На каждом шагу стукач

Феня-русский конфликт

Это было во время войны. Жили мы тогда, бедные беженцы, в городе Сталинабаде, столице солнечного Таджикистана. Многие города рвались в то время называться именем «отца всех народов». Квартира наша была не в самом центре города, а несколько в стороне. Район назывался Старый Шахмансур. Почему он так назывался и был ли где-то новый, – не знаю. Недалеко от нас протекал мелкий арык, и в нём всегда была очень холодная вода, стекавшая прямо с гор. Арык этот не был пригоден для плавания, но зато подпитывал небольшой бассейн квадратной формы. В городе таких бассейнов было много, и использовали их по-разному – для поливки огородов и других хозяйственных надобностей.

Но больше всего мне нравился этот бассейн летом, когда было очень жарко и можно было искупаться. И находился он от нашего двора недалеко, метров 25–30, не больше. В этом бассейне, можно сказать, я и научился плавать. Но это осуществить было непросто. Дело в том, что размеры бассейна были примерно 4 на 4 метра, а глубина приличная. Во всяком случае, в него ныряли смело, и, если нырнуть ногами вниз, то, как рассказывали, глубина покрывала с ручками и ножками. Поэтому я всегда старался проделывать первые опыты в присутствии кого-нибудь из взрослых. Первоначально освоил маленький маршрут, – срезая угол. Для этого делал два-три взмаха и хватался за край смежной стороны.

Постепенно набрался опыта и уже решался переплыть бассейн вдоль одного из бортиков, но никак не больше. При этом, естественно, никакими дополнительными средствами никто никогда не пользовался, но плавали все хорошо. Я же чувствовал свою неполноценность и, как только появлялась возможность, пытался улучшить своё хилое умение.

Вот тогда-то и начали появляться около нашего бассейна довольно странные люди. Приходили они обычно днём, в самую жару. Располагались на травке под деревом и начинали играть в карты. Возраст их был разный – от 10 и до 40 лет.

Женщин обычно не было, а если и попадались, то ненадолго, и они скоро уходили. Сам бассейн, видимо, этих людей не очень интересовал, потому что они предпочитали сидеть в тени и не раздевались.

А одежда у них была самая разнообразная. Некоторые были одеты, как все, некоторые одевались изысканно, как будто собрались на бал. А на некоторых были лохмотья, как на беспризорниках времён гражданской войны. Поскольку я родился уже в другую эпоху, такую одежду впервые увидел в фильме «Путёвка в жизнь»: был там такой беспризорник Мустафа. Его одежда была как бы визитной карточкой самого невезучего из бомжей.

Разговор их был столь же странным, сколь и непонятным. Но это был не какой-то из среднеазиатских языков, а русский с какими-то передвинутыми значениями слов. Позднее мне стало ясно, что это было выработанное многолетней практикой зашифрованное наречие уголовников с большим стажем – так называемая «феня». Причём этим языком пользовались и довольно приличные люди, когда попадали в блатную среду во времена сталинских репрессий. На нём даже писали стихи. Я сам слышал целую поэму. Жаль, что мало понял. Чуть больше, чем по-английски.

Однажды в Москве, у Кузнецкого моста, на столике книжного продавца мне в руки попал феня-русский словарь примерно на 10 тысяч слов. Я как-то безразлично покрутил его в руках. Начал просматривать предисловие и увлёкся. Оказывается, этим языком очень широко пользуются следователи, оперативные работники правоохранительных органов и даже судьи. Особенно меня поразила последняя мысль, что в России никто не застрахован от возможности попасть туда, где «феня» становится чрезвычайно важным элементом выживания, то есть в тюрьму или лагерь. И тираж! О таком тираже своих собственных книг я даже не мог и мечтать.

Совсем не потому, что я внял последнему внушению предисловия, просто ради любопытства я купил эту книгу и куда-то забросил. А жаль. Если бы она сейчас была у меня под рукой, может быть, мой рассказ был бы более ярко разукрашен одним из колоритнейших в мире жаргонов…

Но вернёмся в те времена. Сначала все как-то побаивались этих людей, а отец, вернувшийся с фронта, сказал, что они ему очень не нравятся, и посоветовал мне держаться от них подальше. Но постепенно все как-то к ним привыкли. Они никак не проявляли себя по отношению к окружающим, один даже подошёл к нашим воротам и спросил у мамы:

– Хозяюшка, а не жалко ли будет вам дать мне испить водички?

