На крыльях миражей

Она мечтала

Живя то будущим, то прошлым, воспоминаньем и мольбой, я без тебя сто жизней прожил и лишь мгновенье был с тобой (Андрей Дементьев)

Странное безумие, нервная обречённость до дрожи, нестерпимая боль, скрутившая так, что невозможно было вдохнуть или выдохнуть, но не в теле, где-то за его физическими пределами, заполняло всё обозримое пространство.

Взвинченное эмоциональное состояние, как эстафетная палочка облетело вокруг, взывая о сочувствии, сострадании, поддержке. Беззвучный крик души немедленно отозвался, вначале внезапными порывами ветра, поднявшими тучи пыли, пробежавшими по мостовой шустрыми завихрениями, вздымающими мусор, срывающими листья с деревьев, затем резко сгущающимися сумерками.

Небо неожиданно заволокло чернотой, раздались далёкие раскаты глухих взрывов, раздирающих небо в клочья, затем стеной обрушился дождь, многоярусной паутиной разворачивались сверкающие молнии…

Денису казалось, что негодует и страдает вместе с ним весь мир. Мир, который рухнул в одночасье. Его мир, казавшийся незыблемым и восхитительно дивным.

Он стоял, раскинув руки, мечтая о том, чтобы одна из молний пронзила его бренное тело, которое перестало быть нужным. Ливневые струи омывали лицо, стекая мутным потоком, превращая его в подобие огородного чучела, терзаемого безжалостной стихией.

Юноша представил себе, как жизненные соки растворяются в этих жалящих, больно вгрызающихся в чувствительную кожу лица каплях, стекая удобрением в землю, превращая его самого в мумию вместе с ускользающим сознанием. Затеряться, исчезнуть, пропасть. Других желаний не было.

Однако небо не обрушилось, и твердь под ногами не разверзлась. Даже фонарь не растратил способности светить, хоть и превращал недалёкие предметы в качающиеся размытые силуэты. Всё оставалось прежним, кроме самого Дениса, который представлял себя бесплотным призраком. А всего-то… получил весточку об утрате взаимности в любви.

– Извини, – сказала бездушная телефонная трубка голосом Ирины, его возлюбленной, – нам необходимо расстаться.

– Как, почему? Что случилось, родная?

– Всё просто, Денис. Жизнь не стоит на месте. Наша любовь не смогла вовремя подрасти. Она была слишком слаба и очень беспечна. Ты думал, что объятия и поцелуи дают право на ответные чувства, поэтому оставлял, слишком меня часто одну. Наверно, я не очень сильная, не смогла перенести равнодушие, только и всего. Лёня меня утешил, когда мне было особенно плохо, поделился теплом, развеял грусть, дал надежду. Теперь я люблю его. Всё в этом мире появляется и исчезает, повторяясь вновь и вновь. Не грусти. Так происходило всегда, мы не стали трагическим исключением.

– Скажи, что пошутила, Ирочка, этого просто не может быть. Я жду тебя на нашем месте, очень соскучился.

– Я не шутила. Все именно так, как ты услышал. У меня теперь есть Лёня. А ты, ты Денис, ты прошлое. Всё просто. Смирись.

– Я слышу, как ты плачешь.

– От счастья, Денис, от счастья. Разве ты не знал, что слёзы иногда бывают сладкими?

– А я, что ты оставляешь мне?

– Не знаю, я об этом не думала. Наверно, тебе достанется память о том, чего сделать не захотел или поленился. Тебе же было со мной хорошо, сам сколько раз говорил. Вот и проверь, так ли прочны твои чувства. Моя любовь, точнее предвкушение сказочных событий, стремления окунуться в источник счастья оказались слишком хрупкими. Всё равно спасибо тебе, Денис! Ты замечательный друг. Могу предложить и дальше общаться в этой роли. Если хочешь, конечно.

– Вместо конфетки фантик? Наверно я соглашусь. Может, тогда поймёшь, что я лучше любого Лёни?

– Нет, Денис, не надейся. У нас всё по-взрослому. Я купила билет на поезд под названием жизнь лишь в один конец. Дружба, это всего лишь дружба. Мы с Лёней скоро поженимся.

– Как такое могло произойти? Ведь ты любила меня.

– Нам с тобой хотелось, чтобы так было. Юношеские мечты. Мама сказала, что первая любовь всегда заканчивается болью, но о ней с благодарностью помнят всю жизнь. Ты встретишь свою любовь, но это точно буду не я.

– Давай встретимся ещё раз, поговорим всерьёз. Я уверен, всё ещё можно исправить.

