На новую квартиру

Уилли Голдмен На новую квартиру

Иллюстрация Эверетта[1]

Вы можете быть уверены, что никто из нас в действительности не имел никакого желания переезжать на новую квартиру. Чтобы сказать правду, вопрос о переезде всегда служил темой, о которой можно было бы поговорить в зимние вечера.

Нам было тесно в доме, кроме того крыша в спальне моего брата протекала, но это беспокоило только моего брата. Нельзя отрицать и того, что входная дверь дребезжала и что сквозняки, подобно бурану, проносились по полу. Но разве все это является достаточным поводом для того, чтобы менять квартиру?

У моего отца, мне кажется, была надежда, что стоит ему только громко и убедительно сделать наставление двери за сквозняки, как она тотчас же выпрямится и плотно войдет в притолоку.

Вскоре наступил апрель, зацвела яблоня, пользоваться плодами которой нам было строго-настрого запрещено, так что мы их никогда и в глаза не видели. Мы оставили все свои мысли о переезде и стали думать о каникулах. Это было естественно, так как, собственно говоря, никто из нас не хотел переезжать на новую квартиру.

Можете себе после этого представить возмущение моего отца, когда однажды утром он неожиданно увидел какого-то субъекта, измерявшего огромной рулеткой внешний фасад нашего дома.

Отец мой очень корыстолюбивый человек. Особенно любит он прибирать к рукам чужие деньги.

Вначале это было для него забавой, а потом он, должно быть, пожалел, что превратил это в профессию.

Когда он приехал в Англию, то начал заниматься этим методически в небольшой продовольственной лавке, хотя это и было связано с необходимостью подниматься с постели, едва успев на нее лечь.

Случилось так, что когда Господь-бог решил, что отец мой достаточно долго проработал, все имущество соседей уже прошло через засаленный прилавок во владение отца, и он мог уйти на покой. Вот каким образом он попал в такой подверженный действию сквозняков дом.

Мой отец, собственно говоря, обычно не был экспансивным. Хотя никто из нас не может отрицать, что он любит своих детей, он все же считал лишним расточать направо и налево свою отеческую нежность.

Ему понадобилось немало лет для того, чтобы научиться владеть своими чувствами, и у него не было ни малейшего желания бросаться ими.

Но когда мой отец уже что-нибудь кому-либо дает, то будьте уверены, что об этом узнает весь мир.

Возможно, что тут было простое совпадение, но когда он отправился в Соединенные Штаты Америки в начале этого столетия, чтобы посмотреть, нельзя ли чем-нибудь поживиться в Сан-Франциско, то стоило ему только на один день оставить город, когда там разразилось землетрясение.

Деяния Бога и моего отца часто странно совпадают.

Как бы то ни было, когда он увидел субъекта, который измерял фасад нашего дома с таким видом, как будто бы дом принадлежал ему, отец решительно надел шляпу и вышел в палисадник.

— В чем дело? — спросил он, обращаясь к незнакомцу.

Он всегда начинал так любой разговор. Это «в чем дело» звучало в одно и то же время и как вопрос, и как приветствие, и как окрик, но главным образом как окрик. В действительности же это слово означало:

«Кто вы, чорт бы вас побрал, собственно говоря такой? И что вы делаете в моем палисаднике?»

Мой отец воспитывался в русской деревне и не бросался словами.

Незнакомец ответил:

— Я измеряю площадь вашего палисадника.

Это был глупый ответ, так как, во-первых, каждый сам видел, что он делает, и, во-вторых, это было вовсе не то, о чем отец спрашивал, и поэтому в том же дружеском тоне отец продолжал.

— Разве это ваш дом, что вы измеряете сад?

Мой отец, конечно, прекрасно знал, чей это дом, и задал этот вопрос только для того, чтобы захватить врасплох этого человека. Он всегда пользуется подобными двусмысленными фразами, так как ему кажется совершено ясным, что если что-либо не принадлежит другому, то оно является его собственностью.

— Нет, конечно, не мой дом. Я прислан сюда городским управлением, — последовал ответ, после которого этот человек с таинственный видом прибавил: — Вы утром получите письмо.

