На глубине

Винсенту снова приснилось, как он плавает вместе с Мерсед в холодной темноте, поднимаясь к незнакомому солнцу. Он не видел этого солнца, потому что лучи проходили под воду лишь на двести метров. Если бы он разглядел хотя бы слабое голубое свечение, он бы уже умер, но его это не волновало. Винсент все равно хотел увидеть его – так, как обычно хочешь чего-то во сне. Сон закончился ничем. Потом ему снилась какая-то тарабарщина.

Проснувшись, Винсент стал вспоминать тот, первый сон. Он не думал о Мерсед уже очень давно. Воспоминания о бывшей подруге напоминали ему о недостатке мужества, не позволявшем последовать за ней.

Винсент находился в своей комнате, темной и холодной. Он ощущал катушки нагревателей – не их тепло, а электрический ток, который тек по ним, искажая магнитное поле. Чувство электричества, несмотря на то, что он обладал им с рождения, все равно казалось странным, неуместным. При пробуждении он всегда первым делом обращался к своему зрению.

Всю жизнь ему твердили: «Не доверяй инстинктам».

Глаза раскрылись, но ничего не увидели. Под слоем жира и мускулов, укрытые ребрами, у него внутри имелись два цилиндра, составленные из заряженных мышечных дисков. Идею этих электродисков позаимствовали у электрических угрей. Винсент пропустил через свой левый электродиск слабый ток. Сенсор в стене засек его и осветил воду, наполнявшую комнату, обнажая хлопья белой соли.

Винсент встряхнул свои уставшие жабры. На адаптацию к низкому уровню кислорода на океанском дне могли уйти месяцы. Ему советовали не торопиться, постепенно привыкать к своему новому дому, но не из-за этого он постоянно засыпал.

Его мучило одиночество. А собственная нерешительность истощала последние силы.

Винсент ощутил в правом боку что-то странное. Нечто большее, чем просто приступ боли. Пропустив заряд через нижний электродиск, он обнаружил под кожей неожиданное сопротивление.

Создатели Винсента оставили место в жировом слое, чтобы он мог прятать руки в тепле, защищая их от холода чужого океанского дна. Он держал их там, когда спал, и сейчас достал их, чтобы ощупать свое тело. Толстая кожа, сделанная на основе ДНК акулы и моржа, скользила под пальцами. Ничего необычного, лишь тонкий слой водорослей – неудачная попытка генетиков позаботиться о его гигиене. А вот над ребрами обнаружился комок, которого не было еще месяц назад.

На протяжении последнего месяца он погружался на дно. На разных глубинах магнитное поле смещалось и слегка изменяло свою силу и направление. Он не успевал привыкнуть к какой-либо из этих конфигураций настолько, чтобы заметить в себе перемены. До сегодняшнего дня. Движение закончилось на тридцатый день. Он же – первый день на дне, частичка бесконечной ночи. Ощущение собственной трусости снова начало расти.

Он инстинктивно попытался нахмуриться, но плотная, пятнисто-серая кожа его черепа не давала неадекватным мышцам двигаться. Винсент повернул голову, чтобы рассмотреть свою покрытую жиром грудную клетку, но ничего не увидел.

Несмотря на то, что их тела разработали специально для жизни на океанском дне, какой-нибудь орган все равно мог деформироваться из-за перепадов давления. Винсент потянулся: развел в стороны толстые руки, закинул назад приплюснутую голову, выпрямил хвостовой плавник и широко распахнул жабры. Винсент прекрасно понимал, что он – монстр, но ему все равно не хватало смелости.

Он много думал о людях, чьи решения, поколение за поколением, в итоге привели его на дно океана, в мир, который они называли Слезой Инди. Винсент не мог понять, как все эти решения, казавшиеся такими правильными, привели к результату, который он считал аморальным. Где они оступились? Он, кажется, знал, кого в этом винить, но разве это имело значение?

Винсент считал колонистов, покинувших Землю, сумасшедшими, но вряд ли они перешагнули какую-либо этическую черту. С Земли запустили множество колониальных кораблей. Тот, что отправился на Эпсилон Инди, безусловно, относился к одним из самых амбициозных, но они верили в свои навыки и технологии. Этот риск он счел приемлемым. Этические принципы Винсента позволяли согласиться даже с тем, что все их потомки оказались навсегда отрезанными от Земли. Путешествие длиной в тысячу лет – это в любом случае путешествие в один конец. Большинство колонистов умерло от старости еще до того, как корабль покинул Солнечную систему.

Тем не менее их внуки и правнуки, пусть даже они лишились возможности снова увидеть Землю, все еще оставались людьми. Винсент чувствовал тяжесть этого выбора, но считал его разумным. Он понимал, что каждая колонизированная планета увеличивала вероятность выживания человечества как вида, его культуры и цивилизации.

Дверь скрылась в стене, и Винсент покинул комнату. Вода, настолько холодная, что замерзнуть ей не позволяло только давление, вызвала у него шок. Винсент вздрогнул всем телом, проталкивая себя в темноту лагеря. Свет не горел, значит, Ренальд и Аманда еще не пробудились. Не удивительно – слишком рано.

Винсент все равно не нуждался в свете. Он ориентировался как электрический угорь, по искажениям магнитного поля планеты, которые создавались оборудованием лагеря. Винсент скользнул над порошкообразным осадком на дне океана и вытащил из кучи коробок фонарь. Не зажигая его, Винсент устремился вверх, оставляя позади убежища и контейнеры.

Жабры сжимались от ледяной воды, в которой почти отсутствовал кислород, но гиперактивный гемоглобин Винсента захватывал даже эти крохи. Вода содержала запахи. Он ощущал опостылевший, несвежий привкус песка, смешанный с углекислым газом, вонь разлагающейся органики и слабый оттенок серы, который усиливался по мере того, как он приближался к коптильщику.

