На берегу зеленого моря, у подножия желтых гор

БУМАЖНЫЕ КОРАБЛИКИ

Мне было лет шесть максимум, когда… кто-то научил меня складывать кораблики из бумаги. Кто — я точно не помню. То ли отец, то ли дед. Я вообще не очень хорошо помню детство, только какие-то отдельные события. Некоторые из них хотелось бы забыть… Из его рук кораблики выходили ладные и красивые да к тому же еще и прочные. Он долго мог качаться на воде, не размокая и не разваливаясь. На вопрос, как это получается, он ответил, улыбнувшись: «На все надо умение». Я тогда извел все тетради. И старые, и новые, подготовленные к школе. Естественно, получил за это нагоняй, но зато научился создавать из простого бумажного листа настоящие морские суда. И вот я решил спустить хотя бы один на настоящую, большую воду. Часто шли дожди, после которых по тротуарам во дворе текли бурные пенные потоки. Я недоверчиво посмотрел, как подпрыгивает вода на камешках. Такая, пожалуй, любой корабль погубит. Но судно качнулось и устояло. Устремилось вперед. Правда, до первого крутого поворота, а там — неизбежное крушение. Но на этот короткий миг я стал настоящим капитаном настоящего судна, а ручеек обычной дождевой воды — вышедшей из берегов рекой. С того дня я заболел морем и кораблями. Заставлял родителей выискивать все возможные журналы на эту тему, пытался делать какие-то модели, макеты. Ничего, конечно, у меня не получалось, детские руки не обдалали достаточной силой, чтобы совладать с крепким деревом. Но от этих занятий я получал нечто большее, чем модель фрегата…

Я ушел незаметно. Постарался, во всяком случае, и, думаю, у меня это получилось. Они были слишком заняты своим горем. Я чувствовал себя подонком, последнейшим из существующих. Я бежал, бросал их, кто называл меня своим другом… Я всегда был эгоистом. И правда, есть место ли мне в этом мире? Не мой ли приход породил жуткую трещину, в которую так невыносимо несет гнилью? Рассвет близок… На этот раз скалы не пропустили меня так просто. И не было краба, чтобы показать мне трещину. Спрыгнув на песок, я почувствовал себя разбитым и усталым… Сел, поджал колени к подбородку, уставился на горизонт. Как, право, странно все. Я всегда верил в судьбу. Неужели этот мир был обречен заранее? Неужели ничтожный человечишка — пешка в руках пресловутого рока? Как не хочется в это верить… Холодный прибой мерно выкатывался на песок. Звезды уже погасли, скоро встанет Солнце. Что будет, если меня найдут здесь? Что подумают? Бежать, скорее бежать… Я сделал корабль желтым в память о городе. Понимал, что скоро все узнают о гибели города, гибели непонятной, пугающей. Не стану ли я своего рода изгоем после этого? Не поставят ли печать? А-а, хватит печься о себе, пусть. Зато мне будет спокойнее. Бережно положил, именно так, судно на воду, осмотрел со всех сторон, вывел на борту зелеными буквами: «Чибис». Почему именно так? Как вы яхту назовете, так она и поплывет… А я хочу, чтоб не плыл, чтоб порхал над волнами. Надулся лимонный парус, наполнился ветром, будто изголодавшееся по кислороду легкое. Сам я встал у штурвала. Да, в том мире такого бы не получилось. Там бы пришлось орудовать парусами, поворачивать туда-сюда, а здесь верти себе штурвал, а оно все само делается. И вроде бы легко и весело скользить вот так над зеленой водой — все-таки мечта детства исполнилась, несмотря ни на что, но гложет душу тоска. Все дальше и дальше берег с маленьким крабом… Взошло Солнце, разбежались желто-розовые лучи по воде. — Эй, морячок! Я вздрогнул от неожиданности. Прямо на борту, свесив ноги, сидело… существо, иначе не назовешь, потому что таких маленьких людей я еще не видел. — Пассажира не возьмешь? — спросило оно. Впрочем, он. Существо явно было мужского пола, на это указывали пышные наполовину седые бакенбарды, короткая бородка. Одет он был в серые брюки, белую рубашку и тоже серый плащ. — Откуда ты взялся? — спросил я. — От верблюда. Корабельный я. Ну, чего смотришь? Домовые — в домах, а корабельные — на кораблях. Должен же кто-то проверять, не полопалась ли обшивка, нет ли трещин в днище… Ну? — Ну… — я развел руками. Аргументы этого человечка показались мне в высшей степени убедительными. — А зовут-то тебя как? Он удивленно посмотрел на меня, но потом удивление сменилось снисходительностью, мол, люди, чего от них еще ждать. — Чибис, сам же назвал. Не говоря больше ни слова, Чибис сбросил плащ, принялся лазать по мачтам. В конце концов, устало отдуваясь, сел обратно на борт. — Неплохо, — заключил он. — Совсем неплохо. Куда идем-то? Я пожал плечами. — Подальше. — Тогда почему Подальше находится именно в той стороне? А почему не в той или не в той? — Подальше — оно везде. Кроме одного места, от которого подальше. — Правь-ка ты на северо-северо-восток, там есть острова, я не помню, как называются, но природа там… — Чибис мечтательно закатил глаза. «Любитель природы», — проворчал я, но все же развернул корабль, хотя, мне не так уж сильно хотелось вновь попадать к людям. Мы молчали. Я слушал шум воды у бортов корабля, посвистывание ветра. Ветру я подставлял лицо, мне становилось легче, когда он обдавал меня соленой прохладой. Я понял, что счастлив. — Любишь ветер? — спросил неожиданно Чибис. — Люблю… — И я люблю. Особенно когда он поет. Слышишь, как поет? Я прислушался, но уловил только обычный морской шум. — Нет. — Не тем слушаешь, душой слушай… Вот:

Чибис не пел, а, скорее, просто читал. То ли наизусть, то ли действительно ему надиктовывал ветер. Я вслушивался в слова. Голос маленького человечка становился все объемнее, терялись присущие ему интонации, зато примешивались новые.

Звуки голоса рождались из шума волн. Теперь я понял, что имел в виду Чибис. Песня звучит не в ушах, она рождается в самом сердце того, с чем ты стал одним целым…

— Ну как? — улыбнулся с борта Чибис. — Понравилось? — Понравилось. А что это было? Неужели действительно ветер? — Ну не я же, у меня и голоса нет. Остановись! Корабль почему-то не посмел ослушаться маленького человечка. И остановился, лег в дрейф. — Зачем ты это сделал? — спросил я. — Посмотри за борт. Я перегнулся, вгляделся в воду. Здесь она тоже была зеленой, но не мутной, как возле берега, а почти прозрачной. Там, в глубине, угадывались очертания… крыш? Крыш, домов, улиц. И я увидел людей. Они спокойно шли по своим делам. Некоторые запрокидывали головы и показывали пальцами на днище корабля — он отбросил на город немалых размеров тень. — Это Вали, подводный город. Вернее, водяной. Хочешь поближе посмотреть? Мне, конечно же, хотелось, только… — А там живут… люди? — Ну а кто же? Да все нормально, просто прыгай и плыви вниз. Как только встанешь на… э-э… дно, поймешь. — Просто прыгать? — Просто прыгай. Я еще раз посмотрел в воду. Интересно, что будет, когда в легких закончится воздух? А если они могут дышать, стоя на дне, то успею ли доплыть до дна? Надо попробовать… Сделав несколько глубоких вздохов, я перекинул ногу через борт. Страшно, черт подери! Инстинкт самосохранения, который ошибочно считают ослабшим — тем, кто так считает, не доводилось прыгать в воду посреди океана! — тянул меня назад, на прочный настил, а еще лучше — на землю. Но я прыгнул. Пока долетел, сердце не билось, будто бездвижно повисло в груди. Чибис смотрел на меня сверху. Я нырнул. Плыть было удивительно легко, вода почти не сопротивлялась, так что верхушек зданий я достиг сравнительно быстро. В легких еще оставался небольшой запас кислорода. Но стоило остановиться — давлением выталкивало обратно, наверх. Но когда я, наконец, прикоснулся ступнями к мостовой вся упругость воды исчезла. Я на всякий случай попрощался с Солнцем и землей, зажмурился, вдохнул… И ничего не произошло. Никакого удушья, никакой воды.