Мама сказала, что не жалко и принесла полную литровую банку, которую он и выхлебал без остатка. Потом он попросил ещё, но не стал пить, а понёс её друзьям. Когда же возвратился с пустой банкой, то его уже ждало полное ведро, которое он и принял с благодарностью. Поскольку за водой я ходил с бидоном на соседнюю улицу, я даже проворчал, что можно было бы дать и пустое ведро: пусть бы сам сходил, небольшая цаца. На что мама мне ответила, мол, не мелочись, людей мучает жажда…

При этом ни одной вещи у соседей не пропадало. Кто-то вполголоса сообщил нам, что у них есть закон, по которому они не воруют там, где живут. Может быть, поэтому, а может, просто по привычке, но скоро их просто перестали замечать, и я в свою очередь продолжал, когда нужно, купаться в бассейне.

Да, чуть не забыл сказать, что кое-кто из них тоже купался. Но мне кажется, что это были либо неудачники, которые продулись в карты, либо те, кто хотел немного остудить пыл.

Говорят, в самых дорогих казино Лас-Вегаса и Атлантик Сити держат специальных людей, которые как-то регулируют поведение непомерно увлёкшихся клиентов, превысивших допустимую степень азарта. Я бы порекомендовал им использовать бассейн с холодной водой, – очень отрезвляет!

Так вот, однажды, придя к бассейну, я разделся и аккуратно спустился в воду. Тогда я только-только приобрёл простейшие навыки и совсем не умел нырять. И вот в тот момент, когда я был на середине отрабатываемой дистанции, то есть посредине бассейна, я вдруг почувствовал, что меня кто-то сзади резко схватил и повлёк на дно. Первое впечатление было, будто кто-то тянет меня руками под воду, затем он ещё и ногами встал мне на плечи. Это было настолько неожиданно, что я наглотался воды, стал захлёбываться и почувствовал…

Не помню, что именно я чувствовал, но прекрасно помню, что без всякой посторонней помощи каким-то чудом оказался у кромки бассейна и схватился за одну из расщелин у его края.

Самочувствие было отвратительное, я долго не мог прийти в себя. Из носа у меня текло. Уши заложило. Голова гудела.

Что уж тут описывать! Каждый, кто хоть один раз, хоть чуть-чуть тонул, поймёт меня.

Но ко всему ещё примешивалось чувство горечи от произошедшей несправедливости. Все эти «джентльмены удачи», очевидно, наблюдали за происходящим, но никто даже не попытался помочь, хотя бы протянуть руку или палку. Сидят себе и продолжают играть! И обидчика легко было вычислить. Стоял этот хмырь у самой кромки бассейна и выкручивал свои трусы. Тут, понимаете, из-за его «шуточки» человек чуть не утонул, а он не только ничем не помог, но даже спокойно стоит и выжимает воду из своих трусов. Как будто ничего не произошло. Вот кому я с удовольствием дал бы в морду, не будь он на голову выше и намного старше!..

Выкрутив трусы, он расправил их, затем несколько раз встряхнул, как это делает опытная прачка, и аккуратно положил на газету, стараясь её не измять. Видимо, был грамотный. Затем расправил свой шикарный костюм, лежавший здесь же, на другой газете. Потом надел белую рубашку, бабочку и только после всего этого все остальные принадлежности туалета, необходимые для посещения Карнеги-Холла, Метрополитен-опера или Большого Театра, по меньшей мере.

Стряхнув с себя последние пылинки, этот «интеллигент» c высоким чувством собственного достоинства причесал свою шевелюру и, бросив своим друзьям пару слов, медленно направился туда, где ему очень нужно было быть в ближайшее время.

Но он туда в тот день не попал. Как только он, проходя вдоль бассейна, оказался между мной и водной гладью, я что было сил столкнул его в воду. В мгновение ока он стал похож на мокрую курицу. Широко и нелепо разбросанные руки и ноги никак не напоминали танец маленьких лебедей, а дружный и долгий смех стал достойной наградой творцу этой водной феерии.

Очевидно, его дружки приняли всё это за красивую шутку и, воздав должное моему остроумию, начали пользоваться этим приёмом довольно часто. Кончилось дело тем, что они перестали ходить в одежде мимо бассейна, а потом и вовсе пропали, притом сразу все. Больше никогда и нигде я их не встречал.