Почувствовав, что вода становится теплее, Винсент включил свет. Из темноты вынырнула белизна океанского дна и бугристая красновато-черная труба, каменистые залежи минералов, выступавшие на пять метров из песка. Эту трубу и называли коптильщиком. Изнутри тянулись провода. На вершине вода нагревалась до ста пятнадцати градусов и выгорала, создавая волны в темном глубоководном мире. Турбина, находившаяся в коптильщике, давала электричество для их поселения. Для постройки полноценной геотермальной электростанции им потребовались бы месяцы, если не годы.

В перегретой воде копошились роботы, отбирая червяков, моллюсков и маленьких рачков. Эта процедура требовала тщательной обработки, удаления токсичных минералов и тяжелых металлов, а получающаяся жижа становилась основным блюдом их глубоководной диеты. Когда у них появится достаточно электричества, они смогут выращивать модифицированный планктон в подводных парниках. Раньше Винсент не мог представить себе пищу более отвратительную, чем та, которой его кормили в детстве. Теперь, однако, он не прибегал к помощи воображения. Винсент двинулся дальше, продолжая скользить сквозь толщу воды.

Он оставил свет включенным, продолжая двигаться над угнетающе бесконечным песком. Впереди он увидел слабое свечение и почувствовал электрические колебания. Наживка. На песчаных холмах стояла дюжина клеток. Внутри каждой из них висел скрученный металлический экран, покрытый светящимися микроорганизмами. Они светились размыто, в основном голубым, но кое-где цвет смещался к лимонно-желтому. На самом деле цвет не играл никакой роли. Любой свет привлечет глубоководную рыбу.

Две ловушки стояли закрытыми. Из первой на Винсента поверх зазубренных костяных губ оценивающе смотрели черные глаза, похожие на его собственные. В клетке, реагируя на свет фонаря, билось худое и колючее чешуйчатое тело, покрытое волокнами какой-то грибковой инфекции. Вторая ловушка поймала прозрачный шар, покрытый нитями.

Оба животных являлись коренными и, к сожалению, съедобными обитателями Слезы Инди. Съедобными в том смысле, что ими нельзя отравиться, но их нельзя и полностью переварить. Некоторые аминокислоты животных и растений Слезы Инди совпадали с аминокислотами в теле Винсента. Другие отличались от них, но оставались удобоваримыми. А кроме них существовало еще множество неусваиваемых аминокислот, из-за которых каждый прием пищи обещал тошноту и спазмы.

Винсент отнес добычу в лагерь, но в конце путешествия он уже задыхался. Его большие жабры тряслись, втягивая ледяную воду и выбирая из нее кислород. На дне океана никогда не будет больше кислорода, чем сейчас, и Винсент понимал, что его тело не привыкнет к этому, пока его не заставят. Удушье усиливалось. Сердцебиение участилось, и он почувствовал головокружение.

Винсент ждал, но в конце концов все же подплыл к стене главного здания и всунул лицо в специальную полость. Из аварийной станции вылился поток наполненной кислородом воды, и давление в груди постепенно спало. Винсент подумал, что сегодня ему, возможно, все-таки хватит смелости.

Он предполагал, что существа, прибывшие к звезде Эпсилон Инди после путешествия, длившегося одиннадцать веков, все еще оставались людьми. Тысячелетие изоляции – слишком короткий срок, чтобы породить новые биологические виды. Но человечество – это нечто большее, чем биологическая совместимость. Что общего могли иметь колонисты с жителями Земли, если на протяжении тридцати семи поколений они находились в стальном цилиндре, не видя ни Луны, ни Солнца, ни разу не почувствовав прикосновения ветра?

Винсент жалел этих колонистов в их металлической оболочке. Он не мог представить себе того ужаса, который они могли испытать, взглянув в телескоп и увидев, как Глаз Инди, планета, к которой они летели, взрывается от столкновения с луной. Они не могли повернуть. Они не могли изменить курс. Они разогнались в Солнечной системе Земли, использовав одноразовые ускорители, и привезли с собой достаточно топлива, чтобы остановиться у пункта назначения одиннадцать столетий спустя.

Понимали ли они, что смерть всей их популяции – всего лишь формальность? Наверное, нет. Иначе их выбор становился не просто неэтичным, а умышленно жестоким.

Слишком устав, чтобы мыться, Винсент вплыл внутрь убежища. Слабый свет, озарявший вход, казался слишком ярким. Его огромные глаза разработали в прошлом поколении, этот шаг подготавливал человечество к экспансии в глубь океана Слезы Инди. Вода в убежище отличалась от окружающей среды на три-четыре градуса и содержала больше кислорода.

Мысль о завтраке вызывала тошноту, поэтому Винсент отправился на свое рабочее место. Сеть гидролокационных станций, использующих неслышимые для Винсента частоты, соединяла лагерь с пятнадцатью подводными сообществами. В ближайшем городе, называвшемся Паутина Шарлотты [«Паутина Шарлотты» – известная детская книга американского писателя Э.Б. Уайта, главным героем которой является паучиха Шарлотта. По книге снято три фильма и сделана компьютерная игра], жило четыреста душ. Здесь они выросли – Винсент, Аманда и Ренальд. Поселение плавало в пятистах метрах под поверхностью океана и ровно в двух километрах над тем местом, где сейчас находился Винсент.

На рабочем столе его ожидали два сообщения.

