом.

— Вот черт, — сказала она. — Белый енот меня преследует…

Голос ее оборвался от внезапной боли и удивления. Она чувствовала себя в воде как рыба, но сейчас вдруг стала барахтаться и тонуть.

Я быстро нырнул под воду, чтобы посмотреть на нее снизу. Иногда в залив заплывают песчаные или белые акулы. Это бывает довольно редко. В таких случаях акулы приводят в замешательство наших ихтиологов, пожирая буквально все, что попадается им на пути. Но сейчас в прозрачной воде никого не было. Я мог разглядеть песчаный узор на дне в двенадцати футах под собой. Ее правая нога была сильно согнута в колене, икра вздута и сведена, стопа неестественно вывернута с поджатыми внутрь пальцами.

Я вынырнул на поверхность рядом с ней. Ее лицо стало серым под загаром, но я видел, что она не испугалась. Она даже попыталась улыбнуться.

— Судороги, — сказала она.

— И еще какие. Первый класс!

— Господи! Как больно.

Боль стерла улыбку с ее лица.

Надо было помочь ей доплыть до берега. Я обхватил ее снизу одной рукой, придерживая ладонью подбородок, а другой стал грести, одновременно по-лягушачьи сильно отталкиваясь ногами. Когда мы добрались до мелкого места, она встала на одну ногу, но не смогла прыгать на ней по колено в воде. Я взял ее на руки, перенес, на берег, положил на широкое полотенце и сказал:

— Повернитесь на живот. — Я опустился на колени у ее правой ноги. — А теперь постарайтесь расслабить мышцы.

— У меня никогда не было ничего подобного, — произнесла она слабым голосом.

Ее икра выглядела узловатой и уродливой и на ощупь была тверда, как мрамор. Стопа ноги выгнулась, словно у балерины, и повернулась внутрь. Я начал растирать твердый шар ее мускулов, одновременно нажимая на ногу, чтобы заставить ее выпрямиться. Один раз она вскрикнула. Примерно через минуту я почувствовал первые признаки расслабления мышц и смог немного разогнуть ногу. Вскоре она совсем выпрямилась. Мускулы на ее икре затрепетали, размякли и расправились. Нога больше не выглядела уродливой, она стала такой, какой должна была быть, — длинной, гибкой и округлой ногой стройной женщины, созданной для того, чтобы танцевать, бегать и наслаждаться жизнью. Как я и ожидал, стопа после этого тоже стала выглядеть гораздо лучше. Я растирал ее подъем большими пальцами рук, пока не почувствовал, что мышцы стали мягче.

Она испустила долгий вздох облегчения:

— Господи, как хорошо, когда боль уходит. Теперь я могу сесть?

— Сейчас вам лучше встать и попробовать разработать ногу.

Первые двадцать шагов она сильно хромала, и я медленно шел рядом с ней по плотному песку. Потом хромота прошла, и ее походка снова стала ровной.

— Раньше у меня иногда бывали легкие судороги. Но я не помню ничего похожего.

— Считается, что если выждать час после еды, то судорог не будет. Но это касается только желудка. Ногу может свести в любое время. Или обе ноги сразу. Это что-то вроде бунта в нервной системе. Поэтому плавать в одиночку так же опасно, как стоять под деревом во время грозы.

— Если я поблагодарю вас за то, что вы спасли мне жизнь, наверное, это будет слишком громко сказано. Я могла бы и сама добраться до берега.

— Знаю, что могли бы. Вы так уверенно чувствуете себя в воде, что не запаниковали и доплыли бы на одних руках, не пользуясь ногами и отдыхая на спине, если нужно. Но, согласитесь, вдвоем было все-таки легче.

— С этим трудно спорить.

— Что вы сейчас чувствуете?

— Легкую боль, когда наступаю на правую ногу, но она уже проходит.

— Если вы будете плавать сегодня, судорога может повториться. А вот завтра будет уже все в порядке.

— Мы уже достаточно прогулялись? — спросила она.

Я кивнул, и мы двинулись обратно к яркому пятну полотенца, лежавшего посреди пустого пляжа.

Шагая рядом с ней, я остро чувствовал ее запах и старался не смотреть в ее сторону. Только это было в моих силах. Я не мог забыть, как растирал ее золотистую кожу, ощущая под ладонями тепло и округлость ее гладких мышц. Она все-таки сильно напоминала мне Джуди, и я боялся, что не выдержу и совершу какой-нибудь дикий и непредсказуемый поступок. Мне хотелось поцеловать нежную впадинку под ее коленом. Мне казалось, что я все еще чувствую на руках вес ее тела. Я ненавидел Мориса Уэбера за то, что это драгоценное создание принадлежало ему.

— Не волнуйтесь, я вовсе не собираюсь утонуть, — сказала она.

Я хотел сделать еще какое-то замечание тем же легким и небрежным тоном, каким говорил до сих пор, но вместо этого открыл рот и непроизвольно произнес:

— Мои родители утонули в заливе, когда мне было пятнадцать.

— Какой ужас!

— Прошло много времени, прежде чем я поверил, что это действительно произошло. Но люди это видели. Мои родители плыли на двадцатидвухфутовом открытом ялике отца. На нем стоял двигатель мощностью шестьдесят пять лошадиных сил. Они собирались переплыть через пролив Стамп до бухты Венеции. Отец всю жизнь ходил по морю, но на этот раз он ошибся в расчетах. С запада налетел шквал. Он попытался добраться до причала раньше, чем прилив сменится отливом. Но когда он уже достиг мола, начался отлив, и в устье бухты поднялась сильная зыбь. Ему надо было через нее пройти. Когда они вошли в эту зону, одна волна перехлестнула через борт и заглушила двигатель. Лодку резко развернуло вдоль волны и опрокинуло. Вероятно, когда лодка перевернулась, она ударила мать по голове. На молу стояли люди и видели, как это было. Они говорили, что отец даже не пытался спастись. Он все нырял и нырял в воду в надежде ее найти, а отлив уносил его все дальше в море. К тому времени, когда на помощь вышли другие лодки, он уже исчез из виду. Потом ее тело выловили, но его так никогда и не нашли.

— У них были другие дети?

— Нет, я был единственным.

— Что же с вами стало потом?

— Мне пришлось жить со своим дядей-холостяком. Это был вечно угрюмый, недовольный и злобный сукин сын… Извините.

— Все в порядке.

— Некоторое время я рос настоящим дикарем. Моя дорога вела меня прямиком в тюрьму Рэйфорд. Но потом я увлекся футболом.

— Наверно, было очень странно смотреть на залив и… думать о том, что произошло.

— Первые несколько месяцев я часто приходил на берег острова и просто сидел и глядел на воду. Море мне тогда казалось каким-то сознательным существом. Оно было воплощением зла. Оно смеялось мне в лицо. Мне хотелось заплыть в самую середину залива где-нибудь на полпути к Мексике, нырнуть на дно и выдернуть затычку — и пусть вся это чертова вода попадет прямо в ад и превратится в клубы пара. А потом я нашел бы своего отца. Но… прошло какое-то время, и я опять увидел перед собой всего лишь часть океана, вечного и бесстрастного, как горная гряда. Если вы не держитесь начеку, он может вас убить, так же, как вы можете погибнуть в горах или во время лесного пожара. Но он не хочет вашей смерти.

Мы вернулись обратно к полотенцу. Она повернулась ко мне с серьезным видом и сказала:

— Когда вы появились здесь со своей нелепой раковиной, я и не подозревала, как буду радоваться тому, что вы пришли на этот пляж.

— Я всегда к вашим услугам.

— И вы не стали делать… всяких глупостей, говорить сальностей, и я этого от вас не ждала, и это меня тоже радует.

Она улыбалась. Мы посмотрели друг другу в глаза. Потом, в какую-то долю секунды, между нами что-то изменилось. Вероятно, она ожидала этого не больше, чем я. Это было похоже на какой-то внезапный сигнал, который означал гораздо больше, чем можно выразить словами. Что-то сходное с чувством узнавания. В это странное мгновение другой человек становится неотъемлемой частью вашей жизни. Но в тот миг, когда я увидел, как ее улыбка погасла, губы смягчились и глаза расширились от удивления, мне пришло в голову, что точно таким же взглядом она смотрела на Чарли Хейвуда.

— Я здесь никого не знаю, — сказала она.

— В последнее время?

— Почему вы так спрашиваете? Вы чем-то рассержены?

— Скорей сконфужен.

— Поневоле начнешь сходить с ума со скуки, если сидишь целыми вечерами дома и смотришь телевизор.

— И так год за годом?

— Простите, вы не женаты?

Мы не могли оторвать друг от друга взгляда. Ее дыхание стало слегка прерывистым.

— Был женат.

— Я бы согласилась с вами встречаться, если бы вы об этом попросили.

— А почему вас так волнует, женат ли я?

— Потому что, если вы женаты, было бы неразумно с вами встречаться.

— А если вы сами замужем, то все в порядке?

— Я не замужем!

— Просто живете с парнем?

— Я живу с серым персидским котом. Его зовут Фантом. Это потому, что он все время созерцает вещи, которых на самом деле нет.

— Я очень, очень сконфужен, миссис Уэбер.

— О господи! — вскрикнула она. — Боже мой! Я Пегги Варден! Чери моя сестра, точнее, сестра по одному из родителей. И она на девять лет старше меня.

Все снова вернулось на свои места. Я щелкнул пальцами:

— Вы приехали из Ричмонда?

— Да. Только вчера. Я уже гостила здесь две недели в прошлом году, но это было в начале лета.

— И вы не замужем?

— Я была замужем. Почти ребенком. Питер умер, когда мне исполнилось двадцать лет, это случилось пять лет назад.

— Простите, что я так ошибся.

Она попыталась изобразить сердитый взгляд. Но при веселом выражении лица это было довольно трудно.

— У вас есть какие-нибудь отличительные признаки и особые приметы? Например, имя?

— Сегодня я все делаю не так, как нужно. Сэм Брайс.

— Сэм Брайс. Что-то знакомое, или я ошибаюсь?

— Мое имя более или менее знакомо разве что самым заядлым любителям профессионального футбола, Пегги. Таким, которые знают имена всех игроков и судей, включая тех, что стоят на боковой линии.

— Ага! — кивнула она. — Теперь понятно. Питер был без ума от футбола, и я заразилась от него этой болезнью. Он приучил меня смотреть матчи. Я делаю это до сих пор. Но вы…

— Уже не играю.

— По крайней мере, последние три года.

— Вот именно — последние три года.

— О, Сэм, я помню одну чудесную воскресную игру. Кажется, это был ваш второй сезон? Вы играли против «Краснокожих» в Вашингтоне. Я видела этот матч. Вы прорвались сквозь их защиту, как тигр.

— В тот день я был в ударе. Я разработал специальную схему с нашим правым защитником и одним из нападающих, чтобы оторваться от погони. Несколько раз меня ловили, но мы выжидали удобного момента. Только в последней четверти игры все сложилось так, как надо, и мы смогли осуществить свой план.

— Почему вы ушли из спорта, хотя так хорошо играли?

— Это долгая история.

— Сэм… Какое спокойное, надежное имя.

— Как кирпич.

— Я не знаю, что мне сделать — стукнуть вас своей искалеченной ногой или еще раз повторить свои и без того более чем откровенные намеки?

— Когда за вами заехать?

— Вы собираетесь меня покормить?

— За много-много миль отсюда.

— Тогда, скажем, в начале седьмого?

— Прибуду точно в срок, Маргарет.

