Мятущийся дон Гамлет, принц Датский

Добро пожаловать в Эльсинор! Принц, придерживая левой рукой полу своего темного плаща, а правой потирая бледный лоб, задает мне вопрос:

— Может ли человек в одно и то же время быть и не быть? Сколько должно действовать во тьме людей, чтобы появился на свет один настоящий человек? Вот в чем вопрос, вот в чем суть дела.

Здесь я заставляю говорить Гамлета, принца датского. Заставляю говорить настоящего человека.

Уже давно показывают в театрах и сомнения, и страхи, и ужасную смерть Гамлета. На сцене сложился, скажем так, определенный гамлетовский образ. Это, а также все то, что мне в нем нравилось, когда я слушал у Шекспира его речи в Эльсиноре, заставляет меня предпочесть для моего вопроса и моего ответа старое имя и старую сцену какому-то новому имени и новой сцене, порожденным моим воображением. Поэтому я отдаю Гамлету, этой ветке, если хотите, ветке березы, которую колышет ветер, и горделивому датскому замку мои мысли и привязанность, как я в свое время отдал старому Мерлину, вечному скитальцу по дорогам нашей страны, свою любовь к магии и чудесам. И думаю, что это правильно, потому что я верю в мифы.

Я не переделываю, не модернизирую, не стараюсь объяснить миф Гамлета. Я рассказываю, так сказать, изнутри о том, что, возможно, произошло. Я сейчас всего лишь один из тех солдат, что приходят в Эльсинор с Фортинбрасом под торжественные залпы пушек, когда в зале замка еще лежат трупы. Король, королева, а потом еще и Гамлет. Может, у меня в руках была алебарда, а может, лук, я поставил их в угол, чтобы помочь отнести трупы царственных особ и их наследника на кладбище. И я спрашиваю разных людей, родственников и друзей покойных о причине смерти, выслушиваю разные версии. С того дня прошло много времени, я уже стал старым и уставшим от жизни человеком и гожусь разве только на то, чтобы пойти зимним вечером к кадетам из стражи Ястребиной башни за бутылкой вина или кружкой пива и, сидя в тепле караульного помещения, повести рассказ о трагедии, происшедшей столько лет назад за этими высокими стенами, ныне увитыми густым плющом. И может ли мне помешать, что, прослеживая нити от одного к другому, вновь и вновь воскрешая в памяти и рисуя в своем воображении сцены, предчувствия, подозрения, — может ли мне помешать, что я отношусь к обуреваемому сомнениями, с печальной душой человеку, другу Гамлету, не с ненавистью, а с любовью и доверием? Да, именно так.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Хальмар, король датский.

Герда, королева датская.

Гамлет, принц.

Офелия.

Лаэрт, ее брат.

Полоний, их отец.

Панталоне.

Скарамуцца.

Арлекин.

Донна Гильельма.

Коломбина.

Малар, студент.

Другие студенты.

Хор: жители, тени и голоса Дании.

Действие этой пьесы происходит в замке, который называют Эльсинором, в Датском королевстве — диком, поросшем лесом полуострове, где постоянно дуют шквальные северо-восточные ветры и бушуют волны. Власть здесь раздроблена среди множества островов, на каждом из которых вызывающе-дерзко стоит свой замок. На скалистом утесе самого неприветливого из этих островов расположен Эльсинор, королевский замок. На островах, под ледяным ветром, не растет ни дерево, ни цветок, не поют птицы — разве только те, что сидят в клетках из ивовых прутьев, покрашенных в голубой цвет, в комнатах инфантов за высокими крепостными стенами. Между островами — земли с низкими, заболоченными берегами, вотчина диких уток; здешние крестьяне, укрываясь от северного ветра, сеют кое-где рожь. Здесь царствует ворон. Эльсинор — это скорее город, чем замок. Там есть пристань, защищенная четырьмя башнями, рынок, церковь Святого Иакова, крытый двор, рвы с тухлой водой и нескончаемые галереи с тысячами лестниц, которые идут вверх и вниз, туда и сюда, внутри огромной каменной раковины с зубцами, каковой, собственно, и является сам замок, а также ведут на рынок, в церковь или на городскую пристань. Так что все живут, как кроты под землей.

Хозяевами Эльсинора, которые правят в Дании уже много веков, в дни нашей пьесы является род Хардрадов (Хардрад означает «Рыжий»). Когда-то это были люди, обладавшие большой властью, и один из них — первый, ставший королем, по имени Гуда, — пожелал, чтобы трон, скамьи, покрытые грубым сукном, и брачное ложе были сделаны в форме корабля, и держал специальных слуг, которые качали короля, когда он сидел или отдыхал, чтобы он не отвыкал от качки в открытом море. Король отказался от «качающейся постели» только в день свадьбы — на сей раз в этом не было нужды. Но Хардрады были скупыми, жадными до золота и драгоценных камней и, чтобы богатства не уходили из сундуков, начали заключать браки между собой — между двоюродным братом и сестрой, между дядей и племянницей; мало осталось в их жилах крепкой пиратской крови былых времен, и оставили они море, чтобы сидеть у своих сокровищ. И соседи стали незаконно захватывать у них поля и леса, грабили зерно, которое Хардрады покупали в Тильзите, и железо, приобретенное ими в Богемии. Король Олаф был вынужден отправиться в Богемию, а в Дании, когда увидели, что король уходит на войну, поверили, что наступают хорошие времена, все датчане радовались как мальчишки. Да, король был справедлив, бывало, спускался на пристань посмотреть на корабли, ведя за руку маленького Гамлета, королевского отпрыска, лично оделял народ пшеничным хлебом по воскресеньям, сидя на своем трехногом табурете у Выдряных ворот. Но род Хардрадов слишком любил богатство, слишком погряз в предательстве и трусости. Когда же датчане подумали, что грядут новые времена, вдруг, всего за каких-нибудь два года, этот род, встав на путь преступленья, перестал существовать.

Последний из Хардрадов не пожелал жить на этом свете.

И династия прекратилась.

Моряки с кораблей, которые ходят в Балтику за холстом и льняными очесами, рассказывают, что каналы между островами заросли водорослями и что Эльсинор превратился в обиталище летучих мышей и сов. Те, кто там высаживался, чтобы пополнить запасы воды, видели на Королевской площади, где раньше проходили парады и гордые кавалеристы отдавали воинские почести, лишь старую грушу и темношерстных овец да сделанные некогда из камня возвышение для военных музыкантов и стойку для дерзких копий заезжих рыцарей.

Моряки кричали: «Люди! Эй, люди! Эльсинор!» Но из темных, пустых галерей, через некоторое время, словно проснувшись после долгого сна, им отвечало только эхо: «…ор! ..ор!»

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Зала в замке Эльсинор. Голые, закопченные стены. Кое-где видна зеленая плесень — она блестит, как изумруд или старое золото, когда на нее падает луч солнца или свет от светильников. Справа широкая каменная лестница ведет в Башню летучих мышей. Слева камин: в очаге горит неяркий огонь. Высокие своды и крепкие дубовые балки. В глубине единственное окно; оно открыто, за окном — туманное утро. В стенах тут и там видны бойницы. Пол земляной. Шагов действующих лиц не слышно. Хор медленно спускается по лестнице. Это группа людей, не имеющих ни возраста, ни пола, в темных одеждах, цвета то ли дыма, то ли плесени; когда эти люди приближаются к стенам, они как бы сливаются с ними. Часть хора декламирует; это делается как бы по очереди: из хора выходит группа, говорит свои слова, затем быстро смешивается с остальными участниками. Голоса хора разные: то негодующий, то взволнованный, то рассудительный и серьезный.

Хор (остановившись на середине лестницы и положив руки на перила).

Добро пожаловать в Эльсинор, господа!

Здесь, в Эльсиноре, мы всё держим закрытым из-за ветра. Такого ветреного места нет нигде в мире. Все должно быть только внутри: люди, скот, растения… И это из-за яростного ветра. Никому не хочется выходить из Эльсинора при таком ветре — будто какое-то воющее войско целую долгую ночь держит замок в осаде. Поэтому мы, эльсинорцы, люди с бледной кожей. Ну кому захочется выйти наружу? (Продолжают спускаться по лестнице.) По правде говоря, нас здесь слишком много, в старинном замке. Человек — это прежде всего он сам, но, кроме того, это и группа людей, где одни господа, а другие — слуги, и каждый тащит с собой по комнатам и коридорам какие-то свои мысли, мечты, стремления, тревоги и обиды, честолюбие, похоть, а то и страх. Мы живем в Эльсиноре очень тесно. В коридоре уступаешь дорогу человеку, который несется как стрела, а когда он прошел и ты идешь дальше, ощущаешь его честолюбие, которое является как бы его тенью, вооруженной и гордой, порожденной им самим, ночными тревогами, самим страхом, этим тайным сводником храбрецов и безумцев. (Подходят к окну.) Сними шляпу, видишь, идет красивая дама с горделивой осанкой, и подними голову, которую ты почтительно склонил, ощутив всем своим существом волны сладострастия. Мы живем здесь как в странном пруду, где плавают какие-то идеальные черви. А все это из-за ветра, который дует за стенами замка. Высокими стенами мы оберегаем от бури свежие розы, но превращаем Эльсинор в гниющую яму, а король, этот помазанник божий, становится королем червей. (Выходят на авансцену.) А в остальном Эльсинор — благородный королевский замок. На зубцах его башен днем сидят голуби, а ночью совы, подножия этих башен лижут морские волны. Из Эльсинора можно видеть паруса кораблей, которые стараются поймать бриз в проливах, а на горизонте — далекие огоньки на островах. Это Дания. А Дания — это ветер. Королевскую корону, мечи, справедливость, любовь и смерть — мы всё храним здесь, в Эльсиноре, из-за ветра. И преступления — тоже из-за ветра.

Хор, Гамлет.