Он открыл первое. Сформировавшееся невидимое, неслышимое и неосязаемое электрическое эхо оставило слабый аромат в воде и четкое изображение на электрических рецепторах Винсента. Электрические органы увидели лицо его адвоката. Возле дисплея тихо потрескивали разряды: концепцию этого языка они позаимствовали у дельфинов, только вместо звука использовалось электричество. Запись заговорила голосом его адвоката:

– Винсент, я потолковал с прокурором и убедил его не выдвигать обвинений. Учитывая невозможность повторного преступления и твои заслуги перед обществом, мы пришли к выводу, что это будет просто бессмысленная трата времени. Прими мои поздравления.

Электрическое изображение погасло. Винсент не почувствовал ничего – решение суда его не волновало.

Следующее сообщение оказалось текстовым. Тусклые голубые буквы послал его психиатр. Он перечислял дни, когда Винсент может связаться с ним для проведения обязательной терапии. Один из этих сеансов как раз мог состояться сегодня. Лицо Винсента, не способное выражать никаких эмоций, осталось недвижным. Он послал электрический заряд сенсору.

Когда психиатр ответил, перед Винсентом сформировалось электрическое изображение. Психиатр меньше походил на рыбу, его запоминающееся, подвижное лицо принадлежало скорее человеку. Винсент уже разговаривал с ним много раз и знал, что это изображение, содержащее намеки на человеческий облик, не совсем точно соответствует оригиналу. Психиатр использовал этот трюк, чтобы вызывать позитивную реакцию у своих пациентов.

– Поздравляю, Винсент, – сказал доктор, – ты достиг самого дна.

Изображение сформировало нечто, похожее на улыбку. Винсент почувствовал возникающую в нем эмоциональную реакцию на этот трюк и подавил ее в зародыше. Доктор не мог улыбаться, так же, как и Винсент, просто его система связи, запрограммированная на создание сформировавшихся за тысячи поколений реакций, вызывала смутные тени положительных эмоций.

– Я не сделал ничего особенного, – ответил Винсент. – Мы просто тонули на протяжении месяца.

– Ты недооцениваешь свои достижения. Весь город в восторге.

Доктор ждал реакции, но сегодня Винсент решил не сотрудничать.

– Как остальные? – в конце концов спросил психиатр.

– Еще спят.

– А во время путешествия?

– Все то же раздражение.

– Они не такие, как ты, – заметил доктор. – Они не такие талантливые, не такие независимые. Ты легко справляешься со всем, что тяжело дается другим. Они уважают тебя, даже Ренальд, который хотел бы добиться еще большего сходства с тобой. – Доктор сделал паузу, дожидаясь отклика Винсента. Винсент не реагировал. – Мне кажется, они не понимают, почему ты не хочешь с ними разговаривать.

– Нет, они знают причину. Захотят ли они ее понять – уже их проблема.

– Винсент, твои принципы ранят многих людей, включая тебя самого. Умение соотнести свою мораль с другими важными вещами – неотъемлемая часть жизни. Никто из нас не хотел оказаться здесь. Мы принимаем последствия решений наших предков. Мы просто пытаемся выжить.

– Я не дам детей миру, в котором им придется жить так.

– Тебе предстоит жить вместе со своими детьми, Винсент.

– У меня их не будет.

– Ты не имеешь права принимать это решение. Мы пытаемся выжить как вид.

– Какой вид? Homo sapiens? Они живут на Земле и колонизируют другие планеты. Homo indis? Мы даже не являемся одним биологическим видом. Мы costalis, pelagius, а теперь еще и benthus[Береговой, морской, донный (лат.)]. Сколько еще жалких созданий должны прохромать через свои короткие, наполненные страданиями жизни, чтобы мы могли сказать: «Нам удалось»?

– Тебе снова снилась Мерсед?

Жабры Винсента задрожали, ему не хватало кислорода. Его модифицированные для жизни на дне гемоглобины плохо согласовывались с таким гормональным состоянием, как злость. В следующем поколении Homo sapiens benthus генные инженеры собирались изменить или гемоглобины, или гормоны, чтобы избавиться от этой проблемы, но Винсент, Аманда и Ренальд ничего не могли с этим поделать.

Винсент считал, что такие изменения наверняка вызовут новые напасти и гибель множества эмбрионов, которых называли детьми. Он попытался успокоить себя. Но успокоение – всего лишь искусственное решение.

– Нет, – ответил он.

Психиатр молчал, ожидая продолжения.

– Похоже, что к твоим желаниям в конце концов отнеслись с уважением, они даже не стали выдвигать обвинений.

– Я знал, что они не смогут их выдвинуть. Я им нужен. Они бы стерпели и большее.

– Уничтожив своих зародышей, ты лишил общество большого успеха.

– Я не успех! Ты не успех. Мы успешны лишь на фоне полного провала. Мы ужасны.

– Ты все еще планируешь сделать это?

– Что?

– Ты все еще хочешь убить себя?

Какое-то время Винсент молчал.

– Несомненно, – ответил он. И прервал связь.

Винсент тяжело дышал, его жабры выгибались. И это лишь одна из целого множества подобных же неприятных бесед. На каком-то этапе он решил не воспринимать их лично. С одной стороны, все они касались его. С другой – он не имел к этому никакого отношения.

Прибыв на Эпислон Инди, колонисты взвесили свои шансы и сделали единственно возможный выбор. На орбите Глаза Инди летало слишком много обломков, чтобы организовать там космические поселения, но колонисты могли добраться до Слезы Инди, более тяжелого и холодного мира, находившегося дальше от тусклой звезды. Они создали там орбитальные поселения и начали обдумывать свои дальнейшие действия. Ударивший в корабль метеорит едва ли имел более шестидесяти сантиметров в диаметре, но при этом перемещался со скоростью около двадцати шести километров в секунду. Половина колонистов погибла мгновенно. Метеорит к тому же оказался не единственным. В этой звездной системе летало гораздо больше осколков, чем они думали. Спасти колонистов мог только плотный слой атмосферы. Такой, например, как на планете под ними. Поэтому они покинули свое обиталище и спустились на холодную поверхность Слезы Инди, несмотря на гравитацию, в три раза превышавшую земную.

