На озере Лоч

Глава VII

Как лисица, которая бродит кругом заячьего логова, так Низея бродила целое утро кругом стойбища луров и озера Лоч. Два раза она огибала лурский стан лесною тропинкой и выходила на берег то слева, то справа, но не видела ни битвы, ни луров, ни селонов, ибо свайное гнездо было видимо только от лурского стана. Чёрная вода тихо колыхалась перед Низеей, и слабо шумел густой островерхий камыш. Утки взлетели, закрякали и сели. И Низея топнула ногой от нетерпения и пригнулась к земле и стала пробираться вдоль берега от дерева к дереву, так же как прошлою ночью направляясь к стойбищу луров.

Каждый пригорок, каждый выступ берега были ей знакомы как свои пять пальцев. Она обогнула Барсучий мысок, потом поползла по густому орешнику к круглому мысу, «Затылку». Под самым «Затылком», в орешнике, у края воды что-то белело как будто берёзовый ствол. Но подобравшись поближе, Низея увидела, что то было мёртвое тело. Ибо мирное озеро Лоч не хотело хранить мертвецов и выносило их на берег в подарок убийце-земле. То был один из лурских воинов, погибший в недавние дни. Он был совсем молодой, красивый и статный. Голова его была гладко обрита по лурскому обычаю, и длинный светлый чуб закручен за ухо. Со стеснённым сердцем Низея смотрела на его окровавленный лоб и бледные щёки. Глаза его были закрыты, но юное лицо было странно похоже на лицо Аслана. Такая же гладкая кожа как будто у девушки, крепкий нос, красивые и тонкие брови.

Низея оторвалась от трупа, обогнула гранитный «Затылок» и вся затрепетала. Орешник сменился опять тростником, и в тростнике лежало ещё одно тело, ноги его были в воде, а грудь — на земле. Пышные кудри упали на плечи как золото. Низея подбежала, схватила тело за плечи и повернула его кверху. То был её собственный бог, молодой князь беловолосых луров. Он лежал перед нею навзничь, так же как в минувшую полночь. Но глаза его были закрыты, и уста не улыбались и не шептали бессвязных слов. Умер солнечный бог, убит чёрным селоном над чёрным озером Лоч…

В светлых волосах краснела нитка кораллов. Низея вспыхнула от гордости и боли и схватилась руками за сердце. То было её ожерелье, брошенный ночью залог. А рядом с каменной кровью были полузастывшие капли другой крови, во стократ более драгоценной. И Низея склонилась лицом на пышные кудри своего безжизненного друга и заплакала жалобно и горько.

Она плакала недолго и через минуту оторвалась от него, присела на землю и, достав из-за пояса бронзовый нож Мезы, стала пробовать рукой лезвие. Брови её нахмурились, и губы сжались в строгую складку. Она не хотела остаться одна на этой земле, без милого бога, и собиралась на поиск в загробное царство по его свежим кровавым следам. И вдруг совершилось неслыханное чудо. Мёртвый князь слабо простонал и слегка шевельнулся на песке. Низея вздрогнула и жадно схватила белую безжизненную руку. Рука была холодная, но, быть может, это был только свежий холод лочской волны. Она разорвала рубаху Аслана и припала ухом к широкой груди и долго слушала, затаив дух и замирая от волнения. Но её собственное сердце стучало неровно и мешало слушать. И то, что стучало в груди Аслана, казалось ей эхом.

Ещё слабый стон, будто задушенный могильною землёю. Она оторвалась, схватила тело юноши и с неженской силой вытащила его совсем из воды и положила на гладкий песок. Вся она будто преобразилась. Каждая жилка в ней напряглась и трепетала новой силой и решимостью бороться до конца за эту дорогую жизнь. Она заботливо осмотрела тело Аслана с ног до головы. На теле не было ран. На темени была широкая рваная рана, но камень соскользнул, и кость осталась цела. Она оторвала кусок от толстой рубахи Аслана и стала растирать грубою тканью руки и плечи юноши. Тёрла усердно и долго. Вся порозовела и согрелась от работы, но Аслан не просыпался и всё оставался таким же холодным и вялым как прежде.