В правую дверь, расположенную под лестницей, входит Гамлет. На нем темная одежда, короткий плащ. В одной руке у него книга, в другой — виола. Кладет их на стул, стоящий у окна.

Хор. Здравствуй, цвет юности! Густой туман покрыл сегодня все королевство. Корабли бросили якоря в бухте, не осмеливаясь пуститься в плавание: нельзя отличить море от земли.

Гамлет. Здравствуй! Но кто ты? Что делаешь в приемных покоях короля Дании?

Хор. Я — хор. В любой театральной постановке должен быть хор. Это один человек или много. Я — ночь и день, тайные слова, слухи, тени, которые бродят повсюду, прислушиваясь ко всему. Я — повелитель смутных подозрений, владыка сплетен, властелин воспоминаний об ушедших временах, я — око, следящее за малейшим грехом, я — пророк на площади…

Гамлет. И твое свидетельство всегда верно?

Хор. Только отчасти. Береги его хорошенько для себя — ты же из знатных людей, принц крови, благородная голова, честное сердце, верная душа, в общем, требник из мягкой и душистой кожи, с торжественным золотым тиснением на корешке. Могу ли я, Хор, громко прочитать твои страницы перед этим высоким собранием?

Гамлет. Нет. Есть во мне страницы, которые я запрещаю читать даже себе. Некоторые мог бы прочесть только я, пустив в ход самый вкрадчивый голос, каким убеждают попробовать тайком заморского вина. Ты слышал когда-нибудь, как говорит змея? Мне потребовался бы именно такой голос. Ну, а другие мои страницы — это неясные, запутанные сны. В иных же слышится нежная музыка в вечерний час.

Хор. Наверно, это Офелия?

Гамлет. Откуда ты знаешь? (Подходит к стулу, берет виолу и проводит рукой по струнам. Снова кладет виолу на стул.) Да, Офелия. Она — это музыка, светоч, благоухание восточных роз в летнюю ночь. Офелия! Встань на мое место: смогу ли я дотянуться до нее? Должен ли я всегда оставаться влюбленным студентом? Спеют фрукты в садах, созревают злаки и их убирают, игривый жеребенок становится сильной верховой лошадью. Может ли душа вечно зависеть от улыбки?

Хор. Женись на ней, и пусть она родит тебе новые улыбки.

Гамлет. Положить семя в это перышко, которое носит ветер? Да и какое семя? Встань на мое место. Я очень тебя прошу. Кукурузное зернышко, если его посеешь, дает кукурузу. Посей Гамлета и жди, что проклюнется росток, а потом, преодолевая сопротивление земли, появится и само растение. Дай ему имя. Это может быть рожь, ежевика, молочай… Может взойти самое тайное во мне или самое явное. Может появиться даже то, что я самым тщательным образом скрываю. От Гамлета, принца Датского, разве не может родиться отчаянный трус?

Хор. Ты не ходил на войну в Богемию, потому что был слишком молод — сокол, еще не участвовавший в охоте. Юноша, да еще столько знающий, не должен был идти на грязную войну в Богемию. Туда пошел старый король и не вернулся.

Гамлет. Я не ходил в Богемию! Старый король не вернулся из Богемии. Между его устами и кубком с ядом должна была бы быть рука принца! Трусость — это самая презренная монета. Все, что на нее можно купить, имеет цену низости. Старый король был мирным королем, благородным человеком и настоящим дворянином. Наконец, он был моим отцом.

Хор. Клянусь Господом Богом и Святым причастием, ты мне сказал то, что не хотел! Откуда ты знаешь, что короля отравили? Откуда ты знаешь, что яд ему дали в серебряном кубке?

Гамлет. Король сидел на лошади. Все утро он провел в сражении. Он был весь в пыли и крови — от кончика шлема до шпор. Он смотрел, как горела деревня, подожженная его воинами. Он хотел пить и попросил воды. Ему подали серебряный кубок. Его подал брат короля, который держал коня под уздцы. С последним глотком ушло и последнее дыхание старого короля. Там же родился новый король.

Хор. Собака, которая лизала упавший кубок, пока солдаты поднимали на руки нового короля, сдохла.

Гамлет. Ты тоже это знал? Откуда тебе это стало известно? Может, тебе рассказал призрак старого короля, явившийся на высоких зубцах Ястребиной башни? Или ты подслушивал, когда белый призрак говорил со мной, призывая меня отомстить, называя меня королем датским, и требовал быстрого и справедливого возмездия? Ты слышал, что сказала королева, моя госпожа и мать?

Хор. Обязанность хора, принц, — слушать ветер, который дует в Эльсиноре. А это — самое ветреное место в мире. Старый король, тайком, может требовать от тебя отмщения. Было преступление, значит, есть и убийца. Не называй его имени. Я тоже не называю, хотя у меня не одна голова. Старый король не мог называть тебя королем Дании. В Дании есть уже один король. Твоя мать, его вернейшая супруга, — королева датская. А ты всего лишь принц. Довольно ленивый молодой человек, которому нравятся женщины.

Гамлет. Раз король умер, значит, король я. Ведь есть закон, обычай, порядок. Я перворожденный, зачатый в брачную ночь, во мне лучшая часть королевской крови.

Хор. Нет! Нет!

Гамлет (обнажает кинжал, висевший у пояса). Нет?

Хор. Нет! Спрячь обратно в ножны свой кинжал с таким блестящим лезвием. У меня много сомнений, сто и больше. Тебе все равно меня не убить. Так что рекомендую успокоиться. Твой настоящий отец — новый король. Он увлек твою мать. Они встречались среди ковров Залы Почета; он не раз приходил в сад, они целовались в беседке. Хальмар был страстным, неожиданным, галантным. Твоя мать была еще девочкой, бедной сироткой. В день свадьбы ты уже был свидетелем — у нее во чреве. Какие тогда были празднества в Дании! Даже лошади пили двойное мартовское пиво.

Гамлет. Не может быть, о Хор, о страна, о датчане! Не может быть! В Тронном зале висят портреты короля и королевы в тех одеждах, которые были на них в день свадьбы. На портрете — зеленые, чистые глаза красивейшей, нежной, непорочной девушки. Она положила свою правую руку, будто искусно вырезанную китайцами из слоновой кости, на железную перчатку, покрывавшую руку короля. Ты помнишь ясные глаза, высокое чело, красивый рот, густую бороду? Разве не соединились здесь в одном лице человек и король?

Хор. Не возмущайся, он не был твоим отцом. А на этом портрете изображен рогоносец. Он знал. Знал все. У стен Эльсинора есть уши и глаза. Снисходительный рогоносец! Наверно, у нее была какая-то тайная ласка, какая-то приманка, а может, она подливала ему в вино колдовское зелье.

Гамлет. Призрак старого короля сказал мне: она тоже должна заплатить. Она тебя родила, но должна заплатить. О Хор, говори, говори, чтобы у меня не было времени думать! Или же думай за меня.

Хор. Для тебя это самое лучшее. Теперь ты кое-что знаешь о себе. Согласись, лучше знать, кто твой отец. Это вопрос чести. Еще недавно ты был мнимым наследником. Могли обратиться за доказательствами в суд. Свидетель в наше время — это почти тот же король. Раньше ты был ложью в одеждах принца, комедиантом, который играл роль, рукописью без автора. И ты притворялся хорошо, потому что не знал, что притворяешься. Теперь ты знаешь, что ты действительно принц крови, благородный наследник датского королевства, орел Эльсинора. Именно сейчас ты стал настоящим принцем. Это самое главное. Король Хальмар может теперь ожидать, что, когда ты встретишь его в коридоре у Зала Совета, ты скажешь: «Доброе утро, дорогой отец! Будь по-прежнему нужным Дании, умножай зерно в закромах и откармливай скот! Я твой покорный, вернейший слуга! Не обижай мою мать — у нее такое чувствительное сердце! Привези ей шерсти из Польши и красивые кольца из Парижа!»

В середине последней реплики Хора начинает спускаться по лестнице Лаэрт, брат Офелии, очень открытый и учтивый молодой человек.

Лаэрт. Принц Гамлет, сдержи свои слезы! Подними эту благородную голову, которую я так люблю! В этом мире жизнь принца — совсем не то, что любого другого человека. Трудно сыскать принца, который не был бы погружен в самое сердце преступления, в чашу бессонницы, завернут в плащ страха. Разве в наше время королевская порфира не подобна сосуду, всегда готовому наполниться неожиданной кровью? Королевская власть настолько же хрупка, насколько и священна. Он не был твоим отцом, но был уважаемым сеньором, последним словом, отважным мечом, догматом веры. И его убили. Он сам тебе это говорил: король, уже мертвый, клялся страшной клятвой на самой высокой башне, где гуляет свирепый ветер, что говорит правду. Его убили. Говорит ли тебе сердце, что ты должен отомстить за него? Ты каждый день сидел у него на коленях. Он гладил тебя по голове, а потом, поцеловав, долго сидел в молчании. «Какие они счастливые!» — сказал бы человек, увидевший вас в ту минуту. Но нет, Гамлет, нет.

Хор. А тот, кто знал об этой тайне, сказал бы: он ищет то, что подозревает.

Гамлет. Он брал мои руки в свои, и начиналась игра. Он спрашивал: «Кто я?»

Лаэрт. И ты, наверно, говорил: «Мой отец, король!» Как раз этого он и хотел! От тебя несло воровством. Ты был куском золота, украденным среди бела дня, на глазах у всех. Несло воровством. И он поднимал тебя против того, другого. Доставал, как меч возмездия, наточенный тайком. Делал это не торопясь. Он говорил тебе: «Король — как венецианский канатоходец, что ходит по проволоке на площади, от одного угла к другому; есть много рук, готовых ослабить проволоку или, наоборот, слишком сильно ее натянуть — и тогда я упаду на камни». Мертвый король, торжественные похороны. Ты подозревал того, другого. Признайся, Гамлет, мы же твои друзья: ты с самого первого дня подозревал, что в этой истории с ядом был замешан тот, другой.

