Мыс Грома

Пролог

Город, казалось, был охвачен огнем. Ад стоял кромешный: земля сотрясалась от взрывов снарядов, а когда рассвело, стали видны стлавшиеся над ней клубы черного дыма. Восточная половина Берлина уже формально находилась под контролем русских, и беженцы, прихватив с собой весь домашний скарб, который хватало сил унести, двигались по Вильгельмштрассе, поблизости от рейхсканцелярии, в отчаянной попытке как-то перебраться на Запад, к американцам.

Все понимали, что Берлин обречен. Было страшно видеть охватившую людей панику. Рядом с рейхсканцелярией группа эсэсовцев останавливала каждого, на ком была военная форма. Если эти люди не могли объяснить, каким образом они тут оказались, им немедленно предъявляли обвинение в дезертирстве перед лицом наступающего врага и вешали на ближайшем фонарном столбе или дереве. Со свистом пронесся снаряд, выпущенный наугад русской артиллерией. Послышались истошные вопли, и люди бросились куда глаза глядят.

Здание самой рейхсканцелярии было разрушено и обезображено в результате бомбардировки, но глубоко под землей, под защитой тридцатиметровой толщи бетона, фюрер с подчиненными все еще работали в подземном мире, обеспечивавшем себя всем необходимым, поддерживая по радио и радиотелефону связь с миром внешним.

На задней стороне рейхсканцелярии, на ее стенах виднелись глубокие отметины от снарядов, а сад, некогда славившийся своей красотой, теперь являл собой нагромождение вырванных с корнем деревьев, посреди которых там и сям зияли воронки. Одно только было хорошо: самолеты появлялись редко, нависшие над землей тучи и проливной дождь привели к тому, что на время полеты прекратились.

Мужчина, одиноко бродивший по этому обезображенному саду, как ни странно, казалось, относился к происходящему с полным равнодушием. Он даже не шелохнулся, когда в дальнем конце территории рейхсканцелярии упал еще один снаряд. Когда дождь усилился, он лишь поднял воротник пальто, закурил и двинулся дальше, зажав сигарету между пальцев и не замедляя шаг.

Он был небольшого роста, широкоплеч, с грубыми чертами лица. В толпе рабочих или докеров он неминуемо затерялся бы. В его внешности не было ничего особенного, ничего, что хоть в малейшей степени бросалось бы в глаза. Все в его облике было заурядным, начиная от потрепанной, доходящей до лодыжек шинели и кончая видавшей виды пилоткой.

Всякий, кто увидел бы этого человека, счел бы его ничем не примечательной личностью, а между тем это был рейхслейтер Мартин Борман. Начальник канцелярии нацистской партии и личный секретарь фюрера, самый могущественный человек в Германии, уступавший только самому Гитлеру. В своем подавляющем большинстве немцы никогда даже не слышали о нем, и еще совсем немногие из них узнали бы его при встрече. Он сам устроил свою жизнь так, намеренно предпочитая сохранять инкогнито и употреблять свою власть, только держась в тени.

Но теперь все это осталось позади, все было кончено, дело близилось к развязке. Русские могли появиться в любой момент. Он пытался убедить Гитлера уехать в Баварию, но фюрер ответил отказом, настаивая, как он уже публично заявлял не первый день, что покончит жизнь самоубийством.

Ефрейтор СС вышел из двери, ведущей в бункер, и поспешно направился навстречу. Он вскинул руку в нацистском приветствии.

— Герр рейхслейтер, фюрер просит вас к себе.

— Где он?

— У себя в кабинете.

— Хорошо, сейчас иду. — Пока они шли к входу, несколько снарядов снова упали в дальнем конце рейхсканцелярии. В воздухе мелькнули обломки. — Танки? — осведомился Борман.

— Боюсь, что да, герр рейхслейтер. Они сейчас уже меньше чем в полумиле отсюда.

Ефрейтор СС был молод и суров на вид. Закаленный в боях ветеран. Борман похлопал его по плечу.

— Знаешь пословицу? Тому, кто умеет ждать, достается все.

Он засмеялся. Молодой ефрейтор рассмеялся вместе с ним, и они стали спускаться по бетонным ступенькам.

Когда Борман, постучавшись в дверь кабинета, вошел, фюрер сидел за письменным столом и, держа увеличительное стекло, изучал какие-то карты. Он поднял голову.

— А-а, это вы, Борман. Входите. Времени у нас в обрез.

— Наверное, мой фюрер, — неопределенно ответил Борман, не зная, что именно означала эта фраза.