И тогда она села и стала думать. И думала так: «Искра жизни, плотской и грубой, таится и дремлет в теле Аслана и не хочет погаснуть. Но где же душа Аслана? Она ушла и не может вернуться назад. Душа Аслана в плену у богов — хранителей племени селонов, у предков лочского племени, ушедших в загробное царство».

Сердце Низеи наполнилось жутким восторгом, и грудь её расширилась могуществом, таинственным и странным. Она собиралась пуститься в загробное царство на битву с родными богами за пленную душу пришлого бога, златого Аслана.

Она стала собирать волшебные травы: «змеиную росу», и красный горлец, и дурман, и «вечерний корешок». Потом оторвала ветку чёрной омелы — дерева смерти — и ветку белого ясеня — дерева жизни. Из тонкой омелы она согнула обод, а из ясеня сделала трещотку, потом развязала на своём теле под травяной туникой туго стянутый пояс из замши, широкий и мягкий. Пояс был как бы частью её собственной кожи.

Она натянула гибкую кожу на обод и сделала бубен. Деревом жизни она стала стучать в тонкую кожу, растянутую на дереве смерти, и запела, и стала взывать.

Она взывала к солнцу и говорила так: «Солнце-отец, верни душу твоему светлому сыну». Но солнце не отвечало. Она взывала к владычице подземной, которая крепкими бивнями роет утробу земли и заставляет трястись скалы: «Подземная владычица, верни душу из чёрного плена». Но владычица не отвечала. Она призывала духов востока и духов заката, молилась звёздам и ветрам, утренней заре и вечерней, но никто не отзывался.

Тогда она призвала собственных духов, покорных её воле. Эти не смели не откликнуться и явились один за другим. Пёстрый желтобрюх приполз и зашипел в кустах, пролетела крылатая мышь-нетопырь. И серая ласка мелькнула у чёрной воды и стала тащить на берег зубами большого лосося. Но все они были боязливы и бессильны, и мелькнули на минуту, и рассеялись, и исчезли как дым.

Низея вздрогнула и пришла в себя. Аслан лежал перед ней на песке, бледный и вялый как прежде, ни живой и ни мёртвый. Она снова стала растирать ему грудь и плечи и спину. В ноздри ему она положила пахучую иру, коснулась опущенных век пушистой и едкой «оживкой» и натёрла виски крапивой. Аслан не просыпался.

Сильный воин, он лежал перед ней как малый ребёнок. Она трудилась над ним как мать над младенцем. Всем напряжением тела и духа она стремилась родить его снова для нашего мира. Светлый бог, он был в её руках как глина в руках горшечницы. Она хотела вылепить его снова, придать ему новую форму, способную к жизни.

И Низея вся загорелась тёмным и жутким пламенем и запела громче прежнего и застучала трещоткой в бубен. И вот бубен словно расширился и сделался круглой крылатой ладьёй. Лес закружился и поплыл. Тело Низеи сделалось тоньше и легче. Сидя в волшебной ладье, несомая песней, Низея вспорхнула к небесам и помчалась в загробное царство.

Она поднималась вверх как жёлтый листок на крыльях летучего вихря и скоро долетела до твёрдого синего неба. Солнце-пастух пасло в небесах меднорогих быков. И каждая кочка на дальнем болоте горела как медный костёр. Она кивнула солнцу головой и помчалась дальше. В царстве месяца всё было бело и мягко и нежно. Месяц сидел на лебяжьей постели, одетый туманною шубой. Лунные дети играли и катали по белому берестяному полю серебряный жёлудь. Она бросила им большой одуванчик и сама полетела дальше.

Она побывала у Утренней зари и у Вечерней, взбиралась на Гору рассвета, спускалась в Лощину заката, видела тысячу царств и миров, верхних и нижних, подземных и надземных, пересчитывала травки в полях и камни в реках, песчинку за песчинкой в неведомых морях, пересматривала мушек и жучков, и бабочек, и земляных червей. Пленной души молодого Аслана не было нигде.

Устала Низея и вздрогнула и очнулась. Она сидела на песке по-прежнему с бубном в руках. И тело Аслана лежало пред нею неподвижное как камень.