Гамлет. Тонкая рука, живая, решительная, ласковая, ногти отполированы пилочкой из Фландрии. Рука беспокойная, обольстительная, единое слово из пяти слогов, страна сверкающих перстней, целая бочка меда. Видишь, как он кладет ее, ладонью, на грудь, и блестят камни рядом с золотой цепью, которую он носит на шее; а вот рука уже на рукояти меча, или тянется к тебе, сжатая в кулак, чтобы подкрепить мысль, и вдруг раскрывается словно цветок… С тех пор, как я стал подозревать эту руку, я стал ее изучать, расширяя свои познания, полученные из болонской глоссы.

Лаэрт. Да, замечательная рука. Наверно, ты сразу заметил, как она подвижна и выразительна, и, думается, уже не можешь оторвать от нее глаз. Да, она имела касательство к кубку с отравленным питьем в Богемии!

Гамлет. Он, должно быть, поднял не колеблясь, без всякого опасения наполненный на три пальца кубок, украшенный дорогими изумрудами, с двумя ободками на ножке. Уверен, что он сказал скорее руке, чем устам: «На здоровье».

Лаэрт. А ты, Гамлет, господин мой и друг, в тени следил за ним, за его словами, поступками. И убил бы. Наступил бы удобный момент, и ты бы его убил. Да, Гамлет, ты убил бы, потому что тот, другой, тоже стоял на твоем пути. Ты убил бы ночью, безнаказанно. Теперь, когда ты знаешь, что он был твоим настоящим отцом, — и за это тоже. Ты был создан для этого. Я тебе говорю, что ты был как кинжал с золотой рукояткой, обсыпанной драгоценными каменьями; на лезвии этого кинжала, сработанного лондонскими мастерами, сделали многозначительную надпись: «На добрую службу».

Гамлет. Значит, когда я сидел на коленях короля, я был всего лишь кинжалом в ножнах, который ждал сигнала тревоги? Правда, он висел на богатом поясе!

Сцена светлее, чем раньше. Входит Офелия. Напоминает цветок или птичку — нечто маленькое, очень красивое, удивленное, робкое.

Лаэрт. Уже пришла настоящая весна, дорогая сестра. Ты переходишь из одной комнаты в другую, а в той, из которой ты уходишь, сидящие на резных скамьях восклицают: «Как быстро пришла зима!» Хочешь дать нам послушать жаворонков, которых принесла в клетке — твоем прелестном ротике?

Офелия. Добрый день, Лаэрт! Добрый день, принц Гамлет!

Гамлет стоит боком, опираясь руками о раму окна.

Лаэрт. Принц смотрит на туман, который сегодня застилает всю страну и море, чтобы, обернувшись и увидев тебя, удивиться: в садах Дании расцвели розы и красивые девушки.

Офелия (идет к Гамлету и протягивает ему письмо). Господин мой, я принесла любовное письмо, которое получила и которое ты у меня просил. Теперь я знаю, как зовут студента. Он из бедной семьи. Он придет попрощаться перед отъездом в Виттенберг. Помнишь, я тебе рассказывала…

Гамлет. Замолчи, Офелия, замолчи! Стой, Офелия! Я хочу немедля задать один вопрос. Датчане, друг Лаэрт: давайте поговорим о том, другом человеке. Мне приятно думать, что вы считаете меня кинжалом возмездия. Ты, Хор, сказал бы: «Я ясно видел, как принц вытащил кинжал и всадил его в горло тому, другому, затем отвернулся, словно испытывая отвращение; брызнул целый фонтан крови. Он снова ударил кинжалом, потом ножом, мечом, рукой. Тот упал. Принц плюнул на него, поставил ему ногу на грудь, чтобы душа не могла быстро отлететь. Вышел, оглядываясь на труп. От этого плевка принца, как будут шепотом говорить в Дании, говорить в Эльсиноре, упоминать в разных историях, появились черви и пиявки и сразу же принялись за труп. Одни скажут: „Вот чудеса!“, а другие заявят: „Только святой король может творить такой суд!“»

Офелия. О чем ты говоришь, мой господин? Ты не должен ревновать. Я же никогда не говорила с тем студентом.

Гамлет. Знаешь, Офелия, кем я был в течение стольких лет? Кинжалом! Меня могли вонзить в тебя, без моего ведома. А кроме того, Офелия, я был сыном шлюхи. Я хочу задать тебе вопрос. Ведь ты женщина. И у тебя должен быть ответ. Один или десять. Офелия, Лаэрт, Хор: что такое любовь? Что делают, если мужчина любит женщину, а женщина — мужчину? Что говорит о любви это письмо? (Вырывает письмо из рук Офелии.)

Офелия. Ты никогда не ревновал! Я сказала тебе об этом письме.

Лаэрт. Не говори с ней так! У нее такое маленькое сердце!

Хор. С тех пор, как она стала носить женское платье, она считается его возлюбленной. Она очень богатая наследница. Спит на вышитых подушках. Он привозил ей кольца из путешествий и высокие гребни для волос. Сочинял ей стихи.

Офелия. Сочинял мне стихи!

Гамлет. Нет! Замолчи! Это не те стихи. И не ревность, Офелия, голубка моя, тот песок, что я бросаю сейчас в свою реку темных и тайных мыслей. Я сумею воодушевить тебя, как прежде, Офелия. Я поцелую твои уста, когда ты откроешь их, чтобы сказать мне «нет». Но все же — что говорится в этом любовном послании? (Читает) «Чайки улетели с пляжа со стыда, что они не умеют мочить свои ноги в волнах, как ты». Красиво! И дальше: «Я не хозяин своих ночей». Ах, эти ночи! Ночи королевы датской! Какая же ночь принадлежит мне, Лаэрту, Хору? Ночь, проведенная во чреве женщины, с луной и звездами, которые ее украшали… Темнота, поцелуи, дверь, которую открывает ветер, и она стучит: стук, стук! — и люди просыпаются, тревожно прислушиваются, пока не догадаются: «Да это же дверь королевской спальни!» И, завернувшись в одеяло, снова засыпают. Какая же ночь принадлежит мне, господи, какие слова, какие губы, что шепчут на ухо тайные вещи, манят, обещая вечную любовь? И не исключено, что, когда Гамлет уже был сделан, когда я уже лежал там, бесформенный комочек с предопределенной судьбой, — подлый обманщик, тот, другой, почувствовал какой-то страх, а может, отвращение, отодвинулся от королевы, встал, пошел по длинным нескончаемым коридорам, в холодной и влажной темноте, по спине змеи, поворачивая голову, чтобы сохранить в памяти там, вдали, неожиданно загоревшийся свет, а на ложе, убранной шелками, красивейшую и соблазнительнейшую женщину, похожую на ангела, по жилам которого струится свет. Да, женщину. Ту, что обнимают, говоря с улыбкой: «Любовь моя, я очень тебя прошу. Положи свою руку мне на щеку. Да, я здесь рядом, твой раненый олень, которого мучит жажда…»

Лаэрт. Слишком ты все это запутал и замутил, Гамлет.

Гамлет. Пока я только сею слова, Лаэрт.

Хор. Такая молодая и уже такая богатая. Из рыботорговцев. Красивая, чистая девушка. Женитесь, и будет праздник!

Гамлет (подходит к камину и мешает кочергой, чтобы огонь разгорелся ярче). Офелия, подойди сюда!

Офелия. Да, мой господин!

Гамлет. Твой господин! Я — твой господин?! Я даже самим собой не владею, а уже, выходит, владею тобой. Владею гвоздикой и каплей росы, которая испаряется под первым лучом солнца. Откройся мне, Офелия, здесь, вот у этого камина. Никто нас не услышит. Мы одни.

Офелия. Мы не одни, мой господин. Еще Лаэрт. А там, в глубине, люди.

Гамлет. Нет, мы одни. Вот мое ложе. Как поступает женщина? Что нужно ей сказать, чтобы она не знала, что обманывает, что не помнит, но и не забывает? Это брачное ложе, Офелия. Что говорит мужчина женщине, чтобы она забыла, что поступает как шлюха, и отдала ему всю свою плоть, и целовала его так, как будто она — другая, чистая, как майский ветерок в открытом поле, чище только что появившегося в гнезде щегленка? Офелия, открой мне всю правду! Ляг со мною здесь, у огня. Что такое любовь?

Офелия. Господин мой, мы не одни! Любовь — это значит всюду следовать за тобой. Когда ты слезаешь с коня и твоя правая нога оставляет след на песке, я целую его.

Гамлет. Целуешь след?

Офелия. Горячо, мой господин!

Гамлет. О Офелия, готовься целовать кровь, навоз, игральные кости, страх. Пожалуй, не надо только измену. Целуй. А сейчас обнажи свою грудь. Дай я разорву желтый шелк твоего одеяния, на котором вышиты ромашки как символ счастья. Покажи мне свои маленькие груди. Они, наверно, белее снега?

Лаэрт (становится между Офелией и Гамлетом). Она не такая, Гамлет!

Гамлет. Я тоже не такой, Лаэрт. Человек соткан из различий. Мне хотелось разорвать ее шелковые одежды. А разве Офелия из более благородного рода, чем Герда Хардрада, королева датская и властительница Эльсинора? Я говорю тебе, Лаэрт, о моей матери.

Пауза.

Сегодня плохой день, Лаэрт. Не хочешь ли, мой друг, спросить меня о бессмертной душе Гамлета? Нажми вот здесь, повыше, пониже, может, ты ее и обнаружишь. Спроси, дано ли нам тело для того, чтобы своим гниением спасти светлую душу от такой же печальной участи. Или ты хочешь, чтобы Гамлет, человек по имени Гамлет, тот самый, которого ты видишь перед собой в богатой одежде, гнил здесь телом и душой прямо на глазах?

