Музыкальный приворот. На крыльях

Ноябрь

Любовь вдохновляет.

Любовь прекрасна и упоительна.

У любви тысячи ликов и миллионы оттенков.

А моя выглядела устрашающе – алые хищные глаза, серебряные волосы, белоснежная кожа с черными провалами на щеках и щелью вместо рта. И у нее были симпатичные рожки, что, впрочем, моей виной не было ни в коей мере.

Любовь, поставив ногу на комбик, кричала слова о ненависти, разрухе и новом тысячелетии, где править будут живые мертвецы, а мне с трудом удавалось сдерживать умилительную улыбку.

Моя любовь была прекрасна. Музыкально одарена. И артистична.

Какая же она у меня чудесная и неоднозначная!

Просто беги, куда глаза глядят, размахивая руками в стороны. Подальше от нее!

Я смотрела любительскую запись с выступления «На краю» в одном из клубов Берлина, посвященную Хэллоуину. Именно по этой причине музыканты выглядели более устрашающе, чем обычно: все, кроме Кея, были в откровенно уродливых масках цвета детской неожиданности, а он, видите ли, заявил, что в маске ему петь неудобно, поэтому над ним славно поработал гример. Если бы я столкнулась с человеком, на лице которого была такая славная боевая раскраска, особенно если бы это произошло в темном переулочке, я бы унеслась прочь на сверхзвуковой скорости, вопя, как сирена.

С одеждой, впрочем, тоже был непорядок – гитаристы облачились в длинные инквизиторские балахоны цвета засохшей крови, барабанщик сидел с голым торсом, на котором блестели капельки пота – так яро он отбивал ритм, явно кайфуя от собственной музыки. А Кейтон щеголял в сложном костюме с явными военно-милитаристическими мотивами, с эполетами, цепями, в высоких сапогах и с черной повязкой на руке, на которой скалилась чья-то морда.

«На краю» исполнили на радость собравшейся публике песни «Инквизитор», «Командир мертвой армии» и нечто с обманчиво-романтическим названием «Любовь до гроба», в которой лирический герой – съехавший с петель гробовщик – влюбился в новенькую, так сказать, на погосте, и каждый день приносил ей свежие розы, читал стихи и рассказывал о своей нелегкой жизни, а после выкопал и утащил куда-то. Видимо, строить любовь.

Откуда Антон – автор большинства текстов брал такие сюжеты, я понятия не имела, но Нинка, явно издеваясь, говорила, что с ним нужно быть аккуратнее и иметь при себе не только нож, но и телефон психиатрической бригады, а я только раздраженно от нее отмахивалась.

Но даже в таком виде и с такими песнями Кейтон мне нравился. И хотелось коснуться экрана компьютера, чтобы хоть на мгновение стать к нему ближе, но сделать этого я не могла. Рядом, как назло, примостилась вся моя семья. Этакий семейный просмотр полюбившейся телепередачи.

– Фил няшка! – верещала то и дело Нелька, которая, узнав, что Кей из «На краю» встречается с ее старшей сестрой, посчитала своим долгом стать самой-самой ярой поклонницей группы и вступить в их фан-клуб. Жертвой ее симпатий пал самый, наверное, устрашающий из музыкантов на сцене – Филипп. В жизни – забавный плюшевый мишка с добрым характером, на сцене это был монстр, который в последнее время полюбил после каждого выступления разбивать гитару. Один раз он попытался сделать это об голову какого-то придурка, который выбежал на сцену, но того спасли быстрые ноги и охрана. Почему-то потом Фил во всем обвинил Рэна – мол, спецом его доставал, чтобы повысить уровень агрессивности. Рэн, конечно же, молчать не стал, и попытался брата задушить. Их разняли, и Арин посоветовал им сходить к семейному психотерапевту, что стало новым витком в ссоре – теперь уже между Арином и братиками. Музыканты проводили столько времени вместе, что начинали, кажется, друг друга тихо и люто ненавидеть.

– Упороться! – говорила восторженно Кира, которая до сих пор никуда от нас не съехала. Узнав, что Кей из НК – мой парень, она пришла в восторг и тут же потребовала, чтобы я достала ей автограф. А еще лучше – чтобы организовала встречу, не только с Кеем, но и со всей группой, потому как они – «свои в доску парни».

– Чудесно, просто чудесно, – вторил ей с восхищением в голосе Томас, тот еще любитель не только современного авангарда, но и тяжелого рока, психоделики и индастриала – на последнее его подсадил Кей, который, как я понимала, постепенно вносил в звучание группы и этот стиль.

Не восхищались только Леша и Эдгар.

Первый внимал веселью, которое происходило на сцене берлинского клуба, с брезгливым недоумением интеллигентного человека, зашедшего в кафе пообедать и увидевшего, что посетители едят с пола. И лишь в конце он сказал, как бы успокаивая себя:

– Зато обеспеченный.

А вот старший брат как не любил Кея, так и продолжал не любить дальше. Он смотрел на него, как на врага народа, и только что глаза не закатывал.

– А чего у Антона клыков нету? – поинтересовалась Нелька, с восторгом глядя на музыкантов, скачущих по сцене. Берлинская публика воспринимала их на удивление тепло.

– А как он тебе петь будет? – поинтересовалась Кира, которую мы с легкой руки сестренки начали звать Кирюха или Кирюша. – Шепеляво?

Нелли захихикала.

– А мне нравятся рога зятька, – заявил Алексей, скрестив руки на груди. – Так сказать, предвосхищает поступки Катьки, – и он подмигнул мне. Дядя считал, что постоянные отношения – это дико скучно. И даже очередная брошенная им дамочка, которая едва не сломала нам дверь, его в этом не переубедила.

– Если ты не знаешь, что такое верность, не стоит свою точку зрения перекладывать на других, – заявил тотчас Томас.

– Можно сказать, ты у нас моногамный, – хмыкнул его младший брат.

– Слова-то какие выучил, посмотрите-ка!

– Вообще-то, я интеллектуально подкованный, – заявил дядя.

– О! Если таких, как ты, теперь называют интеллектуально подкованными, то мне жалко человечество, – жалостливо сказал папа, искренне считающий, что современная культура держится на плечах таких, как он, борцов за искусство.

– Себя пожалей, – не остался в долгу Леша. – А еще лучше нас.

И они принялись спорить, мешая мне смотреть концерт дальше. Нет, фанаткой музыки «На краю» я не стала, но разве это мешает мне любить Антона и уважать дело его жизни?

Нет.

Конечно, мне бы хотелось видеть его с гитарой в руках, сидящего на высоком стуле перед микрофоном и исполняющего баллады о любви – голос у Антона потрясающий, как ни крути. Однако я уважала его предпочтения и его музыку, хоть она и была мне чуждой. И я уважала в нем то, с какой страстью, с какой работоспособностью он занимается любимым делом. Как отдается ему. И каких успехов достиг. Наверное, это было у меня от папы – я считала творческие профессии ничем не хуже остальных, и всегда по-особенному относилась к людям искусства. Антон и его парни создавали музыку, которую любило большое количество человек. И это было нереально здорово!

Я скучала по нему. Скучала безумно, до слез, и иногда, признаюсь, тихо плакала в подушку, чтобы никто не видел. Однако Антон обещал прилететь в начале декабря, и я отсчитывала дни до нашей встречи.

Первого ноября – у Антона был день рождения. В этот же день у него было выступление – то самое, что сейчас мы всей семьей смотрели по Интернету. И, наверное, именно тогда расстояние сильнее всего ударило по мне – от острого осознания: Антон так далеко, что я даже не имею возможности поздравить его с праздником. Кроме того, из-за его занятости в этот день мы смогли лишь поговорить по телефону: я поздравила его и выразила искреннюю надежду, что мой подарок понравится ему. Антон сказал, что ему понравится абсолютно все – если этого касались мои руки.

Подарок он получил на следующий день – через курьера. Я долго думала, что же может порадовать Тропинина. Дарить что-то банальное – не хотелось, и я попросила у Кирилла, с которым продолжала переписываться, совета. Мы стали этакими виртуальными приятелями, время от времени перекидываясь сообщениями.

Сначала я жутко удивлялась, что такой человек, как он, пишет мне. Но Кирилл, который даже через телефон умудрялся быть обаятельным, жаловался, что мы с Нинкой – последние за несколько лет знакомые с Родины, которые знают его небольшой музыкальный секрет.

«Перед вами не нужно ломать комедию, – признался он. – А мне так это надоело. Хочу обычного дружеского общения:)».

Дружеское общение у нас получалось неплохим, и именно поэтому к нему я и обратилась за советом. Спросила, что можно подарить интересного музыканту, а тот, сразу догадавшись, что речь идет об Антоне, предложил презентовать какую-нибудь пластинку ольдскульной, как выразился, рок-группы. И даже дал адрес одного русскоязычного сайта, на котором на продажу выставлялись подобные раритетные вещи. Выяснив предпочтения Антона, я нашла пластинку одной из них – известной рок-команды, пик популярности которой пришелся на восьмидесятые годы. Денег пластинка стоила немалых, зато на ней даже имелся автограф солиста. И по уверению Кирилла, такой подарок сделал бы честь любому музыканту – даже ему.

Родственники предлагали мне приехать к Антону на день рождения – хотя бы на сутки, но я отказалась – знала, что он будет лишком занят. И терпеливо ждала декабря. Подарок, кстати, Антону – истинному ценителю музыки – очень понравился, за что я потом своего интернет-друга и поблагодарила.

Общались мы не то чтобы часто или как-то по-особенному откровенно, скорее болтали о всякой забавной ерунде, и я поддерживала отношения с ним не только потому, что он был приятным собеседником, но и по еще одной причине. Слова, сказанные Лордом о группе Кея, врезались мне в память, и я отказывалась верить, что «На краю» – ничего не представляющая из себя команда.

Да, их музыка мне не нравилась.

Да, их тексты были мне чужды.

Но нет, я не считала их обычными и тем более бездарными.

Мне казалось, возможно, неверно, что если я как-то смогу подружиться с Кезоном, то сумею показать, насколько ошибочны были его суждения об НК. Не то чтобы я ждала от него помощи для ребят, но мне отчего-то важно было убедить его в том, что группа моего Антона и сам Антон – талантливые.

Сам Антон о том, что я общаюсь с Кезоном, знал. И против не был. Думаю, его удивило, что мы общаемся, и, как уверенно заявляла Нинка, такое общение, даже поверхностное, было стимулом для Антона не расслабляться.

– Пусть знает, что и ты не лыком шита, подруга, – говорила мне Нинка, – и вокруг тебя тоже есть мужики.

– Мы просто общаемся, – возражала я, – без намека на что-либо.

На эти мои слова она просто начинала смеяться. В дружбу между мужчиной и женщиной Журавль категорически не верила. А еще постоянно напоминала мне о Лесковой, которая затаилась и пока что не появлялась. Антону больше не приходили странные фотографии, а мне – непонятные письма. И я надеялась, что это спокойствие – надолго.

Журавль же была категорически не согласна и советовала мне быть начеку.

– Она просто ждет времени, чтобы напасть, – говорила мне подруга нравоучительно, – уж поверь мне! Эта шавка не оставит Тропино в покое. Она же поехавшая.

Я не хотела думать об этом. Пыталась убить время учебой и даже как-то незаметно втянулась в нее. Естественно, я не стала лучшей студенткой, да и не это было моей целью, но все-таки заметно подтянулась. Мои занятия на пилоне продолжались и, хоть особого успеха в покорении шеста я тоже не достигла и синяки все так же были на моих ногах, зато явно укрепила мышцы и надеялась, что стала хотя бы немного более изящная и подтянутая. А еще я все-таки пошла на кулинарные курсы в кафе «Старый парк». Оксана, его хозяйка, позвонила мне и спросила, почему я больше не прихожу на занятия, и пришлось честно сказать, что у меня пока что нет возможности. И тогда она предложила интересный вариант: приходить на курсы и учиться готовить, а на выходных заменять одну из девушек-официанток. Я не колеблясь согласилась, и теперь почти все свободное время у меня было забито. Правда, Антон, узнав об этом, отчего-то рассердился и почти накричал по телефону. Решил, что я нуждаюсь в деньгах и ничего ему не говорю. А ведь он оставлял мне карту с деньгами – почему я не пользуюсь ей? Пришлось долго и доходчиво объяснять ему, что не могу я просто так пользоваться его картой, что хочу и сама начать чем-то заниматься и что-то зарабатывать.

– Успокойся, Антон, – ласково сказала я ему. – Мне не сложно там работать.

Ноги после смены, конечно, уставали, зато мне понравилось.

– Классно, – взбешенно сказал он. – Отлично. Великолепно. Мою девушку будут лапать какие-то уроды, а я должен быть спокоен.

– Ну что ты, – мигом возразила я. – У нас очень приличные гости. В основном парочки, родители с детьми и пожилые люди.

– Это меня так успокаивает, – мрачно заявил Тропинин.

– Перестань, – ласково сказала я.

– Ты понимаешь, в какое положение меня ставишь? Моя девушка… – начал было он, но я ловко его перебила:

– Твоя девушка ищет себя. Получит опыт. И научится отлично готовить. Для тебя, – не преминула подчеркнуть я.

В конце концов Антону пришлось принять мое решение.

У Нинки за этот месяц ничего особенно не изменилось. Кроме того, что она получила права, поборов свой страх перед вождением, и стала ездить на машине, которую Виктор Андреевич купил ей еще в августе как подарок к новому учебному году. Авто у Ниночки было классным – юркий «Фольксваген битл» алого цвета. Она, однако, была недовольна – видите ли, обожала огромные мощные внедорожники, а не «женскую шелуху на колесах». Однако от подарка она отказываться не стала.

Сам дядя Витя пытался оставаться на плаву, однако на него наседали кредиторы, и та сумма денег, которую Ниночка получила от Эльзы и которая казалась мне невероятной, ее отца хоть и не спасла, но помогла. Деньги эти подруга не стала отдавать ему напрямую – передала их через мать, а та, сделала вид, что продала драгоценности. Не знаю, что Нина сказала Софье Павловне, но про свадьбу она родителям даже не заикнулась.

Скандал в квартире Журавлей получился грандиозным. Дядя Витя с присущей ему эмоциональностью орал, что Софья Павловна не имела права продавать его подарки, и вообще, он не нуждается в ее подачках. Гордости у Виктора Андреевича было не занимать – совсем, как и у Нины.

Софья Павловна, в свою очередь, решив, что деньги ее дочурка достала не совсем законным путем, устроила Нинке допрос с пристрастием, отчего-то сделав для себя вывод, что такую сумму та получила от очередного кавалера. Она заявила, что, если та еще раз попытается провернуть подобный фортель и примет от кого-то деньги, она, Софья Павловна, выставит ее из дома.

Нинка обиделась и на мать, и на отца и ночевать пришла к нам.

Конечно, потом они помирились, но накаленная обстановка в доме Журавлей сохранялась.

Честно говоря, Нинка ждала свадьбу – после нее ведь Эльза Власовна должна была дать ей еще одну часть обещанных денег. И это ожидание проглатывало ее с головой. Я даже, кажется, стала понимать, почему Нина переборола свой страх вождения – ей нужно было занять свою голову чем-то другим, кроме как мыслями о предстоящей свадьбе.

Как я занималась пол дэнсом и кулинарией, так и она – вождением. Только я выбрала то, что мне было приятно, а она – то, в чем ей пришлось перешагивать через себя. И за это качество я уважала ее еще с детства.

– Надеюсь, Эльза не окочурится заранее, – говорила подруга хмуро. – А то не видать мне бабок. Бабки от бабки, – хохотала она, пугая меня своей кровожадностью.

А потом подруга решила, что пора выбирать платье – к свадьбе с женихом, которого она ни разу в жизни не видела, Нинке хотелось подготовиться на славу. Единственное, что Нина выяснила у Эльзы Власовны – имя. Ипполит – так звали ее суженого.

– Как лошадь, – хмыкнула подруга нервно. – Надеюсь, он хотя бы выглядит не по-лошадиному. А то совсем печаль-беда.

Выбирать платье всегда тяжело.

Выбирать свадебное платье – тяжелее вдвойне.

Выбирать свадебное платье с Нинкой – просто кошмар.

Подруга на автомате все еще считала, что может тратить деньги так, как хочет и сколько хочет, – и этому способствовала банковская карта тетки, которую та дала на свадебные расходы. По мне, лучше бы Нинка ничего не покупала, а эти деньги отдала отцу, но она заявила, что такая мелочовка его бизнесу вряд ли поможет. А ей хочется выглядеть достойно.

Это был уже третий свадебный бутик, в который мы зашли ноябрьским хмурым днем, а Журавлю решительно ничего не нравилось, и она нервничала. А нервная Нинка – злая Нинка.

Злая Нинка становилась нудной в своей ненависти и уже который час, не прекращая, ругалась, как сапожник. Ей не нравились то фасон, то ткань, то пошив, то цвет, то цена (подозрительно низкая или неоправданно высокая!), то наличие каких-то невообразимых, по ее мнению, рюш, страз и бусинок. Иногда нечто похожее она уже видела на ком-то, и это тоже ее бесило. В день своей первой и, как она надеялась, не последней свадьбы ей, видите ли, хотелось быть не такой, как все! Я склонялась к мнению, что все невесты почти одинаковы, однако по обыкновению подруга меня не слушала – уж кто-кто, а Нина Журавль похожей ни на кого не должна быть!

– Что за мудозвонство, – в который раз шипела подруга сквозь зубы, с отвращением глядя в зеркало – естественно, отвращение она испытывала не к себе, любимой, а к тому, что было на ней надето: к белоснежному элегантному платью с открытыми плечами, в греческом стиле. По мне, оно было чудесным – не в моем вкусе, но, тем не менее, выглядело неброско и дорого.

– Что за фразы, – в тон подруге откликнулась я, едва скрывая усмешку. Я сидела на пуфике рядышком, и около меня возлежала целая гора платьев, перемеренных подругой.

Платья-платья-платья…

Я уже сама себя чувствовала платьем.

– Других этот китайский ширпотреб не заслуживает, – уверенно откликнулась Нинка. – Халат без пуговиц. Ну и ткань, – провела она ладонью по струящейся юбке. – Такой только подтирать зад…

Тут в поле зрения появилась управляющая бутиком – молодящаяся дама лет сорока с безупречным черным каре, которая самолично решила обслуживать нас, и Журавль вынужденно замолчала.

– Как на вас хорош этот дивный фасон ампир, – почти искренне защебетала управляющая и профессионально всплеснула руками. – Вы так очаровательно и благородно смотритесь! Словно древнегреческая богиня. Пабло Моро не предлагает плохих моделей.

Вышеупомянутый француз уже долгое время являлся одним из лучших модельеров вечерних и свадебных нарядов. По крайней мере, так говорила Журавль.

– Сеть наших бутиков по России и всему СНГ – официальный дистрибьютор. Официальный и единственный, – подчеркнула управляющая назидательно. Мол, если у нас ничего не найдете, то в других магазинах ловить вообще нечего.

– Замечательно. Но мне бы хотелось что-то более волшебное, – в тон ей откликнулась Ниночка, которая умела быть милой, когда ей это было нужно. – Это платье меня… взрослит. Ампир – для королев, – изящно выскользнула Нинка из сетей управляющей, – а мне бы хотелось почувствовать себя принцессой. Мне нужно что-то романтичное и современное.

– Понимаю. У нас есть как раз кое-что очень подходящее! – щелкнула пальцами управляющая и спешно отошла, что-то на ходу говоря девушкам-консультантам.

– Тупая безвкусная дичь, – припечатала ее Нинка и удалилась в примерочную.

– Убожество. За такое они мне приплатить должны, чтобы я надела, – слышалось оттуда. – В Европе за подобные бабки я шикарные вещи смогу найти, фирменные. А здесь дешевка и убожество. Пошьют в подвалах по кривым лекалам и впаривают тупым. А тупые покупают и в инстаграмике постят. Но в этом есть и плюс, – хмыкнула она. – Люблю чужой позор. Указать кому-то на его позор – это почти как вскрыть гнойный прыщ, – никогда не отличалась особенно изящной речью подруга.

Я молчала, лениво листая каталог и изредка посматривая на телефон, лежащий на коленях – ждала сообщение от Антона.

Нинка высунулась из-за шторки – единственного алого пятна в королевстве всех оттенков белого, молочного и шампанского. И на меня недобро уставились два голубых глаза, в которых полыхал невидимый огонь ненависти почти ко всему живому.

– Катька! Расстегни мне эту гребаную молнию! Пришьют, как попало, а я мучайся. Чер-р-ртово помойное платье! – выругалась Ниночка грозно.

Пришлось помогать, а когда я вышла из примерочной, чувствуя, как от потока Нинкиного недовольства начинает болеть голова, вновь появилась управляющая, под руководством которой две девушки-консультанта принесли еще один наряд – сплошь кружева. Эти кружева обтягивали Нинку, словно вторая кожа, лишь от колена переходя в некое подобие юбки. При этом блондинка казалась почти обнаженной: кусочки подклада естественного телесного цвета закрывали лишь грудь и бедра, и то кое-как, а живот, плечи, руки и ноги оставались открытыми; тончайшее, ручной работы кружево, дополненное стразами, – не в счет.