Винсент покинул убежище, устремившись в холодную бескислородную тьму. К сожалению, токи изменили свое направление, и он почувствовал запах кухни, располагавшейся неподалеку. Он скользнул к цилиндрической постройке, стоявшей в стороне от их лагеря, и запах усилился.

Когда Винсент приблизился, дверь подалась в сторону, и на него навалилась концентрированная вонь серы и азотных соединений с привкусом рыбы. В запечатанных коробках, не способных сдерживать запах, хранилась паста, сделанная из вчерашней добычи, пойманной роботами. Еда выглядела тошнотворно, даже несмотря на то, что ее перемололи в кашицу, избавили от тяжелых металлов, большей части серы и не переваривавшихся минералов.

Винсент взял с полки коробку со своим именем. Нарост бактерий на стенках делал коробку скользкой, но Винсент все равно поставил ее на стол и открыл. Он не мог закрыть глаза или не чувствовать запаха. Его челюсти раскрылись, он зачерпнул кашицы и положил ее в рот. Сглотнул, едва не подавившись – этот рефлекс генетики надеялись убрать в следующем поколении. Перемолотые хрящи застряли под языком и в горле. Горсти плоти, пропитанной серой, напоминали гнилые яйца.

Винсенту удалось опустошить коробку, преодолев приступы рвоты, однако он ощутил неизбежную тяжесть и бурление в животе, которые сопровождали каждый прием пиши.

Желудок урчал и скручивался. Винсент, по обыкновению, ощущал, как в его кишечнике работают бактерии, выведенные специально для нейтрализации серы. Эти бактерии обеспечивали его выживание, они увеличивали калорийность еды почти на сорок процентов, создавая ферменты для переваривания некоторых странных аминокислот Слезы Инди. Новорожденных приходилось кормить особыми культурами. Если это сделать не удавалось, даже не пытались оставить слабых в живых.

Мысли о новорожденных огорчили Винсента, но в то же время и принесли удовлетворение. В Паутине Шарлотты он пробрался на склад, где хранились эмбрионы его генетической линии, и отправил их в свободное плавание по океану. Его обвинили в преступлении, но не посмели осудить. Теперь, будучи взрослым, Винсент не позволял больше брать его сперму и, следовательно, стал незаменим. Его не могли использовать для создания новых поколений бесчисленных жертв. Линия извлеченных и вставленных генов, соединявшая Винсента с предками по всему пути эволюции, вплоть до возникновения жизни на Земле, прервется на нем. Ему нужно лишь последовать за Мерсед. Винсент осознал, что сегодня у него, возможно, достанет храбрости, и это пугало его.

Новые обитатели Слезы Инди начали умирать почти сразу же. Лишь немногие метеориты достигали поверхности, но те, что достигали, приносили страшные разрушения. Утроенная гравитация угнетала, час за часом, без перерыва. Любые действия вызывали головокружение. От каждого падения ломалась кость. Истощенные сердца отказывали и у стариков, и у молодых. Только погружение в воду могло укротить свирепую гравитацию и сделать ее терпимой.

Сначала они перебрались на отмели. Чтобы выжить, им требовалось много специального оборудования. Но это решение оказалось лишь временным, ведь человеческая кожа не приспособлена для постоянного вымачивания. И люди начали болеть.

Генетически модифицировать взрослых никто не умел, но они могли изменять оплодотворенные яйцеклетки. Люди попытались избавить своих детей от давящей гравитации и болезней, от которых кожа начинала гнить. Большинство попыток окончилось провалом.

Сначала вносились незначительные изменения. На корабле имелись ДНК сотен тысяч земных видов, которые предназначались для колонизации и терраформирования Глаза Инди. Их стали использовать для изменения потомков. Сделать кожу крепче и толще с помощью искусственных хромосом из ДНК моржа и кита. Создать подкожные отложения жира, чтобы они помогали сохранять тепло.

Тем не менее создание нового вида людей все равно оставалось сложной задачей. Многие новые гены оказывались несовместимыми друг с другом. На протяжении долгих лет происходили одни лишь самопроизвольные аборты. А потом люди нашли способ изменять все несовместимые гены. Младенцы начали выживать.

Но люди пересекли черту. Дети нового поколения все еще оставались млекопитающими, однако стали новым биологическим видом. Они, имеющие дополнительную пару хромосом и сотни измененных генов, уже не могли спариваться с Homo sapiens. Так родился Homo indis. Черта оказалась более чем биологической. Между двумя поколениями возник нерушимый культурный и эмоциональный барьер. В этом новом контексте семья и воспитание детей, практиковавшиеся видом Homo sapiens, стали бессмысленными. Замена генов означала, что эти новые дети принадлежат всем вместе и никому в отдельности. Нерушимая линия прямого наследования, соединявшая предков с потомками, начиная с происхождения жизни и заканчивая побережьями океанов Слезы Инди, оборвалась.

Из-за этого люди стали воспринимать детей по-другому. Они искусственно выращивались приплодами по пятьдесят особей, но выживали лишь немногие. Никто не мог испытывать эмоции к созданиям, которые никому не принадлежали и, скорее всего, не имели шансов выжить.