Вали оказался очень красивым городом. Здания его выдержаны в странном стиле, смешении готического средневекового с острыми пиками, стрельчатыми окнами и пышного барокко. Кое-где возвышались башни. Эти были вообще вне всякого стиля. Я так понял, они имеют какое-то конкретное предназначение. Издалека башня была похожа на обрубок деревянного цилиндра с тупым концом. Вблизи впечатление оставалось практически таким же, только добавлялась видимость камня. Я сомневался, что башни каменные. Я бродил по городу до самого вечера. Вечером хотел вернуться на корабль, но был застигнул закатом — и не смог. Закат! Это даже не то, что наверху. Днем свет здесь зеленоватый, лучей почти нет или же они выглядят, как струи светлой воды. А вечером… Повсюду плавают кроваво-красные блики, со всех сторон надвигается темнота. Похоже, что в ночи носят зажженные фонари. Когда же закат отгорел, я просто побоялся покидать город. Во-первых, вода в море наверняка стала холоднее — в Вали-то температура от Солнца не зависит. А во-вторых, неизвестно, каких животных я могу встретить по пути наверх. Там скользили какие-то фосфоресцирующие пятна. С наступлением теноты на улицах зажглись фонари. Не электрические, а, скорее, животного или растительного происхождения. Они светились всевозможными цветами и свет от них был не резкий, а мягкий, обволакивающий. Еще некоторое время я видел гуляющих прохожих, но потом улицы опустели. Надо где-то ночевать… Замерзнуть я не боялся, но сам факт сна на улице… Надо было не любоваться подводным закатом, а двигать наверх. Я сел на лавку. Башня черным пальцем стояла справа от меня. Мне показалось или я действительно услышал тихий вибрирующий шум?.. Нет, действительно… Звук становился сильнее, давил на уши. Башня? Скорее всего, звук исходит оттуда. Я поднял глаза. Теперь в маленьких прямоугольных окошках горел свет. Кто-то зажег там, внутри, лампу под красным абажуром. Шум стал невыносимым. Я вскочил на ноги, бросился бежать, обуянный непонятным ужасом. По-видимому, инфразвук, он оказывает похожее действие. Вспомнились рассказы об использовании инфразвука в качестве оружия. В море… люди прыгали за борт, сходили с ума от страха… Я постоянно падал и уже не разбирал дороги в окутавшей город тьме. Низкий пульс бился в голове, наполнял тело жаром. Мерными толчками расплывалась перед глазами красная вязкая масса. Когда, наконец, мои силы иссякли, я упал и поднял голову — впереди чернела башня. Ее контуры расплылись, во все стороны тянулись дымчатые черные хвосты. Один такой… будто петля… тянулся ко мне. Меня бросало то в жар, то в холод. От такого контрастного душа в голове окончательно помутилось. Я протянул руку, чтобы поймать извивающуюся змею. Та то ускользала, то удалялась, то приближалась. В конце концов, вся черная масса башни хлынула ко мне. И в тот же момент кто-то подхватил меня, взвалил на плечи и побежал прочь. В уши вонзился тонкий протестующий визг, потом — ненавидящий вопль. Зато тяжесть и боль постепенно покидали голову. Наверное, вместе с кровью из носу. И вместе с сознанием.