Издалека казалось, что на Нинке вообще ничего нет, кроме этого самого кружева. Для подиума или чувственной фотосессии это платье было идеально. Для бракосочетания оно казалось слишком смелым.

– Очень современно! – в новом приливе мнимого восхищения прижала ухоженные руки к груди управляющая, и ее помощницы согласно закивали. – Дерзко и впечатляюще! Вы станете самой запоминающейся невестой!

Я была с этим согласна.

Голую невесту точно все запомнят.

– Как тебе? – поднялась я с пуфика и приблизилась к Журавлю, которая с кривоватой улыбкой глядела на себя в зеркало. Передвигаться в этакой красоте ей удавалось с трудом.

– Чувствую себя богиней падших.

– Ангелов? – невинно поинтересовалась я.

– Женщин! – рявкнула Нинка, забыв, что рядом посторонние, но быстро поправилась:

– Очень сексуально.

Она игриво повела плечом, забрав длинные светлые волосы на макушке – лишь несколько прядей касались хрупких ключиц. Нинка вообще казалась хрупкой и тонкой, но на деле она была достаточно сильной.

– Однако… Я не могу это взять.

– Вас смущает цена? – управляющая неправильно все поняла. Ей, видимо, сей наряд казался вершиной свадебного дизайна. – К сожалению, мы не делаем скидок.

Журавль поморщилась.

– Цена меня не смущает, – заявила она, весомо подчеркнув местоимение. – Я готова платить деньги за действительно стоящие уникальные вещи.

А я поспешила подруге на помощь:

– Вы знаете, отец невесты человек очень… м-м-м, – попыталась я подобрать подходящее слово, – очень консервативный. И такой наряд не одобрит.

И я нисколько не слукавила. У дяди Вити случился бы приступ буйнопомешательства, увидь он Нину в подобном платьице.

Хорошо, что родного папу Ниночка на свадьбу не позвала.

Управляющая закручинилась, однако тотчас воспряла духом:

– Наш салон не зря называют одним из лучших! – не стала уточнять она, где и кто именно его так называет. – Мы можем предложить самые разные модели, которые усладят и ваш вкус, и вкус вашего отца – управляющая выдержала паузу и продолжила с придыханием: – Как вы относитесь к работам Джулии Агилар? – назвала она еще одно дизайнерское имя, которое я слышала впервые, в отличие от Нинки – подруга благосклонно кивнула. – Тогда у нас точно есть то, что вам подойдет! Платье из коллекции «Жемчужина». Романтичное и шикарное, в меру закрытое и, конечно же, уникальное. Ограниченный эксклюзивный выпуск! – тон у управляющей при этом был заговорщицкий, и сама она даже чуть-чуть подалась вперед, чтобы ее лучше слышали – Нинка была выше на добрую голову. – Только для самых изысканных клиентов!

– Несите, – велела Журавль, но как только управляющая умчалась, повернулась ко мне и состроила кислую рожу. – У меня такое чувство, что на свадьбе я буду в одних трусах, – поделилась она со мной. – Что за шлак продают в нашем городишке?

Она еще раз критически оглядела себя в огромном зеркале с ажурной серебристой рамой. Кружевное безобразие ей не нравилось.

– У меня такое чувство, что на мне сидит шкура гигантского таракана, – брезгливо повела плечом подруга. – Ну и убогость. Тут ценник можно лепить на спине и шуровать на проспект, – явно имела в виду подруга проспект Мира, самый длинный в нашем городе, на котором часто околачивались подозрительные личности.

– Будешь иметь успех, – пошутила я. – Твой наряд явно побьет рекорды по откровенности.

– По безвкусице. Надо мной даже шалавы смеяться будут, – оглядела себя со всех сторон Нинка. Пока она крутилась около зеркала, я незаметно сфотографировала ее – такой подруга казалась забавной. Нужно будет не забыть отправить ей фото, когда остынет.

– Может быть, та особенная модель тебе подойдет? – с надеждой спросила я. Обилие вокруг белого цвета, атласа, кружев и рюш уже порядком раздражало. Свадебное торжество перестало казаться чем-то романтичным.

– Сомневаюсь, что в их чмошном магазинишке, – ни во что не ставила знаменитый свадебный бутик Нинка, – есть что-то приемлемое.

Управляющая и обе ее помощницы обещанный эксклюзив не принесли – прикатили напольную вешалку, на которой висело оно: платье-квинтэссенция всех нарядов диснеевских принцесс. Невероятное пышное, без шлейфа, но помпезное, с белым расшитым стразами корсетом и кремово-розовой юбкой, которую декорировал целый каскад роз, оно буквально завораживало – легким сиянием почти безупречного уродства, в которое так часто переходит искусственная красота, не знающая границ.

Даже я, не искушенная в моде, видела, насколько, мягко говоря, странно смотрится сей наряд, а уж у Нинки было состояние, близкое к шоку. Но шокировало ее не платье, отнюдь, а тот вопиющий факт, что ее посчитали курицей, которой можно впарить это воздушное слоеное безобразие за бешеные деньги.

– Невероятно, правда? Изумительное сочетание стиля, женственности и достоинства, – вновь приняла ее молчание за изумление хитрая управляющая. – Органза, кружево – были использованы самые лучшие итальянские материалы! Вышивка и цветы ручной работы. Использованы кристаллы «Сваровски». В платье вложено только все самое лучшее!

Нина крайне задумчиво на него смотрела, словно что-то просчитывая. Губы ее тронула дерзкая улыбка.

– Я хочу померить, – вдруг хрипло выдавила она. – Оставьте меня с подругой, пожалуйста.

– Как вам будет угодно. Нужна будет наша помощь – зовите.

Управляющая и ее помощницы, переглянувшись, ушли. А я с изумлением уставилась на Журавля.

– Ублюдское платье-пирожное, – завороженно произнесла Журавль. – С розовыми блювотинками, – почти изящно выразилась она, явно имея в виду розочки. – С гнуснейшими стразиками, похожими на раздавленных жуков, – в голосе ее сквозило отвращение.

– Зачем тебе его мерить, Нин?! – удивилась я.

– Буду действовать по методу «Пугало», – отвечала подруга и мечтательно улыбнулась.

– Что еще за метод? – не поняла я.

– Твой, – ошарашила она меня. – Помнишь, в каком рванье ты заявилась в зоопарк? Было весьма эффектно. Пожалуй, и я приду в этом шлакоплатье, – решила Журавль. – И это будет только начало. Я потом такую жизнь Ипполитику устрою…. Глядишь, дурачок со мной и разведется. Но сначала сбавлю-ка я цену, – добавила она. – Совсем осатанела, – имела в виду подруга управляющую, которая явно завысила стоимость наряда. – Ей с такими трюками на рынке торговать грушами и дынями.

И Нинка действительно облачилась в это чудо дизайнерской мысли. Платье оказалось ей впору, но до чего же безвкусным оно было! Журавль сама по себе девушка яркая, красивая, однако чудовищное платье и глуповатая улыбка превратили ее в испорченный вариант Барби.

– Вы – настоящая принцесса, – прижав ладони к груди, сообщила прибежавшая управляющая, которая, наверное, молилась от радости, что избавилась наконец-таки от сего наряда. – Нежно! Элегантно! Восхитительно!

– Думаю, я возьму эту прелесть, – проговорила Ниночка, пытаясь кружиться в тяжелом наряде. Получалось неуклюже.

– Берите! – возопила управляющая. – Вы будете самой стильной невестой сезона!

– Или не брать… Мне кажется, сзади какие-то некрасивые складки, – задумчиво проговорила Журавль, ловя управляющую на крючок.

– Ну что вы, там все в порядке! Я сейчас все поправлю, – испугалась та, что рыбка сорвется, и быстрым шагом направилась к невесте, дабы показать, что никаких там складочек нет, а если есть, то они очень даже элегантные.

Нинка ловко подставила ей подножку. Как у нее это получилось в подобном платье – ума не приложу. Но факт есть факт. Управляющая споткнулась и полетела прямо на нее. Вдвоем они грохнулись на вешалку с платьями.

Шум поднялся знатный. Скандалить Нинка умела. И делала это со вкусом.

– Вы что, с ума сошли?! – орала благим матом подруга. – Решили меня тут угробить?!

– Ну что вы, простите, это вышло совершенно случайно! – заламывала руки управляющая.

– Меня сбили с ног! Платье порвали! – продемонстрировала она оторванный лоскут с розами. – А я его купить хотела! В чем я теперь выходить замуж буду?! В ночнушке?! Немедленно ухожу!

Нинка скрылась за шторкой, переоделась с помощью девушек-продавщиц и гордой походкой направилась к выходу, крича, что ноги ее в этом месте не будет.

– Но стойте, пожалуйста, подождите! – кинулась за ней управляющая. – Мы сделаем вам скидку!

– Какую? – резко остановилась Журавль.

– Двадцать процентов.

– Пятьдесят, – безапелляционно заявила подруга.

Управляющая охнула, однако под напором Ниночки, которая грозилась рассказать об уровне обслуживания салоном не только всем знакомым, но и написать отзывы в сети, сдалась.

Вот так Нинка сэкономила деньги, вернее, как оказалось потом, просто сбила цену до настоящей – платье было далеко не эксклюзивным, и мы нашли его в Интернете.

А еще решила извести будущего муженька, начиная со дня бракосочетания.

После этого салона мы побывали еще в парочке. Журавль зверствовала. Купила длинную, совершенно неподходящую платью розовую фату с вуалью, длинные серебряно-голубые перчатки и совершенно ужаснейшие ботиночки. Я была уверена – она станет самой запоминающейся невестой.

Кроме того, Нина хотела заставить и меня, как свидетельницу, купить нарядное платье, но мне пришлось отказаться.

– Сейчас можно и без свидетелей замуж выходить, – заявила я подруге. – А я вас у входа подожду. Осыплю лепестками роз и рисом в лицо кину.

Журавль гнусно усмехнулась в ответ. Кажется, она уже представляла, в каком шоке будет бедный Ипполит.

По магазинам мы ходили еще долго, а после по привычке заскочили в кафе. Нинка тратила деньги так, как будто бы в их семье было все в порядке. Но в этот раз я заявила, что платить буду за нас обеих сама.

Дома я оказалась почти за полночь. И, лежа в постели, переписывалась с Антоном, который наконец появился в сети – освободился от работы в студии, где пахал, по-моему, как проклятый, по двенадцать часов в сутки.

Переписывались мы не слишком часто – он предпочитал разговаривать, лучше всего по скайпу, чтобы была возможность не только слышать, но и видеть друг друга, однако в общении через сообщения я видела свое очарование. Этакую подростковую трогательную романтику. Видя лишь текст своего собеседника, я могла давать волю своей фантазии – представлять лицо и его выражение, голос – тембр и громкость, и даже эмоции… К тому же это напоминало мне переписку на бумаге, может быть, не такую сокровенную, однако остающуюся на долгую-долгую, почти вечную память. Наши сообщения сохранялись, и я могла перечитывать их историю тогда, когда мне вздумается.

«У меня есть несколько свободных минут, и я весь твой, Катя», – писал Антон. Мне казалось, что Тропинин сейчас на чем-то сосредоточен и, наверное, занят, но я была благодарна, что он нашел немного времени для меня. А еще я почти слышала его голос – негромкий, ласковый, и от этого становилось уютно и хорошо.

И когда этот человек успел стать таким близким?

«Ты всегда и весь мой:)», – дурной пример заразителен, и я иногда становилась самодовольной, словно Нинка.

«Мне нравятся твои мысли. Все хорошо?» – Антон постоянно задавал мне этот вопрос, как будто бы боялся обратного.

«Все хорошо:) Хожу по магазинам, скучаю по тебе… А ты как? Что делаешь?»

Простые вопросы и не менее простые ответы – но отчего мне хочется улыбаться, и в солнечном сплетении так тепло и слегка волнительно? Или счастье действительно бывает в простом?

Потому что ты влюбленная дура – ответ прост, да!

Вместо ответа Антон прислал мне фотографию. На ней, по всей видимости, в студии, был изображен он сам: расслабленно сидел на крутящемся стуле, облокотившись о его спинку. Закинул ногу на ногу и небрежно положил одну руку на подлокотник, а в другой держал стакан с водой. Черная водолазка с закатанными до локтей рукавами, джинсы, заправленные в грубоватые ботинки со шнуровкой и на массивной подошве. Светлые пряди падали на высокий лоб и скулы, контрастируя с тенью, замысловато играющей на его лице. На губах его была расслабленная улыбка.

На этом фото Антон не выглядел крутой рок-звездой: без грима, без сценической одежды, без привычной гитары в руках и микрофона; скорее он был похож на уставшего человека – не такого, конечно, которому все на свете надоело, а на такого, который много трудился, был доволен этим и временно отдыхал, восполнял силы, чтобы вскоре начать все сначала.

Я улыбнулась. И, кажется, Антон еще шире улыбнулся в ответ.

Сходи к психиатру.

Вдоволь полюбовавшись на Тропинина, я обратила внимание и на Келлу, который на заднем плане развалился на подобном стуле. За время нашей последней встречи его волосы заметно отрасли, но были все такими же синими. Одет он был в черную безрукавку с надписью «На краю», и на сильных плечах и предплечьях красовались цветные татуировки.

Келла и сидящий рядом с ним мужчина лет сорока смотрели на стоящего за стеклом несколько размытого Арина с бас-гитарой наперевес. Рядом с ним находился еще один мужчина весьма неформального вида и что-то серьезно говорил ему.

Видимо, парни что-то записывали, и Кей прислал мне кусочек их студийной обыденной жизни, которая мне казалась волшебством.

В ответ я решила прислать ему свое фото. Я сделала несколько селфи, прикрепила их к сообщению, отправила и…

И поняла, что случайно выбрала не только свои снимки, но и снимок Ниночки, облаченной в то самое ужасно откровенное платье.

– Блин, – прошипела я.

Но было уже поздно.

Антон получил фотографии.

Кей, как и предполагала Катя, находился в частной студии, которая располагалась в пригороде Берлина, вместе с другими музыкантами группы «На краю», а также с продюсером, звукорежиссером и еще несколькими людьми, имеющими прямое отношение к записи нового альбома.

Работа продвигалась хоть и медленно, отнимая много времени, но вполне удачно. Было записано уже несколько полноценных песен, а сейчас шла работа над интернет-синглом. Впереди «На краю» ожидали несколько концертов в Западной Европе и съемка клипа. Правда, когда именно он будет снят, пока было неизвестно – от графика отставали.

Сегодня всех тормозил Арин – никак не мог сыграть чисто свою партию, и его то и дело останавливали, давали советы, наставляли, просили, почти умоляли, даже матами крыли, а у него все не получалось собраться, хотя обычно Арин был весьма неплох в своем деле и постоянно совершенствовался. Народ злился, а больше всех – Келла, поскольку в записываемой композиции ему нужно было строить ударные в соответствии с музыкальным рисунком баса, подчеркивая ритмику и мелодичность. Келла искренне считал ритм-секцию сердцем группы. На репетициях все было здорово. Сегодня дело не шло.

Кей, правда, знал, в чем дело. Именно сегодня был тот самый день, когда его друг расстался с Ольгой. Глупый был день, пасмурный, за окошком моросил мелкий противный дождь – если уж шел дождь, то Антон предпочитал ливни, грозы, со сверкающими молниями и раскатами грома. И чтобы потом обязательно появлялось солнце – и радуга.

Как тогда, когда он гулял с Катей и поцеловал ее впервые в лифте – не сдержался.

Звукорежиссер вновь остановил Арина и опять принялся что-то ему втолковывать. Бас-гитарист молчал и только кивал. Кей смотрел на друга, водя по губам согнутым указательным пальцем, обдумывая, чем бы того взбодрить. С одной стороны, он его понимал, а с другой, что за болезненная привязанность к человеку, который отказался от него? Почему Арин не может себя, черт подери, взять в руки и начать работать? Напоить его? Подогнать девчонок? Что ему нужно?

Ответное сообщение от Кати заставило Антона улыбнуться вновь.

– Сфотографируй меня, – велел он Филу, который сидел рядом.

Тот легко согласился.

Пара секунд – и снимок сделан.

Ответная фотографии от Кати Антона очень удивила.

На одной была изображена сама Катрина – она улыбалась, лукаво глядя в камеру. Ее лукавство не было злым и обманчивым, было в нем что-то светлое, игривое, и Антон не мог не улыбнуться ей в ответ, едва заметно.

А вот второй снимок сначала показался Тропинину каким-то абсурдом: на нем была изображена почти голая Журавль собственной неповторимой персоной, которую парень на дух не переносил.

Увидев это, Антон, поднесший к губам стакан воды, поперхнулся, закашлялся и тотчас привлек на себя внимание всех присутствующих.

– Мои глаза, – только и сказал он, прикрывая рот рукой.

– Тишина в студии! – зычно рявкнул звукреж, который порядком намучился с Арином. – Или валите отсюда, или сидите тихо, придурки!

– Уходим, без проблем, – тотчас поднялся с вертящегося стула Тропинин. – Синий, – позвал он, проходя мимо Келлы. – За мной.

– Пошел ты, – лениво отвечал тот, явно никуда не собираясь идти.

Тогда Кей просто поднес к его глазам телефон и тотчас убрал, как только до Келлы дошло, кто на фото и в каком виде. Осознав, что он только что имел честь лицезреть, парень тотчас метнулся за другом, вышедшим прочь из студии и усевшимся на диван в комнате отдыха. Походил синеволосый ударник на голодного пса, перед носом которого помахали сахарной косточкой и убрали куда подальше.

– Это что было? Че за фото? Где взял? – навис он над беловолосым. – А еще есть?

– Не мельтеши, – поморщился Кей. – Сядь рядом, – и он похлопал широкой ладонью по дивану.

– Я тебе сейчас мурло разобью, – от всей души пообещал Келла. – Быстро и с подробностями рассказал мне, что за фотка! И покажи еще раз, – потребовал он, пытаясь отобрать телефон Кея. Тот, к тому времени понявший, что Демоница ему лишь показалась в обнаженном виде, а на самом деле одета в непонятно какие тряпки, создающие иллюзию почти полной наготы, уступать не собирался и, вытянув руку, убрал телефон подальше от барабанщика. Келла так просто никогда не сдавался. С грозным рыком он повалил Кея на диван, пытаясь дотянуться до вожделенного мобильника, а тот, естественно, стал отпихивать его свободной рукой.

– Лучше говори, скотина! – рычал синеволосый. – Урою же!

– Скажи «пожалуйста», – откровенно смеялся над ним Кей.

– Я тебе твое «пожалуйста» запихаю туда, откуда вынуть сложно будет! – все больше злился Келла. Очередная попытка выхватить телефон из рук Кея не увенчалась успехом. И он попытался заломить ему руку, злобно ругаясь. Солист НК сдаваться тоже не любил. И послал друга и коллегу крайне далеким и заковыристым маршрутом.

– Отпусти руку, – прошипел Кей, чувствуя боль.

– Я тебя сейчас сделаю, детка! – в азарте выкрикнул Келла, видя, что выигрывает.

В этот момент открылась дверь, и в комнату отдыха вплыли Андрей Коварин и крупный мужчина с лопатой-бородой и тату-рукавами. Это был не кто иной, как известный немецкий музыкальный критик, имеющий немалый вес в международной музыкальной среде. Коварин не без труда и не без помощи человека, который приложил руку к созданию и раскрутке «На краю», уговорил этого критика на написание статьи о группе в популярном музыкальном журнале и привез для знакомства с парнями прямо в студию.

Сцена, которую узрели Коварин и герр Фишер, больше напоминала романтическую, нежели соперническо-дружескую. Ударник восседал на вокалисте, захватив того в железные медвежьи объятия и явно желая стать тому кем-то более близким, нежели просто товарищ по команде. Кей же глядел Келле прямо в глаза, зачем-то вытянув одну руку перед собой.

Журналист про себя решил, что от удовольствия.

Увидев сие, оба мужчины затормозили и удивленно взглянули на молодых людей.

– Сверху – Келла, ударник, снизу Кей – вокалист, – ровным голосом произнес Андрей на английском, который усиленно подтягивал последние года два – для расширения, как сам говорил, бизнеса на Западе. Кстати говоря, и своих ребяток, как он ласково называл музыкантов, заставлял делать то же. – Вы что творите, – почти не размыкая зубы, проговорил взбешенный, но сохраняющий ледяное спокойствие Коварин уже на родном языке. – Быстро встали.

– Он мне телефон не отдает, – отрывисто сообщил Келла, с трудом удерживая Кея. – Хеллоу! – весело поздоровался он между делом с немцем. – Ты, мразь белобрысая, – обласкал он Кея по полной без перехода, – быстро отдал свой драный тел!

– Здравствуйте, прошу простить, мы немного заняты, – более вежливо и официально проговорил из-под него Кей, которому стало дико смешно. Видя, как бледнеет, а после краснеет Коварин, он едва не засмеялся в голос. Руки у Кея ослабли, и он уронил телефон за диван.