– Нет, Денис, уже невозможно. Я от тебя ничего не скрываю, говорю как есть. А встретиться можно. Записывай адрес, я живу у Леонида. Сейчас и приходи.

– Почему раньше не позвонила, не сообщила, когда ещё не было поздно?

– Не могла разобраться в себе, боялась сделать тебе слишком больно, мучилась, винила себя в непостоянстве, считала предательницей. Поверь, это совсем не так. Сердцу не прикажешь. Когда-нибудь ты это поймёшь. Мама научила, как поступить. Теперь говорю только правду, без эмоций и нервов. Думаю, ты сможешь меня простить.

– Никогда! Я хотел сказать, никогда не поверю в нечаянную любовь. Он взял тебя силой? Говори. Я его уничтожу.

– Денис, не волнуйся ты так. Я действительно его люблю. И к тебе… тоже отношусь очень хорошо. Тебя ждать, придёшь?

– Нет. Я так не могу. Это неправильно, жестоко. Почему?

– Этот вопрос ты должен задать себе. Когда сумеешь ответить на него, станет легче. Оглянись вокруг. Наверняка сейчас мимо тебя проходит любимая. Ты разволновался и не заметил её. Улыбнись. Жизнь никого из нас не оставит без взаимности.

– Пытаюсь улыбаться. Только тебе лучше этого не видеть. Можно испугаться и остаться заикой на всю жизнь.

– Прощай, Денис. Не заводись. Это просто реальная жизнь. Она постоянно что-то отнимает даже у самых счастливых людей. Давай заканчивать разговор, пока ты ещё способен адекватно мыслить. Если надумаешь, можешь приходить, буду рада тебя увидеть. Целую.

Денис в отчаянии и злобе что-то пронзительно едкое выплёвывал в микрофон, но трубка выдала звуки отбоя, оставив его наедине с бушующими эмоциями.

Крик отчаяния перекрыл порыв ветра, превратив миг расставания в магический ритуал, переходящий в минорный ритм ливневых струй. Театральность момента подчеркивала обращённая, как бы к небесам, обречённая поза с раскрытыми, словно в мольбе, руками.

Слёзы текли из глаз, вместе с ним плакало, стонало, рыдало небо. Денис чувствовал себя лишним, одиноким на этой жестокой планете.

Звуки ливня дополняли, усиливали минорные ритмы момента, превращая простые, как земля и вода слова "я тебя не люблю" в причину столь мощного отчаяния, которое способно внушить мысль добровольно расстаться с жизнью.

Напор тревожных эмоций быстро заполнял образовавшийся в мыслях и чувствах вакуум, пока не спрессовал поток ощущений в единую массу, где невозможно было уследить, понять, вычленить что-то конкретное. Гнетущая какофония неопознанных впечатлений перемешала возможность их осознания.

Денис в растерянности уселся на ближайшую скамью, сосредоточенно уставился в какую-то отвлечённую точку, расфокусировал зрение, расслабил тело, полностью утратив связь с реальностью. Он был настолько переполнен страданием, что казался себе пустым, неодушевлённым.

Из небытия его вырвал голос, глухо и тихо доносившийся, словно звучал из другой реальности. Денис попытался сосредоточиться, уловить направление, откуда звучала речь. Сознание сопротивлялось, не желая лишиться невесомого равновесия.

– Эй, парень, ты живой? Да очнись же. Дождь идёт. Холодно и сыро. Ты настолько влюблён в стихию, что не можешь с ней расстаться, – девочка залилась звонким смехом. Смысл сказанного доходил с трудом, – я вот терпеть не могу эту мерзкую слякоть. Хожу назло себе, чтобы простыть и заболеть, смертельно, навсегда. Чтобы не жалко было расставаться с жизнью. А ты?

– И я.

– Что, ты?

– Умереть и расстаться хочу. Навсегда.

– Для этого есть реальная причина?

– Конечно, есть. Но кому до этого есть дело?

– Например, мне. Видишь же, я за тебя переживаю. Что случилось?

– Наверно я умер.

Девушка потрогала губами его лоб, посмотрела внимательно зрачки, пожала плечами, – бред. Ты здоров, чего нельзя сказать обо мне. Только я не умираю. Жизнь слишком щедрый подарок, чтобы от неё так запросто можно было отказаться.

Денис не услышал слов девушки о болезни. Собственно, он и саму её чётко не различал, зрение упорно не желало возвращаться в нормальное состояние. Единственное, чего он сейчас хотел, чтобы его оставили в покое. Чувства и мысли отказывались подчиняться, кружа внутри головы цветными концентрическими кругами.

– Мне не нужны, ни помощь, ни участие.

– Ошибаешься. Я же вижу, с тобой что-то не так. Уж не наркотики ли тому виной?