Очнулся я в комнате, в Вали, потому что из окна струился все тот же зеленоватый волнистый свет. Посмотрел на салатный потолок, по нему полз какой-то подводный жучок с мягкими лапами и беспанцирным телом. А после увидел лицо Чибиса. Он вскарабкался мне на грудь, сел, уставился прямо в глаза. Мне показалось, что смотрит он с укоризной. — Ну кто, кто просил тебя оставаться? — его голос оказался неожиданно тихим и слабым. Я пожал плечами, что заставило Чибиса ухватиться за ворот рубашки. — Красиво было… — А мне что делать? Одному. На пустом корабле. Уже темно, а тебя нет. Знаешь, что такое сидеть на пустом корабле? Да без тебя я бы вообще не появился! А если бы ты умер? — Ну, ладно, ладно, — чья-то широкая ладонь сняла Чибиса с моей груди; он протестующе замахал руками. — Я Олаф. Мой спаситель — а это, без сомнения, был он — оказался плечистым детиной неопределенного возраста. Длинные светлые волосы висели ниже шеи, а такого же цвета усы — ниже подбородка. — Я подобрал тебя возле Башни, — сказал он. — В час Очистки. — В час чего? — переспросил я, боясь дышать — в груди что-то сипело, булькало. Постоянно хотелось кашлять, но я сдерживался. — Очистки. Потому в Вали и нет бездомных, что… Башни для этого и стоят. На. Он протянул мне чашку с дымящимся напитком вроде травяного чая. Я приподнялся, сел, оперевшись спиной о подушку, и тут уж не смог сдержать кашля. Тот рванулся из груди удушливой волной. Олаф принял чашку, чтобы я не расплескал ее содержимое. Когда я откашлялся и мне стало легче, подумал: «Как можно разлить чашку с чаем ПОД ВОДОЙ? А как можно ее налить?» Но чай выглядел вполне реальным. — В Вали нет бездомных, — повторил Олаф. Он сидел на скамейке посреди комнаты. Только сейчас я заметил, что в комнате ремонт: пол застелен газетами, обои на стенах ободраны, никакой мебели, кроме кровати. — Что происходит с Башней? — спросил я. — Что я видел? — Ты видел правду. Инфразвук почти сводит с ума, а потом… Я не знаю, как они это делают, но Башня превращается в воду, в черную воду. И, судя по всему, живую. Она человека окутывает и — как стая пираний! Остаются только кости. Я содрогнулся, представив, что меня ожидало. И чувство признательности буквально переполнило меня. Я принялся говорить какие-то слова, ничего не получалось, слова застревали в горле и выходили обрывками или пучками по десять-пятнадцать штук за раз. Через несколько минут бесплодных попыток отблагодарить Олафа я сдался. — Так, что же такое Башня? Олаф пожал плечами. Судя по всему, ему это было совершенно не интересно. Достаточно знать, что не следует ходить рядом с Башнями поздно вечером, остальное не имеет значения. Он отчасти был прав, людям живется лучше и спокойнее, КОГДА ОНИ НЕ ЗНАЮТ. Очень часто это лучший выход из положения и идеальное прикрытие. — В них кто-нибудь живет? — Ты что! Нет, конечно. Кто же может жить в Башне? — А кто-нибудь входит… туда? Олаф снова отрицательно покачал головой. Он, кажется, уже сожалел, что взял такого любопытного бездомного. Туриста. Бездомного туриста. Чибис снова появился в комнате. Деловито уселся на краю кровати, чуточку виновато заглянул мне в глаза. Черт подери, он боится. Или боялся. За меня? За мою жизнь или за свою собственную? — Что с кораблем? — выдавил я. Чибис неопределенно мотнул головой. — Нормально, в ангаре. Здесь, внизу. — И как же ты его затащил под воду? Чибис, учти, если что… с «Чибисом» случится — пеняй на себя. — Дурак ты. Если с кораблем что стрясется, я узнаю об этом в первую очередь, потому что я с ним — единое целое. И с тобой тоже. Дурачок. Мальчишка… — Здесь все такие… — пробурчал я и Чибис согласился скорбным вздохом: — То-то и оно. Как ты себя… чувствуешь? Слово «чувствуешь» Чибис произнес странно, по буквам. Что он хотел подчеркнуть — не знаю. Я поморщился. — А ты как думаешь? Покорежило меня конкретно… — Это остаточный эффект, — сказал Олаф. — После Волны всегда так. Ты еще неплохо держался, убежать хотел. — А другие не хотят? — Хотеть-то хотят, да не выходит. Ты круг приличный сделал, прежде чем обратно, к Башне, приполз, а они и с места двинуться не могут. Но сам все равно не убежишь — действие Волны такое. Я только сейчас осознал очевидное. — А ты? — А что я? — кажется, Олаф в замешательстве. — Я, видишь, смог… — Вижу, что смог, говори как! Чибис снова куда-то испарился. Наверное, не хотел участвовать в разговоре людей. И правильно, ничего хорошего в нем нет… — У меня своего рода иммунитет, — наконец, выговорил он. — Я специально тренировался, чтобы Волна на меня не действовала. Организм ко всему привыкает, даже к такому. Как можно привыкнуть к раскаленной плите, на которую тебя сажают? Как можно привыкнуть к кислоте, которую льют тебе в глаза? Я с ужасом вспоминал минуты, когда пульсирующий гул вливался в меня, накапливался в основании черепа, постепенно заполнял собой всю черепную коробку. Он был тяжелым, будто цемент, распирал кости головы. Мне казалось, еще чутьчуть — и голова разлетится на куски. Выдержала… А этот скандинав говорит, можно привыкнуть. Как?! — Зачем? — Чтобы вытаскивать таких идиотов-туристов, как ты, — он сверкнул серыми бледными глазами. — Вы же со своими фотоаппаратами всюду норовите пролезть, а Башни не разбирают. Есть порядок — и все, ему надо подчиняться. Как-то не вяжется здешний порядок с… той атмосферой, что я… видел на острове. Или… — Олаф, что это за место? Почему оно так сильно отличается от того, что видел я? Олаф сделал странное лицо. Страшно удивленное. — А что ты видел? — но в следующую секунду в глазах блеснула догадка: — А-а, ты на острове был? На том самом? Так там же психи одни. «Сами вы психи», — хотел сказать я, но в голосе Олафа не улавливалось насмешливо-постебушных интонаций. Он говорил вполне серьезно. — Что? — Задурили голову парню… — вздохнул Олаф. — Психи, понимаешь? Сумасшедшие. Их на кораблях раз в месяц отправляют на тот остров. Очень уж он гладко подходит для этого дела: скалами окружен, не убежишь. А ты что, вылечился, да? Там природа хорошая, спокойно, они там быстро… в себя приходят. «Замолчи!» — хотелось заорать мне. Что ты такое говоришь? Какие корабли? Какие сумасшедшие? Я вспомнил вопрос Антона: «Ты оттуда пришел? Это хорошо». Он тогда показал на скалы. И замки, и игры… Что за чертовщина? А как же сказка, а как же волшебство?.. Я отвернулся к стене, закрыл глаза. Олаф тихо вышел из комнаты. Надо уходить… надо уходить… Нельзя больше в этом месте. И в этом мире тоже нельзя. Все, кончились сказки, наступило… нет, это даже похлеще реальности. По крайней мере, в реальности нет Башен, которые охотятся за поздними прохожими. Там есть люди, которые охотятся на людей! С оружием в руках, готовностью в пальцах и азартом в глазах. Там есть города, похожие на старых зверей, от которых несет зловонием немощностью. Там есть города, похожие на сумасшедших хищников, которые убивают не для пропитания, а из спортивного интереса. Пришел Чибис, сел тихонько рядышком. — Что тебе? — спросил я, не поворачиваясь и не открывая глаз. — Может, пойдем отсюда? — Невежливо уходить, не поблагодарив хозяина… — Да ладно! Обойдется без благодарностей! — С какой это радости? Он мне все-таки жизнь спас. — Ничего он тебе не спасал! — неожиданно завизжал Чибис. — Хочешь знать, ЧТО он с тобой делал? Думаю, тебе это оч-чень не понравится. Я моментально похолодел. Что? Да все, что угодно может… сделать здоровый мужик с другим… без сознания. — Ну, если врешь! — пригрозил я, схватил Чибиса так, что тот побелел лицом от страха. — На куски порву. А корабль и новый могу сделать. Откуда взялись силы, куда делась боль и слабость в мышцах! Я взлетел с кровати, ринулся в одну комнату, в другую. Нигде. Повсюду только пустота, ободранные стены и газеты на полу. Оббегав всю квартиру, я сел на пол и уронил голову на руки. Подошел Чибис, виновато посмотрел в лицо. — Но ты же не спросил, что… я хотел сказать, — сказал он. — Ну? Я слушаю. — Посмотри, выше левого локтя — шрам. Я поднял рукав рубашки. Действительно, длинный белый шрам, как от серьезного пореза ножом. Только… У меня его там раньше не было, это очевидно. Как такой порез смог зажить так быстро? — Пощупай, — предложил Чибис. Я провел подушечками пальцев по белой полоске шрама. Вроде, обычная бугристость рубца, но под кожей что-то плотное, как металл. — Что это? — спросил я. — Там что-то есть? — Есть, — кивнул Чибис. — Там стальной наконечник от трубки, сама трубка тоже у тебя под кожей. Она проходит вот так. Чибис забрался ко мне на грудь и провел пальцем от правой ключицы до шрама, через шею, через спину. А потом от правого плеча опять через спину и — к ребрам, под которыми находится сердце. Мне стало жутко. — Но я не испытываю никаких… неудобств, — пошевелил руками, плечами и ничего не почувствовал. — Так и есть. Трубка-то не резиновая, а из специального материала органического происхождения. Она запросто сживается с плотью. Еще не лучше. — Если этот твой Олаф придет, посмотришь — у него на локтевом сгибе круглое такое… ну, не шрам, но что-то похожее. Он твою кровь использует. Так сказать, цивилизованный вампир. Зачем прокусывать кожу, если можно нацедить из трубочки. — Убью… — Не убьешь. Он впятеро сильнее тебя, размажет по стенке без особого огорчения. Знаешь, Вали только днем гостеприимный город, на самом деле нет в мире места грязнее. — Зачем же послал меня сюда? — Говорю же, днем. Разве не красиво? — Может, лучше смотаться отсюда? Чибис пожал плечами. — Попробуй. Он сказал это с такой безнадежностью в голосе, что стало понятно: просто так отсюда не уйдешь. Из дома. Что-то должно удержать меня внутри. Что? Решетки на окнах? Запоры на двери? Решеток нет, дверь ничего не стоит высадить. Сигнализация? В этой квартире, кажется, никогда ничего и не было. Обойдя квартиру, я сел обратно на кровать. — А что такого? Почему я не могу выйти? И потом, ты сам предлагал уйти. — Я врал. Валял дурака. Десяток его дружков дежурит под домом. У них всегда так, они попеременно охраняют дома своих соплеменников. Ты можешь спокойно выйти, только если он будет с тобой. Но не думаешь же ты уговаривать его? — Нет. Я думаю самому стать им. Олафом. «Самое время Ваньку валять…» Чибис постучал пальцем по виску. — Они его уже видели. Странно, когда один и тот же человек выходит из собственного дома дважды, не правда ли? Причем, зашел он туда всего один раз. — А почему я вообще должен выходить из дома? Можно ведь открыть окно, вылезти да и поплыть себе наверх. — Нет. Чтобы плавать, надо оказаться за пределами города. Здесь немного иное строение реальности… — А давай попробуем! Попытка не пытка. — С ума соше… — я схватил Чибиса поперек туловища, возможно, не совсем аккуратно. Ничего, переживет. Открыл окно на кухне. Под подъездом действительно стояли двое. Один лысый, в кожаной куртке, сапогах с острым носком. Другой — с черными коротко остриженными волосами, в клетчатой рубашке и бесформенных штанах. Я встал на подоконник, посмотрел вверх. Наверху колыхалось зеленое небо — поверхность океана. Я вдохнул поглубже, закрыл глаза и прыгнул. Почувствовал, как трепыхнулся Чибис. Но сердце не замерло от ощущения падения. Я медленно плыл, повинуясь какому-то почти незаметному здесь течению. А ведь корабль здесь, в городе! — Где ангары для кораблей? — прошептал я, поднеся Чибисово ухо с самым губам. Он протянул руку, указывая направление. Я рванул с места. Вода, что странно, пронзительно свистела в ушах. Свист был настолько пронзителен, прошу прощения за повтор, что постепенно превращался в острую, колющую боль. Зато взятый в колько дом уносился назад. — Где ангары?! — заорал я; впереди виднелись только жилые дома да неправильные многоугольники магазинов. Справа мерцала окнами гостиница. И Башни, повсюду Башни… — Дальше, почти за городом… Ангары выглядели как громадные неряшливо склеенные коробки. Обнаружив, что из правого уха тянется струйка крови, я встал на дно рядом с помеченным желтой полосой зданием. Чибис, чуть живой, сполз с меня и тоже кое-как утвердился на твердой поверхности. — Этот? — Этот, — кивнул он. — Видишь, специально пометку оставил. Ворота ангара всегда были открыты. Черная беззубая пасть… Такое огромное строение должно вместить не один корабль. Странно, что они стоят там, будто автомобили на стоянке, впервые такое вижу. Мой «Чибис» примостился в углу, сразу справа от ворот. Он будто бы даже вздрогнул, когда я положил руку на корпус. Обрадовался, что ли?.. — Как его отсюда добыть? Чибис уже немного отошел от бешеной гонки, бледность постепенно сходила с его лица. Но вопрос мой до него дошел не сразу. — Легко… — он отошел от ворот и скомандовал: — Наружу! Я сам едва успел отскочить в сторону, иначе так бы и остался на полу ангара липким пятном. Корабль сам развернулся и вышел, чуть не задев мачтой за потолок. И уже неспешно, медленно стал подниматься. Чудное зрелище: корабль, поднимающийся со дна моря. Вода все светлела, пока, наконец, верхушка мачты не пробила поверхность воды. А потом и вся схлынула зеленой волной, переливаясь через борта. Я облегченно вздохнул: — Все? — Все, — кивнул Чибис с не меньшей радостью на лице. — Куда дальше, капитан? — За горизонт…