Он оказался лжецом, так как письмо мы получили вечером. До того единственными посланиями, поступавшими в наш адрес от городского управления, были счета об уплате налогов. На конвертах, в которые вкладывались такие счета, всегда красовалась марка в полпенни.

На этот раз письмо прибыло в конверте с маркой в три полпенни на одной стороне и с гербом на другой. На конверте ясно видны были отпечатки большого пальца человека, изменявшего фасад нашего дома.

Кто бы мог думать, что такой субъект имеет конверты с гербом!

Из этого письма следовало, что городское управление собирается построить ряд домов как раз на том месте, где стоял наш. Нам же ничего другого не оставалось, как продать дом городу и выехать. Трудно было поверить тому, что городское управление может предложить вам выехать из вашего собственного дома.

Однако никто не стал бы попросту наклеивать на письмо марку стоимостью в три полпенни, если бы вопрос шел не о серьезном деле.

Мы все посмотрели на отца, кроме моей толстенькой сестры, которая всегда притворяется, будто ее не интересуют семейные дела. Но на самом деле и ей до смерти хотелось узнать, что будет.

Отец посмотрел на марку в три полпенни и на герб. Очевидно, он был поражен такой роскошью.

Все это было очень интригующим, с нами еще ничего подобного не случалось. Мой отец, получая письма, обычно реагировал на них так.

Если это были счета, он восклицал: «Вот грабители!»

Если это письмо не угрожало вызовом в суд, он бросал его в огонь.

Если же в конверте была расписка в получении денег, то в этом случае снисходительно бормотал: «Прекрасно!» — и прятал его в свой обширный разбухший бумажник.

Никто еще никогда не видел, чтобы кто-либо получал что-нибудь из этого бумажника, казалось, он носит с собой все расписки, которые получал из года в год, словно боялся, что его могут как-нибудь обвинить в том, что он не платит налогов.

Как я уже раньше упомянул, мой отец — человек очень честный, и даже судебная повестка никогда не помешала бы ему уплатить, а ведь такая повестка достаточна, чтобы вывести из себя человека.

Мы все, затаив дыхание, следили, как отец, молча, читал письмо. Мой младший брат, у которого не в порядке миндалевидные железы, начал багроветь от возбуждения, и я не мог себе представить, что случилось бы, если бы в тот момент не появился муж моей сестры, так как все мы были возбуждены до крайности, а отец мой не мог долго молчать.

Наша семья в несчетном долгу у нашего зятя, так как в тот момент, когда она находилась в тяжелом положении, он женился на сестре, несмотря на то, что у нее болела спина.

Собственно говоря, никаких болей у нее не было. Мы все прекрасно знали, что это было предлогом, чтобы отказываться от домашней работы. Поскольку мы были так обязаны человеку, женившемуся на ней, мы всегда прислушивались ко всему, что он говорил.

Не думайте, что такая вещь не влечет за собой жертв, так как и без этого муж моей сестры был большим любителем поговорить.

Правду сказать, его единственной добродетелью помимо того, что он женился на ней, было то, что он во время войны в течение трех лет считался пропавшим без вести.

Каждый знает, что когда моя сестра встретилась с ним, она очень долго колебалась, прежде чем принять решение, — стоит ли пожертвовать своими болями в спине ради такой военной достопримечательности.

Муж моей сестры должен был бы быть капитаном парохода, ему особенно пристало бы стоять на мостике и выкрикивать оттуда слова команды в машинное отделение. Он никогда не беседует с вами, а только информирует вас.

Итак, лишь только он вошел, мы сразу же заметили, что все будет быстро разрешено, если только он не вздумает заняться толкованием со свойственной ему живописной манерой.

Он всегда любил иллюстрировать свои сообщения красноречивыми жестами, показывать величину предмета, о котором он говорит, имитировать выражение и голос, грозить пальцем перед вашим лицом и с чувством превосходства хлопать вас по плечу.

