На Тихом океане

Глава первая КВИМБО

Одним из выдающихся типажей, коих немало приходилось мне встречать во время путешествий, остается вне сомнений, кафр-басуто[66] Квимбо, бывший, как и хаджи Халеф Омар, сопровождавший меня в странах Востока, спутником моим по Южной Африке. Было в этих людях, столь разных, что-то общее, и в душе моей не было иных чувств, к ним относящихся, кроме любви и радости, как, в свою очередь, у них по отношению ко мне.

Квимбо являл собою, особенно когда сопровождал меня верхом, крайне необычную, я бы даже сказал, необычную до фантасмагоричности, и вместе с тем забавную фигуру. Помимо ситцевого передника, обернутого вокруг чресел, никакой другой одежды у него не было; кроме того он смазывал свое темное мускулистое тело жиром, что предохраняло кожу от укусов насекомых, но и заставляло меня держаться от него на расстоянии не меньше, чем пятьдесят шагов.

Наиболее достойным внимания был вид его волос. Посредством ежедневного, годами длящегося втирания сока акаций он склеил волосы в некую компактную массу, которая придала его прическе сходство с двумя подошвами друг к другу склоненных домашних туфель, пятки которых образовывали угол, в то время как полости для ног были нацелены вверх и служили хранилищем важных для Квимбо мелочей. Растянутые на заре юности мочки ушей он по утрам сворачивал и в каждое из отверстий вставлял по одной из своих табакерок.

Помимо этого, в крыльях носа он носил массивные кольца, а изобретением его собственного эстетического гения являлся широкий ремень из подошвенной кожи, затянутый вокруг шеи, на коем была укреплена пара бубенцов; ежедневно Квимбо снимал их, чистил и водворял на место. Бубенцы при каждом движении хозяина издавали звуки, которые не только вызывали во мне крайнее отвращение, но и могли стать для нас опасными, поскольку мы находились под пристальным наблюдением недругов, которые могли угадывать наше приближение задолго до нашего появления. Я уговаривал Квимбо если не снять бубенцы вовсе, так хотя бы изъять из них языки, и то, что после длительной и упорной борьбы он уступил, говорит о его явном расположении ко мне.

Не менее своеобразной была и его речь. Он весьма сносно изъяснялся на ломаном голландском, но привитые с родным языком прищелкивания и причмокивания делали его речь похожей на стук дятла — столь дробные фразы сыпались у него изо рта. Да и рот его — сколь велик и широк был он! Увлекался ли Квимбо в разговоре, смеялся ли, улыбка, обнажая ряды белых зубов, пересекала его лицо, пролегая от уха до уха, а само лицо в эти минуты напоминало скорее физиономию некоего четвероногого, нежели человека.

Но вряд ли бы кто решился сказать ему об этом, поскольку он был чрезмерно тщеславен и тяготел не просто к красивому, но к красоте высшего ранга. Говоря о своей персоне, он именовал себя не иначе как «прекрасный», «добрый», «мужественный Квимбо». Несомненно, в суждениях своих о красоте он заблуждался, но душевной добротой природа его не обидела. В мужественность его, в коей, признаться, я сначала крайне сомневался, я уверовал чуть позже.

Квимбо был неустрашим, и если речь шла об опасности, которая могла мне угрожать, он, не задумываясь, пожертвовал бы жизнью. Я любил его всем сердцем и желал ему лишь добра, но, к сожалению, не смог помочь в трудную для него минуту.

Образно говоря, Квимбо потерял сердце; оно принадлежало красивой простодушной девушке, которую нашел один бур в Калахари еще ребенком, взял с собою и назвал Митье. Как часто слышал я вылетающие из уст кафра блаженно звучащие слова:

— Митье должна стать женой прекрасного, доброго, мужественного Квимбо, потому что Квимбо женится на красивой, юной, прекрасной Митье!

Но ему предстояло познать, что даже прекрасному, доброму, мужественному человеку, если он — кафр, доступно далеко не все, чего бы он желал. Митье стала женой молодого бура, Квимбо вынужден был от нее отказаться.

Я не знал, как утешить беднягу, к тому же подошло время мне уезжать. При расставании со мной он плакал, а лучше сказать, был оскален больше обычного. Внезапно его осенило: вынув из правой мочки табакерку, он протянул ее мне со словами:

— Дорогой добрый минхер[67] едет домой; Квимбо плачет много больших слез, потому что Квимбо не может ехать с ним, но Квимбо дает ему коробку, чтобы минхер думал о бедном, добром, прекрасном, мужественном Квимбо!

Я, конечно же, принял подарок, чтобы не расстраивать беднягу. Я был уверен, что никогда больше мне не доведется увидеть мочку, из коей эта табакерка была извлечена. Несмотря на это, мне выпала честь увидеть, причем не только эту правую, но и левую мочку, а в качестве дополнения к ним еще и всего Квимбо, и притом не здесь, в стране буров, кафров и готтентотов, но где?..

Вернемся в то время, когда мы привели «Хай-ян це» в Галле и вместе со взятыми в плен пиратами передали мудали. Мы дождались приезда губернатора Коломбо и наконец побывали на свадьбе Калади и Моламы; на протяжении всех описанных ранее событий я умышленно обходил вниманием один эпизод, освещением которого и собираюсь занять внимание моих любезных читателей.

Само собой разумеется, команду «Хай-ян це» должно было наказать; вопрос состоял в том, по какому праву наказывать.

На Цейлоне действует один свод законов — равно как для европейцев, так и для коренного населения, однако существуют особые положения для тамилов[68], которые, к слову сказать, называют свой кодекс «Савалами», и для канди[69]. Справедливости ради следует отметить, что основой для общего свода законов служат староголландские правовые источники. По английскому законодательству разбираться могут лишь вопросы судоходного и торгового, я бы даже сказал, коммерческого характера. Надо ли судить похитителей женщин по английским или по староголландским законам?

Этот вопрос был важен для чиновников, но не для Раффли и меня; нас он попросту не интересовал.

Мудали же не мог принять какого-либо решения; однако в ожидании губернатора он вынужден был заботиться о том, чтобы преступники не улизнули. Он разыскал нас в отеле «Мадрас» в надежде получить совет от Раффли. Единственное, на что мудали мог решиться, — это посадить преступников на джонку и приставить к ним усиленную охрану. Раффли ничего не сказал на этот счет, однако вел себя так, будто визит к нему мудали с просьбой о помощи — вещь сама собой разумеющаяся. Помедлив немного, он обернулся ко мне:

— Чарли!

— Сэр! — в тон ему откликнулся я.

— Что вы об этом думаете?

— Ничего.

— Гм! Но у вас должны же быть какие-то соображения.

— Сперва я должен выяснить, какие здесь тюрьмы.

— Они не годятся!

— В таком случае абсолютно ясно, что парней необходимо поместить на корабль, разумеется, под усиленной охраной.

— Well! Я тоже так думаю.

Мудали встал, низко поклонился и вышел, пригласив нас вечером навестить его. Англичанин, придя в одно из своих иронических расположений духа, спросил:

— Что вы скажете об этом человек, Чарли?

— Он считает вас персоной куда более значительной, нежели сам.

— Я хотел бы ему посоветовать именно это! Но у вас, видимо, мнение на этот счет несколько другое.

— Я думаю о вас абсолютно так же, как и вы обо мне.

— Хорошо сказано, очень хорошо! Надо полагать, вы будете рассуждать так же здраво и тогда, когда услышите то, что я сейчас предложу.

— Я весь внимание, сэр!

— Вы намерены отсюда следовать в Суэц, а потом домой?

— Нет, в Бомбей.

— Из этого ничего не выйдет!

— О?

— Абсолютно ничего! Я приехал оттуда и не желаю так быстро попасть обратно. Что вам искать там без меня?

— То же, что и везде. Мой план ведет меня туда!

— Ваш план! Превыше всего — план! Какой разумный человек составляет планы? И к тому же такие! Берите крепости, коль они на пути! Вы — исключительный товарищ, каких я еще не встречал. Вы впитываете в себя все нелепости и ошибки, вы полны ими, но вам необходимо быть хорошим, добрым, чтобы хотеть или не хотеть. Я вас пока от себя не отпускаю!

— Вы думаете, меня удастся удержать?

— Yes!

— Каким же образом?

— Гм! Не угодно ли пари?

— Нет. Я никогда не спорю.

— Немыслимо! Сперва дождитесь, когда я вам скажу, какое пари подразумеваю! Я ставлю сто фунтов на то, что вы останетесь со мной. Скажите же, что вы поставите против?

— Ничего.

— Невозможный человек! Это пари я непременно бы выиграл! Вы поедете, Чарли?

— Куда?

Он вскинул голову так, что даже пенсне подпрыгнуло у него на носу, посмотрел через стекла куда-то мимо меня и вымолвил лишь одно слово, но с какой-то необычайной интонацией:

— Ябадиу!

Это слово не оказало бы должного воздействия на кого-либо, но только не на меня; тем не менее я спросил, старясь придать голосу безразличный тон:

— И дальше?

— Что дальше? Каков вопрос! Неужели же вам не ведомо, что означает «Ябадиу»?

— Это старое название Явы. Еще во времена Птолемея остров называли так.

— Правильно! Итак, Ява! Ну и что вы теперь скажете?

— Вы хотите ехать туда, сэр?

— Хочу ли я? Не знаю, кто бы мне мог это запретить. А есть ли человек, который бы имел право запретить это вам?

— Нет.

— Итак, договорились: мы отправляемся на Яву!

— Тише едешь — дальше будешь, сэр Джон. Если никто и не вправе вмешиваться, все же есть один, кто должен дать согласие.

— Кто же это?

— Я сам!

— Pshaw! Ни о чем не спрашивайте! Хотел бы я знать, что вы имеете против! У вас нет желания?

— Желание есть, но время, время!

— Не говорите о времени! Такой путешественник, как вы, всегда располагает временем. А что касаемо остального, о чем вы думаете, то вплоть до самой малости, вплоть до булавки, вы будете моим гостем!

— Не об этом я сейчас думаю.

— О чем же?

— О том, что поездка на Яву отдалит меня от родины вне всякой меры.

— Этой мыслью вы не можете гордиться, Чарли; все пути ведут в Рим, а для вас должно быть очевидным, что с запада ли, с востока ли, через Африку либо через Америку, но вы попадете в свое гнездо. Я крайне удивляюсь, что… — Он не договорил.

Снаружи раздались музыка и песни, и к нам вошел старший из слуг, который сообщил, что нам необходимо спуститься на веранду, поскольку нас хотят видеть.

— Кто хочет нас видеть? — удивленно спросил Раффли.

— Люди, пришедшие ради вас, чтобы вас чествовать и благодарить.

— За что?

— Девушки, которых вы спасли, шествуют по городу.

Раффли, лицо которого приняло несколько загадочное выражение, поправил пенсне и спросил:

— Мы тоже должны пройти со всеми по городу?

— Ваша светлость, кто должен был об этом думать? — с этими словами испуганный служащий выскочил за дверь.

Раффли, смеясь, кивнул мне:

— Well, что ж, посмотрим! Но прежде я скажу вам, что твердо решил рассчитывать на ваше участие в поездке. Для подготовки мне нужно три дня; именно столько я даю вам, чтобы вы наконец решили. Но берегитесь, если не захотите участвовать!

Снаружи в свете факелов стояли девушки, богато украшенные цветами. При виде нас раздались крики приветствий, гремела музыка. Так продолжалось долгое время.

Вскоре мы нанесли визит мудали. Там узнали, что лейтенант из местных с десятью солдатами отправился на джонку охранять злоумышленников. Я спросил, достаточно ли солдат. Но мудали успокоил, сказав, что преступники крепко связаны. Поскольку предыдущая ночь выдалась бессонной, мы оставались в гостях, насколько это позволяли приличия, а затем отправились спать.