Еще одной преградой стали красота и сексуальность. Homo indis вызывали отвращение у своих многочисленных родителей и у самих себя. Общепринятые представления о красоте, применявшиеся к представителям своего вида, развивались постепенно, на протяжении тысяч поколений. Генные инженеры не имели ни малейшего представления о том, как все это работает, поэтому тоска по физической красоте стала для нового вида настоящей пыткой. Впрочем, с практической точки зрения это не имело значения. Homo indis все равно не могли размножаться самостоятельно, без помощи техники.

Никто не предвидел последствий, к которым приведут эти генетические изменения. Все решения, принятые предками, казались в высшей степени разумными, учитывая их отчаянное положение.

Винсент почувствовал электрическую сигнатуру Аманды, уникальный рисунок движущихся зарядов, еще до того как она открыла дверь. Из всех Homo indis только Винсент умел различать людей по одному лишь чувству электричества. Когда Аманда скользнула внутрь, Винсент испытал приступ отвращения, похожий на то, что он чувствовал за завтраком час назад. Еще в детстве она отставала в школе по всем предметам. Она не понимала почти ничего из того, что он говорил. Тем не менее она оказалась здесь по той же причине, что и Винсент: дожила до зрелости.

– Доброе утро, Винсент, – раздалось неровное электрическое эхо. Аманда разговаривала атонально. Она и не пыталась использовать те музыкальные переливы, которые Винсент применял для создания нюансов даже в самых малозначащих фразах. – Давно ты проснулся?

– Меньше часа назад.

– Странно здесь, на глубине, так далеко от дома.

Она не говорила ничего неправильного, но ее присутствие действовало на нервы.

– Ты чувствуешь то же самое, Винсент?

Отвращение нарастало. Аманда знала, что он ее не переваривает, но все равно нуждалась в его одобрении. Она, всего лишь оболочка, ждала, пока ее охарактеризуют, оценят, дадут ей роль. Винсент мечтал о том, чтобы она осталась одна на долгие месяцы, а лучше – на годы. Пусть это одиночество продлится столько, сколько нужно, чтобы Аманда наконец обрела личность. Он очень хотел, чтобы она стала кем-то, заслуживающим его уважения.

Винсент ничего не ответил, лишь поплыл прочь, к лаборатории. Аманда последовала за ним – он знал, что она так поступит.

Позднее процесс воспроизводства удалось улучшить. К тому времени как умер последний Homo sapiens, они уже поселились вдоль мрачных рек и на берегах океана. Инженерные навыки предков развивались. Каждое поколение изменяло своих детей, наперегонки со временем пытаясь распространиться по всей планете. Теперь это стало частью их культуры. Цена считалась нормальной, приемлемой.

Метеориты продолжали падать на Слезу Инди. Homo indis рассредоточились по разным континентам, чтобы снизить вероятность вымирания, но побережья все равно попадали под удар цунами, следовавших за падением метеоритов. Они почти стерли Homo indis с лица планеты. Люди снова бежали, превратив себя в настоящих водоплавающих, Homo indis pelagius, чтобы колонизировать верхние слои открытого моря. Но даже там они не обрели безопасность. Они смотрели в небо и ждали неотвратимого столкновения.

Примерно двенадцать часов спустя Ренальд и Аманда вплыли в лабораторию, чтобы узнать, как дела у Винсента. Утром он просканировал себя и их, затем взял у всех троих образцы ткани. Сейчас он плавал перед экранами, отображавшими какие-то данные. Когда они остановились у него за спиной, Винсент обернулся.

Ренальд немного превышал размерами Винсента и обладал бледной, пятнистой кожей, натянутой на жирную плоть. Обычно он подчинялся Винсенту, но не из-за недостатка способностей. Просто Ренальд никогда особенно не старался. Все знали, что Винсент – лучший, поэтому Ренальд оставлял все проблемы ему. Большая, невыразительная голова Ренальда, обрамленная медленно пульсирующими жабрами, повернулась к снимкам и внимательно изучила их черными, похожими по форме на лампочки глазами.

– Это не инфекция, – произнес Винсент. – Похоже на рак с метастазами, множество разновидностей, и все они формируются только сейчас.

– Что это значит? – спросила Аманда. В отличие от Винсента и Ренальда она не разбиралась в молекулярной биологии. Она работала техником и механиком, но и в этом не очень-то преуспевала. – Это еще какая-то ошибка, которую не заметили разработчики нашего поколения?

Они являлись единственными выжившими из пятидесяти особей нового подвида Homo indis benthus, созданного специально для того, чтобы жить на дне океана. Из предыдущих четырех приплодов по пятьдесят особей не выжил никто.

Изменить развитие целого организма оказалось не так-то просто. Факторы роста, гравитация, концентрация питательных веществ, температура и давление взаимодействовали с шестьюдесятью тысячами человеческих генов. Генные инженеры все еще не могли разобраться в сложностях неврологии, поэтому Винсенту и остальным не хватало человеческой еды, человеческих запахов, человеческого зрения и человеческой красоты. Все эти предпочтения сформировались за сотни тысяч лет эволюции.

– Не думаю, – ответил Винсент. – Если бы причиной являлась ошибка генетиков, мы обнаружили бы это раньше и, наверное, заболели бы одной и той же разновидностью рака.

Винсент знал, что Ренальд наверняка тоже догадывается о настоящей причине.

– За последний месяц мы пережили невероятную перемену давления, – продолжил Винсент. – Тысячи белков в наших телах разработаны так, чтобы не менять свою форму из-за давления, но генетики подозревали, что могут возникнуть неизвестные генные продукты, вроде альтернативных сращиваний или неоткрытых посттрансляционных модификаций. Двух десятков таких неизвестных достаточно, чтобы объяснить все разновидности нашего рака.

– Что это значит? – спросила Аманда.