Гамлет идет к лестнице и начинает подниматься, опустив голову.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Комната для игры в шахматы в Эльсиноре. На большом столе — груда книг. Дверь на балкон открыта, видны рынок, пристань, корабельные мачты доходят почти до балкона. Полдень.

Полоний, Малар и другие студенты.

Полоний. У каждого есть кошелек? Берегите его хорошенько. Во всех лежит золото, но каждый кошелек предназначается только для определенной цели. Из твоего, Малар, надо платить за изучение римского права. Нам нужен хороший юрист. Учи законы латинян как следует. Конфискация, произведенная после четырех нарушений, мнение, изложенное в дигесте[1], — почти все равно что королевский дар. Ты можешь стать со временем верховным судьей. Всегда держи в голове название закона, чтобы подкрепить нужной ссылкой расплывчатое мнение. Лучше положить какой-нибудь закон к ногам короля, чем предложить ему табличку с «Cave canem»[2].

Малар. Я не забуду, что вы оплачиваете мою учебу в Виттенберге золотом Хардрадов.

Полоний. Чистое золото, прекрасные монеты! Тот из вас, кто изучает медицину, должен немного разбираться в науке о флегме. Человек — это флегма; качество крови, которая бежит по всему телу, зависит от растворенной в ней флегмы. Теперь вы можете глубже понять причину меланхолии. Я вам скажу по секрету: у всех Хардрадов излишек печеночной флегмы. Они ленивы, в постели устают от снов. Они подозрительны. Почитайте историю Дании: нет ни одного Хардрада, кто не видел бы призрака или не раскрыл заговора.

Первый студент. У страдающих болезнью печени хрупкие кости.

Полоний. Не говори этого там, где тебя может увидеть король Хальмар — он может подумать, что, по-твоему, его череп недостаточно крепок, чтобы выдержать тяжелую датскую корону. Скажи лучше, что у них тонкий, изящный, очень красивый скелет, настоящее произведение искусства из слоновой кости.

Второй студент. Ваша милость, господин хранитель печати, если говорить по науке, то это не просто мнение. Дело в том, что…

Полоний. Череп! Какого свидетеля ты мне даешь! Я однажды ездил в Норвегию, отвозил письмо короля Олафа к тамошнему королю. Прибыл, а адресата схоронили. Вы, наверно, все слышали о Гунар де Гунаренди. Как бы ты, поэт, сказал о ней, как вас там учат?

Третий студент. Если я скажу: «Красногубая вышла на берег луга, где сидят чайки», все в Скандинавии поймут так: «Гунар де Гунаренди вышла на берег моря».

Полоний. Красногубая! Она была матерью принца, которому я вез письмо. Нужно было освободить место в ее склепе, чтобы его похоронить. Я там присутствовал. Держал в руке маленький череп, когда мне сказали, что это ее. Разве мог подумать тот, кто ничего не знал и кому этот череп показали, что маленькие и плотные зубы были когда-то прикрыты губами, за которые она и получила среди скальдов прозвище Красногубая? И еще остается ее улыбка, но она упорхнула с губ, ушла в воздух… Где она теперь?

Малар. Это тайна, мы можем лишь гадать.

Третий студент. Кроме души и ее искупления за господа нашего Иисуса Христа только откровения поэтов могут считаться достоверными.

Полоний. Мне думается, ты сумеешь хорошо распорядиться содержимым своего кошелька. Золото — это несколько больше, чем просто достоверность. Для Хардрадов это начало всего.

Второй студент. Принц Гамлет попросил меня узнать в Виттенберге, сколько фламандских фунтов золота в мешке можно повесить на сердце человека, не разорвав его.

Полоний. Слишком много говорят в Дании о золоте! Я сам из тех, кто говорит. (Подходит к балкону.) Ваш товарищ Лаэрт уже пошел на корабль, на котором вы отправляетесь к устью Рейна. Когда придете туда, на постоялом дворе, где будете нанимать лошадей, выпейте по стаканчику золотистого вина за мое здоровье. Скажите: «За здоровье старого Полония, который без устали щелкает на счетах в комнате для игры в шахматы!»

Малар. До свиданья, ваша милость, до встречи!

Первый студент. Мы очень вам благодарны, господин!

Полоний. Когда вынете монету из кошелька, положите на ее место боб. Тогда всегда будете знать, как обстоят ваши денежные дела.

Студенты, Малар. До свиданья, господин! Будьте здоровы!

Полоний (с балкона Лаэрту, который, видимо, уже на корабле). До свиданья, сын! До свиданья, мой славный Лаэрт! Нет, не слышит он моего слабого голоса. (Достает платок и машет им.) До свиданья, Лаэрт! Привези мне Священное писание. Я уже не первый раз его об этом прошу. (Возвращается к столу и кладет руку на счеты.) Может, я его больше никогда не увижу. Семь и девять, шестнадцать… Шестнадцать! Именно столько лет Офелии!

Полоний, королева Герда.

Полоний (Не видя, что в комнату вошла королева). Что за фантазер этот Гамлет! Нет, я хотел бы иметь внуков с другой кровью, более скромной и тем не менее более свободной и богатой, кровью добровольной и без памяти.

Герда. Тебе противна кровь Хардрадов, Полоний?

Полоний. Госпожа моя, я не ведал, что говорил.

Герда. А это изысканный род. Он в каждом поколении дает один-два бутона, не больше. Он редок, как драгоценный камень.

Полоний. Мы более плодовиты. Может быть, мы сблизимся. Нас много, и поэтому наша кровь не такая дорогая. У меня есть родственники, которые просят милостыню на мосту в Константинополе. Вместо того чтобы получать, кое-кто еще и заплатит, лишь бы ему разрешили продолжить род.

Герда. Заплатит собранным подаянием?

Полоний. Бедняки платят, чтобы утолить голод и жажду, чтобы согреться в холодную ночь. Место на кладбище дают им бесплатно.

Герда. Бесплатно ничего не дают, Полоний. Они не платят за место на кладбище только потому, что нечем. Король тоже получает это место бесплатно, потому что среди тех вещей, которыми он владеет, находятся и кладбища.

Полоний. На этих счетах, госпожа, я никогда не считал их вместе с другими землями, которыми владеют короли Дании.

Герда. Есть вещи, Полоний, которые являются законной собственностью твоих королей и которые ты никогда не мог класть на этих счетах. Разве ты знаешь, что есть в моем сердце и приносит мне доход? Доход, который я плачу сама себе, плачу неукоснительно, свято. Хочешь, я покажу тебе свой тайный ларец?

Полоний. Госпожа, я был бы плохим сообщником.

Герда (подходит к нему, кладет свою руку на его, которая гладит костяшки на счетах). Что ты подозреваешь?

Полоний. Вы уже давно ждете, что я ошибусь, моя госпожа. Хранитель печати — человек секретный, и не больше. А в Дании хватает авантюристов. Достаточно вам сказать: «Вот плата!»

Герда. Нет. Нити, которые я плету, другого сорта… Все зависит от того, узнает ли Гамлет…

Полоний. Он знает!

Герда. Все?

Полоний. Никогда не известно точно больше того, на что готов отважиться человек.

Герда. Меня привезли сюда девочкой. И я узнала все переходы, все лестницы Эльсинора. Узнала все дороги и все замки Дании. Увидела мир. И все-таки я часто вспоминаю то время, когда я была маленькой девочкой, сироткой и меня привезли сюда. О чем я тогда мечтала? Твой брат Бертиль входил в Новую залу…

Полоний. Великий полководец, царствие ему небесное!

Герда. Волк! Помню, в Винья-дель-Сур, в Испании. Приволок бурдюки с красным вином к самому трону и стал рассказывать: в Кадисе сожгли квартал с девками! Одной девке, которая хотела убежать, я отрезал черные косы!.. И бросил косы старой королеве, этой ведьме, а она смеялась и требовала золотых нитей, чтобы привязать их к своей черной крашеной башке, на которой и волос-то не осталось. Бертиль, говорила старая королева, сегодня вечером приходи мне постелить. Идите, благопристойные дамы, видите, пришел мой любовник! Вот что я увидела в знаменитом замке Эльсинор!

Полоний. Да, здесь всегда была хорошая школа манер.

Герда. О чем же я могла мечтать? Скажи мне, Полоний, о чем я должна была мечтать? Я хотела, чтобы Гамлет узнал мои поцелуи. Мать в сердце своего ребенка, каким бы старым и изношенным оно ни было, всегда остается родниковой водой. И ребенок пьет ее, доверяя. Я говорю тебе, Полоний, что никогда не злоупотребила бы, не стала бы повторять примеры, известные из древности, не падала бы в обморок, обливаясь слезами. Это не моя манера.

Полоний. Вы должны были знать.

Герда. Вот именно! Должна была знать! Наверное, что-то в этом роде скажут те кроты, что во тьме обсуждают, какого наказания заслуживает та, которая отравила рутой другую.

Полоний. Ты сказала бы ему: чтобы иметь тебя, Гамлет, я не знала покоя.

Герда. Нет. Я сказала бы: несмотря на то, что я имела тебя, Гамлет, я не знала покоя. Нужно идти глубже, Полоний. Я не плачу по покойнику. Я защищаю себя перед миром. Я могла бы сказать: не трогайте меня! Я королева, помазанница божья! Но для меня более естественно смутиться, может, слегка оробеть, и пробормотать: «Долго же вы выбирали!» Ибо я хочу, чтобы знали, что выбирала я, Полоний. А раз я сама выбирала, мне и платить. И я плачу. Хардрады предпочитали всегда, когда могли, оставаться должниками, но я ведь Хардрада только по браку. И я положила яд…

Полоний. Яд из Венеции, купленный еще до подорожания, да и то пришлось платить унцию золота за унцию яда. А во флаконе он был похож на простую воду.

Герда. Для тебя, Полоний, но не для меня. Я хорошо видела, когда ночью перемешивала его серебряной палочкой, нити красного цвета. Знаешь, что я много дней, много ночей мучилась: кому его дать? Кому из двух, Полоний? Но решила, что надо уважать королевское достоинство. Должен был погибнуть более благородный, пусть рогоносец, но более благородный.