Почему я не испугался этого типа? Наверное, потому, что обида и гнев возобладали у меня над чувством опасности. Это, так сказать, мой очередной ненаучный постулат. А может быть вполне научный, философский. Как переход количества в качество.

А стоит ли доверять такой науке? Один мудрец, скажем, Маркс, позаимствовал у другого рациональное зерно… и пошло… и поехало… и докатились до массовых феня-русских тиражей…

06.03.2002, Нью-Йорк

Рассказ под названием «Как я чуть не утонул» впервые

был опубликован в газете «Золотой червонец»

№ 3, 25 октября 2002 г., Нью-Йорк

Поймали за хвост – не чирикай[1]

…Это была любовь с первого взгляда. Она глянула на меня из полумрака, и её глаза вспыхнули яркой вспышкой. И всё. Все мои дальнейшие действия были результатом этого ослепления. Я потерял дар речи и способность мыслить логически. Но в этом случае этого и не требовалось. Впрочем, эта встреча была не совсем неожиданной…

Несколько дней тому назад, на нашем чердаке начались какие-то не совсем понятные действия, судя по звукам, это были быстрые перебежки, какая-то борьба с прыжками или что-то подобное. Иногда эти звуки возникали вновь, а иногда затихали на несколько часов. Происходило это, в основном, по ночам. Но иногда и днём. Вообще-то можно было догадаться, что это не связано с циркачкой моего друга, но я всё откладывал, а предчувствие борьбы всё навязчивей будоражило воображение. Наконец-то, любопытство победило, и я без всякой подготовки полез на чердак. Когда я закрыл за собой дверь, наступила темнота, и показалось, что я уже ничего не увижу. Но вот палочки моих глаз, объединив слабое мерцание, проникающее через черепицу, начали увеличивать сумеречное освещение внутри чердака. Когда глаза привыкли, я увидел её, сжавшуюся в комок, в самом углу. Кто мог предвидеть, какую борьбу мне предстоит выдержать?

Звали её Пусика. Не Муся и не Пуся, а именно Пусика, наверное, потому, что она была похожа только на Пусику. Не зря ведь между именем и внешностью имеется невидимая связь. И не только у животных, у людей тоже. Можете ли вы представить себе кошку, которую зовут Джульбарс? Так же и с людьми. А Пусика, это что-то особенно пушистое, лохматое и очень артистичное. К тому же серебристо-пепельного цвета. Её длинные волосы были запутаны и сбиты в комья, а это, в свою очередь, вызывало какие-то ассоциации и дополнительный интерес. Мои предположения оправдались, когда я начал приближаться. Подпустив меня до определённой черты, она рванулась в сторону, и я потерял все преимущества прежней позиции. Несколько раз мне всё же удавалось войти в «близкий контакт», но каждый раз её ловкость и стремление к свободе побеждали мои поползновения. Уже чувствуя на своём лице реальные следы борьбы, я всё ещё не мог отказаться от намеченной цели. Может быть, потому, что победа в тяжёлой борьбе особенно желанна. А кому нужна лёгкая победа? О ней в данном случае не стоило даже мечтать. Слабые существа потому и называются так, потому что не могут оказать достойного сопротивления… Но этот случай был абсолютно другим…

И вот тогда, когда казалось, что мои силы уже должны были покинуть меня, я сделал последний, можно сказать, вратарский прыжок и схватил её за хвост! Видно, такой наглости она не ожидала, поэтому начала кусаться и царапаться со всей возможной силой, но я уже был готов к этому. Простая куртка, предназначенная для защиты от холода и дождя, как оказалось, может служить также хорошим средством от когтей и зубов. Особенно если её вывернуть наизнанку, что я и сделал путём какого-то невероятного манипулирования. Сложность же заключалась в том, что всё это нужно было делать одновременно с борьбой и не отпускать ни на минуту хвост моей пленницы. Наконец-то борьба закончилась полной победой, а побеждённая, связанная рукавами и остальными частями куртки, наконец-то успокоилась, изредка издавая лишь жалобные звуки.

Говорят кошка, типично писательское животное. Она домашняя, ласковая и создаёт определённый уют. Но моя красавица была в то время далека от идеала. Когда я внёс её в дом и вытряхнул наружу, первое, что она сделала, – рванулась в закрытое окно, и будь она несколько крупнее, вышибла бы стекло или разнесла его на осколки. Но этого не произошло, она ударилась носом и отскочила как бы в недоумении. Вторая попытка оказалась менее решительной, но, к счастью, последней. Сделав несколько неуверенных шагов по комнате, она пустилась в другую крайность – юркнула под кровать и забилась в дальнем углу.