– Нет, точно нет. Можешь просто уйти, тихо, без слов?

– Теперь точно не могу. Сейчас вызову скорую помощь. У тебя ведь есть телефон.

– Не нужно, девушка. Со мной всё в порядке. Наверно, так странно тело покидает любовь.

– Любовь? Обнял, поцеловал, помечтал. Нашёл повод расставаться с жизнью. Если расстаются, значит, никакой любви не было. Хочешь, я тебя поцелую? Мне не трудно.

– Откуда тебе знать, что такое любовь? Сколько тебе лет?

– Я из-за болезни такая худая. Мне уже двадцать. Было. Теперь больше, –девушка подошла к Денису, наклонилась и поцеловала в губы. Неловко. Сразу смутилась и отпрянула, – ну, вот. Кажется, вернулся на Землю. Меня София зовут, можно Софья, но София правильно, так в паспорте. Лучше стало? По глазам вижу, лучше. Я уже нагулялась, замёрзла, наверно теперь обязательно простыну. Хорошо бы совсем.

– Что, совсем?

– Устала болеть. Хочется отдохнуть.

– От чего отдохнуть?

– От всего сразу. С утра до ночи процедуры, таблетки. Всё болит. Ладно, ерунда. Никогда никому не жаловалась и вдруг перед тобой расплакалась как девчонка с соской. Ты так и не сказал, девушка бросила? Глупая. Ты красивый. И любишь, наверно, очень крепко, если так сильно страдаешь. Меня бы кто так полюбил. Имя у тебя есть?

– Денис. Не переживай за меня, я сильный.

– Это заметно. Сидишь под проливным дождём, потому, что покинут любимой девушкой. Жалкий, убитый горем, сильно-сильно стараешься покинуть своё бренное тело, но себя жалеешь сильнее, чем утраченную любовь. Просто обожаете вы, мальчишки, нюни распускать. Сделали бы тебе хоть раз химиотерапию, когда волосы выпадают, тело дрожит, руки-ноги не шевелятся, тогда бы узнал, что такое боль и беда. Или кожу бы с тебя живьём сняли. Э-эх, о чём я тебе говорю, разве такое можно понять, не отведаввав?

– Что у тебя за болезнь? Про себя говоришь или так, для примера?

– Забудь. Привычка глупая размышлять вслух. Я ведь одна почти всё последнее время. Ни подруг, ни друзей. Только мама. Да и та всегда на работе. Хоть наговорюсь с тобой. Я здесь рядом живу. Пошли ко мне, обсохнешь. На чучело похож, до чего промок.

– Неудобно. Чего ты со мной нянчишься?

– Привыкай. Сам видишь, жить не всегда комфортно, иногда, чтобы просто выжить, приходится страдать, терпеть боль, уговаривая себя, что это и есть самое прекрасное, что впереди возможны испытания более серьёзные и мучительные. А ты из-за детской игры в сердечные чувства расстроился. Я же вижу по глазам, что до неё у тебя девчонок не было. Первая любовь? Первая. Счастливый. У меня ни одной не было. Только в школе, когда маленькая была. Коля, мы с ним за одной партой сидели, он меня сначала щипал и за косы дёргал, а потом целовал в подъезде. Тогда я не так сильно болела, в школу ходила. Только они уехали из нашего города. Больше никто никогда не любил. Разве что мама. Ладно, пошли, замёрзла я, мамка ругаться будет.

– Давай зайдём в магазин, хоть к чаю чего-нибудь купим.

– Нельзя мне чай. Много чего нельзя. Проще сказать, чего можно. Себе купи, только заварки у нас нет. Мама не хочет меня дразнить, тоже ничего запретного не ест и не пьёт.

– А цветы можно?

– Смотря какие. Хризантемы можно, ромашки. На остальные у меня аллергия.

– Смотрю, тебе ничего нельзя. Как же ты живёшь?

– Хорошо живу. У меня есть мама, гитара, много книжек. С тобой вот наговорюсь, буду потом вспоминать, эмоции в стихах описывать. Я и рассказы пишу. Про любовь. Иногда так увлекусь, что сама влюбляюсь в своих героев. Один раз всерьёз влюбилась. Ночами не спала, всё разговаривала с ним. А рассказ переписывать пришлось. Он, кстати, тоже Денис. Я его под дождём нашла, как тебя. И влюбилась. С первого взгляда. Не веришь? Дома дам почитать. Я никогда не вру.

– Почему не верю? Какой смысл меня обманывать?