Встали мы на следующее утро лишь тогда, когда нас разбудили. Мудали вновь выразил желание говорить с нами. Это могло оказаться чем-то важным. И все же, стоило мне подумать, насколько почтительно этот человек относится к нам, я сразу же говорил себе, что подобный прием не мог быть таким, не будь Раффли родственником губернатора.

Мудали выглядел крайне серьезным и торжественным, и тем более неожиданным прозвучал его вопрос, обращенный к англичанину:

— Сэр, где живут духи?

Раффли, чье лицо от удивления вытянулось и пенсне привычно запрыгало на носу, посмотрел на вопрошающего, почесал затылок, а затем ответил:

— Духи?.. Гм! Духи?..

— Да, духи, — кивнул мудали.

— А какие? Ведь духи бывают разные.

— Разные?

— Да. К примеру, духи жизни, духи вина, ну и так далее…

— Сэр, я не шучу. Я имею в виду настоящих духов.

— Настоящих? Гм! Вроде привидений?

— Это абсолютно безразлично, дух это или привидение.

На этот раз я опять явился свидетелем того, как на лице сэра Джона появилось более ироническое, нежели просто шутливое, выражение:

— Это не безразлично. Человек может отогнать духа, но с привидением уже, увы, ничего сделать нельзя. Неужели в прошлую ночь нас посетило привидение?

— Да!

— Где?

— На джонке!

— На китайском судне?

— Да.

— И вы в это верите?

— Да, я верю в это.

— А я — нет. Привидений, в основном, не бывает, а если какому-то вашему солдату очень захотелось увидеть что-то подобное, то либо он действительно видел это, либо у этого привидения есть и мясо и кости, — готов спорить на тысячу, на пять тысяч фунтов! Не может ли идти речь о попытке пленников освободиться?

— Нет.

— Нет? Но это мог быть лишь кто-то из заключенных, поскольку, кроме них и солдат, на корабле больше никого не было.

— Это не был ни один из них. Преступники крепко связаны и не могут освободиться; это было нечто другое, это был дух.

Он сказал это так убедительно, что Раффли перестал чесать затылок и повернулся ко мне:

— Чарли!

— Сэр?

— Существуют ли духи?

— Да.

— А привидения?

— Нет. А был ли кто-нибудь, кто это видел? — Последний мой вопрос был обращен уже к мудали.

— Часовые.

— Один из них или их было несколько?

— Все. Лейтенанта я вызвал сюда, если вам угодно, он расскажет все сам.

Я встал и впустил этого человека. Он не был похож на труса, но все его предки воспитывались в подобных суевериях. Он должен был все рассказать.

Полночь, как известно, во всех частях света и у всех народов является часом духов, а в эту полночь на джонке поднялся сильный ветер и появился дух.

— Откуда он пришел? — спросил я.

— Этого никто не знает, он был там.

— Как долго вы его наблюдали?

— Всею лишь несколько минут.

— Куда он направился после этого?

— Мы не видели, он пропал!

— Как он выглядел?

— Ужасно! Наши сердца дрогнули.

— Ужасно? Что ты имеешь в виду? Опиши его подробнее.

— Этого я не могу. Кто может описать духа?

— Он выглядел как зверь?

— Нет.

— Как человек?

— Нет.

— В обличье кого он явился вам?

— Ни в одном из тех, что мне известны.

Предосторожности ради я задал еще несколько вопросов.

— Сегодня никто из заключенных не отсутствовал?

— Нет, сэр.

— Все привязаны крепко?

— Да.

— Стало быть, ни один не убежал и все привязаны крепко?

— Да, сэр.

Я посмотрел на Раффли, а он — на меня; мы громко захохотали.

— Не смейтесь, милорды! — боязливо вскричал мудали.

— Духи, с которыми мы имеем дело, не будут мстить, поскольку они сами весьма рады, если с ними ничего не случится, — отвечал Раффли. — Впрочем, мы с вами прогуляемся туда и обследуем все более тщательно. Чарли, пойдете со мною?

— С удовольствием! — откликнулся я.

— У вас есть соображения, кто может быть этим духом?

— Пока еще нет.

— Может быть, все-таки пари?

— Нет, увольте.

— Но вы же можете выиграть! Я став…

— Не ставьте ничего, сэр, — прервал я его, — я никогда не спорю.

— Да, это беда, это ваша настоящая беда… Несомненно, вы избегаете сегодняшней ставки именно потому, что речь идет о духе!

Позавтракав, мы отправились в гавань, а оттуда на джонку. Вчерашнюю охрану к тому времени еще не сменили; поэтому мы увидели всех участников ночных событий. К сожалению, некоторые из них знали не больше, чем мы сами. Мы поняли, что о призраке они больше слышали… Естественно, в первую очередь мы спустились в трюм, чтобы увидеть преступников. Их путы оказались в полном порядке; ни один, будь у него такое желание, не смог бы освободиться сам, без посторонней помощи.

Однако на следующее утро мудали оповестил нас, что в полночь духа видели еще раз. На этот раз он был замечен офицером новой смены караула, и теперь очевидец ожидал нас. Хронология событий в точности совпадала со вчерашней. Вначале поднялся ветер, а потом появился дух, чью внешность так и не удалось рассмотреть, а потому, как и вчера, описание не состоялось.

— Это действительно был ветер? — спросил я.

— О, очень внезапный, — отвечал лейтенант.

— Вы его чувствовали?

— Очень хорошо.

— Откуда появился дух?

— Я не знаю, он там был.

— А куда он ушел?

— Не могу сказать, он пропал.

— Вы видели, что он двигался?

— Да, сэр!

— В таком случае вы должны знать, в каком месте судна он находился.

— Он дошел до грот-мачты.

— С какой стороны?

— Этого я не видел.

— Вы либо не открывали глаз, либо страх затмил их. Мы пойдем, чтобы еще раз проследить всю эту историю с привидением.

Так мы и поступили, но нашли все то же, что и вчера. Перебирая корзины с провизией, наваленные возле грот-мачты, и пытаясь каким-то, мне самому неведомым, образом связать их с привидением, и не видя ровно никакой связи, я распалялся все более и более. Гнев мой не был направлен ни на это злосчастное привидение, ни тем более на злосчастных сингальцев, а на самого себя: ранее я решал и более сложные, запутанные вопросы, а в этой ситуации чувствовал себя совершенно беспомощным. Не было ни единой сколь-нибудь здравой мысли по этому поводу.

Придя вечером домой, Раффли, всю обратную дорогу насвистывавший что-то весьма насмешливое, обратился ко мне:

— Мне вас крайне жаль, Чарли. Призрак с корабля переместился прямиком в вашу голову. Я, к примеру, отнюдь не удивлюсь, если вы внезапно начнете чувствовать сильный ветер!

— Вольно вам смеяться! А меня крайне сердит то, что я до сих пор не могу найти никаких следов.

— Неужели же никаких?

— Можно предположить, что у вас есть какие-либо мысли по этому поводу?

— Всего лишь одна, но какая! Привидение приходит с берега.

— А я полагаю, что оно находится внутри джонки.

— Хотите пари? Я ставлю сто гиней[70] на то, что я прав. А вы поставьте десять золотых.

— Для споров и пари у меня нет денег. К тому же сегодня вечером привидение будет поймано!

— И кто же его схватит?

— Я.

— Вы? И вы пойдете на джонку один?

— Вы желаете составить мне компанию, сэр?

— Конечно, конечно! Сознайтесь, что вы — необыкновенный человек. Вы должны были родиться в Раффли-Касл!

— Вашим старшим братом? А как же ваши титул и герб?

— Они мне не нужны! Вот охота на привидение — это да!

— Кстати, на грот-мачте я обнаружил следы. Это был зверь или…

— Или, — перебил он меня, — человек, который вознамерился освободить пленных. Впрочем, Чарли, мне пришла одна мысль: а что, если вся эта история лишь шутка, причем шутка одного из солдат?

— Ни один из них не заступал в караул дважды.

— Значит, в каждой смене свой шутник.

— Сингальцы для этого слишком набожны и почитают духов. Привидение — это не шутка, и поэтому стоит отнестись к нему так же серьезно.

— Будем ли говорить об этом мудали?

— Безусловно. Без его разрешения нам на джонку не попасть.

— Признаться, когда мне чего-то хочется, я это делаю и без каких-то там разрешений. Впрочем, как вам будет угодно.

Мудали, услыхав о нашей затее, дал моментальное согласие, объявив нам, правда, под большим секретом, что новая смена караула откровенно напугана.

— Если бы они знали, что вы собираетесь туда, они бы вздохнули свободнее, — сказал он.

На часах было около двенадцати вечера, когда мы взошли на палубу джонки.

На юте уже было сооружено некое подобие шкафа, кое предназначалось для лейтенанта; лишь там он чувствовал себя в безопасности. Для нас с Раффли встал вопрос, где же нам располагаться для наблюдения. Сэр Джон придерживался мысли, что привидение приходит с берега, а следовательно, взбирается по якорной цепи, поэтому там он и обосновался. Мне же необходимо было одновременно обозревать трюмные люки и грот-мачту. Посему после недолгих размышлений я устроился в рубке.

Ночь выдалась светлая. Несмотря на то, что луны не было, то тут, то там в просветы между белыми завесами облаков проглядывали звезды.

С церкви, укрытой туманом, пробило двенадцать — час духов настал; я весь обратился в слух. Прошло пять минут, затем еще пять. Неужели не придет? Вдруг — что это? Легкий хлопок у переднего люка. Я был прав — парень попался!

В два прыжка достигнув люка и даже не успев как следует разглядеть «привидение», я повалил его и заломил ему руки за спину, приговаривая:

— В последний раз ты появляешься на этом корабле! Где же твой ветер, с которым ты приходишь?

Внезапно из-под меня прозвучал приглушенный, но такой знакомый голос:

— Хай-хо! В вас вселился дьявол? Дайте мне воздуха!

Гром и молния, это был мой англичанин! Я помог ему подняться, после чего спросил:

— Что вы там искали?

— Мне в голову пришла мысль, верно ли я выбрал место для наблюдения. Затем я обнаружил здесь эту коробку, под которую и пытался… — он не договорил.

Внезапно со стороны заднего люка раздался пронзительный и вместе с тем глухой свист. При всей суеверности сингальцев неудивительно, что они его принимали за ветер.

— Это призрак, Чарли, быстрее! — закричал Раффли и бросился вперед, но, споткнувшись об опрокинутую корзину, растянулся на палубе. Не дав себе ни малейшей передышки, он тут же вскочил и почти нырнул в люк. Будучи от него на приличном расстоянии, я мог только крикнуть:

— Держи его!

— Уже поймал! — отвечал англичанин. — All devils[71], держи его! Он ушел.

В неверном свете звезд я увидел, как «дух» поспешил к переднему люку, и вдруг услышал ломаную голландскую речь:

— Лови прекрасного, доброго, мужественного Квимбо, если сможешь!

«Прекрасный, добрый, мужественный Квимбо» — я стоял как громом пораженный! Ужели я в бурском поселении на Виттерумберге в Южной Африке? Или на китайском судне в Галле? Я узнал голос моего бравого кафра-басуто, несмотря на вереницу лет, прошедших с момента нашей последней встречи.

Квимбо скрылся; тут я заметил лорда, закрывающего лицо руками.

— Что с вами, сэр? — спросил я его.

— Он громыхнул, как в литавры!

— А вы слышали то, что он кричал?

— Слышал? Да у меня голова раскалывается!

— Сегодня у вас неудача, сэр, большая неудача!

— Но, во всяком случае, мы теперь знаем, что имеем дело не с духом, а с живым человеком. А не угодно ли пари? — спросил он, поднимая с палубы какой-то предмет.

Это была дыня, фунтов на восемь.

— О чем?

— Что я надену ее на голову этому духу.

— Я не буду спорить.

— Почему?

— Вы можете проиграть.

— Я, вот увидите, встречу его вновь и надену ему эту дыню прямо на голову.

— Вы не сделаете этого! Вы ведь не захотите портить голову одному из моих друзей?

— Что вы говорите?!