Наши дальнейшие отношения потеряли элемент враждебности и ничем не отличались от действий, освоенных нашими далёкими предками. Блюдце с молоком в течение двух дней оставалось не тронутым, но на третий день стало ясно, что голод не всегда враг. Затем она как-то несмело вышла из своего укрытия, но всё ещё очень побаивалась меня и старалась обходить стороной. Первый человек, кого признала наша гостья, была моя мама. Трудно сказать, почему животное отдаёт предпочтение одному из членов семьи. Наверное, потому, что мама, естественно, была самым добрым человеком на свете и умела находить общий язык со всеми и не только с кошками. К тому же она была главной на кухне, а там всегда было то, что привлекало внимание млекопитающих.

…Казалось, что научиться прыгать по команде ей будет нетрудно, ведь какие прыжки она совершала на чердаке, стараясь избежать своей участи. Но здесь было всё иначе. Она умела, но не хотела подчиняться, а заставить её выполнять приказ, было просто невозможно. Каждый раз в такой ситуации она переворачивалась на спину, кверху лапками и начинала тихо мурлыкать, что разоружало меня полностью. Погладив её по животику, я снова поворачивал её в исходное положение и продолжал дрессировку. Иногда казалось, что она просто не понимает, что от неё хотят, и пыталась всем своим поведением внушить это мне. Ну, а я тоже был не менее упрямым. Кусочек мяса был всё-таки желанной приманкой, но для его получения нужно было совершить немного, перепрыгнуть через руки, замкнутые в кольцо. А вот перепрыгивать ей почему-то не хотелось. Просто перелезть – это пожалуйста, или, изогнувшись, проползти под ладонью. И так продолжалось долго, несколько недель.

Но вот однажды, когда Пусика была чем-то возбуждена, я в качестве препятствия поставил книгу, простую книгу – источник знаний или ещё чего-то, и свершилось. Пусика легко перепрыгнула через препятствие, подняла свой пушистый хвост и с достоинством, как бы говоря: «Ну, вот, я всё могу, стоит только захотеть», направилась к заслуженной награде. Прорыв был совершён, количество перешло в качество или во что-то другое, но с этого момента у нас возникло полное взаимопонимание. Стоило мне сказать ей пару ласковых слов, погладить, и она, как и всякая женщина, ценящая добро и тёплое отношение, принимала исходную стойку перед прыжком.

Казалось, что делала она это с удовольствием. Перед прыжком она настораживалась, выбирала удобную точку, сжималась и, как пружина, выстреливала… При этом всё это она делала довольно лаконично, то есть не прыгала с запасом, а аккуратно, столько, сколько нужно, не больше, плавно перенося своё тело, поджимая в нужный момент лапки и хвост. Когда я усложнял задачу и поднимал руку высоко, она не сразу решалась выполнить задание, а как бы оценивала свои возможности и только потом решалась на прыжок. Стоит ли рассказывать, какую радость, при этом, испытывал я…

Наш двор не отличался особой чистотой. Об асфальте или специальных дорожках, никто тогда не мечтал, было не до того. Просто росла какая-то трава, да кое-где попадались кирпичи. Поэтому в непогоду пройти было не просто. Но для Пусики это не было препятствием, она разгонялась и, используя эти кирпичики как надёжную опору, производила на бегу многократные прыжки, пока не достигала своей цели. Именно прыжки, которые намного сложней тройного прыжка с разбега, выполняемого спортсменами, стремящимися в своих рекордах приблизиться к достижениям Пусики.

Долго ещё Пусика удивляла и радовала окружающих. Не любить такую прелесть просто нельзя было, поэтому все соседи завидовали мне тихой завистью.

– А чего завидовать? – говорил я. – Сходи на чердак, поймай, приручи… – Этот совет оставался почему-то невостребованным, как будто я советовал поймать жар-птицу. На чердаке ведь много чего можно подхватить, – но эта последняя мысль пришла мне уже значительно позже.

