ГЛАВА 2

Войдя в привычный полумрак специальной каюты, где его ждала ненасытная Агды, лежащая на застеленной оленьей шкурой низкой кушетке, Луганов-младший привычным, небрежным и даже каким-то дикарским жестом повесил свой пиджак от Гуччи на оленьи рога, служившие вешалкой, и потянул за узел галстука. Агды смотрела на него своими черными глазами, маслянисто-блестящими, бесстыдными и вопрошающими. Сегодня она была хороша как никогда. На ней был камуфляжный жилет с накладными карманами, черная кожаная мини-юбка и унты на босу ногу. Рядом покоилась ее знаменитая плетка. Здесь, в царстве восточного шика, который изо всех сил старалась имитировать Валентина, хозяйка заведения, этот слегка осовремененный чум выглядел более чем экстравагантно. Да и сама Агды, родом из Эгвекинота, могла бы смело пройтись по парижскому подиуму, если бы не была, конечно, такой тяжелой и кривоногой. Ее полное скуластое лицо, которому пристальный взгляд и томно приподнятый подбородок придавали напряженно-хищное выражение, своим жирным блеском затмевало единственный светильник, чье мягкое мерцание рождало на укрывших пол оленьих шкурах озерца жидкого золота.

Луганов с животной жадностью втянул ноздрями знакомый возбуждающий запах. Агды, как обычно, натерлась тюленьим жиром, и его слегка тошнотворный рыбий аромат будил в Игоре плотскую страсть, в которой смешались сыновняя любовь, страх и отвращение.

Он быстро разделся.

– Давай расслабимся, – Агды поманила Луганова к себе. Он покорно подошел и опустился рядом с миниатюрным столиком. На его гладкой черной поверхности лежал глянцевый порножурнал, а на нем – кучка белого порошка и лезвие.

Агды сыпанула щепоть кокаина себе на руку и, взяв лезвие, ловко сделала дорожку. Луганов нагнулся к ее запястью и втянул в себя белую волшебную пыльцу. Потом настала очередь Агды. Она нюхнула два раза и, закатив глаза, откинулась на шкуру. Луганов испытал сперва легкое головокружение, затем почувствовал жар в области сердца. Вскоре жгучая поволока облекла его желудок, потом кишки, передглазами заплясали разноцветные пятна.

Луганов лег у ног Агды, на расстеленной на полу шкуре. Это послужило Агды сигналом. Она пробудилась, взяла плетку, довольно легко поднялась, приблизилась к Луганову, встала над его бледным внимательным лицом. Он смотрел на нее снизу вверх, завороженный темной бездной, разверстой между ее кривых, но сильных ног. Она присела, еще шире раздвинув ноги. До него донеслось дыхание ее горячего лона.

– Мальчик мой пришел навестить свою Агды, – раздался ее хриплый голос с едва сдерживаемой плотской интонацией, – он поцелует свою Агды?

Она изловчилась и буквально уселась Луганову на лицо, едва не сделав шпагат. Между его губами и ее «райским садом», издававшим терпкий запах, напоминавший не то смрадное дыхание ламинарий, не то прокисшее молоко, осталась щелка шириною в фалинь. Жесткие вертлявые волоски защекотали его губы. Он лизнул языком этот жаркий кустарник и застонал. Тогда Агды, как Луганов ни удерживал ее своими цепкими руками, поднялась и легонько пнула его в бок меховым сапогом. Луганов дернулся, поймал ногу, снял сапог и, перевернувшись на живот, заскользил языком по потной ступне Агды. Потом его язык, точно змей, жадно вклинился меж пальцев, обсасывая каждый в отдельности. Но блаженство Игоря длилось недолго. Агды выдернула ногу и, зычно засмеявшись, лягнула его в пах. Луганов издал резкий вопль, который, казалось, расшевелил в Агды самые темные желания.

– Ты будешь моим псом, беложопым псом, – надсадно проревела она, – псом, наделавшим в мои унты. На!

Она швырнула ему в лицо снятый им в порыве страсти меховой сапог. Луганов быстро сел на шкуре и поймал его.

– Сри! – жестоко приказала Агды.

– Не могу, – жалобно посмотрел на нее Луганов.

– Тогда игры не получится, – с раздражением сказала Агды, – собирайся и уходи.