СТРАНЫ ЛУННОЙ ТИШИНЫ

После месяца в море мне жутко хотелось ступить на твердую землю. Человек все-таки животное сухопутное и как бы не нравились морские путешествия и просторы, полные соленого ветра, а на берег хочется. Берег всплыл в тумане рано утром, когда Солнце только-только протирало заспанные глаза. Чибис осторожно подвел корабль к галечному пляжу. Я первым соскочил с трапа. Наконец-то! Сперва было даже как-то непривычно, покачивало из стороны в сторону. Чибис бросил якорь и сошел следом за мной. Первые же секунды пребывания на земле развеяли мои сомнения насчет людей. Люди здесь явно жили: пляж отделялся невысоким каменным барьером вроде парапета. Мы перелезли на ту сторону, увидели аккуратно подстриженные газоны, выложенные крупной галькой дорожки. Дальше, за насаждениями кустарников и кучками тополей виднелись здания. Не жилых домов, а, скорее, корпуса санатория. — Крым, — сказал Чибис, — здесь навалом такого. Люди отдыхать приезжают. — Как ты сказал? Я думал, показалось. Крым. Откуда здесь взяться Крыму? То есть, откуда ему взяться в этом мире? — Я сказал, люди отдыхать приезжают. Крым, курортное место. Мы прошли к зданиям. Да, это действительно санаторий или пансионат. Как обычно утром, навстречу нам выходили люди в спортивных косютюмах и тапках на босу ногу. Отчего-то сладко защемило сердце. Вспомнил, наверное, как раньше ездил в такие же пансионаты, как сам просыпался на узкой казенной кровати. Если это было рано утром, выходил, шел к морю. На улице было солнечно и свежо, как сейчас, а море было таким прохладным… Прибрежные камни скрывались под водой — прилив. Хорошо было. Хоть и жил в куче со всеми, а вечера проводил, гуляя по темным аллеям, пожираемый комарами, но зато отдых тот оставил у меня самые приятные воспоминания. Хорошо было… Чибиса я рядом с собой не обнаружил. Оно и понятно: как отреагируют люди, увидев такое чудо. Впрочем, откуда я могу знать здешние нравы? На том острове… там такие, с позволения сказать, чудеса случались чуть ли не каждый день. Может быть, не такие, но суть, я думаю, ясна… Он сделался невидимым и уселся мне на шею, чтобы удобно было разговаривать со мной. Ему-то конечно удобно — наклонился и говори, а я как должен шептать? — Может, остановимся на недельку да отдохнем по-человечески, культурно? — спросил он. Идея, несомненно, заманчивая, но… Документы вот проблема. Чибис лишь хохотнул, а я вспотел, когда пожилая дама с полотенцем в руках посмотрела в мою сторону. Пришлось изобразить на лице улыбку и заинтересованность чем-то, находящимся за ее спиной. — Документы я организую, — сказал Чибис. — Ну что? Хотя бы пару деньков, а? — Давай на три дня, — согласился я. Мне и самому хотелось вспомнить, как это было. Полежать на коллективном пляже, купить пакет воздушной кукурузы у загорелого до черноты мальчишки, походить вечером вдоль парапета, наблюдая за парочками молодых. А потом сесть на лавочку где-нибудь подальше от фонарей и смотреть, как играют звезды на поверхности моря. Я оказался отдыхающим, на которого пала милость профсоюза. Как Чибис организовал все эти путевочные бумажки — даже не знаю. Откуда ему знать, как они выглядят хотя бы? Наверное, не в первый раз, чувствуется опыт. Хорошо, комнату дали на втором этаже — корпусы двухэтажные. Окна на первом этаже — это вечный шум голосов, а вечером так еще и звуки бесконечной музыки. С немалым удивлением я обнаружил у своих ног два запакованных чемодана. Интересно, что положил туда Чибис. Неплохо бы бритву: после того, как я ушел с острова, щетина снова начала расти. Даже еще сильнее, чем раньше. Недолго думая, побросал вещи в комнате и побежал на пляж. Никаких подстилок, никаких сумок с собой в первый раз — сразу в море часа на два. Там откисать от душевной и телесной грязи, отмывать сердце и кожу. Жалко, правда, что один, что без друзей. В светлые времена студенчества мы заезжали на Азовское море всей группой и на неделю забывали о цивилизации. С собой брали только мешок консервов, денег, палатку и гитары. Все. Нормальные отдыхающие нас немного побаивались, но вели мы себя, в общем, мирно: никогда не лезли в общую толкучку, никогда не появлялись на берегу в нетрезвом виде, но шуму от нас было много. Мы были безобидными студентами. Показалось, что я промчался по самой поверхности воды. Только брызги взлетели чуть ли не вдвое выше головы. Когда же «полоса голов» осталась позади — никогда не понимал, что заставляет людей толктись на двух квадратных метрах лягушатника и тут же пытаться прыгать, нырять и плавать! — с головой ушел под воду и плыл, пока не сгорел в легких кислород. Кажется, только что из моря и опять в воду. Кстати, вон мой кораблик покачивается. Чибис сидит там и никого не подпускает, его-то уж точно море как вода не интересует. Как это у него получается — ограждать судно от любопытных — для меня еще одна из бесконечной вереницы загадок. Через полтора часа, синий и изможденный, я выполз на берег. Повалился прямо на песок, подставил живот жаркому крымскому солнцу. Так и обгореть недолго, особенно если заснуть… Зря, зря я это подумал…