– Нет, – говорили мне, – ты лучше мне котёночка дай, когда появятся. – Почему-то все были уверены, что котята обязательно когда-нибудь появятся. Даже очередь начали организовывать по принципу, кто раньше. В то время даже в мыслях ни у кого не было, что котёнка можно где-то купить. Вот и старались во всю: «Я раньше, нет, я раньше». Запомнился почему-то сосед, дядя Федя, личность колоритная и в чём-то неординарная. Он был единственным охотником в нашем районе, несмотря на выбитый глаз. Может быть, поэтому называли его «адмирал Нельсон». Но длинные прозвища живут не долго, обычно ограничивались «Адмиралом» или вообще просто «дядей Федей».

Но на этот раз Адмирал был чем-то озабочен и хотел что-то сказать. Он поправил свой патронташ, почему-то приосанился и выдал, что хочет со мной поговорить.

– Ты знаешь, что мы с твоим отцом воевали на одном, северо-западном фронте, под Ржевом… – Потом он ещё что-то говорил, что снайперы не мёрзли в землянках… и ещё что-то, как будто оправдываясь за своё лёгкое ранение и отсидку в сталинском лагере, наконец выдал:

– Ты, это, вообче, учти и по дружбе… запиши меня первым.

– Вы о чём это, Фёдор Петрович? – спросил я.

– Как о чём? – возмутился дядя Федя. – Ведь я уже целый час тебе тлумачу, о котёнке.

– Чего вы, Фёдор Петрович, беспокоитесь? Вы ведь и по закону герой и инвалид – без очереди. Не сомневайтесь…

А ещё по соседству с нами, за стеной, жила артистка. Может быть, не совсем артистка, но очень красивая. Как в кино с адмиралом Нельсоном, настоящим, даже лучше, потому что была она живая и красиво одевалась. Звали её Нинель. Когда к ней приходили гости, она включала патефон, и мы, в который раз, слушали «Чилиту». А гости были не простые, а военные, и даже офицеры, которые приезжали на чёрной машине, так как других цветов тогда не было, и вождь любил только чёрный. Однажды Нинель у нас дома, как-то, через слёзы улыбнулась, погладила Пусику, а затем со словами «у нас с ней много общего, у меня тоже была чердачная жизнь», разместила Пусику у себя на плечах. Как воротник. Затем она подошла к зеркалу и начала поворачиваться туда, сюда. И Пусика почему-то не возражала. Наверное, и она чувствовала себя артисткой, готовящейся к съёмкам, потому очень красиво, не спеша, повиливала своим пушистым хвостом.

Через некоторое время я и сам заметил, что Пусика начала подозрительно быстро полнеть и поведение её как-то изменилось. Она выполняла мои команды уже не с тем задором, а порой садилась, устремляла на меня свои бирюзовые глаза и как бы спрашивала, что я от неё хочу. Эти занятия пришлось прекратить.

Дорогой читатель, если у тебя хватит терпения дочитать эту повесть, то приготовься к самому печальному, поскольку тебя ждёт совсем не счастливый конец. Ведь в жизни не всё заканчивается так, как хотелось бы. А конец повествования, так же, как и судьба животных, бывает разной. Вот такой, совсем не плавный переход можно совершить, говоря о другом животном нашего двора.

Это был громадный, худой пёс, который неизвестно когда и откуда взялся. Его беспородность была настолько очевидной, что могла поставить в тупик любого кинолога. Мы называли его Бандитом, но он был совсем не злой, как и большинство беспризорных собак. Он был ничей и питался всякими отбросами. Но дети его любили, потому что он легко ловил и мгновенно проглатывал всё, что ему подбрасывали, независимо от количества и качества подбрасываемого куска. К тому же позволял он хватать себя за хвост и даже садиться верхом. Были у него и недостатки, которые не могла позволить себе воспитанная собака. Он подходил к школьнику сзади и одним резким рывком выхватывал из школьной сумки завтрак. Эта его слабость со временем становилась всё более агрессивной, и многие начинали его побаиваться даже тогда, когда к этому ещё не было повода. И ещё, он не терпел кошек. Любых, домашних и беспризорных. Он, очевидно, видел в них своего злейшего врага, потому что, видя какую-нибудь особь, он тотчас бросал все свои собачьи дела и пускался в погоню. Да и кошки его боялись… Все, кроме Пусики. Она, как будто специально, проходила недалеко от него, индифферентно помахивая своим пушистым хвостом. Она как бы говорила:

«Чего мне бояться, тоже мне фрукт! Ведь рядом сарайчик. Один прыжок, и я на крыше, попробуй, догони чемпионку района по прыжкам в высоту!»