— Никаких Маргарет. Здесь есть только Пегги. Наверное, я веду себя ужасно бесстыдно, но я чуть не умерла от скуки, когда гостила здесь прошлым летом, и я ни за что бы сюда не вернулась, если бы Чери не написала мне такое милое письмо.

~~~

Когда я вернулся к дому Эка, его маленькой машины не было. Я оделся, оставил раковину «сороки» на столе, позавтракал и приехал в офис не позднее, чем всегда. Элис Джессап и Дженни Бенджамин занимались с новой девушкой, временно замещающей Сис — так мне объявила Дженни. Она была очень молода, ходила вихляющей походкой, отличалась худобой и смуглостью и смотрела на всех с мрачным и в то же время наглым видом. Ее звали Мэри Мэй Фриер. В округе живет много Фриеров, некоторые из них довольно скверные люди, и я подумал, что из нее ничего не выйдет.

После одиннадцати ко мне заглянул Банни Биско, и мы пошли выпить кофе на другую сторону улочки. При взгляде на Банни вы замечали прежде всего огромный нос, оттопыренные уши и длинный подбородок, а поверх всего — бледно-голубые блюдца глаз. Эти выдающиеся размерами детали занимают практически все место на его маленькой голове. Его подпись чаще всего стоит под статьями во «Флоренс-Сити леджер». Он милый, упрямый и глупый паренек, способный так переврать самую простую новость, что никто не догадается, что произошло на самом деле.

Он хотел поживиться у меня чем-нибудь насчет Сис, но я узнал от него больше, чем рассказал сам. Я выяснил, что поиски производили теперь с помощью взятых в аренду вертолетов, надеясь обнаружить с воздуха ее маленький черный «рено», который, как предполагали, мог находиться на одной из узкий песчаных дорог, разбегающихся по пустынной местности к востоку от города. Т. С. Барли, прокурор штата, стал проявлять к этому делу все более активный интерес, и к нему подключали все новые силы полиции. Несколько репортеров прибыли из Сарасоты, Тампы, Сент-Пита и других приморских городков вплоть до Форт-Майерс. Шериф Пэт Миллхоуз должен был выступить в новостях по местному телевидению в Тампе.

День тянулся еле-еле. После обеда я съездил в Оспрей, чтобы оценить помятое крыло у грузовика, доставлявшего продукты на дом, потом вернулся в офис и вклеил в свою рабочую тетрадь несколько новых прайс-листов на запчасти импортных машин. В пять часов вечера я уже насвистывал в душе, когда в комнате зазвонил телефон.

— Сэм? Это Пегги Варден.

— Видишь, мой телефон даже есть в справочнике.

— Мне очень жаль, но у меня разболелась голова, и я боюсь, что не смогу прийти на сегодняшнюю встречу.

Ее голос был сухим, официальным и недружелюбным.

— Я могу захватить аспирин.

— В любом случае спасибо за приглашение.

— А как насчет завтрашнего дня, в то же время?

— О, с моей ногой теперь все в порядке, спасибо.

— Ясно. Прости, что не сразу сообразил. Если ты можешь оттуда выбраться и все еще хочешь это сделать, дай мне какой-нибудь вежливый отрицательный ответ.

— Нет, мне очень жаль. Это невозможно.

— Если мы сможем встретиться позже, чем планировали, еще раз ответь мне отрицательно.

— Спасибо, но это тоже невозможно, мистер Брайс.

— Если ты сможешь подняться вверх по берегу и встретиться со мной на пляже перед домом Экли Буша, скажи еще что-нибудь о своей ноге.

— В самом деле, я никогда не думала, что судороги могут быть такими болезненными.

— Я буду медленно считать по полчаса, начиная с шести, и, когда я назову правильное время, попрощайся со мной и клади трубку. Шесть, шесть тридцать, семь, семь тридцать, восемь, восемь тридцать, девять, девять тридцать, десять…

— Еще раз благодарю за приглашение. Всего доброго, Сэм.

Глава 6

Я был не в настроении беседовать и объясняться с Эком, поэтому сделал крюк мимо Тернеров и оставил машину возле их дома, спрятав ее в густой тени больших казуарин, шумевших под восточным ветром. Я знал, что они не вернутся раньше сентября, да и в любом случае они не стали бы возражать, если бы я им объяснил, зачем мне это нужно.

Когда я спустился к пляжу, было без четверти десять. Накануне, часов около восьми, разразилась гроза, но сейчас небо прояснилось и в воздухе пахло свежестью. Пляж был освещен серебристым месяцем, и его света было достаточно, чтобы разглядеть плескавшихся в фосфоресцирующей воде рыб. Я присел в лунную тень на стволе поваленной пальмы. Я заметил ее, когда она была в сотне ярдов от меня. Она шла легкой и ритмичной походкой, которая заставила мое сердце прыгнуть в сторону и через мгновение снова вернуться на прежнее место. Когда она подошла поближе, я встал и вышел на лунный свет. Она несла в руках свою сумочку и туфли. На ней были черный топ без бретелек и длинная светлая юбка.

Она подошла ко мне и сказала:

— Я терпеть не могу действовать тайком. Я не ребенок, сбегающий из дома потихоньку от родителей, я взрослая двадцатипятилетняя вдова. И я сама знаю, что мне делать и каких заводить друзей.

— Прекрасно. А я ничего и не говорил.

— Лучше отвези меня в какое-нибудь веселое место, Сэм, где открыто до поздней ночи.

— Не надевай пока туфли. Надо еще немного пройтись.

Включив мотор, я снова сделал крюк и по дороге решил, куда мы поедем. Путь получится длинный, но зато у нас будет время поговорить. С некоторыми людьми чувствуешь себя так, словно, сколько бы ты с ними не ехал, никогда не сможешь наговориться.

— Им не понравилось, что ты собираешься куда-то уходить?

— Да, и это еще мягко сказано. То же самое было в прошлом году, но тогда у меня просто не было ни одного шанса выбраться. Иногда они так странно себя ведут. У них есть прекрасный дом, пляж, бассейн, прислуга и лодка, и они не хотят никуда выходить и не желают, что бы кто-нибудь приходил к ним. Но я их гость, Сэм, и я не могу с ними спорить. Мне пришлось сделать вид, что все в порядке. Они были очень недовольны, что я собираюсь встретиться с каким-то человеком, которому меня не представили надлежащим образом. Во всей округе нет никого, к кому бы я могла пойти, и ни одного места, где мне разрешалось бы провести некоторое время. Поэтому я позвонила тебе, надеясь, что ты поймешь, что они меня слушают. Ты все сделал замечательно. У тебя талант прирожденного шпиона.

— А ты хороший партнер.

— Значит, мы оба отличные шпионы. В нужное время я начала зевать и жаловаться на сонливость. Как я и надеялась, когда я легла, они перешли от телевизора в гостиной к телевизору в своей спальне. Слава богу, Чери предупредила меня насчет их охранной системы. Когда закрыты окна и двери, лучше не открывать их снова, не отключив сначала сигнализацию. А когда закрываешь их опять, система автоматически включается. Я набралась наглости и вышла прямо через переднюю дверь.

— Они ведут очень тихую жизнь.

— Скорее, довольно странную жизнь, Сэм. Наверно, они поступают так, как им нравится. Но мне это кажется неестественным. Я бы так жить не смогла. Да и мало кто смог бы.

— У них есть какие-нибудь особенные причины, чтобы вести такую жизнь?

— Я думаю, это его выбор, а не ее. Но она на это согласилась. На самом деле я не очень хорошо ее знаю. Наверно, это звучит довольно странно.

— Ты сказала, что она твоя сестра по одному из родителей?

— Не совсем так. Если говорить точнее, она моя сводная сестра, но это звучит как-то уродливо. Когда ее отец женился на моей матери, Чери было десять, а мне год. Может быть, поэтому для меня все прошло гладко, а она все время чувствовала себя не в своей тарелке. Я знаю, что раза два она пыталась убежать из дома, и, когда ей исполнилось семнадцать, она ушла от нас совсем. Я осталась старшей из троих детей — мне тогда было восемь, — и такое положение меня вполне устраивало. Втайне я была даже рада, что она сбежала. Когда папа ее наконец нашел, она была уже замужем и пела в клубе «Рено». Она наотрез отказалась возвращаться домой, и папа не смог ее заставить. Она была очень красивая. Она и сейчас очень привлекательная женщина.

— Она была замужем за этим Уэбером?

— О нет! Он ее третий муж. С первым она развелась, и, насколько я знаю, там была какая-то неприятная история, поскольку он получил полную опеку над ребенком, и с тех пор она его больше не видела. Потом она вышла за владельца ночного клуба в Лас-Вегасе. Через год после женитьбы его убили. Вероятно, полиция думала, что она что-то об этом знает, потому что они ее долгое время держали у себя, пытаясь выяснить, кто убил ее мужа и почему, но она ничего им не рассказала. Думаю, он оставил ей много денег. Она переехала в Чикаго и там, судя по всему, встретила Мориса. Они поженились лет пять назад, когда ей было двадцать восемь. Я о нем абсолютно ничего не знаю — кроме того, конечно, что денег у него больше чем достаточно.

Она связалась со мной вскоре после того, как переехала сюда, примерно через год после смерти Питера. Я решила остаться в Ричмонде. Там мы с Питером были счастливы. Обычно нам нравятся места, где мы чувствовали себя счастливыми, даже если само счастье уже давно ушло. Дядя Питера устроил меня на хорошую работу. Я не видела никакого смысла возвращаться домой в Дейтон. Не знаю, откуда Чери взяла мой адрес, но она прислала мне письмо, в котором писала, что не хочет общаться со своим отцом и просит меня не сообщать ему, где она живет. И я… я понемногу привыкла с ней переписываться. Прошлым летом я приехала сюда, но я уже об этом говорила. Это было ужасно. Я сказала себе, что никогда сюда больше не вернусь. И вот я снова здесь, в общем-то только потому, что она страшно расстроилась, когда я попыталась отклонить ее приглашение.

— Я рад, что ты смогла приехать.

Она придвинулась ко мне ближе:

— Теперь я тоже этому рада, Сэм.

Она рассказала мне о Питере Вардене и от том, как они поженились, хотя были еще очень молоды, — ей было семнадцать, а ему девятнадцать. Ее родственники и дядя Питера помогли им с деньгами, и он смог закончить университет. Работая без передышки, он получил диплом за месяц до того, как ему исполнился двадцать один год. Он устроился в страховую компанию в Ричмонде. Его дела шли прекрасно. Когда она была на четвертом месяце беременности и они подыскивали себе новый дом, ей сообщили, что ее муж упал в офисе и его отвезли в больницу. Потом она узнала, что он поскользнулся на недавно натертом паркете и стукнулся головой об угол стола. Удар не повредил его череп, но разорвал вену. Ему сделали операцию, пытаясь облегчить последствия, вызванные кровоизлиянием. После операции он пришел в себя, но потом быстро впал в кому, прожил без сознания еще неделю и скончался.

— Это было ужасно, Сэм. Я просто не могла этого вынести. Я вернулась в Дейтон и там потеряла ребенка, а через какое-то время от меня остались только кожа да кости. Если кто-нибудь просто спрашивал меня, который час, я разражалась рыданиями. От каждого звука я подпрыгивала на месте и кричала. У меня не укладывалось в голове, как человек может так глупо умереть.

Но в один прекрасный день во мне что-то изменилось. Как будто кто-то щелкнул выключателем. До сих пор я почти не могла спать, но тут спокойно легла в кровать и тут же заснула. Господи, сколько же я спала! Двадцать часов подряд, а потом совершила длинную прогулку, наелась, как лев, и снова улеглась. Наверное, я наконец просто поняла, что снова хочу жить. Я вернулась в Ричмонд. Я стала работать у Джона Пеннуолтера, дяди Питера. У него четыре магазина дорогой одежды. Теперь я помощник управляющего в одном из них. Хотя на самом деле я работаю во всех четырех. Я немного занимаюсь моделированием, закупаю для всех магазинов спортивную одежду, планирую распродажи и затраты на рекламу, проверяю документы. Работы всегда хватает.

— Похоже, ты занимаешься тем, что тебе нравится.

— В общем — да. Но я не хотела бы заниматься этим всю жизнь. Быть вдовой — это не самая лучшая вещь на свете, Сэм.

— А если подробней?

— Поначалу меня это просто убивало. У нас было много хороших друзей, которые потом мне часто помогали, и я к ним до сих пор прекрасно отношусь. Но сколько было других! Я не питаю относительно себя больших иллюзий, Сэм. Внешность у меня немного выше среднего. По характеру я честная, открытая и дружелюбная, и, наверно, мужчины слишком часто принимали эти свойства за проявление какой-то сексуальной активности. Когда я вернулась в Ричмонд, меня со всех сторон окружили всякие сальные типы. Разумеется, все они были женаты. Они скромно и ненавязчиво говорили мне разные вещи, но все сводилось примерно к одному: я могу получить нервное расстройство, так долго лишая себя возможности улечься с кем-нибудь в постель. И они готовы помочь мне решить эту маленькую проблему, не привлекая лишнего внимания, не поднимая шума. Черт возьми, я, наверное, слишком требовательна по части морали, но мне не нравится, когда меня принимают за шлюху. И многие мои друзья внезапно перестали быть друзьями. После третьего или четвертого предложения я придумала, как следует на них отвечать. «Замечательно, — говорила я. — Большое спасибо, что так заботитесь обо мне. Но давайте сначала обговорим все детали с вашей милой женой, чтобы заранее составить график, устраивающий нас обеих. Одна из нас возьмет себе, скажем, понедельник, среду и пятницу, а другая — вторник, четверг и субботу. Воскресенье мы исключим. Почему бы нам не позвонить ей прямо сейчас?» После этого, Сэм, у них на лице появлялось то, что обычно называют «смешанными чувствами».

Я рассмеялся, и она тоже. Было приятно сидеть в машине, смеяться вместе с очаровательной девушкой и мчаться на север среди ночных огней.

— Теперь твоя очередь, Сэм, — сказала она. — Ты говорил, что был женат.

— Жена меня бросила. Вышла за другого.

Я хотел рассказать об этом Пегги более подробно, чем обычно говорил другим. К этому времени мы проехали Сарасоту, свернули на Рингли-Бридж, миновали остров Лонгбоут и подъехали к клубу «Колони-Бич». Я припарковал машину, и мы прошли мимо бассейна в просторный бар и дальше в следующий зал, где Чарли Дэвис мягко и виртуозно играл на пианино что-то романтическое для двух танцевавших в полумраке пар и еще горстки людей, сидевших вокруг за столиками. Я уже почти год не видел Чарли. Его музыка была полна солнечного лета, радости и ностальгии.

Я провел Пегги к столику у окна с видом на залив. Ветер был довольно сильным и вспенивал за пляжем буруны, которые искрились под луной. Кокосовые пальмы подсвечивались прожекторами. Мы заказали два больших «Коллинза» с ромом. Ром хорошо пить летом. Чарли заиграл «Я с тобой встречусь».

— Как хорошо! — сказала моя девушка.

— Тебе здесь нравится?

— Ты нашел правильное место, старина Сэм.

Да, я нашел правильное место. И я вспомнил, что давным-давно собирался сводить сюда Сис, но почему-то так никогда этого и не сделал.

Чувство вины было острым, как лезвие бритвы.

Я понимал, что не имею никакого права хорошо проводить время в обществе такой красивой девушки, как Пегги. Но у меня не было сил поступить иначе. Эгоизм иногда бывает совершенно непобедимым. Я испытывал чувство вины и даже стыда из-за того, что на время выбросил из головы Сис. Но если у меня будет возможность, я сделаю это снова и опять почувствую себя виноватым, и так будет продолжаться до тех пор, пока ситуация не станет другой. У этой девушки был большой талант весело проводить время.

— Что-то не так? — спросила она вдруг.

— Нет, все в порядке. А что?

— Мне показалось, что на минуту ты куда-то ушел, и я подумала, что тебе здесь не нравится.

— Вовсе нет. Я уже снова здесь. И мне очень хорошо.

«До свидания, Сис, мы ненадолго расстанемся. Ты и сама лучше других бы поняла, что это совсем не бессердечие и не измена по отношению к тебе. Просто я попал в плен».

По безмолвному соглашению мы отбросили разговоры о нашем прошлом и сосредоточились на настоящем. А настоящее как нельзя лучше подходило для того, чтобы открыть для себя что-то новое и небывалое. Мы говорили всякую чепуху. Мы несколько раз отправлялись танцевать, и, когда я неуклюже вел ее под музыку, она подчинялась мне с таким изяществом и легкостью, что мне начинало казаться, что я действительно умею танцевать. В перерыве Чарли Дэвис подсел к нам за столик, и я представил его Пегги и пояснил, что со временем я низко пал и теперь зарабатываю деньги, сопровождая богатых туристок по сомнительным барам. Она заявила, что платит за мои услуги по доллару в день и ей все больше кажется, что я ее надуваю. Чарли и я поговорили немного о других местах, где мне доводилось его слышать, — «Сарабар», «Дельфин», «Элбоу рум». Он сказал, что меня не было так долго, что он уже начал забывать мое имя. Пегги весело сообщила ему, что у нее есть некоторые планы насчет того, как заставить меня проводить здесь каждый вечер в течение ближайших дней. Когда он спросил, что она хотела бы послушать, она назвала ему несколько хороших композиций. Позже, когда мы оказались единственными оставшимися посетителями, мы подошли к сцене, сели на стулья рядом с пианино и стали слушать, как Чарли поет свои самые лучшие баллады. Пегги умела слушать, и ей нравилось то, что было действительно хорошо.

Потом мы вернулись назад в ресторан, где перекусили бифштексом и чипсами и выпили немного черного кофе, чтобы протрезветь после рома. Здесь оказалось, что снова подошло время воспоминаний, и Пегги напомнила мне про мою прерванную сагу.

— Наверно, у нее был плохой характер?

— Нет, дело не в этом. Просто она не могла жить так, как ей пришлось бы жить со мной.

— Значит, она тебя не любила.

— Она думала, что любила. Она в это твердо верила. Так что, возможно, это было почти то же самое, что настоящая любовь, или, по крайней мере, нечто очень близкое к этому.

— Есть одна вещь, которую я не понимаю, Сэм.

Я знал, о чем она сейчас спросит, но все-таки выдавил:

— Какая?

— Почему ты не мог просто… продолжать играть в футбол?

— Ради денег и счастливого брака? Но меня вышвырнули из профессионального футбола, Пегги.

Она выглядела очень удивленной.

— Почему?

— Они чувствовали, что не могут мне доверять.

Она нахмурилась:

— Я не понимаю.

Я вздохнул:

— Ладно, вот как это было. В Кливленде должен был состояться матч с «Бурыми». Обычно она приезжала на каждую мою игру. Но в этот раз мы повздорили из-за какого-то пустяка, и она не приехала. В субботу вечером я вышел из отеля в Кливленде, отправился в бар и начал пить, меня охватила тоска и безразличие ко всему на свете. Где-то в середине вечера, когда все стало уже не совсем отчетливым, я обнаружил, что сижу за столиком с двумя незнакомцами, которые обсуждают со мной вопрос, может ли один игрок команды «отдать» игру, если эта игра состоится в скором времени. Внезапно я почувствовал, что мне в руки под столиком сунули деньги, и посмотрел на них — это были три сотни баксов, тремя бумажками по сто долларов каждая. В голове у меня что-то прояснилось. Я скатал деньги в маленький бумажный шарик и бросил их в ближайший стакан, после чего спросил, не хотят ли они отсюда выйти и поговорить со мной на эту тему. Они не захотели. Я ушел. На следующий день мы выиграли. Похмелье не повлияло на мою игру. О тех двух парнях я больше не вспоминал. Через неделю меня неожиданно вызвали в офис к мистеру Берту Беллу. Там мне показали фотографии тех двух ребят, которые разговаривали со мной в баре. Я не знал, что они следили за мной от самого отеля и выжидали момента, когда я достаточно накачаюсь, чтобы подсесть ко мне за столик. А они, в свою очередь, не знали, что за ними следят два бывших агента ФБР, которые видели всю эту сцену. Там были еще какие-то адвокаты. Мне все это подробно объяснили. Раньше я обещал сообщать руководству команды о любых подобных случаях. Я этого не сделал — не только не доложил обо всем официально, но даже не рассказал никому из наших ребят. Сам не знаю, почему я так поступил. В профессиональном спорте очень важно, чтобы игрок был чистым. Они больше не могли мне доверять. Я не мог доказать, что отказался от этой сделки не потому, что хотел дождаться более выгодного предложения. Сезон почти закончился. Мне заплатили за оставшиеся игры. Но вы больше не участник команды, Брайс. И никаких контрактов на следующий год. Если попытаетесь сопротивляться, только зря поднимете шум, но ничего не добьетесь. Белл пожал мне руку. Он сожалеет, что все так получилось. Я тоже сожалел, но это уже никого не волновало. Наверно, они были правы. Но с этого дня я уже не мог… никому себя продать.

Она быстро протянула руку через стол и накрыла мою ладонь своей.

— Мне жаль, Сэм. Мне очень жаль. А больше всего мне жаль, что это мучает тебя до сих пор, правда?

— Я всегда твердил себе, что мне все равно, но в глубине души я понимаю, что эта боль вряд ли когда-нибудь пройдет. Они не должны были сравнять меня с землей за одну только маленькую глупость. Но что еще они могли сделать?

— Что еще? Ты никогда не думал о том, что другой на твоем месте мог бы отделаться простым выговором?

— Я об этом не думал, Пегги.

— И что один хороший защитник, который умеет уворачиваться от противника и отлично бегает, стоит целой толпы блокирующих игроков?

— Перестань, Пегги.

— Прости. Просто это выводит меня из себя, вот и все.

— Я часто говорил себе, что взрослый человек не должен волноваться из-за какой-то дурацкой игры, которая состоит в том, чтобы переносить продолговатый и надутый кожаный предмет на другой конец зеленого поля длиной в сотню ярдов.

— В этом не меньше смысла, чем в большинстве тех серьезных занятий, которым предаются взрослые мужчины.

— Это всего лишь игра с мячом, и ну ее к черту!

Потом мы сели назад в машину и отправились на юг, навстречу начинавшемуся дню. Машину я оставил опять у Тернеров.

— Давай еще погуляем, чтобы освежиться, — сказала она.

Мы направились к северу, предварительно спрятав ее сумочку и туфли в корнях сосны. Мы прошли вдоль Оранжевого пляжа и сели на скамейку. Во время прогулки она выглядела задумчивой.

— Который час, Сэм?

— Двадцать минут пятого.

— Через некоторое время я, вероятно, начну сожалеть, что познакомилась с тобой так скоропалительно. Но ведь все было очень мило, правда?

— Мне это не кажется скоропалительным.

Она повернулась ко мне:

— Сэм, природа наградила меня логическим складом ума. Это то, чего женщинам иметь не полагается. И поэтому у меня есть к тебе один вопрос.

— Какой?

— Насчет того представления с раковинами сегодня утром. Когда ты подкрадывался ко мне, как бизон, пытающийся идти на цыпочках.

— Я очень хитрый парень.

— Но ведь ты принимал меня за Черити. С самого начала, придумав свою уловку с раковинами, ты был уверен, что я — Черити.

— И что из этого?

— Она часто купается ранним утром. И она любит собирать раковины. Так что с ней твой фокус вполне мог сработать.

— Возможно.

— Ты собирался завязать с ней роман, Сэм?

— А как бы ты отнеслась к такому плану?

— Я думаю, что это была грязная идея.

— Почему?

— Наверно, ты слышал, что она… довольно легкомысленна, скажем так. И поскольку ее муж предпочитает замкнутый образ жизни, она, скорее всего, скучает и чувствует себя одинокой.

— Я ее однажды видел, но издалека. У нее хорошая фигура.

— Сейчас лето, и поскольку заняться тебе особенно нечем, то ты решил попробовать подцепить эту скучающую и податливую жену богатого отшельника? Он старше ее больше чем на двадцать лет. Так что дело, вероятно, выгорит.

— Но на ее месте оказалась ты.

— Сэм, я не хочу думать, что ты способен на такую… на такой явный и обдуманный обман.

— Поскольку ты умная девушка и обладаешь логическим складом ума, у тебя, вероятно, возник еще один вопрос.

— Человек, который пытался взломать их сейф, сбежал из тюрьмы. К ним уже наведывалось несколько газетчиков. Анна сказала мне, что полиция обыскивала всю местность вокруг дома, — это было в четверг, за день до моего приезда. А по ночам нас охраняет какой-то коротышка.

Я уже забыл о Лерое.

— Он что-то говорил мне насчет того, как опасно ходить по вечерам по пляжу, когда где-то рядом бродит сбежавший уголовник. Я поблагодарила его и сказала, что он прекрасно делает свою работу и что я еще не видела лучшего охранника, чем он. Да, еще пропала эта девушка. Мой несчастный логический ум мечется между мыслью, что ты хотел завести знакомство с Черити, и предположением, что ты просто хотел задать ей несколько вопросов.

— А что тебе больше нравится?

— Не дразни меня, Сэм.

— Ты любишь свою сводную сестру?

— Можно сказать, что я чувствую к ней определенную симпатию. Но у нас слишком мало общего. Она странная женщина. И… я не знаю.

— У тебя есть время выслушать длинную историю?

— Я должна вернуться на работу через две недели.

Я заколебался, не зная, как мне лучше отредактировать свой рассказ, где расставить акценты и каким образом избавить ее от моих мрачных подозрений. Но потом я решил, что должен рассказать ей обо всем прямо и откровенно.

Я говорил до тех пор, пока не рассвело и над краешком горизонта не появилось солнце.

Потом я замолчал, ожидая ее реакции. Она взглянула на меня серьезно:

— Ты любил эту девушку — Сис Гэнтри?

— Ты неподражаема. Из всех вещей, которые ты могла бы мне сказать… Знаешь, это довольно неожиданно для девушки с логическим складом ума. Я бы даже отметил, что этим ты себя разоблачила, но только в самом лестном смысле.

Она вспыхнула, зардевшись таким же румянцем, как начинавшееся утро.

— Ладно, не уходи от ответа.

— Мне нравилась Сис. И до сих пор нравится. Она была мне нужна. Но теперь я в ней больше не нуждаюсь. И эта не то чувство, которого кому-нибудь следует стыдиться. Я уверен, что она и тебе бы тоже понравилась.

Она поежилась:

— Все это так мрачно, и странно, и таинственно, что я не знаю, что и думать. Сэм, я буду чувствовать себя гораздо лучше, если ты меня поцелуешь. Не так, что бы это значило что-нибудь особенное. Просто чтобы почувствовать тебя немного ближе.

Я повиновался. Поцелуй получился очень сладким. Довольно быстро в нем появились все признаки «чего-то особенного», и в ту же секунду, по взаимному импульсу, мы перестали целоваться.

— Мне кажется, что я знаю тебя по меньшей мере десять лет, — сказала она. — Это так странно.

— Скоро будут уже сутки, как мы знакомы.

Она крепко сжала мою руку:

— Может быть, ты просто выстроил все эти домыслы на пустом месте. Я хочу сказать, что, может быть, Морис и Черити — всего лишь те… кем они кажутся.

— Он с ней встречался… Я говорю о Чарли Хейвуде.

— И ты думаешь, что они вместе придумали какой-то хитрый план?

— Она допустила, чтобы его отправили в тюрьму. Он мог узнать от нее о распорядке дня. Она не ожидала, что лодка сломается. Он делал что-то, что она велела ему сделать. А потом взял на себя ее вину.

— Она выглядит очень нервной и встревоженной, гораздо больше, чем в прошлом году.

— В те две недели, когда ты гостила у них прошлым летом, Морис когда-нибудь упоминал о своем прошлом?

— Нет.

— Все это чертовски странно, Пегги.

— Что, по-твоему, было в сейфе?

— Возможно, деньги. Взяв их, Черити и Чарли смогли бы убежать вместе.

— Но у нее такая уютная жизнь. Это то, что всегда было очень важно для нее. Роскошь. Прислуга, большой дом.

— Ты очень восприимчива к тому, что чувствуют другие люди. Какие между ними отношения, Пегги?

— Ну… они очень спокойны и вежливы друг с другом. Однако… может быть, мне это только кажется, но у них в доме царит такая атмосфера, словно они живут на острове и знают, что им никогда с него не выбраться. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Кажется, да.

— Как будто они хотят примириться с чем-то неизбежным, признать какой-то факт, в борьбе с которым они истощили свои силы. Вся власть в доме у него, Сэм. В этом не может быть никаких сомнений. Чтобы она ни делала, она как будто ждет от него разрешения. И она всегда так озабочена тем, чтобы доставить ему… нет, не удовольствие — скорей, просто чтобы не мешать ему.

— Никакой любовной страсти?

— Нет. Ничего похожего. Любовью здесь не пахнет. Хотя… недостатка в сексе они явно не испытывают. Не знаю, возможно, в этом году дела обстоят не совсем так, как в прошлом, Сэм, но пока я пробыла здесь совсем не долго. Он очень… Я не знаю, как это выразить. В нем очень сильна животная натура. И она всегда к его услугам. В прошлом году это меня здорово смущало. Не важно, было ли это утро, вечер или день, он бросал на нее какой-то особенный мрачный взгляд, потом произносил одно слово или делал жест, и она уходила вместе с ним, тихая и послушная, как овечка. И от всего этого веяло каким-то холодом.

— И никаких намеков на его прошлое?

— Мне кажется, что он малообразован, Сэм. Он вообще очень мало говорит. Когда он забывается, его грамматика оставляет желать лучшего. Он старается быть любезным и вежливым в разговоре, но его манеры за столом меня просто пугают. Он не ест, а пожирает. Все исчезает за одну минуту. В нем нет… никакой значительности. Не знаю, как это сказать по-другому. Не хочу, чтобы ты подумал, что я говорю, как сноб. Но он выглядит как человек, который пришел починить канализацию, но потом остался жить в доме и захватил в нем всю власть.

— А как выглядит она?

Пегги пожала плечами:

— Она делает то, чего от нее хотят. Иногда это выглядит довольно угнетающе. На расстоянии сорока футов, загорая у бассейна в своем купальнике, она похожа на девушку из шоу. Она знает, как правильно двигаться, сидеть и вставать. Время от времени, словно охваченная каким-то бешенством, она бросается в бассейн и носится там до тех пор, пока уже едва может вылезти на берег. Она проводит целые часы, занимаясь своим лицом, фигурой, ногтями и волосами. Когда она говорит, то использует слишком много лишней мимики… чересчур сильно двигает бровями… должно быть, это какой-то актерский синдром. Не знаю, перенапрягла ли она голос пением или это следствие употребления виски, но говорит она низким шепчущим баритоном, если ты можешь себе это представить. Когда видишь ее лицо вблизи — даже если в этот момент оно очень подвижно, — внезапно понимаешь, что это самое усталое и изможденное лицо на свете. Ее глаза умерли тысячу лет назад. На зубах у нее коронки. Не понимаю, зачем я сюда опять приехала. Моя семья знает ее адрес. Но они не имеют представления, кто она на самом деле.

— Она много пьет?

— Он за этим особенно не следит. Она начинает днем, часа в четыре, и спать ложится уже достаточно нагруженной. Но никогда не напивается сильно. Разве что изредка.

— Она когда-нибудь уезжала из дома одна на этом кабриолете?

— На каком кабриолете? У них есть только один автомобиль, старый «Континенталь». Судя по его пробегу, ездит он нечасто.

— Я думаю, она познакомилась с Чарли Хейвудом как раз в то время, когда они приехали в агентство Мела Файфера и купили за наличные кабриолет. Чарли торговал машинами. Возможно, эта покупка дала ей некоторую свободу и она воспользовалась ею, чтобы встречаться с ним.

— Наверно, эту новую машину опять продали. Теперь у них только один автомобиль. Да и что бы она стала делать со второй машиной? Она никуда не выезжает.

— Теперь — да. А как насчет прислуги?

— Они очень мирные, спокойные, неприметные люди. У Стэна Чейза все повадки отшельника. Он лелеет «Королеву моря» так, словно она принадлежит ему. Малеры полностью поглощены своими обязанностями, в их поведении чувствуется какая-то… натянутость, что ли, но в общем они, по-моему, дружелюбны.

Солнце взошло уже достаточно высоко, и на пляже стали появляться первые завсегдатаи. Они смотрели на нас с откровенным любопытством.

— Пора двигаться обратно, — сказал она и зевнула.

Через несколько минут она произнесла:

— Сэм?

— Да, милая.

— Хм. Незапланированное проявление нежности… Сэм, я знаю, о чем ты хочешь меня попросить, и понимаю, почему ты думаешь, что не должен этого делать.

— Да?

— Но я все равно это сделаю. Я стану твоей шпионкой, бесстрашной авантюристкой. И буду регулярно приносить вам свои отчеты, сэр.

— Возможно, там и нечего искать.

— Что-то там наверняка есть. Может быть, это и не имеет никакого отношения к Чарли или твоей подруге Сис…

— Ты с запинкой произносишь ее имя.

— Обычная бессмысленная ревность. Можешь радоваться.

— Я радуюсь.

— Да уж, ты прямо расплылся от счастья. Как я уже сказала, возможно, это не решит твою загадку, но я надеюсь, что это раскроет тайну Мориса и Черити. Чем больше я думаю о них, тем более странными они мне кажутся.

— Не хочу показаться тебе похожим на заботливую тетушку, Пегги, но я прошу тебя быть очень осторожной. Вмешательство в личную жизнь этих людей уже стоило одному человеку пяти лет тюрьмы. Что бы не скрывал Уэбер, у него есть желание и средства сохранить эту тайну. И тебе придется несладко, если они узнают, что ты за ними шпионишь.

Она улыбнулась мне:

— Спасибо, тетушка.

Ее ответ внес оттенок легкого абсурда в безмятежную реальность летнего утра.

— У нее уже были проблемы с законом.

— Но это было давно.

— Они оба что-то скрывают и не хотят, чтобы их тайна выплыла наружу.

— Чистая гипотеза.

— Это может быть опасным, Пегги. Ты все равно будешь мне помогать?

— Разумеется. Мне нравится, что ты обо мне заботишься. И ты сам мне тоже нравишься. Мне с тобой очень хорошо. Ты будешь об этом думать?

— Постоянно.

— Только не думай, что я скучающая девушка на вакациях, которой нужно закрутить быстренький романчик, пока отпуск еще не кончился.

— Тебе совсем не нужно об этом говорить.

— Когда я открываю свои чувства, тебе следует помалкивать.

— Да, мэм.

— У меня это был самый лучший вечер за последние пять лет.

— А я даже не надеялся, что такой вечер вообще возможен.

— После Сис?

— Ради бога, Пегги!

Она рассмеялась:

— Я заставила тебя выглядеть, как раненый лось. Это дает мне ощущение власти. Когда я снова смогу выбраться из дома и встретиться с тобой?

— Сегодня вечером?

— Ответ правильный. На том же месте, в тот же час.

Я огляделся по сторонам.

— Боже мой, неужели две мили могут быть такими короткими, — сказал я. — Мы прошли мимо твоих туфель и кошелька.

— Это называется самогипноз. Я читала о таких вещах.

Мы вернулись назад и взяли ее вещи. Выпрямляясь, она сказала:

— Осталось выяснить еще только одну деталь, не так ли?

— Возможно. Какую именно?

— Почему вчера утром ты так странно на меня уставился? Я напомнила тебе Джуди, верно?

— Как ты догадалась?

— Никакая другая причина не могла вызывать у тебя такой реакции. Я действительно так сильно похожа на нее?

— Смотря что понимать под словами «так сильно».

— Ты выглядел так, будто ты вообще меня не видел. Словно перед тобой было привидение.

— Нет. Теперь я тебя хорошо разглядел. У тебя другое лицо. И волосы другие.

— Есть и другие отличия, Сэм.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня другое сердце. Я очень постоянна по характеру. И мои чувства трудно изменить. Тебе следует бежать от меня без оглядки, Сэм. Когда я общаюсь с человеком, то играю в открытую и все мои карты лежат лицом вверх. Поэтому если весь этот вечер ты притворялся, стараясь под меня подладиться, и если на самом деле ты не тот человек, кем хотел казаться, то тебе лучше от меня бежать. Я серьезно.

— Думаю, что я не притворялся, Пегги. Но кто может знать это наверняка?

— Я могу играть в тысячи разных маленьких игр, но ни в одну по-крупному. Тебя все это не отпугивает?

Она смотрела на меня, и у нее был самый твердый и уверенный взгляд, какой я когда-либо видел. Ее левый глаз расположен на полмиллиметра выше правого, а левая бровь изгибается чуть более крутой дугой.

Не отводя от нее взгляда, я сказала:

— У тебя ресницы цвета темной меди, но брови гораздо темнее.

— С бровями я мухлюю. Я подрисовываю их карандашом. На спине у меня две родинки. Я часто схватываю жуткий насморк. В гневе я могу бросаться вещами.

— Меня все это не отпугивает, Пегги.

Она прислонилась спиной к дереву, протянула ко мне руки и сказала:

— А теперь поцелуемся по-настоящему, Брайс.

Ее сумочка и туфли упали на землю.

Мы поцеловались по-настоящему. Поцелуй — в сущности, довольно курьезная вещь, всего лишь соприкосновение ртами, — является какой-то особой формой вопроса и ответа. С его помощью мы сказали друг другу, что между нами никогда не будет ничего банального и пошлого. У нас будет много приятных минут — нежных, радостных, диких и сладких. Но никаких банальностей.

Звук автомобиля, приближавшегося по Оранжевому пляжу с севера, все разрушил. За рулем полицейской машины я увидел Лакси.

— Это тот самый вежливый коротышка, который просил меня не гулять по ночам, — сказал она.

— Этот самый вежливый коротышка чуть не убил меня своей дубинкой.

— Это он?

— Да. Я бы назвал его гадюкой, но это слишком мягкое слово. Пусть он лучше будет скорпионом. Или вирусом гриппа.

Я подобрал сумочку и туфли.

— Спасибо. Я опьянела от утреннего воздуха, от бессонной ночи и от твоего поцелуя, Сэм.

— Неплохая получилась смесь.

Я проводил ее до пляжа Уэберов. На узкой тропинке в зарослях травы появилась загорелая женщина. На ней был ярко-желтый купальный костюм с маленькой юбочкой, через плечо перекинута пляжная сумка такого же цвета. У нее была стройная фигура, и я сразу узнал те «кричащие» волосы, которые Гас увидел в машине Чарли Хейвуда. Довольно длинные, они выглядели фальшивыми, как блестящая монета, и искусственными, как льняной парик на выставленном в витрине манекене.

Она изобразила изумление и с хриплым придыханием сказала Пегги:

— Я думала, ты еще в своей кровати!

Она вела себя так, словно видела только Пегги, но я заметил в ней чисто физическую реакцию на мое присутствие — то, как она выпрямила спину, изящно изогнула бедра, расправила плечи, чтобы приподнять грудь, и подобрала плоский живот.

— Чери, позволь представить тебе Сэма Брайса. Сэм, это моя сестра, Черити Уэбер.

На ее губах появилась тусклая улыбка, как у мясника, который с отрешенным видом сортирует и разделывает тушу.

— Привет, — сказал она. — Пегги, почему ты так одета? Когда ты вышла из дому?

— Вчера вечером, душечка. Приблизительно около десяти. И вскоре после этого встретилась с Сэмом.

— Где вы были?

— Мы провели безумную ночь, полную танцев и веселья, Чери.

Женщина посмотрела на нее. Я заметил, что густой загар скрывает недостатки ее кожи.

— Ты пьяна, дорогая? — спросила она.

— Нет, я просто счастлива. Чери, я собиралась потихоньку проскользнуть в дом, а потом так же тихо выбраться вечером снова, чтобы опять увидеться с Сэмом, но теперь, наверно, это можно сделать и открыто?

Миссис Уэбер оказалась в затруднительном положении.

— Морис говорит, что мы… э-э… несем за тебя определенную ответственность, дорогая, поскольку ты являешься нашей гостьей. Я не думаю, что он это одобрит. Я полагаю, что ему это очень не понравится.

— Какая жалость! — ответила Пегги. — Я могу провести остаток отпуска в местном отеле. Чтобы не беспокоить Мориса.

— Ты знаешь, что мы будем рады, если ты останешься у нас, дорогая.

— Продолжая при этом встречаться с Сэмом. Я хочу, чтобы ты это поняла, Чери.

Черити развернулась ко мне всем корпусом, и внезапно все в ней заработало в ее пользу — глаза, рот, фигура, весь ее агрессивный, провоцирующий, влекущий и забавный арсенал. Я понял, какое впечатление она могла произвести на Чарли Хейвуда, учитывая разницу в их возрасте и тот факт, что она была замужней дамой. Невинный Чарли был для нее легкой добычей, все равно что сэндвич для пантеры. За один этот взгляд он готов был без раздумий ограбить хоть Форт-Нокс.

— А вы довольно крупный зверь, Сэм Брайс, — прохрипела она.

— Вот почему я не помещаюсь в спортивные машины.

— Вы из местных, не так ли, Сэм?

— Я больше нигде не приживаюсь. Я пытался вырваться в широкий мир, но меня там не оценили, и вот я дома.

— Я восхищаюсь вашим вкусом, Большой Сэм. Моя сестренка на редкость милое создание. Вы это почувствовали?

— С первой же минуты.

— У меня нечасто бывают гости, Сэм. — Она придвинулась ко мне ближе. — И я хочу, чтобы, живя у нас, она получала удовольствие. По-моему, вполне нормально, если она будет время от времени здесь с кем-нибудь встречаться. Вы не станете слишком жадничать, правда?

— Я еще должен зарабатывать себе на жизнь, миссис Уэбер.

— Я могу отдать вам ее на вечер, Сэм, но если она будет пропадать целыми ночами, то потом ей придется спать весь день.

— Довольно странно смотреть со стороны, как вы распиливаете меня на части, — пожаловалась Пегги.

— В следующий раз я буду более осмотрителен.

— Теперь ты можешь просто прийти и позвать меня, — сказала Пегги.

— Только оставайтесь снаружи, Сэм, — улыбнулась Черити. — Не нужно входить в дом. Я знаю, это звучит довольно грубо, но мистер Уэбер не любит посетителей. Люди его смущают. Он очень застенчивый человек. Вот почему мы… не особенно общительны. — Она похлопала меня по руке. — Я думаю, что вы во всех отношения будете безупречны, не так ли?

— Обещаю всемерное содействие, — ответил я.

Она взглянула на меня с некоторым сомнением, потом улыбнулась и сказала:

— Теперь, дети, скажите друг другу «спокойной ночи», или «доброго утра», или что-нибудь еще, а я пока пойду поплаваю.

Она спрятала волосы под желтую шапочку и вошла в спокойную воду.

— Она была любезнее, чем я ожидала, — усмехнулась Пегги. — Но что еще она могла сделать?

— Особенно после того, как ты упомянула о местном отеле.

— Наверное, это было грубо. Но я не ребенок, и они не мои опекуны. Сэм… милый. Слышать это так же приятно, как говорить?

— Еще приятней.

— Милый, я решу эту загадку для тебя. Если понадобится, я пролезу во все дыры.

— Только пролезай как можно осторожнее, пожалуйста. Этот объект в желтом купальнике — чрезвычайно прочный материал, Пегги.

— Мне кажется, что в ней что-то сломано.

— А Микоян, наверно, тонко чувствующий человек. Но я не хотел бы пожать ему руку.

— Но в Чери нет ничего зловещего!

— Да, и она не имела в виду ничего дурного, когда разрушила жизнь Чарли Хейвуда. Просто так получилось, вот и все.

— Лучше иди спать, Сэм. Ты становишься ворчливым.

Я проводил ее до дороги и направился мимо дома Эка к оставленной на обочине машине. Когда я посмотрел назад, Пегги все еще стояла на прежнем месте и ждала, пока я обернусь, чтобы помахать мне рукой.

Глава 7

Будильник разбудил меня в два часа дня, и к трем я был уже в офисе. Я прочитал сообщения об авариях. Чем бы я ни занимался, Пегги Варден незримо присутствовала рядом. Ничего из того, что она сообщила мне об Уэберах, я не мог использовать в своих интересах. Я подумал, что могу получить какую-нибудь полезную информацию из материалов окружного суда и старых газет, сообщавших о крупных сделках с недвижимостью, возможно, с приложением фотокопий реальных документов.

Винс Эйвери объяснил мне, как можно искать информацию в актах о передаче собственности, ориентируясь на государственные номера земельных участков. Я отправился в офис секретаря окружного управления, который находился в новом здании суда. Я нашел там фотокопию свидетельства о продаже. Предыдущим владельцем земли был мистер Джейсон Холл из Тампы. Он продал этот участок компании «Старр дивелопмент», строительной фирме из Иллинойса, у которой вместо адреса был указан почтовый ящик в Чикаго. Все документы были подписаны мистером Е. Д. Деннисоном, казначеем компании. Я вдруг вспомнил, что Деннисоном звали человека, который распоряжался покупкой земли и строительством дома.

Без пяти пять я был в офисе налогового инспектора округа. Здесь я узнал, что ежегодный счет на оплату налога с недвижимого имущества, составлявшего чуть больше тысячи четырехсот долларов, выставлялся компании «Старр дивелопмент», и они сразу оплачивали его банковским чеком.

После этого я поехал домой, пытаясь понять, что может означать собранная мной информация. До сих пор все думали, что земля и дом были приобретены на имя Уэбера. Он действительно мог быть их владельцем, если ему принадлежала компания «Старр дивелопмент». Возможно, тут кроются какие-то хитрости с налогами, из-за которых оказалось более выгодным записать собственность на счет компании. Но, проезжая между домом Эка и обиталищем Пегги, я подумал, что этот человек вряд ли похож на владельца компании.

По крайней мере, у меня появилась новая информация, хотя я понятия не имел, что мне с ней делать. Усаживаясь с полным бокалом на своей веранде, я вспомнил о Лу Лимане. Он был одним их тех очень немногочисленных людей, которые по-человечески отозвались на несчастье, разрушившее мою карьеру. Он вел спортивную колонку в «Чикаго дейли миррор». Когда слухи о моем исключении стали циркулировать в спортивных кругах, ко мне приходило множество людей, которые хотели, чтобы я сделал заявление. Слухи были настолько хуже действительности, что мне очень хотелось рассказать им правду. Но я дал слово молчать.

Лу появился в аэропорту, когда я уже улетал домой.

— Мне сказали, что ты ни с кем не хочешь говорить, Сэм.

— Тебе сказали правду.

— Уезжаешь насовсем?

— Навсегда и еще на девяносто девять лет в придачу. Ты знаешь, это была моя собственная идея. Просто мне надоело играть.

Он распрямил плечи и выдвинул вперед свою прокуренную челюсть.

— Я долго наблюдал за тобой, парень. Ты всегда играл по-честному. Никогда не мудрил. Тебя можно было бы демонстрировать в лаборатории как пример прямолинейности и чистоты. И что бы с тобой ни случилось, я уверен, что ты стал жертвой собственной глупости, а не изворотливости.

— Я просто решил бросить спорт, Лу.

— Если ты когда-нибудь все-таки решишь заговорить… и если тебе будет что сказать… то к кому ты обратишься?

— К одному пронырливому типу по имени Лиман.

Я думал о Лу, пока бокал не опустел наполовину, потом вернулся в дом и прервал свои размышления телефонным звонком. Телефонистка с междугородней станции соединила меня с его квартирой.

— Голос из старых добрых времен, — сказал он. — Мир тогда был моложе и лучше.

— Надеюсь, мне не слишком мешает говорить длинная белая борода?

— Скорее, дело в лишнем весе. Сколько ты теперь весишь, Сэм? Триста?

— Двести семнадцать, когда я взвешивался в последний раз. Лу, ты единственный парень в Чикаго, от кого я услышал теплое слово. Но на этот раз я хочу, чтобы ты выставил мне счет за потраченное время и силы.

— Меня удовлетворит бесплатный отпуск во Флориде.

— Договорились.

Я попросил его проверить компанию «Старр дивелопмент» и в особенности ее казначея по имени Е. Д. Деннисон. Я дал ему номер почтового ящика. Он велел подождать, пока посмотрит в телефонной книге.

— Здесь нет ни «Старр дивелопмент», ни Е. Д. Деннисона, приятель. Ты не мог бы попонятней объяснить, что я должен узнать?

— Я и сам точно не представляю. Я хочу знать, чем они занимаются, законный у них бизнес или они жулики, все в таком роде.

— Но это корпорация из Иллинойса?

— Да.

— Тогда я знаю, с чего начать. Прямо с нашего Капитолия, с кабинета главного прокурора. У меня там хорошие связи.

— Когда ты сможешь этим заняться?

— Не раньше чем в понедельник утром. Это слишком поздно?

— Нет. Но сообщи мне сразу, если что-нибудь узнаешь, Лу.

Я дал ему оба своих телефонных номера. Мы еще немного поболтали о разных вещах, а потом я вернулся к недопитому бокалу.

