На грани краха

Глава 38

ПАЙК

День седьмой

В ярости Пайк сделал выпад и выбил оружие из рук старухи.

Ружье выстрелило с оглушительным грохотом. У него зазвенело в ушах от шума. Он на секунду застыл в оцепенении.

Во время выстрела дуло ружья смотрело в окно, а не на него. Взрыв разбил стекло и осыпал картечью книжную полку на стене справа от Пайка.

Дробовик упал на пол.

Старуха нагнулась, чтобы поднять его.

Пайк опомнился и отшвырнул ружье в сторону. Оно пронеслось по полу и ударилось о кирпичную облицовку камина.

Он вихрем налетел на хозяйку дома и ударил ее левым кулаком в лицо.

Она рухнула в кресло, издав низкий стон и ряд нечленораздельных проклятий, когда кровь хлынула из ее разбитого носа.

Переложил нож в левую руку, Пайк схватил ее за сморщенную руку. Не говоря ни слова, он поднял старуху и потащил, спотыкаясь и шатаясь, на кухню.

Швырнул ее на стул. Она приземлилась с тихим стуком.

Пайк дважды ударил ее кулаком в живот. Старуха начала задыхаться, корчась от боли. Из ее тела ушла вся борьба. Она обмякла, сморщившись на его глазах, как засохший изюм.

Ее давно стоило прибить, как собаку.

— Где они? — прорычал Пайк.

— Кто? — выдавила старуха из себя между прерывистыми вдохами.

— Ты можешь пойти двумя путями. Легким или болезненным. Выбор за тобой.

Она посмотрела на него, в ее глазах пылала ненависть.

— Иди к черту.

Он угрожающе взмахнул ножом.

— Куда они ушли? Я знаю, что они ночевали здесь. Знаю, что ты впустила их в дом, на эту самую кухню. Я чувствую запах мокрой псины повсюду. — Он направил нож на миску с недоеденным собачьим кормом и водой со слюной рядом с холодильником. — Что скажешь?

— Это… это от моей собаки.

— Да? И где она?

Старуха молча смотрела на него.

Он убрал нож в ножны и схватил ее морщинистую левую руку. Она попыталась вырваться, но была слишком слаба, чтобы бороться с ним.

— Один палец за ответ. Если ты дашь мне правильный ответ, я не сломаю ни одного пальца. Ты лжешь мне? Ну, ты можешь догадаться о последствиях.

— Ты. — Ее больные глаза расширились. — Ты — чудовище. Тот, кто вселил в нее этот страх.

Пайк улыбнулся. Ему слишком не хватало признания. Это оказался единственный минус в том, что он делал, кем он был. Он никогда не получал похвалы или славы.

— Я не боюсь тебя, — проговорила она.

— А стоило бы. Может, начнем? Я знаю, что она была здесь. Все, что требуется, это сказать мне, куда она направляется. Всего пару слов. Вот и все.

Старуха застонала и сгорбилась, ее кожа стала пепельной. Старая, иссохшая карга. Она что-то пробормотала, но ее голос прозвучал так хрипло и глухо, что он не мог ее расслышать.

— Что ты сказала? Теперь ты готова говорить?

Она прохрипела нечленораздельный ответ.

Пайк присел перед ней на корточки, все еще держа ее за руку.

— Скажи мне. Это все, что ты должна сделать. Скоро все закончится. Ты скажешь мне, и все закончится. Боль уйдет. Я уйду. Я выйду за дверь, и ты больше никогда меня не увидишь.

Конечно, он планировал выйти за дверь, но не раньше, чем закончит начатое. Как приятно будет свернуть ее костлявую шею, и посмотреть, как свет исчезает из этих вызывающих глаз.

Знать, что именно он обладает абсолютной властью, абсолютным контролем, абсолютным авторитетом. Он управлял самой смертью.

Старуха прошептала свой ответ.

Все еще улыбаясь, он наклонился поближе.

Она подняла подбородок и плюнула ему в лицо. Капли кровавой слюны забрызгали его щеки, нос и глаза.

Пайк вздрогнул и отшатнулся назад, чуть не упав.

Он вытер отвратительную слюну с лица тыльной стороной руки. В нем вспыхнула ярость. Ему потребовалась каждая унция самоконтроля, чтобы не выхватить нож и не прикончить ее прямо там в ту же секунду.

Однако этого недостаточно. Слишком мало для него.

— Я ничего тебе не скажу! — прокричала она.

Он крепче сжал ее руку, чувствуя, как скрипят и скрежещут ее хрупкие кости под давлением его большого пальца. От предвкушения у него участился пульс.

— В конце концов, все ломаются, — сказал Пайк. — Все.