В общем, проснулся я только к вечеру. Если бы не обгоревшая кожа, примерно сотня человек увидела бы, как я заливаюсь краской — на этот раз уже от стыда. Оригинально, наверное, выглядит курортник, дрыхнущий прямо на пляже, в самой гуще… Ну да ничего, это не самое главное. Самое главное теперь не спечься от жара. Я уже чувствовал озноб. Что называется, морозит. Температура небось к вечеру до сорока подскочит — а ну, так обгореть! Я побрел обратно, в корпус. Чибис меня когда увидел — уже поздно вечером — чуть в обморок не хлопнулся. Я ведь был краснее вареного рака! И уже не то, что красным, а каким-то багровым с синеватыми пятнами. Кожа уже начинала пузыриться и облазить. Отдохнул, называется. Может, все два дня оставшиеся так проваляюсь. — Красавец, — заключил Чибис. — Когда ж ты так успел? — Так ведь сколько я уже на солнце не выходил, — попробовал оправдаться я. — А еще наплавался, заснул на пляже. Ну и… — Ну вот тебе и и. Что теперь? Я пожал плечами: тебе, мол, виднее. А в следующую секунду почувствовал, как катится по телу прохладная колкая волна. И смывает зуд с кожи. Чибис встряхнул руками. — Все, к утру будешь как новенький. Не слышу! — Спасибо. — Во-от. А теперь давай-ка съедим чего-нибудь. Ты не против? Я был обеими руками за. Так всегда, когда самочувствие резко улучшается — просыпается здоровый голод. Съели по несколько бутербродов, запили чаем. Хватило. Завтра будем заботиться о еде, надо будет сходить в магазин, прошвырнуться по рынку — хотя бы таранки да пива купить, позавтракать можно остатками бутербродов, а пообедать в кафе. Чибисовы кулинарные способности ограничивались на бутербродах с сыром и колбасой, но деньги сотворить он все же в состоянии. Когда-то и я так мог. Почему же не могу сейчас? Не достигает образ предмета в воображении должной четкости, будто барьер поставили, за который — ни ногой. — Прогуляемся? — предложил я. На улице уже стемнело, зато во множестве цвели фонари, а люди, похоже, и не думали ложиться спать. — Прогуляемся, — согласился Чибис. — Ты по сторонам смотри. Курорт все-таки… — Я не большой любитель курортных романов. Не потому, что однолюб, а потому, что так легче всего подхватить что-нибудь. Ну, ты понял. Ты их видел, этих красавиц? Я постарался отойти подальше от общей толкучки. На обнесенной низеньким узорчатым заборчиком организовалась дискотека, отзвуки которой, наверное, слышны в километре от берега. Территория пансионата была достаточно обширна, чтобы вместить в себя и любителей компании, и таких вот одиночек. Я медленно шагал по узким аллейкам, горели над головой редкие здесь фонари, а в промежутках между ними сгущались сумерки. С моря несло свежестью. Время от времени я останавливался, задирал голову к небу и понимал, что счастлив — в такие моменты сладко щемило сердце. Я впитывал каждое мгновение долгожданного одиночества, именно такого одиночества, не тяжелого, не горького. Вдоль дорожек росли сосны. Не везде, только за пансионатом, куда люди обычно и не заглядывают. Здесь меж плит дорожек обильно проросла трава, газоны стали белыми от пушистых головок странных цветов — похож на одуванчик, только размеров раз в пять больше. Семена так же летали по воздуху и так же запутывались в сосновых ветках. Среди этих сосен стояли скамейки — такие, что висят на цепях под округлым козырьком. Проходя мимо, я понял, что сесть туда мне равнозначно входу в дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен». Эти лавочки, подвешенные над землей, предназначались для других, еще более счастливых, людей. Счастливых, потому что не одни. Кто-то тихо играл на гитаре, так же тихо пел. Остальные лишь сидели, обнявшись, и слушали. Когда их собственная музыка не заглушала гитарный звон. Я встал поодаль, прислушался.