— Да, он — мой верный слуга, кафр-басуто, сопровождавший меня по стране буров. К тому же он не способен стать разбойником.

— Но, Чарли, коим образом кафр из Южной Африки попал в компанию с восточноазиатскими разбойниками?

— Это мы узнаем от него. А теперь нам необходимо его найти.

— Нам нужен свет.

— Его мы найдем в каюте капитана. Кстати, мне кажется, нам стоит пойти и навестить нашу охрану.

Когда мы подошли, лейтенант спросил:

— Милорды, дух исчез?

— Нет, он еще здесь.

— Он не растворился в воздухе?

— Он и не растворится, поскольку это живой человек, несчастный человек, которого похитители женщин принуждали жить у них на судне.

После того, как, позаимствовав огня в капитанской каюте, мы спустились в трюм, то, кроме арестантов, никого не обнаружили. Мы отправились в балластовый отсек — там тоже никого не было, но я увидел, что балласт состоит из песка. Пока я обдумывал про себя это открытие, ко мне подошел Раффли:

— Чарли, вы знаете, кто ваш друг? Он призрак! Этот Квимбо, как вы его называете, исчез бесследно… Предлагаю пари!

— Нет, я не буду спорить. И, кроме всего, мне будет крайне неприятно брать у вас деньги, сэр Джон.

— И как же, хотел бы я знать, вы собираетесь выиграть?

— Я просто знаю, где он.

— Где же?

— Скажите, вы ничего не замечаете?

— Нет, песок ровный.

— Да, ровный, но справа; слева же, смотрите, — некое возвышение с отверстием. Кроме того, что вы видите в углу?

— Дыни.

— Правильно! Квимбо необходимо было есть и пить, и по ночам он выходил на палубу, чтобы запастись провизией. И для маскировки он выбрал образ духа.

Я позвал:

— Квимбо, выходи!

Никакого ответа.

— Квимбо, тебе ничего не сделают!

Вновь тишина. Прошло столько лет, возможно, Квимбо успел забыть мой голос…

— Это я, добрый дорогой Германия, с которым ты был у бура Ван хет Рура.

Квимбо, как правило, не различал национальной принадлежности человека и называл англичанина Англией, немца — Германией, а француза — Францией.

Но вот песок пришел в движение, и из глубин раздался голос, приглушенный толщей балласта:

— Дорогой добрый Германия, получивший коробку от красивого, доброго, мужественного Квимбо?

— Да.

— Mijn tijd, mijn tijd![72] Красивый, добрый, смелый Квимбо сейчас же выйдет из песка!

Его явление сопровождалось неимоверным количеством прыжков, криков, верчений на месте, лобызаний, так что в скором времени мне пришлось призвать Квимбо к благоразумию, поскольку я опасался, и скорее всего небезосновательно, оказаться задушенным.

— Квимбо, я тоже рад нашей встрече! Но я крайне изумлен, что вижу тебя здесь, на пиратском корабле!

— О, Квимбо не вор, он просто был в услужении у похитителей женщин. Квимбо был пойман пиратами и должен был чистить корабль и прислуживать капитану.

— Что ж, все это ты мне расскажешь наверху.

— Наверху? Но там солдаты! Они схватят доброго, мужественного Квимбо!

— Ты под моей защитой.

— Значит, Квимбо свободен?

— Да.

— И может идти в Басутоленд?

— Да.

— Или идти или ехать в Чилачап?

— А что это?

— Красивый город, где живет минхер Бонтвернер.

— А где находится этот город?

— На далеком-далеком прекрасном острове Сераю.

— Сераю? Сэр Джон, может быть, вам знакомо это название?

— Нет, — отвечал англичанин, почесывая затылок.

— И мне не знакомо… Впрочем, стойте! Сераю — это река.

— Да, Сераю — река, много воды, — подтвердил Квимбо.

— Вот именно, Сераю — река на острове Ява. А Чилачап — портовый город на южном побережье. Вы только подумайте, сэр Джон! Этот кафр успел побывать даже на Яве! Квимбо, ты непременно должен обо всем рассказать нам наверху.

— Не лучше ли будет пойти в отель? — спросил Раффли.

— Нет, возможно, мы получим какие-либо сведения о пиратах, и мне не хотелось бы уходить с корабля.

Когда мы проходили мимо связанных пиратов, капитан прошипел какое-то проклятие; относилось ли оно к Квимбо либо к тому, что мы его нашли, не знаю.

Войдя в каюту капитана, которую мы избрали как наиболее удобную, Квимбо сразу же попросил накормить его. Насытившись, он начал рассказывать — но как! Не делая пауз, смысловых и интонационных выделений, употребляя за пять минут столько выражений из родного языка да еще из голландского, сколько другой не вспомнил бы и за день. Несколько наших попыток заставить говорить его медленнее ни к чему не привели, поскольку Квимбо никак не мог понять, почему «добрые, дорогие господа» не понимают то, что он говорит.

Внезапно меня осенило:

— Послушай, мы действительно не понимаем, что ты говоришь. Лучше я буду задавать вопросы, а ты — отвечать на них.

— Да! — кивнул он, полностью со мною согласный.

— Тогда расскажи, что ты делал после того, как мы с тобой расстались.

— Несчастный Квимбо не хотел жить с людьми, которые отняли у него Митье, и ушел в Кейптаун, где минхер Бонтвернер нашел умного, мужественного Квимбо и Квимбо стал его слугой.

— Он нанял тебя как слугу? В таком случае ты должен знать, кем был твой минхер?

Не успел Квимбо ответить, как Раффли сказал:

— Когда-то в Кейптауне знавал я одного Бонтвернера, холостого торговца алмазами; у него еще был старший брат… Может быть, его имеет в виду Квимбо?

— Квимбо, чем занимался минхер Бонтвернер?

— Торговал алмазами и другими драгоценными камнями.

— А была ли у него жена?

— Нет, жены не было; и у старшего брата не было жены. А потом минхер узнал, что в Чилачапе умер его брат, и поехал туда. Он взял деньги брата, сел вместе с Квимбо на корабль и поехал обратно в Кейптаун. Но по дороге корабль окружили лодки, разбойники убили капитана и матросов, а минхера Бонтвернера и Квимбо увезли на остров, где они были пленниками разбойников.

— Как называется это место?

— Ху-Няо.

— Ху-Няо? Гм! Это китайское название и означает «птица-тигр». Это остров?

— Нет.

— Материк?

— Нет.

— Может быть, полуостров?

— Да, это полуостров. И там сейчас находится минхер Бонтвернер. Он пишет письма, потому что разбойники хотят еще больше денег.

— А куда он пишет?

— В Чилачап.

— А кому?

— Минхер не говорил это Квимбо.

У меня было к Квимбо еще много вопросов, но меня перебил Раффли:

— Оставьте пока вашего Квимбо в покое, Чарли! Он все равно не даст точных сведений. Он, как бы это лучше сказать, настоящий «Квимбо».

— Но, сэр, я хотел бы знать, где…

— Где держат минхера Бонтвернера?

— Да.

— Это нужно узнать не у Квимбо.

— У кого же в таком случае? Может, вам известен кто-либо, к кому можно обратиться?

— Да.

— И кто же?

— Похитители женщин.

— Pshaw! Они ничего не скажут!

— Уверяю вас, что если подойти к этому с должным вниманием, то в течение одного допроса все станет известно. Единственно, о чем бы я хотел просить вас, предоставить это дело мне.

— С удовольствием, хотя, признаться честно, я в этом сомневаюсь.

— И почему же? Неужели вы полагаете, что страх смерти не способен развязать этим людям языки?

— Христианам — возможно. Но мы имеем дело с людьми, для которых вера, совесть, надежда и страх не имеют значения.

— Что ж, увидим.

Мы вошли к арестованным; Квимбо оставили в капитанской каюте. Но какие бы вопросы ни задавал Раффли пиратам, ответов не последовало. Раффли начал выходить из себя:

— О, варвары!

— Мне кажется, сэр Джон, нам надо действовать по-другому.

— Как же?

— Нужно узнать, куда приходят ответы на письма Бонтвернера.

— Как же вы это узнаете?

— Следите за глазами капитана, пока я буду с ним разговаривать.

Я подсел к капитану и начал говорить по-китайски:

— Ты не хотел бы сказать свое имя?

Он не ответил.

— А также я бы хотел узнать, где вы прячете минхера Бонтвернера.

Снова тишина.

— Твое молчание ничего не значит, — продолжал меж тем я. — Мы и так освободим его, когда приплывем в Ху-Няо.

Я умышленно выделил это китайское название. Капитан ничего не ответил, но в глазах его мелькнули искорки злорадного смеха.

— А, впрочем, я оговорился, я хотел сказать «Ху-Цяо».

Сознательно поменяв в названии одну букву, я добился того, что во взгляде капитана, все еще хранившего молчание, просквозил испуг.

Выйдя от арестованных, Раффли спросил меня:

— И чего вы добились этими вопросами?

— А смотрели ли вы на выражение лица капитана?

— Да. Вначале он улыбался, как бы сознавая свое превосходство над вами, но потом испугался.

— Абсолютно верно! Дело в том, что я сомневался, что слово, сказанное Квимбо и означающее буквально «птица-тигр», истинное название этого места. Так оно и вышло: Квимбо неправильно запомнил слово «Ху-Цяо», которое означает «Мост Тигра».

— Допустим. Но где в таком случае лежит этот полуостров?

— Где-то на побережье Суматры. Необходимо его найти.

— Каким же образом, смею вас спросить? Объехать всю Суматру и у жителей каждого полуострова спрашивать его название?

— Я полагаю, мы могли бы воспользоваться картами пиратов.

— Well, но я думаю, что этим можно заняться завтра.

Квимбо был переселен в отель, где ему, без сомнения, было гораздо приятнее, чем в трюме.

На следующее утро мы едва успели приступить к первому завтраку, как появился мудали, горя нетерпением узнать развязку всей этой истории. Раффли, поведав ему обстоятельства «дела о привидении», не удержался, чтобы не отпустить пару едких замечаний в адрес охраны и его, мудали, персоны. Последний, приняв крайне важное выражение лица, потребовал немедленно выдать ему Квимбо ввиду того, что он должен быть наказан дважды. Я просто рассмеялся, а Раффли посмотрел на чиновника весьма удивленно:

— Наказан дважды? Вот как?

— Он напугал солдат; кроме того, он обнаружен на пиратском судне и, следовательно, тоже является разбойником.

Сэр Джон перебил сингальца:

— Что с вами? Вы помните, кто я?

— Вы — родственник генерал-губернатора.

— Чудесно. А этот джентльмен, сидящий рядом?

— Ваш друг.

— Прекрасно. Ну а Квимбо?

— Он… Он… — Он запнулся.

Раффли договорил за него:

— Квимбо — слуга этого джентльмена. Что из этого следует? Можете вы это сказать?

— Нет, — признался сингалец, явно обескураженный начальственным тоном Раффли.

— Это же и ребенку ясно! Здесь сидят родственник генерал-губернатора, и его друг, и слуга его друга. А из этого следует, что Квимбо — слуга генерал-губернатора.

Мудали не отвечал, покачивая недоверчиво головою.

— Как? Вы не верите? Я полагаю, что вы считаете себя джентльменом, и именно как с джентльменом буду с вами разговаривать. Чарли, принесите мои пистолеты!

Тут сингалец вскричал:

— Подождите, я верю вам!

— И в то, что Квимбо не разбойник, а честный человек?

— Да!

— В таком случае я бы посоветовал вам сделать вид, будто на корабле не было обнаружено никакого кафра по имени Квимбо.

— Почему?

— Потому что вы же сами считали его привидением. Если, конечно же, вам угодно, я могу рассказать обо всем генерал-губернатору, когда он приедет, либо можете рассказать ему сами.

— Мы ничего ему не скажем. Кстати, губернатор прибудет сегодня. Он приедет, чтобы вершить суд.

Приехавши, губернатор выслушал рассказ Раффли о Бонтвернере и распорядился объявить пиратам, что тот, кто сообщит необходимые сведения о Мосте Тигра, избегнет смертного приговора. Ни один из них не выдал секрет, и вечером все они висели на рее.