– Фак! Я тебя прикончу! – заорал Келла, видя, что все пропало. – Специально же! – схватил он Антона за ворот. Тот все обиднее смеялся.

– Это просто они… играют, – спешно объяснял Андрей тем временем гостю.

– Нет-нет, не стоит объяснять, – замахал вдруг руками брутальный немец, с каким-то возрастающим интересом наблюдая за парнями. – Я все понимаю! Я толерантный человек, – гордо заявил он и постучал кулаком в грудь. – И я пишу только о музыке, а не о предпочтениях музыкантов. Это их жизнь, это их любовь!

И к недоумению всех трех герр Фишер послал до сих пор возлежащим друг на друге музыкантам воздушный поцелуй.

Выглядело это, мягко говоря, странно.

Коварин выдавил кислейшую из улыбок и подумал, что, может быть, зря так хотел заполучить статью именно этого человека. Впрочем, он быстро – как и всегда – взял себя в руки. Работа есть работа. Не стоит смешивать ее с личными предпочтениями.

– Чего за муть? Чего он гонит? – не понял Келла, у которого с английским были некоторые проблемы.

– Говорит, что ты не зря выкрасил волосы в синий. Видит, что ты из его команды, – с долей ехидства в голосе отвечал Антон, у которого настроение стало хорошим. А, как однажды говорил сам Келла, хорошее настроение Кея грозило неприятностями окружающим. Потому что Тропинин мог довести кого угодно и, наверное, до чего угодно.

– Да вы меня *запрещено цензурой* в край! – взревел Ефим. – Перекрашусь!

Воспользовавшись моментом, Антон ловко оттолкнул друга на спину и навис над ним с победной улыбочкой, опираясь на руки.

– Плюнуть бы тебе в твою харю наглую, чтобы не скалился, – проворчал Ефим, которому уже все порядком надоело. – Вставай, давай, мобилу искать, или я все же тебе набью морду, честное слово, придурок.

В это время дверь открылась, и в комнату отдыха словно украдкой заглянул немецкий журналист. Увидев, что музыканты сразу заметили его, он отчего-то по-девичьи смутился, произнес: «Поменялись, продолжайте» – и скрылся из виду. Келла, словно обретя второе дыхание, сбросил с себя смеющегося Кея, выругался и полез за диван.

Мобильник так сразу не нашелся – диван пришлось отодвигать, ибо и у солиста, и у барабанщика оказались недостаточно тонкие руки, чтобы достать его. Когда же наконец телефон оказался у Келлы, тот не смог сдержать стона разочарования – понял, что Нина не обнажена, а в платье.

– Подстава. Какое-то мгновение мне казалось, что Королева без ничего, – вздохнул он почти мечтательно, глядя в экран мобильника.

– Вы же рассорились навсегда. Ты, помнится, ее послал, – припомнил Антон последнюю встречу Келлы и Нины.

– И еще как послал, – подтвердил горячо синеволосый, словно забыв, как била его по щекам Нина, и как горела кожа, а, главное, пылала душа. Зато вспомнил, как тащил ее, пьяную, в отель. Спящая Ниночка притягивала и злила одновременно.

– Тогда для чего тебе ее фото? – полюбопытствовал Кей.

– А то ты не знаешь, – расплылся в широкой улыбке Келла.

– Не знаю, – прикинулся лютиком солист НК.

– Для того же, для чего тебе фотки твоей хорошей девочки были нужны, – вновь осклабился Ефим, который в начале лета нашел снимки Радовой у друга в комнате. Антон как-то враз посерьезнел и ледяным тоном предупредил друга не нести чушь. Тот только плечами пожал. По его словам, Тропинин слишком много носился со своей Катькой.

– Кстати, чувак, – вдруг вспомнилось кое-что синеволосому. – Потом кое-что обсудить надо. Идет? А фотку все равно мне перекинь.

Свадьба – особое событие в жизни любой девушки. Волнительное и романтическое, долгожданное и почти сказочное. Торжество, к которому готовятся едва ли не год. Праздник любви, нежности и заботы друг о друге.

День, когда жертве больше не сбежать просто так от своей любимой.

Для Ниночки же свадьба была наказанием и развлечением одновременно. Событием, которое она ждала и ненавидела с одинаковой силой и нетерпением.

Подруга готовилась к ней, как к сражению, в котором должна была одержать победу. И жаждала не о том славном миге, когда руки любимого человека будут ласково обнимать ее, а о том, как нежно будут хрустеть долгожданные купюры в ее кошельке. Или как будет сверкать банковская карта.

Нинка ждала собственную свадьбу, как зарплату, при этом то и дело обдумывая кары как для своего будущего несчастного муженька, так и для тетки. Про Келлу она не вспоминала. Зато сходила на несколько свиданий с Матвеем – пришлось, скрипя сердцем и зубами, отдавать долг, притворяясь его девушкой. После каждой такой встречи она возвращалась злая, проклиная Помойку так яростно, как будто бы он был виноват во всех ее бедах. И в бедах Виктора Андреевича – тоже.

Тот, кстати, к Матвею относился весьма благосклонно и, как поведала мне в последний день перед бракосочетанием Нинка, был почти не против отношений между ним и дочерью. Это раздражало ее еще больше.

День икс начался суматошно.

Мы заранее сплавили Нелли подружке, и в ночь перед торжеством Нинка осталась ночевать у меня, поскольку ее свадебное платье хранилось в моей комнате, служа защитным талисманом от Леши – стоило ему заглянуть и увидеть эту вершину безвкусия, как он едва ли не начинал креститься и почти мгновенно исчезал.

Кира и Нелли, увидев сие безобразие, долго хохотали и по очереди пытались влезть в пирожное, чтобы сделать смешные фотки. Если Нелька была довольно-таки хрупко сложенным подростком, и платье ей было великовато, то мощная Кира, у которой, видимо, глазомер отсутствовал напрочь, слегка порвала по шву, так и не сумев натянуть. Увидев это, я едва не взвыла, и мы с ней долго провозились над свадебным нарядом Нинки, дабы привести в порядок до прихода Журавля.

– Все в порядке. Не будет видно со сцены, – в конце концов, заявила Кира – родственников в свадьбу мы, естественно, посвящать не стали, сказали, что это костюм для постановки в студенческом театре, куда якобы ходила Нинка. Про свадьбу она говорить категорически запретила.

– Вы что, «Невесту Франкенштейна» ставите? – поинтересовался с кислой улыбкой Леша. Ему категорически не нравилось, что в одном доме с ним находится этот, как говорила Журавль, «дизайнерский выкидыш». Но ничего поделать он не мог.

Ранним утром, пока все спали, Нинка, шепотом ругаясь, не без моей помощи облачилась в свой слоеный шедевр, сделала совершенно чудовищный макияж и, накинув поверх наряда голубое короткое пальто, вышла в прихожую, счастливо ни с кем не столкнувшись. Я, в отличие от подруги одета была куда более адекватно: в черное приталенное платье с длинными рукавами, треугольным вырезом и кружевной отделкой по подолу. Такое платье может сойти и за коктейльное, и за повседневное, и за романтичное – стоит только подобрать нужные аксессуары. Я ограничилась длинными серебряными серьгами-подвесками, подаренными бабушкой.

– Вы куда? – крикнула мне в спину Кира, которая все-таки проснулась, но я ловко закрыла дверь перед ее носом, и когда она выглянула на площадку, мы уже были в лифте – Нинка обтерла платьем все стены.

Около подъезда мы встретили Фроловну, которой отчего-то не спалось, и она недобро покосилась на нас и, кажется, даже сплюнула. Но мы не обратили внимания.

Регистрация была назначена ровно на девять утра, и до нее оставалось порядка двух часов, которые мы потратили на дорогу до ЗАГСа центрального района: ночью выпал снежок, успевший подтаять к утру, а потому весь город, как говорится, «стоял».

В такси подруга жевала шоколадный батончик и изредка с нервным смехом смотрелась в круглое ручное зеркальце. Из него таращилась на мир весьма странная особа, больше похожая на Джокера, а не на невесту. Алые губы, густые синие тени с вульгарной подводкой, внезапно ставшее почти бронзовым лицо – результат слаженной работы тонального крема и пудры, при этом лицо особенно контрастировало с куда более светлой кожей на шее. Ярко выделенные скулы и румяные щеки казались неестественными и старили. Нинка отчасти напоминала мне ту самую купеческую дочь с алыми от свеклы щеками. Только в современной обработке.

Вуаль, конечно же, частично скрывала этот кошмар, но я не представляла, что испытает неизвестный нам жених, увидев такую красу небесную во время регистрации. И если ко всему этому добавить то самое ужасное платье с драпировкой в виде розочек, а также безвкусно подобранные аксессуары, среди которых кроме перчаток и фаты появились совершенно дешевые на вид серьги и колье то ли из жемчужин, то ли из белых бусин, то результат получался воистину впечатляющим.

Расчет Журавля был прост – она выйдет замуж, получит деньги от Эльзы, та напишет на нее завещание, а вскоре она, Ниночка, доведет супруга до белого каления и он с ней разведется по доброй воле. Мне казалось, что это слишком просто, и наверняка Эльза Власовна припасла козыри, но я молчала.

Я смотрела на подругу и думала, что она все-таки немного того. Если бы меня кто-то поставил перед подобным ультиматумом и я бы выходила замуж непонятно за кого из-за денег, я бы нервничала, злилась и вообще чувствовала себя ужасно. Журавль же все время смеялась, явно чувствуя себя воином перед боем.

Около ЗАГСа мы оказались за полчаса до начала церемонии, перед этим заехав в цветочный магазинчик – за букетом. Нинка решила: изгаляться, так изгаляться. Она придирчиво набрала самые, наверное, плохие розы во всем магазинчике: белые, красные, желтые, бордовые – получилось штук тридцать, не меньше. И потребовала завернуть их в оберточную бумагу дичайшего салатового цвета. Чуть подумав, Нинка выбрала огромную лилию и воткнула ее в середину букета, вернее, букетища.

– Красота, – сказала она довольно, прижимая охапку цветов к себе.

Продавец если и удивилась, то виду не подала. Только посмотрела странно.

Я же, в отличие от подруги, позориться не желала и выбрала акварельный букетик из нежных альстромерий: белых, розовых и желтых.

– Никогда не думала, что твоя свадьба будет такой, – проворчала я, когда мы уже вышли из автомобиля и стояли напротив ЗАГСа. ЗАГС торжественно звался «Дворец бракосочетаний» и располагался в старинном, недавно отреставрированном особняке с колоннадой и богато декорированным фасадом. Здание это, словно невеста, было белым, и вокруг него выстроились в полукруг почтительные винтажные фонари, ажурные лавочки, скульптура с парными кольцами, мостик и фонтан, сейчас уже не работающий. Когда-то давно ЗАГС центрального района был убогим и располагался на перовом этаже панельного дома – о том, что это за место, гласила лишь куцая табличка советских времен. Однако когда внучка прошлого мэра решила выходить замуж, он решил, что негоже будет, если фотографии с торжества получатся неудачными из-за такого фона, и за три месяца появился новый ЗАГС, где свадьба внучки и была потом сыграна.

Проезжая мимо этого места, я часто думала раньше, как было бы здорово однажды побывать здесь в качестве невесты, однако, когда в моей жизни появился Антон, размышлять о подобном я перестала. Мне просто хотелось быть вместе с ним, а не лихорадочно готовиться к свадьбе, мечтать о платье, фотографии и шикарной машине.

Сейчас около «Дворца бракосочетаний» было многолюдно, и я насчитала целых четыре невесты с толпой родственников. Кто-то уезжал, кто-то фотографировался под чутким руководством человека с камерой, кто-то распивал шампанское из бокалов, громко желая молодоженам счастья. Все кругом было заставлено автомобилями с бантами и лентами, тянущимися через капот. На крыше одной из машин высилась сложная конструкция с лебедями.

– Можно подумать, свадьба – это предел моих мечтаний, – фыркнула Журавль, цепко глядя по сторонам. Однако никакого Ипполита вместе с поверенным тети Эльзы она не видела. Зато, как и я, имела возможность наблюдать неподалеку от нас счастливую пару молодоженов в окружении родственников: они, выстроившись по обе стороны асфальтированной дорожки, что-то радостно кричали, хлопали и бросали в молодых супругов лепестки роз. Вместе с лепестками падал на асфальт и легкий, почти невесомый снег.

– Убожество, – только и сказала подруга презрительно, поведя плечом. – Дешевое платье, дешевые цацки, дешевые понты.

– Зато они счастливы, – заметила я. Молодожены, и правда, смотрели друг на друга совершенно влюбленными глазами. И я даже немного позавидовала им.

– Получу наследство старой грымзы – тоже буду счастлива. Деньги – мое счастье, – парировала Журавль. – Любовь – счастье слабоумных.

И она первой ступила на крыльцо безвкусными ботиночками на громоздком квадратном каблуке. Своего внешнего вида подруга не стеснялась и несла себя так, словно была королевой. Как будто бы все было в порядке. Как будто бы она сама так хотела.

Однако, поднявшись по крыльцу, Нина вдруг замерла.

У меня отчего-то сжалось сердце. Наверное, не хочет выходить за непонятно какого Ипполита. И я ее понимаю… Она ведь точно что-то чувствует к Синему, но не признается. Да и кому охота быть разменной монетой в попытках потешить чужой маразм?

– Нин, – тихо сказала я, беря ее за руку и таким нехитрым образом желая сказать, что я – с ней. Несмотря ни на что.

– А если она меня с завещанием надует? – спросила хрипло подруга, руша все мои предположения.

Я вздохнула. Вот оно что!

– Не надует.

И я дотронулась до массивной медной ручки двери, чтобы открыть ее перед Нинкой, которая в своем пышном, на обручах, пирожном безобразии испытывала некоторые проблемы с дверными проемами. Однако зайти в ЗАГС мы с Нинкой не успели. Чей-то знакомый голос крикнул нам в спину:

– Эй!

Словно порыв ветра ударил между лопаток. И мы с подругой синхронно обернулись.

Такого поворота событий никто из нас не ожидал.

Не знаю, как Журавль, а я едва не запрыгала на одной ножке.

Потому что внизу, ступив на первую ступень крыльца, стоял Келла. Он был, как и всегда, насмешлив, и смотрел на Нинку нахально и весело.

– Что, Королева, забыла свою вечную любовь? – крикнул синеволосый, усмехаясь и глядя на нас снизу вверх. Он ничуть не изменился с последней нашей встречи: тот же дерзкий взгляд карих глаз, тот же уверенный разворот плеч, та же беззаботная улыбка. Тот же пирсинг на чуть асимметричном лице: в брови, губе, хотя, кажется, кольцо в носу исчезло. Синие волосы спрятаны под черной шапкой, одежда простая: темно-серая спортивная куртка с логотипом известной фирмы, джинсы и черные кеды с белой подошвой. На его плечи и голову падал усилившийся снег, но парень, кажется, не замечал этого. Все его внимание было приковано к обалдевшей Нинке.

– Ты выходишь замуж, Королева? – Келла поднялся на одну ступень, не отрывая от Журавля глаз. – Он настолько лучше меня? – Келла ступил на следующую ступень. – Не противен тебе?

– Твою мать, – зачарованно прошептала Ниночка. – Где мое ружье?

– А я скучал по тебе, Королева, – не унимался синеволосый, медленно поднимаясь к нам. На лице его играла улыбка. – Думал. Представлял. А ты меня вспоминала?

Я готова была поклясться, что он искренен. Я готова была расцеловать его за то, что он дал Ниночке еще один шанс и первым пошел навстречу ее гордости.

– Что тут делает этот муфлон облезлый? – не могла поверить в происходящее Журавль. И я – тоже. Но я надеялась, что Келла сейчас вставит Ниночке мозги, куда надо. Заберет ее с собой: взвалит на плечо и унесет к себе в берлогу.

Келла вдруг резко перескочил несколько ступеней и схватил обалдевшую Нинку за талию.

– Решила выйти замуж? А как же я, а? – спросил он весело и развязно подмигнул мне в знак приветствия. Глаза у него были шальные.

– Какое платье шикарное. Сама шила? – осведомился он. Вопрос его, конечно же, проигнорировали.

– Отпусти меня! – заорала Журавль, забарахтавшись в его объятиях. Платье-пирожное слишком сильно мешало маневренности. Все, что она могла – упереться руками в его грудь. Расстояние между их лицами можно было назвать почти интимным, ну, если, конечно, не брать во внимание тот факт, что лицо у Журавля было таким, словно она собирается плюнуть парню в глаз. Букет ее упал, и я тотчас подобрала его, решив, что отношения эти двое должны выяснять без меня.

– Не отпущу, – твердо сказал Келла и всмотрелся сквозь вуаль. – Отлично выглядишь.

– Пошел вон, скотина! – заорала еще громче Нинка, перекрывая смех и веселье окружающих. На нас стали недоуменно поглядывать. И все, как и я, думали, что Келла пытается украсть невесту прямо с собственной свадьбы.

Это казалось милым и романтичным действом. Для всех, кроме моей подруги.

– Пошел вон, – повторила Нина злым голосом, не оставляя попыток вырваться.

– Не пойду, – был непреклонен синеволосый.

– Убери руки, ублюдочный! – попыталась подруга ударить Келлу по плечам, но тот играючи перехватил ее руки и, словно насмехаясь, поцеловал запястье, за что тотчас чуть не поплатился – Журавль едва не двинула ему запястьем в нос.

– Королева, – укоризненно сказал Келла, – будь милее. Хотя бы сделай вид, что скучала.

– Провались ты в выгребную яму! – вновь предприняла попытку вырваться из железных объятий Ниночка.

– Не провалюсь, – не хотел себе подобной судьбы синеволосый.

– Отпусти ее, – попыталась вмешаться я, хотя меня на самом деле душил смех.

– Не-а. Заберу с собой, – улыбнулся мне широко Келла. Нинка барахталась, и удерживать ее ему становилось все сложнее и сложнее, однако он и не думал ее отпускать.

– Пойдем со мной, Королева, – обратился он к Ниночке, у которой уже едва ли не валил пар из ушей от злости. – У меня мало бабла, и я ни фига не перспективный, без связей и крутых предков. Но я тебя не забыл.

Нинка вдруг замерла, перестав биться, как рыба на берегу.

Мне показалось на мгновение, что его слова заставили огненный лед, сковавший ее сердце, тронуться, треснуть и что сейчас гордость ее отступит, и Нинка скажет: «Да, забери меня, пожалуйста. Я не хочу так – за деньги», но…

– Ты идиот *запрещено цензурой*? – изрекла она тоном видавшего виды сапожника. – Какого черта? Думаешь, ты мне нужен, синильная гнида? Пшел отсюда, пока я тебе позвоночник из горла не вытащила.

– Вот же ты, Демоница, – почти восхищенно покачал головой Келла. – Богатый лексикончик.

В это время широкие двери, ведущие в ЗАГС, отворились, и мимо нас прошествовала огромная толпа чьих-то родственников, которые неподалеку от лестницы выстроились в два ряда, явно готовясь встречать очередных жениха и невесту. Следом на крыльце появился и поверенный Эльзы Власовны: среднего роста темноволосый деловитый мужчина с дипломатом в руке.

– А, вот и вы, – обрадовался он, увидев Нинку. Рядом с ним у порога маялся, все время глядя по сторонам молодой человек лет двадцати пяти, в очках, в расстегнутом сером пальто и видневшимся под ним черным строгим костюмом. В руках его был элегантный букет с алыми розами.

– Извините, – обратился он к поверенному и что-то тихо спросил у него. Тот так же тихо ответил.

Я как-то сразу поняла, что это – Ипполит.

Нинка, не будь дурой, тоже догадалась об этом. Свадьбу из-за Келлы отменять ей не очень хотелось – видимо, его слова не показались ей столь искренними и убедительными, как мне. Или очень уж ей хотелось наследства. И подруга, собрав воедино все свои силы, каким-то неведомым мне образом оттолкнула Келлу и, ударив его по предплечью, бросилась к Ипполиту, забыв о своем слоеном платье. Поэтому немудрено было что она, запутавшись в нем, едва не упала.

Я бросилась к Нинке на помощь, однако Келла умудрился поймать ее, придерживая за талию, и даже поставить на ноги.

– Да исчезни ты, свинья, – прошипела Журавль и потянула руки к своему суженому. Тот, кстати, был весьма недурен собой, напоминая чем-то прокачанную и улучшенную версию Эдгара.

Келла, кажется, все-таки обидевшись на «свинью», не стал больше ее удерживать. Улыбка с его лица пропала, уступив место то ли брезгливости, то ли злости.

– Ипполит, умоляю, спасите! – с той страстью, с какой только могла, обратилась Нинка к будущему супругу.

Тот удивленно посмотрел на нее.

– Что? – не понял Ипполит и нервно поправил очки.

Вместо ответа Ниночка трогательно прижалась к нему, обхватив его плечи руками. Глаза Ипполита стали по пять рублей. Глаза тех, кто выстроился для встречи новой пары молодоженов стали еще больше. А я поняла, что тут что-то нечисто. Попыталась предостеречь подругу, но меня не слушали.