– Ещё я на гитаре люблю играть, песни пою. Слова сама сочиняю. У меня пять плёнок уже записано на магнитофоне. Только мне больно очень на гитаре играть. Струны тугие, кожа на руках лопается, приходится медиатором пользоваться. Ещё рисую. Карандашные портреты. Героев всех своих рассказов нарисовала. Могу показать. И Дениса, в которого тогда влюбилась, тоже. Он немного на тебя похож. Вот и пришли.

Старенькая пятиэтажка из белого кирпича, первый этаж, двухкомнатная квартира, встретившая въедливым запахом медикаментов. София разделась, не снимая варежек, что было очень неудобно. Эти варежки приковывали внимание Дениса всю дорогу. Осень, дождь. Девушка в плаще с капюшоном, с раскрытым зонтом, и вдруг в матерчатых варежках.

– Принюхиваешься? Знаю, не очень романтичный запах. Я привыкла, не замечаю. Вот ванная, раздевайся. Меня можешь не стесняться. Полоскать одежду самому придётся, мне кожу мочить нельзя, слезет сразу. Потом в стиральную машину засунем. Высушишь утюгом. Справишься, – София сняла варежки, под которыми ладони были плотно обёрнуты бинтами.

– Кожа не приживается. Не обращай внимание. Вот мамин халат, он тебе в самый раз, она у меня габаритная. Ты же не на свидание пришёл.

Девушка звонко засмеялась. Голос у неё музыкальный, мелодичный. Словно поёт, а не разговаривает, – ты спортивный, сильный. Правильно, что в тебя девочки влюбляются.

Теперь Денису захотелось рассмотреть Софию. Невысокая, с огромными, очень выразительными серо-голубыми глазами, кукольное личико, белоснежная кожа, короткие русые волосы, худая, словно тростиночка, еле заметные холмики грудей. И улыбка. Похоже, девушка с ней родилась и никогда не расстаётся.

– В этом халате ты на мою маму похож. Выжимай одежду, пусть немного стечёт. Порошок вон там. Только я уйду отсюда, мне нельзя им дышать, задохнусь сразу. Включать машинку вот так. Потом ко мне приходи. Буду хвастаться.

Чистота в доме была как в операционной, идеальная. Ничего лишнего. На стенках множество искусственных цветов во всевозможных кашпо. В комнате Софии два кресла, застеленная кровать, возле которой подставка для капельницы и маленький столик, заставленный медикаментами, два стула возле большого стола, на котором лежала книжка и две стопки писчей бумаги. София достала из тумбы стола пластиковую папку, на которой фломастером написано "Избранное".

– Вот. Читай здесь, это про Дениса, остальное потом. Скоро мама придёт, мне нужно будет отвлечься на обязательные процедуры. Тогда уже дальше почитаешь, если интересно. Ну, что, не обманула? Мальчика зовут Денис. Проливной дождь. И поцелуй. Ага! А если я знала, что тебя встречу и это судьба, тогда как? Ладно, Денис, расслабься. Мало ли в жизни совпадений. В рассказе у меня девочка здоровая, не то, что я.

– Знаешь, София, мне немножко не по себе. Мистика какая-то.

– Ато! Я тебе говорила. Смотрю, сидишь. Сразу тебя узнала. Потому и подошла. А вот и мама. Слышишь, дверь открывает?

– Мамочка, родненькая, я так по тебе соскучилась. Знакомься, это Денис. Я его от душевной травмы спасаю. Его любимая бросила. Он постирает, высушится и уйдёт. Не ругайся, а!

– Да что ты, деточка. Денис, можно вас на пару слов? На кухню, пожалуйста. А ты не подслушивай. Ишь, любопытная Варвара, уши растопырила. Мы быстро.

– Мам, Денис хороший. Не нужно ему ничего лишнего говорить. Я ведь женщина. Должно же во мне оставаться хоть капля загадки.

– Готовься к процедуре, женщина. Я его чаем напою. Вижу, что вкусненького себе накупил. Голодный, наверно. Проходите, Денис, присаживайтесь. У нас не очень удобно. Наш дом, скорее клиника, чем жильё. Думаю, вы успели заметить.

– Если можно, на “ты”. Не привык, когда старшие обращаются официально. Предупреждая первый вопрос, докладываю: учусь на третьем курсе в другом городе. Программист. Родители живут здесь. Папа инженер, мама учительница. Встретились случайно. София подошла ко мне сама. Был один поцелуй. Пожалуй, очень целомудренный. Как дочка целует маму. Я к ней не приставал, руки не распускал, непристойных мыслей не вынашиваю.