Должен однако сказать, что он произвел очень неблагоприятное впечатление на моего отца тем, что не обратил никакого внимания на марку стоимостью в три полпенни.

Подумать только, он не обратил внимания ни на марку, ни на герб!

— Так, — сказал отец, как если бы он не знал, что в письме сказано. — Что они тут пишут?

Потребовалось бы слишком много времени, чтобы повторить все, что сказал муж моей сестры. Упомяну только, что он продолжал говорить до тех пор, пока мой брат с миндалевидными железами не опрокинул его чай и таким образом отвлек общее внимание.

Мы однако сделали из этого вывод, что нам придется, без сомнения, найти себе другую квартиру.

— Видите ли, — принялся разъяснять муж сестры, — если городскому управлению нужен этот дом, вы вынуждены продать его за любую цену, которую вам предложат.

— Ах, грабители! — вырвалось у моего отца. Но он вовсе не намеревался это сказать.

Хотел бы я видеть человека, который попытался бы ограбить моего отца.

Если уж говорить правду, то мы начали чувствовать жалость к человеку, измерявшему фасад нашего дома. Я не дал бы и гроша за его жизнь, когда отец начал вести с ним переговоры.

Купить дом не так легко, как это кажется. В первом же посредническом бюро, куда мы обратились, нам задали вопрос, в каком районе мы хотели бы поселиться. А мы об этом и не подумали. Переезжать так переезжать, какая разница куда? Лишь бы дом находился недалеко от трамвая. Было бесполезно затевать спор по этому поводу в посредническом бюро, а посему мы отправились домой, чтобы там на свободе обсудить этот вопрос.

Это было не так легко уладить. Примите во внимание, что в этом деле были заинтересованы моя мать, три сестры, мой брат и лично я.

— Что касается меня, — сказала мать, — то зачем мне, собственно говоря, уезжать из этого района, я здесь никому не должна ни копейки.

Мои сестры изо всех сил запротестовали. Они были хорошо воспитанными девушками, и сестра, у которой был жених в Америке, однажды получила премию за декламацию на французском языке и еще до сих пор полагает, что этого достаточно, чтобы оправдать все, что она говорит.

— Здесь все слишком обыденно. — заявила она. — Нам нужно переехать в какое-нибудь более изысканное место.

То, что ей на это ответил мой брат, я не повторил бы даже моим злейшим врагам. Ему сказали, чтобы он не совал нос не в свое дело.

Скоро стало очевидным, что вопрос о новом доме является делом одних только сестер. Казалось, что они разрешают остальным членам семьи жить там только из снисхождения.

Потребовалось много времени, чтобы подыскать дом, который удовлетворил бы всех моих сестер. Отец все время проявлял странную пассивность. Он заявил, что ему безразлично, где жить. Сестры должны были с недоверием отнестись к такого рода отношению с его стороны. Когда это было слыхано, чтобы мой отец был пассивен, когда дело касалось вещи, за которую надо платить.

Каждую субботу после обеда вся семья отправлялась на осмотр домов, которые были заблаговременно намечены моими сестрами. Совершенно понятно, что вовсе не нужно было совершать такие дорогостоящие поездки в автобусе Бог знает куда, на окраину города, и смотреть множество комнат.

Некоторые люди бывают настолько странными, что, выезжая из дома, они забывают взять с собой все свои вещи. Главным образом они всегда оставляют библию. Моя сестра, которая верила в Бога, полагала, что это очень хорошо их рекомендует.

Однако нам скоро надоело собирать библии, и однажды я заметил, как мой отец сознательно оставил одну из них на полу. Я никогда не поверил бы, что отец способен на такую расточительность.

Было очень жаль, что самые хорошие вещи всегда находились в домах, где еще проживали люди. Только однажды мы кое-что заполучили из одного такого дома. Это был букет цветов из собственного сада. Лично я предполагаю, что это было взяткой. Но что прикажете делать с букетом цветов?! Я однако ничего не сказал.

Моя сестра, у которой был жених в Америке, произнесла по этому поводу короткую речь, и когда мы ушли, отец клялся, что он больше никогда не заглянет в дом, где ему предлагают только цветы.