Полоний. Да, скончался лучший. Это случилось по дороге в Богемию. Я сочинял речь против воров, когда пришло это известие.

Герда. Я сидела у брачного ложа, одетая в черное. Сказала камеристкам, что хочу спать. И не желаю больше повторять это представление. Я довольна Хальмаром.

Полоний. Это король неугомонный, любит музыку.

Герда. А этого свидетеля, этого единственного свидетеля — Полоний, пойми меня правильно, — этого единственного свидетеля по имени Гамлет я должна держать в своем подоле.

Снаружи слышна музыка. Герда, во время произнесения последних слов стоявшая возле Полония и державшая его за золотую цепь, которую он носит на шее, отпускает Полония, берет его под руку, и они подходят к балкону. В этот момент входит Офелия.

Офелия. Итальянские комедианты!

Герда. Добро пожаловать в Эльсинор! Они привезут нам моды и слухи. Мы узнаем новые истории. Услышим новые пьесы для виолы. Счастливую музыку. Офелия, жизнь в далеких странах — это новые времена в мире.

Офелия. Они привезли, наверно, историю о Паоло и Франческе. Это двое влюбленных. Но есть один человек, которого обманом женили на Франческе. Он прячется, а потом выходит с кинжалом, когда они целуются.

Полоний. Лучше бы привезли какие-нибудь назидательные пьесы.

Офелия. В прошлом году они играли пьесу о чудесах пресвятой девы.

Герда. Я просила их привезти комедию о каком-нибудь итальянском празднике.

Офелия. В той, где представляют свадьбу Пульчинеллы, есть танцы на площади.

Медленно и грациозно кружится, закинув правую руку за голову.

Вот так там кружились!

Входит Гамлет, на нем одежда ярких цветов. Он весел, быстр в движениях, красноречив.

Гамлет. Госпожа, комедианты из Италии уже прибыли! Офелия, наверно, они привезли «Паоло и Франческу». Хочешь услышать Паоло? Разве у тебя нет Гамлета? Спрячься со мной вон в том уголке, прижмись ко мне потеснее, и услышишь сладкие словечки, что будет шептать тебе на ушко Гамлет. Полоний, я думаю, они сыграют пьесу, которую ты им заказал в прошлом году о немом советчике. А ты, госпожа, не хочешь ли попросить их представить что-нибудь?

Герда. Да, Гамлет. Какой-нибудь итальянский праздник. Я так люблю смех, песни, веселые наряды, разбитных молодых людей — они не думают о завтрашнем дне, едят апельсин, который им дали, живут так, словно жизнь длится один день. А мы, похоже, живем уже несколько веков! И песни, книги — все, все приходит к нам издалека.

Гамлет. Поэтому, госпожа, я сочинил одну историю, чтобы ее нам сыграли комедианты.

Офелия. И ты, Гамлет, написал про нашу любовь?

Гамлет. Офелия, колокольчик мой! Наша любовь — это не история. Это смех. Я наклоняю тебе голову, чтобы ты увидела дно глубокого колодца, и говорю: «Пей, не бойся, это Гамлет», и ты смеешься и целуешь меня. Люди смеялись от души, Офелия, увидев, как твой отец бил нас счетами! Нет, Офелия, наша любовь не такая уж и сладкая. Я хочу, чтобы нашу любовь никогда не представляли на подмостках. Ты бы сошла с ума!

Гамлет делает с Офелией то, что он рассказал, прижимает Офелию к груди и целует ее.

Офелия. Сошла с ума?

Гамлет. Да, потому что ты могла бы понять, что все слова Гамлета — правда, или что все слова Гамлета — ложь.

Герда. Так скажи нам, Гамлет, сын мой, какую же ты выбрал тему?

Полоний. Наверно, что-то о политике, из истории Рима, проповедь какого-нибудь учения.

Гамлет. Нет, Полоний. Конечно, у любого принца должны быть политические взгляды, но если бы у него было свое учение, это сочли бы неприличным. А кое-кто мог бы даже подумать, что я показывал законы, управляющие государствами, моему господину, королю Хальмару, да хранит его господь. Госпожа, вы увидите любовную историю. Было совершено преступление. Есть один, два, три убийцы. Убийцы переодеты. Один настоящий убийца переодевается два раза: первый, чтобы не догадались, что у него есть с собой оружие, и второй — просто потому, что ему так хочется. Убийцы все время стараются облечь свои мысли в новые одежды, скрыть свои чувства. Облачая один и тот же повод в разные камзолы, они думают, что это еще один повод, еще одна веская причина. Госпожа, я говорю в пьесе, кроме того, и о сердце женщины.

Герда. Скажи мне, сын, есть ли у тебя какая-нибудь другая книга для изучения, кроме Офелии?

Офелия. Скажи, что нет, Гамлет, господин мой!

Гамлет. Госпожа, в том молоке, что я впитал от вас, мудрость стольких поколений женщин, начиная от Евы! Я также внимаю всему, что можно услышать в Эльсиноре между порывами ветра. Моя пьеса — это комедия о нашем образе жизни, живом и свободном. В ней нет маленьких персонажей. Действующие лица — люди видные, почти все могут выразить то, что чувствуют, и то, что не чувствуют, с одинаковой торжественностью. Только относительно одного действующего лица у меня есть сомнения.

Полоний. Не сомневается только Господь Бог.

Гамлет. Мог бы я спросить тебя, Полоний, не являешься ли ты одновременно Хранителем печати Всевышнего?

Офелия. Ты сомневаешься относительно нее, Гамлет?

Герда. Сомневаешься, что он был убит?!

Гамлет. Я сомневаюсь, должна ли быть в пьесе роль автора. Я убежден, что пчела, которая собрала с цветка весь нектар, возвращается в улей со всем нектаром. А автор, может ли он быть уверен, что так будет и со всеми его персонажами? Мы могли бы установить над сценой нечто вроде летающей платформы, и я оттуда руководил бы, подсказывал, поправлял. Панталоне, делай так, Коломбина, отвечай этак, Скарамуцца, вынимай шпагу! А я бы летал туда и сюда, с закрытым маской лицом. Я сомневаюсь только в себе, госпожа, и только как автор.

Офелия. А ты написал свою комедию в стихах?

Гамлет. Нет. Полоний, ты — старый, опытный политик, тебе ведомы многие перемены в королевстве, тебе кажется, что ты хранишь великие государственные тайны, потому что ты их забыл. Через твои руки прошло много золота, но это были только цифры. То есть как будто не прошло ничего. Госпожа, вы — великая королева. Вы сидите по правую руку короля. Говорят, что вас все любят, ваши советы ценят и часто им следуют. Вы много знаете. Вот я хочу у вас спросить одну вещь. Когда я начинаю перечитывать свою пьесу, я сразу вижу, что все действующие лица, все убийцы — в моей пьесе одни только убийцы — говорят точно так же, как я, то есть я говорю, как они. Все говорят одно и то же… Я Гамлет, принц датский, который пока еще не стал убийцей. Раз есть преступление, то все, что говорится вокруг него, составляет часть преступления, делает тебя соучастником, свидетелем. Ты связан с преступлением, как связан с лугом конь, который на нем пасется. Но я нашел способ вывести убийц на чистую воду, я должен был их наказать во что бы то ни стало.

Полоний. Автор должен всегда делать так, чтобы справедливость торжествовала.

Герда. Но надо принимать во внимание свойства души.

Офелия. Влюбленные должны иметь снисхождение.

Герда. Надо копнуть глубже и посмотреть корни.

Гамлет. Госпожа, я не хочу фигурировать в разных историях как убийца, а еще меньше — в какой-нибудь комедии. Я слишком ленив, чтобы бросать в свои сны пригоршню терзаний.

Герда. И когда же твою пьесу будут представлять?

Гамлет. В тот день, когда будет как раз середина лета. Я прошу, госпожа, чтобы все датчане, кто хочет, пришли на крытый двор посмотреть мою пьесу. В ней есть даже серенада.

Офелия. И ты написал слова, Гамлет?

Гамлет. Написал, и представь себе, что я говорю все эти красивые слова тебе. И если есть в моей серенаде поцелуй, Офелия, то он предназначается для твоих прелестных уст. Он твой! Госпожа, если хотите, когда спектакль будет подходить к концу, мы с вами выйдем к воротам двора, одни, и послушаем, что будут говорить зрители. Автор ведь тоже не лишен тщеславия.

Герда. А что они скажут, как ты думаешь, Гамлет?

Гамлет. Мы увидели заслуженное наказание! Другие скажут: а кто первый бросит камень? А кто-то промолвит: она не виновата.

Герда. А она вправду не виновата?

Гамлет (выходит на балкон с королевой). Кто-нибудь непременно скажет: «Тот, кто платит, отдыхает». И тогда, госпожа, я, целуя вашу руку, скажу вам: «Отдохнем, в Дании наступило время отойти ко сну».

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Крытый двор в Эльсиноре. Справа, между арками, виден сад: хризантемы, бегонии, плющ. Две-три лестницы соединяют двор с высокими переходами. В глубине глухая стена. Слева переход в виде винтовой лестницы, на колоннах. Солнце светит слева, освещая часть стены в глубине, лестницу справа и сад.

Труппа итальянских комедиантов читает по ролям пьесу Гамлета, которую репетирует. На сцене Панталоне, Скарамуцца, Коломбина, донна Гильельма, Арлекин.

Панталоне. Как видно, все такие королевские дома одинаковы.

Арлекин. Кто знает, настоящая ли это история или выдумка. Вот здесь говорится: Примечание автора: «Если тот, кто будет играть короля, не умеет притворяться отравленным, пусть отравится на самом деле».

Панталоне. Наверно, он хочет сказать, что вся эта история — правда, когда-нибудь она действительно произошла. Ведь нет такого комедианта, который не сумел бы сыграть смерть на сцене.