~~~

В девять вечера я остановил машину на дороге перед домом Уэберов. Сквозь деревья светились окна, но сам дом мне был не виден. Я негромко посигналил. Пегги не выбежала ко мне сломя голову, но лишнего времени тоже не теряла. Однако когда я открыл дверь и хотел выйти из машины, чтобы ее встретить, в глаза мне ударил знакомый фонарь.

— Это опять ты, — с отвращением произнес Лерой.

— По какой части головы ты хочешь стукнуть меня на этот раз?

— Не умничай со мной, мистер, или на тебе не останется ни одного живого места. Что ты тут делаешь?

— Он приехал за мной, — произнесла Пегги ровным и спокойным голосом. — И он может делать это столько раз, сколько захочет.

Свет вильнул в сторону, задержался на ней на секунду и погас.

— Я должен проверять здесь все, что движется в темное время суток, — упрямо сказал Лакси. — И я буду проверять его каждый раз, даже если он станет останавливаться тут по сто раз за ночь. Такой мне дали приказ, мэм. Я очень беспокоился за вас прошлой ночью, мэм, когда вы ушли на пляж и не вернулись обратно. Я не знал, должен ли я об этом кому-нибудь рассказать, потому что пляж не входит в зону охраны. Сегодня вечером я заглянул в окно, увидел вас и сразу успокоился.

— Это так любезно с вашей стороны, что я не могу на вас сердиться. Но я злилась на вас за то, что вы ударили по голове мистера Брайса, офицер.

— Можете называть меня помощником шерифа. Помощник шерифа Лерой Лакси, мэм. Я не стал бы так быстро пускать в ход свою дубинку, если бы мистер Брайс не был таким большим. Но при моем росте я не могу позволить себе стоять по стойке смирно и вежливо беседовать с неизвестным человеком, который не хочет отвечать на мои вопросы и угрожающе надвигается на меня в темноте. Честно говоря, мне наплевать на чувства мистера Брайса, но в том, что касается вас, мэм, я хотел бы… чтобы вы поняли, почему это произошло.

— Я получил за свою глупость, Лакси. Так было всю мою жизнь.

— Теперь вы можете помигать два раза фарами, и я не буду вас беспокоить, — сказал он и быстро растворился в темноте.

Я нажал на газ, как только Пегги оказалась рядом.

— Найди место потемней — и поскорее, Сэм, — сказала она.

Я свернул налево в тень густых сосен рядом с домом Тернеров и погасил фары. Когда я повернулся к ней, она бросилась ко мне в объятия и обхватила мой затылок своими маленькими пальчиками.

— Как тебе это за целый день воздержания? — спросила она голосом, в котором звучал смех. — За рассудительность и самообладание?

— Лучше награды не придумать.

После долгих чудесных минут в темноте она откинулась на свое место с глубоким вздохом удовлетворения.

— Можем ехать дальше, — сказала она. — Я должна была убедиться, что мне все это не приснилось. Куда мы отправимся?

— Скажи мне, чего ты хочешь, и я подберу место.

— Сэм?

— Да, милая.

— Сэм, ты знаешь, что еще я ничего твердо не решила насчет тебя.

— Знаю. Но ведь ты это обдумаешь?

— Да, так или иначе. Сэм?

— Я все еще здесь и веду машину, мэм.

— Ты помнишь, что я говорила тебе… насчет того, как я щепетильна в вопросах морали, а люди неправильно меня понимают?

— Помню.

— Я хочу посмотреть, где ты живешь, — произнесла она с каким-то вызовом.

Я не смог удержаться от смеха. Она не хотела, чтобы у меня возникли хоть какие-то сомнения на этот счет.

— Прекрати гоготать, черт тебя возьми! — крикнула она.

— Пегги, друг мой, я пытаюсь делать все как следует. Я сам собирался предложить тебе это попозже вечером, потому что тоже хочу, чтобы ты посмотрела мой дом. Я даже немного боялся об этом заговорить — вдруг ты, столь строгая насчет морали, поймешь меня неправильно.

Мы подъехали к моему коттеджу.

— Я могу не стесняться? — спросила она. — Или мне следует быть вежливой?

— Не стесняйся, пожалуйста.

Она осмотрела весь мой дом, как ревизор. Разве что не выдвигала ящики письменного стола. Она вела себя как кошка в новом доме. На ней были блузка цвета корицы, бледно-серая юбка и сандалии. Я приготовил напитки, поставил музыку, перенес бокалы на веранду и терпеливо уселся в кресло. На обратном пути она погасила в гостиной свет, оставив только одну лампу у окна, чтобы та слабо освещала веранду.

Она села, отпила глоток и сказала:

— Ты меня пугаешь.

— Я очень старался этого не делать.

— У тебя все так дьявольски аккуратно. А я всегда живу в бардаке. У меня хорошие и красивые вещи, но они в полном беспорядке. И у тебя гораздо больше книг и пластинок, чем я ожидала.

— Я строю из себя культурного. Чтобы производить впечатление на девушек.

— Хм. И ни одной фотографии Джуди.

— Зачем мне их здесь держать? Чтобы посыпать раны солью?

— А как насчет Сис?

— Это выглядело бы как охотничий трофей. Что было бы неправдой.

— Ничего, что я тут все обнюхиваю? Это тебя не раздражает?

— Меня бы это раздражало, если бы на твоем месте был кто-то другой. Но мне почему-то кажется, что ты имеешь на это право.

— Я тоже не стала бы это делать, если бы на твоем месте был кто-нибудь другой. Обычно я веду себя прилично. Ладно, давай оставим эту тему. Настало время для моего отчета, сэр.

— Я так и думал, что ты успела что-нибудь разузнать, иначе не стала бы тянуть.

— Я просто не хотела, чтобы ты подумал, что я чем-то хвастаюсь. Да и узнала я не слишком много. Я прилетела в Тампу два дня назад, в среду, семнадцатого числа. Тем же самым рейсом, что и в прошлом году. Тогда они встретили меня в международном аэропорту Тампы. Она сказала, что они встретят меня и теперь. Но вместо них приехал Герман. Он сказал, что у Чери разболелась голова, а Морис очень занят. Уж не знаю, чем он мог быть так сильно занят. Герман не слишком разговорчив, так что дорога из Тампы оказалась скучной. К тому времени как я приехала, Черити выпила уже не меньше трех бокалов, но все еще выглядела усталой. В доме есть отдельное крыло для гостей. В прошлый раз я от него отказалась. Оно слишком большое. В этот раз они мне его даже не предложили. Я поселилась в той же комнате, что и в прошлом году. Но теперь в ней ужасно воняло сигарами. Кондиционер был включен, но все равно вся комната пропахла несвежим табачным дымом. Тогда я об этом не особенно задумалась. Я решила, что по каким-то причинам здесь некоторое время жил Морис. Он курит сигары. Я не слишком запутанно рассказываю?

— Пока нет.

Она вынула из кармана юбки какую-то вещь и протянула ее мне. На ощупь я почувствовал, что это коробок спичек. Я осветил его пламенем зажигалки. Спички были из бара на Бургундской улице в Новом Орлеане.

— Я нашла их на полу в своем шкафу, — сказала она с гордостью.

— И что это доказывает?

— Анна Малер помешана на чистоте. У нее четкий график. По субботам она драит полы, вытирает пыль, убирается в шкафах и тому подобное. Пропустить коробок спичек для нее то же самое, что не заметить на полу дохлую лошадь. Запах сигар, плюс спички, плюс ее железная аккуратность — все это наводит меня на мысль о гостях.

— Возможно, это стоит проверить.

— Я так и подумала и тут же стала действовать. Я прижала Анну в кухне, где она собиралась готовить обед. Я стала ходить вокруг да около, вызывая ее на разговор, и среди прочего подкинула ей мысль, что этот дом слишком большой, для одного человека в нем чересчур много работы и, если тут все время будут жить гости, она вряд ли справится с уборкой. Наконец она заговорила. Как раз неделю тому назад, двенадцатого числа, с наступлением темноты в дом приехали двое мужчин. Они появились довольно поздно, и, хотя миссис Уэбер, очевидно, знала, что они приедут, она не предупредила об этом Анну, поставив ее в затруднительное положение. Они оставались в доме четыре дня и уехали во вторник вечером. Машину они брали напрокат. Раньше они никогда здесь не были. И Черити была больна все время, пока они жили здесь. Она даже ела в своей комнате.

— Это… очень интересно, Пегги.

— Я стала слишком настойчивой, и внезапно Анна умолкла, так что мне оставалось удалиться оттуда с совершенно безразличным видом. Но если тебя интересует ночь с воскресенья на понедельник, значит, это как раз то время, когда в доме была пара странных посетителей.

— Как насчет имен и описаний?

— Никаких имен. Единственный намек на описание, который мне довелось услышать от Анны, так это то, что они «городские люди», чтобы это ни значило. И когда она внезапно замолчала, Сэм, у меня было такое чувство, что ей не то чтобы приказали… а просто намекнули… ничего не говорить о тех гостях, которые к ним приезжают.

— Чертовски странное семейство.

Она свернулась в клубок на большом кресле, все ее лицо было в тени, только краешек глаза блестел от света лампы.

— До сегодняшнего дня, — произнесла она задумчиво, — я считала, что все это просто странно, скучно и… угнетающе. Я не видела в этом ничего зловещего. Теперь я понимаю, что я совсем не знаю сестру. А в том, что мне позволили ее навестить… понимаешь, здесь чувствуется… какая-то уступка. После разговора с Анной я решила еще немного пошпионить.

— Ты должна быть очень…

— Осторожна. Я и сама чувствую это все больше и больше, Сэм. Чери и я сидели в гостиной, ожидая, когда Анна скажет, что обед готов. Морис был где-то в другой части дома. Я попыталась завязать разговор, который мог естественным образом навести сестру на рассказ о том, что накануне моего приезда у них были гости и что она болела все время, пока они находились здесь. Нельзя сказать, что я выведывала что-то напрямую. Но я сделала все возможное, чтобы она об этом кстати упомянула. Но она этого не сделала. Значит, у нее есть какая-то причина, чтобы хранить молчание. Честно говоря, на самом деле больше выведывала она, чем я. Она расспрашивала меня о тебе. Я отозвалась о тебе как о большой, дружелюбной и безвредной горе мышц.

— Очень точное определение.

— Неправда. В общем, рыба сорвалась с крючка. Так что за обедом я заговорила о Сис Гэнтри.

— Блестящий ход, ничего не скажешь! Как тебе могло прийти в голову…

— Было бы еще более подозрительно, если бы я о ней не упомянула, Сэм. Мы видели шестичасовые новости по тринадцатому каналу из Тампы, где показывали запись интервью с шерифом Миллхоузом. Он был очень осторожен. По его словам, у них нет прямых свидетельств, что ее исчезновение как-то связано с появлением здесь накануне Чарли Хейвуда. Однако они не исключают возможности, что такая связь существует. В конце концов, по местным масштабам это большая новость, и я, как гость, не могла об этом не заговорить. Тем более, что по ночам наш дом охраняет этот маленький злой полицейский. Кстати, они уже давали мне насчет него кое-какие объяснения.

— И что они тебе сказали?

— Это было вечером в день моего приезда. Говорила Черити, Морис при этом присутствовал. Она объяснила, что тот человек два года назад забрался к ним в дом, и когда они вернулись, то застигли его на месте преступления, и все это было ужасно. Теперь он сбежал из тюрьмы, и его видели недалеко отсюда, поэтому им поставили охрану на тот случай, если он попытается снова их ограбить или отомстить за то, что они его поймали и сдали в полицию. Она сказала, что мне не о чем беспокоиться, потому что они уверены, что он никогда сюда больше не сунется. Все это говорилось как-то… очень уж спокойно и небрежно.

— А под каким предлогом ты заговорила о Сис сегодня?

— Я просто спросила, как они думают, не были ли Чарли и Сис как-то связаны между собой. Морис только пожал плечами и продолжал пожирать обед, а Черити спросила, что я имею в виду. Я сказала, что, может быть, между ними был роман, и он сбежал, чтобы увидеться с ней, а потом они уехали вместе, и она не стала никому об этом говорить, потому что не хотела, чтобы его поймали.

— Что ж, такая мысль вполне могла прийти в голову человеку, который не знал их лично.

— Чери сказала, что это очень романтичная идея. Она приняла ее с энтузиазмом и весь обед только об этом и говорила. Интуиция, заявила она, подсказывает ей, что именно так все и было. Она надеется, что их план удастся и они начнут новую жизнь где-нибудь в другом месте, где их никогда не найдут. Я возразила, что это маловероятно. Чери сказала, что это вполне вероятно, если все как следует спланировать. Тут Морис встал и брякнул, что она пьяная дура с длинным языком. Потом он ушел. Я никогда не слышала, чтобы он говорил ей что-нибудь подобное. После этого на некоторое время воцарилось молчание. Чери закрыла глаза и сидела так несколько секунд, потом взглянула на меня и заговорила очень живо и быстро о всякой ерунде, но вид у нее при этом был как у актрисы, у которой берет интервью Майк Уоллес, а по ее лицу все время текли слезы. Я даже не знаю, понимала ли она сама, что плачет. Она продолжала эту сцену до тех пор, пока я не ушла из дому. Что-то тут неладно, Сэм. Как будто впереди у них пропасть и они мчатся к ней все быстрее и быстрее. Или словно на них что-то страшно давит.

Я сообщил ей о результатах своих поисков. Я сказал, что, возможно, Лу Лиман позвонит мне в понедельник. Но я понятия не имею, будет ли то, что он мне сообщит, иметь хоть какой-нибудь смысл.

— А как насчет «Королевы моря»? — спросила она.

— Что ты имеешь в виду?

— У нее есть номер, и она должна быть где-нибудь зарегистрирована. Можно узнать, принадлежит ли эта яхта Морису. И автомобиль.

— Почему я сам об этом не подумал? Я все проверю. Налить тебе еще?

— Не знаю. Куда мы поедем?

— А куда бы тебе хотелось?

— Ты говорил, что у тебя есть лодка. Если будет не очень сложно снарядить ее ночью, я была бы не против…

Я повел ее на «Меньшее зло». Это старый двадцатифутовый ялик футов восемь в ширину, с кряжистым носом, хорошей морской оснасткой и большим пробегом. Несмотря на тяжеловатую конструкцию из дуба и довольно грузный корпус, благодаря мотору «Крайслер» в сто пятнадцать лошадиных сил он легко делает двадцать узлов, а в его трюме нет ни капли влаги. Я поставил электрическую помпу, оборудовал кабину автоматическим отсосом воды и сделал надежное помещение для двигателя. Пластикового бака на шестьдесят галлонов хватает на самые долгие прогулки. Имеется откидной стул для капитана, но поскольку у меня достаточно высокий надводный борт и руль поставлен высоко, обычно я правлю, стоя за штурвалом и глядя не через ветровое стекло, а поверх него.

Включив двигатель, я отдал швартовы, зажег огни, отжал сцепление, и лодка, покачиваясь и урча мотором, двинулась в фарватере. Пегги стояла со мной рядом, держась за скобку на защитном козырьке.

— Красота! — воскликнула она. — А почему такое название?

— Потому что я сентиментален и претенциозен. Пару лет назад я скопил тысячу долларов. Тогда мне было не по себе, я чувствовал себя слегка подавленным. Я хотел отправиться в Гавану и прокутить там эти деньги на какой-нибудь большой пирушке. Но вместо этого купил «Меньшее зло». За четыре сотни я приобрел корпус с дрянным мотором. Потом добавил к нему «Крайслер» за триста пятьдесят. Потом вбухал в лодку уйму времени. Набил ее всякой всячиной, на что ушел остаток суммы и даже немного больше.

— Ты часто на ней плаваешь?

— Достаточно часто, чтобы не жалеть о том, что я ее купил.

— Я и не знала, что бывают такие красивые ночи. Посмотри, Сэм, там миллионы звезд.

— А за спиной у нас как раз поднимается луна, красотка.

Мы добрались до конца фарватера, и я использовал большой фонарь, чтобы осветить сигнальный маркер, который показывал выход в пролив Хорсшоу. В заливе нас встретила небольшая качка, перешедшая вскоре в легкую зыбь. Я держался примерно в полумиле от берега, направляясь к северу вдоль побережья острова. Через некоторое время я накинул петлю на одну из рукоятей рулевого колеса, мы перешли вдвоем к корме и сели на широком транце. Мы ползли вперед на малом ходе, оставляя за собой фосфоресцирующую полосу. Лента пляжа на острове казалась снежно-белой. Я показал ей огни на участках Уэберов и Эка. Она перевесилась через борт и смотрела, как в воде шныряют испуганные рыбы.

— Черт, как жаль, что я не взяла купальник и шапочку, — сказала она.

— У меня есть откидной трап. Я думаю, что не стоит заботиться о мокрых волосах. Под нами футов тридцать глубины. Очень легко встать на якорь.

— Сэм, я часто делаю глупости, но все-таки я еще не совсем сошла с ума. И я не собираюсь подвергать нас обоих такому испытанию. В тот день, когда я стану нагишом расхаживать в твоем присутствии, ты поймешь, что я готова решительно на все. Договорились?

— Договорились. В следующий раз возьми…

Меня перебил громкий всплеск воды и сильный удар по левому борту. Я выхватил из багажного ящика удочку с готовыми грузилом и блесной, полностью собранную для ловли. Я перекинул леску через транец, закрепил катушку и передал удочку Пегги. Я прибавил ходу и стал кружить по участку, где сотни жадных ртов заглатывали в лунном свете мелкую рыбешку, а затем переметнулись к лодке, привлеченные нашей новой приманкой.

Я обернулся и посмотрел на Пегги. Она стояла, напрягшись, как пружина. Внезапно удочка согнулась, и она невольно вскрикнула, а потом леска, при все так же согнутом удилище, стала с жужжанием разматываться с катушки.

— Господи, это какой-то монстр! Помоги мне!

Я рассмеялся и сказал, что теперь это ее монстр. Через несколько минут по движениям и рывкам рыбы я уже знал, кто попался нам на крючок. Я оставил нейтральную скорость и пару раз дал задний ход, чтобы повернуться кормой к рыбе. С каждым разом она оказывалась все ближе к лодке. Когда настало время, я надел хлопчатобумажные перчатки, взял фонарик и пошел на корму. Мне удалось подтянуть леску и подтащить к себе рыбину, чтобы перехватить ее у самой блесны. Я поднял нашу добычу и посветил на нее фонариком.

— Кто это? Такой красивый!

— Именно так его и зовут — бонито. Он тянет на восемь или девять фунтов. Из семейства макрелей, но совершенно несъедобен. Черное жесткое мясо.

— Отпусти его, Сэм.

Я вынул из него крючок. Он сверкнул в воздухе, с плеском упал в черную воду и исчез.

— Я думала, он будет раза в три больше.

— Это довольно крупные рыбы.

— Сколько весят самые большие?

— Точно не знаю. Если брать официально зарегистрированные случаи, что-то около сорока фунтов.

— Теперь он расскажет своей жене, что побывал в очень странной ситуации. Господи, у меня совсем затекли руки. Сколько это продолжалось?

— Минут шесть или семь.

— А мне показалось, что целых полчаса.

Я взял у нее удочку, вставил ее в пробковую рукоять и уложил назад в багажник.

— Мне понравилось, Сэм. Это было здорово! Я никогда не думала, что мне может понравиться ловить рыбу. Я все правильно делала?

— Если ты и сделала что-нибудь неправильно, я этого не заметил. Он был крепко подцеплен на крючок, иначе бы ты его вообще не увидела. Когда-нибудь я свожу тебя в устье Акульей реки, где на блесну ловят тарпонов. Они там так бесятся, что выпрыгивают из воды и летают прямо над головой.

— Ты отвезешь меня… когда-нибудь, — сказала она слегка изменившимся тоном.

Я произнес эти слова, совершенно не задумываясь и не пытаясь вложить в них какой-то особый смысл. Для меня было само собой разумеющимся, что я буду брать ее с собой в разные места и впереди нас ждет еще много всяких событий.

— Как насчет того, чтобы выпить где-нибудь по стаканчику пива? — спросил я.

— Поехали!

Я отвязал от руля канат. Я дал ей постоять у штурвала, пока мы не вошли в пролив. Она сделала несколько широких кругов, заваливая лодку на борт и громко смеясь над своей неловкостью. Я завел ее в бухту и направил к северу по неофициальному фарватеру, который тянется вдоль побережья острова.

— Вот причал Уэберов, — сказал я, — но «Королевы моря» я здесь не вижу.

— Она сейчас на пристани для яхт. Чери говорила мне, что на ней производятся какие-то работы. Скоро она должна вернуться. Чери знает, с каким удовольствием я ходила на ней в море прошлым летом. Но… твоя лодка нравится мне больше.

— Хотя она стоит примерно на шестьдесят девять тысяч баксов меньше, дорогая.

Мы причалили у «Морского бара Тэда» к северу от Сити-Бридж, выпили по стакану разливного пива, но ушли оттуда раньше, чем я ожидал, — из-за слишком громкой и скверной музыки, вырывавшейся из музыкального автомата, и еще из-за того, что в баре появился какой-то молодой человек, огромный, как школьный автобус, и пьяный, как безработный актер. Он с первого взгляда безнадежно влюбился в Пегги. Подобные вещи так часто происходили раньше с Джуди, что на минуту у меня появилось саднящее чувство ностальгии. Но теперь я обнаружил, что отношусь к этому совсем иначе. В прежние времена пристальное внимание, которое привлекала к себе Джуди, тешило мою гордость и наполняло меня радостью: я ощущал себя избранником, которому доверено сопровождать этот великолепный символ общественного успеха. Я готов был без малейших сомнений, даже с удовольствием подняться с места и свалить с ног любого клоуна, который посмел бы приблизиться к ней на полшага ближе, чем дозволено приличиями.

Сейчас я тоже был горд — я сидел вместе с девушкой, которая у всех вызывала восхищение. (Сис никогда не хотела, чтобы я водил ее в общественные места.) Но я радовался скорее за нее, чем за себя. У меня не было чувства охотника, который пришел с замечательным трофеем. И мне совсем не хотелось никого бить. Я заметил, что благодаря этому чувствую себя на публике куда более спокойно и комфортно. Я даже спрашивал себя, не означает ли это, что мне все-таки удалось немного повзрослеть. В своей прежней жизни я усыпал бы весь пол зубами этого паренька. А теперь я быстро удалился вместе с Пегги на борт «Меньшего зла». Через минуту мы тронулись в сторону дома по главному фарватеру. Было так весело скользить по водной глади, залитой платиновым сиянием луны.

Я привязал лодку и отвез девушку домой. Подъезжая к дому Уэберов, я два раза мигнул фарами.

— Здесь, на пляже, есть одна сосна, и я хочу проверить, стоит ли она еще на месте, — быстро сказала Пегги.

— Я тоже думаю, что нам необходимо это проверить, — согласился я.

Когда мы шли от машины, я все время чувствовал присутствие Лакси, который ходил где-то рядом в темноте. Мы вышли к пляжу.

— Вот она, я ее узнала, — прошептала Пегги.

— Совершенно верно, — ответил я, когда она протянула ко мне свои руки и губы.

Я выпустил ее очень нескоро. Я был словно пьяный от ее теплого тела и возрастающего волнения.

— Каждая ночь становится лучше предыдущей, — улыбнулась она.

— Это накладывает на нас тяжелую ответственность.

— Я не хочу никакой ответственности. Я хочу быть глупой, как старая калоша. Я хочу быть легкомысленной, черт возьми. Кто-то однажды сказал мне, что я бы хорошо смотрелась на роскошной яхте. Наверное, ничего не могу с этим поделать. Но в глубине души я предпочитаю пиво и простую лодку.

— Ты выглядишь как топ-модель. Меня это пугает.

— Тебе нравится, как я выгляжу?

— Более чем.

— Тогда все в порядке.

Я снова поцеловал ее и проводил до дому. В субботу я хотел заехать за ней пораньше, но она сказала, что будет лучше сделать это в то же самое время, иначе ее станет мучить совесть, оттого что она оставляет Черити одну. Я следил за ней, пока она не исчезла за поворотом тропинки, заросшей густым кустарником, потом вернулся к своей машине.

~~~

Я не успел повернуть ключ зажигания, когда у бокового окна появился Лакси и сказал:

— Как дела?

— А как твои дела, мистер Пробиватель-черепов?

— Это самая очаровательная девушка, которую я видел в своей жизни.

— Бьюсь об заклад, что она так же хороша, как кажется, Лерой.

— Если ты причинишь ей вред, Брайс, я заставлю тебя пожалеть, что ты появился на свет и вырос таким большим.

— Твоя проблема, Лерой, в том, что ты хочешь защитить весь мир.

— Нет, только один свой маленький кусочек, Брайс.

— Тогда ступай ловить бандитов.

— Здесь всегда так странно тихо. Если бы Хейвуд действительно собирался сюда прийти, у него уже было полно возможностей это сделать. Я говорил с мистером Уэбером, и он согласился, что мне больше не стоит дежурить у них по ночам.

— Мне очень жаль, что тебе приходится скучать, Лерой.

— Человек никогда не скучает, если он выполняет свою работу, Брайс. Только один раз за все это время мне пришлось побеспокоиться, но потом оказалось, что это хозяева дома повздорили между собой.

— Уэберы? Я слышал, что они никогда не ссорятся.

— Значит, тебя дезинформировали или они изменили свои привычки. Сначала я подумал, что кому-то удалось проскользнуть мимо меня в дом, но потом нашел нужное окно и увидел, как эти двое сцепились друг с другом в своей большой спальне, причем она была совершенно голая.

— Значит, теперь тебе следует арестовать самого себя, как подглядывающего извращенца.

— Я бросил только один взгляд, и сперва мне показалось, что она стоит в белом лифчике и трусиках, но потом я понял, что это те места, где на ней не было загара. Мне кажется, что женщина с такой белой кожей не должна загорать вовсе, а все время должна оставаться белой и красивой.

— У каждого свои причуды, Лерой.

— Как я уже сказал, я бросил только один взгляд, и, пока до меня дошло, что это всего лишь семейная ссора, я успел заметить, что она очень хорошо сложена для женщины ее возраста. Я пригнулся под окном и пошел прочь, но все-таки услышал нечаянно, как он заткнул ей рот с помощью хорошей оплеухи, — так, по крайней мере, можно было судить по звуку. Она умолкла посередине слова, потом застонала, и я услышал, как хлопнула дверь.

— А что она кричала во время ссоры?

— Я почти ничего не разобрал. Она вопила и плакала одновременно, глотала слова пополам со слезами, как это бывает у женщин. Что-то насчет того, что она больше не может это выдержать или больше не может продолжать. Женщины много болтают. И он ей ответил по-мужски. — Он повернул голову и сплюнул. — Все это не мое и не твое дело, Брайс. Тебе пора отсюда уезжать.

Я пожелал этому злобному парню спокойной ночи и уехал, оставив его нести бессонное, бесконечное и бесполезное ночное дежурство.

Глава 8

В субботу утром я получил сигнал от страховщика из Тампы, и мне пришлось ехать на аварии сначала в Венецию, а потом в Пунта-Корду. Последнее дело заняло у меня всю первую половину дня, потому что я долго не мог найти место инцидента и потерял на этом много времени.

Я вернулся в офис после ленча, написал свой отчет и отдал его на распечатку Элис, потом пополнил банковский счет выплатами за последние поездки, подвел баланс в чековой книжке и вычел из нее все расходы вплоть до сегодняшнего дня. Звонок Кела Макаллена застал меня, когда я уже уходил, поэтому я сразу поехал в город и заглянул к нему в офис.

Я не видел его с прошлого вторника. Последние четыре дня оставили на нем заметный след. Его кожа приобрела серый оттенок. Отчетливее проступили скулы, запали глаза, взгляд стал усталым.

Он заговорил со мной извиняющимся тоном:

— Надеюсь, я не причинил вам беспокойства, Сэм. У меня нет никаких новых сведений. Это сводит меня с ума. Я просто хочу с кем-нибудь поговорить о ней. Я не могу обсуждать это с ее семьей. Они обращаются со мной так, словно я пытаюсь вмешиваться в чужие дела.

— Когда у семьи Гэнтри проблемы, она плотно смыкает свои ряды.

— Я договорился с Пэтом Миллхоузом, что выплачу пять тысяч долларов за информацию, касающуюся ее местонахождения. Сообщение об этом появится в вечерних газетах.

— У вас будет очень много чокнутых помощников.

— Их и так уже достаточно, Сэм. Но полиция все равно проверяет каждое сообщение. Один человек заявил, что видел их, Сис и Хейвуда, на грузовом корабле, отправлявшемся из Эверглейдс-Сити. Они сообщили об этом по радио в местную полицию, но оказалось, что это сорокалетняя бразильская женщина и ее сын возвращаются домой в Рио. Черт возьми, Сэм, я уже не могу…

— Ожидание — очень трудная вещь, но это единственное, что нам остается, Кел.

— У вас есть какие-нибудь новые идеи?

Вероятно, мне следовало вкратце сообщить ему о том, что я узнал с помощью Пегги. Но в моей информации не было ничего особенно важного. К тому же я сомневался, что в таком состоянии он способен правильно вести себя в деликатных ситуациях. Он сразу бросится действовать, поднимет шум, станет размахивать руками, обрадовавшись, что может дать выход своей внутренней тревоге.

Мы поговорили еще немного. Покидая его офис, я почувствовал, что меня все больше беспокоит одна деталь, которая выбивается из общей картины. Собственно, я не мог даже точно сформулировать, что не дает мне покоя. Когда в раковину к моллюску попадает песчинка, он избавляется от раздражения, обволакивая ее слоями перламутра. Но неизвестный маленький объект в моем мозгу все время ускользал от моего сознания и упрямо продолжал зудеть. Как только мне начинало казаться, что я подобрался к нему поближе, он снова прятался.

Свою загадку я донес до стойки в аптекарском магазине и после пары чашек неважного кофе начал понимать, что вся проблема заключается во времени. Я набросал простенький график на обратной стороне почтового конверта:

Я посмотрел на составленное расписание. Напрашивались кое-какие выводы. Газеты сообщили о побеге Чарли. Узнав об этом, Морис Уэбер решил обратиться к кому-то за помощью. Возможно, в ответ на этот призыв к нему приехали двое мужчин, готовые позаботиться о Чарли, если и когда он там появится. Но до вторника он не появился — а может быть, к этому времени они проблему уже уладили, — и вечером того же дня они уехали, считая свою миссию выполненной.

Однако беспокоило меня все-таки не это. Внезапно я понял, в чем дело. Я добавил еще одну запись в свой список:

~~~

Я поехал прямо в городское отделение окружного совета. Было уже начало третьего, и воздух после полудня стал неподвижным и тяжелым. Над заливом собирались большие грозовые облака, которые медленно ползли в сторону материка.