– Знаю. Как ты мог к ней приставать, если она ещё ребёнок? Ей лет много, а физическое развитие отстало лет на шесть. Ей же ничего почти нельзя. От всего аллергии и воспаления. Несчастный ребёнок. Не понимаю, за что судьба так наказывает этого ангела. Она так талантлива. Но я стараюсь убедить, что она обычная. Незачем Софочке знать лишнее, надежды питать. Ещё размечтается, подумает, что существует способ обмануть болезнь. Нет у неё такого шанса, и не будет никогда. Целый букет тяжелейших генетических заболеваний. Неизлечимых. Прошу вас, тебя, Денис, ничего себе не придумывай. Она фантазёрка, очень обаятельная фантазёрка. В неё все сходу влюбляются. Нельзя давать ей надежду, которую невозможно осуществить. Это может ускорить болезнь.

– Собственно, я ничего такого… а дружить с ней можно? Просто иногда приходить, читать рассказы, слушать песни, беседовать.

– У тебя три часа. Читай, слушай, развлекайся. Не могу сразу отнять у Софии такую игрушку. Постарайся ей не понравиться. Так будет лучше для неё. Она привыкла жить одна.

– Как вас зовут?

– Анна Павловна. Старайся при ней не кашлять, не сморкаться. И не дотрагивайтесь до неё. Это может вызвать серьёзное воспаление.

– Я вас услышал. А папа у Софии есть?

– У девочки замечательный папа. Был. Умер три года назад. Не выдержал чувства вины перед дочкой. Генетические заболевания – подарок от его рода. Он очень страдал от этого. Выпивал. Инфаркт. Теперь нас совсем некому поддержать. Моего заработка не хватает на медикаменты, хотя работаю в больнице. Иди, она ждёт.

Выйдя из кухни, Денис увидел, как девочка на цыпочках подходит к своей комнате. Она обернулась, приставила палец к губам, призывая молчать. Похоже, подслушивала. Но разговаривали они тихо, вряд ли София чего-то слышала.

– Не мог громче говорить? Рассказывай. Небось сказала, чтобы дышал через раз и в сторону, ближе чем на три метра не подходил. Не чихать, не пукать. Так? Не слушай её. Я смерти не боюсь. Можно, я ещё раз тебя поцелую? Тихонечко. Мама ничего не узнает. Просто чтобы доказать, что мне совсем-совсем не страшно.

– София. Давай лучше продолжим начатое. У нас мало времени. Анна Павловна разрешила чем угодно заниматься три часа. Только без глупостей.

– Тогда так: кассеты с записями я дам тебе с собой, рукопись тоже. Только не вздумай забыть вернуть. У меня копий нет. Сейчас я буду петь. Потом расскажешь всё про себя. Коротко. Дальше, про вашу с Ириной любовь. Всё-всё. До мельчайших подробностей. С самого начала и до конца. Но сначала поцелуй. Договорились? Думаю, в три, часа уложимся.

– Договорились. Только тихо, чтобы мама ничего не знала.

– Ура! Дай, приготовлюсь. Только не смейся. Я волнуюсь. Глаза закрой. Не подсматривай.

Денис почувствовал легкое прикосновение горячих губ, потом между губами застенчиво пролез кончик влажного языка. Юноша не ожидал от себя какой-либо реакции вообще, просто выполнял просьбу, разрешив обычный поцелуй.

Сила и глубина внезапного ощущения удивила. Вкус поцелуя показался сладко-фруктовым. Губы были очень приятными на ощупь, возбуждающими, мягкими, волнующими, чувственными. Юноша в недоумении открыл глаза. София дышала, высоко и сильно вздымая грудь, словно только что пробежала стометровку. Глаза её были открыты, словно фары, излучая энергию крайней степени удивления, покрывшееся румянцем смущения лицо покрыто белыми пятнами.

– Так бывает всегда?

– Как?

– Я чуть не умерла от удовольствия. Немножко щекотно, но там, внутри, я чуть не выпорхнула из себя. Мне так показалось. Поток блаженства прокатился вниз, потом вверх, закружилась голова, внизу что-то напряглось, потом стало жарко, трудно дышать. С тобой было так же?

– А, ты про это. Почти всегда. Если тот, кого целуешь, тебе действительно нравится.

– Хочешь сказать… Денис, я ведь нормальная женщина, правда, разве я не могу нравиться? Хоть кому-нибудь.

– Девочка, не женщина. Красивая, юная, привлекательная. Ты решила, что не можешь нравиться? Это не так.

– Почему мама говорит, что мне нельзя быть женщиной?

– Не знаю, София. Ей лучше знать.

– Не ври. Она тебе всё рассказала. Почему мне нельзя быть женщиной, –спросила девочка требовательно, с расстановкой произнося каждое слово.

– Из-за слабого здоровья, наверно. Она за тебя переживает.

– Мамка сказала, чтобы ты больше не приходил? Так?