Донна Гильельма. А он дерзкий любовник, вот что я вам скажу!

Скарамуцца. Разве его рука обнимает твою талию? Он тебя целует? Нет, люди этой туманной страны никакой свободы отношений не признают. Говорить о любви! Что это такое — говорить о любви? Помню, как-то раз во Флоренции я стоял у дверей одной таверны. Мимо прошла женщина, поддерживая подол длинного платья. Она была очаровательна. Я пошел за ней. Если бы орешник мог ходить, я сказал бы, что я шел как орешник. Руки мои сами тянулись к ее ногам, чтобы поддержать — не дай бог, она упадет. Какая походка! Я поравнялся с ней у прохода Строцци. Она на меня посмотрела. Я тоже посмотрел. Наклонился к ней и говорю: «Едва распустится роза, листья надо оборвать. Бросили лилию в реку — больше ее не увидать. Солдату, по крайней мере, в сраженьи завтра умирать». Бархатный галунна моей синей куртке — это ее подарок. Ее звали… ее звали… Нет, забыл, совсем памяти не стало. Наверно, я и вправду погиб в том сражении!

Коломбина. Здесь, в моем тексте, есть какие-то странные слова. Она, королева, говорит: «Мужчина в моей постели, на мне, каждый день пользуется моим телом, расходует на совокупление силы души; в нем сосредоточились тревожная любовь, тихий смех, слезы, часы раздумий и будоражащих грез, которые предшествуют каждому свиданию. Поцелуй — это еще не плоть. Но куда девается деликатность души, нежность любви, вежливость речи, застенчивость, улыбка? Несколько мужчин, в зависимости от желаний плоти, были бы удобнее. И душа осталась бы свободной для одной-единственной любви, увитой розами».

Панталоне. Нет, на подмостках Италии произнести это было бы нельзя.

Скарамуцца. Дело в том, что там командуем мы, мужчины. А где командуют и философствуют женщины, там любовь более бесстыдна.

Донна Гильельма. Такая девочка, как Коломбина, не должна бы говорить этих вещей. Я не знаю, почему мы не представляем «Дона Гайфероса». Там тоже умирает король-рогоносец. Но женщина говорит ему другие вещи, и чувство там есть настоящее, и похороны торжественные, Мелизанда в благородном трауре рыдает у окна.

Декламирует:

«Прощай, слава латинских воинов, пахнущая душицей борода, руки в мягких кожаных перчатках! Прощай, Гайферос, ты отправляешься далеко-далеко, всегда такой сильный, крепко сидящий в седле, такой внимательный к своим и чужим, такой щедрый! Подождите: положите ему в руки мой локон! Я помню нашу брачную ночь, эти жадные руки! Я всегда просила тебя отвернуться, когда ты на меня смотрел. А сейчас я могла бы танцевать перед тобой обнаженная, как античные статуи, и тебя бы это ничуть не взволновало! Что ты делаешь, жестокая смерть, с юностью великих королей?»

По одной из лестниц спускается Гамлет.

Гамлет. Буон джорно[3]! Добрый день, друзья! Кто здесь спрашивает у смерти о юности великих королей? Любой король, едва родившись, уже старик. Короли, скажу вам по секрету, не спят. И кстати, принцы датские тоже. Ну-ка, знаете свои роли? Можем репетировать? Панталоне, будь серьезным. Ты должен так важно ходить по этому двору, ведь это твое королевство. Смотри на людей так, словно ты сидишь на коне. Король, лицо действительно королевской фамилии, всегда на коне. А ты, Скарамуцца, умерь свою итальянскую живость, природную бойкость, быстроту. Мы, здесь, на севере, более медленны и неуклюжи, мы питаем наши мысли свиным салом. Ты — узурпатор, действуешь тайно, ткешь свою паутину, но над ней помещаешь прекрасную картину, на которой нарисован корабль. Кто-то скажет: «Он мечтает о далеком путешествии». На тебя перестанут обращать внимание, и здесь-то наступит тот момент, когда ты должен действовать наиболее дерзко и обманывать как никогда подло. Ты должен смеяться в самые трудные моменты, когда кажется, что все нити вот-вот порвутся, и тебя застанут за ткацким станком, с клубками в руках, и тогда уже эти нити не спрятать, как не спрятать ножичка, которым ты подрезаешь ногти по субботам. А ты, Коломбина, очень красива, ты колокольчик на лугу, этакая чистая и доверчивая горлинка. И не отрицай. Привлекательная королева. Ты должна все время, хочешь или не хочешь, ходить по разным закоулкам, тайным местам, скрытым переходам. Не делай двух шагов, не говори двух слов, когда идешь в одном направлении. Ты отдаешься и убегаешь, возвращаешься тут же, чтобы сказать, что больше не будешь ворковать в руках охотника, и снова оказываешься в них. А когда мои слова, итальянцы, будут в ваших устах — а я заверяю вас, что они хорошо обдуманы, взвешены, рождены из пепла и крови, желания, гнева, сладострастия, меланхолии, тоске по смерти и в то же время из соблазнительной грации, спокойного безразличия и гордости мужского естества, — эти мои слова нужно произносить так, чтобы они звучали горько, ранили, рыдали, умоляли, были свидетельствами добра и зла и торжественной апатии королев, а также сердца, сердца такого, как мое и как ваши, в какой-то момент чистого и светлого, а в следующий — полного грязи и окутанного мраком… Но всегда это ваши манеры, и всегда вы похожи на самих себя.

Гамлет дает новую роль Панталоне и поднимается на одну-две ступеньки по лестнице, расположенной ближе к просцениуму.

Панталоне. Господин, мы можем репетировать, читая текст, но лучше бы пригласить суфлера.

Гамлет. Я знаю одного, он и слова не перепутает. Его зовут Бог. Но придется тебе удовлетвориться мной, король Панталоне, старый король в заштопанных цветных штанах. Ты еще жив. Умираешь только на сцене, и не один. Я тебе скажу, когда наступит момент. А сейчас мы в саду.

Входит Офелия. Несет охапку маргариток.

Офелия. Доброе утро, мой господин! Привет итальянцам! Ради господа нашего Иисуса Христа, окажи мне такую милость. Если хочешь, можешь пойти в сад, посидеть в укромном уголке. Тебе лучше со мной не смешиваться: я очень плохой фермент. Господин мой, я люблю даже твою тень!

Гамлет. Офелия, я тебя люблю. Говорю тебе это от чистого сердца. Не хочу ранить тебя! Спрячь лицо в моих ладонях. Тебя зовут Офелия. Мое сердце стремится к тебе! Я Гамлет. Я целую тебя в лоб. Гадюки не целуются. И ястребы тоже. А мужчина целует женщину. Если бы ты была бокалом дорогого вина, я бы тебя сейчас же выпил. Клянусь тебе моим ангелом-хранителем! Согрел бы свое тело твоим теплом!

Офелия. Мой господин, тебя ведь не раздражает ветер, который дует за стенами Эльсинора. Разреши же следовать за тобой этому маленькому ветерку — мне, и я буду тихо и незаметно сопровождать тебя всюду. А пока ты говоришь, я могла бы сделать тебе подушку из этих маргариток. Я хочу слушать тебя, Гамлет, господин мой, учиться у тебя! Не уходи! Не оставляй меня!

Гамлет. Когда я буду уходить, Офелия, я заплачу. Сядь там, чтобы тебя не было видно, вон на ту скамью, и учись. И ты выучишь предмет по имени Гамлет, текст и оглавление, написанные во мраке.

Офелия уходит.

Вы слышите, комедианты? Инфанта хочет учиться! Начинай свой урок ты, Скарамуцца. Твое имя Узурпатор или, лучше сказать, Бешеный. Начинай. Ты спускаешься по винтовой лестнице, приложив палец к губам. Ты, Коломбина, иди сюда, сядь к моим ногам. Давай, Бешеный.

Спектакль становится похож на балет. То тут, то там, на разных лестницах, за арками сада мелькают Король и Королева. Когда оба спускаются на сцену, медленно выходит Хор, который впоследствии, после смерти Короля, занимает место итальянцев.

Скарамуцца. Тсс, тсс! Мы одни. Солнце село, а луна еще не взошла. Я принес тебе драгоценный камень. Это кольцо из Парижа. Если бы Дания была моей, я бы сделал из нее кольцо для тебя. Смотри, как блестит кольцо на твоей белоснежной коже, такой мягкой и нежной от молока косули. Неужели и сердце у тебя такое же нежное?

Коломбина. Я не хочу стареть. По ночам я рассматриваю свое тело, ощупываю каждый кусочек. Не хочу стареть. Я умерла бы, если бы обнаружила хоть одну морщинку. Говорят, что тайная любовь старит.

Скарамуцца. Я могу любить тебя на солнце, на башнях, в поле, на корабле, который идет из Норвегии на всех парусах. Скажи: могу я прийти к тебе в постель? Сегодня ночью твой отец не будет ночевать в Эльсиноре. Король, твой нареченный, уехал охотиться на уток. Неужели ты не понимаешь, что я сгораю?

Коломбина. Я предпочла бы любовь со стихами и вздохами, духовную близость. Поцелуя в шелковую ленту тебе будет достаточно. Моя постель слишком узка.

Скарамуцца. Я не давал бы тебе покоя всю ночь.

Коломбина. Я хочу объяснить. Мужчина в моей постели, на мне, каждый день пользуется моим телом, расходует на совокупление силы души; в нем сосредоточились тревожная любовь, тихий смех, слезы, часы раздумий и будоражащих грез, которые предшествуют каждому свиданию. Поцелуй — это еще не плоть. Но куда девается деликатность души, нежность любви, вежливость речи, застенчивость, улыбка? Несколько мужчин, в зависимости от желаний плоти, были бы удобнее. И душа осталась бы свободной для одной-единственной любви, увитой розами.