— Скоро эти проклятые русские будут здесь, Борман, но я не стану их дожидаться. Сталин только того и ждет, чтобы выставить меня напоказ, посадив в клетку.

— Этого никогда не случится, мой фюрер.

— Конечно. Я покончу жизнь самоубийством, а моя жена составит мне компанию в этом последнем грустном путешествии.

Он имел в виду свою любовницу Еву Браун, с которой в конце концов сочетался браком в полночь 28 апреля.

— А я-то надеялся, что даже сейчас вы можете передумать и успеете спастись бегством в Баварию, — произнес Борман просто так, лишь бы не молчать.

— Нет, я уже принял решение, но для вас, мой старый друг, есть работа.

Гитлер встал и, волоча ноги, обошел вокруг стола. Всего три года назад этот человек властвовал над Европой от Урала[1] на востоке до Ла-Манша на западе. Теперь щеки у него ввалились, мундир казался слишком большим. Когда он взял руки Бормана в свои, оказалось, что они дрожат. Однако в нем еще чувствовалась сила, и Борман ощутил волнение.

— Я к вашим услугам, мой фюрер.

— Я знал, что могу на вас положиться. Вот что значит «Камараденверк» — «Дело товарищей». — Все так же волоча ноги, Гитлер вернулся и сел в кресло. — Ваша задача, Борман, позаботиться, чтобы национал-социализм не погиб. В Швейцарии и других странах на номерных счетах у нас хранятся сотни миллионов золотом, хотя вы, впрочем, в курсе дела.

— Да, мой фюрер.

Сунув руку под стол, Гитлер извлек оттуда довольно странный на вид чемоданчик, тускло отливавший серебром. Борман заметил, что в правом верхнем углу на нем выгравирована эмблема военно-морских сил.

Щелкнув замком, Гитлер открыл чемоданчик.

— Внутри ключи и ряд вещей, которые с течением лет окажутся для вас полезными. — Он вынул пухлый конверт. — Здесь — подробности о таких же счетах в разных странах Южной Америки и в США. Там у нас везде есть друзья, которые ждут не дождутся, когда вы дадите о себе знать.

— Что-нибудь еще, мой фюрер?

Гитлер вынул большую папку.

— Я называю ее «Голубой книгой». Здесь — имена многих представителей британского истеблишмента из числа как аристократов, так и депутатов парламента, которые поддерживают нас. Тут также перечислен ряд наших американских друзей. И наконец, последнее по порядку, но не последнее по степени важности… — Перегнувшись через стол, он протянул конверт. — Вскройте его.

Бумага была такого высокого качества, что напоминала пергамент. Документ был составлен на английском языке в июле 1940 года в португальском городе Эштуриле и адресован на имя фюрера. Внизу стояла подпись Его Королевского Высочества герцога Виндзорского. Хотя документ был написан по-английски, в его содержание вникнуть было несложно. Автор письма соглашался взойти на королевский престол Великобритании в том случае, если вторжение увенчается успехом.

— Виндзорский протокол, — просто сказал Гитлер.

— Неужели это правда? — изумленно спросил Борман.

— Сам Гиммлер поручился за его подлинность. Он дал своим агентам задание войти с герцогом в контакт в Португалии в то время.

«Или сказал, что дал им такое задание», — подумал Борман про себя. От этой продувной бестии всегда можно было ожидать чего угодно. Положив документ обратно в конверт, он вручил его фюреру, который вместе со всем остальным убрал его обратно в чемоданчик.

— В настоящее время такие чемоданчики — непременный атрибут любого капитана подводной лодки. Он самоуплотняющийся, водонепроницаемый и огнеупорный. — Гитлер подтолкнул чемоданчик по поверхности стола к Борману. — Теперь он ваш. — На мгновение Гитлер уставился в пространство отрешенным взором. — Этот Гиммлер, который пытается заключить с союзниками сепаратный мир, — настоящая свинья, а теперь до меня дошли сведения, что Муссолини со своей подружкой были убиты в Северной Италии партизанами, которые повесили их вверх ногами.

— Мир сошел с ума, — сказал Борман и, помедлив мгновение, добавил: — Вот еще что, мой фюрер… Как мне отсюда выбраться? Мы окружены.

Гитлер спустился с небес на землю.