– Это значит, что генные инженеры облажались, и наши жизни выброшены впустую, – ответил Винсент. – Это значит, что мы возвращаемся в город. Обратная перемена давления способна решить проблему, и мы сможем прожить с друзьями до конца наших дней. А следующее поколение сможет жить на дне океана, если они не отступятся от своего идиотского плана.

Винсент изучал Ренальда, но не глазами. Глаза могли различить на лице Ренальда не больше эмоций, чем у карпа. Винсент прислушивался к пульсациям электричества, экранируя при этом свои собственные. Ренальд очевидно не соглашался с ним, но они уже обсуждали все аргументы множество раз. И вряд ли сегодня Ренальд хотел повторять все это снова. Аманда, однако, не имела представления о социальной политике и концепции сражений, которые невозможно выиграть.

– Никто из нас не должен быть здесь, Винсент, – сказала она. – Колонисты не могли знать все заранее.

– Я не виню колонистов за то, что они прилетели сюда, – ответил он. – Я обвиняю их в том, что они пожертвовали человечностью своих детей. И детям приходится привыкать к последствиям этого выбора. Мы делали так раньше, и мы продолжаем делать это сейчас. Это не жизнь. Это чистилище, для нас и всех наших потомков.

– У тебя есть тот же выбор, что и у них, Винсент, – ответил Ренальд. – Ты можешь позволить раку убить тебя.

– Ты знаешь, каков мой выбор, – резко ответил Винсент. – Никакого создания новых видов. Никакого разлучения семей и друзей. Берем за основу то, что имеем, и строимся дальше. Хватит… этого, – он развел в стороны свои толстые серые руки. – Разве это твоя мечта? Провести остаток жизни на дне океана, со мной и Амандой?

– По крайней мере, у нас это получается лучше, чем у тех, кто так и не добрался сюда, – произнес Ренальд.

– Правда?

Не ответив, Ренальд покинул комнату, со свистом разрезая воду хвостовым плавником. Аманда, вопреки ожиданиям, осталась. Винсент проигнорировал ее и послал электрический сигнал коммуникационной системе ближайшего компьютера. Минуту спустя в воде возникло размытое изображение – слабый голубой свет и перемешивающиеся электрические волны. Эти две части, слабо дополняя друг друга, сформировали лицо Кента, руководителя операции и формального начальника Винсента.

– Кент, – начал Винсент, – у нас тут проблемы. Я собираюсь подниматься. Нам нужно в больницу. Из-за давления у всех у нас развились многочисленные опухоли.

Изображение Кента не дрогнуло.

– Они непосредственно угрожают вашей жизни в данный момент? – спросил он.

Винсент не пожал плечами, потому что не имел плеч, но он воспользовался электрическим эквивалентом этого жеста.

– У нас возникли опухоли, Кент. Насколько срочно мы должны сдохнуть?

– Примерно через пятьдесят шесть часов, максимум – через семьдесят два часа, Винсент, – ответил Кент, – в это полушарие ударит большой метеорит. У нас нет более точной информации, потому что осколки уничтожили еще один спутник. По имеющимся данным, его диаметр составляет от одного до полутора километров.

Винсент не ответил. Астероид такого размера, куда бы он ни ударил, оставит огромную дыру, а образовавшиеся осколки заблокируют солнце на недели или даже на месяцы. Ударная волна сметет города и, возможно, полностью уничтожит все население. В Паутине Шарлотты у него остались близкие друзья.

– Что мы можем сделать? – спросил Винсент.

– Укрепите все. Обезопасьте компьютерные системы, насколько сможете. Между базой и океанским дном нужно оставить зазор. Взрывная волна будет ужасна.

– А вы?

– Города могут и выжить, это зависит от того, что случится с солнечным светом, и от количества токсичных минералов, которые посыплются на поверхность океана. Мы рассредоточиваемся настолько далеко и глубоко, насколько можем, но из этого вряд ли выйдет толк. Через неделю каждый выживший город начнет посылать радиосигналы. Они станут маяками для выживших.

– Хотел бы я оказаться там, – произнес Винсент.

Кент снова умолк. Их связывало взаимное уважение и события прошлого. Полярные стороны в дебатах, прошлое и нынешнее поколения.

– Вот почему мы сделали то, что сделали, Винсент. Чтобы выжить.

– Выживает планктон, Кент. Человечество должно жить. У нас нет ни гордости, ни надежды. Я нахожусь здесь, потому что кто-то слишком боялся признать один факт. Понимание того, кем ты являешься, иногда означает признание поражения.

– Все мы приносим жертвы, Винсент, – ответил Кент. – Цена высока, но мы живем и мечтаем. Тысячи поколений до нас пробивались сквозь невзгоды, потому что верили в светлое завтра. Так будет всегда.

– Удачи, Кент, – в конце концов сказал Винсент. – Я поговорю с тобой, когда мы начнем подбирать обломки.

Пока Ренальд и Аманда укрепляли лагерь, Винсент оставался в лаборатории. По замыслу он трудился над проблемой опухолей. Но он не работал. Он осознал свою ошибку еще до разговора с Кентом.

Он никогда не испытывал недостатка в способах самоубийства. В средних слоях глубокого океана, когда от земной жизни их отделяла всего дюжина поколений, приходилось использовать множество фокусов, чтобы оставаться в живых. Когда люди вроде Кента поняли, что их аргументы никого не убеждают, они переключились на интересы общества. Убедить Винсента в том, что он не только биологическое, но и интеллектуальное светило, было не так уж и сложно. Его смерть станет серьезной потерей для общества, сделав жизнь каждого намного сложнее. Но общество, будь то Паутина Шарлотты, или вся сеть городов, оставалось весьма смутной целью. Винсент никогда не считал, что нужды других не позволят ему прервать свое никчемное существование.