Скарамуцца. Я знаю, что должен делить твое ложе с моим братом — королем. Но это меня не злит. Я знаю, что сравнение будет в мою пользу. Я всегда был сильнее его, более быстрым. Посмотрела бы ты на меня на войне или на охоте! Дикий кабан, когда его травят собаками и он стремительно выбегает из леса, не может сравниться со мной, когда я бросаюсь в кровавую схватку с мечом в руке. Я люблю короткие мечи, потому что рука становится мокрой от крови тех, кто гибнет от моих смертельных ударов. Жди меня в своей постели, не бойся. Я умею отличать лань от коровы. В руке у меня будет роза.

Гамлет. Да, ты придешь с розой в руке. Она будет ждать тебя, обнаженная, на своем ложе, прикрытая лишь льняной простыней. С постели будет свешиваться голая нога. Ты бросишь ей розу, и она, схватив цветок, обнажит красивейшую грудь с маленькими розовыми сосками. Давай дальше, Бешеный!

Король Хальмар, который где-то прятался, выходит на сцену.

Хальмар. Нет!

Гамлет. Да, король Хальмар, он должен продолжать. Заметь, что он уже у самого ложа, этот сильный человек, не знающий устали любовник, дикий кабан. Давай, Бешеный! Лезь на нее! Король, ее нареченный, сейчас охотится на уток! Хватай ее за сиськи!

Хальмар. Гамлет, я тебя уверяю, что все было не так. И слова я говорил другие. Ведь я был вторым сыном в нашей королевской семье. Говорили, что я очень подходил для военной службы. Встань, Коломбина! И меня послали на границу. Если бы чуточку повезло, я даже мог бы получить дротик в спину в какой-нибудь стычке. Тогда в Эльсиноре отслужили бы мессу. Развесили бы огромное черное полотнище — от зубцов крепостных башен до самого морского берега. И я бы тихо гнил под каменной плитой Королевского зала. Не плачь, Коломбина!

Гамлет. Хальмар! Мы же не говорим о тебе!

Хальмар. А я вот говорю — о себе и о других. Я каждый день приезжал усталый и пьяный. Вечно хотел спать. А когда просыпался, то знал, что должен быстрее седлать коня и лететь с копьем наперевес в бой. Можешь называть вещи своими именами. Да, было страшно. И я сказал ей об этом. Маленькой нежной сестричке. Коломбина, подойди ко мне, дай свою руку, послушай, как бьется сердце короля Дании. Я все ей рассказал. Я ведь мог умереть на следующий же день. И она сказала: «Не уходи так!» Это было все. Никого я не просил, никого не принуждал. Я говорю тебе, Гамлет, что зачал я тебя с любовью. Потом я плакал. Все-вышло так, словно для нас это было обычное дело. Она играла со мной.

Входит королева Герда, которая где-то пряталась.

Герда. Я не знала, что такое играть.

Хальмар. Ты знала, Герда. Ты умела играть ради игры. Но после пышной свадьбы все изменилось. Какая женщина пасла, вместе со мной, в уголках моей души целое стадо подозрений, ревнивых желаний и тревог? Уже замужем за покойным королем, она наряжала в королевские одежды пучки соломы и клала этих кукол в постель. «Тебе нравится?» — спрашивала она меня. Любовники, любовники! Вот он первый, вот второй, вот третий! Ну, давай, назови меня теперь апельсинчиком, петушком, свежей водичкой. Ты такой же рогоносец, как и он!

Гамлет. Яд в серебряном кубке?

Герда. Разве женщина — это льняное полотно из Риги, которую можно продать по кускам на датском рынке? Стоит ли привозить шлюху из Италии, чтобы сказать в Эльсиноре, какая же шлюха датская королева!

Гамлет. Мать — это достойнейшая женщина! А сын…

Герда. Вы должны меня выслушать! Коломбина, девочка, такие слова не для тебя. Простите все. Он становился трусливым, плакал, уткнув голову в мой подол. Ты не хотел умирать, Хальмар. Ты предпочел бы изучать старинные рукописи, Платона, Овидия и римские законы. Помнишь, ты даже хотел научиться вышивать, когда я вышивала фату? Ты садился рядом со мной и говорил: «Вышей соловья, пьющего нектар из цветка левкоя». Я бежала от самой себя, от какого-то беспокойного зуда. Ведь я была тогда девственницей, невинной девочкой. Конечно, я видела, как петух топчет кур, но это ничего мне не говорило. И даже, когда я видела, что делал арабский жеребец с нормандскими кобылами, я ничего не чувствовала.

Направляется к месту, где, как она предполагает, сидит и слушает Офелия.

Гамлет. Офелия, послушай мою мать! Учись! А потом скажешь мне, как глубоко пронизал тебя запах этих благородных слов!

Герда. Меня могут слушать все — и новорожденные, и покойники. Я говорю правду. Я была невинна. Это была игра. Ты уже был в моем чреве, когда я сказала в церкви «да, хочу, да, беру». Я ведь ничего не знала. Если бы знала, наверно, закричала бы «Помогите!». Может, я и умерла бы после этого, но закричала бы.

Гамлет. Это не было грехом, госпожа. Разве мог я сказать тебе, что я там, в твоем чреве?

Герда. А я не хотела, чтобы меня продавали по кускам, как полотно на рынке. И решила выбрать. Одного из двух. Король не знал, что такое ревность. Его брат — это была любовь. Ты, Гамлет, был милым ангелом, я старалась быть поласковее с тобой.

Хальмар. А я ревновал, тайно, до глупостей.

Герда. Я сумела тебя зажечь. Клала соломенных кукол в постель, когда ты ко мне приходил. Хотела, чтобы ты видел в них мужчин в моей постели, обласканных, не знающих устали любовников. Я купила книгу, в которой были описаны необычные ласки, и говорила тебе, что научилась им от тайных любовников. Я растравляла тебя до самой глубины. Так я своей рукой подвела тебя к преступлению. Мой был кубок и мой яд. Твоя изящная рука лишь их подала. Я выбрала самый короткий путь. Король, мой святой супруг, никогда не смог бы стать убийцей. Это был настоящий человек, он даже устал быть настоящим, — поистине королевские голова и сердце, — справедливый, а как придворный — сама вежливость. Я не могла его больше обманывать. Я уверяю тебя, Гамлет, что я больше не могла. И он умер.

Гамлет. А он знал все эти долгие годы?

Хальмар. Нет, не знал.

Герда. Да, он знал. Знал с самого начала. Знал и молчал. Ты украл сына, Хальмар.

Гамлет. А правда ли, госпожа, что я был в его руках английским кинжалом?

Герда. Да, Гамлет, был.

Хальмар. Я многие годы жил, имея за спиной убийц. Мог быть задушен или повешен. Меня могли убить, когда я выходил от тебя. А могли прикончить и прямо в твоей постели.

Герда. Я тоже об этом думала. Ты должен был это понимать. Я прижималась к тебе, всовывала язык в твой рот поглубже, чувствовала, как от страха и надежды стучат мои зубы о твои, и ждала, что вот сейчас, в этот самый момент, когда ты уже начинал слабеть, в тебя вонзится кинжал, в самое сердце, которое стучало так сильно и уверенно. О, если бы ты был там, Гамлет! Один только удар, нужен был всего один точный и быстрый удар!

Пауза. Герда успокаивается и говорит доверительным тоном.

Хальмар, я люблю тебя. Прошло столько лет. Теперь мы спим мертвым сном. Ты накупил мне много колец. Посмотри, мне кажется, эта жемчужина потускнела.

Пока Королева берет под руку Короля и показывает ему жемчужину, Гамлет выдергивает у Скарамуццы из ножен длинную шпагу и пронзает Короля. Королева отходит от него и становится рядом с Панталоне. Хальмар остается один. Делает два шага.

Хальмар. Я умираю! У этих итальянских шпаг такие длинные клинки!

Панталоне. Прекрасно сыграно!

Скарамуцца. Упал как мешок!

Гамлет. Этот мешок, Скарамуцца, был королем Дании, моим отцом и господином.

Присутствующие замолкают, пораженные происшедшим; сцена напоминает какую-то гигантскую гравюру. С криком вбегает Офелия.

Гамлет (обращается к Королеве, которая молча смотрит на труп). Мать и госпожа моя, теперь вы свободны. Вы снова благородная королева. Можно я поцелую вашу руку? Скарамуцца, забери свою шпагу. Можешь вытереть ее о накидку короля.

Скарамуцца. Есть свидетели, что не я обнажил шпагу. В Италии применяют другие обманные приемы и стараются делать это ночью.

Панталоне. Или когда собирается много народу на праздник.

Донна Гильельма. Или стараются напоить будущего покойника сладким вином.

Гамлет. Нет, это сделал я, Гамлет. Я спрашивал, и все вышло случайно. Я задал вопрос, который привел прямо к миланскому клинку.

Герда (пришла в себя, приняла спокойный и величественный вид). Этот вопрос своевременно нашел уста, которые должны были дать ответ. Не хотят ли итальянские актеры перекусить? Вам принесут вина! И не отказывайтесь! В свое время мы объявим, что скончался Хальмар, король датский. Офелия, постарайся скрыть свои расстроенные чувства. Не позовешь ли ты сюда своего отца, Полония? Он в комнате для игры в шахматы, занимается там подсчетами. Гамлет, дорогой сын, не положишь ли ковер на этот труп? Возьми вон тот, на стене, с изображением битвы, он нравился покойному.

Актеры в молчании выходят. Уходит и Офелия, поднимается по винтовой лестнице и крестится.

Герда. Пусть немедленно сообщат по всему Эльсинору.

Гамлет. Люди должны услышать из королевских уст, как произошла эта трагедия. Всегда больше верят, когда известие сообщает знатный человек.

Входит Хор. Окружает королевскую чету, словно рой жужжащих ос.