Мы же, полагаясь теперь на самих себя, обратились к картам. Труды оказались напрасными, поскольку ни на одной карте мы не нашли названия Ху-Цяо.

Я пробовал экзаменовать Квимбо — может быть, он запомнил направление, но Квимбо сказал, что ничего не знает, поскольку все время сидел, запертый в трюме.

В то же время мы вспомнили, что видели в капитанской каюте еще какие-то карты, не принятые нами во внимание. Ими оказались штурманские карты Никобарских островов; тщательность, с которой эти карты были нарисованы, натолкнула меня на мысль о кроющемся в них тайном смысле.

На следующий день, упомянув в разговоре Никобарские острова, я услышал в ответ:

— Никобар? Квимбо знает Никобар!

Тут мне пришло в голову, что на Никобарских островах проживают малайцы, и я решил выяснить, знакомы ли Квимбо малайские названия:

— Не видел ли ты остров, который называют Пуло-Сембилан?[73]

На лице его отразились проблески воспоминания, и он ответил, радостно кивая:

— Билан… Билан… Квимбо уже видел; Билан — много островов в большой воде. Корабль стоял возле островов… Билан…

— А у какого из островов?

— Квимбо не знает.

Тут я принялся медленно, делая паузы, перечислять ему все острова. Он слушал меня с напряженным вниманием. Лишь, когда я дошел до названия Теланджанг[74], лицо его прояснилось:

— Тел… Тел… Ланджанг… Ланджанг… О, этот остров Квимбо видел!

— А можешь ты вспомнить, почему корабль стоял там? Та Ци там живет.

— А кто он?

— Та Ци разбойник, большой, сильный великан.

— Та Ци был в джонке, когда на вас с минхером Бонтвернером напали и пересадили на пиратский корабль?

— Да, Та Ци был там.

— А почему ты решил, что Та Ци живет на Теланджанге?

— Он там сошел.

— Он брал с собою какие-нибудь вещи?

— Взял с собой бочку… две бочки… много бочек.

— А с берега на корабль что-нибудь передавали?

— Дыни, кокосы, фрукты, все, что на корабле едят.

— А теперь я задам тебе вопрос, который для меня крайне важен. Этот Та Ци был на корабле, когда тебя приняли на Мосту Тигра. Значит, он знает, где находится остров с таким названием?

— Та Ци стоял там, он все знает.

— Хорошо, а какую роль он играл на корабле? У него есть звание?

— Когда капитан его звал, он говорил «теу».

— Теу? В таком случае, он — офицер. Можешь ты сказать, сопровождал ли он вас на Мост Тигра?

— Он сошел с корабля и шел на Мост Тигра.

— Он видел твоего господина Бонтвернера?

— Он видел его и даже говорил с ним.

— О чем?

— Квимбо не слышал, далеко стоял.

— Жаль! А теперь скажи-ка, является ли капитан командующим всем на полуострове?

— Нет, командующий — Линь Дао.

— Его имя означает «Повелевающий Меч», в то время как Та Ци переводится как «Великое Мужество». Поскольку все имена подобного толка обычно связываются с личными качествами их обладателей, не лишне было бы отнестись к нему с особой осторожностью.

Последние слова были обращены к лорду, который, хотя и сохранял молчание, принимал тем не менее в нашем разговоре самое деятельное участие. Сделав пренебрежительный жест, он заметил:

— Мне нечего опасаться. Может быть, вы, Чарли?

— Излишний вопрос!

Я попытался выяснить у Квимбо еще некоторые детали, но, к сожалению, запас знаний этого достойного представителя африканской братии был исчерпан. Потерпев фиаско, я обратился к Раффли:

— По крайней мере, мы теперь располагаем кое-какими сведениями, которые возможно принять в качестве отправной точки. Этот Линь Дао — несомненно, верховнокомандующий этой шайки и проживает он на Мосту Тигра. Та Ци, если можно так выразиться, является кастеляном на Теланджанге, куда в первую очередь нам и следует отправиться, чтобы выяснить, где же находится этот полуостров.

— Гм! Заключим пари?

— Нет.

— Сперва послушайте. Я готов поставить пятьдесят, даже сто фунтов на то, что он нам ничего не расскажет.

— Спорьте лучше с Квимбо, сэр!

— Вы что же, вправду считаете, что мне пристало спорить с кафром? Нет, вы действительно хотите ехать со мной и освободить минхера Бонтвернера?

— Да, и я верю в удачу!

— Прекрасно! Когда же мы выступаем?

— Завтра поутру, с отливом.

— Яхта готова уже сейчас.

— Подобное предприятие не терпит спешки, необходимо подготовиться.

— Ну, что ж… А ваш Квимбо едет тоже?

Квимбо ответил за меня:

— О, прекрасный, добрый, мужественный Квимбо едет с вами! Он освободит минхера Бонтвернер и убьет всех Китай, Малай и всех пиратов.

Глава вторая ТА ЦИ

Группа Никобарских островов расположена приблизительно вдоль 93-го градуса восточной долготы, южнее Андаманских островов и к северо-западу от Суматры. Климат островов приближается к тропическому; однако сама атмосфера с полным правом может считаться нездоровой, поскольку, а при отливах это еще заметнее, заросли мангровых деревьев вкупе с обширными болотами, раскинувшимися вдоль побережья, рождают лихорадку, коя не щадит даже местных жителей.

По этой причине, после ряда неудачных попыток колонизовать эту местность, англичане в 1869 году решили устроить здесь колонию для преступников, которая находилась бы в ведении губернатора Андаманских островов. Основную массу высылаемых сюда преступников составляют сипаи[75].

Что касается природы Никобаров, ни один человек, не будучи мастером кисти или карандаша, не способен передать, хотя бы отдаленно, ту девственную нетронутость ее, то разнообразие животных и растений, которое поражает при первом же знакомстве с Никобарами.

Среди растительности выделяется пандан. Как и пальма, пандан относится к растениям с однодольными плодами. Временами мне кажется, что это — растение эпохи сотворения мира…

Такие леса — явление весьма обычное на побережье тропических морей; все берега покрыты зарослями, а море несет свои воды, изредка пошевеливая волнами, ожидая прилива.

Из-за труднопроходимости джунглей дома коренных жителей, стоят ли они обособленно или образовывают лежащие рядом деревни, располагаются в непосредственной близости от взморья.

Колония содержит около ста заключенных и находится на острове Каморта. В основном это люди, осужденные пожизненно, хотя изредка встречаются и приговоренные к очень длительному сроку.

Как и предполагалось, минхер Бонтвернер отправил в Чилачап на острове Ява письмо, и без особых сложностей мне удалось заполучить интересовавшие меня сведения относительного того, куда должен быть отправлен ответ.

Это место становилось точкой отсчета в наших поисках дороги на Мост Тигра. Помимо этого существовал еще Та Ци, который знал, где лежит Мост Тигра; но скажет ли он нам об этом?

Мы уже достигли прохода Десятого Градуса, отделяющего Никобарские острова от Андаманских, но к мысли, хоть сколько-нибудь здравой, никто из нас еще не пришел.

— Готов биться об заклад, — сказал Раффли, — что из этого парня не удастся вытянуть ни единого слова.

— Не остается ничего, как ждать случая. У меня пока мыслей нет.

— У меня тоже. К тому же, как подумаешь о сложности с языками…

— О каких сложностях идет речь? Та Ци — китаец.

— Вы хотите сказать, что будете разговаривать с ним на его родном языке? Хорошо, допустим, но перед этим необходимо попросту найти его.

— Так что же? Люди, которые там живут…

— Называются никобарцы, — закончил за меня Раффли. — Вы поймете их язык?

— Гм! Никобарцы — это смесь малайцев и бурмейцев, поэтому маловероятно, что меня с моим малайским и индийским могут понять.

— Я, признаться, владею языком так же… Быть может, лучше спросить нашего Махабу?

Махаба был приятелем нашего прежнего приятеля Калади, на чьей свадьбе, собственно, мы и познакомились. За долгое время плавания матросом он хорошо узнал индийские и китайские моря и обладал поистине энциклопедическими познаниями в малайском и индийском языках. На вопрос Раффли сингалец ответил, что остров Теланджанг ему знаком, а с тамошними людьми очень просто можно будет договориться.

Прошло какое-то время, и мы услышали возглас Махабы, выражающий крайнее удивление:

— Сагиб, лодка!

— Какая?

— Андаманская!

— Что ж, посмотрим… — Раффли извлек подзорную трубу и некоторое время смотрел вдаль, потом изрек:

— Это две узкие лодки, соединенные меж собою бортами. Они, похоже, собираются подплыть к нам.

— Не пускай их, сагиб, не пускай!

— Почему же?

— Это бедные черти, которые гребут на свою свободу.

— Я тебя не понимаю.

Я понял, наконец, о чем идет речь, и объяснил англичанину:

— Несомненно, это беглые каторжники.

— Беглые каторжники? Они бегут с Андаманских островов?

— Безусловно.

— Они хотят попасть на Никобарские?

— Я тоже так думаю.

— Тогда они не беглецы.

— Отчего же?

— На Никобарах их, безусловно, схватят. Тот, кто действительно бежит с Андаман, держит курс прямо на север, на материк.

— Сомневаюсь. Через столь людные места? Это слишком опасно. Лучше всего двигаться в сторону северной оконечности Суматры.

— Тогда они попадутся на Никобарах.

— Нет, если они умны и осторожны. Чиновник есть лишь на Каморте. Если беглецы минуют этот остров, они будут спасены.

— Гм! Вы так полагаете? Беглые каторжники? Но я — англичанин, и мой долг — схватить этих молодчиков.

По приказу лорда руль переложили влево, и яхта, продвинувшись на два корпуса, оказалась вблизи беглецов.

Теперь мы могли хорошо разглядеть их. Все их одеяние составляли длинные, до щиколоток, рубахи с неизвестным мне знаком на рукавах.

— О, отделение Острова Гадюк, куда ссылают самых опасных! — проговорил лорд. Затем, перегнувшись через мостик, он обратился по-английски к гребцам, со страхом взирающим на него: — Откуда вы, ребята?

— С малого Андамана, сэр! — отвечал один из них на том же языке.

— И куда же?

— На Каморту, к родственнику на похороны.

— Ну что ж, поднимайтесь на борт, и я вас подвезу.

— Мы не можем, сагиб!

— Почему?

— Мы — люди ничтожные…

— А я — англичанин, который всякому, кто не принимает его приглашений, посылает пулю в лоб!

— Мы не можем, сагиб! Нам это не позволяет наша каста!

— Ваша каста? Я вот дам сейчас команду, и вы вместе со своей лодкой окажетесь под моей яхтой.

— Сагиб, я оговорился, мы направляемся на Теланджанг.

— К кому же? У нас там есть знакомые! — вскричал я, не сдержавшись.

— К Та Ци, китайцу, самому значительному человеку на всем острове.

— И это он, ваш родственник, которого вы должны похоронить?

— Нет, мы будем у него жить.

— Хорошо, отвезем вас на Теланджанг. Быстро на борт, если не желаете оказаться под яхтой!

Еще несколько секунд они пребывали в замешательстве, затем нехотя поднялись на яхту. Взявши их лодку на буксир, мы двинулись дальше.

Сэр Джон отозвал меня в сторону:

— Это исключительное везение, что они следуют на Теланджанг.

— И притом к нашему китайцу! — добавил я.

— Это действительно судьба!

— Возможно. По всей видимости, он нанимает беглых каторжников для джонок. В случае побега к нему всегда можно обратиться.

— Скорее всего. Пойду спрошу.

— Постойте, вы куда? — не сдержавшись, вскричал я, хватая лорда за рукав.

— Ну, разумеется, к каторжанам.

— Чтобы задать им этот вопрос?

— Да.

— Это будет ошибкой, так как они не скажут вам ровным счетом ничего.

— Я прикажу сечь их, пока не сознаются!