– Я приехала на свадьбу с вами, а этот негодяй пристает ко мне, – вполне натурально всхлипнула Нина, а Келла, услышав это, захохотал.

– Я должен вас защитить? – уточнил слабым голосом Ипполит, пытаясь от нее отлепиться.

– Конечно, – подняла на него взгляд Нинка. – Вы мой жених. И я выйду за вас. Так и знайте, – пообещала она.

– Какой он твой жених? – раздался громкий женский голос – из ЗАГСа вышла весьма бойкая дама лет пятидесяти в элегантном пальто и замысловатой белой шляпе в черный горох. – Отойди от моего зятя, шалава! – велела она Нинке.

Та, не отлипая от жениха, послала тетку в пеший тур по лесам и долам. Она всем своим видом показывала, что отдавать Ипполита, вернее, деньги Эльзы Власовны, не намерена.

– Пожалуйста, прекратите, – взмолился молодой человек в очках. – Люди смотрят, неудобно.

– Что происходит? – ничего не понимал поверенный. – Нина, вы перепу…

Однако его слова заглушил рев дамы в шляпе:

– Ах ты, кобель! – заорала она уже Ипполиту. – Неудобно ему! Только на Светочке моей женился, уже девку какую-то отыскал! И на что мою девочку-то променял?! На деревенщину в уродском наряде!

– Да ты себя видела? – возмутилась Нинка, забыв, как выглядит. Но тут до нее дошло, что она перепутала женихов и полезла обниматься к чужому, уже даже не жениху, а мужу, который, видимо, ожидал невесту, дабы вместе с ней выйти к гостям, готовящимся осыпать их лепестками и пожелать счастливой семейной жизни. Наверное, он что-то хотел спросить у поверенного, а мы с Нинкой приняли его за Ипполита.

Пока тетка орала, Журавль отпихнула несчастного молодого человека в очках, который от воплей тещи съеживался все больше и больше, и подошла ко мне, делая вид, что оказалась тут случайно.

Келла продолжал ржать.

К даме присоединился хор родственников, построившихся на лестнице, которые были удивлены поступком лже-Ипполита. Они в один голос под руководством тещи кричали на бедного молодого человека. Видя, что тот не может дать отпор, к воплям подключилась и вторая часть родственников – со стороны жениха. Его они, естественно, защищали.

Обстановка накалилась.

– Мама, что происходит? – вышло в это время из ЗАГСа эфемерное юное создание в свадебном платье и фате-паутинке. Рядом с ней стояла девушка с букетами: судя по браслету на руке – свидетельница. Обе они были растеряны.

– Света! – бросился к ней Ипполит. – Она сама ко мне пристала!

– Не подходи к моей дочери! – взвизгнула теща.

Что там было дальше, даже не знаю – мы, наконец-таки, скрылись в ЗАГСе вместе с поверенным Эльзы Власовны и, как оказалось, Келлой.

Он смеялся. Чуть ли не пополам согнулся, оглашая хохотом «Дворец бракосочетаний» – ему даже замечание сделали, но синеволосому было глубоко фиолетово на чужие слова.

– Все из-за тебя, бестолочь, – озлобленно глянула Нина на ржущего Синего. – Убирайся, труп.

– Нин, успокойся? – не смогла сдержаться я. – Может быть, вам поговорить? Просто сесть и поговорить.

– У нас нет времени на разговоры, нам нужно зарегистрировать отношения, – встрял поверенный. Его никто не слушал.

– Катя дело говорит, – с одобрением в голосе сказал Келла. – Поболтаем? Я скучал.

Журавль устало откинула назад вуаль и с ненавистью посмотрела на музыканта.

– Дверь там, рыло. Прочь.

– Ты уверена, что хочешь этого? – резко прекратив смеяться, спросил тот.

– Более чем. Пошел вон с моих глаз, – приказала Нинка, но я вдруг заметила, как голос ее едва заметно дрогнул.

Или мне показалось?..

Келла свел темные брови к переносице. Кажется, он был крайне зол и едва сдерживался. И куда только делся его веселый смех?

– А я последний раз предлагаю: пошли со мной, – проговорил он сквозь зубы.

– А я в последний раз предлагаю тебе пойти в зад, – отозвалась тотчас Нина.

Они с яростью уставились друг на друга.

– Может быть, успокоимся? – вмешался поверенный Эльзы Власовны, нервно поглядывая на дорогие наручные часы. – Церемония скоро.

На него никто не обращал внимания, кроме меня.

– Дура, – насмешливо посмотрел Келла на Нинку, с трудом пряча гнев.

– Следи за словами, – припечатала та его уничтожающим взглядом.

– Я твой жених, – и Келла плотоядно улыбнулся. – Твой путь к финансовой независимости, – явно передразнил он кого-то.

Он не шутил.

У Нинки ни один мускул на лице не дрогнул, только от глаз повеяло таким холодом, что я испугалась за нее.

Она молчала, а синеволосый же, кажется, торжествовал. Упивался победой. И в его взгляде не было ничего доброго, в нем появилась какая-то болезненная жесткость.

– А, это вы! Я ждал вас. Ефим Строганов-Софьин? – уточнил тем временем поверенный, копаясь в документах.

– Он самый, – отрывисто бросил Келла.

Поверенный протянул ему ладонь, и они обменялись рукопожатием.

Я молчала. Не знала, что сказать. И все мои теплые мысли, вся моя надежда, что Келла вернулся за своей любимой, таяли, как эскимо в теплых руках.

Он мстил. Издевался. Проверял Нину на прочность.

Наслаждался ее поражением.

– Отлично, наше время как раз проходит, а Эльза попросила меня приглядеть за вами, – вновь бросил поверенный взгляд на часы. Он, кажется, ничего не подозревал. – Ваши документы, друзья, с собой?

– С собой. Но мне сказали уйти, – со смешком отозвался барабанщик, глядя при этом в лицо Журавлю с дерзким вызовом. – Не смею перечить.

– А как же Ипполит? – не веря, спросила я. Да что тут происходит, в конце концов?

– Эльза Власовна пошутила, – ответил, прокашлявшись, поверенный. – Ну, вы же знаете, как эксцентричны порою эти пожилые богатые леди.

– Вы что устроили? – рассердилась я, теперь до конца поняв, что над подругой просто-напросто зло пошутили. Очень зло. И слаженно. Нет, она и сама шутила над людьми, и порою довольно жестоко, но…

Но могла ли я быть не на стороне своей лучшей подруги?

Конечно, нет.

А Журавль словно очнулась. Оглядела их презрительно. Даже улыбнулась – ни дать, ни взять Снежная Королева. И глаза – словно льдинки. И голос – ледяной. И сердце.

– Вот как. Решил поиздеваться надо мной? – не своим голосом спросила Нинка и трижды медленно похлопала в ладони. – Браво, мой милый. Браво. Десять баллов.

– Было смешно. Почему бы и нет? – пожал широкими плечами Келла.

– Почему бы и нет, – задумчиво повторила подруга, зачем-то беря у меня из рук свой огромный букетище. – Действительно… Почему? – спросила Журавль словно саму себя и внезапно огрела букетом Келлу по лицу. Хоть реакция у него и была хорошая, но увернуться он не успел – не ожидал такой подставы.

– Стерва! – заорал он и вновь едва не получил охапкой роз по лицу, но отскочил. Больно ему не было – было обидно.

– Иди сюда, биомасса, – кровожадно поманила его Нинка, и лицо ее перекосилось от ярости. – Я тебя в порошок стирать начну.

Журавль, не слушая ни меня, ни поверенного, приближалась к барабанщику. Она попыталась еще раз ударить его, но Келла, выругавшись, выхватил букет из ее пальцев и швырнул на пол, а после несколько раз со злостью наступил на хрупкие замерзшие цветы.

На мраморном полу они смотрелись некрасиво. Помятые, с отлетевшими лепестками, изломанные. Особенно досталось лилии.

Мне стало их жаль.

Подруга не растерялась и пустила в ход сумочку, которая попала синеволосому по плечу. Он разъярился еще больше. Казалось даже, Келле хотелось ударить Нину в ответ, но он сдерживался.

– Вы что делаете?! Зачем мусорите?! – справедливо возмутилась одна из работниц ЗАГСа, проходящая мимо.

– Она за собой уберет, – кивнул на Нинку Келла.

– Друзья, а как же свадьба?! – возопил поверенный, который совсем ничего не понимал.

– Не будет никакой свадьбы, – хрипло сообщил синеволосый. – И денег, – усмехаясь, добавил он, глядя в окаменевшее лицо Нины. – Пошла ты.

– Я не опоздал? – услышала я вдруг еще один знакомый голос за спиной и резко обернулась – позади стоял Антон и улыбался.

Сердце запело, зазвенела на одной ноте кровь. Кого-кого, а уж его я тут встретить совершенно не ожидала.

– Антоша, – только и сказала я растерянно, а он подошел ко мне, обнял, коснувшись губами щеки, и шепнул:

– Нереально скучал.

Я обняла его в ответ – крепко-крепко и прижалась щекой к груди. Кажется, даже почувствовала стук его сердца.

Наши объятия были короткими, но от прикосновений словно холодный ток по телу прошелся, и хотелось никогда его больше не отпускать. Тропинин, кажется, был такого же мнения и крепко взял меня за руку.

Наверное, если бы не люди вокруг и не напряженная ситуация, мы бы не разжимали объятия еще долго, но нам пришлось нехотя отпустить друг друга. Слишком уж тяжелая атмосфера была.

Нинка громко фыркнула, Келла хлопнул друга по плечу в знак приветствия.

– Вы – свидетель? – уточнил нервничающий поверенный.

– Свидетель, – кивнул Антон. – Попал в пробку, опоздал. Поздравляю, – скользнул он равнодушным взглядом по Ниночке. – Отлично выглядишь.

Его голос был таким серьезным, что почти нереально было заподозрить усмешку.

– Зря приехал, чувак, все отменяется, – сказал Келла, с вызовом глянув на Нину.

– В смысле? – не понял Антон и с некоторым изумлением глянул на меня, а после перевел взгляд на цветы. Приподнял бровь.

– В прямом, – мрачно отвечал синеволосый. – Я ее послал.

Он произнес это с нескрываемым удовольствием.

– Но как же так? – заволновался поверенный, который не хотел отвечать перед Эльзой Власовной за проваленную операцию сводничества.

Нинка в это время молча развернулась и направилась к выходу, по пути сама же наступив на свои цветы, которые теперь ее не интересовали. Люди вокруг с удивлением смотрели на нас. Провожали изумленным взглядом ее.

– Нина! Стой! – бросилась я за ней, с сожалением отпустив ладонь Антона. Отчего-то подругу было нереально жалко. И вообще, происходящее казалось неправильным, диким.

Нина остановилась. Спина ее была слишком прямой. Голова была слишком приподнята. И взгляд был слишком безжизненным.

– Не ходи за мной, – резко сказала она, не оборачиваясь. И тон ее был такой, что я ясно поняла – сейчас подруга хочет остаться в одиночестве. И лучше ее не трогать.

– Позвони мне потом. Я волнуюсь за тебя, – только и сказала я, коснувшись ее плеча. Нина кивнула, но не обернулась. Может быть, не хотела, чтобы я видела ее глаза.

– Эй, Королева, – крикнул ей в спину Келла. – Приезжай ночью! Может, уговоришь, и я соглашусь жениться на тебе!

И он опять засмеялся. А подруга гордо покинула «Дворец бракосочетаний». Поверенный бросился следом за ней.

– Хватит! – рассердилась я. – Ты что о себе возомнил?

– Заслуживает, – ответил Келла. – Не лезь, Катя.

– Она – моя подруга.

– Плевать.

– Мне не плевать.

– Твои проблемы.

– Полегче, – недовольно глянул на него Антон, вновь беря меня за руку.

– Зачем ты так поступаешь? – выкрикнула я, испытывая двойственные чувства: с одной стороны, была ужасна рада видеть любимого, а с другой – была расстроена из-за подруги.

На одной половине души – весна, на второй – зима.

– Переживет, – отозвался Келла с ухмылкой. – Ей полезно. С-с-стерва, – коснулся он лица, по которому попало цветами.

– Ты ведь тоже ее обманывал! – возмутилась я. – Вы оба стоите друг друга!

Келла крайне кисло на меня посмотрел. Но промолчал.

– Что вообще происходит? – с интересом спросил Тропинин. – Какую часть драмы я пропустил?

– Бóльшую, – усмехнулся Келла. – Было весело.

– Я тоже хочу знать, что происходит, – хмуро сказала я, подняв на Келлу сердитый взгляд. – Антош, объясни, пожалуйста, почему ты меня не предупредил о приезде?

– Хотел сделать тебе сюрприз, – улыбнулся он.

– Я тоже хотел сделать сюрприз, – зловеще произнес Келла.

Мне стало обидно, да и злость брала – не хотелось верить в то, что Тропинин вот так взял и вместе с другом поиздевался над Ниной. Но поспешные выводы я делать не хотела.

– Давайте уйдем отсюда и поговорим в спокойном месте, – предложила я, вздохнув. А перед тем, как уйти, собрала растоптанные цветы и выкинула их.

Мы втроем переместились в кафе неподалеку – с видом на ЗАГС, к которому то и дело подъезжали машины и выходили красивые девушки в белых платьях в сопровождении женихов. И чем больше я смотрела на счастливые пары, тем больше мне было жаль мою Нину. И тем злобнее я поглядывала на барабанщика. Келла же пил пиво и вообще вел себя так, словно ничего и не случилось: заигрывал с официанткой, шутил, громко разговаривал по телефону. Виноватым он себя не чувствовал. Напротив, в глазах его появилось этакое инквизиторское выражение.

Ведьм надо сжигать. Даже если это твоя любимая ведьма.

Антон же, одной рукой обнимая за плечи, а вторую положив мне на колено, попытался объяснить, что происходит.

Оказалось, что на днях Келла предложил Антону смотаться в родной город. На свою собственную свадьбу. Узнав причину, Тропинину поплохело – как-то он совсем не представлял, что его друг собирается стать чьим-то законным супругом. Узнав же, кто невеста, Антон, по словам Келлы, ржал целый час и так достал синеволосого, что тот едва не выбросил его из окна.

Шанс увидеться со мной Антон не стал упускать.

– Слишком скучал, – признался он, а его друг демонстративно поморщился и зажал нос двумя пальцами, заявив гундосо:

– Любовью пованивает.

– Заткнись, – велели ему и предложили. – Не дыши.

– Антон, но почему ты не сказал мне, что жених Нины – Келла? – сердито спросила я, под столом пытаясь убрать настойчивую ладонь Тропинина, которая медленно, но целеустремленно ползла вверх по колену.

– Откуда мне было знать, что вы понятия не имеете, кто у Демоницы жених? – пожал он плечами. – Думал, ты в курсе. Просто молчишь об этом.

Я выдохнула.

– Я тоже думал, что Королеве известно, – буркнул Келла. – Эльза мне только сегодня сказала, что малышка понятия не имеет, кто женишок. За деньги же замуж выходит. Но девочке сбили спесь, – самодовольно добавил он, и я готова была задушить его.

– Я была лучшего мнения о тебе. Как вообще получилось, что она тебя на такое уговорила? – не понимала я.

Оказалось, что просто. Пожилая родственница Ниночки так привязалась к Келле, что иногда звонила ему и вела беседы. Бабка Журавля парня забавляла. Рэн шутил даже, ходя при этом по лезвию ножа, что Эльза – единственная постоянная девушка Синего. А некоторое время назад она предложила Келле авантюру со свадьбой – помучить Ниночку. Он сначала отказывался, однако то ли задетая гордость требовала мести, то ли в нем все еще оставались осколки чувств к Журавлю, и он согласился.

«Я сделаю так, что она будет бегать за тобой, мой мальчик», – сказала пожилая женщина. И его мозговая активность дала сбой.

– Поверить не могу… Ты просто взял и согласился на это? – спросила я у Келлы.

– А что такого? Эльза правильно говорит: месть – это закрытый гештальт, – отозвался синеволосый, неспешно жуя гренку с чесноком, которые подавали к пиву. – Людей нужно учить, чтобы они поняли свои ошибки. Я выступал в роли учителя, Катенька, – улыбнулся он мне. – Теперь Демоница поймет, что больно бывает и другим людям.

И я поняла, что Эльза Власовна просто качественно промыла ему мозги.

– Все-таки было больно, когда она тебя бросила? – с неискренним участием спросил противным голосом Антон. И Келла сердито глянул на него.

– Вот оно что. Но как вы уехали? Как вас отпустили? – удивилась я, поражаясь идиотизму парней.

Оказалось, никак. У них выдались свободные деньки, и эти два придурка просто сбежали и поставили всех перед фактом, что приедут через три дня.

У меня слов не находилось. Зато находились все новые и новые поцелуи. К Тропинину тянуло, как к магниту. Я была рада его видеть, сердилась на него немного, и к этому же коктейлю присоединилась нежность, которая топила сердце.

– Я вас оставляю, – решил наконец Келла, наблюдая за нами. – Иначе покроюсь ванильной плесенью.

– Проваливай, – на секунду оторвался от моих губ Антон.

Келла ухмыльнулся, пожелал другу быть осторожным, схватил гренку и ушел.

А мы еще долго целовались, сидя на диванчике в кафе и вновь находясь на тонкой грани приличия, что в моменты такой близости стиралась, и казалось, что мы все делаем правильно, а после Кейтон сказал тихо, проводя губами по моей щеке:

– Поехали ко мне. Отца нет.

И я согласилась, предвкушая новый восход яркого солнца.

Может быть, это его лучи казались бабочками?

Нина была в ярости.

Нет, вернее, она была в дикой ярости.

Не в той, горячей, струящейся по крови жгучими волнами, не в той, которая затмевает разум, обнажая слабые места и заставляя делать необдуманные поступки. А в иной: обжигающе холодной, вдумчивой, проникшей в каждую клеточку, позволяющей хладнокровно планировать месть – мелочь за мелочью.

Эта ярость взяла ее за горло тонкими холодными пальцами и не отпускала, не душа, но и не давая глотнуть воздух полной грудью.

Нина долго шла по набережной, игнорируя насмешливые и удивленные взгляды прохожих, подняв голову и глядя только вперед, и думая, думая, думая…

Ее никогда так не унижали. Даже Гектор – с ним, скорее, была игра, сродни детской: получится или нет, этакий азарт, проверка своего упорства в поставленной цели. Подростковое помешательство, заменившее чувства. Развлечение.

А Келла смог – унизил, опустил на дно. У него получилось.

Достал. До сердца.

Нинка не понимала, как это произошло, но чувствовала, что во всем была замешана старая жаба. И если бы сейчас ведьма появилась перед ней, то закончила бы свои дни в серой речной глади.

Снег усилился, и от ужасных ботинок на запорошенной набережной оставались следы. И девушка все шла и шла, не чувствуя холода.

Нина не жалела себя – не привыкла к такому.

Она ненавидела.

Эльзу. Его. Себя. И – как ни странно – свои чувства.

Ведь самым страшным и унизительным было обнаружить, что при виде Келлы в ее душе что-то переворачивается, меняется – из-под огненного льда пытается пробиться цветок. Именно потому у него получилось ее зацепить.

А ведь сначала она даже поверила ему – подумать только, несколько секунд верила, когда Келла предлагал ей уйти вместе с ним. И с ужасом Нина поймала себя на мысли, что хотела этого – хотела взять его за руку и уйти, неважно, в закат или рассвет, просто уйти, сбежать, не думая ни о чем. И знать, что он – рядом.

Холодный разум все же не победил горячее сердце, как бы она ни старалась.

А когда Келла стал смеяться – внутри что-то хрустнуло, как кость под клыками пса, и ярость одарила ее огненными крыльями, чтобы позже накинуть сеть изо льда, которая вросла в душу.

Решил поиграть? Любовь или деньги?

Ублюдок.

Как она могла выбрать первое, когда ей нужно было второе? Какая любовь, если она нуждается в деньгах? Какие чувства, если отцу необходимы были эти деньги? Всей семье необходимы были.

Но такие, как Келла, никогда не поймут их ценность. Они твердят, что не в деньгах счастье, потому что не нашли его ни в чем другом. И даже в деньгах не смогли найти. Потому что они не знают, что такое счастье.

Нина не плакала, но внутри у нее что-то надломилось, и это было страшнее слез. И она все шла и шла, чтобы очнуться от того, что заледенели ее пальцы и промерзли ноги.

Только после этого девушка вызвала такси и уехала домой.

Дома оказалось не лучше. На пороге ее встретила Софья Павловна, бледная и с поджатыми губами. Рядом стояла Ирка с испуганными глазами и непривычно молчала.

– Что за наряд? Где ты была? – спросила мать тихо и отрывисто.

– На костюмированной вечеринке, – отвечала Ниночка и получила по лицу.

Не сильно, скорее обидно. Мать никогда раньше не била ее – даже в детстве.

– За что?! – закричала Нина.