И Низея стиснула зубы и снова рванулась и вдруг раздвоилась. Одна половина осталась внизу на земле пред Асланом как труп перед трупом. Другая вспыхнула как искра и взлетела и помчалась на запад.

И она прилетела на крайний предел всемирного круга, в последнее дальнее царство. Там было темно и страшно. В траурном небе мерцало угрюмое пламя, и мёртвые люди играли в мяч головою медведя. Она разевала пасть налету, и грозно ревела, и старалась каждому прыгнуть в лицо как живая, и впивалась зубами. Кровь лилась, мёртвые люди смеялись. Тут было много народу. Она увидала и старую бабушку Гину, и тётку Манессу, и маленькую Лунию, и множество других. Они сидели молча и грустно. Но когда она пролетала мимо, они узнали её и печально улыбнулись.

В дальнем царстве стояла гора из чёрного камня. В этой горе обитала Крылатая баба, злая богиня селонского народа.

Крылатой бабы не было дома. Она улетела на землю с мешком за плечами за детскими душками. В чёрной горе была спрятана душа молодого Аслана. Она лежала в углу, затиснута в мешок, вместе с обрезками шкуры и прочим домашним хламом. Была она как будто мышонок, маленький, голый, съёжилась вся как вялый лепесточек. Каждый член её был перевязан ниткой, и даже язык её был перевязан особо.

Низея бросилась как коршун на добычу, схватила пленную душу и умчалась обратно. Она летела, обгоняя северный ветер, а Крылатая баба мчалась за нею в погоню. Её крылья застилали полнеба. Голос её был как голос грома: «Отдай мою душку, воровка!» — «Уйди!» — сказала Низея. Крылатая баба яростно затрепыхала крыльями, небо всколебалось как будто палатка от вихря. Вихрь подхватил Низею вместе с добычей и завертел их как пушинку.

«Отдай мою душку, воровка!» — Но Низея простёрла правую руку и пошевелила пальцем. Из пальца вышел огонь и опалил все перья злой и огромной богини. Крылья её загорелись, потом отвалились как красные угли. Крылатая баба упала на землю, но встала на ноги. Ноги у неё были как толстые корни, с крепкими кривыми когтями на орлиных лапах.

«Отдай мою душку, воровка!» — «Не дам», — сказала Низея. Крылатая баба стала грести лапами землю. Она вырывала скалы и целые горы и бросала их вверх. Небо раскололось от ударов и растрескалось звёздами. Тяжёлые обломки сыпались на голову Низеи. «Отдай мою душку, воровка!..» Но Низея простёрла левую руку и пошевелила пальцем, и из пальца вышел огонь и попалил Крылатую бабу всю без остатка. Всё её тело превратилось в уголь.

Низея спустилась на землю у озера Лоч, под Каменным «затылком». Тело Аслана по-прежнему лежало на песке, вялое и сонное, ни живое, ни мёртвое. Она села напротив и метнула в него принесённой душой. Но душа пробила тело насквозь как раскалённая стрела, и вышла наружу, и вонзилась глубоко в песок. Тело было холодно и вяло, а душа пылала как головня. Тогда Низея позвала своих служебных духов, нетопыря и желтобрюха, и серую ласку с лососем, и дала им подержать раскалённую душу. Они держали её дубовыми клещами, как держат раскалённые камни при выварке жира.

Низея стала расти и выросла до неба и стала гигантской совой. Она сделала тело Аслана мелким и тонким, подстать принесённой душе, и вдруг проглотила его целиком, как совы глотают мышей. В собственных недрах она претворила его и сделала свежим и сильным, полным жизни и крови, и выбросила вон. Щёки Аслана сияли румянцем, губы как будто дрожала улыбкой. И она снова швырнула раскалённой душой в новое тело Аслана. Душа вошла и прильнула к телу, и осталась на месте.

Низея очнулась. И села на песке, по-прежнему с бубном в руках. И тотчас же и Аслан вздрогнул и очнулся и тоже сел на песке.

— Где я? — спросил он по-лурски. — Болит голова, — прибавил он, хватаясь за темя.

Низея молчала.

— Как я сюда попал? — продолжал Аслан. — Выплыл на берег?.. Или вынесли меня?.. Не помню я…

Он повернулся и в трёх шагах от себя увидел Низею. Лицо его загорелось радостью и страхом.