Если не было поблизости сарая, то любое дерево могло выручить. А когда не было ничего подобного, Пусика принимала такой устрашающий вид, что ни одна собака не рисковала проверить на своей морде силу её когтей. Не зря ведь говорят, что кошка в гневе похлеще тигра. Тем более Пусика, животное с тяжёлым прошлым… Ведь ей приходилось ночевать на чердаке нашего дома…

Со временем характер Бандита становился всё хуже и хуже. Он из попрошайки с повиливающим хвостом начал превращаться в требовательного и злого хищника. Так бывает с собаками, когда они попадают в соответствующие условия. Он даже перестал просить, а как плохой начальник, уверенный в своей безнаказанности, начал требовать от каждого школьника «свою долю прибыли». Особенно возмутил всех случай, когда он остановил одного малыша, вырвал сумку и теребил её до тех пор, пока не добрался до завтрака, тщательно завёрнутого в газету. Вот тогда-то кто-то и произнёс, что с этим нужно кончать. И, конечно, без дяди Феди здесь не могло обойтись.

Дядя Федя встретил просьбу общественности без особого интереса. Сначала он сказал, что нужно хорошенько подумать, затем, через несколько дней, что ружьё требует очень тщательной смазки. Видно, ему очень не хотелось заниматься такой самодеятельностью. Трудно даже сказать, смог бы он решиться на такой шаг, если бы, если бы…

Почему-то эту ночь я провёл очень беспокойно. Какое-то предчувствие не давало покоя, да и Пусика слишком часто пропадала. Знатоки и те, которые стояли в очереди, глядя на неё, покачивали головой и говорили:

– Скоро, очень скоро разрешится. Можно готовить гнездо… Конечно, мы с мамой, как могли, приготовились, но наше устройство почему-то не нравилось ей, и она, преодолевая наше участие, всё чаще отправлялась на чердак.

– В конце-то концов, – решили мы, – ей рожать, и она лучше нас знает, где и как это делать.

Утром раздался какой-то невероятно частый стук в дверь. Казалось, что стучат не только двумя руками, но и ногой… Так стучать мог только свой человек. Когда я отодвинул задвижку, то увидел плачущую соседку Нинель, которая произнесла…

– Иди… иди… Бандит растерзал твою Пусику…

Идти далеко не пришлось. Она была ещё жива. Совсем недалеко от нашей квартиры… Она ещё пыталась как-то ползти домой, но её задние ноги уже не действовали и волочились по земле вместе с хвостом, совсем не пушистым… Её рот был открыт, и она тяжело дышала… Я пытался подложить под неё свою куртку, ту самую, которая участвовала в её поимке, но подошедший дядя Федя сделал мне знак, чтобы я не делал этого… Когда она перестала дышать, дядя Федя снял свою шапку, а потом, со словами «а чего тянуть», отправился домой. Мне не пришлось увидеть, как он расправился с Бандитом, но слышал, что сделал он это двумя выстрелами, по-мужски, так, как и положено поступать с бандитами.

12.04.2004, Нью-Йорк

Первая любовь

Так вот, в Горном институте, в который я поступил не без приключений, было два предмета особой гордости: художественная самодеятельность и спорт. Поскольку в художественной самодеятельности были свои звёзды, а первокурсники в первые годы ещё комплексовали, привыкали и никак не могли освоиться, оставалось одно – спорт, но об этом особый разговор.

Была, правда, ещё одна, я бы сказал, не менее важная вещь. Когда тебе девятнадцать лет и ты впервые выпорхнул из отеческого гнёзда, всякий нормальный молодой человек должен влюбиться. Была даже поговорка: начерталку (начертательную геометрию) сдал, можешь влюбиться, сопромат сдал – можешь жениться. Я же, как и положено неординарному, всё сделал иначе. В первую же весну, ещё до сдачи начерталки, я влюбился. Да и как могло быть иначе? Весна, цветы… Нет, об этом я уже говорил.