— Я не купил бы такой дом, если бы мне даже уплатили за это, — сказал он едко.

Однажды в полдень, когда лил дождь и нам некуда было ехать, мы зашли в дом, который в действительности и не думали покупать, но что еще можно делать в такой день?

И что же мы увидели в этом доме? В углу зала стоял сияющий желтый телефонный аппарат.

Можете себе представить — желтый телефон! В течение недели мы не могли забыть о такой вещи. Отец был очарован, я видел, как от удивления у него опустилась нижняя челюсть.

Отец, естественно, знает все что касается телефона. Когда он еще занимался делами, в задней комнате лавки стоял телефон. Но то был черный телефон и кроме того никто из нас не знал, как им пользоваться.

Отец обычно говорил, что если кто-либо хочет говорить с ним, то пусть истратит пенни. Что касается его лично, то он не намерен с кем-нибудь разговаривать. Мне кажется, что к этому телефону он относился с таким же подозрением, как и к заряженному револьверу. Для него это было одно и то же. И то и другое было машиной. Этого была достаточно, чтобы он всегда относился к ним с ненавистью.

Отец никогда не подходил к аппарату, когда тот звонил. Мы пытались объяснить ему, что аппарат не перестанет звонить, до тех пор пока он не поднимет трубку.

Но он никак не мог этому поверить. Он считал, что вещь, которая производит такой шум, не может быть совсем безопасной. Как бы то ни было, телефон, который находился в магазине, был еще вещью простительной, но телефон в доме, да еще желтого цвета!

И кому только может придти в голову мысль пользоваться телефоном ради удовольствия? Хотя никто не произнес ни слова, все же мы глубоко задумались.

Вскоре мы остановились на трех-четырех домах. Один из них нравился моей сестре, которая верила в Бога, но отец находил, что он стоит слишком дорого.

Был еще дом, который нравился двум сестрам, но который не нравился всем остальным и, по мнению отца, стоил также слишком дорого. Оставался еще дом, который мне нравился, но на который никто не обратил внимания, и наконец дом, пришедшийся по вкусу моей замужней сестре.

Я еще до сих пор не совсем понимаю, почему моя замужняя сестра, которая и не собиралась жить с нами, должна была пользоваться главным правом выбора? Надо сказать, что как только две мои другие сестры увидели, что замужняя сестра вмешалась в это дело, они сразу поняли, что понапрасну теряют время.

Моя замужняя сестра пользовалась преимуществом при решении всех семейных дел. Она приобрела авторитет, когда вышла замуж, — как высокие каблуки, когда кончила школу.

И то и другое было и компенсацией и доказательством ее превосходства. Она никогда не могла забыть, что из-за замужества потеряла право на боль в спине.

Мы купили дом, который понравился моей замужней сестре. Заняло много времени, пока наконец мы научились распознавать его среди шести других домов, расположенных на той же улице и, как капля воды, походивших на наш.

Мы оказались так далеко от центра города, что это было равносильно переезду в деревню, с той только разницей, что для того, чтобы попасть в настоящую деревню, надо было потратить полтора шиллинга, и что недалеко от нас находилась фабрика.

Но зато было здесь очень спокойно и все выглядело, как в деревне, хотя молоко продавалось в бутылках, а о коровах и помину не было.

Однако люди, которые проживают на этих окраинах, после всего уж не такие мученики, как кажется. Им, как будто, обеспечены все прелести города.

Через несколько недель новый дом был приведен в порядок, и мы могли переехать туда. Так как днем мы все работали, моя мать заявила, что она уложит все веши с тем, чтобы вечером мы могли бы прямо переехать на новую квартиру.

Я немедленно же выступил против этого предложения. Дело в том, что организованность не является тем качеством, которым Бог наградил мою мать.

Так что я совсем не был удивлен, когда, явившись после работы на новую квартиру, я нашел ее пустой,

— Я перепутала числа, — заявила мать, — ведь каждый может ошибиться, не так ли?

Против такого аргумента нельзя было возражать. На следующий день мы переехали. С самого начала моя мать смотрела на людей, которые грузили наши вещи, с крайним подозрением.