— К чему такая жестокость? Есть способы более гуманные.

— И какие же, например?

— Я их подслушаю.

— Pshaw! Выслеживать и подслушивать — этим вы занимаетесь охотно! Не забывайте, что вы не находитесь ни в лесу, ни в прерии!

— Что же тут такого? Разве здесь нельзя подслушивать?

— Well; но вам не удастся ничего выяснить.

— Сэр, все гораздо проще, нежели вы можете себе представить, Дело в том, что им захочется обсудить свое положение, но, пока рядом с ними Махаба, они этого сделать не смогут. Я предлагаю спустить их в трюм, предварительно связав. Несомненно, в чем-нибудь они проговорятся.

— Хорошо, но куда же вы спрячетесь?

— Я подберусь к баку[76] и спрячусь между резервуарами для воды; единственное, что необходимо учесть, — там не должно быть света.

— Well; пойдемте. Я буду зеленым новичком, если вам удастся что-либо узнать!

Сэр Джон направился к беглецам и, заговорив с ними, заставил их повернуться ко мне спиной. Я смог беспрепятственно пробраться к люку и, не будучи ими замеченным, нырнул в трюм. Там я пробрался к резервуару с питьевой водой и, затаившись, принялся ждать.

Через несколько минут появились каторжники под конвоем сэра Джона и матроса. Их связали по ногам и рукам и, оставив, ушли.

Я придвинулся к ним настолько, что свободно мог слышать все, о чем они говорили. Мне способствовала удача: оба беглеца изъяснялись на жаргоне, используемом каждым моряком и крайне схожим с лингва франка[77] средиземноморских гаваней.

— Мы одни?

— Здесь никого, и мы можем поговорить.

— Что нам это даст? Болтовней не освободишься.

— Разговоры становятся бессмысленными лишь тогда, когда не остается ни одного шанса на свободу. А у меня еще есть надежда.

— Неужели?

— Да. Эти английские псы везут нас на Каморту, так что у нас еще есть время. Ты знаешь мои зубы; я перегрызу тебе веревки, а потом ты развяжешь меня, и в темноте мы прыгнем за борт и спасемся вплавь.

— Вплавь? Но у меня же на ногах цепь!

— Я помогу тебе. А потом мы доберемся до Теланджанга и встретимся с Та Ци, он примет нас в пираты и возьмет к себе в команду.

— Но я же ничего не понимаю в морском деле.

— Всему можно научиться.

— А ты знаешь, как найти Та Ци?

— Да; мы найдем его по мачтам. Жители Никобар обозначают каждое место, где они собираются поселиться, бамбуковыми шестами, на верхушках которых укрепляют связки плодов кокоса. Шесты Та Ци мы сможем увидеть в западной части острова; если плыть в том направлении, то увидишь три шеста разной длины между кораллов. А теперь давай-ка примемся за дело.

Посчитав, что услышанного мною было более чем достаточно, я развернулся и, соблюдая все меры предосторожности, пробрался к лестнице, а затем и поднялся на палубу.

Завидев меня, сэр Джон тотчас же подошел.

— Ну как? Удалось что-нибудь выяснить?

— Да.

— Что?

— Прежде скажите, сэр Джон, есть ли у вас железные тросы?

— Yes!

— Так свяжите этих двух тросами; они хотят перегрызть ремни.

— О! У этого сорта людей зубы всегда в порядке.

Он подозвал Квимбо и велел ему принести тросы, после чего мы спустились в трюм к каторжникам.

Сняв уже наполовину перегрызенные ремни и обратившись к тому, кто похвалялся своими зубами, я сказал:

— Я знаю твои зубы; а еще я знаю твои мысли. Кроме того, я знаю, что в Каморте мы передадим вас властям. А пока я попрошу вас оказать мне маленькую любезность и отдать мне ваши рубашки.

Арестанты молчали; зато на меня накинулся сэр Джон:

— Эти рубашки? Вы серьезно?

— Да.

— Но зачем?

— Чтобы поймать Та Ци.

— Но рубашки? Какую роль должны выполнить они?

— Если вас не затруднит, давайте поднимемся на палубу либо в вашу каюту. Здесь не место для подобных разговоров.

— Well; но мне кажется, что у вас в голове вновь все смешалось!

Войдя в каюту, он обрушился на стул, затем положил ноги на другой.

— Чарли, не желаете заключить пари?

— О чем?

— То, что вы себе напридумывали, на самом деле — величайшая глупость.

— Я не собираюсь спорить.

— Почему?

— Потому что в ближайшее время вы сами сможете убедиться в том, что вам, прими я ваше предложение, грозило бы поражение.

— Неслыханно! Ну скажите на милость, зачем вам понадобились эти рубашки?

— Чтобы их надеть.

— Неужели же нельзя обойтись без этого?

— Прежде всего, ответьте мне, пожалуйста, есть ли у вас старая пробка?

— А зачем, ради всего святого?!

— Чтобы поджечь, а затем намазать сажей открытые участки кожи.

— Господи! Да говорите же яснее!

— Я намереваюсь, одевшись в эти рубашки с Махабой и намазавшись жженой пробкой, явиться к Та Ци и поймать его.

Тут он вскочил на ноги.

— Да, да, да, навеки лишь да! Но, ради небес, скажите, как вам в голову пришла мысль явиться к Та Ци под личиной каторжан?

Я рассказал ему все, что слышал, будучи спрятанным за баком.

— Но это же дьявольски опасно!

— В этом нет ни малейшего намека на опасность.

— Вы не понимаете! Вы один из тех крикунов, которые абсолютно не задумываются ни о здоровье, ни, тем паче, о жизни. Я вам сейчас расскажу, как надо действовать, и тогда вы будете вынуждены со мною согласиться.

— И как же?

— Мы приходим к Теланджангу, разыскиваем этого Та Ци и заставляем его сказать, где находится Мост Тигра.

— Как же вы хотите его заставить?

— Ну, сперва добром, а если он не согласится, ему всыпят как следует.

— Но вы же сами говорили, что из этих китайцев и клещами ничего не вытянуть!

— Да поймите же вы, наконец, что с тех пор, как мы с вами познакомились, мне крайне не хочется знакомиться с вашим трупом. Впрочем, мне не остается ничего более, как умыть руки!

Весьма рассерженный, он около часа ходил взад-вперед по палубе, упорно меня не замечая; затем подошел и, положив мне руку на плечо, спросил:

— Вы уверены, что маскарад с переодеванием будет удачным?

— Да.

— Квимбо уже обработал рубашки. Когда вы собираетесь отплыть?

— Завтра. Сегодня нам предстоит зайти в Каморту и сдать беглецов.

— Вы полагаете, мы в состоянии схватить Та Ци?

— Да.

— Однако, если вы все у него узнаете — это будет уже излишне.

— Но мы должны его обезопасить!

— К чему? Он же не сможет нам более навредить.

— Если он увидит, что я, все у него узнав, возвращаюсь на яхту, разве он не предпримет все от него зависящее, чтобы помешать нам?

— Но он не успеет ни догнать нас, ни опередить, дабы предупредить сообщников на Мосту Тигра.

— Это так, но нам не известно, чем воспользуется эта банда, чтобы обезопасить себя. Нет, мы должны пленить Та Ци и доставить его на корабль.

— Если вам это удастся, я скажу, что это мастерство высшего ранга! Когда вы намерены заняться раскрашиванием?

— У меня будет время после ужина. А цепь я надену завтра утром.

— Какую цепь?

— Которая была на одном из беглецов.

— Вы считаете, что это необходимо?

— Я думаю, вы согласитесь, что китаец гораздо скорее сочтет меня за беглого, если я явлюсь к нему в таком обличье.

— Хочется верить. А что же делать мне?

— Вам нужно подойти к восточному побережью острова, встать на якорь против того места, где торчат три бамбуковых шеста, и ждать.

— Что ж, поступайте так, как решили!

Я стал заниматься приготовлениями. Меня весьма обрадовала готовность Махабы сопровождать меня. Я проинструктировал его настолько, насколько это представлялось возможным.

Еще засветло приблизились мы к Каморте, холмистому острову с пышной растительностью, со всех сторон его окружали коралловые рифы. Вообще же остров этот своим спокойствием являл зримый контраст с остальными гаванями Индийского океана.

Невдалеке от побережья мы увидели свайные жилища никобарцев, а далее за ними открывались постройки колонии.

Мы бросили якорь и в этот момент увидели группу людей, несших через вязкий ил к воде легкую лодку и человека. Дойдя до воды, они опустили лодку, усадили в нее человека и, сев сами, принялись грести в нашу сторону.

Некоторое время спустя человек стоял у нас на палубе. Это был англичанин, комендант колонии. Удостоверившись, что на борту нет больных, он разрешил нам пристать к берегу. Но чтобы не заразиться лихорадкой, нам было предложено на ночь оставаться на яхте.

Узнав, что привело нас на остров, он проявил любезность и готов был принять беглых каторжан незамедлительно. Затем на вопрос, известно ли ему имя Та Ци, он ответил:

— Безусловно. Та Ци — купец, живущий на Теланджанге, а поскольку он единственный, кто снабжает нас всем необходимым, мы делаем для него известные послабления.

— Он честный человек?

— Конечно, если позволительно говорить о честности применительно к таким людям, как китайцы.

— А где он живет на Теланджанге?

— На северной оконечности.

— А на западном, там, где стоят три шеста?

— Там хижина одного старого аборигена. Но вы, видимо, уже бывали здесь раньше?

— Нет, мне поведали об этом, сами того не зная, наши каторжане. Кстати сказать, Та Ци — вовсе не честный человек, каким вы себе его представляете.

— Это заблуждение, сэр!

— Нет, и я вам это докажу.

Теперь лишь я сообщил чиновнику обо всем, что мне удалось подслушать. Последний, несмотря на все удивление, поверил мне и, кроме того, выразил желание теперь же выслать лодку с сипаями к Теланджангу с тем, чтобы схватить Та Ци.

Разумеется, мы отговорили его, объяснив, каким образом собираемся заполучить разбойника. Чиновник был с нами абсолютно согласен и, захватив арестантов, уехал на берег.

С наступлением вечера мы с Квимбо занялись тем, что стали закрашивать мне руки, ноги и лицо жженой пробкой. Закончив, Квимбо с удовлетворением истинного художника, завершившего очередной шедевр, осмотрел меня с ног до головы.

— О добрый, бравый Германия, ты красив, как прекрасный, добрый, мужественный Квимбо! Минхер Германия теперь как кафр-басуто!

Расточая восторги по поводу того, сколь многими достоинствами художника обладает он и сколь многими прелестями стал обладать я благодаря его стараниям, Квимбо сокрушался лишь о том, что его не берут с собой; мне тоже было крайне жаль. Однако это было небезопасно: китаец и кафр непременно узнали бы друг друга.

В предрассветном тумане следующего утра мы снялись с якоря и вышли из гавани. Взяли курс на Батти-Малв и, как только попали в течение, спустили лодку.

— Удачи! — крикнул на прощение Раффли, и мы погребли.

Течение было сильным, и мы почти не прилагали усилий. Махаба, рассмеявшись, обратился ко мне:

— Сагиб, вы точь-в-точь как настоящий сингалец; у китайца не будет никаких сомнений.

— Не сингалец, а арабский моряк, как договорились; не забывай об этом!

Примерно через час взору нашему предстала северная оконечность Теланджанга. На берегу стояла группа людей, которые нас скоро заметили; некоторое время они наблюдали за нами, а затем один из них, выделявшийся фигурою и ростом, побежал в сторону западного побережья.

— Это, наверное, Та Ци, — предположил Махаба.

— Видимо.

— Нам предстоит с ними бороться?

— Скорее всего нет, по крайней мере, тебе — нет.

На случай борьбы у меня, не считая ножа, заткнутого за веревку, которая выполняла роль пояса, не было никакого оружия.