Итак, по порядку. Институтский вечер, бал. Она – самая красивая девочка среди студенток мединститута. К ней и не подойдёшь. Вокруг столько поклонников. А если даже подойдёшь, пригласишь на танец, то где гарантия, что она пойдёт с тобой танцевать? А если не пойдёт, то будет такое расстройство, впору стреляться. Рассмотрим ещё один вариант. Предположим, подойдёшь, может быть, пойдёт танцевать. Что тогда? Танцую я не блестяще. Могу ненароком и на ногу наступить… Танцевать с такой девушкой, держась на расстоянии, – тоже кайф, но не тот. Ну и потом: как и о чём поговоришь, если гремит музыка? К тому же говорить умно, может не понять. Говорить о погоде – тоже сплошная скука…

И так всегда при принятии сложного решения, всегда оказываешься в проигрыше. Нужно в данном случае не философствовать. Нужно действовать! Но как? В тот момент, когда я не до конца осмыслил, что круг замкнулся, вопрос решился сам собой.

Она что-то сказала своему партнёру и сама подошла ко мне.

– Привет, ты меня не узнаёшь? – неожиданно произнесла она.

– Ну почему же! – кажется, пролепетал я от неожиданности. – Узнаю, только никак не вспомню, где, когда и по какому поводу…

– А лагерь на Азовском море помнишь? Я помогала тебя откачивать, когда ты хотел переплыть море туда и обратно. Потом первенство по художественной гимнастике. Я была капитаном команды. – Видимо, у меня был довольно глупый вид, поскольку я всё время думал, что сказка о гадком утёнке имеет реальное подтверждение. Некоторое время я не мог вспомнить её имени. Помог опять-таки случай.

– Светлана, ты идёшь домой? – спросила одна из её подружек.

– Нет, нет, не идёт. Я её на руках принесу. Если смогу поднять, – ответил я.

Последние слова были не шуткой и произнесены вполголоса. Но об этом несколько позже.

Дальнейшие наши отношения, я думаю, ничем не отличались от многократно описанных в лирической прозе того времени. Известно, что юноша ведёт себя так, как девушка ему позволяет.

Она не позволяла, я не настаивал.

Она не поз… я не нас…

Она не… я не…

Она… я…

Мы…

Это только сейчас молодые люди, не успев познакомиться, тянут друг друга в постель, соревнуясь при этом, кто раньше проявит свою инициативу. Совсем недавно услышал частушки на эту тему:

Похулиганили – и хватит. Недавно встретил друга, известного литератора. Поговорили, обменялись мнениями.

– Хочешь написать современную книгу, включи обязательно секс. И побольше фольклора, – сказал он.

– Это что, матерных слов? – не удержался я.

– Понимай как знаешь. Без секса и фольклора проза очень пресная. Литература должна быть ближе к народу. Всё должно быть как в жизни. Ты можешь написать талантливо и современно.

Я всегда прислушивался к мнению умных людей, особенно, когда оно совпадало с моим собственным. Откуда это пошло, что традиционная русская литература, которая на протяжении длительного времени избегала, правда, не всегда и не до конца, применения нецензурных выражений, вдруг начала бравировать этим? Тут, на мой взгляд, существует ряд причин: отсутствие официальной цензуры не всегда компенсируется внутренней цензурой, чувством меры и талантом автора. О таких материях, как влияние сталинских лагерей и свободной литературы Запада лучше не говорить, об этом уже много сказано. Опять я, кажется, увлёкся. Вернёмся лучше к Светлане.

Её имя было очень модным в то время. Это имя носила дочь вождя, завод, изготавливающий лампочки, большой корабль и многое другое. Ей очень шло это имя, поскольку вся она была светлая и радостная. В компании сверстников её очень любили. Все – и меня это не очень радовало. Поэтому я и предпочитал уединение. И самое лучшее место было у Днепра, на скалах. Для этого не надо было ехать далеко за город. Река была рядом, у самого парка.

У неё были прекрасный характер и хорошее чувство юмора. На мой взгляд, человек, лишённый чувства юмора, – не совсем полноценный: всё, что говорится в шутку, такой человек не понимает. Он всё сказанное напяливает на себя, как колпак на голову. И сам об этом не догадывается, потому что у него нет этого самого чувства. Даже не знаю, читают ли такие люди юмористическую литературу. Может быть, даже читают, но получают ли они от такого чтения удовольствие? Существуют даже тесты на чувство юмора. Мне их заменяли несколько старых анекдотов. Стоило мне извлечь из памяти один из них, – и этого было достаточно.

Она была бы, наверное, хорошей женой, так как мечтала иметь много детей. По крайней мере, двух. И не скрывала этого. Но я к этому в то время ещё не был готов.