На берегах Себерянки

Дедушка Мороз рассердился

Кончились новогодние праздники. До чего же весело было около нарядной ёлки!

— А теперь мы её разденем, — сказала мама. — Помогай мне, Надя.

Оказывается, и раздевать ёлку тоже весело. Протянешь руку за картонным зайчиком, а ёлка колется, не хочет отдавать.

— А я всё равно достану, — не сдаётся Надя и осторожно снимает игрушку.

Одна за другой игрушки укладываются в ящик. А чтоб они не разбивались, на дне ящика сделана постель из ваты.

Только вот с дедом-морозом Наде жаль расставаться.

— Спасибо, дедушка мороз, ты мне много гостинцев подарил, — говорит она. — Мы тебя тоже уберём в ящик. Лежи и не плачь. А когда опять будет Новый год, ты мне снова принесёшь подарки. Ладно?

Ватный бородатый дед-мороз занял сразу половину ящика.

— Мама, а где настоящий Дед Мороз?

— Как это — «настоящий»? — не сразу поняла мама.

— Ну, всамделишный. Который по улицам ходит и постукивает.

— Тот в лес ушёл.

— Правда?

— Вон хоть папу спроси.

— Папа, это правда? Ты его видел?

— Приходилось, — говорит папа и загадочно улыбается.

Он часто вот так улыбается, когда отвечает на Надины вопросы. И не поймёшь, то ли он правду говорит, то ли шутит. Только Надю провести трудно.

— А что же я не видела всамделишного? — спрашивает она и тоже улыбается.

— Он на улице не показывается. В лесу — другое дело.

У Нади загорелись глаза.

— Вот бы посмотреть!.. Я съезжу…

— Незачем, — ответил папа. — На опушке его всё равно не увидишь, а в глушь тебе нельзя забираться.

«А может, он и на опушке есть?» — подумала про себя Надя.

Наутро она сказала маме:

— Надоело всё на горе да на горе. Поеду покатаюсь на лыжах.

— Только далеко не уходи, — предупредила мама. Завязнешь в снегу, тогда беда. Замёрзнуть можно.

— Я, мамочка, недалеко. Только до леса дойду — и назад.

Надя надела лыжи и берегом Себерянки по глубокому рыхлому снегу — к лесу. Лихо скатилась по склону, упала. Мягкий, пушистый снег залепил лицо, набился в варежки. Сердитая и раскрасневшаяся, Надя выбралась из сугроба, отряхнула снег с заячьей шубки.

А лес уже недалеко. Вот только перейти кустарник да пересечь поле.

От быстрого бега Надя даже вспотела. И пить захотелось. На ходу поела снежку. Немножко, конечно, а то мама говорит, заболеть можно.

Вот и опушка. Надя присела на пенёк, вытряхнула снег из варежек, потом из валенка — и туда набился. И стала слушать: не стукнет ли где по дереву Дед Мороз? Тогда уж она его обязательно увидит.

Но кругом было тихо. Лес будто замер, насторожился в ожидании чего-то.

И Надя тоже насторожилась. Кто знает, может, Дед Мороз подкрался тихонько и стоит вон за теми ёлочками. Он ведь всегда ходит неслышно, только стучит здорово.

Одну ёлочку так засыпало снегом, что она сама стала похожа на Деда Мороза. Смотрит Надя на неё, думает: «Уж не он ли?.. Может, всамделишный такой и бывает?..»

Большой снежный ком вдруг сорвался с нижней ветки, будто пушистый заяц нырнул под хвойный полог. На сухую сосну прилетел дятел и стал так долбить её носом, что кусочки коры попадали на землю. Наверное, сердитый был.

Холод начал пробирать Надю. Уже под заячью шубку забрался, в валенках стал ноги студить.

А Надя всё ждала.

Вот откуда-то вынырнула стайка свиристелей и расселась на старой рябине. На дереве ещё висели поредевшие кисти ягод, их любимой пищи. Надя не знала, что это за птички. Но они были так красивы, что она залюбовалась ими. Бока и грудь у них ржаво-красноватые, крылья — голубые с белыми полосами. У каждой на голове большой хохолок. Поклевали рябины красивые птички и опять куда-то улетели. И дятел тоже.

Снова стало тихо в лесу.

Где-то что-то упало — из глубины леса донёсся приглушённый гул. «Уж не Дед ли Мороз?» — подумала Надя. И вдруг ей стало страшно.

Над лесом летела нарядная, вся в голубом и оранжевом, сойка. Сойка — первая лесная сплетница. Увидела она Надю и на весь лес закричала: «Крэ-э-э-э!» Здесь, мол, сидит девочка!

Совсем жутко стало Наде. Домой надо, домой. Да поскорее.

Встала она с пенька, а ноги не слушаются — озябли. Хотела ремни на лыжах поправить — пальцы не гнутся.

Медленно побрела она обратно по старой лыжне. А до дома далеко! Раньше-то казалось — совсем близко.

На берегу Себерянки Надю встретил папа. Он был очень встревожен.

— Задала ты нам перцу! — сердито сказал он. — Говорили тебе, чтобы не ходила далеко. Почему не послушалась? Давай-ка сюда лыжи, лесовичка.

Надя молчала: ей уже было не до разговоров.

А дома, когда разделась, — вот тут и началось!

— Бо-ольно… Пальцы больно, — чуть не плача, стала жаловаться Надя. — И но-оги…

— Так тебе и надо, — сказала мама. — Ишь, что надумала: на живого дедушку Мороза посмотреть! Вот он рассердился на тебя и заморозил. И даже не показался.

— А я всё равно видела. Сидела, сидела на пне, он и пришёл… Ой, руки больно!..

Папа достал из шкафа пузырёк со спиртом.

— На-ка, мать, протри ей руки и ноги. Совсем заморозило девчонку. А ты, коза-дереза, знай: Дед Мороз очень сердится, когда вот такие озорницы не слушаются и всё делают по-своему.

Мама натёрла Надины руки и ноги. Боль постепенно утихла.

Потом Надю уложили в тёплую постель. Она слышала, как мама сказала папе:

— Не заболела бы…

— Прикрой её сверху моим полушубком, — тихо ответил папа.

Что было дальше, Надя уже не помнила. Она крепко спала.