— Проще простого. Выберетесь на самолете, взлетев по проспекту Дружбы. Как вам известно, маршал сухопутных войск Риттер фон Грейм и Ханна Райтш вчера улизнули на «арадо» сразу после полуночи. Я лично разговаривал с командующим базой Люфтваффе в Рехлине этой ночью. — Он бросил взгляд на документ, лежавший на столе. — Один молодой человек, капитан Нойман, вызвался добровольцем и, совершив ночью перелет на «файзелер-шторхе», благополучно добрался до места назначения: в настоящее время он ожидает ваших распоряжений.

— Но где, мой фюрер?

— В огромном гараже у дома Геббельса, у Бранденбургских ворот. Он на самолете доставит вас в Рехлин, а после дозаправки вы полетите дальше — в Берген. Это в Норвегии.

— Берген?

— Оттуда вы отправитесь на подводной лодке еще дальше — в Южную Америку. Точнее говоря, в Венесуэлу. Там вас будут ждать. По пути сделаете одну остановку. Там вас также будут ждать, но все подробности — вот здесь. — Он вручил Борману конверт. — Теперь остается только одно. В спальне вас ожидает один человек. Приведите его сюда.

Мужчина, которого Борман застал там, был одет в форму генерал-лейтенанта СС. В его внешности было что-то знакомое, и Борману почему-то вдруг стало не по себе.

— Хайль Гитлер! — гаркнул мужчина и выбросил руку вверх в нацистском приветствии.

— Улавливаете схожие черты, Борман? — спросил Гитлер.

И тут Борман понял, почему ему было не по себе. Конечно, генерал сильно смахивал на него. Сходство не было полным, но сомневаться в нем не приходилось.

— Генерал Штрассер останется здесь вместо вас, — сказал Гитлер. — Когда начнется общее наступление с прицелом на выход из окружения, он будет прорываться вместе с остальными. А пока он может держаться в тени. В темноте и неразберихе, которые будут царить при прорыве, маловероятно, что кто-то заподозрит неладное. Все будут слишком заняты тем, как спасти свою шкуру. — Он повернулся к Штрассеру. — Вы сделаете это ради фюрера?

— С превеликим удовольствием.

— Отлично, тогда поменяйтесь формой. Можете пройти в мою спальню. — Обойдя стол, он взял обе руки Бормана в свои. — А теперь, старина, думаю, нам пора прощаться. Больше мы уже не увидимся.

Хотя по характеру Борман считал себя циником, он был искренне тронут.

— Я справлюсь, мой фюрер, даю слово.

— Знаю.

Волоча ноги, Гитлер вышел. Дверь за ним закрылась. Борман повернулся к Штрассеру.

— Ну что ж, идемте.

Ровно через полчаса Борман покинул бункер через дверь, которая выходила на Герман Герингштрассе. Поверх эсэсовской формы на нем была тяжелая кожаная военная шинель, а в руке он держал вещевой мешок, где лежали чемоданчик и смена белья. В одном кармане шинели лежали маузер с глушителем, а через плечо был перекинут ремень автомата «шмайссер». Он шел вдоль кромки парка Тиргартен, всюду ощущая присутствие людей, в массе своей — беженцев, затем у Бранденбургских ворот перешел через улицу и довольно быстро добрался до дома Геббельса. Как и большинство частных особняков в этом районе, он пострадал, однако гигантское здание, где помещался гараж, похоже, сохранилось в неприкосновенности. Раздвигающиеся двери были закрыты, однако Борман, приметив небольшие потайные воротца, осторожно отворил их.

Внутри было темно.

— Стой, руки вверх! — произнес чей-то голос.

Вспыхнул свет, и Борман увидел молодого человека в форме капитана Люфтваффе, который стоял у стены, зажав в руке пистолет. В самом центре пустого гаража находился маленький самолет-корректировщик марки «файзелер-шторх».

— Капитан Нойман?

— Генерал Штрассер? — На лице молодого человека мелькнуло выражение облегчения, и он сунул пистолет обратно в кобуру. — Слава богу, а то с тех пор как я здесь, только и жду, что сюда нагрянут иваны.

— Вы получили указания?

— Разумеется. Посадка в Рехлине для дозаправки, оттуда — в Берген. В сущности, не полет, а одно удовольствие.

— Вы полагаете, у нас есть шанс вырваться отсюда?

— Пока в небе нет ни одного самолета, который мог бы нас сбить. Погода отвратительная. Если и стоит о чем тревожиться, так о зенитках. — Он усмехнулся. — Вам везет, генерал?

— Все время.