— Богиня моя, — шепнул он неуверенно, — ты вынесла меня?

Низея догадалась по жестам и по взглядам и кивнула головой.

Они сидели друг против друга и вели разговор. Аслан говорил наречием луров. А Низея наречием селонов. Ибо они были как дети и не знали языка знаков. Но они не нуждались в условленных знаках.

— Ты — солнечный бог, — говорила Низея.

— Ты — речная богиня, — вторил Аслан.

— Ты с неба спустился, — говорила Низея.

— Ты вышла из синей Адары, — вторил Аслан.

Они не понимали ни единого слова, но сердца их бились согласно и дружно.

— Люблю тебя, — сказал Аслан наречием луров.

— Люблю тебя, — шепнула Низея наречием селонов.

Они взглянули друг другу в лицо и поняли друг друга. Эта двойная фраза была первым началом их общего лексикона, лурско-селонского.

Они взялись за руки, склонились друг к другу и обменялись первым поцелуем.

Заря рассвела на безоблачном небе стыдливо и пышно и нежно. Первые ранние птицы защебетали в ветвях. Вместе с зарёю луры опять собрались на берег и чинили свой плот. Лица их были мрачны. Они потеряли залог своего счастья. Без вождя не будет и города, и новый Велун не встанет на чуждых полях. Одни говорили о том, что надо вернуться домой и привести нового вождя из племени Ассиев, но другие кричали и требовали мести. И они чинили свою плавучую крепость, чтобы снова пуститься к «Гнезду».

Уде-со-знаменем вышел на берег вместе с другими. Его лицо почернело от горя и распухло от слёз. Но даже сквозь слёзы его глаза горели как у волка. Он сам забивал новые стойки под верхний навес, связывал жерди и укреплял закраины. Когда всё было окончено, Уде вернулся в стан и отыскал жреца.

— Иди с нами, Гарт, — сказал он сурово. — Нам нужно живую святыню.

Уде и Гарт взошли на плот последними. Но следом за ними явилась другая чета, помоложе. То были Аслан и Низея… Луры смотрели на них с радостным ужасом, но не сказали ни слова. Они не знали, живой ли это князь или только призрак.

— Мир, — сказал Аслан коротко, и луры повторили послушно:

— Мир, мир!..

Аслан и Низея взобрались на крышу навеса. Плот отчалил и направился к «Гнезду» селонов.

Селоны стояли на помосте, готовые к отпору, но когда они увидели молодую чету на навесе и узнали Низею и лурского князя, убитого в битве вчера, они отложили луки и стали ждать в молчании.

Плот причалил к помосту. И трое перешли на помост от луров к селонам, от плавучих к недвижным. Двое были князь и Низея, и третьим они привели старого Гарта-жреца.

Селоны стояли и ждали развёрнутым кругом. В средине круга, на шкурах, намощённых высоко, сидел белоголовый Дед, верный друг и защитник Низеи. И Низея с Асланом подвели к нему старого Гарта и соединили вместе две десницы обоих жрецов.

— Мир, — сказали Аслан и Низея наречием луров и селонов.

Это было второе общее слово их лексикона.

И на следующее утро мудрая лошадь Ишвана топнула правым копытом о тучную лочскую землю и выбрала место для нового Велуна. И старый Гарт запряг Ишвану в вязовый плуг и обвёл бороздою пригорок, удобный для храма и башни и общих жилищ, охраняемых тыном.

На месте лурского стана, напротив «Гнезда», вырос сперва городок, а потом и настоящий город с каменной крепкой оградой. В городе жило смешанное племя из луров и селонов. По преданию, оно вело свой род от солнечного бога Аслана и русалки Низеи, богини текучих вод, живущей в Адаре-реке, прекрасной и бессмертной. Город звался не Новый Велун, а Низея — по имени богини. Впрочем, в ограде, на самом холме, меж храмом и княжеским домом стояла гробница. Эта гробница тоже звалась гробницей Низеи. Гробница Низеи, прекрасной и бессмертной… Она была искусно сложена из неотёсанных камней, ничем не связанных. Это была первая постройка из камня на лочской прекрасной земле.