Опечаленная, она вернулась на кушетку. Испугавшись, Луганов подставил под задницу сапог Агды и стал изображать акт дефекации. Он морщился, заискивающе глядя на холодную Агды, выкатывал глаза, словно его настиг запор.

– Вот, насрал, – поднялся он и, демонстрируя мнимо загаженный сапог, подошел к Агды.

– Мало! – осекла его Агды.

Луганов продолжил спектакль с дефекацией. Наконец, удовлетворенная его «работой», Агды встала с кушетки. Она неторопливо, поглаживая свои короткие, обесцвеченные, черные на концах пряди, подошла к Луганову. Тот не мог сдержать дрожи предвкушения. Сладострастие и страх избороздили его лицо, он как будто состарился. Жалкий и трепещущий, стоял он перед усмехающейся Агды, которая все вытягивала и вытягивала в липкие дудочки свои разделенные на пряди, смазанные тюленьим жиром волосы. Ее голова, похожая на морского ежа, казалась неким бездушным объектом, узкие щелки глаз вытянулись в черточки. Луганов так и называл их про себя «бесовские черточки». Он видел, что Агды довольна. Оставаясь по-прежнему в одном сапоге, она сорвала с себя жилетку, освободив свой гигантский бюст, который вместе со складками на ее потюленьи растекающемся животе рисовался Луганову неким первобытным пейзажем, подверженным медленному тектоническому сдвигу. Она схватила сапог и, понюхав его, швырнула в угол, едва не угодив в стоявший на полу телевизор.

– Мерзкий пес, – она пнула Луганова ногой, высоко задрав ее и попав тому в бедро, – сейчас я тебя проучу! На пол!

Она пихнула Луганова еще раз, и он оказался на полу. Выпятив зад, точно в ожидании поцелуя, он оперся ладонями о пол и встал на колени. И тогда Агды стеганула его по голому крупу. Луганов взвизгнул и сладострастно завращал задом. Следующий удар был сильнее, слаще, жестче. Луганов вздрогнул всем телом и протяжно застонал.

– Я тебя сдам на живодерню, паскудный пес! – орала Агды. – Отпилю твои яйца и заставлю тебя их сожрать. Будешь знать, как гадить в хозяйские унты!

Луганов заскулил. Агды со смаком стала хлестать его. Сделав несколько особо чувствительных ударов напоследок, она зарядила Луганову коленом в зад. Тот растянулся во весь рост на шкуре. Агды бесцеремонным движением перевернула его на спину и навалилась на него своим крепко сбитым телом, словно хотела задавить. Потом, все больше горячась и зверея, издавая грубые ревущие звуки, принялась кусать его в шею, сползая все ниже, пока ее голова не оказалась у его гениталий. Она лизнула их своим горячим мокрым языком, потом куснула, все сильнее стискивая зубы, словно, играя на трубе, раздражалась, что звук не выходит таким, как надо, и в порыве гнева жаждала откусить непослушный орган. Луганов выл и стонал, извивался и морщился. Внезапно по его лицу растекалась блаженная истома – в эти секунды Агды полировала его член языком перед тем, как вновь сомкнуть на нем зубы.

Когда орган Луганова уподобился башне, Агды с диким наслаждением села на него своей урчащей скважиной и заерзала, по-прежнему что-то выкрикивая и напевая. И все это сливалось в один долгий-предолгий рокот. Словно Агды исполняла древний ритуал, который жил в ее крови как племенная память, как отзвук жуткой ворожбы шаманского духа, поднимающегося вместе с морозной дымкой над необъятными льдами Чукотки.

– А-а-а, – стонал Луганов, точно околоплодной жидкостью покрытый скользким жиром, источаемым Агды, – е-е-е-ещ-е-о… О-о!

– Тю-ю-юле-ень, ба-а-а-льшо-о-ой, о-о-о… – рокотала Агды.

И вдруг она подпрыгнула, задергалась, как пойманная на крючок рыба, потом содрогнулась всеми своими недрами, валясь на обмирающего от боли и удовольствия Луганова. Когда и его оглушило бредовое наслаждение, он вцепился в Агды, словно боялся, что какая-то холодная и неумолимая сила оторвет его от нее. Этой силой была сама Агды…

Загрузка...