– Ну-у…

– Сказала-сказала. Так и знала. И ты не придёшь, послушаешь её?

– Не знаю, как быть, София. Мама очень просила. Её расстроило наше с тобой знакомство.

– Она днём работает. Ты же должен будешь мне кассеты принести. Вот и повод. Поговорим, я спою, стихи почитаю. Свои. Хочешь, про тебя напишу? Хочешь? Это что, преступление, если у меня будет друг?

– Хочу. И стихи, и рассказы, и песни. Но, пойми, София. Я скоро уеду учиться. Приезжать смогу дня на два в месяц. Ты будешь расстраиваться, скучать, заболеешь ещё сильнее. Давай лучше забудем нашу встречу. Ты ведь привыкла жить одна. Анна Павловна сказала, что слишком близкое общение для тебя опасно. Любая случайная инфекция способна убить. Не могу и не хочу быть причиной твоей гибели.

– Моя болезнь неизлечима. Мало того, прогрессирует. Умру я через год или через месяц, какое это имеет значение, если никогда в жизни не узнаю, что такое настоящая дружба, не почувствую вкус поцелуя, не надышусь запахом мужчины, с которым мне захочется обняться и умереть. Денис, ты сейчас разговариваешь со мной, не с мамой. Говори за себя. Испугался связаться с инвалидом? Так и скажи. Я пойму. Я ведь не жалуюсь, ничего не прошу. Только немного, вот такую маленькую капельку, общения. Чтобы ты приходил, рассказывал, меня слушал. Больше ничего. Даже целоваться совсем не обязательно.

Глаза Софии стали влажными, готовыми к протечке, улыбка начала расплываться, превращаясь в болезненную гримасу. Несколько мгновений, лишь судорожное движение мимических мышц выдавало её страдание, девочка с собой справилась, привычно водрузив на лицо дружелюбную улыбку.

Денис почувствовал себя негодяем, трусом. София являла собой образец силы духа, самообладания, стойкости. Нет, не мог он показать слабость, предать ожидания девочки, для которой вечность исчисляется лишь коротким отрезком числа дней, наполненных ограничениями, страданием и болью.

– Я приду. Завтра. Обещаю. Ты подумаешь, я подумаю. Обещать ничего не буду. Оставим пока этот разговор. Ты спеть обещала и много чего ещё.

София принесла гитару, долго устраивалась в кресле. Подвижная мимика девочки свидетельствовала о том, что ей больно, но глядя на Дениса, она улыбалась.

Песня была длинная, мелодия тягучая, сильный голос брал за живое, выдавливая невольно слезу из единственного слушателя. Денис поймал себя на том, что рядом с этой несчастной девочкой не может чувствовать себя отверженным страдальцем. Глядя на неё, становилось стыдно думать о том, что неудача на любовном фронте – это невосполнимая потеря, смертельная травма и терзающая боль.

Ирина объяснилась с ним корректно, без претензий и сцен, даже предложила дружбу. Сколько раз до и после этого приходилось расставаться с кем-то на время, терять совсем. Порой на душе было грустно, невыносимо мерзко, тревожно и пусто, но проходило время, беспокойные эмоции отпускали, забывались, тускнели. На смену одним людям приходили другие. Жизнь неизменно продолжалась, предлагая интересных друзей, новые перспективы, иные связки, чаще всего гораздо привлекательнее прежних.

София запела, явно желая понравиться. Она не отрывала ни на секунду взгляд от глаз Дениса, улавливая его восприимчивую реакцию, отражающуюся на лице, способность к сопереживанию. Ни разу в жизни с ней не происходило подобного сегодняшнему.

Она чувствовала страстное желание дарить ему свой талант, понимая, что Денис по-настоящему впечатлён. И ещё, ещё он чувствует в отношении её не жалость, а неподдельный интерес, общается на равных, не акцентируя внимание на неприглядных деталях изъянов ущербного организма.

Девушка транслировала свои чувства и мысли, облекая их в слова, интонации, ритмы и голос, а юноша чутко вслушивался, улавливая эти зашифрованные сигналы. Удивительным образом они понимали друг друга, но не могли выразить смутные пылкие порывы словами или привычными действиями.

То, что происходило между ними, нельзя назвать любовью. Рождающиеся чувства видимо не имели пока названия, но, не нуждались в том, чтобы их систематизировали. Магнетизм характера Софии или иные её качества, Денис сам не понимал, что именно привлекает его, настолько сильно притягивали, что он забыл обо всём, увлечённо наблюдая за подругой.

Три часа, отпущенные Анной Павловной на общение, пролетели незаметно. Мама их ни разу не беспокоила. Постучав в дверь, спросила разрешение войти.