Мне пришлось подождать двадцать минут, пока он меня принял. Когда я вошел в его офис, солнце за окном приобрело медный оттенок, а вдалеке послышались первые раскаты грома.

Пэт кивнул на кресло и улыбнулся мне своей обычной презрительной улыбкой индейца. На нем была спортивная зеленая рубашка, расстегнутые до живота пуговицы обнажали его густо заросшую волосами грудь и проплешину белой кожи между двумя грубыми сосками. Тело и лицо у него блестели так, как будто он облил их глицерином.

— Ну и жарища, — сказал он. — Черт, мне когда-нибудь поставят нормальный кондиционер? Попробуй тут что-нибудь сообразить, если в голове кипят мозги. Лакси рассказал мне, что ты подцепил ту смазливую девчонку, что гостит у Уэберов. Он говорит, вас не было целую ночь. Вижу, парень, ты большой ловелас. Если одна рыбка сорвалась с крючка, ты тут же снова закидываешь удочку, верно?

Я посмотрел на него внимательно:

— Почему у тебя такой несчастный вид, Пэт?

— Нет, это забавно! Как только появляется какой-нибудь тип, у которого нелады с законом, он тут же заявляет мне, что у меня несчастный вид. Но при этом я регулярно играю в покер с самыми значительными людьми в этом округе, и у них нет со мной никаких проблем.

— С чего ты взял, что я не в ладах с законом?

— Когда долго ловишь преступников, начинаешь разбираться в таких вещах. Тебя еще ни на чем не поймали, Сэм. Может быть, ты для этого слишком умен. А может быть, у тебя не хватает смелости выкинуть что-нибудь серьезное. Разве только сдать противнику свою игру… Но у меня есть приятная уверенность, что если мы с тобой проживем в этом округе еще достаточное время, то в один прекрасный день я, отправившись за город, увижу, как ты вкалываешь там на принудительных работах в компании таких же уголовников.

— Господи, Миллхоуз, я куда более честный человек, чем ты!

Он наклонился вперед и положил на стол свои мясистые руки:

— Вбей себе в свою чертову башку, Сэм, что мы стоим по разные стороны баррикад — ты по одну сторону, а я по другую. А теперь говори, за каким дьяволом ты сюда пришел.

— Я хочу задать тебе один вопрос. Утром в прошлый вторник ты обыскивал дом Уэберов и его окрестности?

— Ну и что?

— Кто тогда был в доме, Пэт?

Он снова откинулся на спинку кресла и посмотрел на меня с отвращением:

— У меня появилось странное чувство, Брайс, что ты намерен вмешаться в это дело.

— Я всего лишь задал вопрос.

— Мне будет очень приятно узнать, что ты занялся частным расследованием, не имея на это соответствующей лицензии.

— Сис — мой друг. Это вполне естественное любопытство. Кел Макаллен тоже интересуется этим делом. И ее семья тоже.

— Уэберы всегда шли мне навстречу, Брайс. Они сотрудничали со мной, когда поймали Хейвуда. Они помогали мне и позже. Я вполне удовлетворен тем, как они вели себя в этом деле.

— Так почему бы тебе не сказать мне, кто был у них в доме?

Последний луч солнца внезапно погас, все небо потемнело, и после первых редких и тяжелых капель на город с ревом обрушился проливной дождь, который сопровождали голубые вспышки молний и оглушительные раскаты грома. Пэт поднялся, закрыл окно и включил лампу на столе. Она тут же потускнела и погасла.

Он повысил голос, перекрывая шум грозы:

— В доме были Уэберы, эта немецкая парочка и капитан яхты.

— А гости?

— Мне о них сказали, но сам я их не видел. Рядом с домом стояла наемная машина. Мне объяснили, что гости ушли на пляж.

— Значит, у тебя не было возможности их допросить?

— А для чего бы я стал это делать? Мистер и миссис Уэбер рассказали, что накануне вечером все рано легли спать и никто ничего не слышал. Черт возьми, Брайс, не суй нос в мою работу, иначе я привлеку тебя за то, что ты мешаешь мне вести следствие.

— А я думал, на тебя сильно давят по поводу всей этой истории.

— Ты что, за меня волнуешься?

— Нет, но тебе следовало бы приветствовать всякого, кто проявляет к этому делу конструктивный интерес, Пэт.

— Почему бы тебе самому не попробовать стать шерифом, тупой ублюдок? И не учи меня, как я должен делать свою работу.

— Ну и где, по-твоему, сейчас находится Сис Гэнтри?

— Я могу тебе сказать, где она сейчас находится, Брайс. Хейвуд хорошо знал семью Гэнтри. Он знал, что Сис из тех людей, которые готовы броситься на помощь всякому, кто ее попросит. Тебе это тоже хорошо известно. Он использовал тот же подход, что и ты, верно?

— Если ты и так все знаешь, зачем спрашивать?

— Поэтому он ей позвонил, и она поехала в город на своей маленькой машине и где-нибудь его подобрала, а поскольку он пять дней провел в болотах, то ее сердце растаяло от жалости. Ему надо было где-то спрятаться, так? И она повезла его за город, в какое-нибудь глухое местечко. Эта девушка ходила на охоту вместе со своими братьями. Она решила спрятать его в какой-то охотничьей лачуге, и, когда они туда прибыли, он взял инициативу в свои руки и не позволил ей уехать, испугавшись, что ее начнут расспрашивать и она его выдаст. У него не было женщины уже больше двух лет, так что сам можешь представить, что еще ему было от нее нужно. Он спрятал машину в кустах и решил, что, когда шум немного поуляжется, он отправится на север и попытается удрать из штата, а ее или отпустит, или убьет.

— А как насчет еды и питья, Пэт?

— Когда она выходила из дома, у нее было с собой полсотни долларов. Она уехала в начале девятого. Некоторые придорожные магазинчики торгуют до позднего вечера. Все это не твое собачье дело, Сэм, но мы их все проверили и узнали, что в одной лавочке к северу от города какая-то женщина перед самым закрытием, то есть около девяти часов, накупила продуктов на сорок долларов. Обслуживавший ее продавец не имеет никакого понятия, как она выглядит, потому что ему недавно удалили катаракту на одном глазу, а на другом — только собираются удалять, очков он не носит и управляется в своей лавчонке исключительно на ощупь и по памяти. Он плохо запомнил, что она покупала, но сказал, что в основном это были долго хранящиеся продукты, такие, как сахар, соль, мука и тому подобное. Вероятно, она думала, что покупает эти запасы для одного Хейвуда, и не догадывалась, что он не собирается ее отпускать после того, как она довезет его в надежное место.

— Если он хотел сбежать, Пэт, то зачем вернулся в город?

— Из тебя выйдет плохой шериф, раз ты не можешь ответить на такой вопрос. Он выбрал это направление, потому что это было последнее место, где мы стали бы его искать. Да и где еще он мог бы рассчитывать на помощь и поддержку?

Все это выглядело очень правдоподобно. Предположим, что в то время, когда я шпионил за ними через окно, Сис по просьбе Чарли Хейвуда звонила Черити Уэбер, но та или отказалась разговаривать с Чарли, или, если Сис попыталась пригласить ее в укромное место, догадалась, что там ее будет ждать Чарли. Тогда потом все могло произойти именно так, как думал Пэт.

— А теперь убирайся отсюда, — сказал он, — и больше не приходи, чтобы не тратить зря мое время.

Я вышел на улицу, подождал у двери, пока дождь немного не ослабел, и добежал до своей машины. Я имел глупость не закрыть окно, поэтому переднее сиденье было залито водой. Я вытер его, как мог, с помощью тряпки. Остатки грозы уползали к востоку, и в небе снова засияло солнце. Над асфальтом поднимался густой пар. В воздухе появился намек на свежесть, запахло мокрой почвой и сырыми камнями мостовой.

На протяжении трех кварталов от здания суда я обдумывал гипотезу Пэта Миллхоуза. В конце концов я ее отбросил. Не в характере Сис было держать своих родных в неведении о том, где она находится и все ли с ней в порядке. И я не мог себе представить, чтобы Чарли Хейвуд захотел удерживать ее насильно. Все люди являются пленниками своих моральных и этических принципов. Они никогда не выходят за их пределы, если только не сойдут с ума.

В четверть пятого я решил взглянуть на «Королеву моря». На эту мысль меня навела лень. Я подумал, что, возможно, это будет самый легкий способ установить, кто ее владелец. Кроме того, раньше я никогда не видел ее вблизи.

В городе есть несколько пристаней для яхт, но я вспомнил, что эту лодку уже ремонтировали у Джимсонов. Я свернул с главной дороги примерно в миле к северу от своего дома и вскоре подъехал к бухте. Хотя со временем Джимсоны сильно расширили свой бизнес, их пристань по-прежнему производит впечатление грязной, ржавой, прогнившей и заброшенной. Дома и строения беспорядочно разбросаны по всей территории. Большие доки нуждаются в ремонте. Зато у них есть большие закрытые хранилища с соленой и с пресной водой, глубокие подходные пути, и они могут отбуксировать к себе любое судно длиной до семидесяти футов, поставить его на стапель, разобрать по винтикам и собрать снова, если у вас есть на это деньги. У них лучшая морская техника во всем районе, отличный франчайзинг и зверские цены, от которых способен зарыдать самый мужественный капитан.

В субботу здесь всегда было шумно и суетно, как и на любой подобной пристани. Слышался громкий визг механической пилы, ревел слесарный станок, со звоном падал на бетон оброненный кем-то гаечный ключ, резко пахло лаком, краской, бензином и растворителями. Владельцы лодок трудились над своими посудинами, а работники пристани занимались своей работой.

Пока я ходил по территории, никто не обращал на меня никакого внимания. Вскоре я набрел на «Королеву моря». Она стояла в одном из крытых ремонтных доков на стапеле, кормой к берегу. Какой-то человек в грязных шортах цвета хаки и в синей бейсбольной кепке навинчивал новую секцию перил на углу транца со стороны правого борта. Он только что вставил на место еще один фрагмент полированного красного дерева. Это был невысокий старик с загорелой жилистой спиной.

Он повернулся, увидел меня и раздвинул рот в улыбке, требовавшей срочного участия дантиста.

— Кого я вижу! Как дела, Сэмми?

— Привет, Джей-Би. А я думал, что ты уже давно проводишь свою жизнь в качалке, окруженный своими внуками.

— Именно этим мне и следовало бы заниматься. Но старый Джимсон подъехал ко мне со сладкими речами насчет того, что я ему необходим, хоть и стою одной ногой в могиле, — потому что он, видите ли, нигде не может найти себе хороших работников. И это чистая правда, клянусь Богом. Но я поставил ему условие, что не стану заниматься всякими дешевыми моторками. Мне стыдно прикасаться к этим дрянным посудинам. Я работаю только на первоклассных лодках.

— Это ведь яхта Уэберов, верно, Джей-Би?

— Ага.

Он взял еще один фрагмент перил, аккуратно зачистил его шкуркой и плотно вогнал на место с помощью деревянного молотка.

— Вот так-то лучше.

— Сидит как влитая, Джей-Би.

— Еще бы! Кто делал-то?

Он повертел в руках следующий кусок, приладил к нему электродрель и стал просверливать отверстия для болтов, которые должны были держать всю секцию на месте.

— Что с ней приключилось, Джей-Би?

— Ее притащили в док во время отлива. Как раз тогда был ветер и большая качка, и корму зажало под навесом, так что все перила полетели к черту, Сэмми. Жаль, что это случилось с лодкой, о которой так заботятся.

— Не против, если я поднимусь на борт и взгляну на нее?

— Я-то не против, но если появится этот парень, Чейз, он может здорово взбеситься. Он ушел, когда начался дождь, и не сказал, вернется ли. Он вообще мало что говорит. Твой отец, к примеру, тоже был спокойный человек, но совсем в другом роде. Он любил, чтобы люди разговаривали, а этот Чейз, кажется, совсем никого не хочет видеть, так, по крайней мере, он себя ведет. Хорошо, что он ушел хоть ненадолго. А то стоит тут и следит за каждым моим движением.

Я поднялся на борт. На этой яхте было шестьдесят четыре фута роскоши и все мыслимые навигационные приборы, за исключением радара. Ее оборудовали воздушным кондиционером, телевизором и красивым штурманским мостиком. Мне понадобилось всего две минуты, чтобы найти журнал и документы. На яхте есть очень мало мест, где можно спрятать такие вещи. Она была записана на «Старр дивелопмент». Я огляделся быстро и опасливо, как грабитель. Когда я вылез обратно на палубу, я уже знал, что не так с этой «Королевой моря». Уэберы пользовались ею больше четырех лет. Но они не оставили на ней никаких следов. Здесь имелась кое-какая одежда, туалетные принадлежности, спиртное и хорошо упакованная провизия, большие кровати в каютах хозяев были аккуратно заправлены, но все это имело такой вид, словно на ней плавали не четыре года, а четыре недели. И конечно, только маньяк мог содержать каждую деталь этой яхты в таком умопомрачительном сверкающем порядке.

Джей-Би ввинчивал болты в новую секцию перил.

— Ну как, она в хорошей форме?

— В превосходной.

— Странное дело, Сэмми. Эта яхта предназначена для больших круизов. Марафон, Нассау и все в таком роде. И они часто ею пользуются, но при этом никуда не плавают. Для того, что они с ней делают, им вполне хватило бы и той шелухи от семечки, которую ты держишь у себя.

— Оставь в покое мою лодку, старина.

В бухте показался желтый скутер, который стремительно мчался в нашу сторону.

— Ты вовремя оттуда смылся, Сэмми, — пробормотал Джей-Би.

Подъехавший к пристани человек оставил скутер у причала и прошел мимо нас, даже не взглянув в нашу сторону. Он подошел прямо к перилам, провел ладонью по стыкам двух соседних секций и нагнулся, чтобы осмотреть их дюйм за дюймом.

В конце концов он издал какой-то нечленораздельный звук, очевидно, означавший одобрение.

— Вы уверены, что болты крепкие? — спросил он у Джей-Би.

— Высший сорт.

— Хорошо, позже я закончу с этим сам.

— Только когда будете зачищать концы, лучше используйте…

— Я знаю, что нужно делать.

Это было заявлено без всякого раздражения или злобы. Скорее в порядке информации — мол, помощь Джей-Би ему не требуется.

— Завинтите два оставшихся болта, и я ее заберу.

— Красивая яхта, — сказал я дружелюбно.

Он повернул голову и посмотрел на меня оценивающим взглядом, который тут же сменился безразличием. Это был крепкий мужчина старше сорока лет, с лицом, как будто высеченным из камня, и иссеченной ветром кожей, превращавшей его глаза в две узкие ярко-голубые щели. Он выглядел человеком опытным и уверенным в себе. Ничего не ответив, он отвернулся, и я понял, что он не станет реагировать на пустые замечания. Разговоры с незнакомцами его не интересовали. Если я хотел из него что-нибудь вытянуть, мне следовало использовать другой путь.

— Слишком красивая, — продолжал я с деланным возмущением, — чтобы доверять его какому-то клоуну, который ухитрился разбить ее в доке. Только из-за таких болванов и процветает эта мастерская, за счет тех, кто не умеет управляться с лодками.

Я бы мог подумать, что он не слышал моих слов, если бы не увидел, что его шея стала наливаться кровью.

— Если у них такая куча денег, им не следует браться за то, чего они не умеют, — сказал я, — а нужно нанять знающего человека, который будет делать все за них.

Он развернулся ко мне лицом, и я увидел, что его глаза еще больше сузились, челюсть напряглась и пальцы сжались в кулаки.

— Позвольте спросить, какой у вас диплом, мистер?

— У меня нет никакого диплома. Но я занимаюсь лодками с четырех лет и еще ни разу не разбил корму о док, приятель.

— Проваливайте отсюда, мистер.

— Джей-Би, этот смешной капитан почему-то со мной грубо разговаривает. Он кто, твой друг?

— Ладно, кончайте базарить, — ответил Джей-Би.

— Если человек испортил лодку, он, по крайней мере, должен иметь мужество это признать.

Капитан Стэн Чейз шагнул в мою сторону:

— Это не моя вина…

— В самом деле? Тогда кто же это сделал? Большие термиты?

— Меня не было на борту.

Это меня удивило.

— Я думал, что вы капитан этой яхты и водите ее для Уэберов.

— Да. И когда я это делаю, мистер, с ней ничего плохого не происходит. Ничего!

— В таком случае, вам следовало бы находиться на ней постоянно, друг мой.

— Именно так я и поступаю. За исключением одного-единственного случая.

Я почувствовал, что ущерб, нанесенный яхте, причинял ему такую же боль, как если бы это была рана в его собственном теле. Я понял, что капитан был мягким, тихим и спокойным человеком, может быть даже добрым.

— Она слишком хороша для любителя, — сказал я.

— Он неплохо справлялся с нею, когда я был на борту. Он хорошо разбирается в морском деле. Но только не ночью. Ночью все гораздо сложнее. И эта задача была не по нему.

— Будет как новая, — успокоил Джей-Би, — когда вы с ней закончите. — Он похлопал ладонью по перилам. — Можете ее забирать, капитан.

— Если вы знали, что он не справится ночью, — сказал я, — то зачем это допустили?

Несколько долгих секунд я думал, что он мне не ответит.

— Меня здесь вообще не было, — выдавил он и сплюнул в зеленую воду бухты. — Они послали меня в Тампу встречать ее сестру, которая должна была прилететь вечером. Но ее не было на этом рейсе. Она прилетела только в среду. Их телеграммы разминулись.

— Это было вечером в прошлый понедельник? — спросил я.

— Да. И что дальше?

Я пожал плечами. У меня было еще много вопросов. Но я не мог продолжать этот разговор, не вызывая у него подозрений. Почему его послали вместо Малера? В котором часу они попросили его уехать?

Он втащил свой скутер на борт и накрыл его брезентом. Джей-Би и я помогли ему отвязать трос. Он с безупречной мягкостью спустил «Королеву моря» со стапеля, обогнул сигнальный буек Джимсонов, провел яхту по главному фарватеру и повернул на юг, в ту сторону, где находилось ее якорное место.

— Бьюсь об заклад, что сегодня он произнес больше слов, чем за целый год, — сказал Джей-Би, укладывая свои инструменты. — Тебе удалось его задеть, Сэмми.

— Я этого и хотел.

— Интересно, зачем?

— Просто у меня такой дурной характер, Джей-Би.