Герда. Я должна поговорить с тобой, Гамлет. Может, ты хочешь теперь стать королем Дании? Я могла бы помогать тебе советами. Когда твой отец, когда твои отцы уходили на войну, я говорила с трона «да» и «нет». Ты должен стать королем, Гамлет. Колеблешься? Войны на наших границах нет, сундуки полны золота. Ты сможешь купить все, сможешь покупать друзей и врагов. Золота много, Гамлет. Последние Хардрады были очень скупыми. Я говорю это тебе по секрету. Золото потускнело, его надо отправить на монетный двор, чтобы отчеканили новые монеты с твоим профилем: «Гамлет, милостью божьей».

Кладет свою руку на руки Гамлета, которые тот держит скрещенными на груди.

Выше голову, мой мальчик! О чем ты задумался? Ты же такой красивый мужчина! Ты всегда мне казался очень красивым. Однажды я даже приревновала тебя к Офелии, которая целовала твои руки, вот эти руки. О чем ты так задумался, что даже не слушаешь меня?

Гамлет. Госпожа, на сцене были только мы, двое убийц. И я спрашиваю себя, не развязка ли это. Если бы я продолжал говорить, задавать вопросы, могла бы ты на них ответить? Наверно, долгими, как зимняя ночь, часами я накопил в себе слишком много вопросов. Хор, госпожа, мог бы быть свидетелем, что я с кинжалом в руке спрашиваю королеву датскую о том, какое у нее сердце, какими были ее тело и ее ложе. Оказывается, как просто можно умереть, моя госпожа!

Теперь уже Гамлет берет руки матери в свои.

Я не хотел напугать тебя, невинная голубка. Нет, я не пьян и говорю так даже не от гордости! Мне нравится быть с тобой. Ты веселая женщина, еще сохраняешь всю свою красоту. Может, это потому, что тебя так сильно любили? Продолжаешь ли ты пользоваться молоком косули от морщин, дорогая мать?

Герда. Гамлет, мы и вправду жили все это время так далеко один от другого, что стали скорее мужчиной и женщиной, чем сыном и матерью. В сагах, которые нам пели в детстве, мне, моим братьям и сестрам, матери в королевских фамилиях имели право на сыновей, как на мужей.

Гамлет. Драгоценнейшая моя госпожа, прелестная принцесса, я хочу обнять тебя за талию. Мы подождем Полония в саду. Он не придет, пока не закончит свои подсчеты. Кто знает, а вдруг новый король сразу же захочет проверить счета. А у духов, которые вы употребляете, аромат лета. Они очень подходят к вашему возрасту.

Герда. Я не осмелилась бы и подумать, чтобы стать твоей женой, если бы ты не нашел меня красивой, лучше всех.

Гамлет. Бесспорно. Разве можно не влюбиться в вас?

Герда. Размышляя над тем, что есть и чего нет, что может и чего не может быть, и позволяя мысли свободно плыть по своему течению, я предпочла бы стать твоей женой по любви, Гамлет, а не по древнему праву, хотя такой обычай известен и подобные браки в королевских семьях бывали не раз.

Гамлет. Я говорил с правоведами об этих браках. Римляне называли их инцестами. Но у некоторых народов существует поверье, что от инцеста падают с неба звезды, а земля разверзается и извергает пламя.

Герда. Моя мать рассказывала, что такой выбор делался на небесах. О, я знаю, раньше были другие боги!

Медленно идут к двери, ведущей в сад.

Год я буду носить траур, еще год буду приходить в себя. Не составишь ли мне компанию? Я боюсь постареть в одиночестве и без музыки в своей комнате!

Гамлет. Госпожа, я не дал бы вам постареть. Все, что вам потребуется, чтобы не постареть, я постарался бы вам дать, и телом, и душой. Такой любимый цветок должен предстать перед Страшным судом во всей своей прелести. Я вам помог бы! Успокаивал бы, лаская почти что свое тело. А разная кровь, сеньора, не должна, по моему разумению, помешать нашей судьбе.

Герда (правой рукой поднимает голову Гамлета, чтобы поцеловать, откидывает ему волосы со лба, затем кладет обе руки ему на грудь). Ты очень красивый, Гамлет!

Гамлет. Госпожа, не смотрите на меня так, у меня вся кровь горит!

Герда. Мне говорили, что ты еще не знал женщины. Это правда?

Гамлет. До сего часа. Клянусь, что говорили правду!

Герда (прильнув к Гамлету, горячо обнимает его). Слушая старые саги, думал ли ты когда-нибудь, что наступит день, когда я захочу иметь от тебя ребенка. Тебе нравится мое тело?

Гамлет (не отстраняясь от матери, освобождает руку, чтобы дотянуться до кинжала у пояса). Я должен закрыть глаза, чтобы сказать тебе «нет»! Нет, пока не нравится!

Герда. Дверь будет всегда открыта!

Гамлет. Нет, госпожа! Мы должны подумать. Есть вещи, о которых давно уже забыли в датском королевстве. Наверно, датчане и не вспомнят, когда в последний раз мать выходила замуж за сына, а сестра за младшего брата, которого она воспитала.

Герда. Мы оба происходим от предков, родившихся от подобных браков.

Гамлет. Да, и я всегда старался соблюсти приличия. Я всегда чтил обычаи! Но есть в моем сердце отмели и есть гибнущие корабли. Есть другая мысль, которая дрожит от страха, когда твои руки ласкают меня. Я не знаю, может, она только еще пробивается, эта мысль, а может, уже созрела и теперь увядает. Какой-то голос проникает мне в сердце, нежданное веление, холодное, как лед, и сверкающее, как солнце.

Герда. Какое же, сын мой?

Гамлет дотягивается наконец рукой до кинжала и всаживает его во чрево, которое его породило.

Гамлет. Вот какое, моя госпожа! Разве ты не приказывала убивать за верность? Не приказывала?

Королева отстраняется от Гамлета, падает на пол, руки скользят по его телу. Входит Полоний.

Герда. Я никогда не боялась маленьких ястребов! Я никогда не боялась тебя, Гамлет, сынок, любовь моя!

Королева мертва. Хор отходит от Гамлета. Одни, обнаружив труп Хальмара, поднимают ковер, чтобы посмотреть на его лицо, другие плачут над Королевой.

Хор. Закройте лицо руками, о датчане! Откройте сундуки и достаньте траурные одежды! Пусть кто-нибудь позовет самых древних стариков, и пусть они скажут, было ли на их памяти столько внезапных смертей. Гамлет, наш король и господин, положи льняные повязки на раны! Гамлет, положи повязки с мятой! Гамлет — Король! Гамлет, поешь чего-нибудь! Мы здесь должны следить за тобой. Ты не промахнулся, Гамлет!

Гамлет. Ваш король помазан на царство собственной кровью!

Входит Полоний и сразу все понимает. Тростью с серебряным набалдашником он отстраняет тех, кто стоит у тела Короля. Ногой поправляет откинутый угол ковра, чтобы вновь закрыть покойника.

Полоний. Я складывал, Гамлет, тильзитские счета; страшно трудное дело, тюки поступают разных сортов… А тут пришла Офелия, которую за мной посылали. Каким образом ты пошел так далеко, Гамлет?

Гамлет. Ты умеешь складывать, Полоний? Ну так продолжай: один труп и другой труп — два трупа. Два человека, слишком страдавшие от беспокойства, лежат здесь. Мир их праху. Объявишь в Дании, что есть новый король. Изготовь красивое обращение. Напомни старые добрые времена. Возвести, что в Дании мы чтим древний обычай хоронить мертвых. Распорядись насчет цветов. Раздашь хлеб, пиво, траурные принадлежности.

Полоний. Народ будет спрашивать.

Гамлет. В моей пьесе, Полоний, не было народа, только самая высокая знать.

Полоний. Зачем было нужно столько крови, Гамлет? Эта покойница была твоей матерью. Ты уже знаешь, что он был твоим настоящим отцом?

Гамлет. Может, я должен показать свое сердце? Он был ленивым, и я ленив. Я ведь в него пошел, Полоний?

Полоний. Несомненно.

Гамлет. Я подумаю насчет обращения, Полоний. Нужно будет посоветоваться с тем, другим. Я хотел бы первым сообщить ему наши новости. Знаете, какой вопрос задают друг другу призраки, когда собираются вместе? Они спрашивают: как мы можем в одно и то же время быть и не быть? Они ощупывают, трогают друг друга. Там, где туман погуще, раньше было сердце.

Поднимается по винтовой лестнице, или переходу. Пока идет, берет веревку, которая висела на стене, делает петлю, забрасывает конец на зубец башни и закрепляет его.

Да, Полоний, там было сердце. Расскажешь, как встретила Дания известие о новом короле. Не говори ничего в своем сообщении о том, что Гамлет умер. Вдруг у меня не получится. Или я захочу вернуться. А тебя могли бы спросить, кто был отцом покойного Гамлета.

Надевает петлю на шею. Стоит на площадке, на одном уровне с зубцами. Ветер рвет на нем платье.

В Эльсинор никогда не пускали ветер. Нужен королевский указ, Полоний. В письменной форме. С сего числа ветер допускается во все помещения Эльсинора. Король Гамлет не боится ветра, что воет за стенами замка. Скажи Офелии, что я повторяю: Офелия или смерть. Какие грубые веревки теперь делают!

Бросается с башни.

Хор. Какой это был человек! Что сделала молва с его сердцем! Все эти несчастья идут от грешного ложа! Он был бы мирным королем! Может, еще не поздно протянуть ему руку и спасти! Ведь он идет на Страшный суд с руками, обагренными кровью! Король Гамлет, новый король! Если еще не поздно, Гамлет, да спасет тебя господь! Скажи богу, кто тебя зачал, кто породил! Спаси тебя господь! Он был нашим королем! Но не успел даже поцарствовать! Спаси тебя господь, Гамлет!

Врывается ветер, старается закружить Хор и Полония, который спешил укрыться, исчезнуть, пока Гамлет поднимался по лестницам в глубине крытого двора. Ветер усиливается, свистит на пустой сцене, в то время как падает.