Вскоре мы вышли из течения и, завидев мачты, налегли на весла. На берегу стояла хижина на сваях, возле которой застыли, наблюдая за нами, двое мужчин; один был среднего роста, другой же высок и широк в плечах.

— Китаец и старый никобарец, ему должна принадлежать хижина, — сказал я. — Эй, остановите нас!

Это не требовало больших усилий, поскольку был час прилива, несшего нас к берегу. Мужчины же не только подошли к воде, но, снявши обувь, вброд добрели до нас и отбуксировали к берегу. Махаба выпрыгнул из лодки, я же, обремененный тяжелой цепью, вылезал дольше.

Китаец и впрямь оказался Голиафом. Он вывел нас на сухой берег, а затем сказал:

— Я Та Ци. Я нужен вам?

— Да. Спаси нас! — ответил я.

— Охотно, потому что я вижу, что вы с Острова Гадюк, а там — наши лучшие люди. Вас кто-нибудь видел?

— Нет.

— Хорошо, идемте!

Старик ушел в свою хижину. Та Ци повел нас по одному ему известной тропинке в джунглях. Перед мангровыми зарослями он остановился, раздвинул ветки, и мы увидели ступени, по которым и спустились, очутившись в глубокой четырехугольной шахте.

Та Ци, выслушав наши рассказы о себе, принес нам одежду, еду и даже бутылку рома. После того, как я рассказал, что был владельцем арабского доу[78], Та Ци, принявшийся расписывать достоинства пиратства, сказал:

— Ты командовал доу, был моряком, и Линь Дао даст тебе джонку.

— Линь Дао? А кто это?

— Наш адмирал и духовный правитель.

— Он и кораблем сам командует?

— Теперь уже нет. Он живет в Ху-Цяо.

Вот оно, заветное название! Теперь скорее второй вопрос:

— Ху-Цяо? А где это?

Я бросил мимолетный взгляд. Получу ли ответ на этот, столь важный для нас, вопрос?

— Напротив острова Мансиллар[79] в бухте Тапанули.

Слава Богу: он попался! Тем не менее, сдержавшись, я продолжил:

— Тапанули — это на юго-западном побережье Суматры?

— Да. Я вижу, ты отличный моряк. Когда вернется «Хай-ян це», он возьмет вас с собой на Мост Тигра, где у великого Линь Дао вы получите должности.

— «Хай-ян це»? — переспросил я, застигнутый врасплох.

— Ну да.

— Китайская джонка, которую еще называли Girls-Robbers?

— Да.

— Она не вернется.

— Почему?

— Джонку захватил один англичанин, а затем вся команда, включая капитана, была повешена там, на Цейлоне.

— Откуда ты знаешь?

— Я видел все собственными глазами.

— Ты? А я думал, ты сидел на Острове Гадюк.

— Всего два дня, как нас туда перевели из Галле.

— И они все были повешены, все?

— Нет, один кафр по имени Квимбо был прощен.

— Квимбо! Проклятый Квимбо! Теперь уже нет сомнения в том, что это был наш «Хай-ян це». Появился бы этот англичанин здесь!

— Что ты в таком случае предпринял бы?

— Я бы отомстил, я бы страшно отомстил!

— Но ты один. Что ты, один, можешь сделать против целого корабля?

— Один? — расхохотался он. — Подожди лишь день, и ты увидишь, что я не настолько одинок, как ты думаешь. Мне нужно лишь…

Он не договорил. У входа стоял старый никобарец, чья хижина была на побережье, и кричал:

— Та Ци, выйди! Появился маленький пароход, который следует вокруг острова.

Китаец выскочил наружу; мы последовали за ним. Я с удивлением вскрикнул и обратился к китайцу, указывая на яхту:

— Взгляни, Та Ци! Это тот самый англичанин, который взял «Хай-ян це».

Он посмотрел мне в глаза и спросил:

— А ты не ошибаешься? Это точно он?

— Эту яхту я никогда не забуду.

Та Ци бросил на яхту взгляд и процедил сквозь зубы:

— Если у меня был бы человек, который смог бы управлять этой яхтой! О, тогда, тогда!..

— Что тогда? — спросил я.

— Я передавил бы всех, кто там находится, а потом отвел бы пароход к Линь Дао, на Мост Тигра. Как бы мы использовали такое судно!

— Так возьми пароход, если сможешь! Я разбираюсь в подобных машинах.

— Ты… ты серьезно?

— Да.

— И сможешь отвести пароход на Мост Тигра??

— С легкостью.

— Так идем, идем! Я буду следить за ним, а когда наступит ночь, соберу своих людей, и мы захватим его.

Через некоторое время яхта подошла к западному побережью и бросила якорь.

— Судно стоит, стоит! — ликовал китаец. — Я сейчас же поплыву туда и предложу им фрукты.

— Возьми меня с собой! — предложил я.

— Тебя? А тебе туда зачем?

— Я должен посмотреть на машину, точно ли она такая, какою я способен управлять.

— Тогда пошли! Пусть этот пес англичанин только пустит нас на борт.

Мы погрузили две корзины с фруктами на лодку и поплыли. Едва приблизились к яхте, как лорд перегнулся через мостик и спросил:

— Лодка, эй! Что у вас?

— Фрукты, — ответил Та Ци, — фрукты, свежие фрукты против лихорадки.

— Поднимайтесь на борт!

Лицо Раффли светилось от удовольствия, но китаец не заметил этого. Он радовался, что удалось попасть на яхту. Каково же было его изумление, когда англичанин, не ответив на приветствие, строго спросил:

— Тебя зовут Та Ци?

— Да, — ответил китаец враждебно.

— И тебя на «Хай-ян це» называли тсу?

— Тсу? Я не понимаю вас!

— И имя Линь Дао ты тоже не слышал?

— Я не понимаю, почему вы произносите имена и названия, которые я ни разу не слышал! О… О… Квимбо!

«Добрый, мужественный» кафр-басуто прятался во время разговора в трюме, и теперь из люка торчала его голова.

— Здесь Та Ци, большой, сильный разбойник из Китай! А здесь — смелый Квимбо. Знаешь другого Квимбо? Хе-хе!..

Китаец выглядел подавленным. Былое присутствие духа оставило его, и он стоял, уставившись на Квимбо выпученными глазами, открыв от удивления рот.

— Почему ты открыл пасть и не отвечать? Квимбо даст удар голове, и пасть опять закроется.

Сильный удар по голове — и китаец рухнул на палубу…

Глава третья ЛИНЬ ДАО

Огромный китаец возлежал у наших ног.

— Thunder — storm[80], какой удар! — закричал лорд. — Но кто мог ожидать от Квимбо такого?

Квимбо, все это слышавший, просто надулся от гордости.

— Почему не ждал от Квимбо? Квимбо красивый, смелый, умный герой; Квимбо не боялся, если даже не такой большой, высокий и широкий, как Китай. Хорошо Квимбо знает свое дело?

— Да, свое дело ты знаешь отлично, но я хотел бы надеяться, что ты не убил его вовсе.

Нагнувшись к китайцу, я осмотрел его и нашел, что ничего страшного с ним не произошло. Та Ци подняли и приняли к мачте.

— Теперь снимаемся с якоря и идем на Каморту! — приказал лорд штурману.

— Я хотел бы предложить еще некоторое время побыть здесь, — обратился я к Раффли.

— Зачем?

— У китайца здесь были подручные, с которыми он собирался напасть на яхту и умертвить команду.

— Сейчас-то они нам на что?

— Их необходимо отыскать и обезвредить.

— Они нас больше не касаются. Я не полицейский и не комендант колонии. Сэр Джон Раффли не желает собирать этому господину его жуликов.

— Надо полагать! Но на острове остались припасы.

— Расскажите об этом управляющему Каморты; а я имею все, что мне нужно, плачу за все, что имею, и не намерен обогащаться тем, что прошло через руки пиратов.

Я, не отвечая, с улыбкой смотрел на него; он наклонился ко мне:

— Почему вы так на меня смотрите, Чарли? Неужели я в чем-то ошибаюсь?

— Вы полагаете, что я выполнил все удачно?

— Yes. Но мне хотелось бы услышать, о чем вы разговаривали с китайцем.

— Но теперь-то вы видите, что проиграли бы пари?

— Оставьте меня с пари в покое, а лучше расскажите, как обстоят дела.

— Прекрасно! Я знаю, где находится Мост Тигра, сэр.

— О! И где же?

— На северо-западном побережье Суматры, рядом с островом Мансиллар в бухте Тапанули.

— Напротив большого острова Пуло-Риа, или, как его еще называют, Ниас?

— Северо-восточнее, между ним и материком.

— Выяснили еще что-нибудь?

— К сожалению, не удалось.

— Тем не менее, вы — выдающийся человек и отлично знаете свое дело. Но не будем терять понапрасну время; нам необходимо сперва зайти на Каморту, сдать там Та Ци, пополнить запасы угля, а затем отправляться на Суматру.

Яхта снялась с якоря и от северо-западного угла острова устремилась на юг. В это время очнулся Та Ци. Несколько замутненными после удара глазами он смотрел то на меня, то на Раффли.

— Предатель! — прошипел он. — Я укрыл тебя, а ты так подло помогаешь этому англичанину!

— Ты ошибаешься, — отвечал я, — я тоже вхожу в команду этой яхты. Я же был и тогда, как мы взяли «Хай-ян це».

Он бросил проклятие и закрыл глаза, от стыда ли, от презрения ли к нам — нам это было безразлично.

Что касается Махабы, то он пребывал во время вышеописанных событий на берегу. Завидя, что китаец повержен, он взял еще одну лодку и подплыл к нам. Его лодку вместе с первой привязали к яхте, поскольку мне пришла мысль, что лодки эти, возможно, пригодятся нам впоследствии.

Подойдя к Каморте, мы бросили якорь, и Раффли дал сигнал. Прибыл комендант, записал в протокол нашу с Та Ци беседу и, забрав последнего, уехал, пообещав на прощание прислать нам столько угля, сколько способно принять наше судно, что вскорости и было выполнено.

На рассвете мы вышли из гавани и взяли курс на Мост Тигра.

Итак, Ху-Цяо следует искать в бухте Тапанули! Будь я не настолько убежден в том, что китаец сказал правду, я бы ни за что не поверил, что в этой бухте возможно присутствие пиратского притона, столь оживленно было кругом. Тем не менее моя уверенность в правильности выбранного маршрута крепла; у Раффли же, напротив, усиливались предчувствия самого фатального характера. Едва по левому борту возник, наконец, Пуло-си-Малу, а носом мы наполовину развернулись к бухте Тапанули, он не выдержал:

— Чарли, не угодно ли пари?

— О чем?

— Что наш приход сюда окажется безрезультатным. Лично я в этом убежден.

— А я говорю, что мы достигнем цели.

— Well! Итак, вы принимаете пари?

— Да.

Раффли подскочил на месте и вскричал:

— Это чудо, настоящее чудо! Но я рад тому, что в скором времени из вас, может статься, получится-таки джентльмен. Итак, я утверждаю, что мы пришли сюда напрасно.

— А я утверждаю, что мы достигнем своей цели.

— Сколько же мы поставим?

— А как вы думаете?

— Сто фунтов?

— Этого мало.

— Мало? Сколько же тогда?

— Тысяча.

— Ты… ты… ты…

Он осоловело посмотрел на меня. Еще ни разу в жизни ему не приходилось сталкиваться с чем-то подобным.

— Да, тысячу фунтов, — кивнул я с видом, как если бы речь шла о пятимарочной купюре.

— Но вы понимаете, что для вас это не пустяки?!

— Конечно.

— И у вас есть деньги?

— Нет.

— Нет? Good god! И тем не менее ставите эту сумму?

— Разумеется!

— Как это возможно?

— Вы мне их одолжите.

— Я одолжу… одолжу… одолжу вам…

Он запнулся и стал смотреть на меня, словно я представлял величайшую в мире тайну. Я принялся объяснять ему:

— Вы столько раз склоняли меня к пари, причем всегда обещали ссудить мне требуемую сумму. Так стоит ли удивляться, что именно сейчас я обращаюсь к вам с подобной просьбой?