— Ну, с такими бицепсами ты можешь себе это позволить.

~~~

Я вернулся домой, принял душ и лег в постель. Дождь пробудил болотных жаб, которые сегодня были явно в голосе. Насекомые и птицы составляли им посильный аккомпанемент. Я чувствовал себя усталым, но не сонным. Зазвонил телефон — это оказался Эк Буш.

— Дорогой мой, большое спасибо, что вернул мне раковину, но неужели ты думаешь, что можешь оставить меня без новостей?

— Может быть, лучше подождешь полного отчета?

— Чепуха! Тебя видели в компании молодой и красивой незнакомки. Кто она?

— Это сводная сестра миссис Уэбер, Эк. Та самая, что гостила у них две недели прошлым летом.

— И я ничего о ней не знал?

— Очевидно, нет.

— Я часто спрашиваю себя, Сэмюел, может ли человек состариться, а сам этого даже не заметить?

— Об этом тебе не скажут даже самые лучшие друзья.

— Почему ты отвечаешь так уклончиво, мой мальчик? Поддалась ли ее сестра твоим чарам, которые, говоря по правде, всегда казались мне сомнительными?

— Мы стали друзьями.

— Не сомневаюсь. Это очень эффективный способ выведать секреты Уэберов. Возможно, у тебя есть конспиративные способности, Сэмюел.

— У меня? Я наивен как младенец.

— Приезжай ко мне и расскажи все, что тебе удалось узнать, мой мальчик.

— Я не узнал ничего, что могло бы тебя заинтересовать.

— Меня могут заинтересовать самые ничтожные вещи. И откуда тебе знать, какую информацию можно считать важной, а какую нет? Предоставь судить об этом более мощным мозгам, чем твои.

— Может быть, позже, Эк. Только не сейчас.

— Ты очень упрям.

— Обещаю, что свяжусь с тобой попозже.

Я услышал его вздох.

— Хорошо. Не звони мне — я сам тебе позвоню.

В три минуты десятого я остановил машину в самом темном месте, тотчас обвил руками Пегги Варден, после чего мир на несколько мгновений приобрел сладкий вкус. Она хотела такого же вечера, как в прошлый раз, и я поддерживал эту идею.

Она сделала свой отчет, когда мы ехали к моему коттеджу.

— Сегодня абсолютно ничего, Сэм. Совершенно пустой день. Чери большую часть времени просидела у себя в комнате. Вчера она неудачно упала и разбила себе лицо. Ее левый глаз заплыл и практически закрылся, так что она чувствует себя ужасно.

— Это Морис ее ударил.

— Я хотела бы так думать, но они никогда не бывают столь… эмоциональными.

Я рассказал ей то, что узнал от Лероя. Ее это поразило.

— Так это правда! Господи, Сэм, значит, у них все уже трещит по швам.

Позже, уже сидя в полумраке моей веранды с музыкой и бокалами в руках, я рассказал ей остальное. Я передал ей все, что мог вспомнить из своих разговоров с Келом Макалленом, Пэтом Миллхоузом и капитаном Стэном Чейзом.

— Услышав, что приплыла яхта, я вышла на причал. Я хотела помочь капитану с тросом, но это его так расстроило, что я отказалась от своей идеи. Он любит делать все сам. Новые перила он укрыл холстиной и потом сидел над ними до самой темноты, доводя их до ослепительного блеска.

— Хорошо, если бы ты узнала для меня одну вещь, Пегги. Не знаю, сможешь ли ты это сделать. Но если почувствуешь какое-нибудь сопротивление, ни в коем случае не нажимай, ладно?

— Ладно. Нажимать не буду.

— Я хочу знать, когда Чейза отправили в Тампу. Насколько я помню, Сис звонила примерно в половине девятого, может быть, на несколько минут позже. Если у них в доме есть расписание рейсов…

— Есть. Я сама его видела.

— Хорошо. Значит, если они хотели удалить на время Чейза, они подобрали подходящий рейс и послали его в Линкольн якобы для того, чтобы встретить тебя. И он должен был получить это задание после того, как Сис поговорила с Черити. Хорошо бы также узнать, не отсылали ли куда-нибудь в это же время Малеров.

— В этом не было необходимости.

— Почему?

— К половине девятого их обычно отпускают, Сэм, и они уходят в свой домик, который стоит за гаражом. Герман немного глуховат. Они включают телевизор на полную громкость — поверь мне, это не преувеличение. Шторы у них всегда закрыты, к тому же их окна выходят на север. После того как их отпускают, они никогда не появляются в главной части дома и вообще не выходят из своего флигеля.

— Значит, Сис и Чарли остаются с глазу на глаз с четой Уэберов и двумя их гостями.

— Мне не нравится то, что из этого следует, — сказала она тихо.

— Боюсь, что все обстояло именно так. Хотя мне тоже не по себе от того, к чему мы в конце концов пришли.

Она перебралась ко мне на кресло:

— Обними меня. Если ты собираешься говорить дальше, я хочу чувствовать твои руки.

Я обнял и прижал ее к себе так, чтобы она почувствовала себя уютно.

— Ты знаешь, что я хочу сказать, Пегги. Пропали два человека и маленькая машина. Есть большая лодка. Она выходила в море в понедельник вечером. В этот день были сломаны перила.

Она прижалась лбом к моему подбородку:

— Мне это не нравится, Сэм.

— Одну из секций на перилах можно снять, этого достаточно, чтобы вкатить автомобиль на борт. Но когда они вышли в море, при ветре и сильной качке, столкнуть его с яхты было куда труднее.

Она выпрямилась:

— Тогда почему они просто не утопили машину прямо с берега!

— Но где? Берег здесь пологий, а вода мелкая. Во всей округе нет ни скал, ни пещер.

Она зябко поежилась и протянула мне губы, чтобы я успокоил ее поцелуем. Однако поцелуй затянулся дольше, чем мы ожидали, и в конце концов она вырвалась от меня и вскочила с кресла.

— Мне ужасно стыдно, Сэм. Мы говорим о страшном убийстве, а сами только и делаем, что… нежничаем. И я чувствую, что сама в этом виновата. Неужели мы с тобой такие чудовища? Насколько бессердечны люди!

— Мы просто люди, Пегги. Наводнения, кровь, пожары, катастрофы — все это существует в мире. И мы хотим от этого защититься. Мы должны удостовериться в том, что еще живы. Может быть, наше поведение не назовешь образцом хорошего вкуса, но и стыдиться тут тоже нечего. Иди ко мне.

— Нет-нет. Только не сейчас. Не сердись на меня, Сэм.

— На что мне сердиться? Знаешь, мне кажется, я сам запутался в этой истории. Все последнее время она выстраивалась у меня в голове, кирпич за кирпичиком, и теперь я уже не способен думать ни о чем другом. Может быть, настало время проверить мою версию.

— Но как?

— Я могу поехать к Джимсонам и посмотреть тот фрагмент испорченных перил, который Джей-Би снял с яхты. Ты тоже можешь кое-что сделать, только это будет не так просто. Сейчас сезон дождей. Земля мягкая. Они должны были отвезти автомобиль до яхты. Разумеется, следы от шин они уничтожили, но, может быть, кое-что все-таки осталось. Посмотри, нет ли следов колес где-нибудь в окрестностях дома, скорее всего с южной стороны, если учесть, что окна Малеров выходят на север.

Она со вздохом вернулась в мои объятия:

— Я все-таки не могу в это поверить. — Она уютней устроилась возле моей шеи. — И я не хочу верить таким ужасным вещам, если они касаются Черити!

— У них были помощники, не забывай. И ты сама говорила, что в последнее время она стала очень нервной и подавленной. Я тоже не хочу этому верить. Но когда двое людей и автомобиль пропадают без следа, значит, над этим кто-то здорово поработал.

— Кто нам поверит?

— Пока никто. Мы должны найти какие-то серьезные улики, которые либо подтвердят наши подозрения, либо докажут, что мы ошибаемся.

— Ты не думаешь, что для этого нам нужна помощь какого-нибудь… профессионала?

— Вроде мое старого доброго друга шерифа Миллхоуза?

— Ну… он нам вряд ли подойдет.

— Есть одна вещь, которую я хочу и могу сделать прямо сейчас, Пегги. И не пытайся оказывать мне сопротивление, крошка.

— Сэр!

— Нет, я имел в виду не это… пока. Чтобы мы ни разузнали насчет этой лодки, Пегги, ты оказалась в очень трудной и неловкой ситуации. Ты не должна жить в их доме. Так что завтра потихоньку собери свои вещи, незаметно все упакуй, а я заеду после обеда и заберу тебя оттуда.

— Но что я скажу Черити!

— Мне все равно, что ты ей скажешь.

— Она моя сестра.

— От других родителей.

— Сэм, я там в полной безопасности, честное слово.

— Обещаю, что не буду к тебе приставать. Никогда.

— Хм, хм, хм. Это очень важный момент, верно?

— Да.

— В таком случае, дорогой, тебе лучше подыскать мне какой-нибудь маленький, чистенький и дешевенький отель. Потому что мой отпуск кончится еще не скоро. И я хочу удовлетворить твою нелепую глупую причуду. Если ты считаешь, что мне нельзя оставаться у Уэберов, то я от них уеду.

— Так мне будет гораздо спокойнее.

— Здесь, в твоем доме, я чувствую себя так уютно. И при этом надежно защищенной.

— Я хочу, чтобы ты вообще отсюда не уезжала.

— Но я еще должна поискать следы колес.

— Ах да. Следы колес.

— Милый, у тебя самые большие в мире руки. Самые большие и пронырливые руки. Так что давай пойдем на твою лодку и остудим тебе голову. Давай очень быстро отправимся на лодку.

На какое-то время нас охватил приступ веселья, как будто мы хотели убежать от мрака, который таился в глубине наших душ. В этот раз на ней были желто-зеленые брюки и блузка из грубого хлопка. Я все время слышал ее смех. Мы снова навестили «Морской бар Тэда». Музыкальный автомат играл тихо, пиво было холодным, а ее огромный поклонник больше не появлялся. Но потом почти без перехода настроение изменилось: живость и веселость из Пегги вдруг ушли. Я уже много раз видел это с Джуди и подумал, что точно так же будет и теперь, — что она тоже будет внезапно уходить в себя, погружаясь в какую-то тихую угрюмость, и все мои попытки вытащить ее оттуда сделают ее только более отчужденной.

Но вдруг Пегги посмотрела мне прямо в глаза, положила мне на руку свою ладонь и сказала:

— Прости меня, милый. Я ушла куда-то далеко. Помоги мне вернуться обратно.

— Как?

— Давай уйдем отсюда.

Мы поплыли под лунным светом обратно в бухту, она стояла около моей правой руки, мягко прижавшись к моему телу и погрузившись в какие-то раздумья.

— Я знаю, что меня тревожит, — сказала она. — Я считаю, что нечестно смеяться и быть вл…

— Быть что?

— Черт! Вот черт! Неужели я не умею даже вовремя прикусить язык!

— Быть что?

— Перестань меня дразнить. Я слишком глубоко задумалась.

Я сама не знала, что скажу, а потом почти уже произнесла это, и ты прекрасно понял, что я имела в виду. Я краснею, и ты в этом виноват. Такие вещи первым должен говорить мужчина.

— Может быть, ты хотела сказать — и быть влюбленной?

— Сэм Брайс. Я собираюсь дать вам хорошего пинка.

— Обычное дело между влюбленными. Они вечно ссорятся, об этом даже пишут в песнях…

Она отодвинулась, чтобы освободить ногу, и с размаху стукнула меня по голени. Я немедленно сбавил ход, поставил нейтральную скорость, прижал ее к себе и крепко поцеловал. Подхватив ее за узкую талию, я приподнял ее и посадил на маленький выступ над приборной доской, прислонив спиной к выпуклому ветровому стеклу. Я держал ее ладони в своих руках и смотрел на ее лицо при лунном свете. Ее маленький подбородок находился на уровне моих глаз.

— Хорошо, Пегги, — сказал я. — Это любовь. Я знаю. Я в этом уверен.

— Я тоже в этом уверена. И я боюсь.

— Чего ты боишься?

— У меня уже была любовь. Ты можешь выслушать меня и не ревновать?

— Конечно.

— Когда я потеряла мужа, это было так больно, так ужасно, так тяжело, что я больше никогда не хотела… снова оказаться в этой ситуации, любимый. Я не хотела, чтобы еще один мужчина стал смыслом моей жизни. Наверно, я была не против… снова выйти замуж, но так, чтобы этот человек любил меня и не требовал слишком многого с моей стороны. Он должен был оставаться на периферии моей жизни, чтобы ничто уже не могло причинить мне такую боль.

— Но ты такого не нашла.

— Я искала.

— Ведь ты не пошла бы на компромиссы, Пегги? Все или ничего.

— Да. Я не умею… играть своей жизнью.

— Я тоже никогда этого не делал.

— Я знаю.

— Я предложил Джуди всего себя. Но принцесса решила, что это блюдо не столь уж интересно, и удалилась, едва притронувшись к еде. И тогда я сказал себе: к черту все это. Если они не хотят меня — бесценного, неповторимого меня, — я хлопну дверью и уйду. Когда научишься не думать о вещах, которые задевают твою гордость, можно вполне сносно провести остаток жизни.

— И впустую растратить себя.

— Значит, я опять попал в список? И снова иду на битву с драконами?

Она быстро и легко поцеловала меня в губы.

— Только не ради меня, Сэм. Все, что мне нужно, это любовь. Я хочу вести тихую и скромную жизнь. Не делай ничего больше или меньше того, чего ты хочешь сам, Сэм. Я хочу лишь крыши над головой. Я хочу тепла. Хочу еды. Хочу ходить босой и стать беременной. Мышиная возня годится для мышей, а не для людей. Я ужасно счастлива — и все-таки испугана.

— Я не заслуживаю такой удачи. Боюсь, что ты рассердишься, Пегги, но я должен сказать тебе еще одну вещь.

— Ты можешь сказать мне все, что захочешь, милый.

— В моей жизни были две женщины, которые для меня что-то значили. Это Джуди и Сис. И каким-то невероятным чудом ты оказалась лучше их обеих. Они были нужны мне, потому что я не знал, что встречу тебя.

Она обхватила мою голову и порывисто прижала ее к своей груди — теплой, мягкой, пахнущей духами под грубым хлопком.

— Рассержусь? — пошептала она. — Я бы никогда не простила тебе, если бы не услышала от тебя этих слов. Ах… Как хорошо, правда?

— Я слышу, как оно стучит.

— Милый?

— Да?

— Послушай. Что это там за шум, как будто что-то перемалывают?

— А… Это просто мы вышли из фарватера. И сели на мель.

— Это плохо?

— Людям такие вещи обычно не нравятся.

— Я за все заплачу. Ты знаешь, у меня есть приданое. Целых три «штуки». Я их копила, только не знала для чего. Оказалось, они пойдут на запчасти для твоей лодки.

— Как быстро ты можешь за ними съездить и вернуться назад с деньгами?

— Ах ты, грубая жадная скотина!

Я наконец отнял голову от ее груди, спустил Пегги в кабину и проверил глубину осадки кормы с помощью багра. Потом я послал Пегги на корму, чтобы изменить распределение массы, осторожно снялся с мели и вывел лодку назад в фарватер.

Я привязал лодку к причалу, и мы рука об руку пошли в дом.

— Я могу поехать с тобой, — сказал я.

— Я сама не хочу уходить от тебя дальше чем на пятьдесят футов, Сэм. Но будет лучше, если я сначала приеду одна и все подготовлю.

— Сколько это займет времени?

— Две или три недели, потому что я хочу, чтобы все выглядело прилично. Дядя Питера был так добр со мной.

— Наверное, ты хочешь, чтобы мы поженились в Дейтоне?

Мы поднялись на веранду.

— Мне бы очень этого хотелось, Сэм.

— Сейчас в моем бизнесе мертвый сезон, поэтому, когда ты отсюда уедешь, я вполне могу отправиться с тобой в Дейтон. Я познакомлюсь с твоей родней и сделаю все, что нужно, чтобы получить лицензию в Огайо. Потом ты поедешь в Ричмонд, а я вернусь сюда. И как только ты свистнешь, примчусь к тебе в Дейтон.

— Идет! — сказала она весело. Она протянула мне руку. — Похоже, мы обо всем договорились, мистер, так что по рукам.

Мы с серьезным видом пожали друг другу руки.

— Твои волосы просто созданы для лунного света, — сказал я.

— Может быть, ты все-таки позволишь мне войти? Я чувствую себя как Яблочная Мэри. Пойдем в дом.

Мы вернулись в гостиную, и я, покопавшись у себя в буфете, нашел бутылку шабли. Наступило время для хорошего вина. Но охлаждать его было некогда, поэтому пришлось использовать лед. Пегги назвала это варварским способом пить вино.

Мы сдвинули на веранде два кресла и сидели рядом, взявшись за руки и глядя на лунный свет.

— Все началось с енота, — произнесла она мечтательно. — С той белой благородной дамы. Именно в ту минуту я начала в тебя влюбляться.

— А я куда более приземленный тип. У меня все началось, когда я делал тебе массаж ноги.

— Мне было так больно, что я не успела подумать, что все это выглядит… не совсем прилично.

— Не надо ничего бояться, — сказал я ей. — Все будет хорошо. Мы прошли тернистый и нелегкий путь, но теперь все позади и жизнь только начинается.

Мы сидели, окруженные безмолвием темной ночи, которое на самом деле трудно было назвать безмолвием, потому что в нем раздавались и плеск морской кефали, и жаркое зудение ночных москитов, и сумасшедший хохот пересмешника.

Моя девушка вздохнула и сказала:

— Из меня вышел бы прескверный менеджер.

— В самом деле?

— Я хотела придумать что-нибудь неожиданное и забавное. Вроде того, чтобы первой войти в спальню, а потом позвать тебя; ты нашел бы меня в своей постели, а я сказала бы тебе «ку-ку!» или еще какую-нибудь глупость. Это было бы знаком новой близости. Как если бы я сказала тебе: смотри, как я доверяю тебе и совсем не боюсь. Но события не должны развиваться слишком быстро. Господи, по-моему, все и так движется чересчур стремительно!

— Пегги, ты перегружаешь мою нервную систему.

— Поэтому, милый, ты должен убеждать меня в том, что все, что между нами происходит, совсем не грубо, не поспешно и не банально, говори мне, что мы околдованы, что любовь все оправдывает, что мы оба уже были женаты и все в таком роде.

— Ладно, ты исполняй свою партию, а я буду свою.

— Когда это случится, я не хочу быть такой взбудораженной и нервной, как сейчас.

— А я буду краснеть и заикаться.

— Но… найди мне хороший мотель, Сэм.

— Летом низкие цены.

— Когда мы отправимся на север, чтобы начать новую жизнь, я не хочу, чтобы нам пришлось еще что-нибудь друг о друге узнавать. А пока прости меня, что я веду себя так благоразумно, вместо того чтобы отдаться своим чувствам. Хорошо?

Я отодвинул в сторону стакан, схватил ее за локоть и привлек к себе, и мы стали целоваться, а когда я ее выпустил, ее дыхание было частым и прерывистым.

— Сэм, — прошептала она, — в следующий раз я просто задохнусь.

Мы оба рассмеялись и встали с кресла. Опустив руку пониже ее спины, я слегка подтолкнул ее сзади ладонью, и она со смехом сбежала с веранды и села в машину. Мы поехали к Уэберам.

Глава 9

В воскресенье я проснулся поздно и увидел, что стоит прекрасный день. Я приготовил себе самый роскошный завтрак и несколько раз ловил себя на том, что напеваю под нос, насвистываю и глупо улыбаюсь. Уже около полудня я отправился выуживать сведения из Джей-Би и, прихватив его из холостяцкой лачуги, стоявшей посреди сосновой рощи, повез к Джимсонам. Он не знал, что у меня на уме, но согласился оказать мне помощь после того, как продемонстрировал достаточную, с его точки зрения, степень раздражения.

Когда мы приехали на место, нам понадобилось двадцать минут, чтобы найти остатки перил с «Королевы моря».

— Как выглядели повреждения, когда ты увидел яхту, Джей-Би?

— Я все тщательно осмотрел, Сэмми, и думаю, что она могла получить такие повреждения одним-единственным способом. Корма застряла под навесом дока, потом ее подняло на волне, и тот, кто управлял лодкой, попытался вытащить ее обратно, но корму зажало, и навесом сорвало часть перил.

— Значит, перила были выломаны во внешнюю сторону?

— Посмотри на этот кусок, Сэм. Это одна из вертикальных трубок, и она выгнута вперед, вот так, как будто ее давили изнутри.

Я внимательно рассмотрел кусок искореженного металла при ярком свете солнца. Я нашел место, где труба была поцарапана, и увидел на ней следы черной краски.

— Я хочу взять этот фрагмент с собой, Джей-Би.

— Не думаю, что старый Джимсон хватится одного куска металлолома. А на кой черт он тебе нужен, Сэмми?

— Послушай, Джей-Би, если понадобится, ты сможешь засвидетельствовать, что это часть перил с «Королевы моря»?

— Надеюсь, что мне не придется этого делать, потому что я терпеть не могу судебных разбирательств. Это как-то связано с твоим страховым бизнесом, Сэмми?

— Более или менее.

Я положил фрагмент трубы в свою машину. У меня больше не осталось никаких сомнений, теперь я был уверен, что при желании в полиции установят идентичность краски, найденной на погнутых перилах, и той, что была на маленьком «рено». Но я все-таки старался смотреть на ситуацию беспристрастным взглядом. Я знал, что, если дам волю своему гневу, мне будет очень трудно сохранять спокойствие.

Я отвез Джей-Би домой и отправился в бар «Мария» в Бейсайде. Это захудалое заведение, существующее в основном на деньги профессиональных рыбаков. Трудно найти людей более вспыльчивых, более замкнутых в своем кругу и столь безжалостно эксплуатируемых. Время приближалось к двум часам дня, бар начал заполняться воскресными посетителями. Некоторых из этих людей я знал всю свою жизнь. И хотя еще ребенком я испытал на собственной шкуре, что такое тяжелая работа на сетевой ловле, я до сих пор оставался для них чужаком и должен был вести себя здесь тихо и осторожно. У меня не было никаких шансов первым начать разговор.

Когда я допивал вторую кружку пива, к стойке подошел человек по имени Джейми Франс и остановился рядом со мной. Я знал его, когда еще учился в школе. Мы немного поговорили, и я незаметно для себя вернулся к нашей прежней манере неспешной и основательной беседы.

— Ты знаешь «Королеву моря»? — спросил я его. — Большая яхта с южного конца Хорсшоу.

— Знаю. Больше пятидесяти футов. Ею заправляет парень по имени Чейз.

— Джейми, нельзя ли как-нибудь узнать, не выходила ли она в прошлый понедельник вечером в пролив?

Он помолчал, ожидая, что я объясню ему причины своего вопроса, и, когда я этого не сделал, он не стал ни о чем спрашивать. Это было одним из правил, принятых в их среде.

— В котором часу? — спросил он.

— Примерно в десять, может быть, чуть раньше или позже.

— Все зависит от того, был ли в это время кто-нибудь из наших в море, Сэм. Подожди, я попробую разузнать.

Он ушел и через десять минут вернулся к стойке бара с высоким жилистым стариком, чье обветренное лицо было мне знакомо, хотя я не мог припомнить его имени.

— Ты знаешь Сэма Брайса, Люк? — спросил Джейми.

— Я знал его отца, — ответил старик.

— Это Люк Джонсон, — сказал Джейми.

Я пожал ему руку, которая на ощупь напоминала обтянутый кожей камень.

— Не возражаете, если я угощу вас выпивкой, мистер Джонсон?

— Не откажусь.

Когда принесли заказ, старик сказал:

— Я и мои парни были в четверти мили от пролива, к югу от острова, и мы не торопясь шли вокруг той большой отмели и искали стаю макрели, достаточно крупную и недалеко от поверхности. И тут мой младший мне говорит: «Как ты думаешь, какого черта он здесь делает, па?» Мы все посмотрели в ту сторону и увидели большую лодку, которая шла со стороны залива без единого огня на борту и по самому краю фарватера. Ты знаешь, там проход раздваивается, можно идти прямо или повернуть вдоль отмели, но если отклонишься хоть на три фута, то удара не миновать. Так вот, все выглядело так, точно он шел прямиком на эту мель. Мы стояли и смотрели, что он делает, и глядеть на это было довольно скверно, потому что мы ждали, что он вот-вот напорется на дно, но тогда как раз был большой прилив, и этому парню чертовски повезло, потому что в том месте, где он прошел, у него оставалось не больше дюйма воды под корпусом.

Мы с ребятами обсудили между собой, кто это мог быть, и решили, что это та самая «Королева моря», о которой ты спрашивал у Джейми, но мы подумали, что все это странно, потому что Чейз, ее капитан, хорошо знает здешние воды. Мой средний сказал, что когда он увидел силуэт яхты при лунном свете, то ему показалось, что на палубе было что-то не так, а глаза у него острые.

— А он не объяснил вам, что там было не так, мистер Джонсон?

— Он сказал, что на палубе как будто торчала лишняя будка.

— Что было дальше?

— Он прошел прямо и исчез из виду. Мы двинулись дальше на север и примерно через милю нашли стаю макрели. Потом мы начали работать, а минут через сорок мой старший заметил, что какая-то лодка возвращается в пролив, и похоже, это была та же яхта, но уже с огнями на борту, и шла она куда медленней, чем раньше.

Больше он ничего не мог мне рассказать. Я его поблагодарил, в ответ он важно и с достоинством поблагодарил меня за угощение и вернулся к своим друзьям.

— Как-то раз, — сказал Джейми, — одна компания из Бока напилась вместе с капитаном и вышла ночью на яхте, и они въехали прямиком в мангровые заросли на острове Лакоста, при этом чуть не убили одну парочку, которая в то время занималась любовью на баке.

Я не клюнул на эту наживку и вскоре покинул бар, пробыв там достаточно долго, чтобы не обидеть Джейми Франса своим быстрым уходом.

Когда я возвращался на машине в город, я знал, что у меня уже достаточно фактов, чтобы обратиться к помощи закона. Все детали слишком точно подходили друг к другу. Как бы не относился Пэт Миллхоуз ко мне лично, он должен дать ход делу на основании представленных мною улик. Но сначала я хотел заехать за своей девушкой.

Я собирался забрать ее, отвезти в «Капитанскую пещеру» и снять там для нее достаточно уединенный домик. Думая о ней, я чувствовал сладкий прилив желания, и мне это очень нравилось. Но я желал не только того, что подсказывала мне взбудораженная плоть, не одного лишь физического наслаждения, о котором мечтали оба наших тела. Хотя и этого, конечно, тоже. Я представлял, как прекрасно у нас все это получится, и знал, что мы оба хотим этого как можно скорее. Но это было лишь десертом для основного блюда. Я знал, что она станет мне спутником на прогулках — с ней хорошо будет бродить по горячим пляжам и дождливым улицам; девушкой для бесед, с которой можно будет вести долгие разговоры в каких-нибудь уютных местах или дома по вечерам; милой женушкой, которой будет приятно оказывать разные знаки внимания, получая в ответ маленькие смешные сюрпризы; крепкой и здоровой матерью, чье тело будет радо выносить моего ребенка.

Я остановил машину на подъезде к дому Уэберов, просигналил один раз, вылез и подошел к передней двери. Я нажал кнопку звонка и посмотрел на свои часы. Двадцать минут шестого. В доме не было слышно ни звука. Я снова нажал на звонок.

Черити Уэбер наполовину приоткрыла дверь.

— А, это вы! — произнесла она своим хриплым голосом. — Рада вас видеть.

Она, как всегда, слегка подобралась и продемонстрировала мне все достоинства фигуры девушки из шоу, обладающей избыточной мимикой бровей.

— Привет. Я хочу видеть Пегги.

— Заходите, я ее позову, — сказала она.

Ее голос был менее убедительным, чем внешность. Я чувствовал, что она сильно подавлена, и ее попытка выглядеть очаровательной — всего лишь безусловный рефлекс.

Она отступила на шаг, и я вошел в дом. Слева я ощутил чье-то присутствие. Я начал поворачивать голову. Послышался какой-то тихий звук. Шлеп. Моя голова разлетелась на части. Ее куски, крутясь и свистя, полетели в мое детство. Оставшаяся часть тела стала медленно и плавно спускаться вниз по длинному и скользкому уклону. Куда-то, в густую тьму…

…Котенок, сидевший под верандой, заблудившийся, жалобно мяукающий, тоскующий по дому. Его слабый голос проник в мой сон. Я не хотел его слышать. Мне больше нравилось спать дальше. Но он продолжал мяукать, и вскоре среди его жалоб я различил свое имя. «О, Сэм! — пищал он. — О, милый!» Во сне мне это показалось правдоподобным… почти. Некоторые котята умеют разговаривать, сказал я себе. Тут нет ничего особенного. Но здравый смысл возражал мне все упрямее, и скоро я начал выкарабкиваться из своей уютной черноты наверх, в тусклый мир, полный тошноты и боли.

Я лежал на спине, повернув голову направо. Я открыл глаза и в нескольких дюймах от себя увидел бетонную стену, освещенную тем бледно-серым светом, какой бывает на рассвете или в сумерках. Вся левая часть головы распухла от боли, и мне казалось, что мое ухо находится дюймов на десять дальше, чем должно быть. Я хотел осторожно потрогать этот участок черепа, но обнаружил, что обе руки у меня занемели и превратились в две связанные вместе бесчувственные болванки. Мне стоило больших усилий приподнять их так, чтобы я смог их увидеть. Они потемнели и распухли, крепко стянутые на груди в какую-то пародию молитвенного жеста при помощи пластикового шнура, который используется в удлинителях. Я поднял руки повыше, чтобы попытаться прикоснуться к левой части головы тыльной стороной своей правой руки. Рука ничего не чувствовала. Боль стала резче и острее.

— Милый, — раздался тихий голос.

Я попробовал медленно повернуть голову в другую сторону. Я увидел ее на полу в шести футах от себя. Она лежала, скорчившись, перекрученная шнуром, с лицом, искаженным от отчаяния. Я заметил одно окно, сквозь которое на пол лился тусклый свет. За ее спиной я различил садовые инструменты, электрический насос, напорные баки. Справа от баков, между ними и закрытой дверью, на полу плашмя лежал вниз лицом какой-то человек, — он находился в тени, и я видел только его повернутые ко мне ноги.

— С тобой… все… в порядке? — произнес я глухим голосом.

Мне показалось, что я говорю со дна колодца. Самым бледным пятном в комнате были ее волосы. На ней было что-то вроде темно-синего сарафана. На грубом цементном полу ее кожа казалась еще нежнее. Здесь пахло затхлостью и ржавчиной.

— Прости меня, прости меня, — забормотала она и начала плакать.

— Где мы?

— Я трусиха, я жалкая трусиха, — всхлипнула она.

— Ты можешь подвинуться ближе?

— Да… я не хотела этого делать. Я боялась, что ты… что ты умер.

Она напрягла тело, изогнулась и, отталкиваясь каблуками и локтями, придвинулась ко мне вплотную. Ей удалось, приподнявшись, поцеловать меня, потом она упала лицом мне на шею. Я почувствовал, как ее слезы обжигают мою кожу.

— Я нашла следы от шин, — прошептала она. — Ветки на кустах были сломаны. Он поймал меня. Он поймал меня, Сэм!

— Морис?

— Я оказалась такой трусихой. Я хотела лгать ему в глаза, смеяться и все отрицать. Но он ударил меня. Господи, как мне было больно, Сэм! Я потеряла сознание, а когда очнулась, он ударил меня снова — ужасно, со всей силы, — и тогда я стала говорить взахлеб, Сэм, я стала рассказывать ему о нас. Слова сами вырывались из меня, и я выложила ему все, обо всех наших подозрениях. Теперь он все знает, Сэм. Мне так стыдно!

— Тебе нечего стыдиться, Пегги. Пожалуйста, не думай об этом. Кто это там лежит?

— Капитан Чейз. Он… он мертв, Сэм.

— Что случилось?

— Он… наверное, он меня услышал. Когда я кричала. Морис, кажется, не ожидал, что я могу кричать так громко. Он пришел… потом началась ссора, и они его убили.

— Они?

— В доме появились двое мужчин, Сэм. Думаю, те же самые.

— Где Малеры?

— Они их отослали, Сэм. В большой машине. Я не знаю куда и зачем.

— Становится темно. Где Черити?

— В последний раз я видела ее сегодня в одиннадцать утра. Она была ужасно пьяна, раньше я никогда не видела ее такой по утрам.

— А где находится это место… относительно дома?

— Где-то между гаражом и кухней.

— Сколько времени мы здесь?

— Меня притащили сюда около трех часов дня. А пару часов спустя принесли тебя, Сэм. Те двое мужчин. Они не положили тебя на пол. Они просто… швырнули тебя. Это было ужасно и отвратительно.

— С тех пор сюда кто-нибудь заходил?

— Полчаса назад заглядывал один из них, тот, что ниже ростом. Я слышала, как второй называл его Марти. Он без конца курит сигары. И он все время напевает себе под нос, знаешь, начало этой старой песни «Любовь в цвету», каждый раз одно и то же. Он присел на корточки и стал обыскивать карманы капитана Чейза, а потом перешел к тебе и начал шарить по твоей одежде. Думаю, он был немного пьян. Я спросила его, жив ли ты. Он ответил каким-то смешком. Потом он подошел ко мне и… и начал обыскивать меня. Он говорил мне всякие грязные вещи и все посмеивался, а потом ушел. После этого я стала плакать и звать тебя, пыталась понемногу подобраться к тебе, и тут ты… очнулся.

Свет угасал слишком быстро. Я поднял руки к лицу и рассмотрел шнур, которым были стянуты мои запястья. Он был завязан так, что я не мог разглядеть узла. Я попросил ее спуститься немного ниже, чтобы она могла достать руками до шнура на моих руках. Я почувствовал мягкие и слабые прикосновения ее пальцев.

— Сэм, я… я не могу. Мои пальцы почти ничего не чувствуют. Знаешь, как в детстве, когда отморозишь на улице руки и потом не можешь расстегнуть пуговицы.

— Передвинься выше, и я попробую развязать твой шнур зубами, милая.

Я с трудом повернулся к ней. Когда мне удалось дотянуться ртом до маленького твердого узла, я попытался ухватиться зубами за одни из его концов и ослабить узел. У меня ничего не вышло.

— Здесь есть что-нибудь, чем можно перерезать шнур? — спросил я у нее.

— Сейчас слишком темно.

— Инструменты должны быть там, в углу. Может быть, попробуешь туда добраться, милая, и посмотреть, что там есть?

— Помоги мне сесть.

Я неловко ее подтолкнул и помог ей приподняться и сесть на полу. Она пересекла комнату в сидячем положении, упираясь каблуками в цементный пол и подтаскивая себя вперед. Это выглядело дико и нелепо, и смотреть на это было тяжело. Я услышал в темноте глухой стук и позвякивание металла.

Она вернулась обратно тем же способом, задыхаясь от усилий.

— Это подойдет? Мы сможем его использовать?

Она подняла к свету занемевшие руки, в которых был зажат маленький треугольный напильник.

— Нам надо его как-то закрепить.

Мы устроились так, чтобы она могла держать напильник между ладонями и, работая локтями, перетирать им плотно стянутые и перепутанные витки шнура на моих запястьях. Я ощутил на руках капли какой-то влаги и понял, что она порезала мою бесчувственную кожу.

Пегги вдруг затихла и затаила дыхание — из-за запертой двери послышались мужские голоса. Напильник упал мне на грудь.

— Отползи от меня! Ложись на пол, — прошептал я.

Я смутно различал темные очертания напильника на своей светлой рубашке. Я передвинул его непослушными руками и неловко протолкнул в отверстие между двумя пуговицами на рубашке. Я почувствовал грубое и прохладное прикосновение металла к моей коже. Я дернулся всем телом, напильник скользнул по ребрам на бок и исчез из виду.

Дверь открылась. Человек, стоявший на некотором расстоянии от меня, произнес:

— Он сможет все это перенести, Морис.

Над дверным проемом вспыхнула голая лампочка. К тому времени, как мои глаза привыкли к резкому свету, мужчина уже склонился надо мной. Он был достаточно большого роста, смуглый и черноволосый, с припухлыми глазами и маленькими усиками. Его крупная фигура заплыла жиром, хотя он выглядел довольно сильным. Он слегка пнул меня в левое бедро — просто так, без особой злобы.

— Башковитый ты парень! Умник, что и говорить.

— Мистер Уэбер, полагаю?

— Ты полагаешь! Приятель, ты попал в самую точку.

— Я думаю, вам лучше нас отпустить, мистер Уэбер. Мне кажется, это будет лучшим выходом из ситуации.

— Я уже наделал уйму всяких глупостей, Брайс. Именно поэтому у меня теперь большие проблемы. Но я намерен их решить. Мне надо было вышвырнуть этого Чарли в залив еще два года назад. Однако тогда у меня не было помощников, и она умоляла меня на коленях, так что я пошел у нее на поводу. А жаль, сделай я по-своему — избежал бы многих неприятностей. И ты прожил бы немного дольше.

— Зачем он сюда забрался? Что было в вашем сейфе?

— Ты такой умный и до сих пор этого не знаешь?

— Я догадываюсь, что там было. Я думаю, там… было что-то, что позволяло вам держать в своих руках Черити.

— Всего лишь два кусочка бумаги, Брайс. И пара картинок, и немного магнитофонной пленки — все упакованное и готовое к отправке по почте. Следующие двадцать лет своей жизни она провела бы в тюрьме, и это еще самое меньшее, что ее ждет, если я отправлю эту посылку.

— Убийство ее второго мужа?

— Скажем так — помощь в организации этого убийства.

— Так ты никогда не был на ней женат, Уэбер?

— Господи, конечно нет!

— Значит, она была частью сделки?

— Сделки, о которой ты ничего не знаешь, парень.

Я понимал, что говорить с ним дальше бесполезно. Он передо мной просто хвастался, и это вряд ли могло помочь кому-нибудь из нас.

— Стало быть, все твои мечты сбылись, Уэбер? Тебе нечего больше желать? Не знаю, как и кого ты так ловко схватил за горло, но ты получил все, что хотел. Дом, лодка, пачка наличных каждый месяц, прислуга и женщина, какой всегда мечтают обладать типы вроде тебя.

— Это очень приятный способ добиться своего от женщины, Брайс. Тебе даже не приходится ее бить. В этом нет никакой необходимости, когда у тебя в сейфе лежит то, что делает ее послушной.

— Значит, кто-то организовал «Старр дивелопмент», чтобы сделать тебя счастливым. Неужели это все, что тебе было нужно?

— Я имел все, о чем можно только мечтать, Брайс. Чего еще можно пожелать? В конечном счете все хотят одного и того же.

— Почему Чарли так безропотно принял свой приговор?

Он пнул меня снова, на этот раз с большим чувством.

— Я был неосторожен и позволил этому хмырю подобраться слишком близко к дому. Зря я уступил ей и разрешил купить новую машину. Тут-то она и вцепилась в этого младенца, окрутила его так, что он готов был для нее на все — например, взломать мой сейф. Наверно, ей надоело быть моей собственностью. Но я его поймал. Я объяснил ему, что он должен говорить на суде, показал ему пистолет и сказал, что, если он не признает себя виновным, я убью его дорогую подружку, причем подробно описал, как именно я собираюсь это сделать и сколько времени у меня это займет. Она тоже стояла рядом и умоляла его согласиться, потому что прекрасно понимала, что я выполню свое обещание. Понадобилось два года тюрьмы, чтобы этот паренек начал приходить в себя и соображать, какого он свалял дурака. А до этого он, наверное, все вспоминал, как она была с ним нежна и как благородно он поступил, избавив ее от смерти.

— А что, по его мнению, находилось в сейфе?

— Бог его знает, что она ему наплела. Я ее никогда не спрашивал. Но она наверняка ему наврала. Когда я услышал, что он сбежал, то сразу понял, что этот парень обязательно заявится сюда, чтобы узнать, как его обманули. Тюрьма делает людей крепче, поэтому я подумал, что на этот раз мне понадобится помощь. И она пришла, Брайс.

— Значит, эти ребята никуда отсюда не уезжали?

— Им приказали поболтаться пару недель в районе Тампы, чтобы убедиться в том, что все прошло тихо.

— Но получилось по-другому.

— Сегодня все будет в порядке, Брайс, можешь не сомневаться.

— Ты все здорово придумал, но у тебя все равно ничего не выйдет.

— Правда?

— Слишком много вещей тебе придется объяснять, Уэбер.

— Возможно, к тому времени, когда меня начнут о чем-то спрашивать, меня здесь уже не будет.

— Тебя найдут.

Это прозвучало не слишком убедительно.

— Ты большой умник, Брайс, которому хочется знать про все на свете. Посмотрим, сможешь ли ты найти какую-нибудь брешь в моем плане. Черити сейчас на борту «Королевы моря», мертвецки пьяная. Когда она слегка протрезвеет, я волью в нее еще спиртного. Она понятия не имеет о том, что здесь происходит.

— И что из этого?

— Она не знает даже о том, что сегодня я звонил нашему милому доброму шерифу и сказал ему… короче говоря, я спросил, не будет ли он возражать, если мы отправимся в небольшой круиз по восточному побережью. Я сообщил, что мы собираемся провести на яхте некоторое время, в Лодердейл и Бахайя-Мар. Я заверил его, что он сможет нас там найти, если захочет задать нам какие-нибудь вопросы. Я сказал также, что с нами поедут сестра моей жены и ты. Он ответил, что я не слишком разборчив в знакомствах.

— Есть много других людей, которые знают, что я не стал бы…

— Подожди, пока я нарисую тебе всю картину, приятель. Твою машину отогнали обратно к твоему дому, она поставлена в гараж и заперта, а на двери приклеена отпечатанная записка: «Вернусь через неделю». Я приказал Малерам собрать вещи и ехать с ними в Лодердейл, там они должны найти место, где мы сможем остановиться, и приготовить все к нашему прибытию. Взятая напрокат машина в нашем распоряжении, Бен поедет на ней в Неаполь. Ты, я, Марти, обе женщины и мертвый капитан в ближайший час поднимемся на борт «Королевы моря». Мы потащим за собой на буксире шлюпку. Когда мы выйдем в море и встанем на курс, я включу автопилот и вместе с Марти позабавлюсь с нашей маленькой сестричкой. Но когда мы будем недалеко от Неаполя, вечеринка закончится. Мы вас аккуратно уложим, откроем кингстоны и уплывем на шлюпке. Добравшись до берега, мы затопим и шлюпку. Это будет еще одно загадочное исчезновение в море, парень, только и всего. Мои личные вещи уложены в машину. Завтра вечером мы превратимся в обычных туристов, которые летят на самолете на север. Наше исчезновение заметят не раньше чем через неделю. К тому времени мы будем уже далеко.