Сегодня, сейчас, он чувствовал, что обрел силу, достаточную, что бы перебороть инстинкт самосохранения, тот самый глупый инстинкт, который заставлял неразумных созданий страдать на протяжении бесконечно долгих геологических эр. Он проклял своих коллективных предков, которых нельзя назвать ни отцами, ни матерями. Сегодня, похоже, он станет таким же храбрым, как Мерсед, пусть он и опоздал на двенадцать лет.

Теперь, однако, его решение коснется и Ренальда с Амандой, которых нельзя назвать «размытым понятием».

Биохимическая задача оказалась относительно простой. Инженеры изменили каждый из шестидесяти тысяч генов Винсента, чтобы создать белки, способные выдержать давление на океанском дне. Два километра воды, притягиваемые тройной гравитацией, раздавят и изменят форму любого белка, а это изменит его свойства. Поэтому инженеры последовательно изменили и протестировали каждый ген, один за другим. Не упустив ни единого.

Зато они упустили всю иммунную систему в целом. Упустили иммунный белок всех В-лимфоцитов и Т-лимфоцитов. В общем-то, инженеры не виноваты – иммунный белок и антитела не создаются обычными генами. Они создаются в плоде. Каждый В-лимфоцит и Т-лимфоцит перетасовывает фрагменты ДНК, словно карты, и сохраняет все комбинации, которые не атакуют носителя.

Когда они опустились на дно океана, давление сплющило иммунные элементы каждого антитела и Т-лимфоцита. Здесь, внизу, у Винсента, Ренальда и Аманды возникли другие иммунные системы, и ни одна из них не подходила для содержащего ее тела. В данный момент у них наверняка развивались какие-нибудь аутоиммунные болезни. А еще целое множество опухолей, которые игнорировались иммунной системой.

Если они останутся здесь, они умрут, разве что только Винсент не найдет какое-нибудь медицинское решение, прежде чем опухоли или аутоиммунные болезни убьют их. Ренальд хорошо разбирался в медицине и генетике, но ему не хватало интуиции и креативности Винсента.

Первая идея Винсента казалась самой многообещающей: вернуться в Паутину Шарлотты и надеяться, что вызванные давлением изменения окажутся обратимыми или по крайней мере поддающимися лечению. Иммунные клетки должны восстановиться. Разрушенные антитела, которые сейчас, наверное, начинали атаковать их изнутри, нанесут организму большой урон, но в конце концов могут умереть раньше, чем Винсент, Ренальд и Аманда. Но сейчас все шло к тому, что возвращаться будет некуда. Они втроем могут стать последними выжившими, на них закончатся все мечты и устремления тысяч колонистов, которые когда-то прибыли в эту систему. А он, скорее всего, единственный, кто может спасти Ренальда и Аманду.

Винсент покинул лабораторию, запихнул в себя взятый на кухне липкий ком, который его желудок тут же попытался отправить обратно, и пошел спать в свою комнату.

Винсент имел ноги и видел солнце во многих из своих снов. Солнце представлялось в виде светового пятна в темной морской воде, на фоне которого плавал осадок. Винсент не знал, каково это – чувствовать ноги, но предательский инстинкт подсказывал ему. Чувство оказывалось эротическим. Он так долго жил среди чуждых существ, которые не вызывали в его мозгу сексуального узнавания, что руки и ноги воспринимались как нечто весьма сексуальное. Это естественное, смущающее, не дающее покоя чувство становилось непреодолимым.

Как и в большинстве его снов какая-то часть сознания оставалась отстраненной, она мыслила критически и реалистично. Эта часть повторяла внушаемую с детства молитву: «Не верь своим инстинктам. Они не для этого мира». Но инстинкты продолжали соблазнять его. В снах Винсент двигался по полю волнующейся травы, которая щекотала его ступни. Перед ним появлялась женщина с бледно-серой кожей и волосами, похожими на спагетти, колебавшимися возле больших, словно лампочки, глаз. Она широко раскидывала руки и ноги, он стремился к ней, но не знал, что делать дальше. При пробуждении он ощущал боль и неудовлетворенность.

Винсент вспомнил сон с болезненной точностью. Он ненавидел того, кем являлся, очень сильно и глубоко. Сексуальность для них оставалась небезопасной. Разработать беременность слишком сложно. Поэтому Винсент, Аманда и все остальные жители городов сдавали яйцеклетки и сперму генным инженерам. Никакого удовольствия не существовало. Все делалось с помощью уколов. В их мозгах имелась цепь нейронов, отвечающая за размножение, но она вела в никуда. Инженеры не знали, как переписать нейронные структуры, которые эволюция превратила в инстинкт. Всех их преследовало желание, зовущее лишь в пустоту.

Когда Ренальд и Аманда встретились с Винсентом, он сидел в лаборатории перед неработающим компьютером. Они выдохлись и жадно глотали насыщенную кислородом воду, прислушиваясь к электрическому движению в комнате.

– У нас все готово, – сказала Аманда. – Мы можем отсоединить от дна главное здание, когда скажешь.

Винсент не имел над ними формальной власти, но так уж сложились их отношения, что они согласовывали с ним большинство планов, прежде чем что-то сделать.

– Я понял причину проблемы, – ответил он.

– Это серьезно? – спросил Ренальд.

– Да. Наши иммунные системы инициализировались, скажем так, под одним давлением. Они не приспособлены к этой новой глубине. Доброкачественные опухоли, которые контролировались под давлением в середине океана, вышли из-под контроля на дне. Я также полагаю, что иммунные системы атакуют наш организм, хотя симптомы еще не проявились.

– Мы можем это исправить?

– Не исключено.

Ренальд и Аманда подались вперед.