– Денис, пора прощаться. Твоя одежда высохла, я всё привела в порядок. Можешь одеваться. Что ты сделал с моей девочкой? Она просто светится. Забыла, когда видела её такой счастливой.

– Анна Павловна, извините, но я буду приходить к Софии. Иногда. Не часто. Пожалуйста.

– Я уже поняла это, глядя на дочь. Помни о том, что она не обычная девушка, с какими ты привык общаться, она хрупкий хрустальный цветок, который может разбиться даже от случайного прикосновения. Никто из нас не хотел для неё такой судьбы, никого нельзя винить, но и отменить болезнь мы не в силах. Надеюсь на твоё понимание.

– Спасибо, Анна Павловна! София, во сколько встречаемся завтра?

– Можешь прийти утром, часов в десять, после процедур. Буду ждать. Очень. Вот, это плёнки и рукопись. Только не потеряй.

Если бы ей это не причиняло нестерпимую боль, девочка обязательно захлопала бы в ладоши, так она ликовала, выражая своё возбуждённое состояние мимикой и сверкающей радостью взгляда, внешне оставаясь бесстрастной.

Денис сразу же отправился к школьному другу, Витьке Кирпикову, у которого можно было сделать копии рукописи и плёнок, оцифровать музыкальные записи, переписав на более удобные и современные компакт диски.

Витька не спросил, как у него дела на любовном фронте, про отношения с Ириной он знал, а Денис даже не вспомнил, что всего несколько часов назад хотел расстаться с жизнью, считая себя самым несчастным человеком на Земле.

Он сам не заметил, как разложил по полочкам события сегодняшнего дня, присвоив каждому из них оценочное значение, где Ирина прочно заняла незаметное место на второй полке, потеснившись в пользу дружбы с Софией.

Если отношения с Ириной он рассматривал в отчётливом матримониальном контексте, многократно красочно представляя свадьбу, эротические моменты предстоящего близкого общения, создание прочной семьи, то с Софией это всё не представляло интереса и ценности.

Дениса привлекли совсем иные особенные отличия девушки, которые прежде не приходилось замечать в качестве приоритетных характеристик для самой близкой представительницы противоположного пола. София была настолько неповторимой, своеобразной, что вызывала позитивные эмоции независимо от интимных фантазий.

Но так юноша думал лишь в самом начале. Когда дома он читал рассказ, слушая одновременно пение подруги, в голову то и дело проникало воспоминание о невинном поцелуе, который, всплывая, возбуждая вполне определённое желание.

Пусть эротическим грёзам не суждено быть реализованными, так распорядилась судьба девочки, разве это так важно, когда ты готов к полной самоотдаче, независимо от телесных наслаждений? Так Денис думал, пытаясь понять, что движет его стремлением быть для Софии самым близким и самым нужным.

Юноша представлял, как поменяет ради Софии профессию, как окунётся в суть проблем её многочисленных болезней и непременно найдёт способ спасти. Не может быть, что совсем ничего нельзя сделать. Так не бывает. Должны же когда-то случаться чудеса.

Записей песен было много, качество звучания ужасное, однако, обаяние и магнетизм голоса неизменно порождали бурю эмоций, наслаиваясь, усиливая желание быть как можно ближе к удивительной, поражающей силой характера Софии.

Денис с наслаждением перебирал в уме разнообразные звучания её имени: Софья, Соня, Софа. У Витьки в интернете он нашёл это замечательное имя, обозначающее понятие мудрости. И то, что София считается матерью основных христианских добродетелей: Веры, Надежды и Любови.

Так оно и было на самом деле. Юноша верил, что София – его судьба, по крайней мере, сегодня и сейчас. Чувствовал, что она дарит ему надежду на счастливую жизнь, пусть не очень долгую, но полную радости. Откуда появились такие мысли, не было даже малейшего желания задумываться. Что касается любви, разве без этого чувства можно было бы проникнуться к человеку таким беспредельным доверием?

Повесть, в которой был юноша по имени Денис, сцена их знакомства и романтическая история отношений с девушкой по имени Люся, была интересная, но до жути наивная. Что могла написать неопытная девушка, ни разу в жизни не испытавшая любви, ориентируясь лишь на прочитанные книги?

Эмоции, чувства и поведение молодых людей по ходу чтения много раз вызывали у Дениса улыбку. По отношению к Софии он был слишком опытен, хотя его познания и практика мало чем отличались от целомудренной жизни девушки. Поцелуи, несколько контактных танцев, скромные объятия – вот и все приобретения на данной ниве, не считая конечно коллекции чувственных эмоциональных впечатлений.