Я пошевелил связанными руками и, взглянув на них, увидел блеск медного провода в том месте, где мы распиливали шнур. Я повернул кисти так, чтобы следы нашей работы были незаметны.

— Ну как, видишь здесь какие-нибудь слабые места, приятель?

— Вас начнут искать.

— Если только не подумают, что я утонул в море вместе остальными.

— Ты так и не рассказал мне всего. Не объяснил почему.

— Почему?

— Или как. Или кто ты такой. Твое имя ведь не Морис Уэбер, верно?

— Насчет Мориса все верно. Но не Уэбер.

— Типичный неудачник. Это по тебе заметно. Никчемный продажный бюрократ или политик, мелкая сошка, которая всю жизнь пытается делать вид, что представляет из себя что-то значительное. Невежественный, глупый, жадный и жестокий. Все это написано на твоем лице, парень. Расскажи мне, как все началось? Небось бегал на посылках у своего босса?

Он ударил меня ногой по почкам. От боли у меня перехватило дыхание.

— Эти скоты принимали меня за дурака, — процедил он, мрачно ухмыляясь. — За мою честность они платили мне гроши на жалкой работе в мэрии. Шестьдесят пять паршивых баксов в неделю. Они думали, я такой послушный и тупой, что буду рад получать их жалкие подачки. Потом они прибавили мне еще десятку. Большие деньги! И когда я поумнел, я стал делать вид, что по-прежнему веду себя, как дурак. Но я проверял каждую сделку, каждый чек. Я купил себе маленькую видеокамеру и научился ею пользоваться. Я поставил в офис магнитофон с дистанционным управлением. Я вел свою слежку день за днем. За три года работы я поймал их всех — всех этих больших шишек, всех жирных свиней. Я знал о взятках профсоюзам и махинациях со строительством, о том, как подмазывали чиновников и должностных лиц по всей цепочке, начиная с продажных полицейских и кончая парнями из правительства. Я приготовил три полных комплекта документов и два из них спрятал в надежнейших местах на свете. Я должен был проверять их четыре раза в год, иначе они бы отправились прямиком в ФБР, чуть ли не единственное место, которое осталось не охваченным этими ребятами. Как раз открылась сессия Большого жюри, и я сделал им анонимный звонок, намекнув, что они должны со мной связаться. Окружной прокурор был их человеком, он известил тех больших парней о том, что случилось, и они сразу занервничали и кинулись ко мне. В газетах уже появились кое-какие слухи. Я показал им один из своих комплектов. Ты бы видел их лица. «Наш честный, глупый Мори!» Я действовал напрямик. Я сказал им, что мне нужно. Дом вроде этого, яхта, прислуга, пачка денег каждый месяц и какая-нибудь смазливая девка, которая будет делать все, что я ей прикажу. Они устроили все это через подставную корпорацию — дом, яхту и так далее, — чтобы избавить меня от проблем с налоговой полицией. Мне пришлось взять новое имя, потому что после моего исчезновения меня объявили в розыск. И так бы все и продолжалось до сих пор, если бы я не совершил две ошибки. Я не должен был позволить ей связаться с этим малышом Чарли. И мне не следовало идти у нее на поводу и приглашать в дом ее сестрицу. Но теперь об этом поздно сожалеть. Сегодня вечером мы все исправим.

— А где ты нашел этих головорезов, Мори?

Он пожал плечами:

— Те парни, на которых я собрал досье, — уважаемые граждане, но в бизнесе им приходится иметь дело с гангстерами. От этого никуда не денешься. Так что я позаимствовал у них парочку специалистов.

— А твои прежние работодатели одобряют, что ты… убиваешь людей?

— Все, что им нужно, это не оказаться в тюрьме, а они все туда попадут, если со мной что-нибудь случится. Это крупные шишки. Им вовсе не хочется терять свои большие автомобили, дорогих женщин и членство в престижном клубе.

— Зачем ты убил Дженис?

— Потому что она приехала вместе с Чарли. У меня не было выбора.

— Они к тебе приезжали?

— Оба, прямо к входной двери, Брайс. Девушка позвонила Чери, и она сказала им, что одна в доме. Так что они сами попались в ловушку. Ладно, я пойду посмотрю, как идут дела.

Он скрылся в ночной темноте, оставив свет включенным.

— Ужасно, ужасно, — прошептала Пегги.

Она подползла ко мне поближе, и я едва успел сказать ей, где лежит напильник, как вернулся Уэбер вместе с двумя парнями. Тот, что пониже, курил сигару и был в морской фуражке, которую я видел на Стэне Чейзе. Лицом он напоминал толстого сонного хорька. Второй, которого Морис звал Беном, был выше меня ростом, с веснушчатым, красным опухшим лицом, с удивленным выражением голубых глаз и короткими рыжими волосами.

— Отнесите ее на одну из коек, — приказал Уэбер.

— С удовольствием, — ответил хорек. — Открой рот, крошка.

Она не разжимала губ, и они вдвоем пытались раздвинуть их большими пальцами рук. Когда им это все-таки удалось, хорек затолкал ей в рот синюю искусственную губку и закрепил ее с помощью бельевой веревки. Она издавала невнятные сдавленные звуки, пока они волокли ее наружу. Верзила пробормотал что-то хорьку, потом взял ее на руки и без всякого усилия понес дальше.

Морис и хорек вдвоем вынесли тело Чейза. Морис взял его под мышки, а хорек тащил за ноги. Минут на десять меня оставили одного.

Десять минут могут быть очень, очень долгими. Горькими, мрачными и долгими. Одна часть моего сознания восхищалась дерзким планом Уэбера. Правда, он совершил несколько ошибок и сам поставил под угрозу ту роскошную жизнь, которой добился с помощью шантажа. Видимо, после того, как его долгие годы считали дураком, он находил удовлетворение в мысли, что все остальное человечество глупее его. (Я пытался вытащить наружу напильник и приспособить его как-нибудь к работе.)

К этим ошибкам его привела излишняя самоуверенность. Он считал себя достаточно умным, чтобы совершить убийство и спрятать концы в воду. А теперь ему пришлось признать, что дело не выгорело и он должен покинуть свой уголок рая. Впрочем, позже он сумеет возместить свои потери. Как только он окажется далеко отсюда и вне подозрений, его денежная машина заработает снова.

Я легко мог поставить себя на место тех людей, которых он столь искусно шантажировал. Они допустили тактический просчет. Он поймал их с поличным. Все, что им оставалось, это отдать ему то, что он просит, и молить Бога, чтобы он жил как можно дольше. Забота о нем стала чем-то вроде страхования бизнеса — минимальные затраты, если сравнивать их с общей стоимостью фирмы. Если они были людьми умными, то, наверное, радовались, что их шантажирует человек, не жаждущий власти и карьеры в их собственной структуре. На самом деле издержки были совсем невелики. Земля, дом и яхта находились в собственности «Старр дивелопмент», ликвидация которой впоследствии позволит вернуть почти весь затраченный капитал. Ежемесячные выплаты наличными вряд ли составляли больше двух тысяч долларов — капля в море для нелегального бизнеса в масштабах любого муниципалитета.

Он заставил их обеспечить ему жизнь, которую всегда хотел вести, и они должны были благодарить судьбу, что его потребности оказались так невелики. Он мог навредить им гораздо сильнее.

Моя объективность простиралась так далеко, что я мог заметить даже некоторую параллель между его существованием и той жизнью, которую вел я сам. Каждый по-своему — мы оба предпочли уйти с арены жизни. Разве что его средства достижения цели погрязнее.

Продолжая упражняться в объективности, я представил себе, что будет дальше. Сейчас воскресный вечер, прошла неделя с той ветреной ночи, когда Чарли появился под окном моей спальни. Возможно, пройдет еще неделя, прежде чем появится сообщение об исчезновении «Королевы моря». Береговая охрана начнет поиски с воздуха. Проявив некоторый оптимизм, я представил, что несколько человек поднимут большой шум, настаивая на проведении тщательного расследования. Д. Экли Буш, Джей-Би, возможно, родственники Пегги, Джейми Франс. Проницательные журналисты известят мир о том, что в последнее время у нас произошло слишком много загадочных исчезновений.

Я мог предположить, что в дело вмешается Лу Лиман, который сфокусирует свое внимание на «Старр дивелопмент». Но если все было сделано достаточно умело, проследить путь от подставной компании к коррумпированным чиновникам будет невозможно. Даже если кто-нибудь с большим опозданием нападет на след взятой напрокат машины, ему вряд ли удастся найти по ней Уэбера. Он исчезнет вместе со всем своим компроматом и, оказавшись в безопасности, потребует себе нового рая и новой пленницы где-нибудь в Аризоне, Калифорнии или на одном из Карибских островов. В любом городе, в любое время можно отыскать десятки людей, похожих на Уэбера, как родные братья. Тому, у кого нет средств, трудно начинать жизнь заново. Но Уэбер может требовать себе всего, чего захочет. (Я попытался ухватиться за конец напильника, хотя чувствовал, что мои пальцы не слушаются моих приказов.)

Ярость — оружие с холостыми патронами. Страх делает человека еще более беспомощным. Я боялся за нее, а не за себя. Ее смерть стала бы невосполнимой потерей. Я изо всех сил старался изгнать из своего сознания всякие эмоции. Я надеялся, что судьба предоставит мне хотя бы небольшой шанс, и как только он появится, мне понадобится максимум спокойствия и хладнокровия, чтобы выжать из него все, что можно. Эмоции могут меня только ослепить, я даже не замечу, что у меня появился этот шанс. Если я утрачу ясность ума, то упущу последнюю возможность и до скончания мира буду покоиться со своей любимой на неглубоком дне Мексиканского залива в этом большом гробу из тика, красного дерева и бронзы.

Когда внезапно возвращаешься к жизни, смерть кажется еще более горькой и несправедливой, чем всегда. (Я выронил напильник, осторожно повернулся и почувствовал, что он скользнул обратно и застрял между рубашкой и ребрами.)

Учитывая мои размеры, они явились за мной втроем. Они заткнули мне рот какой-то грязной тряпкой и плотно затянули узлы. Уэбер схватил мои связанные ноги, Марти и Бен вцепились в мои плечи. Они бросили меня на мокрую от росы траву, пока Уэбер выключал свет, закрывал дверь подсобки и вешал на нее тяжелый замок.

Ночь была безмятежно тихой. Я слышал рокот далеких грузовиков, проезжавших по автостраде на материке. Прямо над головой пролетел самолет, невозмутимо помигивая своими огоньками. Там, на высоте восьми тысяч футов над темной тропической землей, спокойно сидели пассажиры: они только что поужинали, и стюардесса везла подносы с использованными тарелками.

Меня перенесли на борт «Королевы моря» и бросили на палубу из тикового дерева, неподалеку от кормы. Я старался приподнять голову, напрягая шею, чтобы избежать удара затылком, но она откинулась назад и стукнулась с такой силой, что на несколько секунд я потерял сознание. Удары по голове и запах бензина от тряпицы во рту вызывали у меня тошноту. Я боролся с ней, понимая, что, если меня вырвет, я могу задохнуться. Приступ тошноты постепенно прошел.

Бен и Уэбер ушли по темной палубе в сторону кают. Марти присел боком на перила. Я услышал, как он откусил кончик сигары и сплюнул его в воду, потом увидел пламя зажигалки, которое осветило его толстое лицо. Я лежал в задней части палубы, головой к правому борту. Со стороны материка появилась ущербная луна. Я осторожно повернул голову налево, посмотрел на корму и увидел тело Чейза, распростертое недалеко от меня, — он лежал на спине с бледным восковым лицом, на котором играл луч луны, рот у него был приоткрыт и одно веко поднято, хотя под ним не было влажного блеска жизни. Мертвые глаза быстро становятся сухими и не отражают света.

Я услышал, как невдалеке завелся автомобиль, тронулся с места и поехал в северную часть острова. Шум мотора растаял в ночной тишине.

Уэбер вернулся на палубу. Марти обратился к нему приглушенным голосом:

— Все в порядке?

— Он будет ждать нас на автостоянке рядом с городским пирсом.

— Мои вещи он тоже забрал?

— Ты же сам положил их в машину, не помнишь? Что, по-твоему, мы могли с ними сделать? Выбросить ко всем чертям? Дом заперт, электричество выключено, сейф пуст. Ты слишком нервничаешь, Марти.

— Чертовски верно сказано — я нервничаю. Я еще на прошлой неделе говорил, что ты действуешь слишком необдуманно и из-за этого у нас могут быть проблемы. А ты считал, что ужас как ловко все это придумал — утопить машину в море. Теперь мы вынуждены спасать свои задницы, и все это уже не кажется таким умным, приятель.

Я увидел, как Уэбер остановился и посмотрел на Марти долгим взглядом:

— Тебе что велено, Марти?

— Что мне велено? Слушать твои приказы, вот что мне велено, Мори, только я разбираюсь в этих делах лучше, чем ты. Верно?

— Верно, Марти. Они дали тебе имя и описание и послали в город, где ты никогда раньше не был. Ты, конечно, можешь прикончить человека за одну секунду прямо на дороге и при этом уйти сухим. Все это замечательно. Поэтому я и прошу у тебя совета, как у эксперта, Марти. Как ты считаешь, может быть, нам бросить этих людей прямо посреди дороги? Как еще мы можем спрятать четыре тела, чтобы их никогда не нашли и чтобы при этом все выглядело так, что я здесь ни при чем? Попробуй придумать план получше, Марти.

Последовала длинная пауза. Наконец Марти сказал:

— Ладно, пора отчаливать.

Глава 10

К тому времени, как мы вошли в фарватер, я убедился в том, что Уэбер достаточно хорошо усвоил уроки Чейза. Ходовые огни были включены. Шлюпка тянулась на буксире на правильном расстоянии от кормы. Два дизельных двигателя работали синхронно со скоростью примерно тысяча оборотов в минуту. Уэбер вместе с Марти управлял «Королевой моря» со штурманского мостика и вручную двигал большим прожектором, чтобы держать свет на маркерах вдоль фарватера.

Я знал, что мы повернули направо и вышли в пролив Хорсшоу. Пик прилива уже прошел, и я молился о том, чтобы Уэбер посадил судно на мель. На море было достаточно сильное волнение, и в случае его ошибки нас могло вынести на отмели. Но он правил лодкой аккуратно и умело. Вскоре он прибавил ходу, и я понял, что мы прошли.

Они спустились с мостика по крутому винтовому трапу, и Уэбер направился к пульту дублированного управления в полузакрытой рубке, расположенной в десяти футах от меня. Он включил свет над навигационной картой.

Они заговорили, перекрывая голосами громкий рокот двигателей, так что я мог слышать их слова.

— Что дальше? — спросил Марти.

— Мы будем идти прямо еще пару миль, потом пойдем по компасному курсу, который приведет нас в Неаполь.

— Ты уверен?

— Разумеется, уверен, черт побери, потому что Чейз проложил на этой карте все компасные курсы, и я просто выбрал нужный!

— Не надо так кипятиться. Я просто спросил.

Уэбер еще слегка прибавил ходу, потом направился к корме с фонариком, переступил через меня и мертвого капитана, словно через два бревна, и посмотрел, все ли в порядке со шлюпкой.

Когда он вернулся в рубку, Марти спросил:

— У нас хватит топлива?

— Хватит.

— Я просто хочу, чтобы у нас не было никаких проблем, Мори.

— Господи!

— Мне просто не по себе, когда мы в море.

Уэбер промолчал.

— Когда мы откроем кингстоны, как ты говорил, сколько времени пройдет, прежде чем лодка затонет?

— От двадцати минут до получаса.

— И она действительно пойдет на дно?

— Как камень.

— На какую глубину она опустится?

— Откуда мне знать! Ты сядешь в шлюпку вместе со всеми вещами. Я поставлю автопилот на прямой курс, прибавлю хода и спрыгну за борт. Моя одежда тоже будет в шлюпке. Лодка пройдет миль пять, пока вода не затопит двигатели. Я повторяю тебе все это уже в третий раз.

— А как насчет пассажиров?

— Тут ты эксперт. Ты их вырубишь. Потом мы развяжем Брайса и сестрицу. Мы уложим их в каютах. Даже если их когда-нибудь найдут, все решат, что они просто утонули.

— Не считая того парня, которого пристрелил Бен.

— Это будет еще одной загадкой моря.

— А что ты сейчас делаешь, Мори?

— Мы уже достаточно далеко заплыли. Я ставлю лодку на курс.

Я почувствовал, что направление движения слегка изменилось.

— А теперь что?

— Я поворачиваю эту штуку, чтобы поставить управление на автопилот.

— Вот это классно — вся механика будет ездить взад-вперед сама по себе!

— Я ошибся на пару градусов. Попробуем еще раз.

Я снова услышал глухой звук, с которым включался автопилот.

Через некоторое время Уэбер сказал:

— Теперь нормально. Как раз то, что надо.

— Когда мы прибудем на место?

— Ты помнишь, что я сказал Бену?

— Да. Ты сказал ему, что мы встретимся в два часа.

— Ну так что?

— Господи, Мори, неужели нельзя просто поговорить? А как мы узнаем, что уже приплыли?

— Мы увидим городские огни, болван.

— Я буду самым счастливым сукиным сыном, когда все это закончится, — уныло произнес Марти.

— А теперь пойдем вниз и выпьем.

— Разве кто-нибудь не должен остаться наверху и смотреть вперед — на случай, если мы на что-нибудь наткнемся?

— Единственное, на что мы можем здесь наткнуться, это другая лодка, Марти. На всех лодках есть ходовые огни. Ночь сейчас ясная. Посмотри вон туда. Нет, в эту сторону. Видишь там огонек?

— Да, и что это…

— Это другая лодка, она идет свои курсом милях в восьми от берега. Мы можем врезаться только в такую вот лодку и только в том случае, если она тоже идет на автопилоте и за ее штурвалом никого нет, но здесь чертовски много свободного места, так что вероятность столкновения совсем невелика. Если тебя это успокоит, мы можем выходить наверх каждые двадцать минут, чтобы осмотреться.

— Клянусь Богом, Мори, мне не нравится, что мы будем плыть вслепую в этой темноте.

— Тогда лучше выпей и выброси все это из головы, а потом мы поиграем с сестричкой в наши игры.

— Только не так, как мы играли с той большой девкой — как ее звали, кажется, Сис?

— Тебе не понравилось?

— А как мне могло это понравиться? К тому времени, когда наступила моя очередь, она была уже мертва.

— Она не была мертва.

— Ладно, не была. Но мне от этого какая радость? Я люблю, чтобы была какая-то реакция.

— Если ты хочешь реакции, то ты ее получишь, Марти. Даже больше, чем тебе нужно. А может быть, тебе, как Бену, лучше заняться Черити?

Когда они спускались вниз, я услышал, как Марти издал звук глубоко отвращения:

— Что до меня, то я никогда не выносил пьяных женщин. Клянусь Богом. Меня от них просто выворачивает.

В главной каюте зажглись дополнительные огни. Свет из окон падал на палубу, смешиваясь с бледным сиянием луны. Я слышал постоянный шум воды, которая билась о борт яхты и неслась дальше, превращаясь за кормой в потоки пены. Я снова попытался достать напильник. Мне пришло в голову, что, возможно, мне удастся закрепить его между досками на палубе. Но, повернувшись на бок, я почувствовал, как он скользнул дальше к пояснице.

Я стал вяло теребить рубашку и с трудом вытащил его обратно, однако мне никак не удавалось ухватиться за напильник пальцами.

Внезапно, сквозь шум моря и гул работающих двигателей, я услышал тонкий пронзительный крик, больше напоминающий вой, который вырывался из горла моей девушки. Он звучал пару секунд, но в нем было столько боли, отчаяния и страха, что я мгновенно оцепенел и покрылся холодным потом. Наверное, они вытащили кляп у нее изо рта или он сам выскочил во время борьбы. В ответ раздался злобный вопль Марты и тяжелый флегматичный смех Уэбера, а потом снова послышался ее голос, похожий теперь на собачье скуление.

Все мои планы и холодные расчеты вмиг исчезли. Отчаяние может свести с ума и придать нечеловеческие силы. Я лежал на правом боку. Мои руки были туго связаны шнуром, который обвивал их от запястий до локтей. Я закрыл глаза и попробовал раздвинуть локти. Я почувствовал, как мышцы рук и плеч твердыми буграми вздулись под кожей. Перед глазами поплыли красные точки. От напряжения голова едва не взорвалась, губы вывернулись наружу, легкие надулись, готовые разлететься на куски, горло перехватило спазмом. Чем-то это должно было закончиться. Либо треснет кость, либо порвется мышечная ткань, либо лопнет шнур. Я знал, что должен испытывать сильную боль, но на деле ничего не чувствовал. Крайнее напряжение сил блокировало все остальное.

Неожиданно раздался легкий треск, до смешного слабый по сравнению с теми нечеловеческими усилиями, которые я приложил. Я скорее догадался, чем почувствовал, как что-то ослабло и упало с моих запястий. Я открыл глаза и при свете, шедшем из каюты, посмотрел на свои руки. Шнур лопнул, вероятно, в том месте, где Пегги успела повредить его маленьким напильником и обнажила медный провод. Я стал быстро разматывать оставшиеся петли. (Все это время она продолжала кричать, как человек, которого пытают.)

Наконец мои руки были свободны. Я стал развязывать лодыжки. Я почувствовал, что затекшие пальцы слабо и неуверенно теребят путы на ногах. Мне с трудом удалось сесть, и я постучал руками по палубе, пытаясь вернуть в них немного жизни. Но одновременно с кровью они стали наливаться нестерпимой электрической болью. Я знал, что пройдет много времени, прежде чем я смогу нормально шевелить руками, например развязать узел на ногах. Я схватился за напильник и сжал его в пальцах, как маленький ребенок сжимает в непослушных ручонках ложку.

«Мерзавцы! — кричала она во всю силу своих легких. — Мерзавцы, мерзавцы, мерзавцы!»

Я передвинул ноги к свету и стал неуклюже пилить стягивающий их шнур. Прошла целая вечность, прежде чем мне это удалось, и в следующий момент я, освободив лодыжки, сорвал с лица повязку и выплюнул изо рта кляп. Я попытался встать, но не смог этого сделать. Мои ноги ничего не чувствовали. Я рванулся вперед и, ухватившись за перила, стал топать по палубе ногами, чтобы восстановить кровообращение.

«Перестаньте! — кричала она. — Перестаньте! О Боже!»

Я отпустил перила и попробовал идти — я был словно на ходулях. Руки висели вдоль тела как плети. Я пытался идти быстро, надеясь застать их врасплох и зная, что у меня уже нет времени.

Спотыкаясь и шатаясь, я ввалился в ярко освещенную каюту. Все трое были на низком диване слева. Уэбер на коленях стоял у дальнего конца дивана и со смехом держал ее за плечи. Он повернул ко мне голову. Руки у Пегги были по-прежнему связаны. Она была голой. Она извивалась всем телом на диване, судорожно выгибая торс и стройные сильные ноги. Марти, тоже совсем голый, не считая одной рубашки, ругался и боролся с ней, пытаясь поймать и раздвинуть ее ноги. Он сидел спиной ко мне.

Увидев меня, Уэбер широко раскрыл глаза. Он мгновенно выпустил девушку и отскочил назад.

— Да держи ты ее! — в ярости завопил Марти.

Я настиг его в два прыжка. Я не мог сжать пальцы в кулаки, поэтому ударил его по затылку тыльной стороной предплечья. Охнув, он обмяк и стал сползать на пол, а Пегги скатилась с кушетки и вскочила на ноги, глядя на меня с диким выражением, не видя и не узнавая.

— Беги! — крикнул я ей в лицо. — Прыгай за борт!

Я знал, что Уэбер сделает в следующий момент, и сделает быстро, без колебаний. Я понимал, что не смогу его остановить, не успею даже подойти к нему. Я ударил ее по щеке бесчувственной ладонью.

— За борт! — заорал я еще раз.

Она быстро проскользнула мимо меня. Я бросился за ней, почти теряя равновесие и тяжело двигая ногами, слишком медленно, как в ночном кошмаре, когда пытаешься убежать от какого-то чудовища и чувствуешь, что твои ноги словно увязают в клее.

Уже выскочив на палубу, я услышал за спиной лающий звук выстрела. В тот момент, когда я ухватился за край люка, мою руку ужалило, и в лицо и горло полетели щепки и осколки. Бросившись на пол, я перекатился на бок, чтобы увернуться от пули, и увидел, как Пегги бежит к корме. Страх погнал ее прямо на перила, с которых она могла спрыгнуть в воду. Я увидел, как ее тонкое, гибкое тело выпрямилось в лунном свете, и понял, что, если она в этой позе прыгнет вниз, турбулентные потоки за кормой затянут ее под винты и сломают ей спину, шею или ноги, если только она не приземлится прямо в шлюпку. Но за мгновение перед тем, как нырнуть во мрак, она сжалась в маленький комочек.

Я вскочил на перила борта и прыгнул так далеко, как мог. Я тяжело упал в воду, погрузился в глубину, изогнулся, выпрямился и развернулся, слыша за собой громкий рокот работающих под водой двойных турбин. Потом вокруг стало тише; я плыл под водой из последних сил, надеясь, что все больше удаляюсь от яхты. Я вынырнул на поверхность. «Королева моря» находилась от меня в два раза дальше, чем я ожидал.

Я огляделся в поисках Пегги. Она хорошо плавала, и я надеялся, что она сможет продержаться на воде со связанными руками. Я знал, что она далеко отпрыгнула от яхты и не могла попасть под винты. Я посмотрел на лунную дорожку. Она была пуста.

— Пегги!

Я выкрикнул ее имя и прислушался.

— Пегги!

Я весь превратился в слух и на этот раз различил слабый ответ. Я проплыл ярдов пятьдесят в этом направлении.

— Пегги!

— Сэм, — отозвалась она. — Я здесь.

Я увидел ее в сорока футах от себя и подплыл к ней.

— Сэм, они пытались…

— Я знаю. Выброси это из головы. Мы должны быть очень осторожны, милая. Боюсь, нам придется провести много времени под водой.

— Я не смогу долго оставаться внизу со связанными руками.

— Я знаю. Поэтому я буду помогать тебе и постараюсь удержать тебя под водой. Вот они идут.

«Королева моря» наконец сумела развернуться и теперь возвращалась назад, чтобы отыскать нас. Она шла очень быстро, и я видел белые буруны у носа лодки. Я знал, что Уэбер стоит на штурманском мостике. Как только я понял, с какой стороны он нас обойдет, я потащил Пегги в противоположную сторону, стараясь увеличить расстояние между нами и яхтой. Я перекинул ее связанные руки через свою голову, чтобы тащить ее на себе и в то же время пользоваться обеими руками. Она сильно помогала мне ногами, и мы плыли немного быстрее, чем я ожидал. Когда Уэбер оказался так близко, что мог заметить наше движение в воде при лунном свете, мы замерли.

Я сказал, понизив голос:

— Приготовься нырять. Сейчас он включит прожектор.

Как я и надеялся, он остановился раньше того места, где мы спрыгнули за борт. На воде трудно правильно оценить расстояние и скорость. Он заглушил оба двигателя, и яхта застыла на месте. На всякий случай я опустил голову под воду и прислушался — нет, ничего похожего на звук турбин я не услышал.

Яхта дрейфовала в сотне ярдов от нас. Ходовые огни неожиданно погасли. Наступила мертвая тишина. Внезапно вспыхнул яркий белый луч. Он начал плясать по воде взад и вперед, без всякой системы. Когда он подобрался к нам, я шепнул: «Ныряй». Мы погрузились в волны. Вода была теплой, как суп. Она упрямо выталкивала нас наверх, и мне пришлось бороться изо всех сил, чтобы мы не оказались на поверхности. В конце концов мы всплыли. Но они уже светили на участок моря с другой стороны лодки.

— Они давно утонули, — сказал Марти.

Я поразился, как близко прозвучал его голос.

— Заткнись!

— Слушай, у нее ведь связаны руки, верно? И ты сказал, что достал его своим вторым выстрелом. Так почему они не могли утонуть?

— Помощи от тебя никакой.

— Это Бен его связывал, а не я, приятель. И потом, он подобрался украдкой и треснул меня сзади. Отсюда далеко до берега?

— Примерно четыре мили.

— Сколько ты еще собираешься светить этим прожектором, Мори, прежде чем кто-нибудь его заметит с суши и решит, что с лодкой что-то не так, а потом вызовет спасателей?

— Я думаю, что зарево на горизонте — это Бока-Гранде, Марти. Значит, мы в семи милях южнее города, а места здесь пустынные.

— Все равно мне это не нравится. Я же говорил, что будет что-нибудь не так.

— Господи, да заткнись же ты!

— Любители всегда работают неаккуратно.

— Продолжай светить прожектором. А я сделаю несколько больших кругов и посмотрю по сторонам.

Двигатели снова заработали. Он начал делать первый круг, но двигался слишком быстро, чтобы тщательно все осмотреть. Я почувствовал, что он раздражен и теряет терпение. Я мог предугадать движение яхты, но не безумные метания светового луча. Я боялся, что он застанет нас врасплох. На втором круге он прошел очень близко, и мы ушли под воду. Третий круг получился шире, и, когда мы нырнули, я увидел, что вся вода вокруг нас горит от яркого света.

Когда мы снова вынырнули, Пегги кашляла и выплевывала воду.

— Я… чуть-чуть наглоталась, — сказала она. — Мы слишком долго были внизу.

Вряд ли она сможет прийти в себя до следующего круга, тем более что теперь он шел прямо на нас. Я ждал до самой последней секунды, пока не увидел впереди нос лодки, потом нырнул в воду и постарался отплыть в противоположном направлении. Когда нас поймало турбулентными потоками и перевернуло под водой, я понял, как близко он прошел.

Но это был последний раз, когда он проплыл рядом с нами. Мы держались на поверхности и наблюдали за яхтой. Он был в двухстах ярдах от нас, потом в пятистах ярдах, потом уже в целой миле.

— Милый, мы спаслись, — сказала она.

— Подожди, давай убедимся еще в одной вещи, — ответил я.

И я увидел то, что ожидал. Ходовые огни включились снова.

Он встал на прямой курс и двинулся на юг, оставив нас посреди морской пустыни.

— Мы так далеко от берега, милый, — простонала она.

— Зато как хорошо поплавать жаркой ночью. Освежает.

— Куда мы должны плыть?

— Направимся в эту сторону, думаю, скоро мы окажемся на суше, крошка. Там должен быть остров Лакоста.

— Ты не можешь развязать мне руки, милый?

Я попытался это сделать. Мои пальцы были мягкими, как сосиски.

— Попробую потом. Я развяжу их чуть позже, дорогая.

— Но так я совсем не смогу плыть. Тебе придется все делать одному.

— Немного ты нам все-таки поможешь.

От своих ботинок я избавился сразу, как только выпрыгнул за борт. В карманах у меня было пусто. Легкая рубашка и брюки почти ничего не весили. Я хотел их все-таки снять, но потом подумал, что они еще нам пригодятся, когда мы выберемся на берег.

Будь я один, у меня бы не было никаких проблем. Плывешь до тех пор, пока не почувствуешь, что руки работают словно сами по себе, потом отдыхаешь на спине и начинаешь снова, но уже другим стилем.

Однако, когда тащишь на себе другого человека, большого выбора нет. Легче всего было, когда она плыла сзади, ухватившись за мой пояс, и держалась между моих ног, помогая своими толчками моему медленному кролю. Но это не могло продолжаться слишком долго. Нам приходилось отдыхать, потом мы меняли положение, и я плыл на спине, а Пегги тянулась следом, держась за мою лодыжку и тоже работала ногами. Тяжелее всего было, когда я перекидывал ее связанные руки через свои плечи и плыл на боку.

У нас наверняка бы ничего не вышло, если бы вода была не такой теплой или обладала меньшей выталкивающей силой. Но даже в этих, самых благоприятных для нас условиях я начал сомневаться, что мы сможем добраться до берега. Вода для человека чужеродная среда. Она быстро отнимает силы. Прошло немного времени, и я плыл уже чисто машинально, полагаясь на одну только выносливость. И с каждым взмахом рук я уставал все быстрее.

В какой-то момент я осознал, что она все время повторяет мое имя. Я повернулся на спину, задыхаясь и пытаясь немного расслабить мышцы, которые отказывались держать меня на плаву.

— Плыви один и найди помощь, — сказала она. — Я могу продержаться на воде хоть целую неделю и даже не устану, правда.

Когда смог ответить, я произнес:

— Чепуха. Я наслаждаюсь каждой минутой путешествия.

— Боже, какие мы веселые, остроумные и находчивые! — выдавила она прерывающимся голосом. — Неужели мы так и будем шутить до самого конца?

— Ладно, — улыбнулся я. — Забудь об этом.

— Послушай, я устала от твоего геройства, Сэм. Я люблю тебя всем сердцем. Оставь меня здесь. Плыви к берегу.

— Шутки шутками, Пегги, но я тебя не оставлю. Мы сделаем это вместе или не сделаем совсем.

— Значит, мы этого не сделаем, Сэм. У тебя уже не хватает дыхания.

— Я немного отдохну. Потом все будет в порядке.

— Как далеко еще до берега?

— Примерно половина пути.

— Если все так закончится, это будет… такая гнусная насмешка.

— Ничего не закончится. Поверь мне, все будет хорошо!

— Не надо меня успокаивать. Я уже большая девочка.

Мы держались на плаву в темноте и молчали. Я искал выхода, но видел только одну реальную возможность спасти положение.

— Давай я посмотрю, не смогу ли я развязать твой узел, дорогая.

— Я как раз об этом подумала. Милый?

— Да?

— Желаю тебе удачи.

В темноте я нащупал узел с короткими концами шнура. Мои пальцы уже приобрели почти нормальную чувствительность, но по-прежнему были слишком неловки. Я был так изможден, что при каждой попытке развязать шнур уходил под воду. Я то дергал узел, то грыз его, пока не почувствовал, что у меня больше нет сил.

— Что-нибудь получается? — спросила она с каким-то неестественным спокойствием.

— Все идет отлично, — солгал я.

— Если ты не сможешь этого сделать, я заставлю тебя меня покинуть. Я сама уплыву от тебя, Сэм. Ты не на найдешь меня в темноте. Я не буду тебе отвечать.

— Перестань! Перестань нести этот бред!

Я попробовал еще раз и снова вынужден был восстанавливать силы, лежа на спине, но при этом не отпуская ее руку. При третьей попытке я ушел под воду, впился зубами в одну из петель на узле, почувствовал, как шнур режет мне десны, мотнул головой, словно волк, разрывающий мясо жертвы, и вдруг ощутил чудесное освобождение.

Через несколько секунд шнур уже лежал на дне залива, а она смеялась и плакала под лунным светом.

Потом Пегги медленно сделала круг около меня, чтобы восстановить циркуляцию крови в руках. Подплыв ко мне, она прижала свои соленые губы к моим и сказала:

— Ну что, кто первым доплывет до берега, мистер?

— Опять шутки?

— Теперь все по-другому, милый. Мы можем позволить себе шутить.

— Мне кажется, что победишь ты.

— Скажи, когда будешь готов к старту.

— Хоть сейчас, только медленно.

— Задай темп, Сэм.

Теперь мы плыли плечом к плечу. Она приспосабливалась к моим движениям. Я думал, что одному мне будет двигаться гораздо легче, но вскоре понял, что уже потратил почти все свои силы. Их осталось совсем немного. Я должен был расходовать их с крайней осторожностью, если хотел добраться до берега.

Она снова позвала меня и схватила меня за руку, чтобы я остановился. Я едва не заплакал, как маленький ребенок, потому что меня остановили, а я не знал, смогу ли когда-нибудь снова сдвинуться с места.

— Сэм, — сказала она. — Посмотри туда, милый.

Я посмотрел. Впереди я увидел темную линию берега.

Я обнаружил, что снова могу двигать руками. Спустя еще какое-то время я почувствовал, что коснулся коленом дна. Пошатываясь, я встал на ноги и сразу упал, попробовал встать снова, но уже не смог. Я пополз по влажному песку, но она поймала меня за руку и помогла мне подняться. Я навалился на нее почти всем телом, и мы побрели искать место, где песок был сухим и еще теплым от солнца, давно зашедшего за горизонт. Я упал на колени и опрокинулся на спину, тяжело дыша и чувствуя свое колотящееся сердце. Она опустилась рядом и присела на корточки.

Прошло много времени, прежде чем я смог на нее взглянуть. Она была тенью, нарисованной на фоне звезд. Но луна ярко сияла в ее волосах и бросала косые лучи на ее тело, озаряя его тут и там бледными серебристыми пятнами. Лунным светом был тронут ее подбородок, кончик носа, плечи, половина одной груди и сосок другой, изгиб округлого бедра и согнутое колено. Волны терлись о берег, как ласковый щенок.

— Отважный герой, — мягко сказала Пегги. — Упрямый, сильный и надежный.

— Нечасто приходится плавать с голой девушкой при лунном свете.

— Сейчас я буду ласкова с тобой, чтобы выманить у тебя рубашку.

Она прильнула ко мне, вытянулась на моей груди и поцеловала меня в шею. Я провел рукой по гладкой коже на ее спине.

— Надеюсь, теперь ничего плохого с нами не произойдет, — прошептала она, — как ты думаешь?

— Теперь мы в порядке, милая.

— Как тебе удалось освободиться?

— Когда ты кричала, я сумел разорвать шнур. Наверное, он лопнул в том месте, где ты надрезала его напильником.

Она прижалась ко мне крепче:

— Они вытащили эту мерзкую губку у меня изо рта, потому что Марти хотел, чтобы я кричала. Я надеялась, что мне удастся его укусить.

— И он смог…

— Нет, милый. Но еще минута, и у него бы все получилось. Он ударил меня кулаком в ухо, и я боролась уже как во сне. Я не могла бы сопротивляться ему долго… Послушай, ты знаешь, как я тебя люблю?

— То, что ты чувствуешь, всего лишь благодарность, девочка.

Вокруг нас слышался слабый гул, который становился все громче и настойчивей. Моя девушка стала чесаться. Потом она села.

— Сэм, здесь миллиарды комаров! Они съедят нас заживо!

— Это большой сюрприз, который здешняя природа приготовила для туристов вроде нас.

Я отправил ее в воду. Я разделся до трусов, выжал рубашку и брюки и развесил их, натыкав в песок палок и сучков, выброшенных на берег морем. Потом я присоединился к ней. Когда на нас набрасывалось слишком много комаров, мы погружались в воду с головой. По мере того как ко мне возвращались силы, я чувствовал, как во мне растет неодолимое плотское желание. Близость смерти только обострила томление моего тела. Теплая мягкая вода, почти неощутимое покачивание волн, лунный свет, превращавший песчаный пляж в снежную равнину, — все это будоражило мою чувственность. Пегги была совсем рядом, нежная и доступная, охваченная каким-то полуистерическим весельем. И ведь совсем немного времени отделяло нас от недавнего плена.

Все началось как любовная игра, и мы оба знали, что сейчас для этого не время и не место, что мы оба чересчур устали. В первую минуту эта игра выглядела невинной, как шалость детей, которые, дурачась и смеясь, шутливо борются друг с другом. Но потом она стала отвечать мне все с большим увлечением и жаром. Трусы куда-то уплыли по черной воде. Я овладел ею прямо здесь, на теплом мелководье, ее откинутая голова лежала на границе суши и моря. Набегавшие волны ласкали ее волосы, тучи жадных насекомых, о которых мы на время позабыли, впивались в мое истерзанное тело. Я видел лишь ее лицо и раскинутые колени, мы забыли обо всем и слегка покачивались в ласковом прибое тропического моря.

Когда все кончилось, укусы ненасытных кровососов погнали нас обратно в воду.

Она прижалась ко мне с отчаянной силой, вся обвилась вокруг меня и почти с яростью прошептала мне в ухо:

— Не смей об этом сожалеть! Не смей когда-нибудь жалеть о том, что у нас все началось вот так.

— Именно так все и должно было начаться. Ты сама это знаешь.

— Сэм, это было великолепно. Может быть, слово слишком громкое, но оно вполне подходит. Великолепно!

— Тебе совсем не обязательно произносить это с таким вызовом.

Через некоторое время она стала подремывать, то и дело приходя в себя и спрашивая, можно ли ей спать в этой чертовой воде. Я вышел на берег, в третий или четвертый раз ощупал брюки и рубашку и нашел их достаточно сухими. Я быстро выкопал две продолговатых ямы в теплом, чистом и сухом песке. Я уложил ее в одну из этих ям на мягкую песчаную подушку, засыпал сверху песком, растянул на четырех подпорках свою рубашку и устроил у нее над головой что-то вроде защитной сетки от комаров. Пока я таким же образом устраивался в соседней яме и просовывал голову в одну из штанин своих брюк, комары успели меня здорово покусать.

— Спокойной ночи, любимый, — сказала она беззаботным и нежным голосом. Через несколько минут, когда я спросил ее, удобно ли ей, ответа уже не последовало.

Когда меня разбудило утреннее солнце, я сел и обнаружил, что ее гнездо пусто. Воздух был полон чудных запахов, вода сверкала, ветерок ерошил волосы.

— Э-ге-гей! — закричала она издалека. — Ау!

Я вылез из песка, встал и подошел к полосе прибоя. Все мое тело было усеяно битым стеклом и рыболовными крючками. Я медленно поплыл к ней.

— Доброе утро, любовь моя, — сказала она. — Мои волосы превратились во что-то ужасное. Я забыла взять свою помаду. Вся кожа распухла от укусов. Под глазами, наверно, темные круги. Посмотри на меня внимательно. И если ты сможешь все это вынести, поцелуй свою девочку и скажи доброе утро.

Я сделал все, что она велела.

— Вид у тебя что надо, — ухмыльнулся я. — Что касается твоего настроения, то ему можно только позавидовать.

— Давай еще немного поплаваем. Я хочу тебе кое-что показать.

Я плыл следом за ней, пока она не повернулась и не указала мне на берег. Я тоже ее увидел — высокую белую водонапорную башню, сиявшую на фоне густо-синего утреннего неба.

— Цивилизация? — спросила она.

— Я не знаю, как далеко мы от Бока. Это может быть остров Лакоста или один из маленьких клочков суши на Сосновых островах.