За спиной вздохнуло море. Я, не видя перед собой дорожек, пошел к парапету. Естественно, ободрал ноги о сухие стебли травы, но ни злости, ни досады не почувствовал. Черт с ними, царапинами, разве это так важно? Оперевшись о теплый камень, посмотрел в черную искристую даль. Подумал о тех, кого любил. А кого я любил ПО-НАСТОЯЩЕМУ? Жену, дочь? Из десяти лет брака я любил ее максимум два года. Потом жил чисто по привычке. Такую стерву надо было еще поискать! Более сволочной натуры я не встречал еще ни разу. Дочь… Дочь я, конечно же, любил, но после развода… Я, наверное, и сейчас ее люблю, только настойчиво вгоняю в голову мысль о… О том, кто она сейчас. Нет. Хватит. Кого я любил? Да никого. Может, моя душа так устроена, что оказалась неспособной испытывать любовь? Может, это не я виноват? Ведь я хочу, хочу и любить, и быть любимым… Из-за этого всю жизнь чувствовал себя деффективным. В юности даже гордился по дурости: вон, мол, какой, никто мне не нужен и одиночество не тяготит, а наоборот даже… А потом понял, что и представить себе не мог, что такое остаться одному. Жизнь мозгов вставит. Я обернулся. В сосновой тьме тихо поскрипывали цепи — качались лавочки. Прогулял я почти до рассвета. Чибис вернулся в комнату еще до полуночи, когда начали расходиться люди, а я остался смотреть на море. Чувствовать кожей теплый воздух, колышащийся над землей. Бродить по аллейкам и слушать, как качаются ветви деревьев. Слушать стрекот жестких жучиных крыльев — здесь во множестве обитали всякие ночные насекомые. Я бы вообще не спал, но организм требует отдыха. Впрочем, сон мой был недолог. Около девяти утра я проснулся, вышел на балкон, посмотрел на залитое утренним светом море. Вдохнул всей грудью. Еще давно-давно, в детстве, мы ездили в какой-то полузаброшенный поселок на берегу Азовского моря. Пансионат тот был простым бараком и люди жили считай в шаге друг от друга. Но мне было хорошо там. Вставал я всегда рано утром, а пансионат располагался таким образом, что над ним нависала высокая круча. Я поднимался туда, наверх, и смотрел на море… Доев вчерашний ужин, я, как и собирался, повесил на руку пакет и отправился в противоположную от моря сторону. Хотя, идти ОТ моря здесь было трудно: пансионаты располагались вдоль берега и единственная дорога в центр проходила мимо них. Все это дико напоминало мне азовские поселения, что на восемьдесят процентов состоят из пансионатов. Я шагал, помахивая пакетом, невидимый Чибис сидел у меня на шее. Людей было много, даже очень. Кто только просыпался, кто уже шел с завтрака. Я есть в столовых не любил никогда, лучше уж Чибисовы бутерброды. Рыба в таких местах — почти что единственный способ для местных выжить зимой. Поэтому продается она повсюду и в огромных количествах. Всех возможных и способов приготовления. Лоснятся на солнце лещи, лежат, будто куски сала, загадочные рыбцы. Есть и судаки, но их я никогда не покупал и не буду. А откуда они вообще здесь взялись? Насколько я понимаю, и судак, и лещ — рыбы пресноводные, речные… Чудеса. Я долго ходил меж рядов, придирчиво осматривал выложенные рыбины все как на подбор, одинаково жирные, не сырые и не пересушенные. Прелесть. Заглядение просто. Наконец, купил пяток лещей, один из которых в длину был не меньше локтя. Такую большую рыбу я вообще покупать избегаю, но эти продавались уже вычищенными. В жирности, конечно, теряет, зато меньше риск купить испорченную. Итак, пять лещей и одну тараночку в две ладони длиной. С пивом оказалось сложнее. Почему-то оно все было… почти выдохшимся. Не знаю, что им сюда привозят, но эти бочки наполовину заполнены пеной. Пиво-то продают на разлив. В бутылки наливают почти одну пену, потом ставят «отстаиваться» — ну что это такое? Отстой и получается. Однако, пиво я купил и довольно приличное. Не слишком темное, но и не желтое, оно красиво переливалось в пластиковой бутылке. Я загрузил все это в холодильник и рванул на пляж. Теперь уже с сумкой, с большим квадратным покрывалом. Чибис что-то там пошаманил над вещами и пообещал, что никто на них даже не глянет. К тому же он остался на берегу, так что я был спокоен. Вдоволь наплававшись, я разлегся на покрывале. Вчерашний свекольнокрасный цвет моей кожи превратился в такой античный загар и теперь я ловил на себе завистливые взгляды тех, чьи солнечные ванны обернулись полновесными ожогами. Купил мороженого, с ни с чем не сравнимым наслаждением съел. До обеда пожарил бока на солнце, потом отправился пить свое пиво. Рыба, как я и ожидал, оказалась наилучшего качества. Умолов одну, почувствовал сытость и чувство щекотки в голове — три литра пива как-никак. Почему Чибис сделал ее именно трехлитровой?.. В общем жил я настоящей курортной жизнью. Спешить было некуда, забот никаких. Чибис сказал, что по достопримечательностям пойдем потом, а сейчас можно отдыхать. После двухчасового дневного сна — снова на пляж. На меня смотрели как на сумасшедшего: два часа дня, самая жара, камни аж синие — такое сильное солнце. Я же небрежно помахивал снятой рубашкой. Мне теперь ничто не грозит. Чибис же так и не расставался со своим плащом. Как так можно? Жара — а он в плаще. Вечером решил порыбачить. Чибис по моей просьбе сделал прекрасную телескопическую удочку, упругую и пружинистую, и банку червей. Оказалось, не один я такой — на больших камнях, кусках гранита, лежащих на пляже, я увидел фигурки с удочками в руках. Выбрал себе место и на этот раз попросил Чибиса не вмешиваться — рыбалка занятие чисто спортивное, я сюда не за рыбой пришел, а за процессом. Забросил удочку, сел на камень. Наблюдание за поплавком удивительно успокаивающее занятие. Мерно колышется он на волнах, будто маленькая лодочка. И вот — быстро уходит под воду. Тянешь на себя, не резко, плавно, чувствуешь эту живую тяжесть. Она упирается, не желает покидать свою естественную среду. В воде даже маленький «бычок» может быть сильным. Начало положено — серебристая рыбешка трепыхается в кульке, наполовину опущенном в воду. В ладонь размером. Я сидел на камне до тех пор, пока не опустилось Солнце. То есть, часов до девяти вечера. Потом побрел домой. Задержался на той части пляжа, где галька уступала место песку. Потоптался на месте. Приятно так, когда крупный песок щекочет ступни… Песок. Город из песка… Я быстро покинул пляж. И еще что странно. Я раньше, тоже в детстве, был в Евпатории. Так там пляжи были платные и такого, что пансионаты стоят у самого берега, я не видел. Не могу утверждать, что там такого нет, просто не видел… Все равно этот Крым какой-то странный, не такой. А, черт с ним! Ночью опять бродил по аллейкам, смотрел на фонари. Завтра последний день. Немножко жалко уезжать отсюда, все здесь такое родное, свое… Вс будто только что всплыло из памяти. Но с другой стороны, что мешает мне потом снова вернуться? Тем более, на собственном корабле. Надо будет сделать его немного более цивилизованным, а то парусник смотрится немного гротескно. Хотя, в этом странном мире… все возможно. Пусть остается как есть. К вечеру третьего дня погрузился на корабль. Берег, который я успел полюбить, удалялся быстро. Я заметил, от берега плыть в любом случае легче. А впереди устало и лениво колышется море… Чибис спустился с верхушки мачты. — Куда? — тихо спросил он. Я не отвечал. Что-то мягкое застряло в горле и не давало словам проходить свободно. — Что ты ищешь, Женя? — снова спросил Чибис. — Наверное, сказку. Я ее было нашел, но… Она снова покинула меня, а я стараюсь поймать ее за хвост. — Хочешь в мир грез? — Хочу… И только не говори, что я уже там… здесь… Я все время нахожу… попадаю в такие места, где бы мне хотелось оказаться. Этот ваш Крым. Знаешь, на что он похож больше всего? На азовское Седово, куда я ездил вместе с родителями. Только вот пляж странный, галечный, а так — все то же самое. Это море, этот корабль, которым я вовсе не обязан управлять. Такого не бывает! — Почему ты противишься очевидному? Или как по-твоему должен выглядеть сон? Что в нем должно быть такого, что нужно человеку, кроме нормальной жизни? Ты забиваешь себе голову всякой чушью, уж извини меня. Я пожал плечами. — Не знаю, чего мне нужно, но… это не оно. — Ну хорошо, можно найти и такое место, которое, я надеюсь, удовлетворит тебя. Больше мы не разговаривали. «Чибис» мчал к горизонту, прыгая по волнам. Странная тишина. Почему тихо? Почему не шумит ветер и не бьются о борта волны? Я посмотрел на своего маленького спутника; Чибис сосредоточенно вглядывался в пламенеющий горизонт. Волосы падали ему на лоб, лезли в глаза, он отбрасывал их в сторону. Он знает все дороги в мире…