Нельзя было ожидать от моей матери, чтобы она верила людям, которых никогда раньше не видела. В качестве уступки она предложила им перенести всю тяжелую мебель, но чайный сервиз, серебряные десертные ложки и другие подобного рода ценные небольшие вещи она предпочла переносить сама в бесчисленном количестве чемоданов. Ясно, что такая процедура заняла значительное время.

Не так-то легко устроиться в новом доме, хотя постоянные ссоры между моей толстенькой сестрой и братом продолжались без перемен.

Немедленно мой отец завладел своим постоянным местом за столом. Почти казалось, что кресло, стол и отец были перевезены сюда как единое целое.

Но не считая таких мелочей, я отнюдь не удивился, когда, проснувшись однажды утром, я обнаружил в моей комнате электротехника, который прокладывал под полом провода.

Я никогда раньше не видел столько людей в доме. В конце концов я начал сомневаться, живут ли они у нас или мы у них.

Скоро однако мы начали жить в этом доме, а не только бывать там. Ежедневно, когда мы приходили, там появлялось что-то новое — дорожки на лестницах, свет в ванной комнате, ручка на дверях моей спальни.

Каждый из нас понимал, что рано или поздно должен возникнуть вопрос о телефоне.

— Знаете ли вы, — начала одна из моих сестер, — ужасно жить так далеко от всех. Если бы мы могли хотя бы переговорить с людьми…

На моего отца это ни в какой мере не подействовало. Он делал вид, будто ничего не слышит, хотя редко что-нибудь ускользало от его слуха.

— Что, если бы поставить здесь телефон, — продолжала сестра.

— Телефон! — воскликнул презрительно отец. — Разве у нас не было телефона в лавке? — Он хотел намекнуть, что желание такой роскоши должно быть этим удовлетворено.

Затем он добавил:

— Мне нечего и не с кем говорить.

— Кроме того кому нужно, чтобы люди целый день звонили сюда, — прибавила моя мать.

Казалось, что этим вопрос исчерпывался. Но в конце концов, как не трудно догадаться, у нас все же появился телефон. Мы не часто бываем чем-нибудь обязаны моей замужней сестре, только в редких случаях результаты ее деспотической власти совпадают с желаниями остальных членов семьи.

— Это что значит? — воскликнула она, узнав обо всем этом. — У вас не будет телефона? Неужели вы думаете, я буду приходить каждый раз, когда захочу поговорить с вами?

Искренно говоря, мы не учли, что можно будет так легко избавиться от ее присутствия. Все хорошие вещи, видно, всегда сопряжены с неудобствами. Никто, конечно, не выразил желания спорить с моей сестрой.

Такая попытка, несомненно, могла бы вновь вызвать у нее боль в спине, кроме того и моему отцу хотелось иметь телефон. Он просто никогда не желал соглашаться со своими детьми.

Лишь только телефон был установлен, мы сразу почувствовали, что наконец окончательно устроились. Не было больше никаких основательных причин для того, чтобы спорить. И нам пришлось удовлетвориться обычной перебранкой.

Вы, возможно, удивлены, для чего я, собственно говоря, пишу обо всем этом. В ответ на это могу только сказать, что для нас переезд на новую квартиру был волнующим делом, и несомненно таким же событием в семейной истории, как и день замужества моей сестры.

В конце концов когда вы уплатили за свой дом или аккуратно вносите плату за квартиру, зачем вам переезжать из района в район.

Между нами говоря, моя мать не была особенно довольна этим. Она знала полдюжины поговорок, подтверждавших, что перемена жилья ведет к несчастью.

Что касается меня лично, то я хотел бы знать, в чем заключалось наше счастье в старом доме, что она так боялась поменять его. Мало беспокоил этот вопрос и остальных. Отец по этому поводу философски заметил: «Какая в конце концов разница, где вы умрете, — здесь или там».

Газета "Британский союзник", № 11 (240) от 16 марта, 1947 г. стр. 10–11.

Переводчик не указан.