– Твой отец в больнице. Ходи дальше по вечеринкам, – холодно сказала Софья Павловна и, открыв входную дверь, быстро вышла. Она как раз спешила в клинику, куда Виктора Андреевича и увезли – ей только что позвонили из его офиса. Сказали, что мужу плохо и что вызвали скорую.

Впервые за все время Нина почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. Предательская слабость прошлась по пальцам, заставляя их мелко дрожать. И Нина только силой воли сжала их в кулак. Как бы ни раздражал ее отец своими днями семьи, занудством и желанием все контролировать, она все же любила его. И сейчас ей было страшно. Казалось, в один день из-под ее ног выбили почву.

– Что с ним? – только и спросила Нина у сестры. Та, всхлипнув, пожала плечами.

– Не знаю, – проговорила Ира, обхватывая себя руками. – Все плохо, да? – спросила она с истеричным смешком. – Что нам делать, если…

Она не договорила.

– Не ной, – отрезала Нина. А пальцы все так же предательски дрожали. И тотчас решила: – Я поеду к отцу.

И она выбежала следом за матерью. Однако опоздала – Софья Павловна уже уехала, и блондинке пришлось вернуться домой. Куда ехать, она не знала и не могла дозвониться до отцовского офиса – там все время было занято. Крестный не брал трубку, а мать, как назло, забыла мобильный дома.

Снявшая платье и смывшая макияж Нина сидела вдвоем с Иркой в гостиной в ожидании новостей. А за окном падал снег, и девушке казалось, что она падает вместе с ним.

Что еще должно произойти, чтобы сломать ее?

– Мою карточку заблокировали, – сказала вдруг Ира. Кажется, она до последнего не верила, что отец мог разориться. – А твою?

Нина пожала плечами. Она думала. Много думала. И голос сестры мешал сосредоточиться. Понять, как надо действовать. Расставить приоритеты. Убить ли гордость.

– Дядя Саша сказал, что отец продал всю недвижимость. У нас почти ничего нет, кроме этой квартиры, – продолжала Ира.

– Замолчи, – попросила ее Нина устало.

– Если с папой что-то случится, как мы будем жить? – не умолкала Ира, которой действительно было страшно.

– Заткнешься ты или нет? – крикнула рассерженно Нина, которая и мысли такой не допускала.

– Тебя ничего не волнует, – заявила Ира обвиняющим тоном. Сейчас ей хотелось кого-нибудь обвинять, ну хоть кого-нибудь, и младшая сестра не вовремя оказалась рядом.

– Просто. Закрой. Рот, – не могла уже более сдерживаться та. – Пока я тебе его сама не закрыла и бантиком не перевязала.

Они замолчали – каждая в своем углу. Ира вяло копалась в телефоне, изредка вытирая покрасневшие глаза. А Нина пыталась по-разному прокрутить ситуацию, однако мысли об отце и беспокойство не давали ей этого сделать.

Мать позвонила спустя час и сказала поспешно, что с отцом сейчас все хорошо, однако вдаваться в подробности не стала, да и связь была отвратительной.

Когда Нинка решилась, за окном стало медленно темнеть.

Она приняла горячий душ, словно смывая водой последние сомнения, попыталась по привычке наложить легкий макияж, но пальцы ее до сих пор предательски дрожали, и Нина сама себя ударила по ним, ненавидя за слабость. Косметичку в порыве чувств она швырнула об угол стола, и многочисленные помады, туши, подводки, пудреницы, тональные крема, которыми девушка раньше щедро закупалась, рассыпались по полу. Не обращая на них внимания, Нина машинально оделась – не вычурно, а в то, что попалось под руку: в темно-синюю водолазку и темно-серые джинсы.

Волосы она забрала в высокий хвост и перетянула черной резинкой – как будто бы душу себе перетягивала. И долго смотрела на себя в большое прямоугольное зеркало: бледная, с тенями под глазами, опущенными уголками глаз, но с решительно сжатыми губами. Нина и без косметики была красива, однако никогда не обходилась без нее, считая, что лицо не такое выразительное и яркое, какое бы ей хотелось. И сколько бы Катя не заверяла Нину в обратном, она не верила и упрямо продолжала делать мэйкап.

– Ты это сделаешь, – сказала своему отражению девушка.

Отражение равнодушно молчало.

– Сделаешь. Поняла меня? – проговорила Нина, чувствуя, как волной вновь накрывает ее ярость, от которой слезятся глаза и начинает колоть в висках.

Отражение смотрело высокомерно, гордо подняв подбородок и сверкая глазами.

– Сделаешь, – сжав зубы, проговорила Нина тихо, и внезапно ударила по зеркалу крепко сжатым кулаком. В лицо своему отражению.

Зеркало, любимое и выбранное с особой придирчивостью, треснуло, но не разбилось. Устояло и не осыпалось. Но по зеркальной глади тотчас поползли отвратительные трещины, похожие на паутину. Несколько кусочков стекла беззвучно упали на мягкое ковровое покрытие. А на руке появилась кровь. Ее же смазанные следы остались и на самом зеркале.

Отражение больше не было высокомерном, оно дрожало теперь и было размытым.

Нина разбивала не зеркало. Она разбивала свою гордость – и та разлетелась на миллионы искрящихся осколков, которые поднимались в грозовое небо.

Девушка молча перевела взгляд на окровавленные костяшки пальцев. Боль в руке помогла успокоиться, прогнать горячую ярость, затмевающую разум. Однако на смену ей отчего-то так и не пришла ярость холодная, та, вдумчивая; пришел лишь холод – вечный спутник пустоты.

Ни разу не поморщившись, Нина обработала порезы антисептиком, однако кровь, хоть ее и было не слишком много, не останавливалась, и девушка наскоро забинтовала руку.

Больше в разбитое зеркало она смотреться не стала и, схватив со стола небольшую сумочку и ключи, вышла в прихожую. Крепко завязала шнурки на кроссовках, о которых редко вспоминала, надела удлиненную стеганую куртку на замке, поправила волосы в хвосте. Она открыла уже было дверь, как в прихожей появилась Ира.

– Ты куда? – подняла она на младшую сестру глаза. Взгляд у нее был подозрительно-осуждающим.

– Куда надо, – не стала ничего ей объяснять та и вышла из квартиры.

– Да я знаю куда, – фыркнула Ирка. – Счастливо повеселиться! – выкрикнула она, решив, что Нина вновь направилась на очередную вечеринку.

Когда Журавль вышла на улицу и села в подаренную отцом машину, снег усилился, а когда, крепко сжимая руль, подъехала к дому, в котором жил Келла, – она до сих пор отлично помнила его адрес, начался настоящий снегопад. Дважды ее «Жук» едва не «поцеловался» с другими машинами, и только чудо спасло автомобили от столкновения.

Припарковаться во дворе дома Келлы было крайне проблематично – все места оказались заняты, и Нина кинула свою алую красавицу у соседнего дома, поставив на сигнализацию.

«Добавлю пару гвоздей в гроб своей гордости», – усмехнувшись, подумала девушка, поднимаясь по крыльцу. Руку саднило, но она старалась не обращать на это внимание.

Знакомый подъезд встретил ее тишиной и запахом чьего-то позднего ужина – дом Келлы не был элитным, находился в обычном районе с множеством деревьев, маленькими супермаркетами и крохотными магазинчиками, в которых продавали алкоголь и после одиннадцати. Рабочий район – ничего особенного.

Квартира синеволосого находилась на десятом этаже, и, прежде чем нажать на звонок, Нина замерла, как будто бы сомневаясь вновь: звонить или не звонить, а после с силой надавила на него.

Порез на руке саднило.

Журавль не думала, что в это время Келла дома – слишком рано, скорее всего, Рыло тусуется где-то с друзьями и подружками, однако дверь открыли. За нею стояла девушка: симпатичная, среднего роста, с ямочками на щеках и темными волосами, заколотыми простым крабиком со стразами – подобные безвкусные вещички Нинка терпеть не могла.

Девица по всем параметрам проигрывала ей, даже несмотря на то, что была младше. Зато на ней была надета черно-красная клетчатая рубашка Келлы, которая доставала почти до колен.

– Вам кого? – удивленно посмотрела на Нину девушка.

– Ефим дома? – спросила та холодным отстраненным голосом.

– Ефима нет, – покачала головой девушка.

– Когда будет?

– Не знаю. Он не докладывает. А вы кто? Что ему передать?

– Ничего, – ничего более не говоря, Нина развернулась и сбежала по лестнице вниз – в кроссовках двигаться было удобно, не то что на высоченных каблуках, к которым она привыкла. Однако чувство дискомфорта ее не покидало.

Остановилась Нина лишь спустя несколько этажей и прислонилась к холодной стене.

И кто это такая? Очередная девочка на вечер-два? Или подружка с большим сроком годности? Судя по тому, что она в его рубашке, явно не родственница.

Отступать Журавль была все же не намерена – раз уж приехала сюда, поломав себя, раз уж позвонила в квартиру, где живет этот козел, раз уж встретилась лицом к лицу с его девкой, никуда уже не уйдет.

Дождется.

И она вернулась на десятый этаж, сев прямо на ступени.

Рука саднила все больше, а Нина, притянув к себе ноги и положив на коленки подбородок, стойко сидела. Несколько раз ей казалось, что лифт едет сюда, на последний этаж, и каждый мускул в ее теле напрягался, однако Келла так и не появлялся. Тут вообще никто не появлялся.

Прошел час, два, три. Нина устала сидеть, и ноги у нее затекли. Батарея телефона, который хоть как-то помогал скрашивать ожидание, разрядилась, и девушка осталась наедине с собой и подъездной тишиной. Она не знала, сколько сейчас времени, видела только через окно, как в других домах, один за одним, гаснут огни. Ожидание было сродни пытке. А Нина Журавль ненавидела ждать.

Она думала, что, возможно, он заявится наутро, а, может, и вовсе не придет и что, возможно, ей нет смысла сидеть под его дверью, но не могла заставить себя встать и уйти.

Такие, как она, идут до конца. Останавливаться на середине – преступление против самой себя.

И Нина ждала, ловя каждый звук и следя за поздними гаснущими огнями.

Когда Келла все же появился посреди ночи, она спала, прижавшись спиной к стене и согнув ноги в коленках. Сначала даже парень и не понял, кто сидит на ступенях напротив его квартиры, подумал даже, что это какая-нибудь местная пьянчужка. Но когда, присмотревшись, понял, что это – сама Нина Журавль, от изумления даже замер, не веря глазам своим.

Он был не совсем трезв. Встречался сегодня со старыми друзьями – сугубо мужской компанией. Они впятером сидели в баре, пили пиво, курили кальян и разговаривали: громко, со смехом, с хлесткими выражениями. Говорили обо всем: о днях минувших, о тусовках, о машинах, о политике, о девочках. Один из парней недавно женился и остальные то и дело подкалывали его, называли «каблуком» и все спрашивали, заставляет ли он новоиспеченную жену готовить ему борщи и делать прочие мужские радости. Больше всех старался Келла, словно и не был сегодня в ЗАГСе. Приятная компания старых друзей помогла ему ненадолго забыть все то, что было утром, и удары проклятыми цветами по лицу, и – главное – слова.

Слова ранили сильнее. Цветами – всего лишь по лицу, а словами – прямо в душу. Апперкотом. Четко. Прямо в цель.

Почему эта идиотка всегда бьет его по лицу? А он не может ответить тем же. Вынужден бить в душу: джебом, хуком, оверхендом – как получится, сам не успевая ставить блоки.

А ведь он был, черт побери, искренен! Подумаешь, что несколько секунд, но был. Если бы она только сказала ему: «Я пойду с тобой», – он бы, не раздумывая, взял ее за руку и увел за собой, и простил бы все, позволив начать заново, и обнял бы – так, как не обнимал других.

Она выбрала деньги.

В очередной раз.

Дешевка.

И тогда Келла не смог отказать себе в удовольствии отомстить ей, поиздеваться. Правда, торжествовал он недолго – сперва огонь победы полыхнул ярко, как спичка в темноте, но только вот спичка эта догорела слишком быстро, превратив радость в пепел.

Хотелось забыться. Оторваться. Напиться.

– У тебя-то девчонок навалом, – с дружеской завистью сказал кто-то из парней. – Небось фанатки из каждой щели лезут!

Келла ухмыльнулся и сказал что-то скабрезное, не став разрушать образ героя-любовника. Компания захохотала, а кто-то из друзей вспомнил вдруг:

– Ты летом же с красивой блонди гонял. Куда дел?

Келла тотчас помрачнел, но ничем себя не выдал. Сказал, что у него было столько красивых блонди этим летом, что всех и не упомнить.

Только вот образ Нины все стоял перед его глазами. Гордый и надменный. Совершенный.

Он же и мешал как следует напиться, и Келла сожалел, что вообще согласился на уговоры Эльзы. Она мастерски его натянула: говорила, как сможет он позабавиться с ее высокомерной племянницей, отомстить за поломанную гордость, показать, что сильнее, кто из них двоих – мужик.

Старуха отлично знала, что гордость – его слабость. А людьми, поддавшимися гордыне, легко манипулировать, сажая на крючок за крючком. Да и недаром она носила фамилию Журавль – хоть и была в годах, но оказалась той еще расчетливой стервой.

А еще они с парнями говорили о музыке: все в той или иной степени ею увлекались. Келлой гордились, но больше подкалывали, чем хвалили, спрашивали, когда «На краю» вернутся и как там дела, на Западе? Не опопсели ли они еще? И не зазвездились ли?

– Все путем, – отвечал самодовольно синеволосый, откинувшись на спинку кресла, в котором сидел, как король, вместо скипетра держа бокал. – Репетируем. Работаем в студии. Скоро выпустим интернет-сингл. Клип, все дела. Так что, пацаны, я крут, – в шутку показывал он рокерскую «козу».

Разговоры о музыке остужали горячую кровь, и пока Келла рассказывал о планах, о записи альбома, о забавных случаях в студии и на репетиционной базе, то забывал о блондинке.

А она сама о себе напомнила. Пришла в его подъезд и разлеглась на ступенях, как полная дура. Ждала его.

«Неужели пришла просить прощения?» – пронеслась в голове парня предательская мысль, и он, подойдя к Ниночке, сел около нее на корточки.

Нет, не может быть. Такие, как она, никогда не извиняются. Они же всегда правы, черт подери!

Келла всматривался в ее лицо. Он давно не видел Нину так близко: во сне девушка была мила и безмятежна и действительно казалась ангелом – беззащитным и доверчивым.

Когда они были на теплоходе, ему нравилось смотреть на то, как она спит и как смешно сопит и вздыхает, переворачивается с боку на бок и трогательно прижимается щекой к подушке.

А потом она увидела как-то раз сквозь ресницы, что синеволосый наблюдает за ней, и, улучив момент, набросилась на него, опрокинув на спину. Их, правда, потом едва не застал дядя Витя, которому Келле в поездке хотелось пересчитать все кости, включая позвонки, однако все обошлось хорошо.

Келла внимательно разглядывал лицо спящей Королевы. Его взгляд остановился на полуоткрытых губах, и вдруг голову его посетила шальная мысль, что весело было бы засунуть туда сигарету.

«Ты рехнулся? Какая сигарета?» – спросил он сам у себя. И вдруг, против своей же воли, попытался дотронуться ее губ большим пальцем.

Девушка резко распахнула глаза, и Келла шарахнулся. Встал на ноги и спросил недовольно:

– Зачем пришла?

Нина сцепила зубы и тоже поднялась на ноги, не понимая, как так получилось, что она заснула.

– Разговор есть, – тихо сказала девушка, глядя на синеволосого.

– Что надо? – делано презрительно спросил он.

– Деньги, – еще тише произнесла Нина, но взгляд не отпустила. – Мне нужны деньги. Ефим, – назвала она вдруг его по имени, заставив сглотнуть, – пожалуйста, женись на мне. Иначе Эльза не оставит мне наследство, – каждое слово давалось ей тяжело, и потому голос ее был глухим и безжизненным.

– А вежливое слово? – сдвинул брови к переносице парень.

– Пожалуйста, – добавила Нина почти шепотом.

Келла рассмеялся: зло, негромко, с горечью.

Опять бабло! А уж он-то подумал! Придурок!

Нинка же терпеливо ждала, пока он просмеется.

– Проваливай, – сказал он с отвращением, замолчав резко.

– Нет, – упрямо мотнула головой девушка. Сейчас она не была похожа на светскую львицу в дорогих нарядах и с безупречной прической. Обычная девчонка.

Только красивая. И глаза какие-то стеклянные.

– Проваливай, я сказал.

– Нет. Ефим, Эльза даст мне деньги, если увидит наше свидетельство о браке, – нина старалась говорить спокойно, так, чтобы в голосе ее не звучала мольба, и это давалось ей до ужаса тяжело. – Мне нужны деньги.

– По вене их пускать собралась?

– Ефим.

– Проваливай, – и бровью не повел синеволосый и развернулся.

Нина схватила его за руку – пальцы у нее были холодными, но цепкими. И он не сразу смог выдернуть из них ладонь. А, может, не хотел?

– Уходи, Журавль, – сказал Келла, не поворачиваясь. – Ты мне не нужна. И твоя свадьба, и тетка. И деньги.

И он направился к квартире. Но даже ключ не успел вставить в замочную скважину, как вдруг Нина подбежала и обняла его за плечи, прижимаясь к спине. Она и сама не поняла, что за странному порыву поддалась.

– Помоги, – сказала девушка едва слышно, закрыв глаза и прижавшись к Келле щекой. Ее охватило вдруг странное, полузабытое чувство, которое она прятала в себе, потому как любовь, нежность и прочие розовые сопли казались ей слабостями.

А она не должна была быть слабой.

Она – сильная. Независимая. Гордая.

А, нет, гордость разбилась вместе с зеркалом в комнате… Валяется среди окровавленных осколков.

Обнимать его было болезненно приятным наслаждением. И все злые слова вдруг пропали, оставив в голове пустоту.

Келла, почувствовав тепло ее тела, застыл, как изваяние, не веря, что Королева обняла его. Только его наполнило вдруг совершенно иное чувство: тоска, беспросветная, безудержная, бесконечная.

Два огня: холодный и горячий столкнулись, наконец, заискрили, плавя осколки гордости, которые тотчас стали дымиться.

Келла, задрав голову, зажмурился вдруг, сцепив зубы. И каждая жила на его шее натянулась – он пытался сдержать крик.

Как можно любить до такой степени, что начинаешь ненавидеть?

Как можно ненавидеть так, что готов убивать из-за этих гребаных чувств?

Но почему, почему он должен любить, а она – позволять ему это делать? Опять манипулирует, пытается заставить идти и на поводу, сделать то, что хочет, не считаясь ни с чьими больше чувствами, кроме своих! Да ей плевать на него! Он – лишь средство достижения ее цели.

«Не позволю», – рыкнул внутренний голос.

И Келла, на которого накатила волна праведного глухого гнева, схватил Нину за руку, лежащую на его плече – с силой сжав ладонь – и развернувшись, оттолкнул девушку. Не со всей силой, разумеется, но она едва удержалась на ногах.

– Не смей меня трогать! – крикнул он, ничуть не заботясь о том, что уже ночь и соседи давно спят. Ему было все равно.

– Сам. Не смей, – не своим голосом проговорила Журавль, тяжело дыша – как будто бы его гнев передался ей.

На бинте, что обматывал ее правую руке, проступила кровь.

В какой-то момент Келле, чей разум был затянут мутной пленкой обиды и злости, вдруг стало страшно – он так боялся сделать ей больно, навредить, даже тачку водил аккуратно, когда ездил с ней, а тут схватил за руку так, что появилась кровь, мать ее! В первые секунды синеволосый парень даже и не подумал, что от его сильной хватки может быть только синяк, но никак не кровь.

И испугался.

Он приблизился к Ниночке, и та, глядя на него с ненавистью, стала отступать назад, шаг за шагом, забыв, что сзади начинается лестница. Пораненная рука ее саднила с новой силой, но она почти не чувствовала этого – все ее внимание было направлено на Келлу, который, наконец, понял, что к крови на ее ладони он не имеет отношения.

Однако его внезапный страх прогнал ненависть.

– Стой! – крикнул он. А Нина все равно сделала еще один шаг назад и, чуть не оступившись, едва не упала, но Келла вовремя подхватил ее. Второй раз за день.

И притянул к себе, а она не отбивалась.

– Что с рукой? – спросил он, зло глядя на девушку.

– Порезалась, – ответила она почти с вызовом.

– Обо что?

– Об зеркало.

«Идиотка», – говорил его взгляд.

«Ублюдок», – отвечал ее.

«Ненавижу».

«Я сильнее».

Келла вдруг прижал девушку к стене, опираясь на костяшки одной руки чуть выше ее головы, а пальцами другой проводя по ее щеке, скуле, дотрагиваясь до полуоткрытых манящих губ, чувствуя горячее и отчего-то частое дыхание. Нина подалась чуть вперед и едва уловимо коснулась своими губами его губ. Мимолетом. С вызовом. Глядя ему в лицо, не мигая и не переводя взгляд.