Ценность рассказа была в ином. Это были не просто фантазии. В своём повествовании София отразила всё то, о чём мечтала, чего ждала от жизни, но была уверена, что ничего даже в достаточно далёком приближении не могло осуществиться из-за жестокой болезни.

Денис читал и представлял себе, что из списка грёз реально можно преподнести в качестве осуществимых. Всё было настолько сложно, ведь он даже ни разу не видел обнажённой женщины, не представлял истинное строение нежного тела.

Как можно было пытаться осуществить чужие чувственные мечты, не имея личного опыта? Это равносильно тому, как София пишет свои книги.

Денис понимал, что задуманное им – чистой воды авантюризм, но ему так хотелось сделать Софию счастливой, что иные мысли полностью исчезли из сознания. Юноша закрыл глаза, без труда вызвав образ подруги, и принялся вести с ней оживлённый диалог. Даже голос представлял, словно она рядом, сам уже не понимая, снится ему это общение или настолько яркое видение он способен создавать в воображении.

Когда на следующий день молодые люди встретились, Денис путался, что ему привиделось и о чём действительно говорили. София рдела, как рябиновая гроздь в предзимье, радуясь и восхищаясь каждым сказанным юношей словом.

Несмотря на то, что днём девочке непременно нужно было спать, делать необходимые процедуры, обо всём на свете было забыто до прихода Анны Павловны. Она не ругалась, лишь безвольно изображала всплеском рук негодование, качала головой и пожимала плечами.

Мама даже уйти Дениса попросила позже обычного срока. А ребята всё говорили, говорили, говорили. Число тем не уменьшалось. Им было интересно знать друг о друге всё. София по ходу Денискиных рассказов переживала эмоционально за каждое слово, радуясь, если всё складывалось в его пользу.

Каникулы закончились. Денис уехал учиться, а Соня села за написание новых рассказов. Теперь она знала много больше. Её друг оказался великолепным рассказчиком. Каждый день девочка отправляла ему по письму, описывая свои занятия, копируя выдержки из рассказов, посылая стихи. Ведь теперь она знала так много про настоящую любовь.

Кому-то покажется странным, но через год они поженились. Даже умудрялись иногда осторожно осуществлять интимную близость. И счастливо прожили почти семь лет, до того момента, когда София тихо умерла во сне, так ни разу и не пожаловавшись на ужасные боли, ограничения и превратности судьбы.

Она постоянно мечтала, воплощая задуманное в длинных романах, даже забеременела в одном из них, выносила плод и родила. Правда так и не увидела никогда своего первенца, потому, что умерла при родах.

Супруги всё время проводили вместе, увлечённо разговаривали, так и не сумев наговориться. София писала, сочиняла стихи о любви и верности, глубокие, романтичные, немного грустные, всегда про него, своего Дениску, посвящала ему песни и пела, пела.

Иногда после сольных концертов, посвящённых любимому, приходилось менять окровавленные бинты, потому, что у неё не было настоящей кожи, а та, что была, лопалась от напряжения с сильнейшими болями. София терпела и улыбалась, считая себя самой счастливой, потому, что была настоящей женщиной, благодаря Денису.

В пухлых папках лежали сотни его карандашных портретов и рисунков целующейся пары. В реальности им не суждено было по-настоящему обняться.

На её теле было лишь несколько небольших участков с чувствительной кожей. Один из них, малюсенькая, совсем неразвитая грудь, дарила супругам самые яркие минуты чувственных наслаждений.

Девушка так никогда и не узнала, что такое немощность и старость, умерев молодой и юной. Она всегда улыбалась, радуясь жизни, иногда сквозь слёзы. Денис чувствовал её боль, как свою собственную, страдая от невозможности помочь, облегчить жестокую болезнь.

Он так и не сумел найти средство, способное вылечить любимую, отчего приходил в отчаяние и плакал, когда София не могла этого увидеть.

После её смерти Денис женился лишь через десять лет, когда похоронил Анну Павловну, любившую его все эти годы как собственного сына.

До последнего дня своей жизни мужчина в день рождения и в день смерти Софии слушал её песни и читал рассказы, которые, накопив достаточно денег, издал четырьмя книгами с дизайнерским оформлением, так и не сумев продать ни одной. Он их просто дарил, подписывая на добрую память.

Стихи и песни издать не решился. Считал слишком личными, очень интимными, чтобы выставлять их напоказ. За некоторым малым исключением все они были посвящены ему и их необычной любви.

Читая и слушая, Денис не стеснялся слёз. Они были солёные на вкус, но пробуждали необычную, сладкую грусть, напоминая о самых счастливых минутах беспредельного счастья с любимой женщиной.