Я проснулся ночью. Хотя дул ровный хороший ветер, парус висел вяло и безжизненно. В чем дело? Я спал всегда на палубе. Верил, что Чибис в случае чего сможет защитить и себя, и меня. И корабль. Приподнялся. Сам Чибис сидел на носу и так же, как вечером, смотрел в сторону горизонта. Над черным морем повисла Луна. Свет ее… был таким странным. Я почти чувствовал его прикосновение на своем лице. — Чибис… — позвал я; он обернулся. Лунный свет плескался в его глазах. — Что случилось? Почему стоим? — Приплыли, — ответил он. — Смотри, вот же он, берег! Я встал, подошел к борту. Прямо перед носом… Действительно, берег! Такая же крупная галька, как на крымском пляже, такие же валуны чуть поодаль. Только нет никакого парапета, а вместо него… Пустота. Полная струн лунного света пустота, будто зияющая дыра, пасть, заполненная осколками выбитых зубов. Жуткая, страшная; оттуда дохнуло морозом и смертью. — Что это? — выдавил я. — Сон, — просто ответил Чибис. — Ты хотел сон — получи. Только учти, что не всегда сон будет цветным и радостным. Иногда снятся кошмары. Ну? — А когда кошмар прекратится? — спросил я. Сам не понял, зачем. Чибис посмотрет на небо. — Ну, до утра примерно четыре часа. Скоро должно закончится, наступит обычный сон без всяких видений. А может и до самого утра продлится, мне-то откуда знать? Я сошел на берег без особой охоты. Честно говоря, ожидал я совсем не этого. Не знаю… Может быть, радуг в воздухе, синего неба, прозрачного воздуха. В общем, идиллии. А тут — чернота, пещеры какие-то. Вон, кости на берегу белеют… За галечным пляжем начиналась дорога. Она шла через поле, чем-то напоминающее холмистую долину на острове. Только здесь и близко не было такой травы, по какой мы носились дни напролет. Эта больше походила на пепел. Над землей жестким ежиком торчали обугленные стебли, а более тонкие части растений облетали черными хлопьями. Чибис привычно уселся мне на шею. Я шагал по дороге, под подошвами что-то похрустывало, поскрипывало. Временами поднимался ветер и тогда пепел взлетал в воздух, приобретал странные формы. Иногда мне казалось, что я вижу дома, но уже через секунду видение исчезало. Наконец, широкая дорога разделилась на две. Одна уходила влево, к лесу и по ней мне хотелось идти меньше всего, а другая — вправо, там описывало широкую дугу и возвращалась к морю. На распутье, как и положено, стоял камень. Огромный, выше меня, белый, как кость. Я разглядел на его поверхности традиционную надпись: «Налево пойдешь — жизнь потеряешь, направо пойдешь — дураком и трусом навеки станешь». — Лучше уж быть дураком и трусом, чем расстаться с жизнью, пробурчал я. — Да не обращай внимания, — Чибис с самым беспечным видом махнул рукой. — Кому-то снится плохой сон, кошмар. Подождем лучше утра, а с рассветом оно все само по себе пропадет. — Ты уверен? Чибис кивнул. — Уверен, конечно. Садись. Я обошел камень кругом. С другой его стороны обнаружился колодец. Старый камень, из которого он был выложен, и сам по себе излучал холод, так еще морозом несло из черного жерла. С насквозь пронившего ворота свисала ржавая цепь. Она жалобно поскрипывала с каждым порывом ветра. Чибис уселся на самый край колодца. — Интересно, что там, — сказал он, нагинаясь. Я закаменел — еще чуть-чуть, совсем немного и он свалится вниз. — Совсем не интересно. Чибис взглянул на меня и в его взгляде я увидел веселость. Смех. Насмешку — незлую, дружескую, но насмешку. Как над излишне боязливым товарищем. Но когда Камень-на-Распутье вдруг стал качаться и вздыхать, Чибиса будто ветром отнесло. И куда делась вся его самоуверенность? Он стоял там, в десятке шагов от колодца, и смотрел так же испуганно, как минуту назад смотрел я. Я же испугаться просто не успел. Белая громада камня сама собой вывернулась из земли, повернулась ко мне лицевой стороной — я увидел поверх вырезанного текста тонкие линии, обозначающие черты лица. Это лицо мне вовсе не понравилось. Суровая, недовольная чем-то ряха. Зато возникло желание плюнуть в нее. — Какого х… вы тут торчите? — прогудел камень. Надо сказать, именно эти его слова вывели меня из оцепенения. Я набрался наглости и подошел к камню вплотную. — Тебе какое дело? Тебя кто-то трогал? Какого х… ты вылез? я сделал ударение на втором слове, чтобы камень понял: я подражаю ему. Но камень не понял. И, естественно, рассердился. А что такое гнев в исполнении громадной каменной глыбы?.. Камень-на-Распутье ударил в землю своим основанием да с такой силой, что я чуть было не потерял опору под ногами. Земля загудела от удара. А я вместо страха почувствовал азарт: а ну-ка, давай, померимся силой! — Скоро рассвет! — крикнул я. — Хочешь вызвать меня на поединок? Ты, у которого даже нет рук, чтобы задушить меня! — Я зато могу раздавить тебя. Вот так… Но там, куда он целился меня уже не было. Камень-на-Распутье удивленно огляделся по сторонам. И заревел во всю силу своей гранитной глотки — я ударил ему в спину. Камень оказался мягким и податливым потому что я хотел, чтобы он стал таким. Выдрав приличный клок из спины Камня, отскочил в сторону, чтобы избежать следующего удара. Нанося незначительные удары то справа, то слева, я с ужасом понимал, что начиню уставать. Зря я затеял все это. Надо было как-нибудь уговорить каменюку, убежать в крайнем случае. Но как теперь быть? За этими мыслями я едва не пропустил очередного прыжка Камня-наРаспутье. Еще хотя бы полсекунды промедления и он растер бы меня, втоптал в обугленную землю своим задом. Но мое положение оказалось неслыханно удачным, так что я смог по самые плечи вонзить руки в бок Камня и рвануть на себя, в результате чего по дороге покатился огромный валун. Бок же Камня теперь выглядел так, будто его грызанула за это место мышь. Или, скорее, крыса. Я увидел такое бешенство в холодных ранее глазах Камня-на-Распутье, что поневоле испугался. Теперь это была не игра, как раньше. Игра — для него, не для меня. А теперь он просто должен был меня уничтожить. Страх придал мне сил. Иначе я погиб бы: Камень скакал с такой скоростью и остервенением… куда там зайцу. В сумасшедшей пляске я все же заметил, что небо на востоке становится серым. — Все, Камень! — заорал я, хохоча. Это, наверное, нервы. — Смотри, рассвет! Я надеялся, что он отвлечется хоть на чуть-чуть и я смогу отбежать подальше, но Камень даже не повернулся в ту сторону. «Ошибка, — промелькнуло в мозгу, — какая это была ошибка…» Я зацепился ногой за клубок странно крепких стеблей травы, упал. Поняв, что уйти все равно не успею, перевернулся на живот — чтобы не видеть, как падает сверху черная громадина. Черная против светлеющего неба. Зажмурил глаза. Все… Но сквозь веки пробился розовый луч. Сердце подпрыгнуло так, что чуть не стукнуло о подбородок. Я открыл глаза, поднял голову. Не было черной травы, не было Камня-на-Распутье, ничего не было. Вместо этого шумел вдалеке сосновый бор. И плакал, скорчившись рядом, Чибис.