Он рассмеялся.

— Ах, вот что! Увы, я попался; но для вас это не будет значить ровным счетом ничего, поскольку это пари я выиграю. А против вашей тысячи я поставлю две. Согласны?

— Нет.

— Нет? Что же вы имеете против того, чтобы я увеличил ставку вдвое?

— Ничего, но я хочу выиграть не деньги.

— А что же?

— Одну вещь, которую мне очень хотелось бы иметь. Но поставите ли вы ее на кон?

— И что это за вещь?

— Ваша chair-and-umbrella-pipe, сэр.

Я сказал это насколько можно дружелюбнее, будто я говорил о пустяке. Раффли же, тем не менее, вскричал:

— Мой зонт?! Zounds! Вы с ума сошли, Чарли? Я должен его ставить и им рисковать?

— Но вы же уверены в своей победе, сэр Джон Раффли!

— Я ставлю две тысячи; в противном случае из пари ничего не выйдет.

— Вы не шутите?

— Нет, я абсолютно серьезен.

— О! Мне жаль вас, сэр Джон, мне очень жаль вас!

— Жаль? И почему же?

— Потому что вы столько раз говорили мне, что истинный джентльмен никогда не отказывается от пари.

— Я отказываюсь не от пари, а отказываюсь ставить на мой зонт!

— Это софистика! Вы отказываетесь от ставки, а значит, пари долее продолжаться не может.

Он отвернулся от меня, отошел к левому борту и некоторое время молча вышагивал из стороны в сторону. Затем подошел ко мне вновь.

— Да поможет мне небо! Это правильно, и вы абсолютно правы; как джентльмен, я должен принять пари; но если я его проиграю, я никогда уже не смогу появиться в клубе и увидеть своих друзей. Вы отвратительный человек!

— Зато наконец полноценный джентльмен, который понимает, что значит пари!

Весьма огорченный, он ушел на корму. Конечно же, у меня и в мыслях не было лишать его любимой pipe; но я намеревался преподать ему урок по части того, что никогда не следует столь опрометчиво предлагать каждому пари.

Между тем взору нашему открылся остров Пуло-си-Малу, после чего мы взяли курс на юго-восток. Слева, вдалеке от нас, виднелись острова Баньяк, а по правому борту — небольшие острова, предваряющие северное побережье Пуло-Риа. Мы приближались к бухте Тапанули.

Для чужеземца пройти меж островами Баньяк и Пуло-Риа — задача непростая, здесь много мелких островов, что значительно усложняет фарватер; посему в этих местах необходимо брать лоцмана.

Лоцман был вскоре найден; им стал чистокровный малаец, говоривший меж тем на голландском и английском языках. Он договорился с Раффли об оплате и, взобравшись вместе с ним к штурману, стал указывать путь.

Я же отправился на нос и отдался созерцанию открывшегося передо мной вида. Какой роскошной явилась мне растительность Суматры! На память стало приходить все, что я когда-либо читал о Суматре, особенно о зверях, к охоте предназначенных, коих на этом острове имеется в избытке: орангутаны, слоны, два вида носорогов, дымчатые пантеры, а в предпочтении всем — королевский тигр, столь же сильный, опасный и ужасный, как и индийский его собрат.

Мы вошли в бухту, где в этот час не было ни единого европейского судна; напротив, она все больше полнилась малайскими прау[81] и лодками. Яхта описала полукруг и направилась не к материку, а к острову Мансиллар, располагающемуся перед бухтой, чему я, впрочем, не удивился, поскольку не был знаком с местными обычаями.

Настал вечер; солнце уже почти полностью скрылось, когда лоцман сел в свою лодку, которая была привязана к яхте, и уплыл. Тут я заметил, что ко мне подходит лорд. С момента заключения нашего пари он казался крайне расстроенным; теперь же, судя по всему, был доволен. Подойдя, он состроил важную мину и произнес:

— Чарли, угодно вам заключить пари?

— О чем?

— О том, что вы не получите ни тысячу фунтов, ни мой зонт.

— И почему же?

— Здесь нет никакого Ху-Цяо; соответственно, нет и Моста Тигра. Кстати, китайца по имени Линь Дао здесь тоже нет.

— От кого вы это узнали?

— От лоцмана.

— От давешнего?!

— Ну конечно! Но что с вами?

— Что со мной! Вы сами не понимаете, какой дали промах?

— Послушайте, Чарли, вам не кажется, что вы несколько более грубы, нежели позволяют прили…

Я перебил его:

— Если я и говорю несколько громче и резче, чем вам того хотелось бы, то вы должны меня извинить; меня вынуждает к этому то, что прежде, чем мы успели бросить якорь, вы уже все погубили!

— Докажите!

— Какие же вам нужны доказательства?! Мы имеем дело с преступником, который далёко не обычный человек и, уж по крайней мере, заправляет всем на этом побережье и на близлежащих островах. Во всяком случае, не вызывает сомнения, что здесь у него масса сообщников и подручных. А теперь скажите, сэр Джон, неужели я не прав?

Он дернул себя за правое ухо и пробормотал:

— Скверная история!..

— Будет гораздо лучше, если впредь вы не будете что-либо предпринимать, не посоветовавшись со мною.

— Вы правы, Чарли, абсолютно правы!

— Предположим, что лоцман состоит с Линь Дао в сговоре; следовательно, первым делом он поспешит к китайцу и обо всем ему расскажет. Что же предпримет китаец?

— Что?

— Догадается или не догадается он о наших намерениях, в любом случае он внесет некоторые изменения в наши планы.

— Вы полагаете, он способен посягнуть на наши жизни?

— Во всяком случае, не исключаю этого. Поэтому сегодня вечером нам необходимо оставаться на борту. А завтра мы совершим поездку по бухте.

— Зачем?

— Чтобы отыскать Мост Тигра. Квимбо там был и, я думаю, должен его узнать.

— Но ведь опять придется брать лоцмана.

— На этот раз мы возьмем не лоцмана, а другого человека, знающего фарватер. Предоставьте это мне.

Вскоре возле яхты появилась лодка с торговцами. Мы купили провизию, не пустив, однако, никого на палубу — продукты нам передали в корзине, туда же мы положили деньги.

Ночью выставили охрану, но никаких действий против нас замечено не было. Днем лорд выказал намерение сойти на берег, дабы перед поездкой по бухте выполнить все формальности; через некоторое время он вернулся с голландским портовым чиновником. Гребцы чиновника остались в лодке, сам же он поднялся на палубу в сопровождении китайца, что, впрочем, не вызвало никаких подозрений, поскольку на Зондских островах китайцев встречается великое множество. К тому же, как мы слышали, он был писарем чиновника.

С предельным вниманием следил я за поведением обоих мужчин, но не заметил ничего предосудительного; один лишь раз на лице китайца промелькнуло нечто подобное тени изумления, когда он увидел Квимбо, что, впрочем, могло объясняться тем, что он никогда не видел кафра.

После того, как чиновник с писцом удалились, я сел в лодку и поплыл вдоль берега, чтобы найти проводника. Выбор мой пал на одного старого рыбака, который знал все побережье от Пуло-Риа вплоть до Падана.

Мы с лордом устроились в носовой части палубы, а рядом с нами стоял Квимбо, который должен был, увидев Мост Тигра, тотчас сообщить нам об этом. Однако у «красивого, доброго, сильного басуто» оказалась весьма скверная память, и, к какому бы берегу мы ни приближались, он тотчас принимался кричать:

— Вот Мост Тигра; Квимбо знает абсолютно точно!

К сожалению, мы вообще не знали, как выглядит этот мост.

— А вы не думаете, что проиграли мне пари? — спросил меня сэр Джон. — Та Ци обманул вас.

— Не думаю.

— Но мы уже обыскали все побережье, Мост Тигра до сих пор не обнаружен.

— Вы ошибаетесь. Еще не все.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду реку, столь широкую, что Квимбо легко мог перепутать остров в бухте с островом на реке.

— Вы полагаете, что необходимо на яхте отправиться по реке?

— Нет. Яхта на реке очень заметна. Поэтому мы с Квимбо поедем на лодке.

— Я поеду с вами?

— Нет.

— Нет? Хотите сами пожать все лавры? И вся опасность падает на вас одного?

— О каких лаврах изволите вы говорить? Мы собираемся провести лишь разведку; вам же необходимо оставаться на яхте, поскольку за ней непременно будет вестись наблюдение.

— Well; поступайте, как решили!

Мы еще не осмотрели всю бухту, когда нам встретилась лодка, этакий плавучий магазин одежды и всяких мелочей. Я купил саронги[82] и малайскую соломенную шляпу, с тем чтобы меня с берега не принимали за европейца.

Мы с Квимбо пересели в лодку и поплыли, в то время как яхта проследовала далее, чтобы встать на якорь.

Через некоторое время Квимбо в сильном волнении указал на левый берег реки и произнес:

— О, минхер, дорогой, добрый минхер, здесь уже скоро Мост Тигра.

Можно представить мою радость! Сделав над собой усилие, я спросил по возможности спокойнее:

— Как далеко отсюда находится мост?

— Красивый, добрый Квимбо не знает; дорогой Германия, греби дальше; Квимбо скажет.

Прошло полчаса. Никем не замеченные, мы плыли дальше. Вдруг вдали показался мост, соединяющий правый и левый берега. Был ли этот мост деревянным или каменным, сказать трудно, поскольку его полностью укрывала зелень, которая по китайскому обычаю была подстрижена и являла изображение двух тигров, уткнувшихся мордами друг в друга. Квимбо воздел руки к нему и воскликнул:

— Здесь, здесь Мост Тигра! Здесь жилище разбойников, где был спрятан Квимбо и…

— Тише, тише! — прервал я его. — Ни один человек не должен слышать, о чем мы говорим. Ты был на этом острове?

— Да, Квимбо был здесь.

— Где находится жилище китайца?

— На берегу.

— Но ничего же не видно!

— С острова через мост идет путь к дому; большой путь через заросли.

— Из чего сделан дом?

— Из бамбука.

— А другого пути нет?

— Квимбо не знает другой путь.

— Хорошо; теперь тише! Ложись на дно.

Мы были уже в непосредственной близости от острова. Я решил не проплывать под мостом, а выбрал другой берег. Здесь, среди островных кустарников, обнаружил открытое место, где из воды торчали сваи; это была пристань, местные жители не причаливали сразу к берегу, а приставали к острову, оставляли свои лодки, затем шли через мост к своим домам; почему — я не знал.

Мы доплыли до того места, где река делала изгиб, и с острова, а тем более с моста, нас невозможно было увидеть. Затем я причалил к левому берегу; мы вытащили лодку и забросали ее травой, после чего я велел Квимбо оставаться на берегу и ждать моего прихода.

— Нет, прекрасный, добрый Квимбо не ждет здесь; очень много тигров.

— Ладно, идем, но более — ни слова!

Чтобы выйти на дорогу, нам пришлось пробираться сквозь заросли, и это было нелегко — ведь все мое одеяние составлял лишь саронг.

Через некоторое время мы достигли проторенной дороги.

Внезапно нам открылась площадка, где я и увидел жилище китайца. Это был большой, из одного лишь бамбука выстроенный дом, подле которого стояло три небольших строения. Слева я обнаружил круглую изгородь, сделанную из мощных, в шесть локтей высотой, бамбуковых стволов, вкопанных тесно друг к другу. За изгородью виднелась еще одна ограда, более высокая.

Для чего были они предназначены?

Дабы не быть увиденным, я вновь укрылся в зарослях. Квимбо встал рядом, указал на одно из строений и прошептал:

— Там был заперт прекрасный, смелый Квимбо.

В этот момент мы услыхали — человеческий? — крик, нет, это был настоящий вой. Доносился он из большого дома.

— Это служитель, который давал еду Квимбо, — объяснил кафр.

— Почему он кричит?

— Линь Дао наказывает его.