У Келлы окончательно сорвало крышу. Он внезапно стянул с ее волос резинку, позволяя им тяжелыми волнами упасть на плечи, и, не понимая, что делает, запустил пальцы в пряди на макушке, заставляя Нину высоко поднять голову. И целовать начал не с губ, а с напряженной шеи, слегка прикусывая кожу. Ему было плевать, что на шее ее могут остаться следы, а Нина совсем позабыла о гордости, полностью отдаваясь накрывшему с головой желанию быть предельно близко с этим человеком.

Они оба не понимали, что за сумасшествие на них нашло, но не могли остановиться – как тогда, около дома Эльзы Власовны.

Нина заставила Келлу приподнять голову и первой поцеловала его, обхватив руками лицо: жадно, властно, даже немного грубовато для хрупкой девушки, а он тотчас перехватил инициативу, не желая оставаться на вторых ролях.

В их внезапном, но долгом поцелуе не было трепетности, мягкости и неспешности. Напротив, он был жарким, терзающим и даже каким-то злым, почти безумным, таким, что язык начинал неметь, и губы слегка саднило, и все на свете становилось безразличным – кроме этого момента.

Ярость против ярости. Ненависть против ненависти. Любовь против любви.

Они целовались с исступлением, не в силах остановиться, пытаясь перебороть друг друга, вымещая всю свою накопившуюся злость и горечь. И страсть – непонятно откуда взявшуюся страсть, перетянувшую им горло и заставлявшую часто дышать.

Нина тихо вскрикнула от укуса в шею, в котором болезненность перемешалась с притягательным наслаждением, – Келла перестарался, и в ответ укусила его за губу, срывая с парня последние запреты, и он потянул водолазку девушки вверх, не прекращая целовать, прижимая к стене.

Чем могло все закончиться, неизвестно – Нине и Келле помешал телефонный звонок: настойчивый и громкий. Музыка «На краю» ворвалась в единственного свидетеля их неистовых объятий – тишину.

И они словно пришли в себя – мгновенно отстранились друг от друга, и Ефим полез в карман джинсов, чтобы найти разрывающийся мобильник.

– Сейчас буду, – сказал он недовольным тоном, пытаясь выровнять дыхание.

– За мной, – буркнул он Журавлю, открывая дверь, за которой уже стояла та самая девушка в его черно-красной клетчатой рубашке с телефоном в руках – видимо, и звонила тоже она.

– Что случилось, Фим? – спросила она, удивленно поглядывая на Нинку. – Ты где так долго был?

– С друзьями в баре, – отмахнулся тот и оглянулся на блондинку, которая все же зашла следом за ним. – На кухню, – велел он ей и обратился уже к девушке:

– Оставь нас. Иди спать.

Та пожала плечами и скрылась в гостиной, которая, видимо, и служила ей спальней.

Келла прошел на кухню, включил свет, распахнул настежь окно и тотчас закурил. Нервничал.

Поморщившись, Нина села на табуретку. Сигаретный дым ее раздражал, но сейчас она была не в том положении, чтобы что-то говорить хозяину квартиры. Да и вообще, голова ее все еще слегка кружилась. Но оба они постарались забыть о том, что только что произошло на площадке. Хотя их сердца не забывали – все еще бешено бились.

– Ты дура? – прямо спросил Келла, выдыхая дым.

– Следи за тем, что говоришь, – привычно огрызнулась девушка.

– Зачем руку порезала? – спросил он, глядя на окровавленный бинт.

– Случайно, – не собиралась ничего объяснять Нина. Когда они целовались, боль отступила на второй план, пустив на первый чувственность.

– Случайно костяшками по зеркалу ударила? Точно дура, – констатировал Келла.

Парень затянулся последний раз, затушил сигарету и сел рядом с блондинкой.

– Руку.

Их взгляды встретились.

И Нина, подумав, все же положила саднящую ладонь на стол. Бинт пропитался кровью. Келла только головой покачал и принялся осторожно разматывать его – чего-чего, а крови он не боялся. Насмотрелся на своем веку.

Он осмотрел ее руку с припухшими ранками, надавил немного и присвистнул.

– Я поражаюсь твоей бесконечной тупости, Журавль, – сказал синеволосый. – Ты стекло не могла вытащить? Оно почти полностью под кожу вошло.

Девушка безразлично пожала плечами. Когда она уезжала из дома, ей было не до стекла, да и не заметила она его, находясь под властью чувств.

Зато поняла, почему бинт пропитался кровью – Келла надавил на ладонь, вгоняя тонкий осколок глубже и раня еще сильнее.

Хозяин квартиры достал откуда-то аптечку и бутылочку со спиртом.

– Припасы? – равнодушно спросила Журавль.

– Не раздражай, – отмахнулся от нее Келла и вышел из кухни, вернувшись спустя минуту с пинцетом и иглой, которые, видимо, ему одолжила девушка в рубашке.

Она же шагала босыми ногами за Келлой следом и выглядела обеспокоенной.

– А что случилось? – спрашивала брюнетка на ходу, а, заметив бинт в крови, остолбенела.

– Это ты ее так?! – почему-то спросила она тихо. – Фим…

Ефим обернулся и одарил ее долгим внимательным взглядом. Кажется, он много чего хотел сказать, но не стал этого делать.

– Просто уйди, Тань, – попросил он раздраженно. – Иначе – влетит.

Девушка обиженно дернула плечом и убежала.

– Очередная шкура? – поинтересовалась Нинка спокойно.

– Повежливее, – одарил и ее тяжелым взглядом Ефим. – Сестра.

– А почему в твоей одежде?

– А я знаю?

И Келла занялся ее рукой. Пинцетом стекло вытащить не получилось. Глубоко вошло.

– Будет больно. Терпи, – почти ласково сказал он Ниночке, беря в руку иглу и дезинфицируя ее спиртом. – Но орать можешь.

– О’кей.

С помощью иглы Келла осторожно вытолкнул стекло из ранки и, бережно поддев его пинцетом, вытащил наружу.

Осколок оказался небольшим. И тотчас полетел в ведро. Нинка не проронила ни звука. Сидела с каменным лицом. И даже ни разу не дернулась.

– Я молодец! Черт, ты как Терминатор, Журавль. Вообще боли не чувствуешь? – с восхищением спросил Келла.

– Чувствую, – отвечала Нинка хмуро. – Просто я умею себя контролировать.

– Демон, в натуре, – на мгновение вернулся в синеволосого тот самый нахальный весельчак, но тотчас исчез.

Парень обработал ранки и был так добр, что даже заново забинтовал блондинке руку.

– Если будет болеть или там гной появится, обратись к врачу, – посоветовал он.

– У меня, кроме тебя, никакого другого гноя не появится, – парировала Нинка, более-менее придя в себя.

Напряжение между ними спало, но неприязнь осталась.

На душе у девушки все-таки полегчало, хотя она и не подавала вида. А больно и правда было. Но не так больно, как сегодня утром в ЗАГСе.

Нина поднялась, молча взяла с полочки кружку и, тщательно обсмотрев и предварительно ополоснув, налила в нее воду из чайника – горло отчего-то пересохло. А на губах до сих пор оставался пьяняще-горьковатый привкус от поцелуя.

Келла молча курил, наблюдая за своей незваною гостьей с подоконника.

– Ты ко мне чаи пить пришла? – спросил он, туша в пепельнице одну сигарету и сразу потянувшись за другой. – Может, пожрать еще сядешь?

Хотелось побольнее уколоть ее – в отместку за то, что она посмела вызвать в нем полузабытые чувства. Но как же хотелось повторить!

– А есть что? – потихоньку приходила в себя Нина.

– Для тебя – нет. Дома ешь. Что случилось, говори, – встал с подоконника Келла и нахально выдохнул дым прямо ей в лицо, зная, как Нинка ненавидит это.

Блондинка стерпела. Прикрыла глаза, но ничего не сказала, только губы ее едва заметно шевельнулись, словно про себя Ниночка шептала слова проклятия, и Ефим обрадовался, как мальчишка. Доводить Королеву было в кайф.

– Есть дело, – с кружкой в руках села обратно за стол девушка. Она внимательно посмотрела на синеволосого: терять ей уже было нечего.

– Какое дело?

– Женись на мне. Иначе старуха не оставит наследство и не даст денег. А они мне очень нужны, – каждое слово застревало в горле, но отступать было некуда. Уже совсем некуда.

– Зачем? – ухмыльнулся Келла. – На новую яхту не хватает? Или на домишко в Испании? Попроси у своих богатеньких бой-френдов, пусть займут, – откровенно глумился он, – раз батя больше не спонсирует.

– У папы проблемы, – тихо сказала Нина, уговаривая себя оставаться спокойной и не брать в руки сковороду, которую она уже приметила. Видимо, сестренка Рыла не убрала ее.

Келла приподнял бровь.

– Даже так? – не очень-то и поверил он, потому как дядя Витя не казался ему тем человеком, у которого могут быть финансовые проблемы. Если только с головой и тупыми детками. Но никак не с баблом. Это же чокнутый расчетливый папаша Журавль. Кто-кто, а уж он-то точно выгоду не упустит.

– О’кей, давай так. Уговоришь меня – женюсь, – вдруг сказал он.

– Как мне тебя уговаривать? – проклиная все на свете, спросила Нина.

– Ты же женщина, знаешь, как уговорить несговорчивых мужиков, – подмигнул ей Келла, явно издеваясь. Но он явно не ожидал, что Журавль вдруг решительно стянет с себя водолазку, бросит ее на пол, подойдет к нему непозволительно близко, положит руки на предплечья и заглянет в глаза.

– Фим, я тут тетрадь забы… – открыла вдруг дверь в кухню его сестра и узрела изумительную картину. – Ой, простите! – прижала она ладонь ко рту, явно подумав не о том.

– Брысь отсюда! – шикнул на нее Келла, оттолкнул Нинку, схватил с пола водолазку и со злостью кинул в нее.

– Дьявол! – крикнул он. – Журавль, ты всегда так решаешь свои проблемы?! С каждым?!

– Не ори, – спокойно отвечала Нина. Водолазка безжизненно лежала около ее ног. – Если хочешь – давай прямо сейчас…

Ее перебили.

– Да я уже ничего не хочу! – Келла стукнул кулаком о стол, а после запустил кружкой, из которой гостья только что пила, в стену. Кружка развалилась на несколько частей, со звоном упав на пол.

Блондинка только головой покачала – сейчас, перейдя грань, она была само спокойствие – ледяное и безмятежное. Только глаза ее были такие насмешливые, как будто бы не она только что унижалась и о чем-то просила, а Келла. Или ему лишь так показалось. Он нависнул над Нинкой, схватив ее за предплечье и прошипел:

– Никогда так не делай, дура. Ни с кем. Поняла меня?

Нинка хотела было что-то сказать парню, но он, зная, что ее слова еще больше взбесят его, просто закрыл ей рот горячей широкой ладонью.

– Не бей ее! – ворвалась в это время на кухню Таня, которая все неправильно поняла, услышав крики и звон разбитой посуды. Девушка буквально повисла на руке брата. – Фим, не надо!

У Келлы от таких заявлений едва не задергался глаз. Он стряхнул сестру и развернулся к ней, пыша праведным гневом, аки дракон.

– Я все маме расскажу! – завопила Таня, скорая на выводы, как и брат.

– Бить? – произнес Ефим зловеще. – Бить?! Да это она меня избивала! Никогда эту стерву не трогал. Не трогал же?! – потребовал он объяснений у Журавля. Но Нинка лишь пожала плечами. Келла от бессильной злобы зарычал.

– Я маме все расскажу! – кричала тем временем Таня. – Сначала поранил девочку! Потом приставал! Теперь руку на нее поднимаешь!

Нинка не сдержалась и засмеялась вдруг: звонко и весело.

– Да идите вы… – с этими словами несправедливо обвиненный Келла выскочил в прихожую, натянул куртку, сунул ноги в кроссовки и выскочил из квартиры, громко хлопнув дверью.

– Психанул. Сейчас вернется, – хмыкнула Таня. – У него такая привычка с детства. А Ефим… Он действительно не трогал тебя? – села она напротив опустившейся обратно на табуретку Ниночки. – Или?..

– Все в порядке, – улыбнулась устало блондинка, натянула обратно водолазку и, потянувшись к сигаретам и зажигалке, лежащим на подоконнике, закурила – ее нервы, несмотря на внешнее спокойствие, уже не выдерживали. И пальцы опять едва заметно начали дрожать.

Если Радова узнает – убьет ее.

– А ты Нина, да? – спросила Таня вдруг, не растерявшись и тоже закурив.

– Нина, – кивнула Журавль. – Откуда ты знаешь?

Сестра Келлы хихикнула.

– Видела твои фотографии.

Нина изумленно приподняла бровь, а Таня пояснила:

– Нашла тут, в квартире, когда убиралась, снимки из фотобудки, ну, такие в виде полоски. А там были вы с Фимом.

Нинке вдруг вспомнила тот летний день, солнечный и приятный, – они гуляли по торговому центру и случайно увидели эту самую будку: белую, с алой шторкой, сенсорным интерфейсом, логотипами и завлекающими слоганами. Она бы прошла мимо, но Келле вдруг захотелось повеселиться, и он потянул Ниночку за собой. Девушка вошла во вкус, и они сделали несколько забавных совместных снимков, используя шутливую фотобутафорию: усы, улыбки на палочках, наборы из сердечек, таблички, стрелки и грифельную доску – на ней Келла написал мелом: «Моя Нина», пока девушка не видела, выбирая себе корону.

– Братец, наверное, на тебя запал, – продолжала Таня. – Я у него про фотку спросила, а он на меня наорал.

Нина пожала плечами. Говорить ничего не хотелось.

– Вы поссорились, да? – не отставала любопытная Таня. – Слушай, у него тут где-то вино хорошее должно быть, давай-ка выпьем? – девушка встала и открыла один из шкафчиков на кухне. Там стояло несколько бутылок с алкоголем.

– Коньяк, – сказала Нинка, углядев початую темно-коричневую бутылку. После всех волнений ей требовалось что-то действительно крепкое.

– Давай, у меня как раз лимон есть, – обрадовалась Таня, которая в доме брата чувствовала себя полноправной хозяйкой.

Вскоре девушки сидели за столом с обычными кружками в руках – за неимением бокалов и стопок. Коньяк был хорошим, многолетней выдержки, обжигающим, но Нина выпила все одним залпом, чувствуя, как все внутри начинает гореть. Кислый сочный лимон приятных ощущений не добавил, но, что странно, девушке стало как-то легче.

Таня, которая напиток лишь пригубила, поморщившись, выглянула в открытое до сих пор окно, отчего на кухне было прохладно, что, однако, никого не смущало.

– Смотри, вон он, наш герой, – весело рассмеялась сестра Келлы. Но в голосе ее была любовь к старшему брату. – На турнике подтягивается. Турникмэн, блин.

Нина любопытства ради тоже посмотрела в окно – далеко внизу, во дворе под светом фонаря, и правда подтягивалась знакомая фигура.

– Он у нас психованный, Нин, – продолжала Таня, сев на место и положив руку под щеку. – Быстро заводится. В школе вообще кошмар был – со всеми дрался, потом его тренер научил вот так успокаиваться – через физическую нагрузку. Слушай, а ты что, Фима на улице ждала? – спохватилась она. – Могла бы и тут подождать… А что между вами вообще происходит? Мама вон переживает, что у Фима девушки нет постоянной.

Нинке лень было говорить, на нее напало какое-то странное сонное состояние вместо привычной злости на весь мир, и она больше слушала Таню, чем говорила сама. А та рассказывала о брате, о том, каким он был в школе, что любил и чем занимался.

Нина слушала, подперев щеку и покусывая лимонную дольку.

В школе Келла не слишком хорошо учился, отвратительно себя вел и был головной болью как родителей, так и педагогов. Участвовал в драках, срывал занятия, пререкался со старшими. Однако одноклассники его любили – вокруг веселого компанейского и уверенного парня всегда было много друзей, да и женским вниманием он не был обделен. Хихикая, Таня призналась, что однажды в школе из-за него подрались две десятиклассницы.

Кроме того, Журавль узнала и другие душетрепещущие факты из прошлого Келлы. Что в садике его однажды нарядили клоуном на утренник, и он до сих пор помнит это, не упуская случая напомнить родителям, как они поиздевались над ним в детстве. Что в раннем подростковом возрасте у Келлы были проблемы с кожей, и он из-за этого ужасно нервничал. Что на выпускном пригласил танцевать свою первую учительницу, и та расплакалась – то ли от умиления, то ли от того, что ученик оттоптал ей все ноги. Что Келла часто звонит родителям – каждую неделю в обязательном порядке. И любит соленые огурцы.

Нина слушала, качала головой и улыбалась ехидно.

Хозяин квартиры вернулся спустя полчаса, уставший, но спокойный, и тотчас узрел, как сестра и Ниночка пьют коньяк, а в комнате дымно от сигарет.

– *Запрещено цензурой*! – известил всех его изумленный голос. – Ушел на полчаса, называется.

Он вырвал из рук девушек кружки, отобрал сигареты, обозвал обеих дурами, закрыл окно и велел Тане:

– Постели этой идиотке на диване.

– А ты где спать будешь? – удивилась та.

– Ну, это же я, тиран и душегуб, – насмешливо улыбнулся Ефим, который не мог забыть несправедливые претензии сестрички. – Пойду в свои апартаменты на полу.

– Так, может, вам вместе лечь? – спросила Таня с надеждой.

Ниночка только пальцем погрозила.

– Задушу, – сказала она, имея в виду Ефима. Глаза ее слипались.

– Задушит, – повторил тот за ней.

В сон Ниночка провалилась мгновенно – после всего пережитого ее организму требовалось восстановление. В эту ночь ей ничего не снилось. А утром, она проснулась, укрытая одеялом, хотя всегда сбрасывала его с себя.

Распахнув глаза, Нинка не сразу поняла, где оказалась, и лишь спустя секунд пять после пробуждения на нее навалился тяжелым грузом поток воспоминаний.

Она была в гостиной квартиры, которая принадлежала Келле. Лежала на расправленном диване.

На подоконнике напротив сидела Таня и красилась. Что за глупая мода у них с братцем сидеть на подоконниках?

– А Фим уже свалил. Как спалось? – спросила девушка. В квартире брата она жила с сентября, с того момента, как поступила в университет. Честно говоря, она и не думала, что будет учиться в вузе, потому как экзамены сдала плохо, и долго рыдала, узнав, какие баллы получила по профильным предметам, и успев попрощаться с будущим. Оставаться в родном небольшом городке ей не хотелось, как и учиться в единственном университете – педагогическом, в котором проходной балл был довольно низким. Однако старший брат ее спас. Сказал, чтобы она подавала документы туда, куда хотела, – на платное отделение. Пообещал, что будет за нее платить. А жить она сможет в его квартире. Девушка согласилась.

Родителям они ничего не сказали, и те считали, что Танюша учится на бюджете. Родители вообще ничего не знали, думали, что Ефим закончил институт и работает теперь инженером, уехав в длительную командировку в Германию. То, что сын – ударник в рок-группе, мама и папа, далекие от музыки, понятия не имели. Но Таня была уверена – рано или поздно они узнают и брата прибьют. Или его прибьет эта красивая девушка по имени Нина.

Красивая девушка Нина, с трудом придя в себя, попросила у Тани полотенце и пошла в ванную комнату.

– Выйдешь, и я тебе свою футболку дам, – пообещала сестра Келлы. Ниночка ничего не ответила – носить за кем бы то ни было вещи она не собиралась.

В чужой ванной с белоснежным кафелем и душевой кабиной ей тоже было не по себе. Нинка обвела брезгливым взглядом полочки с девичьими флакончиками: шампунями, бальзамами, гелями, скрабами, масками. Такие дешевые фирмы она никогда не покупала – наверняка одна химия! Из мужских же вещей, не считая зубной щетки, здесь были лишь бритва, пена и лосьон после бритья. Никаких мятных гелей для душа «три в одном» или шампуней для настоящих мужчин. Видимо, подобными вещами синеволосый не озадачивался. Зато Журавль вдруг подумала – а кто Рыло все время красит? Ему ведь постоянно нужно подкрашивать корни.

Девушка спешно приняла душ, завернулась в розовое полотенце со слониками и вновь уставилась на свое отражение в зеркале. Оно, кажется, было спокойным, а рука лишь слегка саднила.

«Надеюсь, они не заразные», – мрачно подумала Журавль о братике и сестренке Строгановых-Софьиных и зачем-то двумя пальчиками взяла крем после бритья. Открыла его и осторожно поднесла к носу – крем почти не пах, хотя ей вдруг почудился слабый аромат альпийского снега, и это ей неожиданно понравилось.

Нинке вспомнилось вдруг, как в детстве она веселилась с отцовской пеной для бритья – мазала ею лицо, прорезала в белоснежной простыне дырку для головы, и, облачившись в костюм привидения, бегала пугать соседей. А еще она воображала себя то гримером, то поваром – с пеной можно было и усы рисовать, и коктейли, как в телевизоре, в стакане делать!

Воспоминания об отце заставили девушку напрячься. Хоть мать и сказала, что с ним все в порядке, но все еще было страшно. Бояться Журавль ненавидела еще больше, чем ждать.