– Если ты думаешь, что это действительно возможно, то это здорово! – воскликнул Ренальд.

– Правда? – Винсент повернул к ним свое невыразительное лицо. – Посмотрите на себя. Кто вы? Что мы такое? Мы уроды на дне океана!

– Это лучше, чем смерть, – заметила Аманда.

– Так ли это? Жить там, где мы выросли, едва ли лучше, чем быть мертвыми. И уж точно не лучше это оказалось для наших друзей. Что думали об этом Колин, Дарла, Сергей?

Он не собирался никого ранить этим замечанием, но имена имели эмоциональный вес. Они вызывали воспоминания о друзьях детства, страдавших разрушающими, болезненными аутоиммунными болезнями. Экспериментальные средства лечения, больше похожие на пытки, не давали никаких результатов, и друзья, оказавшиеся генетическими ошибками, исчезали…

– Мы не свободны, – сказал Винсент уже тише. Он вспомнил десятилетнюю Мерсед, бывшую его лучшей подругой. Девочку с ужасным лицом барракуды, которая хотела увидеть солнце. Она поднялась в верхние слои океана, в зону фотосинтеза. Ее создавали для жизни на дне, поэтому в верхних слоях все ее белки денатурировали из-за пониженного давления. С их иммунными системами сейчас происходило прямо противоположное.

Мертвое тело Мерсед плавало в воде, пока ее не подобрали жители города – те жители, на которых не лежало проклятие ссылки на дно океана. Для всех выживших из поколения Винсента это событие стало жестоким напоминанием о том, что они никогда не увидят солнца.

– Мы не живем, – сказал он. – Люди заставили нас пожертвовать всем человеческим, чтобы мы смогли хотя бы существовать. Мы – человеческие мозги, живущие в неправильно собранных, чужих телах. У нас нет красоты, привлекательности, любви. Нет родителей. Нет детей. Нет семьи. Люди на Земле и в других колониях, даже заключенные, могут получать удовольствие от еды, видеть и чувствовать солнечный свет, смотреть в зеркало и не бояться собственного отражения.

– Мы – твоя семья, Винсент, – произнесла Аманда.

– Что ты такое говоришь? – спросил Ренальд у Винсента.

– Мы слишком долго мирились с обстоятельствами, слишком многое вытерпели. Мы лишились чувства собственного достоинства, когда наши предки, прибыв сюда, не нашли в себе достаточно мужества, чтобы признать: их путь окончен.

– Ты не собираешься делать лекарство? – спросил Ренальд.

– Я считаю, что у нас есть шанс исправить эту ошибку.

– Я не готова умирать, Винсент, – сказала Аманда.

Ренальд молча смотрел на него. Потом произнес:

– Наша смерть ничего не изменит. Города все равно собираются продолжать создание таких, как мы. Буквально – тебя и меня.

Винсент махнул рукой, словно рубанул топором.

– Хватит думать о выполнении миссии! Я не говорю о какой-то мечте, великой цели или вымирании. Слишком многое сделано ради страха, замаскированного под дальновидность. Речь идет о людях, о нас, и только о нас. Подумай о нас как о людях. Даже самому ужасному преступнику на Земле не приходится жить так, как живем мы.

– Я считаю, что бесцельно расстаться со своей жизнью – аморально, – заявил Ренальд.

– Ты слишком легко принял чужие правила, Ренальд. Подумай!

– Я ничего не принимал, Винсент. Я просто собираюсь выдержать до конца.

– Это слова Кента.

– Это мои слова. И я не прощу тебя.

Винсент и Ренальд смотрели друг на друга.

– Что это значит, Ренальд? – спросила Аманда.

Никто не ответил.

– Что это значит, Винсент? Прощать за что? Это про те эмбрионы, которые ты уничтожил в Паутине Шарлотты?

– Винсент ищет выход с точки зрения морали, – пояснил Ренальд. – Он знает, что я не смогу сделать лекарство от этой болезни так, как это может сделать он. Думаю, сейчас, после этой прелюдии, он заявит нам, что собирается убить себя. Проблема в том, что он потащит нас за собой, если сделает это сейчас. Он пытается найти решение, которое позволит ему не стать убийцей из-за бездействия. Вот он, наш храбрый моралист Винсент.

Винсент ничего не ответил, и Аманда уставилась на него большими пустыми глазами. Он подумал о Мерсед. Путь, который она избрала, всегда оставался открытым для него. Но он всегда опаздывал. Это касалось сделанных заявлений, принятых решений, споров о том, как следовало поступить первым колонистам. Он треснул изнутри. Тоска, разочарование, смех стонали, желая вырваться из тюрьмы громоздкой плоти. Винсент так и не стал тем, кем хотел. Он не стал ни отважным вестником, как Мерсед, ни защитником, как Кент. Он имел свои слабые и сильные стороны, как и все остальные, но только не там, где надо. Неспособные плакать, не имеющие век глаза Винсента смотрели на Ренальда и Аманду. Он плакал без каких-либо внешних проявлений – о потерянных друзьях, разбитых мечтах, о самом себе.

Все подумали, что Мерсед сошла с ума, сломалась, как многие другие. Но они с Мерсед знали, что солнечный свет содержит признаки человечности, которые у них отняли: красоту, наслаждение, страсть, любовь.

– Мы с Амандой закончим отсоединение базы от океанского дна, – сказал Ренальд. – Столкновение с астероидом произойдет в течение следующих девяноста минут. А ты решай, что будешь делать. Пойдем, Аманда.

– Я уже решил.

Их лица, словно мертвые рыбы во тьме, не выражали ничего, и Винсент не вложил в свою фразу ни толики чувства. Они ждали, и даже он ждал.

– Я последую за Мерсед.