Я хотел было продолжить расспросы, но в этот момент дверь дома отворилась и вышли трое мужчин. Один из них был… нашим вчерашним лоцманом; второй, тоже малаец, был мне незнаком; они остановились. Третий, китаец, подошел к изгороди и открыл имевшуюся в ограде дверь. Тотчас раздался рык какого-то хищника.

Китаец вошел и закрыл за собою дверь; в какую-то долю секунды я успел заметить за изгородью огромную дымчатую пантеру, коя, несомненно, была приручена.

Десять минут спустя китаец вышел и направился к малайцам.

— Это Линь Дао, — сообщил Квимбо чуть слышно.

— Зачем там эта пантера?

— Квимбо не знает, но он слышал ее; рычала всю ночь до утра.

Тут мне в голову пришла одна мысль, кою, впрочем, прервал раздавшийся звук гонга; услышав гонг, все трое побежали к мосту. Через некоторое время они вернулись, но уже вчетвером; четвертым был писарь портового чиновника. Они несли с собою связанного человека, одетого по-малайски. Он был доставлен к изгороди и водворен за внутреннюю ограду. Затем вся группа направилась по мосту на остров.

Кто этот пленный? Не играют ли бамбуковые ограждения роль тюрьмы? Нет ли здесь и Бонтвернера?

Вопросы теснили друг друга, однако я не находил ответа ни на один из них; но для себя я решил твердо — с наступлением темноты вернуться сюда и разворошить все это гнездо. Теперь же надо было уходить, поскольку здесь, вне всякого сомнения, находилось людей много больше, чем я мог предположить, и к тому же я разыскал этот мост. Но для вечернего посещения мне не помешало бы поближе познакомиться с островом и мостом; посему я отослал Квимбо к лодке, сам же под прикрытием листвы пробрался по мосту на остров. Едва я успел это сделать, как невдалеке раздались голоса. Я укрылся в зарослях, и в этот момент на поляне, рядом со мною, появились Линь Дао и лоцман. Я отчетливо услышал, как лоцман спрашивает:

— А у тебя все выйдет?

— Яхта должна быть нашей. Когда у нас будет больше народу, мы такое совершим! А сейчас у меня только вы трое да этот сторож, которому я сегодня опять всыпал за то, что он дал голландцу слишком много еды. Остальные же сейчас в море и придут только через неделю. Если тебе удастся привести яхту на Падан, она будет нашей. Тебе нужно будет только сообщить моему брату Хи Чену.

Линь Дао ушел через мост в свой дом, лоцман же сел в лодку и уплыл.

Я некоторое время раздумывал, не освободить ли мне пленников, но решил, что сперва необходимо предупредить нападение на яхту.

Разыскав Квимбо, я вытащил с его помощью лодку из укрытия; Квимбо лег на дно, и мы поплыли. Я старался грести изо всех сил, но, тем не менее, увидел лоцмана не ранее, чем достиг устья.

Он направлялся к побережью, я же поспешил к яхте. Едва мы взошли на борт, штурман воскликнул:

— Вы один, сэр! А его светлость не с вами?

— А разве сэр Джон не здесь?

— Нет; он уже давно ушел с китайским писцом.

— О! Куда?

— За вами.

— Какая…

Я сдержался, едва не сказав «глупость». Мне удалось узнать лишь следующее: некоторое время спустя после того, как мы с Квимбо отправились на поиски, на судне появился портовый писец, желающий выяснить вопросы пошлины. Сэр Джон, крайне недовольный тем, что я уехал без него, спросил у писца, нет ли у того времени и хорошо ли он знает берег; он-де хотел найти одну местность под названием Мост Тигра. Он произнес это название, несмотря на мое предупреждение, приняв писца за чиновника, которому можно открыться. Тому же оставалось лишь доставить его в лапы Линь Дао.

Теперь я знал, кем был тот связанный, коего я видел на острове. Во время нашей со штурманом беседы вокруг нас собралась вся команда; я рассказал обо всем, мною увиденном и услышанном, и сейчас же все решили отправиться на поиски лорда; я вынужден был их успокаивать:

— Подождите! Нельзя оставлять яхту без охраны. К тому же сейчас должен появиться лоцман.

Как только лодка лоцмана ткнулась в борт яхты, мы кинули ему канат. Он поднялся на борт, поздоровался и подошел ко мне:

— Сагиб, я принес тебе важное известие. Хозяин этого судна ушел, чтобы найти Мост Тигра?

— Да.

— Он находится не здесь, а в Падане. Он уже добрался с писцом туда и велел мне передать, чтобы вы срочно шли туда и забирали его.

— Прекрасно! Но сначала мы примем на борт тебя, а уже потом поедем за лордом на Мост Тигра. Взять его!

Десять крепких рук тотчас же повалили его, связали и отнесли в трюм.

Затем я приказал спустить гичку на воду. Для сопровождения я отобрал четырех матросов, кои отменно вооружились винтовками, револьверами и тесаками. Сам же я, памятуя о пантере, взял дробовик.

В отличие от первого раза, когда мы с Квимбо потратили на дорогу около трех четвертей часа, мы были на месте уже через пятнадцать минут. Матросы укрылись средь листвы, а я, отыскав гонг, трижды ударил в него. Линь Дао не заставил себя ждать. Велико же было его удивление, когда он увидел меня.

— Кто ты и что ты здесь ищешь? — строго спросил он меня.

— Я хочу говорить с минхером Бонтвернером и английским лордом, которых ты здесь прячешь.

Он сплюнул, затем сказал:

— Я не понимаю тебя.

— Как зовут тебя?

— Мое имя — Хи Чен.

— Прекрасно! Но здесь тебя называют Линь Дао. Я с яхты, владелец которой был тобою схвачен. Мы взяли твою «Хай-ян це» и повесили команду, а потом запрятали Та Ци на Теланджанге, а теперь собираемся рассчитаться с тобой и твоим братом Хи Ченом в Падане.

— Я все еще не понимаю тебя, — пролепетал он.

— Я объясню тебе. Вот!

И я нанес ему сильный удар в висок, так, что он рухнул на землю. Матросы, покинув свое укрытие, связали его. Тут я заметил писца, малайца и маленького кривоногого китайца, которые вышли из дома узнать, кто звонил. Через минуту и они были связаны. Затем мы подошли к внешней ограде.

Я, взяв ружье, дал знак, чтобы начали открывать дверь. Но, как тихо мы ни открывали, эта бестия услышала нас! В образовавшуюся щель я увидел, что она сидела, изготовившись к прыжку. Я прицелился, выстрелил, и огромный зверь — пуля вошла в самое сердце — рухнул замертво на то же место, откуда только что вскочил.

Затем мы проследовали дальше. В следующей ограде мы увидели небольшую дверь. Внезапно изнутри донеслись голоса. Я прислушался.

— Это был его выстрел, — услышал я голос лорда. — Так может стрелять лишь его старая добрая винтовка.

— Вы убеждены, милорд, в том, что этот немец придет?

— Он придет; он меня не бросит, я знаю точно.

— А если он сам попадется?

— Он!.. О, он не настолько глуп, как я, он…

Внезапно он осекся и прислушался, поскольку я кашлянул.

— Кто там? — спросил он громко.

— Тот, кто собирается держать с вами пари.

— На что?

— На вашу chair-and-umbrella-pipe.

— Чарли, Чарли, это вы! Откройте, скорее откройте!

Я открыл. Рядом с лордом лежал связанный человек; было заметно, что он уже давно находится в этом печальном месте.

— Развяжите меня, Чарли, развяжите меня, чтобы я мог наконец-то обнять вас!

— Это минхер Бонтвернер? — спросил я.

— Yes, yes! Перестаньте болтать, развяжите же нас, наконец!

После того, как я его развязал, лорд прижал меня к сердцу и обнял так, что я вскрикнул. Что касается его пленения, то он был доставлен писцом на остров, затем оглушен, а после этого брошен сюда.

Бонтвернер же не требовал никаких объяснений, поскольку со слов сэра Джона он уже знал все…

Обследовав все комнаты в доме, мы обнаружили, что они были почти пусты. Но ведь пират должен был где-то прятать огромные сокровища! Поиски в других строениях тоже не дали никаких результатов.

Менее всего я ожидал, что на помощь к нам придет старый рыбак, наш давешний проводник. Как оказалось, он присутствовал при событиях с лордом; завидя, что я собираюсь на поиски, он переговорил с Квимбо, и они решили последовать за нами.

Когда они прибыли на остров, мошенники уже были связаны.

Узнав от меня о тщетности наших поисков, старик сказал:

— Сагиб, деньги этого Линь Дао в Падане. У него с братом там банк.

— Ах, он банкир! Что же, минхер Бонтвернер может радоваться тому, что он вернет назад все свои деньги.

Едва Линь Дао это услышал, он разразился проклятьями в мой адрес. Тут к нему подошел Квимбо и произнес.

— Ты видишь красивого, доброго, смелого Квимбо? Ты запирал Квимбо, и Квимбо должен был терпеть много плохой голод! Ты плохой человек и ничтожный жулик.

— Заткнись, жаба! — вскричал Линь Дао. — Я вижу, что только ты один виноват во всем. Если бы я не был связан, ты не стоял бы здесь живым!

Войдя во двор, я приблизился к пантере, намереваясь снять с нее шкуру. Квимбо помог мне это сделать, а затем пообещал выделать ее своим, кафрским, способом.

Теперь встал вопрос, что делать с пленниками. Местной администрации доверять было нельзя, поскольку слишком много народу было связано с Линь Дао. Посему я предложил отвезти всю компанию в столицу и передать губернатору, с чем все согласились.

Прибыв на яхту, мы только было собрались поднять якорь, как вокруг появились множество лодок, чьи владельцы намеревались влезть на палубу и узнать от нас подробности. Крайне враждебно настроенными оказались местные власти, требовавшие выдачи преступников. Не имея никакого желания вступать с этими крикунами в пререкания, мы развели пары и дали ход машинам. Поневоле им пришлось отстать.

Падан, столица губернаторства западного побережья, имеет вид благообразного симпатичного торгового города, через местную гавань проходят почти все торговые суда, следующие на Суматру.

Заседание суда открылось следующим же утром, мы выступали в качестве свидетелей. Наши сообщения не подвергались ни малейшему сомнению. Брат китайца Хи Чен был также водворен за решетку, и многие жители, подобно минхеру Бонтвернеру, получили назад, по сути, украденные у них деньги.

Мы пробыли в Падане еще две недели и затем доставили минхера Бонтвернера в Коломбо, откуда он хотел с оказией добраться в Кейптаун. Верный Квимбо, коего он возжелал непременно взять с собою, был вынужден со мною проститься.

— Если бы добрый Германия не нашел Квимбо в джонке, Квимбо стал бы пиратом и стал бы несчастливый. За это Квимбо никогда не забудет минхера Германия и говорит один вопрос.

— И что же ты хотел спросить?

— Если Квимбо приезжает в путешествие в Германию, он может посещать доброго минхера?

— Конечно, конечно! Я буду очень рад тебя видеть.

— Тогда прекрасный, смелый Квимбо приезжает к дорогому минхеру Германия; но Квимбо делает сначала много больше прекрасную прическу в волосах. Есть в Германии девушки, которые зовутся Митье?

— Да, у нас очень много девушек, которые носят это имя.

— О, тогда Квимбо делает роскошную прическу, и много сотни Митье сразу прибегают к нему!

К сожалению, храбрый кафр не появляется и по сей день. Я даже не знаю, ожидать ли мне его.

Год спустя лорд прислал мне две газеты, экземпляр выходящей в Сурабае «Бинтан-Тимур» и паданскую «Суматра-курант». Обе рассказывали о Линь Дао и его сообщниках. Оказалось, что, кроме «Хай-яц це», пираты располагали еще двумя джонками, к тому времени находившимися в открытом море. Когда же разбойники вернулись в бухту Тапанули, на них устроили облаву, и ни одному злодею не удалось уйти. Было повешено на реях столько пиратов, что с тех пор можно было абсолютно точно говорить о безопасности плавания в этих водах…