Мы шли почти целый день. Странно, но ночное происшествие совершенно не отыгралось на моем физическом состоянии. А на душе было погано. Кошки скребут — это еще ничего, это еще цветочки… Солнце уже давно перевалило за полдень. Уже загустело марево, что плескалось над землей весь день, уже посвежел ветер. И только тогда, когда вечер родился в небесах, перед нами встал город. Он был достоин звания Города-из-Грез! Кажется, стена кольком опоясывала его единственно из традиции, внутри же не было и следа средневековой мрачности. Даже на душе потеплело: подсознательно явилось воспоминание о Желтом городе из песка. Нет, этот, конечно, был выстроен из камня. Из розового гранита с прожилками кварца и какой-то черной породы. Гладкий отполированный камень. Такая стена не отталкивает, а наоборот, притягивает взгляд путника. А дальше — возвышаются островерхие башни из того же гранита. В центре города — часы, непостижимо огромные. Кто же следит за этим хозяйством? Ворота были открыты. Я удивился, насколько чисты и светлы улицы города. Это, наверное, опять видение. Я снова вижу то, что хочу видеть, так было и раньше. Мне уже надоело быть скульптором реальности. Я хочу пожить в нормальном мире, который существует по своим собственным законам. Промчался мимо нас мотоциклист, завертелась пыль на асфальтовой дороге. Я уже по привычке уложил ее обратно — чтобы не летела в глаза, и она легла, черт бы ее взял! В гостинице нас приняли без излишней волокиты и ненужных слов. Просто дали номер, а взамен взяли обещание расплатиться попозже. Это Чибис нашептал на ухо, что сказать. Почему бы не заплатить прямо сейчас? Подхватив чемодан, я поднялся в номер. Там уже ждал ужин. Кухня традиционная, без всяких там китайско-японских извращений, которые нынче в моде… там, дома. Поужинали молча. Потом я повалился на кровать, включил для фона телевизор — шли какие-то новости. Что нового я могу узнать из новостей? Телевизор радостно выплюнет на экран то, что я пожелаю там увидеть. Наверное, именно это чувство называется манией величия. Бог-отец на земле! Творец, мать его так! Где же мои небесные дворцы с висячими садами и фонтанами ароматной воды?.. Уронив книгу на живот, я уснул. Помню, что снился сон, не очень хороший. Такие оставляют неприятный осадок. Утро заглянуло в окна робко, дрожащий свет заполз под веки и заставил меня проснуться. Чибиса нигде не было. Может, ушел гулять по городу, а может вернулся на корабль. Надо же все-таки присматривать за судном. Я встал, совершил обычные утренние процедуры, только вот завтракать мне вовсе не хотелось. Я подумал, что зря сказал тогда Чибису про поиски грез… Надо было оставаться в Крыму. Но слово не воробей, как это не прискорбно. Прогулка по городу не доставила удовольствия и тем более не улучшила настроения. Все это я уже видел когда-то. Во сне, в старом романтическом кинофильме — парки со скамейками под цветущими вишнями, с заросшими прудами, у которого, в самых густых зарослях сирени тоже обязательно должна быть скамья. Все это, без сомнения, красиво и вполне может подвигнуть на написание стихов, но оно в своем роде обыденно. И это разбивает мираж. Я вернулся в номер. Чибис сидел там, листал какой-то журнал. Он даже не поднял головы, когда я вошел. — Давай уйдем отсюда, — сразу заявил я. — Что такое? Ты же сам хотел. Тебе нужна была мечта — твоя и ничья больше, ну так получи. В чем дело? — Мечта умерла. — Мечты никогда не умирают. У тебя депрессия. Выспись и все сразу станет хорошо. — Сон не лекарство от безысходности. Все правильно, ты показал мне то, о чем я просил. Но, знаешь, это оказалось не так уж прятно. Это все равно что читать написанную тобой же книгу, понимаешь? Мы помолчали. Что-то невнятно вякал телевизор, намекая на оригинальность суждений журналистов. Я думал о себе. И постепенно начинал понимать, что всю жизнь думал только о себе. Я, оказывается, законченный эгоист. Эгоизм может проявляться не только в стремлении доказать всем: «Я самый главный и хороший, а остальное не имеет значения». Эгоизм может стать простым и на первый взгляд невинным желанием обеспечить себе душевный покой в то время как другие могут страдать. Должен ли я чувствовать за собой вину? Пусть об этом судят другие. Что преступного в обыкновенном человеческом счастье? Правда, в моем случае это стремление к счастью для одного меня, а так не бывает. Чибис внимательно выслушал меня, а мне стало стыдно и неловко: я исповедуюсь перед созданным моим же воображением существом. Это ли не эгоизм — упивать собственной мелочностью в суждениях? Я плакался самому себе; вот, мол, какой я несчастный, почему же меня никто не жалеет? Чибис ничего мне не сказал. И снова повисла тягостная тишина. — Я и вправду в этом мире? — спросил, наконец, я. Задал тот вопрос, который подсознательно мучил меня с самого начала. Чибис кивнул: — Да. Но мир не в тебе. — И поэтому рухнул город из песка? Поэтому Катерина в одно мгновение стала еще старше? Может, и это все сейчас рассыпется в пыль и ты исчезнешь тоже? — Может быть, — Чибис потер ладонями свои бакенбарды. — Произошла чудовищная ошибка. И я до сих пор не могу поверить… Мир принял в себя того, кому здесь совсем не место. Ты — человек реальности, она нужна тебе как воздух. И беды, что валятся на голову с частотой градин, тоже. Правда, не могу понять — зачем. Зачем тебе это? Но себя не изменишь. Ты должен уйти. «Ты должен уйти». Это говорила мне Катерина в ту ночь и она была права, а я не хотел верить, хотя понимал это. Снова победил великий Эгоист. Но на этот раз придется уступить. Или разрушить пристанище для тех, кто действительно нуждается в нем. Мне же лучше умереть среди тьмы и холода действительности…

Мы вышли из города, когда только занимался рассвет. У ворот стояла машина. Джип. Поблескивал эмалированный овал: «Ford». Я сел за руль, привычным движением повернул ключ зажигания. А ведь раньше водить машину я не умел. Последний дар?.. Чибис показывал дорогу. Джип долго прыгал по ухабам, два раза увяз в черезчур влажной почве — рядом болото. Наконец, выехал на сравнительно ровный участок. Я вышел. Мелкие камни усыпали сухую, даже растрескавшуюся от сухости землю. — Вот, — Чибис обвел рукой кусочек пустыни среди болотистых равнин. — Это путь домой… для тебя. — И что я должен делать? Он посмотрел на меня странными глазами. — Ты должен уйти — вот и все. Вперед, не задерживайся. Но я стоял. Сотни вопросов, которым суждено остаться без ответа, роились в голове. Что было? Что будет? Кем я был? Кем стану? — Что будет с кораблем? — брякнул я первое, что пришло на ум. — С тобой? — Мы… — Чибис помедлил. — Скорее всего, просто исчезнем. Твой уход вычеркнет нас из этого мира. А если останешься — это вычеркнет мир из списков Вселенной. Надеюсь, понимаешь? — Но ведь все было… хорошо. Я действительно был счастлив здесь. Что же произошло? Что помешало счастью длиться? — Не задавай мне вопросов, на которые никто не сможет дать ответа. Случилось так, как случилось, судьбу назад не повернешь. Чего уж гадать? — И совсем ничего нельзя исправить? Я цеплялся на свое призрачное счастье, как утопающий за обломок доски. Эгоист, жалкий эгоист… — Ничего… Иди… Хорошо, скажу. Миров, знаешь ли, великое множество. Не надо быть уверенным, что мир, в который попадешь сейчас, будет твоим родным. Но там ты уже не сможешь навредить нам. Не думай, что я стал относиться к тебе как-то по другому. И мне тоже жаль. Но так надо, никуда не денешься. Из голоса маленького Чибиса исчезла прежняя уверенность и твердость. Он смотрел в даль. Размышлял о собственной судьбе. Хотя, она его, наверное, не очень и заботила. Будет еще один Женя, будет еще один корабль. Все повторится, кроме меня. — Желаю тебе никогда не остаться в одиночестве, — сказал Чибис и я понял, что это последние его слова. — Желаю тебе никогда не увидеть, как ликуют птицы в пустом городе. Я увидел у себя под ногами кромку диска. Диск лежал на земле, переливаясь всеми цветами радуги. Надо лишь шагнуть туда, сделать один маленький шаг. Я продолжал надеяться, что не хватит смелости… Черт. Прощай все. Может, еще увидимся…