— Дорогой, я знаю, что нам срочно нужно найти телефон, рассказать обо всем, что произошло, и все такое прочее, но мне очень хочется остаться здесь. Ты не думаешь, что у меня странные причуды? Если бы здесь можно было получить чашку кофе, я бы никогда отсюда не ушла.

— Мы сюда еще вернемся.

— Правда? На «Меньшем зле»? Ты обещаешь?

— Обещаю. Торжественно клянусь, что…

Я остановился, увидев ее руку. Я поймал ее за запястье, которое она попыталась у меня вырвать. Я увидел на тыльной стороне ее руки несколько красных безобразных пятен, покрытых свежей коркой.

— Что это за следы?

— Сейчас уже совсем не болит, правда.

— Значит, так он заставил тебя говорить?

— Да.

— Сигареты?

— Его чертовы сигары.

— Шесть ожогов, Пегги. Шесть ужасных ожогов!

— События развивались так, милый. Четыре раза я выдержала, на пятом упала в обморок, а шестой развязал мне язык.

— И ты называла себя трусихой?

— Да, ведь я все-таки заговорила, Сэм. Боже мой, ему даже не пришлось задавать мне вопросы. Я выболтала все сама. Я рассказала ему про все, о чем мы с тобой говорили.

Я прикоснулся губами к ее руке. Заметив, что у меня защипало в глазах, я резко повернулся и поплыл к берегу так быстро, как только мог, чувствуя, как в моих мышцах словно распрямляются тонкие горячие проволочки. Плаванье меня немного взбодрило. В двадцати футах от берега Пегги стала меня догонять, но, когда она оказалась рядом, я схватил ее за руку, окунул ее в воду с головой и в конце концов выскочил на берег первым.

Я быстро пробежал по пляжу и натянул брюки.

— Ты грязный обманщик! — вопила она сзади.

Я повернулся и посмотрел на нее с улыбкой. Она лежала на песке, приподняв голову над водой.

— Принеси мне мою рубашку!

— Подойди сюда сама, вежливо попроси, и тогда я подумаю, стоит ли давать тебе мою рубашку.

— Сэм!

— Ты зря теряешь время, крошка.

Она бросила на меня сердитый взгляд и в конце концов встала из воды. Поначалу она пыталась закрываться руками, но потом сказала: «А, ладно, к черту все это». Закинув руки, она взбила на голове мокрые волосы, расправила плечи и зашагала ко мне по длинному пологому склону берега, сперва смущаясь, а потом гордо подняв голову.

Она шла под ярким утренним солнцем, на фоне ярко-синего моря за спиной, вся усыпанная капельками воды, грациозная и сильная, слегка склонив голову к плечу, сохраняя серьезный вид и не отрывая от меня взгляда. Подойдя ко мне, она сделала глубокий вдох, отчего приподнялись кверху ее маленькие, золотистые, безупречные груди.

— Ты имеешь право смотреть на то, что целиком и навеки принадлежит тебе, Сэм, — сказала она. — Вести себя по-другому было бы просто глупо.

Целиком и навеки. Эти слова вдруг поразили меня своим глубоким смыслом — я почувствовал, что в них прозвучало полное, безграничное доверие. Она предлагала мне свою жизнь. И я с радостью принял этот дар. Но в этот миг я ощутил что-то еще, и ощутил впервые. До сих пор я всегда был одинок — даже в те дни, когда жил с Джуди. Еще сегодня ночью, рядом с Пегги, я все-таки чувствовал себя немного отстраненным от нее, как и от всех остальных людей на этом свете. И только сейчас, когда я услышал ее голос и увидел ее глаза, во мне словно открылся последний шлюз, из которого наружу хлынул затхлый поток, и самый дальний уголок моей души наполнился светом и теплом, которых раньше я никогда не знал.

— Ты хочешь… ты хочешь сказать мне что-нибудь очень милое? — спросила она тихо.

— Ты самая красивая женщина на свете.

— Нет, ты хотел сказать что-то другое!

— Я с тобой абсолютно счастлив, и я знаю, что так будет всегда.

— Повторяй мне это каждый день в течение долгих, долгих лет, Сэм. Пожалуйста. А теперь, может быть, ты все-таки отдашь мне эту рубашку?

Она надела ее и застегнула на все пуговицы. Плечи моей рубашки съехали у нее почти до самых локтей. Запястья у Пегги были такими же красными, изрезанными и распухшими, как у меня. Край рубашки доходил до середины бедра, но ветер все время задирал ее кверху.

Она прижала полы к ногам и сказала:

— Господи, это еще более неприлично, чем ходить голой! Правда, что тореадоры нашивают на свои накидки тяжелые предметы на случай ветреного дня?

— Если она тебе не нравится, можешь ее не надевать. Идем.

Мы пошли по острову в сторону водонапорной башни. Идти было тяжело, под ногами хлюпала топкая почва, мешали корни и вьющиеся растения, а в воздухе зудели насекомые. Ветра уже не было, и от ходьбы мы быстро покрылись потом. Я сорвал несколько зеленых веток, чтобы отгонять насекомых. Все время, пока мы шагали рядом, я внимательно смотрел под ноги, опасаясь, что мы можем кое на что наткнуться. Когда я действительно это увидел, то застыл на месте. Пегги крепко сжала мою руку, и мы молча смотрели, как среди черных корней медленно извивается толстая мокасиновая змея.

— Все в порядке? — спросил я.

— Я не буду их трогать, если они не будут трогать меня.

— В холодные дни они становятся такими вялыми, что их трудно заметить, пока не наступишь на одну из них.

— Да, но сейчас прекрасный жаркий день, милый!

Наконец сквозь стволы мангровых деревьев, которые росли на самом берегу, я увидел зеленую воду залива. Я осторожно ступил в ил, из которого со дна отмели поднимались причудливой формы корни растений. За илистым участком протяженностью в триста ярдов виднелась земля, которая могла быть выступом нашего острова или отдельным островком. Еще дальше я видел опять воду, а за ней южную оконечность того острова, на котором стояла водонапорная башня.

— Иди прямо за мной, — сказал я Пегги. — Мы пройдем по этой отмели. Старайся шагать, не поднимая ног. Я буду обходить опасные места.

— Не поднимая ног?

— На мелких местах в песке и иле часто прячутся скаты, особенно в жаркую погоду. Если ты поднимешь ногу и опустишь ее на ската, он тебя ужалит.

— Значит, я должна шлепнуть его сбоку?

— Да, и тогда он отскочит в сторону, раздраженный и обиженный, но зато не причинив тебе вреда.

— Если я увижу одного из них, то сама отпрыгну в сторону, как испуганная чайка. И с ужасным воплем.

Пока мы шли через топкую отмель, впереди нас на воде несколько раз появлялось какое-то движение и на поверхность поднимался взбаламученный ил. По мере того как мы удалялись от суши, разглядеть дно становилось все труднее, и я стал двигаться медленнее. В десяти футах слева от нас вдруг всплыла старая крупная кефаль и, глотнув воздуха, с плеском исчезла под водой.

Когда мы достигли земли, я оглядел лежавшую впереди лагуну и понял, что дальше вода достаточно глубокая, чтобы продолжить путь вплавь.

— Ты намочишь свою рубашку, — сказал я ей.

— Так я буду выглядеть более благопристойно, — ответила она.

— Я в этом сильно сомневаюсь.

— Куда мы направляемся, босс?

Я оглядел остров. До него было примерно шестьсот ярдов. Водонапорная башня, несомненно, стояла на этом острове, но я не мог разглядеть никакого просвета в тянувшихся вдоль берега мангровых зарослях.

— Мы поплывем к этому мысу и посмотрим, что находится за ним.

Мы осторожно вошли в лагуну, волоча ноги по дну, и как только вода поднялась мне до пояса, пустились вплавь. Нам пришлось преодолевать слабое приливное течение. Самым неприятным было то, что лицо все время норовили облепить скользкие длинные водоросли. Вода была теплой. Я чувствовал, что в моих мышцах остается все меньше напряжения и боли. Вместо этого я испытывал некоторую слабость, вызванную, наверно, голодом. Мы заплыли уже довольно далеко, и я свернул к участку, который показался мне более мелким. Я проверил глубину. Вода доходила мне до подмышек. Я мог стоять здесь, слегка наклонившись против течения. Ладонью я поддерживал затылок Пегги, которая отдыхала, лежа на спине.

Я оглядел ее сверху донизу:

— Не могу сказать, что ты выглядишь очень благопристойно, крошка.

— Помалкивай!

— С таким же успехом ты могла бы одеться в целлофановый пакет.

Футах в двадцати от нас пролетели шесть пеликанов, почти задевая крыльями за воду. Они не обратили на нас никакого внимания. Я объяснил Пегги, что они обитали здесь задолго до того, как люди стали портить им рыбную ловлю, и у них есть все основания полагать, что они снова станут хозяевами тут, после того как мы уйдем в историю. Она сказала, что они, видимо, не взглянули в нашу сторону, потому что не хотели грубо на нее таращиться, и мне стоит у них поучиться хорошим манерам.

Мы отправились дальше. Когда мы обогнули мыс, я заметил несколько массивных маркеров, означавших вход в фарватер. Мы поплыли мимо них параллельно северной стороне острова и скоро на берегу увидели большой лодочный сарай, в котором стояли беспалубная лодка и несколько яликов.

— За сараем есть удобная пристань, — сказал я.

— Да, я вижу.

Пока мы плыли к низкому причалу, примыкавшему к восточной стороне сарая, я прочитал название лодки, написанное на ее корме. «Сэндспур». С острова донесся отдаленный звон. Я подплыл к мосткам причала и вылез из воды. На берегу я увидел красивую зеленую лужайку, взбегавшую вверх по холму, на вершине которого стоял большой старый дом. Высокие кокосовые пальмы раскачивались от ветра. Дальше вдоль береговой линии стояли деревянные коттеджи. Увидев флажок, висевший на сводчатых воротах за лодочным сараем, я точно узнал, где я нахожусь. На флажке было написано «Остров Кэббедж».

Я обернулся и протянул Пегги руку, но она наотрез отказалась вылезать.

— Я выйду из воды, если только мне принесут одежду или одеяло. Или если ты убедишься в том, что здесь нет ни души.

В это время в воротах появился человек в футболке и брюках цвета хаки, который с несколько недоумевающим видом направился к нам. Это был мужчина средних лет, сильно загорелый, с короткой стрижкой. Лицо у него было добродушным и приветливым, на носу сидели очки в металлической оправе.

— А я слышу, кто-то разговаривает, — сказал он.

Он стал оглядываться по сторонам, очевидно, в поисках нашей лодки.

— Вы бросили якорь за мысом?

— Вообще-то мы приплыли сюда не на лодке, — ответил я. — Я из Флоренс-Сити. Меня зовут Сэм Брайс. Это Пегги Варден. Наверное, вы знаете доктора Джо Арлингтона. Он часто рассказывал мне об этом месте.

Мужчина спустился на причал и пожал мне руку.

— Я Ларри Штульц, — сказал он. — Джо наш старый друг и завсегдатай.

Он с любопытством посмотрел на Пегги, которая присела в воду, так что над причалом осталась только ее голова.

— Не хотите выйти на берег, мисс Варден?

— Она… у нее нет купального костюма, мистер Штульц.

— Если бы вы могли принести мне что-нибудь из одежды, я бы сразу…

— Конечно! Конечно! — воскликнул он и поспешил назад на берег.

Он вошел в какое-то помещение, примыкавшее к сараю, и через минуту вернулся оттуда с выцветшим льняным халатом из индийской полосатой ткани. Он отдал халат мне и повернулся спиной. Я наклонился и протянул Пегги руку. Она влезла на причал, скинула рубашку, которая с хлюпаньем упала на доски, с благодарностью облачилась в халат и затянула пояс.

— Теперь я выгляжу прилично, — сказала она.

Ларри с радушной улыбкой повернулся к нам, и я объяснил:

— Нам пришлось спешно покинуть яхту прошлой ночью, когда мы были в заливе в четырех милях от Лакосты. Мы доплыли до берега, утром пересекли остров и добрались сюда.

— На яхте был пожар? — спокойно спросил он.

— Нет. Просто оставаться дальше на борту было слишком… неприятно.

— Четыре мили вплавь — нелегкая прогулка.

— У нас не было большого выбора, мистер Штульц.

— Рад, что все закончилось хорошо, — сказал он.

Пегги посмотрела на него, нахмурив брови:

— Поразительно, мистер Штульц, — люди прибывают к вам плавь, а вы ведете себя так, словно это случается каждый день!

Он улыбнулся:

— Я занимался рекламным бизнесом в Чикаго. Вот уже десять лет, как мы — то есть я и моя жена Джэн — содержим это местечко, куда люди приезжают отдыхать во время отпуска. За это время я многое видел, Пегги, и не знаю, что еще на этом свете может сильно меня удивить. По крайней мере, так сразу ничего не приходит в голову. Пойдемте в дом.

Джэн, стройная, загорелая, живая и улыбчивая дама, встретила нас так же невозмутимо, как и Ларри. Несмотря на наши протесты, звучавшие, впрочем, не слишком убедительно, нас накормили сытным завтраком, переодели в сухую одежду, угостили пачкой сигарет и предложили довезти на «Сэндспуре» до Бока-Гранде. Ларри объяснил, что сегодня к обеду к ним должны прибыть гости из Сарасоты, а ближе к вечеру — еще несколько гостей из Бока-Гранде. Так что он все равно собирался ехать в Бока за провизией и просто сделает это чуть раньше, чем планировал. Для нас это был самый быстрый способ добраться до телефона.

Мы причалили на «Сэндспуре» прямо перед «Розовым слоном», маленьким отелем на Бока-Гранде. Из отеля я позвонил Пэту Миллхоузу, объяснив оператору, что звонок оплатит абонент, с которым я хочу связаться. Когда я услышал, что он ворчит на другом конце линии, отказываясь принимать неоплаченный звонок, я сказал телефонистке, что у меня срочное сообщение.

— Пэт?

— Ты что, сам не можешь заплатить за телефон, Брайс?

— У тебя есть магнитофон, который записывает телефонные разговоры? Нужно чтобы у тебя осталась пленка.

— На кой черт мне тебя записывать?

— Ты хочешь знать, кто убил Сис и Чарли Хейвуда?

Последовало глубокое молчание, после чего он пробормотал:

— Подожди, сейчас я включу эту штуку.

После того как прозвучали предупредительные сигналы, я рассказал ему, кого он должен ловить, где их можно найти и как быстро это нужно сделать. Несколько раз он пытался меня перебить, но я начинал на него орать. Я во всех подробностях описал ему внешность каждого из преступников. Пегги стояла рядом и подсказывала мне детали, которые я упустил.

— А что, если это будет арест без достаточных оснований? — сказал он.

— Черт тебя подери, Миллхоуз, у меня есть доказательства. И если они уйдут из-за того, что ты будешь слишком медленно шевелить своей толстой задницей, то я постараюсь, чтобы все газеты во Флориде запестрели заголовками, которые вряд ли придутся тебе по вкусу.

— Не смей говорить со мной как…

Я повесил трубку. Я знал, что теперь он будет действовать быстро, но боялся, что не так быстро, как это необходимо. Я подумал, не стоит ли нам взять напрокат автомобиль, чтобы выбраться отсюда. Потом я бросил в телефон еще десять центов, взятых взаймы у Ларри, и снова позвонил за счет принимающего абонента, на этот раз Д. Эку Бушу.

— Дорогой мой мальчик, это не самое походящее время, чтобы обращаться к человеку…

— Эк, послушай…

— Да, Сэмюел.

— Со мной сейчас девушка, гостившая в доме Уэберов. И у нас есть все ответы, Эк. Если ты обещаешь держать свой рот на замке на обратной дороге во Флоренс-Сити, то мы расскажем тебе обо всем раньше, чем тупоголовому шерифу.

— Мальчик мой, ты сейчас в «Розовом слоне»?

— Да.

— Чтобы туда доехать, моей скромной маленькой машине понадобится примерно пятьдесят минут. И я смогу выехать отсюда… ровно в десять.

У меня был час, чтобы рассказать Пегги о Д. Экли Буше и о той роли, которую он сыграл в моей жизни. Когда он с шумом подкатил к отелю на своем сером автомобиле, она уже готова была его обожать.

— Садись за руль, Сэмюел. Если я буду одновременно слушать и вести машину, то свалюсь куда-нибудь в кювет. Бог мой, как я мог не знать о том, что рядом живет такая очаровательная леди! Вы на редкость красивы, дитя мое. И у вас обоих все написано на лицах. Подумайте как следует, прежде чем соединять свою судьбу с этим болваном, дорогуша. Его главный недостаток в том, что он хочет казаться всем бесхитростным и дружелюбным увальнем, тогда как мы, его старые друзья, отлично знаем, что на самом деле он на редкость непростой парень.

Я вел машину. Пегги сидела рядом со мной. На переднем сиденье не было места для троих. Эк находился сзади, но он был так поглощен тем, что мы ему рассказывали, так близко наклонился к нам, что его голова торчала между нами.

Рассказ занял больше времени, чем длилась поездка. Я свернул к своему дому. Мне пришлось забираться в него через окно. Пегги приготовила чай со льдом. Я нашел запасные ключи к своей машине и переоделся в более подходящую одежду. Мы сели на веранде вместе с Эком, и я закончил свою историю.

Он медленно покачал головой:

— Скверное дело, дети мои. Грустная, грязная и страшная история. Рай на земле никогда не наступит, пока среди нас останутся такие двуногие животные. Не знаю, может быть, со временем человеческая раса станет немного лучше? — Он взглянул на Пегги и мягко спросил: — Наверное, вам тяжело думать, что все это случилось с вашей сводной сестрой?

— Я… мне… не жаль ее. Она приглашала меня к себе в гости не потому, что действительно нуждалась в моем обществе, Эк, просто ей хотелось убедить себя, что она может иметь в своей жизни что-то такое, что сделает ее хоть немного похожей на нормальную жизнь других людей. Она лгала этому бедному Чарли Хейвуду. Она почти все время пила. А вчерашний день убил во мне последние теплые чувства, которые я к ней еще испытывала.

— Почему? — спросил Эк.

— Она знала, что они меня схватили, знала, что они меня мучают, и догадывалась, что они могут со мной сделать; поэтому она предпочла напиться, чтобы иметь хоть какое-то оправдание в собственных глазах. Сначала я была в главном крыле дома и слышала, как Морис повысил голос — он крикнул, чтобы она пригласила Сэма в дом, когда он придет. Я умоляла ее сквозь закрытую дверь, орала изо всех сил: «Скажи Сэму, чтобы он бежал! Скажи, чтобы позвал на помощь!» Я знаю, что она меня слышала. Они все это слышали. Ко мне пришел Уэбер и заткнул мне рот, и они утащили меня в подсобное помещение. Она была ужасно пьяна, хотя на первый взгляд это было незаметно, потому что она нормально двигалась и говорила, пока не упала замертво; но все-таки она могла сказать Сэму, чтобы он бежал. А она пригласила его войти, и они его схватили.

— Знаешь, я не советовал бы никому приставать к тебе в присутствии этой леди, — сказал мне Эк. — Шишка у тебя над ухом выглядит ужасно, Сэмюел. Как ты себя чувствуешь?

— Так, словно я десять часов подряд пытался остановить Рика, Джимми Брауна и Аллана Жеребца.

— Джентльмены! — громко произнесла Пегги.

Мы посмотрели на нее.

— У меня нет расчески, зубной щетки, губной помады, денег и кровати, на которой я могла бы выспаться. Нет также одежды и вообще ничего. Последнюю ночь я провела в песчаной яме. Я вся разбухла от воды. Если я начну зевать, то не смогу остановиться. Я совершенно не готова к процедуре официального допроса. Так что лучше поскорее сделайте что-нибудь со мной, иначе я начну хныкать и капризничать.

Я организовал душ и постель. Эк вызвался купить вещи по списку, составленному Пегги, и доставить их домой. Я отправился в городской окружной суд Флоренс-Сити.

Глава 11

Обычно в памяти застревают только самые сильные образы, яркие, необычные и полные драматизма.

Но я хорошо помню все подробности моего бесконечного допроса в суде. Большую его часть вел Т. С. Барли, окружной прокурор штата. Там были Пэт Миллхоуз, Лерой Лакси и еще один помощник шерифа. Банни Биско тоже каким-то образом туда пролез, вероятно, согласившись с тем, что ему нельзя будет ничего публиковать без согласия Барли и Миллхоуза. Я видел и Кела Макаллена, он сидел с оцепеневшим видом человека, которому недавно сообщили, что он неизлечимо болен. Была еще пара каких-то чиновников, которых я не знал, и судебная стенографистка, записывавшая каждое сказанное нами слово. Малеров нашли в Лодердейле и тоже привезли для дачи показаний.

Когда я явился на допрос в первый раз, Барли особенно заинтересовался моими первоначальными подозрениями и тем, как я начал свое расследование.

— Вы приютили у себя сбежавшего преступника? — спросил он, нахмурившись.

— Да.

— И если бы вы выдали его полиции, мисс Гэнтри осталась бы жива? Разумеется, я исхожу из предположения, что сейчас она мертва.

— Да, наверное. Я не знал, что все так случится, выходит — я виноват. И мне придется научиться с этим жить.

— Мистер Брайс, я уже получил от вас удовлетворительные ответы, доказывающие, что у вас были все основания для подозрений. Вы собирали факты и слухи, которые могли представлять большой интерес для шерифа Миллхоуза, но не сделали никакой попытки сообщать ему о том, что вам известно. Почему?

Я взглянул на бесстрастное, как у индейца, лицо Пэта.

— Я не отношусь к любимчикам нашего шерифа, мистер Барли. Он всегда ждал только повода, чтобы снять с меня скальп и отправить на принудительные работы в одну из своих тюрем. А мне не хотелось давать ему такой шанс.

— Это гнусная ложь! — взревел Пэт. — Мое личное мнение не имеет никакого отношения к делу. На работе я ко всем отношусь одинаково, в рамках закона. Он мог бы ко мне прийти, если бы захотел. Я уверен, что он просто пытается от нас что-то скрыть.

— Что скажете, мистер Брайс? — спросил Т. С. Барли.

В наступившем молчании Лерой Лакси прочистил горло так многозначительно кашлянув, что все посмотрели на него. Он облизал губы и сглотнул слюну, словно застенчивый ребенок. Потом он скромно сказал:

— Может быть, я не имею права говорить, потому что сам ударил этого человека дубинкой, но это было просто недоразумение, в котором он сам был виноват. Но он вытащил эту девушку из большой беды. И я считаю, что надо все говорить честно, не важно, чего тебе это будет стоить. Если бы этот Брайс пришел сюда со своими идеями, шериф вообще не стал бы его слушать. Шериф посадил бы его в тюрьму, имея малейший повод, потому что шериф ненавидит Брайса, он сам мне об этом говорил, он всегда мечтал о том, чтобы Брайс оказался за решеткой, а он мог снимать с него скальп по девять раз на дню. Извините, но это его собственные слова.

— Ты уволен! — заорал Пэт на маленького Лакси.

Барли выглядел немного удивленным.

— Мистер Лакси, — сказал он, — сдайте свой значок. Я как раз набираю в штат новых людей. И я хочу иметь у себя человека, который считает, что… надо быть честным, чего бы это ни стоило.

Лакси ткнул пальцем в Миллхоуза:

— Мне придется иметь дело с ним, мистер Барли. Как мы сможем сработаться?

— Мистер Лакси, отныне, имея дело с этим человеком, вы будете представлять меня. И если вы работаете в этом округе, то работаете вместе со мной, а не на меня.

— Такой расклад меня устраивает, — усмехнулся Лерой.

В тот момент, когда казалось, что покрасневший до макушки Пэт вот-вот лопнет от злости, зазвонил телефон. Мы знали, что это должен был быть очень важный звонок, иначе бы его не пропустили. Миллхоуз некоторое время слушал, бросая отрывистые междометия, и наконец произнес:

— Ждем вас с распростертыми объятиями. Спасибо, Эд.

Он повесил трубку.

— Взяли! — сказал он. — Я боялся, что они разбегутся по одному, и тогда их будет трудно проследить, но Эд Хоу и его ребята взяли всех троих в аэропорту Тампы, когда они собирались сесть на самолет в Нью-Йорк. Багаж уже улетел, но мы арестуем его, когда самолет приземлится, и доставим обратно. Все трое говорят, что все это какое-то недоразумение, которое скоро прояснится. Наверное, они были уверены, что Брайс и эта девушка утонули, и поэтому решили спокойно улететь втроем.

Он улыбнулся мне теплой и дружелюбной улыбкой, которая меня подбодрила.

Я очень ясно помню то, что было вечером того же дня в офисе Пэта Миллхоуза. К этому времени Пегги уже отдохнула, дала свои показания и переоделась в один из очаровательных летних нарядов, который купил ей Эк. (Он сильно расширил ее маленький список, включив туда свои предсвадебные подарки.)

Т. С. Барли усадил нас в ряд на длинный кожаный диван у стены, где нас не могли видеть вводимые в комнату преступники. К этому времени здание суда уже облепили толпы газетчиков, которые сновали по коридорам или пили пиво на лужайке в теплых сумерках, наступивших после дневного дождя.

Первым ввели Бена — его полное имя было Бенджамин Келли, — большого, грубого, невозмутимого веснушчатого парня, который вошел в комнату с видом человека, уже не раз бывавшего в тюрьме.

— Вы знаете этих людей? — спросил Барли, указывая на диван.

Он повернулся и посмотрел на нас. Он остался совершенно спокоен. Я не заметил, чтобы выражение его лица хоть как-то изменилось.

— Нет, сэр, — произнес он. — Я с ними незнаком.

— Он застрелил капитана Чейза, — сказала Пегги тихим, но твердым голосом. — Он перенес меня на борт «Королевы моря». Потом он уехал на арендованной машине в Неаполь, чтобы встретиться там с двумя другими.

— Я не понимаю, о чем говорит эта леди, — буркнул он.

Его увели, и вместо него в комнате появился Марти. На самом деле его звали Рафаэль Мартино. Без своей сигары он выглядел как будто не совсем одетым.

Когда ему показали на нас, сидящих на диване, он повел себя не так невозмутимо, как Бен Келли. Выражение его лица не изменилось, но кожа из бледной стала мертвенно-серой, а на лбу выступил пот.

— Никогда в жизни не видел этих людей, — произнес он хриплым голосом.

— Он и мистер Уэбер прижигали мне руку, — сказала Пегги. — Его могут опознать Малеры, и другого тоже. Он пытался… изнасиловать меня на яхте.

— Она спятила, — процедил Марти, но прозвучало это не слишком убедительно. Я вспомнил, как он говорил, что все это плохо кончится, и с презрением отзывался о дилетантской работе Уэбера. Он оказался прав — для него все обернулось как нельзя хуже.

Последним вошел Морис. Он вел себя не как профи. Он вошел в комнату с заносчивым видом:

— Настало время объяснить мне, что здесь происходит, — заявил он.

— Вы знаете сидящих здесь людей?

Он быстро повернул голову и посмотрел на нас.

— Привет, Морис, — сказала Пегги.

Вид у него был такой, словно его изо всей силы ударили в живот. У него отвисла челюсть и округлились глаза. Он отпрянул назад, и мне показалось, что он сейчас упадет, но в последний момент ему удалось удержаться на ногах.

— Ты не хочешь со мной поздороваться? — мягко спросила Пегги.

В наступившем молчании ясно чувствовалось, как его мысли лихорадочно мечутся по кругу в поисках какой-нибудь спасительной щели, через которую можно выскочить наружу.

— Здравствуй, Пегги, — ответил он наконец осипшим голосом.

Он не мог отрицать, что знаком с ней.

Пегги кивнула Т. С. Барли.

— Это он разработал весь план, как утопить нас в море. Наверное, его идеей было и утопить тех других.

— Но вы неважно с этим справились, мистер Уэбер, или как вас там зовут, — сказал Барли.

Мне показалось, что еще секунда, и он сломается, превратится в дрожащего беспомощного идиота. Но он с трудом собрал немногие оставшиеся у него силы и выговорил:

— Насколько я знаю, у меня должен быть адвокат?

— Да, пока присяжные не вынесут решения о вашей виновности.

— На свои деньги я смогу нанять хорошего адвоката.

— Он вам очень пригодится, — сказал Пэт Миллхоуз с едкой усмешкой.

Лерой Лакси сильно облегчил работу следствия. Изучив наши с Пегги показания и сличив их с информацией, полученной от Малеров, он решил проявить собственную инициативу. Без санкции властей он провел с Мартино одну частную беседу. Нашлись люди, которые утверждали, что после этого небольшого интервью у Мартино навсегда что-то повредилось в психике. Если говорить о фактах, то в течение нескольких дней он действительно вскрикивал при каждом резком звуке. Но нельзя отрицать и того, что Лакси в каком-то смысле оказал ему услугу, потому что именно благодаря особому рвению, которое Марти после их разговора выказывал на суде, он получил всего тридцать лет, в то время как Уэбер и Келли были приговорены к казни на электрическом стуле.

Лу Лиман с помощью некоторых влиятельных людей выследил «Старр дивелопмент» и вышел на подставных лиц и фальшивые адреса в одном крупном городе в штате Мичиган, но на этом месте его расследование безнадежно застопорилось. Когда стало ясно, что Уэбера казнят, Лу ожидал, что последует серия разоблачений, которая сметет всю правящую верхушку в этом городе. Но ничего подобного не произошло. Все было тихо. Если не считать пары любопытных происшествий, которые показывали, что у людей, прижатых Уэбером, была вторая линия защиты.

В офисе одного из самых уважаемых адвокатов города, о котором говорили, что его невозможно ни купить, ни запугать, был взломан сейф. Работа была сделана совершенно топорно, потому что взломщик заложил так много взрывчатки, что она не только разнесла в щепки все четыре стенки сейфа, но и превратила в пыль его содержимое, обрушила перекрытие и выбила стекла в трех соседних домах. Никто не пострадал, но самому преступнику или преступникам чудом удалось уйти живыми.

Десять дней спустя в одном из банков того же города прогремел новый взрыв. Взрывное устройство было заложено в депозитный сейф. Молодая женщина, которой он принадлежал, поведала, что накануне она получила по почте стодолларовый банкнот, а потом ей позвонили по телефону и сказали, что если она откажется от аренды этого сейфа в такой-то день и в такое-то время, то получит вторую сотню. Банковские служащие, заведовавшие депозитными ячейками, сообщили, что через десять минут после того, как женщина отказалась от аренды сейфа, его сдали другому человеку, оставившему фальшивый адрес и имевшему столь заурядную внешность, что никто не смог его как следует описать. Эксперты по взрывчатке сделали заключение, что это была довольно мощная бомба, оборудованная часовым механизмом и устроенная так, чтобы основная сила взрыва пришлась на соседнюю ячейку, находившуюся слева от той, где заложили сюрприз. Соседний сейф был арендован молодым подрядчиком, человеком с безупречной репутацией. Все, что лежало в его сейфе, превратилось в горстку черного конфетти.

Руководствуясь той особой интуицией, которая отличает крупных журналистов от толпы их безымянных собратьев, Лу взял интервью у адвоката и подрядчика и узнал, что несколько лет назад каждый из них согласился взять на хранение толстый конверт, который передал им человек по имени Морис Бергаманн, работавший в городском управлении. Четыре раза в год они получали по почтовой открытке, в которой всегда стояла одна и та же фраза: «Все в порядке, М. Б.». Если бы однажды такая открытка не пришла, им следовало передать пакеты в руки ФБР. По их словам, у этого человека был такой достойный и внушающий доверие вид, что они оба крайне удивились, узнав, что он использовал их в придуманной им схеме шантажа. Особенно их возмутило то, что взрывы, уничтожившие документы Бергаманна, нанесли большой ущерб всем остальным бумагам, которые представляли для них большую ценность.

Таким образом, Уэбер был идентифицирован как пропавший Бергаманн. К тому времени он уже ожидал казни, но при этом выглядел удивительно невозмутимым и уверенным в себе. Позже вспоминали, что эту странную самоуверенность он приобрел после того, как получил с севера письмо, напечатанное на машинке. Вся почта заключенного предварительно просматривалась и только потом передавалась ему в руки. Бергаманн уничтожил письмо после того, как провел над ним большую часть дня, перечитывая его снова и снова.

Охранник, который проверял корреспонденцию, оказался полуграмотным.

— Там было много всяких слов, — сказал он. — Ничего запрещенного. Печать такая жирная, что в некоторых местах даже пробиты дырки. Содержание какое-то расплывчатое.

Как бы там ни было, когда за Бергаманном пришли, он вежливо спросил, не собираются ли они сообщить ему о помиловании, но ему ответили, что нет, как раз наоборот, настало время привести приговор в исполнение.

Говорили, что после этого он стал сопротивляться, бесноваться и кричать: «Подождите, подождите!» Им пришлось держать его вчетвером. Он все время продолжал кричать, называя имена, даты, места и суммы денег. Он выкрикивал их, как безумный, воющим высоким голосом, но, поскольку все эти имена были никому не знакомы, его скрутили, притащили к креслу и затянули ремни. Он все еще вопил, умоляя подождать, и не мог расслышать ни одного слова из речи, сказанной священником. Ему дали три разряда, зафиксировали смерть и быстро похоронили за счет благотворительного фонда. Тела никто не затребовал, и все оставшиеся деньги, сэкономленные покойным за счет его умеренной жизни, которую она вел до ареста, достались адвокату.

Но еще до суда, чтобы собрать все требуемые доказательства, для следствия было очень важно найти тела убитых.

Это самые тяжелые воспоминания. Я предпочел бы их забыть, но они слишком крепко отпечатались у меня в памяти и готовы ожить в те редкие ночи, когда меня мучают кошмары.

На основании показаний Мартино можно было надеяться, что «рено» удастся найти. Он заявил, что они шли на «Королеве моря» прямо от залива Хорсшоу в течение примерно двадцати пяти минут, после чего Уэбер-Бергаманн заглушил двигатели. Еще на причале они сняли одну секцию перил. Машину вкатили на палубу. Борт яхты и причал стояли почти вплотную, и между ними перекинули две доски. Мартино рассказал, что, когда Бен снял ручной тормоз и машину отвязали, яхту как раз качнуло на волне, и «рено» врезался в перила на корме. Потом он покатился обратно и переехал Уэберу ногу. Тот начал материться, выть и хромать, потом закричал, чтобы они поймали машину, но тут последовал новый крен, и автомобиль проскочил точно в проем, оставленный на месте снятой секции. Окна в машине были закрыты.

— Она чертовски долго плавала на поверхности, — говорилось в записи устных показаний Марти. — Бен хотел протаранить ее лодкой и утопить, но Мори сказал, чтобы мы подождали. Она торчала из воды примерно на фут, чуть задрав нос, и луна блестела у нее на крыше. Потом она утонула. Я не видел на этом месте ни пузырей, ни кругов. Она просто исчезла, и Мори завел моторы, и мы поплыли назад, а потом включили огни. Но перила здорово покорежило. Их смяло и погнуло. Мори даже не знал, что он скажет Чейзу, которого он под каким-то предлогом услал в Тампу, чтобы тот не путался под ногами.

Долгое время все местные водолазы были одержимы мыслью найти эту машину. Но сильный ветер и грозовые штормы затрудняли поиски.

Через два дня после того, как Пегги вернулась обратно в Ричмонд, погода достаточно наладилась, чтобы начать настоящие поиски. Залив был как гладкое синее зеркало. Мне удалось пролезть на борт большого вертолета береговой охраны, и за полчаса до полудня я поднялся с земли, не подозревая, как часто буду сожалеть потом о своем поступке.

Оказавшись над заливом, мы увидели внизу большую моторную лодку с тросом и с сигнальным буем на борту. Предполагаемый район поисков был отмечен на карте. Исходя из того, что яхта двигалась около получаса со скоростью пятнадцать миль в час, мы решили начать искать в пяти милях от берега, пролетая примерно три мили параллельно береговой линии, поворачивая затем на 180 градусов и отступая на сотню или две ярдов дальше. При этом мы должны были бросать в воду маленькие сигнальные пакеты с желтой краской, чтобы быть уверенными в том, что не выходим из нужного района. Моторный катер потащился вслед за нами, разогнав несколько частных лодок, которые хотели присоединиться к нашей экспедиции.

Поэкспериментировав с высотой, пилот обнаружил, что три сотни футов над поверхностью давали наилучшее сочетание расстояния и видимости. При чистой воде и стоявшем над головой солнце мы могли разглядеть внизу светлое песчаное дно и зеленые пятна водорослей. Было вполне реально, что мы сможем заметить и маленький черный автомобиль.

Довольно быстро я потерял счет кругам, которые делал вертолет. Глаза начали уставать от напряженного разглядывания морского дна. Я и один молодой служащий береговой охраны лежали лицом вниз на полу узкой кабины, свесив головы в открытую дверь наружу и чувствуя, как вихревые потоки от несущего винта с ревом треплют наши затылки. У охранника была еще одна обязанность. Когда его толкали в ногу, он должен был сбрасывать пакеты с краской.

— Есть! — закричал парень позади меня.

Я посмотрел, куда он нам показывал, и сразу увидел то, что мы искали. Выглядело это довольно нелепо. Черная машина на самой большой парковочной площадке в мире, она аккуратно стояла на всех четырех колесах.

Мы снизились и сделали круг. Ниже ста футов видимость становилась гораздо хуже. Пилот неожиданно разозлился, обнаружив, что он не может связаться по рации с моторной лодкой. Легкие порывы ветра стали морщить поверхность воды, а на западе собирались черные облака. Я прикинул, что нам осталось еще минут сорок солнечной погоды. Что-то испортилось в приемном устройстве рации на моторной лодке. Люди на катере не обращали внимания на наши попытки просигналить им о нашей находке и только беспомощно разводили руками.

Я подошел к пилоту и, перекрывая шум двигателя, прокричал ему в ухо:

— Спуститесь ниже, я прыгну в воду и доплыву до катера, а вы будете нас вести.

Я разделся до трусов. Пилот завис над самой поверхностью, слегка накренив вертолет, чтобы мне было удобней нырнуть через открытую дверь в смятую и взбаламученную винтами воду. Я доплыл до катера, и мне помогли залезть наверх.

— Черт бы побрал эту дурацкую рацию, — сказал капитан моторки.

— Мы нашли машину. Они будут висеть в трехстах футах на водой прямо над этим местом и следить за нами, пока мы не окажемся в нужном квадрате. В этот момент он резко сбросит высоту, чтобы дать нам знак, и мы станем на якорь.

— Какое там дно?

— Кажется, песок.

— Судя по эхолоту, под нами семьдесят футов, а в якорной цепи всего сто футов. При таком приливном течении на песке мы не удержимся. Барни, приготовь трос и сигнальный буй. Бас, ты нырнешь вниз и прицепишь конец троса, как только нам дадут сигнал.

Пока Бас, добродушный здоровяк, готовился к погружению, я заметил на лодке лишние ласты и маску и сказал:

— Может быть, ему потребуется помощь. Не возражаете, если я тоже спущусь?

— Только нырять придется без баллонов, в одной маске, — кивнул он.

— Мне не раз приходилось нырять и на большую глубину.

Он одобрительно крякнул. Я подогнал ремни на ластах, приладил маску и встал на баке лодки рядом с тем человеком, которого звали Басом. Когда нам дали сигнал, мы прыгнули в воду, развернулись вверх ногами и поплыли вниз. Ему помогала тяжесть троса, но у меня были свободны обе руки, поэтому мы погружались примерно с одинаковой скоростью. Цвет воды постепенно изменился с золотистого на бледно-зеленый. Я заметил автомобиль в сумраке справа от себя и повернул в ту сторону, Бас последовал за мной. Мы оба ухватились за задний бампер и подтянули себя к машине. Я понял, что для работы ему потребуются обе руки, и обхватил его за пояс, удерживая на месте. Под водой флоридские номерные знаки на машине выглядели совсем нелепо. Он закрепил трос на задней оси, подтянул конец, обмотал его вокруг прочной скобы бампера и завязал узел. Потом он проверил крепость связки, оттолкнулся ногами и ушел наверх. Мне тоже пора было возвращаться. Я сделал круг около машины, чувствуя, что мне уже едва хватает воздуха. На дне было довольно солнца, и я хорошо разглядел ее в дымчатом зеленоватом свете. Сис сидела за рулем. Позади нее была какая-то тень. Ремень безопасности — я всегда шутил над ней из-за него — крепко держал ее в кресле. Лицом она прижалась к окну и смотрела на меня — глаза и рот были открыты. Ее черные волосы жутковатыми кольцами плавали в склепе затопленной машины. На какой-то момент, которого я никогда не забуду, ее лицо оказалось совсем рядом с моим, отделенное только тонким стеклом — его в воде было почти не видно.

Я начал подниматься слишком быстро, потом замедлил ход, выпуская по мере всплытия воздух из своих легких. Он закручивался серебряными нитями, а ближе к поверхности начал превращаться в пузырьки. Я прошел сначала зеленый, потом золотистый слой и наконец вырвался в мир солнца и реальной жизни. Большая красно-белая пластиковая лодка покоилась на ровной воде. Я жадно набрал в легкие теплого чистого воздуха. На западе полыхнула молния — короткий голубой кинжал, воткнувшийся в темную поверхность под грозовыми облаками.

Вертолет уже удалялся в сторону материка.

— Спасибо за помощь, — сказал Бас. — Почему задержался?

— Хотел посмотреть, действительно ли они там, в машине.

— Но ведь те парни говорили, что они должны быть там, верно?

— Я сам хотел в этом убедиться.

— Вид у тебя неважный, приятель. Крабы здорово над ними поработали?

— Окна были закрыты.

— Что до меня, то я бы поверил тем ребятам на слово.

Мы развернулись и поехали назад. Когда мы достигли берега, солнце уже скрылось за тучами.