Она, и сама не понимая, зачем, взяла с полочки флакон с пеной, выдавила немного на руку и, как в детстве, нарисовала на лице мушкетерские усы и куцую бородку. А после разошлась и сделала бороду, измазав щеки и подбородок, и густые белоснежные брови.

«Надо бы так сфотографироваться», – решила Нина, потянувшись за телефоном, который брала с собой даже в ванную комнату, однако не успела.

В самый неожиданный момент дверь распахнулась, и на пороге появился Келла собственной персоной, который не ожидал, что в ванной кто-то есть – вода ведь не шумела!

Парень обалдело уставился на Ниночку. Та с недоумением таращилась на него, держа в руке пену.

– Это… У меня только один вопрос – зачем? – спросил он, но не дождался ответа и захохотал громко.

– Заткнись, – ледяным тоном велела ему Журавль.

Однако Келлу было не унять.

– Помогите развидеть! – орал он весело, упираясь рукой в дверной косяк. – Почему те, кто врываются в ванную, видят обнаженных девчонок, а я увидел это?!

– Что случилось? – прибежала и Таня, но Нинка к этому моменту уже включила воду и спешно смывала пену с лица, матеря про себя Рыло, которое стало у нее собачьим. Ефим сквозь смех попытался объяснить сестре, что его так рассмешило, но не смог – стоило ему только посмотреть на Нинку, как его накрывал новый приступ смеха.

– Ты зачем за ней в ванную поперся? – строго спросила Таня, которая вновь неправильно все поняла. – Ты озабоченный, что ли?

– Это Королева с приветом, – отмахнулся Келла. – Я же говорил, что она – мужик!

Успокоился он с трудом. И, дождавшись, когда Нина переоденется – от вещей Тани она все же отказалась, поманил ее пальцем и сказал самодовольно:

– Завтра в час.

– Что – в час? – не поняла та, нахмурившись. Собственный прокол ее бесил, а синеволосому хотелось с особым усилием пожать горлышко.

– Свадьба твоя в час, – ухмыльнулся он, засунув руки в карманы джинсов. – Дыши, детка. Добрый рыцарь Келлий внял твоим молитвам. И договорился с ведьмой. Регистрацию перенесли на завтра.

У Ниночки от сердца отлегло, и она чуть не закричала от счастья, однако показывать свои эмоции не стала – сдержалась. Но, кажется, по взгляду Келла все понял и позволил себе слабо улыбнуться. Когда он сегодня приехал к родственнице Нины, та самолично вышла его встречать. Долго Эльзу Власовну на повторное бракосочетание уговаривать не пришлось. Она, движимая своими какими-то принципами, легко согласилась и позвонила поверенному, чтобы тот через знакомого договорился о завтрашней повторной регистрации. Деньги и связи творили чудеса.

– И да, твоя бабка требует теперь еще и свадебных фоток. И чтобы ты выглядела подобающе – типа она тебе на это бабло отвалила, – продолжал синеволосый. Он в упор не понимал, зачем все это делает и сам себя успокаивал – для прикола.

– Спасибо, – тихо сказала Ниночка. В ее голосе не было проникновенности, но это был один из тех редких случаев, когда благодарила она искренне. Ей вдруг вновь захотелось обнять Ефима – как ночью, в подъезде, но она сдержалась.

– От «спасибо» кайфа не словишь, – отвечал, прищурившись, Келла. Девушка вопросительно на него посмотрела, а он указательным пальцем коснулся собственных губ. Не прочь был повторить вчерашнее.

– Наркоман чертов, – услышала его слова Таня, которая вновь не вовремя появилась и опять не так все поняла. – Хватит ее принуждать!

– Ты на учебу пойдешь?! – рявкнул Келла, которому испортили такой момент.

– Сегодня пятница, мне к четвертой паре, – фыркнула сестра. Они начали спорить, а Журавль под шумок надела куртку. Оставаться здесь дольше она не видела смысла – нужно было ехать домой. Цель достигнута.

Однако сразу уехать не получилось – Таня позвала всех завтракать, и они втроем сидели за столом, и у брата с сестрой не закрывались рты, а Журавль лишь кисло ковыряла вилкой в тарелке нечто, похожее на омлет. После завтрака она вновь засобиралась домой.

– Я помогаю тебе только из-за твоего отца, – зачем-то предупредил Ефим Ниночку около двери. – Веселый мужик, хоть тачки у него дерьмо.

– Папа был бы рад услышать твои слова, – ангельским голоском сказала девушка.

– Завтра будь красивой. На чучеле жениться не буду, – предупредил ее Келла, который отлично понял ее вчерашнюю стратегию. Он заправил ей за ухо выбившуюся прядь волос и произнес тихо, но многообещающе:

– И помни: если ты станешь моей женушкой, будешь делать все, что я хочу. Ясно?

– Да, малыш, – приторно-нежным тоном произнесла девушка, – я буду самой нежной и заботливой, – она неожиданно провела рукой по его крепкому плечу, спустилась к груди, гладя при этом ему в глаза.

– А ты мне нравишься такой, – проговорил он тихо, чувствуя, как мгновенно все внутри него реагирует на такие простые безобидные прикосновения.

– Какой? – уточнила Ниночка и потерлась об его плечо словно кошка.

– Покорной, – выдавил из себя Ефим, злясь на коварство блондинки. Его руки сами собой потянулись к ее талии.

– Я буду такой только для тебя, – слишком ласково проговорила Ниночка, касаясь губами его щеки и заставляя парня едва заметно вздрогнуть.

Келла прикрыл глаза.

– Пока, Рылий! – гаркнула неожиданно Ниночка ему на ухо и убежала, оставив парня в крайне раздосадованном состоянии.

– Платье покупать будешь со мной! – крикнул он вслед ей.

Но девушка даже не обернулась. Она, как стрела, пролетела по ступеням, вырвалась из подъезда и почти бегом бросилась к машине. Время уже было близко к полудню, а она всю ночь не появлялась дома – мать ее убьет.

И она оказалась права. Софья Павловна, приехав из больницы и не обнаружив дочь дома, сначала разозлилась – к тому же и Ирка сказала, что Ниночка опять убежала веселиться. Однако время приближалось к полуночи, а Нина все не появлялась, и женщина разволновалась. Нет, она отлично знала, что ее девочки любят повеселиться в клубах, и всячески покрывала их перед отцом, прекрасно понимая, что запретный плод – сладок, а лучший способ контролировать детей – давая им свободу, но также она понимала, что Нина не такой человек, который, зная, что отцу плохо, убежит на тусовку. Софья Павловна пыталась дозвониться до нее, однако телефон дочери был выключен. И женщина, еще раз поговорив с Ирой, вдруг решила для себя, что Нина обиделась на пощечину и ушла.

За свой поступок Софье Павловне было отчасти стыдно – эмоции и страх за любимого супруга взяли свое. Однако теперь она испугалась еще и за Нину. В голову стали лезть всякие нехорошие мысли, и рано утром, не выдержав, Софья Павловна позвонила Нинкиному крестному. Человеком она была сдержанным и спокойным тоном попросила у него совет – обращаться ли в полицию или пока не стоит? Дядя Саша, у которого было полно дел, в том числе связанных с бизнесом старого друга, сказал Софье Павловне, что сейчас отправит к ним Матвея, у которого приятель – глава детективного агентства со связями в полиции, и они помогут.

Матвей и его друг только-только подъехали к дому Журавлей и уже собирались выйти из машины, как во двор залетел красный «Жук» и ловко припарковался задним ходом между двумя автомобилями.

– Отбой, – тотчас узнал машину Нины и ее саму Матвей. – Вот и пропажа.

– Лихая девчонка, – присвистнул его приятель.

– Как Лихо Одноглазое, – вспомнил детскую сказку парень. Журавль хотелось прибить за скотское поведение, но он был рад, что с ней ничего не случилось.

– Крутая она у тебя, – присвистнул детектив, видя, как блондинка выскакивает из «Жука» и со всей силы пинает по колесу соседнюю машину – та припарковалась на ее месте.

Он думал, что Нина – девушка Матвея, как и все остальные его друзья.

– С характером девочка, – ухмыльнулся Матвей. – Ладно, бывай. Езжай обратно.

– А ты?

– А я воспитывать буду.

И он вышел из салона, поймав Ниночку около подъезда, отметив про себя, что выглядит она странно: без косметики, одета так, как будто бы вышла выгуливать собаку, а в глазах странный блеск.

– Ты где была? – зло спросил Матвей, перегородив ей путь.

– А тебе-то что? – дерзко осведомилась девушка, не ожидавшая его тут увидеть.

– Тебя все ищут. Мать места не находит.

– Твое какое дело? Пропусти, – Журавль рвалась домой, и появление Помойки жутко ее раздражало. Она попыталась обойти молодого человека, но тот схватил ее за запястье и притянул к себе.

– Отпусти, – вскипела Ниночка, чувствуя острое желание убивать.

– С кем была? – вдруг спросил Матвей, чувствуя от светлых волос едва уловимый сигаретный дым и запах чужого одеколона. Взгляд его упал на шею девушки – она была закрыта воротом водолазки, и ему показалось, что это неспроста. Ниночка всегда одевалась стильно – за исключением того рок-концерта, ее глупой блажи. Зачем надела эту простую водолазку? Воротнику-стойке есть что скрывать?

Девушка по привычке послала его.

– Я спросил тебя – с кем была? – повторил Матвей тихо.

– С кем надо, с тем и была. Катись, суслик, – попыталась вырвать руку Ниночка. Не получилось.

– Ты ответишь на мой вопрос или нет?! – закричал вдруг Матвей, и перед глазами его пронеслись черно-белые сцены, в которых Ниночка с разметавшимися по подушке волосами и распухшими от поцелуев губами влюбленно смотрит на какого-то обнаженного типа с плотоядным взглядом.

Фантазии открыли дверь потоку неконтролируемого бешенства.

Матвей волновался за нее, он приехал ее спасать, а она отрывалась с кем-то? Как посмела, черт побери?! Кого нашла?

Кажется, Матвей уже сам начинал верить, что Нина – его девушка, и ужасно ревновал.

– На какой? – ничуть не боялась его Журавль. – Где была или с кем?

Она отлично видела, как разъярен молодой человек, и если ей нравилось, когда Келла злился и кричал, то сейчас она не испытывала никакого удовольствия. Более того, где-то на заднем плане маячило опасение.

Нина попыталась отпихнуть навязчивого ухажера, но тот, поймав ее за вторую руку, развернул и с силой прижал к стене. Как Келла ночью.

Но Келла был другим. Келла был своим. Его хоть и хотелось уничтожить, стереть в пыль, однако когда он ее касался, с ней творилось что-то странное, но – девушка в полной мере отдавала себе в этом отчет – приятное.

Матвей же был другим. Отталкивающим. Чужим.

– Если я спросил – отвечай, – понимал, что сходит с ума Матвей, но ничего поделать со своими чувствами не мог. Эту глупую девчонку хотелось ударить и поцеловать одинаково сильно.

– Я тебе, поилка для свиней, ничего говорить не обязана, – прошипела Нинка. – И не буду.

– Что происходит? – раздался мужской суровый голос – по камерам охрана увидела происходящее, и один из мужчин в форме вышел к парочке.

Матвей нехотя отпустил девушку.

– Бешенство мозжечка, – пропела Ниночка и упорхнула в подъезд.

Разборки с матерью были долгими. Софья Павловна сначала обрадовалась, увидев на пороге живую и невредимую дочь, и даже обняла. А потом устроила разбор полетов. Она не кричала, как отец, не топала ногами и не устраивала истерик. Она даже не стала пытать, где Нинка была, верно решив, что та не сознается. Софья Павловна выбрала иной метод: села напротив нее и долго, на примерах объясняла ей, как маленькой, к чему мог привести ее необдуманный поступок и как все переживали: и она, и брат с сестрой, и крестный.

– Твой мальчик за тебя беспокоился, – добавила мать.

– Какой еще мой мальчик? – затравленно посмотрела на нее Ниночка, у которой уже уши сворачивались в трубочку. Софья Павловна умела надавить на больное. Было стыдно. Но Нина оправдывала себя тем, что сделала все это во благо собственной семьи.

– Матвей, – удивленно произнесла женщина. – Мне показалось, между вами что-то есть.

– Нет, мама, – решительно заявила Нина. – Между нами есть стена непонимания и заборчик отвращения – с моей стороны.

– Не можешь забыть Ефима, – вдруг понимающе улыбнулась Софья Павловна.

Нинка не ответила – стала вдруг икать: громко и с выражением.

– Что с тобой? – сердито посмотрела на дочь женщина.

– У меня на имя Ефим икотная аллергия, – отозвалась Нинка, – мне водички надо попить, – попыталась она смыться.

– Нина. Мы говорим о серьезных вещах, – посуровела Софья Павловна. – И кстати, что у тебя с зеркалом в комнате?

– Разбила, – созналась Нинка и тотчас покривила душой:

– Переживала за папу.

И она показала замотанную руку. Софья Павловна едва сдержалась, чтобы не треснуть дочери по голове и вновь принялась выговаривать – только теперь уже по-другому поводу. Зато расчет Ниночки был верен – мать забыла про то, что ее не было дома ночью.

– И прости, что вчера ударила тебя, – сказала она напоследок, взяв дочь за руку.

– Все в порядке, мам. И я не хотела, чтобы так получилось, – сказала Нина твердым голосом. – Прости, что тебе пришлось волноваться. Впредь этого не повторится.

Софья Павловна только вздохнула. Нина была слишком сильно похожа на супруга, чтобы давить на нее.

С Виктором Андреевичем, кстати говоря, все было хорошо. Вчера у него из-за переработки и постоянных стрессов сильно поднялось давление, и случился гипертонический криз – поэтому сотрудники и вызвали «скорую», испугавшись, что у шефа еще и вдобавок что-то с сердцем, напугав при этом и Софью Павловну. Сегодня Виктор Андреевич все еще оставался в больнице – его перевели в частную клинику, однако уже порывался на работу – решать проблемы, которые валились на него снежным комом. Вчера он узнал, к примеру, что один из партнеров, улучив момент, кинул его и перебрался в лагерь конкурентов, а это значило лишь одно: новую потерю денег.

Поговорив с мамой и позвонив отцу – ехать к себе он категорически не разрешал, заявляя: «Я еще не помер, чтобы вы стояли полукругом и скорбно на меня глазели», – Нина отправилась в душ, твердя про себя, что после пребывания в доме у Рылия просто обязана смыть с себя всю грязь. Словно забыла, что уже побывала в его душе.

Только как ни крути, прикосновения Келлы были приятны. И Нина, включив холодный душ, долго стояла под водой, пытаясь таким нехитрым способом привести себя в чувство. После, надев теплый халат и обернув полотенце вокруг головы наподобие тюрбана, девушка отправилась в свою комнату, не забыв прихватить чашечку кофе – нужно было немного посидеть одной и обдумать план действий.

Нина подсоединила зарядное устройство к севшему телефону и включила его: пропущенных звонков было море, как и сообщений – в том числе и от Кати, которая за нее, видимо, тоже волновалась. Нинка набрала ее номер, однако вместо подруги трубку взял Тропинин.

– О, Блондинчик, – обрадовалась Нинка и поинтересовалась на всякий случай:

– Еще не завернул ласты?

– Не успел, – хмыкнул Антон. Голос у него был сонным – как у человека, который не спал всю ночь.

– Как жаль, как жаль, – притворно вздохнула Ниночка. – А где Катенька?

– Катенька в душе.

– Да ты что? Смывает с себя грязь от твоих потных похотливых лап? Я бы на ее месте перед встречами с тобой принимала противорвотные лекарства, – не могла не уколоть Нина.

– Хорошо, что ты не на ее месте, – трудно было сейчас вывести из себя довольного Тропинина. – Что передать Кате?

– Что она приглашена на свадьбу, – хмыкнула Журавль. – И ты, шкурка петуха, тоже. Прилетай завтра к часу в то же место, что и вчера.

– Журавль, как бы что с твоей шкуркой не случилось, – надоела Антону подруга любимой.

– Не забудь шампанское и палочку, – продолжала та.

– Зачем палочку? В тебя тыкать? – спросил с любопытством музыкант, решив, что Келла, наверное, свихнулся, раз решил проделать этот опасный трюк еще раз. Бессмертный. Но цирк он, Антон, любит. Съездит, посмотрит, посочувствует другу.

– Нет, представишь, что это микрофон и споешь свадебную песню, мудилка. Забудешь сказать Кате – найду и зарежу, – без перехода добавила Ниночка и пригрозила для профилактики:

– Сделаешь ей больно – землю есть будешь.

– Угомонись, – лениво посоветовал ей Антон.

– Брат за брата, так за основу взято, Тропино, – усмехнулась Журавль и отключилась.

Она привела себя в порядок, стащила у зазевавшегося Сергея чипсы, не забыв подбросить пустой пакетик Ирке – мстить мелко Нина любила. И, собравшись, вышла из квартиры. Маме она сказала, что поехала к Кате, сама же вновь села в машину и направилась в банк. Там она сняла остатки средств, выделенных Эльзой Власовной на подготовку к свадьбе – после покупки «пирожного» их осталось совсем немного, и стала думать, куда ехать дальше. Однако ей помешал звонок.

– Ты где? – развязно осведомился Келла голосом средневекового сеньора, которому что-то понадобилось от убогого слуги.

– Что надо? – не слишком любезно спросила Нина.

– Что, память отшибло? Пойдем с тобой платье выбирать, Королева. Твоему вкусу я больше не доверяю, – заявила трубка.

– Зачем тебе это? – нахмурилась девушка, поняв точно, что это еще один способ поиздеваться над ней.

– В примерочной буду за тобой подглядывать, – расхохотался парень, мгновенно взбесив Ниночку, но она не стала спорить с ним, понимая, что от этого придурка зависит ее благополучие.

– Как хочешь. Я заеду за тобой.

– Ого, моя девочка на машине?

Нинка промолчала, а перед глазами ее стояли сцены убийства барабанщика.

– Какого хоть цвета? – еще больше развеселился синеволосый, зная, что обычно девушки ориентируются только на этот фактор в выборе автомобиля.

– Красного.

– Как кровь! Опа-а-асная тачила! А белье на тебе какого цвета? – не успокаивался парень.

– В радужный горох, Рыло.

– Не забывайся, Королева, – предупредил ее парень. – Вдруг я передумаю на тебе жениться, – отлично знал он, на что теперь можно давить. – Так что будь нежна.

– Куда за тобой заехать, тигренок? – елейным голосом осведомилась Ниночка и поморщилась, отодвинув телефон от уха – услышав про тигренка, Келла стал хохотать. Он вообще слишком много смеялся. И Нинка надеялась, что скоро так много же и поплачет.

Спустя полчаса ее будущий супруг, а ныне жених уже находился в ее автомобиле.

– Бабская машинка, – заявил он, садясь вперед и игнорируя ремень безопасности.

Девушка косо на него посмотрела. Вообще-то она была с ним согласна, вот только вслух этого признавать не хотела. Она хотела только одного – напихать ему в пищевод навоза – так, чтобы заткнулся.

– Застегнись, пожалуйста, – тоном терпеливой матери сказала она.

– Так плохо водишь? – осведомился Келла, который решил, что был слишком добр с Журавлем и теперь пытался отыграться. В первую очередь, чтобы самому себе доказать, что она на фиг ему не нужна.

– Я штраф платить за тебя не собираюсь, – отчеканила девушка.

– А, я забыл, ты теперь с пустыми карманами, детка. Ничего, у твоего будущего муженька хватит деньжат прокормить тебя. Ты как к картохе относишься? – глумливо спросил он.

– Как к картохе, – с яростью поглядела на него блондинка, мечтая запихнуть ему в рот следом за навозом пару клубней. И не только в рот.

– Так, зайка, знаешь, как до рынка доехать? – решительно спросил Келла.

– До какого еще рынка? – обалдела Нина.

– Вещевого.

– Чего?!

– А платье мы тебе где покупать будем? – задал синеволосый вполне резонный вопрос.

– Ну не на рынке же! – заорала Ниночка.

Келла довольно улыбнулся.

– Это пожелание твоей родственницы, – пожал он плечами. – Она сказала, что на карте у тебя осталось не так много бабла, чтобы ты ездила по салонам. И посоветовала посетить рынок. Кстати, вы одинаково ехидно улыбаетесь, – добавил он радостно.

Нинка только крепче сжала руль и развернула машину, а Келла уткнулся в телефон.

– Неплохо ездишь, – серьезно заметил он уже в конце пути, когда девушка припарковалась. Водить у нее получалось довольно неплохо, и инструктор только диву давался: вроде бы голубоглазая высокая блондинка-куколка – канонная дура, а водит неплохо.

Нинка ничего не ответила, лишь покосилась нехорошо на своего будущего супруга и первой вылезла из машины.