— Отлично. Я заведу мотор, а вы тем временем садитесь в кабину, и мы будем выруливать поперек улицы к Бранденбургским воротам. Оттуда я попробую взлететь, разгоняясь по направлению к «Колонне Победы». Они этого не ожидают. Ветер будет дуть нам навстречу.

— А это не опасно?

— Нисколько. — Нойман забрался в кабину и завел мотор.

Улица была усеяна битым стеклом и булыжником.

«Файзелер-шторх», оставляя позади массу изумленных беженцев и подскакивая на неровностях, двинулся вперед, пересек улицу у Бранденбургских ворот и, развернувшись, встал носом к «Колонне Победы», видневшейся вдали. Дождь лил как из ведра.

— Ну что ж, поехали, — сказал Нойман и нажал на педаль газа.

Взревев мотором, «файзелер-шторх» пронесся по середине улицы. Люди бросались перед ним врассыпную. Но вот наконец самолет взмыл в воздух и заложил вираж вправо, чтобы избежать столкновения с «Колонной Победы». Борман даже не почувствовал, что по ним вели огонь с земли.

— Вы, наверное, счастливчик, рейхслейтер, — сказал молодой летчик.

Борман резко повернулся к нему.

— Как вы меня назвали?

— Прошу прощения, если я не так выразился, но как-то мне довелось видеть вас на церемонии вручения наград в Берлине.

Борман решил пока воздержаться от дискуссии.

— Пусть вас это не волнует. — Он взглянул вниз, где в пламени и дыму расстилался Берлин, по которому русская артиллерия вела неослабевающий огонь. — Адское зрелище.

— Божественное, рейхслейтер, — отозвался Нойман. — Все, что нам нужно, — это Вагнер, который писал бы подходящую для момента музыку. — С этими словами он направил «файзелер-шторх» ввысь, к темным тучам, где ему ничто уже не угрожало.

Наиболее сложной выдалась вторая часть полета, когда они, сделав крутой поворот, направились к восточному побережью Дании, а затем, повернув еще раз, взяли курс на пролив Скагеррак, приземлившись на крошечной авиабазе Люфтваффе в Кристиансенде для дозаправки, за которой предстоял заключительный отрезок пути. Когда они прилетели в Берген, было темно — хоть глаз выколи. Стояла страшная стужа. Когда они приземлились, шел дождь со снегом. Полчаса назад Нойман связался с базой, чтобы получить разрешение на посадку. Огни горели на вышке наблюдения и в домах, а дальше тьма была кромешная. Германские оккупационные войска в Норвегии отдавали себе отчет в том, что конец близок и рассчитывать на вторжение союзников не приходится. В этом попросту не было необходимости. Сотрудник аэродромной службы, держа в руках по фонарю, указал им место стоянки, после чего ушел. Борман увидел, что к ним направляется автомашина марки «кубельваген». Она остановилась с противоположной стороны вставшего на стоянку самолета.

Нойман заглушил мотор.

— Вот и все, господин рейхслейтер. Тут не то что в Берлине.

— Вы хорошо справились со своей задачей. Вы прекрасный летчик.

— Позвольте, я достану ваш чемодан.

Борман выбрался из кабины на землю, и Нойман передал ему чемодан.

— Как жаль, что вы узнали меня, — произнес Борман и, выхватив маузер с глушителем из кармана шинели, выстрелил ему прямо в голову.

Рядом с «кубельвагеном» стоял мужчина в форме офицера военно-морских сил и фуражке с белым околышем, к которым питали особую слабость капитаны подводных лодок. Он курил сигарету, но с приближением Бормана бросил ее на землю и придавил ногой.

— Генерал Штрассер?

— Совершенно верно, — откликнулся Борман.

— Капитан третьего ранга Пауль Фримель. — Фримель слегка вскинул руку в нацистском приветствии. — Я — командир подводной лодки номер 180.

Борман бросил свой чемодан на заднее сиденье «кубельвагена», а сам уселся на место, предназначенное для пассажиров, и позволил себе расслабиться. После того как его спутник сел за руль, рейхслейтер спросил:

— Вы готовы к выходу в море?

— Готовы, генерал.

— Отлично, тогда мы отправляемся немедленно.

— Как прикажете, генерал, — сказал Фримель и тронул машину с места.

Борман глубоко вдохнул запах моря, которым был напоен встречный ветер. Как ни странно, вместо усталости он почувствовал прилив энергии. Закурив, он откинулся назад и, подняв голову, посмотрел на звезды. Вспомнился Берлин, который казался теперь дурным сном.