~~~

Позже я слышал, как они с этим справились, как подняли машину. Мне не хотелось на это смотреть. Они приплыли на грузовом судне, нашли сигнальный буй, обмотали трос вокруг лебедки и потащили наверх железный гроб, покоившийся на дне залива. Когда они вытянули его на поверхность, то зацепили дополнительным тросом и перенесли на борт с помощью крана. Всю обратную дорогу к городскому пирсу Флоренс-Сити из нее вытекала вода, и по мере того, как снижался уровень воды в салоне, два тела, до сих пор сидевшие прямо, обвисали на креслах бескостными куклами.

Я был на похоронах Сис. Вся семья Гэнтри смотрела мимо меня или сквозь меня, только не мне в глаза.

После похорон и до того дня, когда надо было лететь на свадьбу в Дейтон, я работал как проклятый, не только наверстывая упущенное, но и вводя в курс дела молодого паренька, который должен был хоть как-нибудь поддерживать бизнес во время моего отсутствия. Я уже начал подумывать о собственном офисе и о том, чтобы включить в список своих партнеров еще несколько мелких фирм, а также, возможно, слегка расширить сферу своей деятельности.

Мне остается рассказать немногое. Я приехал назад уже с женой. «Меньшее зло» помогло нам провести медовый месяц, который продолжался все жаркие уик-энды сентября и октября, пока с севера не пришли первые зимние холода. Мы разбивали лагерь на пустынных пляжах и проводили ночи под звездами.

Во время медового месяца мы привыкли купаться нагишом на теплых отмелях и заниматься любовью на плаву, если только не было больших волн. Она серьезно спрашивала меня, не боюсь ли я, что в конце концов у нас между пальцами на ногах появятся перепонки.

Я перехожу к своему любимому воспоминанию. Это было сентябрьской ночью на острове Лакоста, во время полнолуния. Она клубком свернулась позади меня под сеткой от москитов, но мне что-то не спалось. Увидев, что западный ветер рассеял большую часть насекомых, я потихоньку выбрался из-под одеяла и подошел к воде.

Я почему-то подумал о «Королеве моря». В то время они еще продолжали ее искать. Я думал о том, как она лежит там под толщей воды. Возможно, в ней открыты двери и течение пронизывает ее насквозь, и в эту минуту там, в темной глубине, куда не доходит лунный свет, Черити и капитан Стэн Чейз медленно исполняют свой подводный танец, причем на каждый пируэт у них уходит не меньше пяти минут.

Меня обдало холодом от мысли, что мы могли бы оказаться там вчетвером: мы с Пегги тоже участвовали бы в этом неторопливом загробном танце, плавно поворачиваясь, нагибаясь и сталкиваясь друг с другом.

Этот кошмар показался мне вдруг таким реальным, что одно мгновение я не мог поверить, что моя Пегги на самом деле жива. Я повернулся, чтобы пойти к ней, и увидел, как она сама медленно спускается ко мне по склону, жестом сонной женщины поправляя сверкающие волосы и сияя под луной стройным серебристым телом.

— Я тебя потеряла, — сказала она ласковым и капризным тоном. Подойдя ко мне ближе, она заглянула мне в лицо. — Странное у тебя выражение.

— Я думал о том… где бы мы могли лежать сегодня ночью и как бы нам было там, внизу. И все вдруг показалось мне таким нереальным.

Она нежно прижалась ко мне и крепко обняла:

— О, милый, это реально. Очень, очень реально.

— Просто у меня появилось странное чувство…

— Пойдем со мной.

Она взяла меня за руку, и мы вернулись к нашим одеялам, подняли край москитной сетки и проскользнули внутрь.

— Я покажу тебе, насколько это реально.

И она отдала мне себя с такой страстью, нежностью и радостью, что весь мой мир вновь стал прочным и упоительным в своей реальности.

А когда все кончилось, мы выкурили одну сигарету на двоих в том уютном и насыщенном молчании, которое умеет создавать только любовь. Ей не нужно было спрашивать, что она для меня сделала. Она это знала.

Я вышел, чтобы погасить сигарету в песке. Когда я вернулся, она вздохнула, взяла меня за руку и прижала ее к своему гладкому животу:

— Он уже увеличился?

— Это станет заметно только через несколько месяцев.

(По-настоящему большим ее живот стал только в марте, когда мы давали свидетельские показания на суде.)

— Как ты думаешь, у него буду плавники?

— Что?

— Учитывая, через что мне пришлось из-за вас пройти, мистер, я не удивлюсь, если у вашего сыночка будут жабры, плавники и чешуя и он будет без ума от червячков.

— Ты очень умело скрывала свое недовольство.

Она устроилась у меня на груди и уютно промурлыкала:

— Я страдала каждую минуту. Ах… Каждый раз, когда я поворачиваюсь на спину, мне кажется, что я качаюсь на волнах. Господи, я изучила все созвездия на небе! А вот днем тебе следовало бы разрешить мне надевать темные очки. Знаешь, некоторые женщины считают, что можно использовать наждачную бумагу в качестве косметического средства, а я думаю, что, если заменить ее песком, я стану самой красивой…

— Перестань болтать и спи. Я тебя люблю.

— Слушаюсь, сэр, — ответила жена.

Спустя некоторое время я смог как следует лечь и натянуть на себя оделяло, не опасаясь потревожить ее глубокое и ровное дыхание. Несколько минут я наслаждался созвездием Ориона, а потом незаметно провалился в сон, блаженно улыбаясь и думая о том, что самая длинная дорога иногда оказывается кратчайшей дорогой к дому.