Свадебный магазинчик на рынке они нашли довольно быстро. Это был отдельный павильончик, около которого стоял манекен со свадебным незамысловатым платьем, подол и рукава-фонарики которого трепал ветер. В подобных местах Журавль не была уже много лет и чувствовала себя, прямо скажем, не комфортно. Однако в павильоне оказалось не все так плохо, хоть и не было привычного гламурного блеска. Только наличие Синего рядом безмерно напрягало.

– Здравствуйте, – подскочила к ним громкоголосая рыжеволосая девушка – видимо, продавец, которая беспрерывно что-то жевала. – Что хотите?

– Платье, – отвечала настороженно Нина, ненавидя весь мир.

– А какое?!

– Это вы уже мне предложите хоть какое-нибудь, – ядовито сказала Журавль.

– Красивое! – в один голос с ней выкрикнул Келла, который перед выходом из машины не забыл накинуть на голову капюшон и выглядел теперь, по мнению Ниночки, как какой-то гопник с района.

– У нас красивых много, – обрадовалась рыжая. – А какого цвета надо?

– Любого, – кисло отозвалась Журавль.

– А фасона?!

– Просто давайте нам что-нибудь клевое, – махнул рукой Келла. – Я сам буду выбирать, – со смешком добавил он, и блондинка закатила глаза.

«Клевого», по мнению продавщицы, оказалось много – она притащила целую кучу платьев, навешав одно на другое.

– Проходите в примерочную, мерить будем! – хищно глянула на Нинку рыжая, явно чувствуя, что от нее зависит счастье молодоженов.

Из принесенных нарядов Келла с видом знатока выбрал несколько, которые приглянулись ему, но привели в ужас Нину. Единственное, что ей тут нравилось – это цены.

– У тебя глазомер в порядке? – осведомилась девушка, разглядывая укороченное свадебное платье с корсетом и игривым шлейфом. – Я к этому позору на нитках даже притрагиваться не буду. И к этому тоже, – кинула она гневный взгляд на пышное атласное платье молочного цвета с кокетливым пояском.

Наряды казались Ниночке убожеством: нелепо пошитым, с откровенно безвкусным фасоном, содранным с платьев домов высокой моды, из ужасно дешевой ткани. Келла же, как назло, предлагал одну вещь хуже другой, и она, сцепив зубы, мерила. А он каждый раз скептически смотрел на нее и качал головой, давай понять, что, нет, это не подходит, и продавщица подавала очередное чудовищное белоснежное творение. Поток их в этом месте был неиссякаем, однако, справедливости ради стоит заметить, что пирожное безобразие за неимоверную сумму переплюнуть ничто не смогло.

– Как тебе это, солнышко? – спросил Келла, и взору выглянувшей из-за шторки Ниночки предстало нечто асимметричное и многослойное, расшитое сверкающими пайетками – как будто бы блестящее облако перетянули нитками, словно колбасу, и пришили к нему лиф.

Журавль скривилась.

– А это? – указал на платье цвета шампань в руках у улыбающейся продавщицы Келла. Фасон его был почти ничего, да только все портил огромный декоративный элемент, похожий на расплющенный цветок.

Нина скривилась еще сильнее.

– Тебе ничего не нравится, милая, – укоризненно покачал головой парень.

– А вот еще классная модель, грудь подчеркивает – дай боже, – мигом нашла новый наряд продавщица, и Келла царственно махнул рукой, мол, пусть меряет.

– Не буду, – заартачилась Нина.

– Ну что ты все время со мной споришь? – свел брови к высокой переносице Ефим. – Если ты себя так, Королева, до свадьбы ведешь, то что будет потом? Может, мне на тебе не жениться, а?

Рыжая бестактно захохотала. А Журавль, нервно выхватив платье, скрылась в примерочной, бормоча ругательства. Однако она продолжала держаться с достоинством.

Сверкающий, как солнце, лиф-декольте платья в форме сердечка грудь не просто подчеркивал, он качественно выставлял ее напоказ, дабы все желающие могли ею полюбоваться.

Келла, увидев такое, присвистнул.

– Прикройся, – посоветовал он Ниночке. – Или хочешь, я тебе все прикрою? – и он, подняв руки, сделал вид, что пытается что-то схватить в воздухе.

Нинка окинула его жгучим взглядом.

– Зачем? – тихо спросила она, задрав подбородок. – Ты ведь хочешь поиздеваться, милый. Пожалуйста. Если тебя это повеселит – пойду в ЗАГСс в этом. А хочешь, я пойду раздетой? Смешно будет, правда?

В голосе ее звенела сталь, и Ефим, поняв, что Нина уже на пределе, решил больше ее не злить. Отлично знал по себе – перейдет ту особую тонкую грань, и она просто взорвется.

– Ладно тебе, – сказал он мирным тоном. – Сейчас найдем что-нибудь стильное.

И он искренне попытался найти что-то, что бы понравилось Журавлю. Однако задача была не из легких. Она немного успокоилась, не слыша больше его шуточек, но все равно ни один наряд ей не нравился.

Пока Ниночка мерила платье за платьем, а Келла ходил и с видом знатока тыкал то в одну модель, то в другую, в магазин зашла женщина с девушкой, которая, видимо, скоро тоже выходила замуж. Парень, помогающий своей подруге выбрать платье, тотчас привлек их внимание.

– Я тоже хотела с Пашей выбирать, – ноющим тоном сказала девушка, с завистью поглядывая на Келлу. Он, засунув руки в карманы, с независимым видом стоял у стенда с бижутерией, ожидая, когда в очередной раз выйдет из примерочной Нина.

– Видеть жениху свадебное платье невесты заранее – плохая примета, – сообщила тетка злорадно. – Слышали, молодой человек? – обратилась она к синеволосому.

– Не нравиться жениху – единственная плохая примета, – отозвался спокойно Келла, которому такие слова были, что гусю вода. – А в платье, которое я выберу, моя девочка будет самой-самой.

Тетка, нахмурила брови, но от дальнейших высказываний воздержалась, став вместе с дочерью смотреть свадебные одеяния. В отличие от привередливой Нинки, девушке нравилось все и сразу, и она восторженно ахала, касаясь то одного платья, то второго. Журавль зато слова Келлы слышала и неожиданно для самой себя улыбнулась, глядя в огромное зеркало. Кажется, она нашла более-менее подходящее платье.

Единственное, что приглянулась ей – белое, как чистый снег, нежное платье в стиле «принцесса» с открытыми плечами, корсетом, обшитым кружевом, и в меру пышной невесомой юбкой из фатина. На нем не было никаких излишеств, дешевых стекляшек, бусин, лент, цветочков и прочего мусора. Конечно, ни о каких следованиях моде нельзя было говорить, но Журавль успокаивала себя, что это почти классика.

А еще неоспоримым плюсом было то, что оно хорошо на ней сидело.

– Берем его, – махнул рукой Келла, видя, что Ниночке нравится. Магазин ему порядком надоел.

– Да ну, – сморщила нос продавщица, – просто совсем. Это куда лучше, – ткнула она в очередной шедевр дизайнерской мысли с воланами-рюшами и цветком-брошью, декорированной кристаллами.

Ниночка, однако, таким ненавидящим взглядом окинула рыжеволосую девушку, так и не переставшую жевать, что та сочла за лучшее отойти к другим покупателям.

Журавль скептически смотрела в зеркало, а Келла вдруг подошел к ней. Он не смыслил в моде, но платье ему нравилось. И Нина тоже нравилась.

– Ты красивая, – сказал он зачем-то, поддавшись очередному порыву, зная, что через минуту будет жалеть.

– Но кроме этого ты во мне ничего другого не видишь, верно? – прямо спросила блондинка, не оценив комплимента.

– Я вижу непроходимую дуру, – буркнул парень. Хватило секунды, чтобы он жалел о своих словах.

– Выйди, – велела ему девушка.

Ни перчатки, ни фату, ни серьги с колье и диадемой Ниночка брать не стала, понизив в глазах продавщицы уровень своего вкуса еще на градус. Она ограничилась только платьем, сказав, что подходящая обувь у нее есть и украшения – тоже.

Из магазина они вышли спустя часа три, уставшие и не слишком довольные.

– Пойдем гулять? – предложил вдруг Келла, поняв, что скучает по городу. Блондинка пожала плечами – как будто бы ей было все равно.

И они просто шли по улице, не говоря ни слова друг другу.

Шагали молча, изредка случайно касаясь друг друга предплечьями: оба высокие, красивые, гордые. Может быть, ему хотелось обнять ее, а ей – взять его за руку, но никто из них не сказал ни слова.

О том, что завтра у Ниночки состоится свадьба, дубль два, я узнала, когда ехала в машине Антона. Он как раз вез меня домой, чтобы я взяла вещи, потому как и на следующую ночь я решила остаться у него в квартире – благо, что отец его вновь был в какой-то длительной командировке. А расставаться с Тропининым не хотелось даже на минуту.

В то, что подруга согласилась на свадьбу, верилось с трудом, как и в то, что Келла великодушно решил жениться на Ниночке, и я отчетливо понимала, что между ними что-то произошло: недаром Журавль затаилась – она порою так делала, когда у нее что-то случалось – переваривала, обдумывала и лишь немного позднее рассказывала. Кажется, сейчас ей тоже нужно было немного времени, чтобы свыкнуться с происходящим.

– Что им подарить? – задумчиво спросила я.

– Успокоительное, – отозвался Антон, одной рукой держа руль. – Чтобы не поубивали друг друга.

– Я серьезно!

– Я тоже, Катя. Что ты им подаришь? Мультиварку для счастливой семейной жизни? – иронично поинтересовался Тропинин.

– Что-нибудь интересное и милое… Свадебный альбом ручной работы, например, – не сдавалась я, хоть и понимала, что это глупо.

– Сомневаюсь, что Демоница оценит, – хмыкнул Антон. – Уместнее было бы подарить венок с надписью: «Спи спокойно, гордость», – и он подмигнул мне. – Я знаю в этом толк.

– Не сомневаюсь, – проворчала я и, улучив момент – загорелся красный – поцеловала его в щеку. Ему этого показалось мало, и он, повернувшись, крепко поцеловал меня в губы, заставляя забыть обо всем на свете. Да и сам тоже забылся – нажал на газ только тогда, когда сзади просигналили.

– Что ты со мной делаешь, – покачал он головой, но на следующем пешеходном переходе снова поцеловал меня.

Дома, где, слава богу, не было никаких посторонних людей, Антона ожидал фурор. Кира, Нелли и Томас бегали вокруг него с поднятыми руками и с явным намерением начать преклоняться прямо сейчас.

Томас соскучился, Нелли радовалась приезду Антона, которого стала называть братиком, а Кира никак не могла поверить, что солист «На краю» сидит перед ней в квартире ее парня. Когда она увидела Антона, то не сразу признала – все-таки в обыденной жизни он выглядел несколько иначе, чем на сцене. А когда все-таки поняла, что это не шутка, заорала на весь дом и заявила, что «На краю» – «нереально крутая группа»!

Антона торжественно посадили во главу стола, аки почетного отца семейства. Он, к слову, происходящее воспринимал спокойно, я бы даже сказала терпеливо, – еще бы, привык, что вокруг крутятся толпы поклонников. Улыбался, отвечал на вопросы и даже смеялся изредка, положив мою руку к себе на колено и не отпуская ее – слава богу, этого никто не видел.

– Как ты, сынок? – с умилением спрашивал папа. – Творишь? Ты такой талантливый мальчик, я с безмерным удовольствием жду новую пластинку. Между прочим, подсадил на вашу музыку Краба, то есть, конечно, господина Воронцова, моего старинного приятеля. Теперь он хочет написать книгу о музыкантах и скромно просит встречи и интервью.

– А давай фото замутим?! – вторила ему Кира. – Слушай, а ты моим парням из Владика, – так называла она друзей, – автографы чиркануть можешь?

– У меня селфи-палка есть! – кричала воодушевленно Нелли. – Давайте фотаться вместе!

– О свадьбе-то не задумываешься? – интересовался словно бы невзначай Леша. – А то мы с приятелем свадебную коллекцию пошить хотим. Катьке – бесплатно.

«Ботовод» – явственно читалось в глазах молчавшего Эдгара.

Это продолжалось по кругу.

– Квинтэссенция творчества…

– Автографы!

– Селфи-палка!

– Свадьба.

«Ботовод».

Продолжалось и продолжалось.

– Музыка – это прекрасно…

– Вот у парней во Владике бомбанет!

– Фото! Фото!

– Свадебная современная концепция.

«Ботовод».

И нужно было положить этому конец.

– Вы его достали! – не выдержав, заявила я. – Чего вы прилипли к человеку? Антон, вообще-то, ко мне приехал!

– Мне нравится, – уголками губ улыбнулся Тропинин и сильнее сжал мою ладонь. Его взгляд был многообещающим, словно бы он говорил: «Потерпи немного, скоро мы останемся вдвоем».

– Сынок любит говорить о творчестве, Катенька, зря ты так. Ты должна давать Антону свободу! Людям искусства нужна муза, а не мегера, – покачал головой Томас.

Я сердито уставилась на него.

– Верно, друг мой? – обратился папа к Антону.

– Верно, – отозвался тот, и я одарила его прищуренным взглядом.

– Между прочим, – никогда не упускал случая поговорить о себе Томас, – у меня в Милане зимой персональная выставка, сынок. Джино помог организовать. Помнишь Джино? Мой итальянский друг, которого ты довел до слез своей музыкой. Знаете, какое название я дал выставке? «Между мной»… – выдержал выразительную паузу Томас, торжествующе обводя присутствующих взглядом.

– И нормой, – фыркнул Алексей. – Очерки сумасшедшего.

Старший брат одарил его недобрым взглядом.

– Отнюдь. «Между мной и мной». Я изложу в визуальном формате современный эгоизм, как способ выживания, – похвастался Томас. – Невероятно актуальная тема…

– Кое-кому очень актуально, – проскрипел брат, вперившись взглядом в Антона. – У того, у кого раздвоение личности.

– Ты о чем? – мигом заинтересовалась Кира.

– Об нубе одном.

– Сам, можно подумать, топ, – захихикала Нелли, которая то и дело смотрела в телефон, с кем-то усиленно переписываясь.

– Вы меня слушаете или нет?! – возмутился Томас. И начал вдохновенно толкать очередную заумную речь об искусстве. Единственному, кому было действительно интересно – так это Антону. Он внимательно слушал отца, а остальные уткнулись в тарелки и подняли глаза только тогда, когда Томас, сияя, продемонстрировал картину, на которой был изображен висящий в воздухе палец. Вместо ногтя у него было человеческое лицо.

– Гениально! – захлопал в ладони дядя, вставая и приглашая всех нас подняться на ноги. – Шедевр!

Нелли, Кира и я засмеялись. Губы Антона тронула улыбка. Даже Эду стало смешно.

Томас понял, что младший брат издевается, и они самозабвенно принялись переругиваться.

В общем, вечер прошел по-семейному тепло и весело – по таким вечерам я ужасно соскучилась. Мы все вместе расположились в гостиной – прямо на полу – и играли в настольную игру. Даже Эд изволил посидеть вместе с нами. И было странно наблюдать за тем, что Кира сидит рядом с ним и изредка касается его – точно так же, как и меня – Антон.

Эдгар, кстати, в этот вечер решил отомстить Нельке, которая вечно совала нос в его компьютер. Он долго за ней наблюдал, приценивался, а потом в какой-то момент выхватил у нее из рук телефон.

– Отдай! – заорала сестра.

– Нашла себе кого-то? – поинтересовался Эд, пытаясь прочесть ее переписку в социальной сети. Он вскочил на ноги и поднял телефон над собой, а Нелли прыгала вокруг, возмущенная и раскрасневшаяся.

– Тебе какая разница! – кричала она, пытаясь забрать у брата телефон. – Отдай немедленно!

Тот отдавать мобильник явно не собирался. Задрав голову, пытался что-то прочитать.

– Эд, – возмутилась я. – Что за детский сад?

– Отдай ты ей игрушку, – кисло поддержал Леша, незаметно мухлюя с фишками – проигрывал.

– Не нервируй ребенка, – поддержала его Кира.

– Ей можно было, а мне нельзя? – возмутился злопамятный Эдгар, которого до сих пор злило, что Нелька читала его переписку с Кирой. – Ну-ка, что там тебе, – пригляделся он к экрану, – Синий Зверь пишет? Это твой дружок?

– Нет у меня никаких дружков! – выкрикнула Нелли. Изловчившись, она укусила его за руку и все же завладела своим мобильником.

– Бака, – обозвала она Эдгара, и они стали ругаться. К ним присоединились веселые Кира и Леша, причем оба явно желали потроллить брата и сестру.

– Дети-дети, как же вы быстро растете, – умиленно качая головой, говорил Томас. – Еще вчера ели песок, а сегодня заводите отношения.

Ситуация его забавляла. В наши конфликты он предпочитал не вмешиваться – считал, что это жутко непедагогично, хотя я была уверена в обратном.

В доме было шумно, а я молчала – просто сидела на полу рядом с Антоном, переплетя свои пальцы с его пальцами, и улыбалась. В какой-то момент я сама поцеловал его – невинно, почти невесомо, а потом, увидев, что это заметил Томас, смущенно отпрянула. Отец лишь улыбнулся. Кажется, он был очень рад, что у меня есть Антон, а у Антона – я.

Из дома мы с Тропининым уехали далеко за полночь, и хоть в настольно игре я ни разу не победила, настроение у меня было отличное.

– Не устал? – на всякий случай спросила я парня уже в машине.

– Мне нравится твоя семья, – ответил он. – Они умеют заряжать позитивом.

– А я тебя позитивом не заряжаю? – капризно спросила я.

– Вдохновением, – было мне ответом.

Вторая свадебная попытка Нины и Келлы явно была удачнее первой. За некоторыми исключениями все шло по плану, однако напоминало театр абсурда, где главные актеры были немного не в себе.

В семь утра мы с Антоном заехали за Ниной, которая выбежала из собственного подъезда, словно шпион, все время оглядываясь по сторонам. Да и одета она была соответствующе: шапка, кроссовки, спортивный костюм и расстегнутая куртка поверх него. За плечами у нее виднелся рюкзак – судя по всему, позаимствованный у младшего брата. Подруга воровато огляделась, заметила нашу машину и тотчас оказалась на заднем сиденье.

– Стильная невеста, – не мог не прокомментировать Антон, и я легонько шлепнула его по руке.

– Молчи, шофер, – фыркнула подруга и пояснила мне: – Ирка, скотина, чуть не запалила, пришлось сказать, что в спортзал иду. А потом, по легенде, я у тебя дома готовлюсь к совместному проекту по информационным технологиям.

– По чему? – приподняла я бровь.

– Какая разница, они все равно не знают, – отмахнулась подруга, поправляя шапку. Это меня удивило. Обычно Ниночка в шапках не ходила – даже в тридцатиградусный мороз зимой. – Зато контролировать меня вздумали. Чтобы я деньги просто так не тратила и не веселилась в сложные для семьи времена. А, чего это я, – на ее лице появилась старушечья улыбочка. – У меня теперь ведь заблокирована карта. Ну, давай, шеф, трогай, – обратилась она к Тропинину. Голос у подруги был веселый, как будто бы она задумала свою очередную авантюру, а не выходила замуж по принуждению.

Всю дорогу Нина болтала, обсуждала наших общих знакомых, заставляя Антона морщиться – он не слишком любил сплетни, и жаловалась на то, что все вокруг дураки, а она одна хорошая. Я смотрела на подругу с некоторым удивлением и в который раз понимала, что все-таки, несмотря на все свои недостатки, она – сильный человек. Потому что только сильный человек может совладать со своей гордостью.

– А с рукой у тебя что? – поинтересовалась я, обернувшись в очередной раз и увидев на кисти, которой подруга жестикулировала, повязку.

– Синему в рыло вмазала, костяшки сбила, – фыркнула Ниночка. – Зато пятак у него теперь скособоченный.

– Ты шутишь, как бог, – заметил Антон.

– А я и есть бог, – не полезла за словом в карман Журавль.

– Ребята, – вмешалась я голосом кота Леопольда, успокаивающего злопакостных мышей, – давайте вы не будете ругаться?

– Мы не ругаемся, – одновременно ответили они.

– Это обмен мнениями, – добавила подруга и поправила шапку. – Кстати, Тропино, дай ускорение, мы плетемся, как черепахи.

– Не надо ускорения, – испугалась я, вспомнив гонки за городом. Антон, кажется, тоже – он посмотрел на меня и подмигнул.

Всю оставшуюся дорогу мы молчали. Нинка притихла на заднем сиденье, Антон сосредоточился на дороге, а я думала, как пройдет сегодняшний день и понравится ли подруге наш подарок.

На лице у Келлы, домой к которому мы приехали, ибо свадебное платье хранилось у него, никаких следов не оказалось, и я заподозрила Журавль во лжи, решив, однако, выяснить, что между ними произошло, после свадьбы.

Барабанщик казался заспанным и явно не был рад нашему визиту. Даже на невесту свою он смотрел широко, как бегемот, зевая. Зато когда Ниночка сняла шапку, Келла едва не поперхнулся. Я, впрочем, тоже весьма удивилась. Единственный, кто оставался спокойным, как удав, был Тропинин.